Страница:
И настал тот день, когда он бросил ей в лицо унизительное слово «жидовка». Владик тогда собрался, наконец, уйти от нее окончательно, ходил по квартире, кидая в сумку свои вещи. Аня пыталась его удержать, хватала за руки, заглядывала в глаза. Она все еще надеялась, что это ошибка, глупость, что Владик опомнится, передумает и все будет по-прежнему.
— Владик, не уходи, ну, подожди, пожалуйста! Вспомни, ведь нам было хорошо вместе!
Он положил на диван аккуратно сложенный свитер, взял ее за руку и подвел к большому зеркалу в прихожей.
— Хорошо, говоришь, было? Это нам с тобой — хорошо? Да ты посмотри на себя, посмотри! Жидовка! Ни кожи, ни рожи, ни лица, ни фигуры! Думаешь, ты мне была нужна? Да мне жить негде, не возвращаться же в свою Кострому! Но теперь — все, не могу больше, и так сколько времени на тебя угробил, истеричка ненормальная!
Он отшвырнул ее к стене, в запястье что-то хрустнуло, и стало так больно, что Аня потеряла сознание. Потом оказалось, что это перелом, да еще не простой, а со смещением. Для любого другого человека это совсем не тяжелая травма. Для нее, пианистки, — конец жизни и карьеры.
Потом оказалось, что Владик уйти ушел, но претензий на жилплощадь предъявить не забыл. Была длинная, унизительная процедура развода. Еще более унизительный размен по решению суда. «Я здесь прописан и имею право…» Судья, полная немолодая женщина с усталым лицом, смотрела на него явно неодобрительно. Но что поделаешь! Закон есть закон. Человек прописан, а значит, имеет право на жилплощадь.
Анна тогда вообще плохо соображала. На суд она пришла с загипсованной рукой и думала только об одном — как бы не упасть в обморок. Конечно, в милицию из-за травмы она обращаться не стала и в больнице сказала, что упала сама. Слишком уж было стыдно. Потом пришлось переезжать в эту конуру. Вещи из родительской квартиры сюда бы просто не влезли, да к тому же Владик успел вывезти из квартиры все более или менее ценное.
Потом были долгие месяцы, когда Анна не могла ни есть, ни спать, жила только на таблетках. Она чувствовала, что по отношению к ней жизнью допущена ужасная несправедливость, и в то же время винила себя. Ведь мама ее предупреждала!
Она написала родителям горестное, покаянное письмо и даже ответ получила — сдержанный, но вполне доброжелательный. Иногда ей казалось даже, что они могут помириться и снова жить вместе. Только нужно время…
Жаль только, что палестинский террорист, настоящее имя которого так и не выяснили израильские спецслужбы, придерживался другого мнения по этому поводу. Обмотавшись взрывчаткой, он подорвал себя и еще десять человек в небольшом ресторанчике на окраине Беер-Шевы, куда ее родители не в добрый час зашли пообедать. Супруги Райдель оказались буквально в эпицентре взрыва, так что останки их потом смогли опознать только по зубам.
Получив известие об их смерти, Аня долго плакала. Почему-то и в этом она винила себя. Ей казалось, что если бы она не ослушалась маму, то все было бы хорошо и родители остались бы живы. Мысль эта, совершенно абсурдная, долго не давала ей покоя. Она даже хотела покончить с собой — купила пачку бритвенных лезвий «Нева», открыла теплую воду в ванной и попыталась перерезать себе вены. Но не получилось — сломанная рука плохо слушалась ее.
Анна рассказывала свою историю и плакала навзрыд. Вышитый носовой платочек давно превратился в мокрую тряпку, а она все говорила и не могла остановиться. Шарль де Виль слушал ее не перебивая. Потом он поднялся со своего места, налил в стакан воды из большого стеклянного кувшина и осторожно подал ей:
— Вот, выпейте. Вам станет легче.
Анна взяла стакан трясущимися пальцами и тут же расплескала половину себе на блузку. Она дрожала от рыданий всем телом, зубы стучали о стекло, но, как ни странно, вода оказалась такой холодной и приятной на вкус, что мало-помалу Анна успокоилась. Ей даже как-то легче стало от того, что она смогла рассказать все про себя этому странному человечку.
Он подал ей бумажное полотенце и задумчиво сказал:
— Да, вам многое пришлось пережить. Знаете, я иногда и сам удивляюсь — до чего же несправедлива бывает жизнь! И всегда одно и то же, всегда честные, порядочные люди становятся жертвами всяких мерзавцев и не умеют себя защитить. Именно в силу своей порядочности… Скажите, Анна, — он встрепенулся, будто вспомнил что-то важное, — чего же вы хотите сейчас?
— Не знаю… Ведь прошлого не вернешь! — Анна почувствовала, как голос у нее дрожит и снова подступают слезы. Сейчас она поняла особенно ясно, что жизнь ее загублена навсегда, ничего изменить невозможно. И никакие психоаналитики с дипломами или без тут не помогут.
— А если бы можно было вернуть? Просто представьте себе на минуту…
В помещении постепенно стало темно, как в кинозале, когда выключают лампы перед началом фильма. А на стене, как на широком экране, Анна увидела себя — такой, как,она была в тот трижды неладный день. Вот она идет по Тверской (тогда еще улице Горького) в своем светло-сером плаще с погончиками, в руках папка с нотами, она выглядит очень юной, счастливой и чуть-чуть отрешенной от окружающей действительности. Как говорится, «не от мира сего». Анна (а точнее — та девушка, которой она была тогда) слегка улыбается и покачивает головой в такт музыке, которую сейчас слышит только она.
— Помню! Это Бетховен, соната D-dur № 2! Как раз тогда я разучивала эту вещь! Я готовила ее к экзаменам.
Настоящая Анна — та, что стала на десять лет старше, смотрела на экран не отрываясь. Сейчас она снова почувствовала себя той девушкой, у которой все было впереди — у нее еще не было опыта обид и разочаровании, в волосах не блестели серебристые нити, ноги были быстры и легки и не наливались свинцовой тяжестью по вечерам, а главное — ее руки были волшебно гибки и послушны, и левое запястье не уродовали старые шрамы. Она жила только музыкой и пока не успела исковеркать свою судьбу.
А следом за ней идет высокий парень в коричневой кожаной куртке. Это Владик, точно, Владик! Только сейчас он уже не казался ей красивым. Слишком низкий лоб, волосы какие-то сальные… И глаза нехорошие, бегающие. Анна даже удивилась немного: «Как я раньше этого не замечала?» Вот сейчас он заговорит — и вся ее жизнь пойдет по чужой, неверной колее.
— Нет! — закричала она. — Пожалуйста, не надо! Остановите это!
Изображение на экране будто замерло и стало каким-то тусклым, как старая выцветшая фотография. В комнате стало чуть-чуть светлее — уже не полная темнота, а так, полумрак. Где-то совсем рядом Анна услышала вкрадчивый голос Шарля де Виля:
— А если бы вы сейчас там оказались — что бы вы сделали?
Надо же, она ведь почти забыла о нем!
— Я бы прошла мимо и не стала бы с ним разговаривать! — ответила Анна. Она даже удивилась — голос ее звучал так смело, свободно и звонко, как, наверное, никогда раньше. Пройти мимо! Это же так просто. А потом — совсем другая жизнь.
— Вы хотели бы вернуться туда?
И он еще спрашивает!
— Да я бы все отдала за это, — тихо ответила Анна, — Душу бы дьяволу продала.
Анна была вполне образованной девушкой, много читала и нередко изъяснялась книжным языком в стиле романов девятнадцатого века. Но даже она не ожидала такой странной реакции собеседника на свои слова. Он деловито полез в папку, выудил оттуда лист бумаги с каким-то текстом и положил перед ней.
— Хорошо. Тогда подпишите вот здесь.
— А что это? — В полумраке трудно было разобрать мелкий шрифт.
— Простая формальность. Контракт, согласно которому вы передаете свою душу в обмен на возможность прожить свою жизнь заново и так, как вам хочется.
Странные, однако, методы психотерапии, запоздало подумала Анна, но ее рука уже потянулась к заботливо предложенной ручке. Она поставила свою подпись внизу страницы — и тут опять стало темно…
Олег шел но улице, продвигаясь вперед чуть ли не ощупью. Не навернуться бы в темноте. А то забрел — и не поймешь, куда. Хоть бы табличку повесили, уроды!
Олег споткнулся о какую-то скобу, торчащую прямо из земли, и упал. Мать-перемать вашу! Этого еще не хватало. Он медленно поднялся на ноги. Попытался кое-как отряхнуть окончательно испачканный плащ и брюки. Повернул голову вправо и сразу же уперся взглядом в аккуратный, подсвеченный изнутри прямоугольник на облупленной, потрескавшейся стене ближайшего дома: «Пыхов переулок, 14».
Олег вспомнил странное объявление в газете. Он ведь позвонил тогда по телефону из любопытства и даже не поленился свериться с электронной картой «Moscow map» в компьютере… Как там было? «Счастье оптом и в розницу». И Пыхова переулка в Москве — нет-Есть только Пыхов-Церковный.
Надо же, как интересно! Зайти, что ли, раз уж оказался рядом? Такси хоть по телефону вызвать.
Умом Олег прекрасно понимал, что сейчас время давным-давно перевалило за полночь и шансы застать кого-нибудь на месте ничтожно малы. Но почему бы не попробовать? Может, охранник сидит или там бабушка-вахтерша. Во всяком случае, попытка — не пытка, как говаривал товарищ Берия.
Олег даже повеселел немного и решительно направился к черной железной двери. Подергал ручку — так и есть, заперто. Уже не надеясь, надавил кнопку звонка — и тут заметил тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери.
В замке что-то щелкнуло, и дверь бесшумно распахнулась. Олег вошел, почему-то опасливо оглядываясь. Надо же — офис как офис, все как положено, на сауну или бордель совсем не похоже… Неужели они здесь круглосуточно работают? Олег все еще разглядывал интерьер и размышлял, что делать дальше, когда вдруг услышал прямо у себя над ухом вежливый мужской голос с едва заметным иностранным акцентом:
— Добрый вечер! Проходите, пожалуйста.
Олег вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Совсем рядом с ним вдруг появился маленький толстенький человечек в строгом темно-сером костюме, похожий на сытого, гладкого котяру. Олегу показалось даже, что он не подошел, а просто материализовался из воздуха. Вот только что его не было — а теперь есть…
Спьяну, наверное, померещилось.
А толстячок, казалось, ничуть не удивился позднему визиту. Наоборот — расплылся в сладчайшей, любезнейшей улыбке и принялся болтать без умолку:
— Здравствуйте, Олег Константинович! Разрешите представиться — Шарль де Виль. Очень рад, что нашли время заглянуть. Давайте пройдем в кабинет, там нам будет удобнее.
Олегу совершенно не хотелось беседовать с этим коротышкой в два часа ночи о чем бы то ни было, однако тот мягко, но напористо гнул свою линию, не давая вставить ни слова в поток гладкой, вежливой, обтекаемой какой-то речи. Олег и опомниться не успел, как оказался в глубоком и мягком кожаном кресле, а перед ним на столе стояла маленькая чашечка крепкого кофе, сваренного как раз так, как ему нравится — с кардамоном. И пах этот кофе… Просто изумительно! Олег с удовольствием отхлебнул глоток. Сразу стало уютно и тепло, даже хмель прошел. И сидящий напротив него толстячок с пышной дворянской фамилией (ну прямо как из «Трех мушкетеров»!) показался очень даже симпатичным.
«Интересно, а откуда он знает мое имя? И почему сидит на работе среди ночи, когда все добрые люди уже десятый сон досматривают?» Олег подозрительно покосился на своего собеседника.
А тот продолжал как ни в чем не бывало:
— Очень удачно, что вы меня застали сегодня. Люблю, знаете ли, иногда поработать ночами… Перефразируя вашего известного писателя, можно сказать: бизнес — понятие круглосуточное! Это наемные служащие, отбыв положенное время на работе, могут с чистой совестью идти домой, пить пиво и позабыть про дела. Знаете, — он заговорщически понизил голос, — иногда я им даже завидую!
Толстячок мечтательно закатил глаза. Ни дать ни взять — кот! Кажется, вот-вот замурлыкает.
— Да что я вам рассказываю, — вдруг спохватился он, — сами знаете, наверное. Что ж, как у вас говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.
Шарль де Виль коротко хохотнул своей шутке и продолжал уже совершенно серьезно:
— Итак, перейдем к делу. Наша компания в данный момент нуждается в серьезном, опытном, а главное, высокопрофессиональном партнере на российском рынке ценных бумаг. Не скрою, мы наводили справки. По… — он выдержал многозначительную паузу, — по разным каналам. И в свете того, что нам стало известно, ваша инвестиционная компания представляется наиболее подходящим партнером в России для нашей международной корпорации.
Вот тебе и раз! У Олега даже челюсть отвисла от удивления. Толстячок помолчал недолго, наслаждаясь, видимо, произведенным эффектом.
— Сегодня утром я отправил имейл на ваше имя и, не скрою, рад вашему визиту, хотя и несколько удивлен. Полагаю, мы можем сейчас в общих чертах обсудить условия нашего будущего сотрудничества.
Шарль де Виль зашуршал какими-то бумагами на столе. Он смотрел остро и цепко, требовательно даже. От слащавой улыбки не осталось и следа.
— Так вы получили мое письмо? Ознакомились с бизнес-предложением?
Вот тебе и два, как сказал кирпич, падая с крыши. Не рассказывать же этому толстенькому, что забрел он сюда случайно, что компания его после кризиса находится на грани краха, даже Интернет отключен за неуплату…
А главное — про дурацкое объявление «Счастье оптом и в розницу».
— Н-да… — тянул Олег, — разумеется, в общих чертах…
— Какие сферы для инвестиций представляются вам наиболее привлекательными? Объемы? Доходность? Финансовый результат?
Олег наконец собрался с духом и твердо сказал:
— Сейчас я ничего не могу гарантировать. Вы, наверное, и сами представляете ситуацию…
Шарль де Виль даже приподнялся с места.
— Ценю вашу откровенность… И мужество. В наше время это так редко встречается! Я еще раз убедился, что не ошибся с выбором.
— Финансовые риски…
Де Виль сделал отстраняющий жест пухлой розовой ладошкой:
— Пусть это вас не тревожит. По мнению руководства нашей компании (и я с ним совершенно согласен), именно сейчас наступил самый подходящий момент для инвестиций. В спокойные времена, — он развел руками, — все пироги уже поделены. Приходится довольствоваться крохами. Так что, как говорится, — он лукаво улыбнулся, — куй железо, не отходя от кассы! Важно только не ошибиться с выбором.
Олег слушал внимательно и находил в его словах изрядную долю здравого смысла. Правда, сам он так никогда не думал, но почему бы и нет? Ведь сейчас и вправду можно скупать ликвидные активы буквально за копейки! Заводы все на боку, живые деньги дороги — а тут подвернулся такой благоприятный случай. Он аж вспотел от предвкушения редкой, почти невозможной удачи.
— Так с чего вы предполагаете начать?
— Ну, не знаю… Может быть, «мусорные векселя»?
— Ах, как интересно! — Шарль де Виль всплеснул своими пухлыми ручками. — Вы предлагаете скупать долговые обязательства мусороперерабатывающей промышленности? Вот это — новый взгляд!
— Да нет же. — Олег досадливо поморщился. Сколько раз говорили умные люди — отвыкать надо от профессионального сленга! — Вы меня неправильно поняли. «Мусорные векселя» — это долговые обязательства банков и предприятий, находящихся на грани банкротства. Сейчас они идут примерно в треть цены. Вложение, конечно, довольно рискованное, но эти риски вполне окупаются — либо контора в конце концов выберется из своего тупикового положения и вексель можно будет предъявить к оплате по номиналу, либо, в случае банкротства, можно рассчитывать на кусок собственности…
Он говорил довольно долго, даже во вкус вошел, увлекся. Толстячок слушал не перебивая, кивал, и его лицо выражало самое живейшее внимание и полную заинтересованность.
— Вот если найти хороший инсайдерский источник для полного счастья…
— Что, простите?
Ах да! Опять этот неистребимый сленг. Олег задумался, отхлебнул еще кофе… Как бы объяснить поделикатнее, что иногда маленькие чиновники обладают ценной информацией и готовы конвертировать ее в денежные знаки несколько раньше, чем она станет общедоступной?
— Инсайдом называют… Ну, в общем, оперативные сведения из достоверных источников.
Олег подумал еще немного и бодро закончил:
— Кто владеет информацией — тот владеет миром!
Шарль де Виль слушал вроде бы внимательно, но Олегу показалось почему-то, что его мысли витают где-то далеко. Наконец, он деловито спросил:
— И это все, что вам нужно для счастья?
Олег даже опешил немного — таким неожиданным и даже неуместным показался ему вопрос. Хотя что с них взять, с иностранцев! В русском языке слишком много идиоматических выражений, не поддающихся дословному переводу.
— Ну, нет, конечно. Счастье — это так, фигура речи…
— В самом деле? — Шарль де Виль вдруг оживился. — Вы и в самом деле так думаете?
Вот только философской беседы и не хватало среди ночи! Но что ж поделаешь… Как говорится, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. С потенциальным инвестором нужно дружить. Если он хочет поболтать на отвлеченные темы — бога ради.
Олег поудобнее устроился, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво, с чувством произнес:
— Что такое счастье, в конце концов? Иллюзия, обман, круги на воде… Каждый понимает его по-своему. И никто не знает, что это такое.
Кажется, получилось вполне убедительно. Толстячок аж весь подался вперед, ловя каждое его слово.
— Каждый понимает по-своему… Как это верно подмечено! А что такое счастье для вас?
Олег почувствовал, как внутри постепенно нарастает раздражение. Вот привязался со своим счастьем!
— Ну, не знаю! Я так думаю, что его вообще нет. Досужая выдумка для лентяев и неудачников, больше ничего. Я вот вообще в него не верю — и ничего, прекрасно обхожусь!
Ответ прозвучал, пожалуй, излишне резко, но Шарль де Виль почему-то ничуть не обиделся. Он чуть насмешливо поднял бровь и весело переспросил:
— Вот так-таки и нет? Совсем?
Олег уже успел пожалеть о своей резкости, но отступать было некуда. Да пропади он пропадом, этот иностранец-коротышка! Слишком много чести будет — поддерживать светскую беседу среди ночи и унижаться ради туманных перспектив.
— Да, конечно! Я вообще не пойму — к чему этот разговор, — буркнул он сердито.
Вот сейчас время встать и уйти. Олег попытался было подняться из мягких объятий кожаного кресла, когда Шарль де Виль посмотрел ему прямо в глаза и тихо, очень тихо спросил:
— И что, вы всегда так думали? Всю свою жизнь?
Олег почувствовал, как вдруг обмяк, будто тряпичная кукла. Куда только девалась решимость — встать и уйти! Ведь он прав, этот чертов коротышка, тысячу раз прав — было в его жизни время, когда он каждый день засыпал и просыпался счастливым, когда мир был полон красок, звуков и запахов, а не сводился к тускло-зеленым графикам на мониторе компьютера и цифрам в балансовом отчёте. И разве так уж давно это было? Давно — лет десять назад, наверное. Он тогда только-только окончил Московский энергетический институт, устроился по распределению в НИИ кабельной промышленности и женился на Галке из финансово-экономического.
Галка была девушка строгая, серьезная, уверенно шла на красный диплом в институте. Даже родителям его она понравилась, особенно маме. А он сам просто млел от Галкиной нежной белой кожи, точеного профиля, взгляда серых глаз за очками в тонкой металлической оправе… Почему-то эти очочки сводили его с ума. Даже в минуты особенной нежности он просил Галку не снимать их ни в коем случае.
После свадьбы молодые поселились в просторной квартире родителей Олега. Жили дружно, весело даже. С утра все разбегались по своим делам, но вечером обязательно собирались к общему столу, пили чай с печеньем «Поцелуйчики», которое мама Олега умела печь буквально из ничего (и ведь вкусно было!), разговаривали, шутили, смеялись… Олег тогда подрабатывал в кооперативе — паял автомобильные сигнализации, часто приходил усталый и грязный, но все равно было здорово. Жизнь была прекрасна и удивительна, казалось, что впереди — только хорошее.
До того дня, когда солнце погасло над головой. А началось все, как ни странно, с удачи — редкой, невероятной удачи. У Олега появилась возможность поехать на три года в Египет — поработать там на строительстве электростанции. Редко кому из молодых специалистов выпадает такой шанс — и мир посмотреть, и заложить прочную основу для будущей карьеры… А самое главное — получить в немалом количестве (и совершенно законным, честным путем!) вожделенные сертификаты, которые тогда только в «Березках» и отоваривали. Причем не абы как, а супердефицитом — японской техникой, дубленками, финскими сапогами и прочими прекрасными и полезными вещами, рядовому советскому потребителю недоступными. А может — удалось бы накопить на первый взнос в жилищный кооператив. Жить с родителями, конечно, хорошо, но ведь молодой семье надо и свое гнездо вить!
Рассудив примерно так, на семейном совете решили — надо ехать! Олега тогда неприятно резанул только алчный огонек, мелькнувший на мгновение в спокойных серых Галкиных глазах за стеклами очков. Сама-то она ехать вместе с ним не могла — пятый курс впереди все-таки.
— Ничего, с войны и дольше ждали! — отмахнулся отец Олега, Константин Семенович, и тем закрыл вопрос.
На следующий день Олег пошел подавать заявление. Потянулись дни и недели, заполненные хлопотами и суетой. Анкеты… кабинеты… очереди… снова кипы бумаг.
Нужно было еще пройти полное медицинское обследование. Помаявшись несколько дней в очередях в ведомственной поликлинике, сдав анализы всего, чего только можно, Олег пришел, наконец, получать вожделенную справку. И тут его ждал неприятный сюрприз — милая улыбчивая девушка, смотря куда-то вбок, сказала, что в следующую пятницу до восемнадцати тридцати ему нужно зайти в седьмой кабинет.
По первости Олег не заподозрил ничего дурного. Так только, чертыхнулся про себя на очередную задержку и потерю времени, придя в назначенное время, он нашел этот самый седьмой кабинет, уселся на стуле, достал из кармана припасенную «Вечерку» и углубился в чтение. Солдат спит — служба идет…
День был летний, жаркий, на стене играли солнечные зайчики, и настроение было превосходное. Олег думал о том, что вот сейчас он получит, наконец, эту справку проклятущую, потом пойдет домой и будет ждать Галку — она обещала сегодня освободиться пораньше. Они будут вместе жарить яичницу с помидорами и подшучивать друг над другом, потом — пить чай, а потом…
Благо, сегодня родители на дачу уехали.
— Простите, к онкологу вы последний? — прошелестел над ухом тихий старческий голос. Олег почувствовал себя так, будто его окатили ведром холодной воды. Хорошее настроение мигом улетучилось.
Он не помнил, как дождался своей очереди, как оказался перед врачом — усталой теткой лет сорока пяти, толстой, вялой, разомлевшей от жары и равнодушной ко всему на свете. Уткнувшись в свои бумаги, она скороговоркой пробубнила что-то о том, что нужно лечь в клинику для полного обследования, а потом долго, обстоятельно выписывала направление в онкоцентр на Каширке.
Будто накладную на мешок цемента.
Олег кивал, будто китайский болванчик, не понимая ни слова. Он боялся, что просто разрыдается, как ребенок. В горле будто застрял шершавый комок, который ни проглотить, ни выплюнуть, глаза жгло изнутри.
В дверь постучали, и на пороге появилась молоденькая медсестра.
— Анна Пална, вы заказ продуктовый брать будете? — деловито спросила она. — Сегодня куры, гречка и две банки сгущенки.
— Ах ты господи! — спохватилась врачиха. — Я и забыла совсем!
Она вдруг засуетилась, порылась в сумочке, достала потертый кожаный кошелек. С неожиданной легкостью она вспорхнула с места и кинулась к двери. Равнодушие и апатию как рукой сняло.
— Любочка, пожалуйста, ты уж распишись за меня! Видишь, — она кивнула на Олега, — у меня еще прием идет. Работы полно!
Потом уже совсем другой, тяжелой походкой вернулась на место, плюхнулась на стул и вновь углубилась в свою писанину.
Но нескольких секунд Олегу вполне хватило, чтобы перегнуться через стол и заглянуть в свою медицинскую карту. Слова «рак толстой кишки» в графе «предполагаемый диагноз», небрежно нацарапанные фиолетовыми чернилами, навечно врезались в его память. Разве такое забудешь! Даже сейчас, через много лет Олега передернуло с ног до головы.
В тот же день Олег отправился в библиотеку и прочел все, что можно, о своей болезни. Результаты его не утешили. Продираясь сквозь дебри медицинской терминологии, он понял только одно — для него теперь вероятны два исхода. В худшем случае он просто умрет, и смерть его не будет легкой. А в лучшем случае ему, скорее всего, придется до конца жизни носить на специальном поясе пластиковый мешочек для собственного дерьма. Так или иначе, прежняя его жизнь кончена, кончена, кончена и уже никогда не вернется.
Когда Олег вышел на улицу, яркое июльское солнце померкло у него перед глазами. Он даже удивился — разве бывает черное солнце? Хотя, впрочем, ему было совершенно все равно. Шагая размеренно, как заведенный автомат, не видя и не слыша ничего вокруг, он купил бутылку водки, вернулся домой и впервые в жизни мертвецки напился.
— Владик, не уходи, ну, подожди, пожалуйста! Вспомни, ведь нам было хорошо вместе!
Он положил на диван аккуратно сложенный свитер, взял ее за руку и подвел к большому зеркалу в прихожей.
— Хорошо, говоришь, было? Это нам с тобой — хорошо? Да ты посмотри на себя, посмотри! Жидовка! Ни кожи, ни рожи, ни лица, ни фигуры! Думаешь, ты мне была нужна? Да мне жить негде, не возвращаться же в свою Кострому! Но теперь — все, не могу больше, и так сколько времени на тебя угробил, истеричка ненормальная!
Он отшвырнул ее к стене, в запястье что-то хрустнуло, и стало так больно, что Аня потеряла сознание. Потом оказалось, что это перелом, да еще не простой, а со смещением. Для любого другого человека это совсем не тяжелая травма. Для нее, пианистки, — конец жизни и карьеры.
Потом оказалось, что Владик уйти ушел, но претензий на жилплощадь предъявить не забыл. Была длинная, унизительная процедура развода. Еще более унизительный размен по решению суда. «Я здесь прописан и имею право…» Судья, полная немолодая женщина с усталым лицом, смотрела на него явно неодобрительно. Но что поделаешь! Закон есть закон. Человек прописан, а значит, имеет право на жилплощадь.
Анна тогда вообще плохо соображала. На суд она пришла с загипсованной рукой и думала только об одном — как бы не упасть в обморок. Конечно, в милицию из-за травмы она обращаться не стала и в больнице сказала, что упала сама. Слишком уж было стыдно. Потом пришлось переезжать в эту конуру. Вещи из родительской квартиры сюда бы просто не влезли, да к тому же Владик успел вывезти из квартиры все более или менее ценное.
Потом были долгие месяцы, когда Анна не могла ни есть, ни спать, жила только на таблетках. Она чувствовала, что по отношению к ней жизнью допущена ужасная несправедливость, и в то же время винила себя. Ведь мама ее предупреждала!
Она написала родителям горестное, покаянное письмо и даже ответ получила — сдержанный, но вполне доброжелательный. Иногда ей казалось даже, что они могут помириться и снова жить вместе. Только нужно время…
Жаль только, что палестинский террорист, настоящее имя которого так и не выяснили израильские спецслужбы, придерживался другого мнения по этому поводу. Обмотавшись взрывчаткой, он подорвал себя и еще десять человек в небольшом ресторанчике на окраине Беер-Шевы, куда ее родители не в добрый час зашли пообедать. Супруги Райдель оказались буквально в эпицентре взрыва, так что останки их потом смогли опознать только по зубам.
Получив известие об их смерти, Аня долго плакала. Почему-то и в этом она винила себя. Ей казалось, что если бы она не ослушалась маму, то все было бы хорошо и родители остались бы живы. Мысль эта, совершенно абсурдная, долго не давала ей покоя. Она даже хотела покончить с собой — купила пачку бритвенных лезвий «Нева», открыла теплую воду в ванной и попыталась перерезать себе вены. Но не получилось — сломанная рука плохо слушалась ее.
Анна рассказывала свою историю и плакала навзрыд. Вышитый носовой платочек давно превратился в мокрую тряпку, а она все говорила и не могла остановиться. Шарль де Виль слушал ее не перебивая. Потом он поднялся со своего места, налил в стакан воды из большого стеклянного кувшина и осторожно подал ей:
— Вот, выпейте. Вам станет легче.
Анна взяла стакан трясущимися пальцами и тут же расплескала половину себе на блузку. Она дрожала от рыданий всем телом, зубы стучали о стекло, но, как ни странно, вода оказалась такой холодной и приятной на вкус, что мало-помалу Анна успокоилась. Ей даже как-то легче стало от того, что она смогла рассказать все про себя этому странному человечку.
Он подал ей бумажное полотенце и задумчиво сказал:
— Да, вам многое пришлось пережить. Знаете, я иногда и сам удивляюсь — до чего же несправедлива бывает жизнь! И всегда одно и то же, всегда честные, порядочные люди становятся жертвами всяких мерзавцев и не умеют себя защитить. Именно в силу своей порядочности… Скажите, Анна, — он встрепенулся, будто вспомнил что-то важное, — чего же вы хотите сейчас?
— Не знаю… Ведь прошлого не вернешь! — Анна почувствовала, как голос у нее дрожит и снова подступают слезы. Сейчас она поняла особенно ясно, что жизнь ее загублена навсегда, ничего изменить невозможно. И никакие психоаналитики с дипломами или без тут не помогут.
— А если бы можно было вернуть? Просто представьте себе на минуту…
В помещении постепенно стало темно, как в кинозале, когда выключают лампы перед началом фильма. А на стене, как на широком экране, Анна увидела себя — такой, как,она была в тот трижды неладный день. Вот она идет по Тверской (тогда еще улице Горького) в своем светло-сером плаще с погончиками, в руках папка с нотами, она выглядит очень юной, счастливой и чуть-чуть отрешенной от окружающей действительности. Как говорится, «не от мира сего». Анна (а точнее — та девушка, которой она была тогда) слегка улыбается и покачивает головой в такт музыке, которую сейчас слышит только она.
— Помню! Это Бетховен, соната D-dur № 2! Как раз тогда я разучивала эту вещь! Я готовила ее к экзаменам.
Настоящая Анна — та, что стала на десять лет старше, смотрела на экран не отрываясь. Сейчас она снова почувствовала себя той девушкой, у которой все было впереди — у нее еще не было опыта обид и разочаровании, в волосах не блестели серебристые нити, ноги были быстры и легки и не наливались свинцовой тяжестью по вечерам, а главное — ее руки были волшебно гибки и послушны, и левое запястье не уродовали старые шрамы. Она жила только музыкой и пока не успела исковеркать свою судьбу.
А следом за ней идет высокий парень в коричневой кожаной куртке. Это Владик, точно, Владик! Только сейчас он уже не казался ей красивым. Слишком низкий лоб, волосы какие-то сальные… И глаза нехорошие, бегающие. Анна даже удивилась немного: «Как я раньше этого не замечала?» Вот сейчас он заговорит — и вся ее жизнь пойдет по чужой, неверной колее.
— Нет! — закричала она. — Пожалуйста, не надо! Остановите это!
Изображение на экране будто замерло и стало каким-то тусклым, как старая выцветшая фотография. В комнате стало чуть-чуть светлее — уже не полная темнота, а так, полумрак. Где-то совсем рядом Анна услышала вкрадчивый голос Шарля де Виля:
— А если бы вы сейчас там оказались — что бы вы сделали?
Надо же, она ведь почти забыла о нем!
— Я бы прошла мимо и не стала бы с ним разговаривать! — ответила Анна. Она даже удивилась — голос ее звучал так смело, свободно и звонко, как, наверное, никогда раньше. Пройти мимо! Это же так просто. А потом — совсем другая жизнь.
— Вы хотели бы вернуться туда?
И он еще спрашивает!
— Да я бы все отдала за это, — тихо ответила Анна, — Душу бы дьяволу продала.
Анна была вполне образованной девушкой, много читала и нередко изъяснялась книжным языком в стиле романов девятнадцатого века. Но даже она не ожидала такой странной реакции собеседника на свои слова. Он деловито полез в папку, выудил оттуда лист бумаги с каким-то текстом и положил перед ней.
— Хорошо. Тогда подпишите вот здесь.
— А что это? — В полумраке трудно было разобрать мелкий шрифт.
— Простая формальность. Контракт, согласно которому вы передаете свою душу в обмен на возможность прожить свою жизнь заново и так, как вам хочется.
Странные, однако, методы психотерапии, запоздало подумала Анна, но ее рука уже потянулась к заботливо предложенной ручке. Она поставила свою подпись внизу страницы — и тут опять стало темно…
Олег шел но улице, продвигаясь вперед чуть ли не ощупью. Не навернуться бы в темноте. А то забрел — и не поймешь, куда. Хоть бы табличку повесили, уроды!
Олег споткнулся о какую-то скобу, торчащую прямо из земли, и упал. Мать-перемать вашу! Этого еще не хватало. Он медленно поднялся на ноги. Попытался кое-как отряхнуть окончательно испачканный плащ и брюки. Повернул голову вправо и сразу же уперся взглядом в аккуратный, подсвеченный изнутри прямоугольник на облупленной, потрескавшейся стене ближайшего дома: «Пыхов переулок, 14».
Олег вспомнил странное объявление в газете. Он ведь позвонил тогда по телефону из любопытства и даже не поленился свериться с электронной картой «Moscow map» в компьютере… Как там было? «Счастье оптом и в розницу». И Пыхова переулка в Москве — нет-Есть только Пыхов-Церковный.
Надо же, как интересно! Зайти, что ли, раз уж оказался рядом? Такси хоть по телефону вызвать.
Умом Олег прекрасно понимал, что сейчас время давным-давно перевалило за полночь и шансы застать кого-нибудь на месте ничтожно малы. Но почему бы не попробовать? Может, охранник сидит или там бабушка-вахтерша. Во всяком случае, попытка — не пытка, как говаривал товарищ Берия.
Олег даже повеселел немного и решительно направился к черной железной двери. Подергал ручку — так и есть, заперто. Уже не надеясь, надавил кнопку звонка — и тут заметил тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери.
В замке что-то щелкнуло, и дверь бесшумно распахнулась. Олег вошел, почему-то опасливо оглядываясь. Надо же — офис как офис, все как положено, на сауну или бордель совсем не похоже… Неужели они здесь круглосуточно работают? Олег все еще разглядывал интерьер и размышлял, что делать дальше, когда вдруг услышал прямо у себя над ухом вежливый мужской голос с едва заметным иностранным акцентом:
— Добрый вечер! Проходите, пожалуйста.
Олег вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Совсем рядом с ним вдруг появился маленький толстенький человечек в строгом темно-сером костюме, похожий на сытого, гладкого котяру. Олегу показалось даже, что он не подошел, а просто материализовался из воздуха. Вот только что его не было — а теперь есть…
Спьяну, наверное, померещилось.
А толстячок, казалось, ничуть не удивился позднему визиту. Наоборот — расплылся в сладчайшей, любезнейшей улыбке и принялся болтать без умолку:
— Здравствуйте, Олег Константинович! Разрешите представиться — Шарль де Виль. Очень рад, что нашли время заглянуть. Давайте пройдем в кабинет, там нам будет удобнее.
Олегу совершенно не хотелось беседовать с этим коротышкой в два часа ночи о чем бы то ни было, однако тот мягко, но напористо гнул свою линию, не давая вставить ни слова в поток гладкой, вежливой, обтекаемой какой-то речи. Олег и опомниться не успел, как оказался в глубоком и мягком кожаном кресле, а перед ним на столе стояла маленькая чашечка крепкого кофе, сваренного как раз так, как ему нравится — с кардамоном. И пах этот кофе… Просто изумительно! Олег с удовольствием отхлебнул глоток. Сразу стало уютно и тепло, даже хмель прошел. И сидящий напротив него толстячок с пышной дворянской фамилией (ну прямо как из «Трех мушкетеров»!) показался очень даже симпатичным.
«Интересно, а откуда он знает мое имя? И почему сидит на работе среди ночи, когда все добрые люди уже десятый сон досматривают?» Олег подозрительно покосился на своего собеседника.
А тот продолжал как ни в чем не бывало:
— Очень удачно, что вы меня застали сегодня. Люблю, знаете ли, иногда поработать ночами… Перефразируя вашего известного писателя, можно сказать: бизнес — понятие круглосуточное! Это наемные служащие, отбыв положенное время на работе, могут с чистой совестью идти домой, пить пиво и позабыть про дела. Знаете, — он заговорщически понизил голос, — иногда я им даже завидую!
Толстячок мечтательно закатил глаза. Ни дать ни взять — кот! Кажется, вот-вот замурлыкает.
— Да что я вам рассказываю, — вдруг спохватился он, — сами знаете, наверное. Что ж, как у вас говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.
Шарль де Виль коротко хохотнул своей шутке и продолжал уже совершенно серьезно:
— Итак, перейдем к делу. Наша компания в данный момент нуждается в серьезном, опытном, а главное, высокопрофессиональном партнере на российском рынке ценных бумаг. Не скрою, мы наводили справки. По… — он выдержал многозначительную паузу, — по разным каналам. И в свете того, что нам стало известно, ваша инвестиционная компания представляется наиболее подходящим партнером в России для нашей международной корпорации.
Вот тебе и раз! У Олега даже челюсть отвисла от удивления. Толстячок помолчал недолго, наслаждаясь, видимо, произведенным эффектом.
— Сегодня утром я отправил имейл на ваше имя и, не скрою, рад вашему визиту, хотя и несколько удивлен. Полагаю, мы можем сейчас в общих чертах обсудить условия нашего будущего сотрудничества.
Шарль де Виль зашуршал какими-то бумагами на столе. Он смотрел остро и цепко, требовательно даже. От слащавой улыбки не осталось и следа.
— Так вы получили мое письмо? Ознакомились с бизнес-предложением?
Вот тебе и два, как сказал кирпич, падая с крыши. Не рассказывать же этому толстенькому, что забрел он сюда случайно, что компания его после кризиса находится на грани краха, даже Интернет отключен за неуплату…
А главное — про дурацкое объявление «Счастье оптом и в розницу».
— Н-да… — тянул Олег, — разумеется, в общих чертах…
— Какие сферы для инвестиций представляются вам наиболее привлекательными? Объемы? Доходность? Финансовый результат?
Олег наконец собрался с духом и твердо сказал:
— Сейчас я ничего не могу гарантировать. Вы, наверное, и сами представляете ситуацию…
Шарль де Виль даже приподнялся с места.
— Ценю вашу откровенность… И мужество. В наше время это так редко встречается! Я еще раз убедился, что не ошибся с выбором.
— Финансовые риски…
Де Виль сделал отстраняющий жест пухлой розовой ладошкой:
— Пусть это вас не тревожит. По мнению руководства нашей компании (и я с ним совершенно согласен), именно сейчас наступил самый подходящий момент для инвестиций. В спокойные времена, — он развел руками, — все пироги уже поделены. Приходится довольствоваться крохами. Так что, как говорится, — он лукаво улыбнулся, — куй железо, не отходя от кассы! Важно только не ошибиться с выбором.
Олег слушал внимательно и находил в его словах изрядную долю здравого смысла. Правда, сам он так никогда не думал, но почему бы и нет? Ведь сейчас и вправду можно скупать ликвидные активы буквально за копейки! Заводы все на боку, живые деньги дороги — а тут подвернулся такой благоприятный случай. Он аж вспотел от предвкушения редкой, почти невозможной удачи.
— Так с чего вы предполагаете начать?
— Ну, не знаю… Может быть, «мусорные векселя»?
— Ах, как интересно! — Шарль де Виль всплеснул своими пухлыми ручками. — Вы предлагаете скупать долговые обязательства мусороперерабатывающей промышленности? Вот это — новый взгляд!
— Да нет же. — Олег досадливо поморщился. Сколько раз говорили умные люди — отвыкать надо от профессионального сленга! — Вы меня неправильно поняли. «Мусорные векселя» — это долговые обязательства банков и предприятий, находящихся на грани банкротства. Сейчас они идут примерно в треть цены. Вложение, конечно, довольно рискованное, но эти риски вполне окупаются — либо контора в конце концов выберется из своего тупикового положения и вексель можно будет предъявить к оплате по номиналу, либо, в случае банкротства, можно рассчитывать на кусок собственности…
Он говорил довольно долго, даже во вкус вошел, увлекся. Толстячок слушал не перебивая, кивал, и его лицо выражало самое живейшее внимание и полную заинтересованность.
— Вот если найти хороший инсайдерский источник для полного счастья…
— Что, простите?
Ах да! Опять этот неистребимый сленг. Олег задумался, отхлебнул еще кофе… Как бы объяснить поделикатнее, что иногда маленькие чиновники обладают ценной информацией и готовы конвертировать ее в денежные знаки несколько раньше, чем она станет общедоступной?
— Инсайдом называют… Ну, в общем, оперативные сведения из достоверных источников.
Олег подумал еще немного и бодро закончил:
— Кто владеет информацией — тот владеет миром!
Шарль де Виль слушал вроде бы внимательно, но Олегу показалось почему-то, что его мысли витают где-то далеко. Наконец, он деловито спросил:
— И это все, что вам нужно для счастья?
Олег даже опешил немного — таким неожиданным и даже неуместным показался ему вопрос. Хотя что с них взять, с иностранцев! В русском языке слишком много идиоматических выражений, не поддающихся дословному переводу.
— Ну, нет, конечно. Счастье — это так, фигура речи…
— В самом деле? — Шарль де Виль вдруг оживился. — Вы и в самом деле так думаете?
Вот только философской беседы и не хватало среди ночи! Но что ж поделаешь… Как говорится, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. С потенциальным инвестором нужно дружить. Если он хочет поболтать на отвлеченные темы — бога ради.
Олег поудобнее устроился, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво, с чувством произнес:
— Что такое счастье, в конце концов? Иллюзия, обман, круги на воде… Каждый понимает его по-своему. И никто не знает, что это такое.
Кажется, получилось вполне убедительно. Толстячок аж весь подался вперед, ловя каждое его слово.
— Каждый понимает по-своему… Как это верно подмечено! А что такое счастье для вас?
Олег почувствовал, как внутри постепенно нарастает раздражение. Вот привязался со своим счастьем!
— Ну, не знаю! Я так думаю, что его вообще нет. Досужая выдумка для лентяев и неудачников, больше ничего. Я вот вообще в него не верю — и ничего, прекрасно обхожусь!
Ответ прозвучал, пожалуй, излишне резко, но Шарль де Виль почему-то ничуть не обиделся. Он чуть насмешливо поднял бровь и весело переспросил:
— Вот так-таки и нет? Совсем?
Олег уже успел пожалеть о своей резкости, но отступать было некуда. Да пропади он пропадом, этот иностранец-коротышка! Слишком много чести будет — поддерживать светскую беседу среди ночи и унижаться ради туманных перспектив.
— Да, конечно! Я вообще не пойму — к чему этот разговор, — буркнул он сердито.
Вот сейчас время встать и уйти. Олег попытался было подняться из мягких объятий кожаного кресла, когда Шарль де Виль посмотрел ему прямо в глаза и тихо, очень тихо спросил:
— И что, вы всегда так думали? Всю свою жизнь?
Олег почувствовал, как вдруг обмяк, будто тряпичная кукла. Куда только девалась решимость — встать и уйти! Ведь он прав, этот чертов коротышка, тысячу раз прав — было в его жизни время, когда он каждый день засыпал и просыпался счастливым, когда мир был полон красок, звуков и запахов, а не сводился к тускло-зеленым графикам на мониторе компьютера и цифрам в балансовом отчёте. И разве так уж давно это было? Давно — лет десять назад, наверное. Он тогда только-только окончил Московский энергетический институт, устроился по распределению в НИИ кабельной промышленности и женился на Галке из финансово-экономического.
Галка была девушка строгая, серьезная, уверенно шла на красный диплом в институте. Даже родителям его она понравилась, особенно маме. А он сам просто млел от Галкиной нежной белой кожи, точеного профиля, взгляда серых глаз за очками в тонкой металлической оправе… Почему-то эти очочки сводили его с ума. Даже в минуты особенной нежности он просил Галку не снимать их ни в коем случае.
После свадьбы молодые поселились в просторной квартире родителей Олега. Жили дружно, весело даже. С утра все разбегались по своим делам, но вечером обязательно собирались к общему столу, пили чай с печеньем «Поцелуйчики», которое мама Олега умела печь буквально из ничего (и ведь вкусно было!), разговаривали, шутили, смеялись… Олег тогда подрабатывал в кооперативе — паял автомобильные сигнализации, часто приходил усталый и грязный, но все равно было здорово. Жизнь была прекрасна и удивительна, казалось, что впереди — только хорошее.
До того дня, когда солнце погасло над головой. А началось все, как ни странно, с удачи — редкой, невероятной удачи. У Олега появилась возможность поехать на три года в Египет — поработать там на строительстве электростанции. Редко кому из молодых специалистов выпадает такой шанс — и мир посмотреть, и заложить прочную основу для будущей карьеры… А самое главное — получить в немалом количестве (и совершенно законным, честным путем!) вожделенные сертификаты, которые тогда только в «Березках» и отоваривали. Причем не абы как, а супердефицитом — японской техникой, дубленками, финскими сапогами и прочими прекрасными и полезными вещами, рядовому советскому потребителю недоступными. А может — удалось бы накопить на первый взнос в жилищный кооператив. Жить с родителями, конечно, хорошо, но ведь молодой семье надо и свое гнездо вить!
Рассудив примерно так, на семейном совете решили — надо ехать! Олега тогда неприятно резанул только алчный огонек, мелькнувший на мгновение в спокойных серых Галкиных глазах за стеклами очков. Сама-то она ехать вместе с ним не могла — пятый курс впереди все-таки.
— Ничего, с войны и дольше ждали! — отмахнулся отец Олега, Константин Семенович, и тем закрыл вопрос.
На следующий день Олег пошел подавать заявление. Потянулись дни и недели, заполненные хлопотами и суетой. Анкеты… кабинеты… очереди… снова кипы бумаг.
Нужно было еще пройти полное медицинское обследование. Помаявшись несколько дней в очередях в ведомственной поликлинике, сдав анализы всего, чего только можно, Олег пришел, наконец, получать вожделенную справку. И тут его ждал неприятный сюрприз — милая улыбчивая девушка, смотря куда-то вбок, сказала, что в следующую пятницу до восемнадцати тридцати ему нужно зайти в седьмой кабинет.
По первости Олег не заподозрил ничего дурного. Так только, чертыхнулся про себя на очередную задержку и потерю времени, придя в назначенное время, он нашел этот самый седьмой кабинет, уселся на стуле, достал из кармана припасенную «Вечерку» и углубился в чтение. Солдат спит — служба идет…
День был летний, жаркий, на стене играли солнечные зайчики, и настроение было превосходное. Олег думал о том, что вот сейчас он получит, наконец, эту справку проклятущую, потом пойдет домой и будет ждать Галку — она обещала сегодня освободиться пораньше. Они будут вместе жарить яичницу с помидорами и подшучивать друг над другом, потом — пить чай, а потом…
Благо, сегодня родители на дачу уехали.
— Простите, к онкологу вы последний? — прошелестел над ухом тихий старческий голос. Олег почувствовал себя так, будто его окатили ведром холодной воды. Хорошее настроение мигом улетучилось.
Он не помнил, как дождался своей очереди, как оказался перед врачом — усталой теткой лет сорока пяти, толстой, вялой, разомлевшей от жары и равнодушной ко всему на свете. Уткнувшись в свои бумаги, она скороговоркой пробубнила что-то о том, что нужно лечь в клинику для полного обследования, а потом долго, обстоятельно выписывала направление в онкоцентр на Каширке.
Будто накладную на мешок цемента.
Олег кивал, будто китайский болванчик, не понимая ни слова. Он боялся, что просто разрыдается, как ребенок. В горле будто застрял шершавый комок, который ни проглотить, ни выплюнуть, глаза жгло изнутри.
В дверь постучали, и на пороге появилась молоденькая медсестра.
— Анна Пална, вы заказ продуктовый брать будете? — деловито спросила она. — Сегодня куры, гречка и две банки сгущенки.
— Ах ты господи! — спохватилась врачиха. — Я и забыла совсем!
Она вдруг засуетилась, порылась в сумочке, достала потертый кожаный кошелек. С неожиданной легкостью она вспорхнула с места и кинулась к двери. Равнодушие и апатию как рукой сняло.
— Любочка, пожалуйста, ты уж распишись за меня! Видишь, — она кивнула на Олега, — у меня еще прием идет. Работы полно!
Потом уже совсем другой, тяжелой походкой вернулась на место, плюхнулась на стул и вновь углубилась в свою писанину.
Но нескольких секунд Олегу вполне хватило, чтобы перегнуться через стол и заглянуть в свою медицинскую карту. Слова «рак толстой кишки» в графе «предполагаемый диагноз», небрежно нацарапанные фиолетовыми чернилами, навечно врезались в его память. Разве такое забудешь! Даже сейчас, через много лет Олега передернуло с ног до головы.
В тот же день Олег отправился в библиотеку и прочел все, что можно, о своей болезни. Результаты его не утешили. Продираясь сквозь дебри медицинской терминологии, он понял только одно — для него теперь вероятны два исхода. В худшем случае он просто умрет, и смерть его не будет легкой. А в лучшем случае ему, скорее всего, придется до конца жизни носить на специальном поясе пластиковый мешочек для собственного дерьма. Так или иначе, прежняя его жизнь кончена, кончена, кончена и уже никогда не вернется.
Когда Олег вышел на улицу, яркое июльское солнце померкло у него перед глазами. Он даже удивился — разве бывает черное солнце? Хотя, впрочем, ему было совершенно все равно. Шагая размеренно, как заведенный автомат, не видя и не слыша ничего вокруг, он купил бутылку водки, вернулся домой и впервые в жизни мертвецки напился.