Страница:
— Виля, собирайся, а то на смену опоздаешь, — напомнила Зина, — тебе же в первую сегодня!
И то правда. Вилен Сидорович залпом допил остывающий чай, подхватил пиджак со стула и направился к двери. Пока он надевал ботинки (хорошие такие, добротные, фабрики «Скороход»), радиоприемник вдруг будто сам собой включился на полную мощность и сообщил совершенно замогильным тоном:
«Органами правопорядка разоблачена деятельность группы вредителей в тяжелой промышленности. Наймиты иностранных разведок уже арестованы и в ближайшее время предстанут перед судом…»
Фу-у, даже мурашки но спине! До сих пор одно вредительство кругом, а мы еще сетуем на временные трудности. Сейчас-то им спуску не дают, а знали бы люди, что будет, если дать им разгуляться! Вилен Сидорович вспомнил почему-то журналы с голыми девками в киоске и наглые рожи по телевизору. Фиг вам, господа жулики! Ничего у вас не получится.
С этой мыслью Вилен Сидорович вышел на улицу-Утро было солнечное и ясное. Солнце уже пригревало, и деревья стояли в золотом уборе осенних листьев. Вилен Сидорович вспомнил, как давеча шел по бульвару с кошелкой — совсем как тогда… Только он теперь не убогим стариком шаркает, нет, — идет мужчиной-молодцом, как и мечтал! Есть у него теперь и семья, и работа любимая, и квартира — не чета прежней, а главное — есть цель и смысл в жизни. Рабочий человек, коммунист, хозяин своей судьбы, он сумел-таки переломить обстоятельства… Да что там — почти чудо совершить! Вилен Сидорович немного гордился собой. Про Шарля де Виля вспоминать почему-то не хотелось. Гораздо приятнее было думать, что он самдобился того, что мечта его стала явью, и постепенно Вилен Сидорович начал верить в это.
Занятый своими мыслями, он и не заметил, как оказался возле заводской проходной. Со всех сторон стекались люди, многие его узнавали, здоровались, и радостно было идти с ними вместе! Хоть песню запевай, как на первомайской демонстрации.
Он уже дошел до проходной и пробил табель привычным движением, когда сзади на плечо легла чья-то тяжелая рука. Вилен Сидорович обернулся — и увидел двоих крепких молодых людей в одинаковых серых шляпах и габардиновых плащах. Знакомые, что ли? Только вот не похожи они на рабочих, ох не похожи…
— Гражданин Поликарпов? — деловито произнес тот, что был чуть повыше ростом.
— Да… — Собственный голос прозвучал робко и жалобно, будто блеяние овцы, обреченной на заклание.
— Вы арестованы. Пройдемте.
— Я? За что? — Он еще попробовал возмутиться, но горло перехватило. Да как же может такое быть? Это другихарестовывают правильно — вредителей, изменников, шпионов, про которых каждый день пишут в газетах. Но ведь он-точестный человек!
Серые плащи не удостоили его ответом — споро подхватили под руки и вывели на улицу. Был еще страшный момент, когда пришлось идти сквозь толпу, и люди расступались перед ними, будто боясь случайно прикоснуться
— Что случилось-то? — полюбопытствовал какой-то молодой парень в замасленном комбинезоне.
— Да вот, вредителя поймали…
Вилен Сидорович дернулся, как от удара. Хотелось крикнуть, что это все неправда, просто какая-то ошибка произошла, но почему-то смолчал и опустил голову.
Во дворе их ждал автомобиль — фургон веселенького ярко-голубого цвета с надписью «Пейте советское шампанское!». Только вот не было внутри бутылок с игристым содержимым, которое пьют веселые люди в особых случаях — на Новый год там или на свадьбу. Были только лавки вдоль стен, и ничего больше. Наверное, на большее количество арестованных был рассчитан веселый фургон, но сегодня Вилен Сидорович оказался там один.
Пока ехали, трясло и качало. Вилен Сидорович еще пытался собраться с мыслями и представлял себе, как он твердо и спокойно объяснит следователю, что никакой он не вредитель. Объяснит на пальцах, так убедительно и логично, что просто невозможно будет ему не поверить. И как потом во всем разберутся и выпустят (может, еще извинятся даже). И как пойдет он домой, к Зине и детям, а вечером сядут они за стол, и скажет он со смехом, как бы между прочим: «А вот со мной такое недоразумение приключилось сегодня…»
— Выходи, приехали! — Грубый голос прервал течение его мыслей.
Вилен Сидорович довольно неловко выпрыгнул наружу. Он еще успел несколько секунд посмотреть, сощурившись, на ясное осеннее солнце, которое светило даже здесь, в тесном внутреннем дворике, — тюремном, наверное — сквозь металлическую сетку, натянутую сверху, сквозь колючую проволоку…
И глухо стукнуло сердце, как будто только сейчас откуда-то из потаенных глубин существа пришло понимание, что солнышко это он видит последний раз в жизни.
— Вперед, не оглядываться!
Вилен Сидорович уже решил вести себя спокойно, чтобы не усугублять своего положения. Пока его вели куда-то бесконечными коридорами, он еще пытался держать себя в руках. И только потом, когда завели в какой-то тесный закуток, выкрашенный противной зеленой краской, он не выдержал и тихо спросил:
— Да люди вы или нелюди? Совесть-то есть у вас?
Но лица молодых людей, что арестовали его, — мужественных, деловитых и на удивление одинаковых,будто и впрямь не люди они, а роботы, не дрогнули. И глаза смотрели так же спокойно. Почему-то это было так страшно, что Вилен Сидорович не выдержал и зашелся в отчаянном, не человеческом даже, а зверином крике. Он как будто ослеп и оглох от ужаса и сознания близкой гибели, перестал осознавать происходящее вокруг, только выл, как попавшее в капкан животное.
— Молчи, падло! — Крепкий кулак врезался куда-то в солнечное сплетение, оборвав его крик.
Дыхание сразу перехватило от боли. Вилен Сидорович хватал воздух губами, как рыба, выброшенная на берег, и все никак не мог продышаться. Удар тяжелым ботинком по голени свалил его с ног. Потом били еще — ногами и резиновыми палками, а он только ползал по заплеванному полу, стараясь как-нибудь скорчиться поудобнее, чтобы прикрыть руками лицо и пах. Он уже начал терять сознание, когда сквозь боль и мутную дурноту услышал чей-то противно-бодрый голос:
— Куда его?
— Давай в бокс пока, пускай охолонет. Да крантик отверни слегка, чтоб капало только…
Чужие грубые руки сорвали с него одежду. Потом, голого и окровавленного, вытащили в коридор, впихнули в неглубокую нишу, с усилием захлопнули двери… Да так и оставили.
Сначала было облегчение — все-таки не бьют больше. Но минут через десять (может, больше, может, меньше, он совсем скоро потерял счет времени) Вилен Сидорович подумал, что лучше бы уж били. В узком и темном пространстве можно было только стоять — или висеть, опираясь на чуть согнутые колени. Тесно так, что шевелиться просто невозможно. Откуда-то сверху на голову лилась холодная вода — не то чтобы сильно, а так, тонкой струйкой. Совсем скоро начали мучительно ныть все мышцы и суставы, затекшие от неподвижности. Казалось, что не вода капает на голову и стекает по плечам и спине, а расплавленный свинец, прожигающий плоть до костей.
Но хуже и страшнее всего были ужас и отчаяние человека, запертого в тесном и неудобном пространстве. Кажется, гроб и тот просторнее… Сколько еще придется провести вот так — день? или час? или это уже навсегда? Вилен Сидорович еще пытался кричать, хотя остатками рассудка понимал прекрасно, что никто его не услышит, а услышат — только хуже будет. Он кричал, пока не сорвал голосовые связки, и только тихий хрип вырывался наружу. И когда сознание, наконец, окутала спасительная темнота, он воспринял ее с радостью, как избавление.
Когда через десять часов — как раз перед началом ночной смены у следователей — пришел надзиратель, гремя связкой ключей, и двери бокса, наконец, отворились, арестованный, занесенный в регистрационную книгу под номером 3380/2578, выпал на цементный пол — да так и остался лежать. Лицо его почти не отличалось по цвету от бледно-серой штукатурки, губы осинели, и только легкое поверхностное дыхание выдавало, что человек этот жив пока и не избыл своего срока страданий.
Потом пришел врач — тюремныйврач, много чего повидавший на своем веку. В воздухе остро и резко запахло нашатырным спиртом, и веки заключенного дрогнули. Врач удовлетворенно хмыкнул и воткнул ему в руку толстую иглу. Через несколько минут щеки заключенного чуть порозовели, он пришел в себя окончательно и сел на полу.
Только вот в глазах его больше не было ни проблеска разума. Вилен Сидорович окончательно перестал понимать, кто он такой и где находится. Он смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, но взгляд не фиксировался на предметах, как у новорожденного младенца. Арестант улыбался бессмысленной улыбкой идиота, качал головой будто в такт ему одному слышной мелодии, и слюна стекала по подбородку тонкой струйкой. Когда принесли одежду, он долго не мог сообразить, как надеть брюки и как застегнуть пуговицы на рубашке. Надзирателю пришлось помогать.
Когда арестованного ввели в кабинет, следователь Гордеев — плотный краснолицый мужчина с университетским ромбиком на лацкане пиджака — только головой покачал. Ну в самом деле, что за материал присылают! Краше в гроб кладут. Вечно сержантский состав переусердствует. Как теперь с таким работать? Он выложил на стол тоненькую папку с делом и бодро спросил:
— Ну что, гражданин Поликарпов, будем сотрудничать со следствием или как?
Вилен Сидорович опустился на краешек стула, осклабился в бессмысленной улыбке и радостно закивал. Ободренный таким началом, следователь положил перед собой чистый лист бумаги и приготовился записывать.
— Значит, на вашем заводе действительно существует вредительская организация?
Вилен Сидорович так же продолжал монотонно качать головой — вверх-вниз, как китайский болванчик
— Кто вас завербовал?
Арестованный издал горлом какой-то непонятный звук, что-то вроде «гы-ы», и закивал еще быстрее.
— Отвечайте по существу!
Следователь направил свет настольной лампы в лицо арестованного, но тот не поморщился и не отвернулся. Только теперь, заглянув в пустоту его глаз, за которой больше не было ничего человеческого, Гордеев понял, наконец, что дальше спрашивать бессмысленно. Он махнул рукой и принялся заполнять бланк протокола допроса. Не упускать же такую возможность!
Писал он долго. Все это время Вилен Сидорович продолжал все так же бессмысленно улыбаться и кивать. Следователь поймал себя на том, что торопится поскорее покончить с этой работой, чтобы можно было дать команду увести арестованного — уж больно тяжелое впечатление он производил. Гордеев, конечно, всякое повидал за годы службы в органах, но находиться рядом с безумным было все равно что смотреть в бездонный темный колодец.
— Подпишите ваши показания!
Вилен Сидорович уставился на лист бумаги, заполненный непонятными для него черными закорючками. Отдельные слова он еще мог прочитать, но в целом смысл документа был ему совершенно непонятен. Внизу страницы были чьи-то имена и фамилии, аккуратно выписанные в столбик, но и они ничего ему не говорили. Только одно имя показалось ему смутно знакомым, как будто он его уже слышал когда-то, давным-давно. Красивое имя — Зинаида Поликарпова. На секунду в памяти возникло женское лицо — серые глаза, русые волосы, мягкие губы… Потом и оно исчезло. Важно теперь было другое — удержать в дрожащих пальцах ручку с «вечным» пером и понять, что с ним делать дальше.
— Вот здесь, внизу страницы распишитесь.
Руки почему-то слушались намного лучше, чем голова. Вилен Сидорович поставил привычный росчерк там, куда указал толстый волосатый палец нового знакомца, и очень обрадовался, что все так хорошо устроилось. Следователь сразу же забрал листок протокола и нажал кнопку вызова охраны. Оставаться наедине с арестованным ему было по-прежнему неприятно.
— Можно забирать, Сергей Михалыч? — В дверях кабинета показалась круглая добродушная физиономия выводного надзирателя Бондаренко. — Что-то вы быстро сегодня.
Гордеев поморщился. Не дело, конечно, младшего состава вникать в тайны следствия, но сержант Бондаренко, всего год назад приехавший из деревни, при всей своей недалекости отличался редким упорством, учился на высших курсах НКВД и каждую свободную минуту зубрил учебники. Так, глядишь, через пару лет ровней станет, соседний кабинет займет… Мало ли их уже выслужились до самых высот, этих выдвиженцев из народа?
— Неужто сознался уже? — восхитился Бондаренко. — Ну вы ас, Сергей Михалыч! Настоящий профессионал.
Но Гордеев почему-то совсем не радовался легкой победе. Он смотрел на арестованного, который все так же кивал, раскачивался взад-вперед всем телом и скалил зубы в этой ужасной идиотской улыбке, — и на душе было гадко и неспокойно.
— Дурак ты, Бондаренко. Дело политическое, это понимать надо! Показательный процесс будет, а какой из него теперь свидетель? Позор один. Он еще подумал немного и коротко приказал:
— В расход его. Доктору потом скажешь — пусть оформит как надо. Ну, там инсульт или сердечный приступ…
Вилен Сидорович с удовольствием посидел бы еще немного, но его зачем-то заставили встать и снова повели куда-то. Идти пришлось долго, все больше вниз по длинным, бесконечным лестницам. Ботинки без шнурков противно хлопали по ногам, будто шлепанцы. Один раз он споткнулся и чуть не упал. Чужие руки с трудом удержали его.
Потом его силой поставили на колени, в затылок уперлось что-то холодное и твердое, на весь подвал ахнул выстрел…
Зима, как всегда, пришла неожиданно. Почему-то каждый год превращается она, родимая, в стихийное бедствие, будто сами мы в какой-нибудь Калифорнии обитаем, и снега не видели никогда, и отопление в квартирах полагаем делом излишним. Можно подумать, грешным делом, что вся логика ведения сложного городского хозяйства заимствована у того цыгана, который шубу продал, увидев первую ласточку, и чиновники каждый раз втайне надеются на глобальное потепление, а потом изумленно разводят руками — что, мол, поделаешь! Природный катаклизм.
Но пришла зима своим чередом, и, когда в начале декабря зарядил сплошной стеной мокрый снег, дороги покрылись непролазной кашей. Снегоуборочную технику, конечно, выгнали на улицу, но толку от нее маловато, и тысячи автомобилистов, уныло матерясь, часами стоят в многокилометровых пробках.
Московские дороги уравнивают всех — и владельцев дорогих иномарок, и хозяев зачуханных «железных коней» отечественного производства.
Игорь Ткаченко, председатель благотворительного фонда «Надежда XXI века», не стал исключением. На работу он ехал сегодня уже полтора часа, но совершенно не волновался по этому поводу, философски рассудив: «Чему быть — того не миновать». Он мирно дремал, откинувшись на переднем сиденье своего «мерседеса». В салоне было тепло и пахло приятно, так почему бы не отдохнуть немного? Если бы еще водитель Коля не дергался так и не смотрел на часы поминутно — было бы совсем хорошо.
— Извините, Игорь Анатольевич, опаздываем, — виновато сказал он.
Игорь проснулся окончательно, вынырнув из сонного оцепенения. Черт, ехать-то еще далеко, можно было бы и подремать немного. Он с досадой покосился на водителя. Вот ведь экий добросовестный попался! Ему-то что, если опаздываем? Солдат спит — служба идет. А ведь поди ж ты, волнуется.
— Да ладно, Коля, расслабься ты! Как доедем — так доедем.
Игорь сидел и смотрел в окно — на улицу, людей, падающий снег… Почему-то он очень спокойно, как должное воспринимал и этот автомобиль с водителем, и свой новый статус. Мечта стала явью, обрела плоть — только и всего. Шарль де Виль действительно оказался профессионалом — в своем деле, конечно.
Когда проезжали Центральный телеграф, Игорь взглянул на огромное светящееся табло. Так, значит, сегодня 5 декабря. Интересно, а год какой? Игорь покосился на водителя, но спрашивать постеснялся. А потом и вовсе успокоился — какая на фиг разница! Разберемся.
Он снова откинулся на сиденье и задремал. Разбудил его противный писк, как будто сумасшедший комар надухом решил исполнить мелодию канкана. Игорь не понял, что это такое, похлопал себя по карманам, но тут из-за поворота, наконец, показалось новенькое, только что отстроенное здание фонда. Стрелки часов на приборной панели уже подползли к двенадцати. Надо же — почти полдня насмарку! Надо переезжать поближе к работе, не иначе.
Игорь распахнул дверь, мимоходом поздоровался с вахтером и почти бегом поднялся по лестнице. На ступеньках его встретил Гоша Кравцов — старый друг еще по Афгану. Выглядел Гоша отлично — дорогой костюм, галстук, и даже старые рубцы от ожогов на лице как-то побледнели и сгладились. Игорь почему-то совсем не удивился, увидев его здесь… Хотя и точно помнил, что Гоши давным-давно нет в живых.
— Игорь, ну наконец-то! А я уж волновался — не случилось ли чего. По радио передали — на Садовом кольце уже две аварии было.
— В пробке стояли, — коротко бросил Игорь. Но Гоша все не унимался:
— Я тебе на мобильный обзвонился уже! А ты трубку не берешь.
Мобильный? Интересно. Игорь вытащил из кармана пальто крохотный аппаратик и уставился на него с искренним изумлением. Ничего себе техника продвинулась! В девяносто восьмом году мобильный телефон был еще редкой диковинкой, доступной только богатым людям с большими амбициями. Но и тогда аппараты больше напоминали полевую рацию. А теперь — меньше пачки сигарет размером, и кнопочки такие крохотулечные.
— Вот видишь — три неотвеченных вызова!
Так вот что за комар пищал над ухом! Да, изменилась жизнь, изменилась.
А Гоша все продолжал болтать:
— Беда с этими телефонами вообще! Четыреста баксов стоит, а толку мало. Вон Серому такой подарили недавно, так он до сих пор номер спичкой набирает.
Игорь понятия не имел, кто такой Серый, но на всякий случай переспросил:
— А почему спичкой? Гоша рассмеялся:
— Да у него один палец как раз на три клавиши попадает!
Игорь вспомнил наконец Серого — Сергея Сваргина, ветерана «Альфы», а ныне — начальника службы безопасности фонда. Представить себе двухметрового Серегу который запросто мог на спор завязать железный лом, набирающим номер спичкой на крохотном аппаратике действительно было забавно.
Отсмеявшись, Гоша заглянул ему в лицо и спросил уже серьезно, даже с тревогой в голосе:
— Что-то ты чудной сегодня, как пыльным мешком ударенный. Случилось чего?
— Да нет, — Игорь откинул волосы со лба, — задремал просто в машине. Сон приснился… странный.
Ага. Странный. Игорь на мгновение вспомнил черную траву под багровым небом — и содрогнулся.
— А-а. — Гоша вроде бы успокоился и добавил по обыкновению непонятно: — То ли философу Лао-цзы снится, что он бабочка, то ли бабочке — что она Лао-цзы.
— Ну, что там у нас на сегодня? — Игорю хотелось поскорее уйти от скользкой темы. Гоша пожал плечами:
— Да, в общем, ничего особенного. Налоговая, правда, на мебельный цех наехала. Наши юристы уже разбираются.
— Так. Что еще?
— Журналистка пришла из газеты «Анфас». В приемной ждет.
Игорь скривился, как от зубной боли. Журналистов он почему-то недолюбливал.
— А может, ее того… В пресс-службу? У нас же там специальные люди есть. Гоша покачал головой:
— Не получится. Надо формировать положительный имидж организации в глазах общественности. А то про нас такое иногда пишут! Будто мы чуть ли не младенцев едим. — Он подумал и мрачно добавил: — Суки драные.
Обычно добродушное Гошино лицо приняло столь зверское выражение, как будто парочкой журналистов он сам бы закусил с удовольствием.
Они уже поднялись на лифте на третий этаж и теперь шли по длинному светлому коридору — быстро, шаг в шаг. Все время хлопали двери, какие-то люди входили и выходили, в общем, видно было, что жизнь в фонде бьет ключом.
Дверь с табличкой «Центр занятости» вообще была распахнута настежь. Игорь замедлил шаг, потом остановился посмотреть — самому интересно стало.
За стандартным офисным столом сидел молодой человек в строгом костюме со скучающим выражением лица. Напротив него сгорбилась на стуле бледная, плохо одетая женщина неопределенного возраста. Поминутно вытирая глаза платком, она говорила сквозь слезы:
— Как у меня мужик в прошлом годе помер, совсем тяжело стало. Я сама-то воспитательницей в детском саду работаю, зарплата — копейки. Из квартиры выселить грозятся за неуплату… Детей двое, куда я с ними пойду? В барак? И так кормить нечем, все зеленые ходят. А теперь еще выселя-ают…
Женщина не выдержала и зарыдала в голос. Молодой человек подал ей коробку с бумажными носовыми платками, налил стакан воды из пузатого графина и так же равнодушно уткнулся в компьютер. Видно было, что к таким сценам он уже давным-давно привык. Женшина все плакала, а он деловито пробежался пальцами по клавишам, подумал немного и сказал:
— Значит, так, Татьяна Максимовна. Вакансий для воспитателей сейчас нет. Поварихой на автобазу работать пойдете? Зарплата — полторы тысячи, и пятьсот долларов — доплата от фонда.
Баба поспешно закивала, будто боялась, что он.передумает. Даже плакать перестала.
— Пойду, пойду! Я вообще-то хорошо готовлю.
Ничего ж себе! Раньше такого вроде не было. Игорь осторожно прикрыл дверь и спросил:
— А что, теперь и правда из квартиры могут выселить?
Гоша хмыкнул:
— А то! Ты что, с луны упал? Еще в прошлом году закон приняли, чтобы коммуналку в полном объеме платить. Не знаю уж, как считали, но получается — будь здоров! Долларов по двести в месяц с однушки. Три месяца не заплатишь — выметайся. И никого не волнует, какая у тебя зарплата.
— Даже с детьми? На улицу?
— Ну, ты февральский! Бараков настроили в области, где раньше свалка была. Ну, там — ужас! Воды нет, холодина, удобства на улице… Кстати! — Гоша спохватился, будто вспомнил что-то важное. — Чуть не забыл. Программист у нас новый. Представляешь — пацан молодой, всего восемнадцать лет ему, да к тому же еще и инвалид! Парализованный совсем, перекореженный какой-то. Страх глядеть. И чего говорит — не разберешь без привычки. Так, мычание одно… Зато, черт его дери, гений! Любые коды щелкает как орехи. Вчера от нефиг делать в эфэсбэшную базу данных залез. Хочешь посмотреть?
Игорь покачал головой. Смотреть на парализованного гения ему совсем не хотелось.
— Почему здесь?
Гоша виновато развел руками:
— Ну, не в бараке же его было оставлять! Их-то с матерью давно выселили. Пока здесь поживут, а там придумаем что-нибудь.
— А как нашли?
— Да сам письмо послал, по электронной почте. Мать его до последнего держалась, чтобы компьютер не продавать. А тут, видать, приперло… Он и решил попытаться напоследок.
Из-за другой двери Игорь услышал звуки музыки. Он осторожно заглянул внутрь — и увидел большой, тщательно оборудованный танцевальный зал с золотистым паркетом и зеркалами на стенах. Молодые девчонки — человек двадцать — одетые в одинаковые черные трико и длинные юбки, разучивали испанский танец. Они старательно отбивали ритм каблуками, руки летали в воздухе, лица были сосредоточенны и строги. В их слаженных движениях было что-то завораживающее, торжественное.
— А это что за народное творчество? Гоша коротко ответил:
— Фламенко. Анна Петровна придумала. Психологическая реабилитация через пластику… А что, красиво!
Действительно, красиво. Игорь стоял и смотрел на девушек. Особенно выделялась одна — тоненькая брюнетка с огромными темно-карими глазами. Ну просто Кармен!
Гоша перехватил его взгляд:
— Юлька-то, а? Прямо королева стала!
Игорь вспомнил Юльку. Всего два месяца назад, когда ее привезли после очередной облавы на проституток, выглядела она совсем по-другому — тощая, взъерошенная и дикая, как бездомный котенок. Нелепая коротенькая юбчонка, волосы, падающие на лицо, вульгарный яркий макияж, затравленные глаза… Зато теперь — какая красота какая удивительная грация и достоинство в каждом движении.
Когда Игорь зашел в свой рабочий кабинет, все, что в нем было, — деревянные панели на стенах, стол, заваленный бумагами, мягкий ковер, календарь на стене — вызвало у него удивительное и приятное чувство, как будто сейчас он наконец-то и вправду дома. Ну, если и не дома, то на своем месте. Игорь уселся в удобное рабочее кресло, откинулся на спинку и весело сказал:
— Ладно, где там эта журналистка? Давай ее сюда.
Пишущую особу он почему-то представлял себе пышной брюнеткой лет сорока с сединой волосах, умной, прокуренной и циничной. Но в кабинет вошла светленькая девушка чуть за двадцать в черном свитере под горло и голубых джинсах. Держится надменно, но видно, что нервничает. Слишком уж дрожали тонкие пальчики, когда девочка демонстративно включала свой диктофон. И начала с места в карьер, будто в холодную воду бухнулась:
— Игорь Анатольевич, ваш фонд считается благотворительной организацией, но в то же время вас называют самой сильной группировкой в Москве. Что вы можете сказать по этому поводу?
И то правда. Вилен Сидорович залпом допил остывающий чай, подхватил пиджак со стула и направился к двери. Пока он надевал ботинки (хорошие такие, добротные, фабрики «Скороход»), радиоприемник вдруг будто сам собой включился на полную мощность и сообщил совершенно замогильным тоном:
«Органами правопорядка разоблачена деятельность группы вредителей в тяжелой промышленности. Наймиты иностранных разведок уже арестованы и в ближайшее время предстанут перед судом…»
Фу-у, даже мурашки но спине! До сих пор одно вредительство кругом, а мы еще сетуем на временные трудности. Сейчас-то им спуску не дают, а знали бы люди, что будет, если дать им разгуляться! Вилен Сидорович вспомнил почему-то журналы с голыми девками в киоске и наглые рожи по телевизору. Фиг вам, господа жулики! Ничего у вас не получится.
С этой мыслью Вилен Сидорович вышел на улицу-Утро было солнечное и ясное. Солнце уже пригревало, и деревья стояли в золотом уборе осенних листьев. Вилен Сидорович вспомнил, как давеча шел по бульвару с кошелкой — совсем как тогда… Только он теперь не убогим стариком шаркает, нет, — идет мужчиной-молодцом, как и мечтал! Есть у него теперь и семья, и работа любимая, и квартира — не чета прежней, а главное — есть цель и смысл в жизни. Рабочий человек, коммунист, хозяин своей судьбы, он сумел-таки переломить обстоятельства… Да что там — почти чудо совершить! Вилен Сидорович немного гордился собой. Про Шарля де Виля вспоминать почему-то не хотелось. Гораздо приятнее было думать, что он самдобился того, что мечта его стала явью, и постепенно Вилен Сидорович начал верить в это.
Занятый своими мыслями, он и не заметил, как оказался возле заводской проходной. Со всех сторон стекались люди, многие его узнавали, здоровались, и радостно было идти с ними вместе! Хоть песню запевай, как на первомайской демонстрации.
Он уже дошел до проходной и пробил табель привычным движением, когда сзади на плечо легла чья-то тяжелая рука. Вилен Сидорович обернулся — и увидел двоих крепких молодых людей в одинаковых серых шляпах и габардиновых плащах. Знакомые, что ли? Только вот не похожи они на рабочих, ох не похожи…
— Гражданин Поликарпов? — деловито произнес тот, что был чуть повыше ростом.
— Да… — Собственный голос прозвучал робко и жалобно, будто блеяние овцы, обреченной на заклание.
— Вы арестованы. Пройдемте.
— Я? За что? — Он еще попробовал возмутиться, но горло перехватило. Да как же может такое быть? Это другихарестовывают правильно — вредителей, изменников, шпионов, про которых каждый день пишут в газетах. Но ведь он-точестный человек!
Серые плащи не удостоили его ответом — споро подхватили под руки и вывели на улицу. Был еще страшный момент, когда пришлось идти сквозь толпу, и люди расступались перед ними, будто боясь случайно прикоснуться
— Что случилось-то? — полюбопытствовал какой-то молодой парень в замасленном комбинезоне.
— Да вот, вредителя поймали…
Вилен Сидорович дернулся, как от удара. Хотелось крикнуть, что это все неправда, просто какая-то ошибка произошла, но почему-то смолчал и опустил голову.
Во дворе их ждал автомобиль — фургон веселенького ярко-голубого цвета с надписью «Пейте советское шампанское!». Только вот не было внутри бутылок с игристым содержимым, которое пьют веселые люди в особых случаях — на Новый год там или на свадьбу. Были только лавки вдоль стен, и ничего больше. Наверное, на большее количество арестованных был рассчитан веселый фургон, но сегодня Вилен Сидорович оказался там один.
Пока ехали, трясло и качало. Вилен Сидорович еще пытался собраться с мыслями и представлял себе, как он твердо и спокойно объяснит следователю, что никакой он не вредитель. Объяснит на пальцах, так убедительно и логично, что просто невозможно будет ему не поверить. И как потом во всем разберутся и выпустят (может, еще извинятся даже). И как пойдет он домой, к Зине и детям, а вечером сядут они за стол, и скажет он со смехом, как бы между прочим: «А вот со мной такое недоразумение приключилось сегодня…»
— Выходи, приехали! — Грубый голос прервал течение его мыслей.
Вилен Сидорович довольно неловко выпрыгнул наружу. Он еще успел несколько секунд посмотреть, сощурившись, на ясное осеннее солнце, которое светило даже здесь, в тесном внутреннем дворике, — тюремном, наверное — сквозь металлическую сетку, натянутую сверху, сквозь колючую проволоку…
И глухо стукнуло сердце, как будто только сейчас откуда-то из потаенных глубин существа пришло понимание, что солнышко это он видит последний раз в жизни.
— Вперед, не оглядываться!
Вилен Сидорович уже решил вести себя спокойно, чтобы не усугублять своего положения. Пока его вели куда-то бесконечными коридорами, он еще пытался держать себя в руках. И только потом, когда завели в какой-то тесный закуток, выкрашенный противной зеленой краской, он не выдержал и тихо спросил:
— Да люди вы или нелюди? Совесть-то есть у вас?
Но лица молодых людей, что арестовали его, — мужественных, деловитых и на удивление одинаковых,будто и впрямь не люди они, а роботы, не дрогнули. И глаза смотрели так же спокойно. Почему-то это было так страшно, что Вилен Сидорович не выдержал и зашелся в отчаянном, не человеческом даже, а зверином крике. Он как будто ослеп и оглох от ужаса и сознания близкой гибели, перестал осознавать происходящее вокруг, только выл, как попавшее в капкан животное.
— Молчи, падло! — Крепкий кулак врезался куда-то в солнечное сплетение, оборвав его крик.
Дыхание сразу перехватило от боли. Вилен Сидорович хватал воздух губами, как рыба, выброшенная на берег, и все никак не мог продышаться. Удар тяжелым ботинком по голени свалил его с ног. Потом били еще — ногами и резиновыми палками, а он только ползал по заплеванному полу, стараясь как-нибудь скорчиться поудобнее, чтобы прикрыть руками лицо и пах. Он уже начал терять сознание, когда сквозь боль и мутную дурноту услышал чей-то противно-бодрый голос:
— Куда его?
— Давай в бокс пока, пускай охолонет. Да крантик отверни слегка, чтоб капало только…
Чужие грубые руки сорвали с него одежду. Потом, голого и окровавленного, вытащили в коридор, впихнули в неглубокую нишу, с усилием захлопнули двери… Да так и оставили.
Сначала было облегчение — все-таки не бьют больше. Но минут через десять (может, больше, может, меньше, он совсем скоро потерял счет времени) Вилен Сидорович подумал, что лучше бы уж били. В узком и темном пространстве можно было только стоять — или висеть, опираясь на чуть согнутые колени. Тесно так, что шевелиться просто невозможно. Откуда-то сверху на голову лилась холодная вода — не то чтобы сильно, а так, тонкой струйкой. Совсем скоро начали мучительно ныть все мышцы и суставы, затекшие от неподвижности. Казалось, что не вода капает на голову и стекает по плечам и спине, а расплавленный свинец, прожигающий плоть до костей.
Но хуже и страшнее всего были ужас и отчаяние человека, запертого в тесном и неудобном пространстве. Кажется, гроб и тот просторнее… Сколько еще придется провести вот так — день? или час? или это уже навсегда? Вилен Сидорович еще пытался кричать, хотя остатками рассудка понимал прекрасно, что никто его не услышит, а услышат — только хуже будет. Он кричал, пока не сорвал голосовые связки, и только тихий хрип вырывался наружу. И когда сознание, наконец, окутала спасительная темнота, он воспринял ее с радостью, как избавление.
Когда через десять часов — как раз перед началом ночной смены у следователей — пришел надзиратель, гремя связкой ключей, и двери бокса, наконец, отворились, арестованный, занесенный в регистрационную книгу под номером 3380/2578, выпал на цементный пол — да так и остался лежать. Лицо его почти не отличалось по цвету от бледно-серой штукатурки, губы осинели, и только легкое поверхностное дыхание выдавало, что человек этот жив пока и не избыл своего срока страданий.
Потом пришел врач — тюремныйврач, много чего повидавший на своем веку. В воздухе остро и резко запахло нашатырным спиртом, и веки заключенного дрогнули. Врач удовлетворенно хмыкнул и воткнул ему в руку толстую иглу. Через несколько минут щеки заключенного чуть порозовели, он пришел в себя окончательно и сел на полу.
Только вот в глазах его больше не было ни проблеска разума. Вилен Сидорович окончательно перестал понимать, кто он такой и где находится. Он смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, но взгляд не фиксировался на предметах, как у новорожденного младенца. Арестант улыбался бессмысленной улыбкой идиота, качал головой будто в такт ему одному слышной мелодии, и слюна стекала по подбородку тонкой струйкой. Когда принесли одежду, он долго не мог сообразить, как надеть брюки и как застегнуть пуговицы на рубашке. Надзирателю пришлось помогать.
Когда арестованного ввели в кабинет, следователь Гордеев — плотный краснолицый мужчина с университетским ромбиком на лацкане пиджака — только головой покачал. Ну в самом деле, что за материал присылают! Краше в гроб кладут. Вечно сержантский состав переусердствует. Как теперь с таким работать? Он выложил на стол тоненькую папку с делом и бодро спросил:
— Ну что, гражданин Поликарпов, будем сотрудничать со следствием или как?
Вилен Сидорович опустился на краешек стула, осклабился в бессмысленной улыбке и радостно закивал. Ободренный таким началом, следователь положил перед собой чистый лист бумаги и приготовился записывать.
— Значит, на вашем заводе действительно существует вредительская организация?
Вилен Сидорович так же продолжал монотонно качать головой — вверх-вниз, как китайский болванчик
— Кто вас завербовал?
Арестованный издал горлом какой-то непонятный звук, что-то вроде «гы-ы», и закивал еще быстрее.
— Отвечайте по существу!
Следователь направил свет настольной лампы в лицо арестованного, но тот не поморщился и не отвернулся. Только теперь, заглянув в пустоту его глаз, за которой больше не было ничего человеческого, Гордеев понял, наконец, что дальше спрашивать бессмысленно. Он махнул рукой и принялся заполнять бланк протокола допроса. Не упускать же такую возможность!
Писал он долго. Все это время Вилен Сидорович продолжал все так же бессмысленно улыбаться и кивать. Следователь поймал себя на том, что торопится поскорее покончить с этой работой, чтобы можно было дать команду увести арестованного — уж больно тяжелое впечатление он производил. Гордеев, конечно, всякое повидал за годы службы в органах, но находиться рядом с безумным было все равно что смотреть в бездонный темный колодец.
— Подпишите ваши показания!
Вилен Сидорович уставился на лист бумаги, заполненный непонятными для него черными закорючками. Отдельные слова он еще мог прочитать, но в целом смысл документа был ему совершенно непонятен. Внизу страницы были чьи-то имена и фамилии, аккуратно выписанные в столбик, но и они ничего ему не говорили. Только одно имя показалось ему смутно знакомым, как будто он его уже слышал когда-то, давным-давно. Красивое имя — Зинаида Поликарпова. На секунду в памяти возникло женское лицо — серые глаза, русые волосы, мягкие губы… Потом и оно исчезло. Важно теперь было другое — удержать в дрожащих пальцах ручку с «вечным» пером и понять, что с ним делать дальше.
— Вот здесь, внизу страницы распишитесь.
Руки почему-то слушались намного лучше, чем голова. Вилен Сидорович поставил привычный росчерк там, куда указал толстый волосатый палец нового знакомца, и очень обрадовался, что все так хорошо устроилось. Следователь сразу же забрал листок протокола и нажал кнопку вызова охраны. Оставаться наедине с арестованным ему было по-прежнему неприятно.
— Можно забирать, Сергей Михалыч? — В дверях кабинета показалась круглая добродушная физиономия выводного надзирателя Бондаренко. — Что-то вы быстро сегодня.
Гордеев поморщился. Не дело, конечно, младшего состава вникать в тайны следствия, но сержант Бондаренко, всего год назад приехавший из деревни, при всей своей недалекости отличался редким упорством, учился на высших курсах НКВД и каждую свободную минуту зубрил учебники. Так, глядишь, через пару лет ровней станет, соседний кабинет займет… Мало ли их уже выслужились до самых высот, этих выдвиженцев из народа?
— Неужто сознался уже? — восхитился Бондаренко. — Ну вы ас, Сергей Михалыч! Настоящий профессионал.
Но Гордеев почему-то совсем не радовался легкой победе. Он смотрел на арестованного, который все так же кивал, раскачивался взад-вперед всем телом и скалил зубы в этой ужасной идиотской улыбке, — и на душе было гадко и неспокойно.
— Дурак ты, Бондаренко. Дело политическое, это понимать надо! Показательный процесс будет, а какой из него теперь свидетель? Позор один. Он еще подумал немного и коротко приказал:
— В расход его. Доктору потом скажешь — пусть оформит как надо. Ну, там инсульт или сердечный приступ…
Вилен Сидорович с удовольствием посидел бы еще немного, но его зачем-то заставили встать и снова повели куда-то. Идти пришлось долго, все больше вниз по длинным, бесконечным лестницам. Ботинки без шнурков противно хлопали по ногам, будто шлепанцы. Один раз он споткнулся и чуть не упал. Чужие руки с трудом удержали его.
Потом его силой поставили на колени, в затылок уперлось что-то холодное и твердое, на весь подвал ахнул выстрел…
Зима, как всегда, пришла неожиданно. Почему-то каждый год превращается она, родимая, в стихийное бедствие, будто сами мы в какой-нибудь Калифорнии обитаем, и снега не видели никогда, и отопление в квартирах полагаем делом излишним. Можно подумать, грешным делом, что вся логика ведения сложного городского хозяйства заимствована у того цыгана, который шубу продал, увидев первую ласточку, и чиновники каждый раз втайне надеются на глобальное потепление, а потом изумленно разводят руками — что, мол, поделаешь! Природный катаклизм.
Но пришла зима своим чередом, и, когда в начале декабря зарядил сплошной стеной мокрый снег, дороги покрылись непролазной кашей. Снегоуборочную технику, конечно, выгнали на улицу, но толку от нее маловато, и тысячи автомобилистов, уныло матерясь, часами стоят в многокилометровых пробках.
Московские дороги уравнивают всех — и владельцев дорогих иномарок, и хозяев зачуханных «железных коней» отечественного производства.
Игорь Ткаченко, председатель благотворительного фонда «Надежда XXI века», не стал исключением. На работу он ехал сегодня уже полтора часа, но совершенно не волновался по этому поводу, философски рассудив: «Чему быть — того не миновать». Он мирно дремал, откинувшись на переднем сиденье своего «мерседеса». В салоне было тепло и пахло приятно, так почему бы не отдохнуть немного? Если бы еще водитель Коля не дергался так и не смотрел на часы поминутно — было бы совсем хорошо.
— Извините, Игорь Анатольевич, опаздываем, — виновато сказал он.
Игорь проснулся окончательно, вынырнув из сонного оцепенения. Черт, ехать-то еще далеко, можно было бы и подремать немного. Он с досадой покосился на водителя. Вот ведь экий добросовестный попался! Ему-то что, если опаздываем? Солдат спит — служба идет. А ведь поди ж ты, волнуется.
— Да ладно, Коля, расслабься ты! Как доедем — так доедем.
Игорь сидел и смотрел в окно — на улицу, людей, падающий снег… Почему-то он очень спокойно, как должное воспринимал и этот автомобиль с водителем, и свой новый статус. Мечта стала явью, обрела плоть — только и всего. Шарль де Виль действительно оказался профессионалом — в своем деле, конечно.
Когда проезжали Центральный телеграф, Игорь взглянул на огромное светящееся табло. Так, значит, сегодня 5 декабря. Интересно, а год какой? Игорь покосился на водителя, но спрашивать постеснялся. А потом и вовсе успокоился — какая на фиг разница! Разберемся.
Он снова откинулся на сиденье и задремал. Разбудил его противный писк, как будто сумасшедший комар надухом решил исполнить мелодию канкана. Игорь не понял, что это такое, похлопал себя по карманам, но тут из-за поворота, наконец, показалось новенькое, только что отстроенное здание фонда. Стрелки часов на приборной панели уже подползли к двенадцати. Надо же — почти полдня насмарку! Надо переезжать поближе к работе, не иначе.
Игорь распахнул дверь, мимоходом поздоровался с вахтером и почти бегом поднялся по лестнице. На ступеньках его встретил Гоша Кравцов — старый друг еще по Афгану. Выглядел Гоша отлично — дорогой костюм, галстук, и даже старые рубцы от ожогов на лице как-то побледнели и сгладились. Игорь почему-то совсем не удивился, увидев его здесь… Хотя и точно помнил, что Гоши давным-давно нет в живых.
— Игорь, ну наконец-то! А я уж волновался — не случилось ли чего. По радио передали — на Садовом кольце уже две аварии было.
— В пробке стояли, — коротко бросил Игорь. Но Гоша все не унимался:
— Я тебе на мобильный обзвонился уже! А ты трубку не берешь.
Мобильный? Интересно. Игорь вытащил из кармана пальто крохотный аппаратик и уставился на него с искренним изумлением. Ничего себе техника продвинулась! В девяносто восьмом году мобильный телефон был еще редкой диковинкой, доступной только богатым людям с большими амбициями. Но и тогда аппараты больше напоминали полевую рацию. А теперь — меньше пачки сигарет размером, и кнопочки такие крохотулечные.
— Вот видишь — три неотвеченных вызова!
Так вот что за комар пищал над ухом! Да, изменилась жизнь, изменилась.
А Гоша все продолжал болтать:
— Беда с этими телефонами вообще! Четыреста баксов стоит, а толку мало. Вон Серому такой подарили недавно, так он до сих пор номер спичкой набирает.
Игорь понятия не имел, кто такой Серый, но на всякий случай переспросил:
— А почему спичкой? Гоша рассмеялся:
— Да у него один палец как раз на три клавиши попадает!
Игорь вспомнил наконец Серого — Сергея Сваргина, ветерана «Альфы», а ныне — начальника службы безопасности фонда. Представить себе двухметрового Серегу который запросто мог на спор завязать железный лом, набирающим номер спичкой на крохотном аппаратике действительно было забавно.
Отсмеявшись, Гоша заглянул ему в лицо и спросил уже серьезно, даже с тревогой в голосе:
— Что-то ты чудной сегодня, как пыльным мешком ударенный. Случилось чего?
— Да нет, — Игорь откинул волосы со лба, — задремал просто в машине. Сон приснился… странный.
Ага. Странный. Игорь на мгновение вспомнил черную траву под багровым небом — и содрогнулся.
— А-а. — Гоша вроде бы успокоился и добавил по обыкновению непонятно: — То ли философу Лао-цзы снится, что он бабочка, то ли бабочке — что она Лао-цзы.
— Ну, что там у нас на сегодня? — Игорю хотелось поскорее уйти от скользкой темы. Гоша пожал плечами:
— Да, в общем, ничего особенного. Налоговая, правда, на мебельный цех наехала. Наши юристы уже разбираются.
— Так. Что еще?
— Журналистка пришла из газеты «Анфас». В приемной ждет.
Игорь скривился, как от зубной боли. Журналистов он почему-то недолюбливал.
— А может, ее того… В пресс-службу? У нас же там специальные люди есть. Гоша покачал головой:
— Не получится. Надо формировать положительный имидж организации в глазах общественности. А то про нас такое иногда пишут! Будто мы чуть ли не младенцев едим. — Он подумал и мрачно добавил: — Суки драные.
Обычно добродушное Гошино лицо приняло столь зверское выражение, как будто парочкой журналистов он сам бы закусил с удовольствием.
Они уже поднялись на лифте на третий этаж и теперь шли по длинному светлому коридору — быстро, шаг в шаг. Все время хлопали двери, какие-то люди входили и выходили, в общем, видно было, что жизнь в фонде бьет ключом.
Дверь с табличкой «Центр занятости» вообще была распахнута настежь. Игорь замедлил шаг, потом остановился посмотреть — самому интересно стало.
За стандартным офисным столом сидел молодой человек в строгом костюме со скучающим выражением лица. Напротив него сгорбилась на стуле бледная, плохо одетая женщина неопределенного возраста. Поминутно вытирая глаза платком, она говорила сквозь слезы:
— Как у меня мужик в прошлом годе помер, совсем тяжело стало. Я сама-то воспитательницей в детском саду работаю, зарплата — копейки. Из квартиры выселить грозятся за неуплату… Детей двое, куда я с ними пойду? В барак? И так кормить нечем, все зеленые ходят. А теперь еще выселя-ают…
Женщина не выдержала и зарыдала в голос. Молодой человек подал ей коробку с бумажными носовыми платками, налил стакан воды из пузатого графина и так же равнодушно уткнулся в компьютер. Видно было, что к таким сценам он уже давным-давно привык. Женшина все плакала, а он деловито пробежался пальцами по клавишам, подумал немного и сказал:
— Значит, так, Татьяна Максимовна. Вакансий для воспитателей сейчас нет. Поварихой на автобазу работать пойдете? Зарплата — полторы тысячи, и пятьсот долларов — доплата от фонда.
Баба поспешно закивала, будто боялась, что он.передумает. Даже плакать перестала.
— Пойду, пойду! Я вообще-то хорошо готовлю.
Ничего ж себе! Раньше такого вроде не было. Игорь осторожно прикрыл дверь и спросил:
— А что, теперь и правда из квартиры могут выселить?
Гоша хмыкнул:
— А то! Ты что, с луны упал? Еще в прошлом году закон приняли, чтобы коммуналку в полном объеме платить. Не знаю уж, как считали, но получается — будь здоров! Долларов по двести в месяц с однушки. Три месяца не заплатишь — выметайся. И никого не волнует, какая у тебя зарплата.
— Даже с детьми? На улицу?
— Ну, ты февральский! Бараков настроили в области, где раньше свалка была. Ну, там — ужас! Воды нет, холодина, удобства на улице… Кстати! — Гоша спохватился, будто вспомнил что-то важное. — Чуть не забыл. Программист у нас новый. Представляешь — пацан молодой, всего восемнадцать лет ему, да к тому же еще и инвалид! Парализованный совсем, перекореженный какой-то. Страх глядеть. И чего говорит — не разберешь без привычки. Так, мычание одно… Зато, черт его дери, гений! Любые коды щелкает как орехи. Вчера от нефиг делать в эфэсбэшную базу данных залез. Хочешь посмотреть?
Игорь покачал головой. Смотреть на парализованного гения ему совсем не хотелось.
— Почему здесь?
Гоша виновато развел руками:
— Ну, не в бараке же его было оставлять! Их-то с матерью давно выселили. Пока здесь поживут, а там придумаем что-нибудь.
— А как нашли?
— Да сам письмо послал, по электронной почте. Мать его до последнего держалась, чтобы компьютер не продавать. А тут, видать, приперло… Он и решил попытаться напоследок.
Из-за другой двери Игорь услышал звуки музыки. Он осторожно заглянул внутрь — и увидел большой, тщательно оборудованный танцевальный зал с золотистым паркетом и зеркалами на стенах. Молодые девчонки — человек двадцать — одетые в одинаковые черные трико и длинные юбки, разучивали испанский танец. Они старательно отбивали ритм каблуками, руки летали в воздухе, лица были сосредоточенны и строги. В их слаженных движениях было что-то завораживающее, торжественное.
— А это что за народное творчество? Гоша коротко ответил:
— Фламенко. Анна Петровна придумала. Психологическая реабилитация через пластику… А что, красиво!
Действительно, красиво. Игорь стоял и смотрел на девушек. Особенно выделялась одна — тоненькая брюнетка с огромными темно-карими глазами. Ну просто Кармен!
Гоша перехватил его взгляд:
— Юлька-то, а? Прямо королева стала!
Игорь вспомнил Юльку. Всего два месяца назад, когда ее привезли после очередной облавы на проституток, выглядела она совсем по-другому — тощая, взъерошенная и дикая, как бездомный котенок. Нелепая коротенькая юбчонка, волосы, падающие на лицо, вульгарный яркий макияж, затравленные глаза… Зато теперь — какая красота какая удивительная грация и достоинство в каждом движении.
Когда Игорь зашел в свой рабочий кабинет, все, что в нем было, — деревянные панели на стенах, стол, заваленный бумагами, мягкий ковер, календарь на стене — вызвало у него удивительное и приятное чувство, как будто сейчас он наконец-то и вправду дома. Ну, если и не дома, то на своем месте. Игорь уселся в удобное рабочее кресло, откинулся на спинку и весело сказал:
— Ладно, где там эта журналистка? Давай ее сюда.
Пишущую особу он почему-то представлял себе пышной брюнеткой лет сорока с сединой волосах, умной, прокуренной и циничной. Но в кабинет вошла светленькая девушка чуть за двадцать в черном свитере под горло и голубых джинсах. Держится надменно, но видно, что нервничает. Слишком уж дрожали тонкие пальчики, когда девочка демонстративно включала свой диктофон. И начала с места в карьер, будто в холодную воду бухнулась:
— Игорь Анатольевич, ваш фонд считается благотворительной организацией, но в то же время вас называют самой сильной группировкой в Москве. Что вы можете сказать по этому поводу?