Страница:
Олло почтительно поклонился и вышел. Дон Карлос задумался.
— Я должен прочесть депешу во что бы то ни стало, и никто не должен ее видеть, — пробормотал он. — Кабрера действительно пользуется большим влиянием в войсках, Олло прав! А депешу надо добыть. Адъютант убит, Олло никогда не ошибается. Но как обойтись без вмешательства посторонних, без чужой помощи? Есть, впрочем, одно средство — сделать это самому, — продолжал он, когда слуга внес свечи. — Но обирать убитых наказывается смертью. Э, что за вздор! Я должен сам взять депешу, даже если бы адъютант был только ранен, даже если бы мне пришлось убить его! Теперь уже ночь, на поле никого нет. Никто ничего не услышит и не увидит! Поспешу! Овладев депешей, я буду иметь в руках важное доказательство измены Кабреры и узнаю, верно ли известие, а затем можно будет уничтожить документ.
Монолог дона Карлоса был прерван вошедшими адъютантами. Они явились представить отчеты и получить приказания на ночь.
Он сказал, что ляжет спать. Оставшись один, он завернулся по обыкновению в широкий плащ, тем более что на улице было холодно и ветрено, и вышел через задние ворота. Ночи становились темными и холодными, так как наступала зима.
Рядом со штаб-квартирой всегда держали оседланных на всякий случай лошадей. Дон Карлос отправился в ту часть двора, где стояли лошади, и уже хотел взять одну из них, как спавший возле них конюх проснулся.
— Что вам надо, сеньор? — вскричал он.
— Молчи, разве не видишь, что я офицер его величества! — с досадой прошептал дон Карлос, оттолкнув конюха.
— Офицер! — сказал последний. — Но все равно нельзя, это лошади только для свиты!
— Я принадлежу к свите, имею тайное приказание его величества, поэтому мне нужна лошадь! Не для удовольствия же я вышел на улицу.
Конюх не узнал дона Карлоса.
— Извините, сеньор, я этого не знал, — сказал он, подводя лошадь.
— Через несколько часов я вернусь. Ты в эту ночь дежурный?
— Так точно, сеньор.
Дон Карлос вскочил в седло, и бешено заржавшая лошадь помчалась к полю битвы, до которого было около четверти мили.
Ночная тишина окружала кровавую сцену войны.
Везде валялись трупы людей и лошадей, разбитые фуры.
Эта зловещая тишина пугала. Тут было царство смерти, собравшей свою жатву. По временам кое-где слышался стон раненого или последнее хриплое дыхание умирающего. Коршуны еще не успели заметить своей добычи.
Множество тяжелораненых лежало здесь рядом с убитыми, но карлисты не заботились о них, им едва хватало докторов и носильщиков для своих. Из-за бесчеловечного приказа Олло оставить раненых врагов без помощи до утра погибло множество народа. Многие могли еще быть спасены, если б о них позаботились сразу же. Но теперь кто поручится, что они доживут до утра?
Все эти ужасы скрывала ночная темнота. Но нет, вдруг то там, то здесь начали вспыхивать яркие огоньки, они исчезали и появлялись в другом месте. Вот раздался пронзительный крик. Что это? Что значат эти блуждающие огни и этот крик на поле, покрытом мертвыми и ранеными?
Между трупами сновали человеческие фигуры с кинжалами за поясом и фонарями в руках. Они обрезали полы одежд и карманы убитых. Если какой-нибудь раненый пробовал сопротивляться, эти гиены ударом ножа прекращали борьбу и брали свою добычу. Вот откуда был тот крик, раздавшийся среди ночного безмолвия.
Эти люди, пользуясь темнотой, обирали мертвых, не разбирая ни своих, ни чужих, часто отрезая пальцы, чтобы снять кольца.
У нас поле сражения стерегут жандармы, все время объезжая его дозором и стреляя в таких гиен, но у кар-листов они могли свободно и бесстрашно делать свое дело.
Дон Карлос невольно содрогнулся, увидев то там, то здесь сверкавшие огоньки и темные фигуры святотатцев. Но он не мог позвать караул и прогнать их, потому что сам шел сюда за тем же.
Ему во что бы то ни стало нужно было овладеть депешей, оставшейся в руках адъютанта Мальвара.
Соскочив с лошади, он привязал ее к дереву и пошел мимо трупов и разбитых фур по полю битвы, стараясь различить при слабом свете месяца блестящую перевязь адъютанта.
Общество мертвецов, видимо, не очень нравилось ему, холодный ночной ветер пробирал насквозь, он плотнее закутался в плащ. Едва пройдя половину поля, он уже раскаивался, что не взял с собой кого-нибудь из адъютантов. Тогда он мог бы прогнать этих гиен.
Страшная это была ночь. Ветер выл не переставая, тучи то и дело закрывали месяц, а перед глазами со всех сторон изуродованные тела убитых — тут солдат с оторванными ногами, там другой с разбитым черепом, а здесь карлист, лежащий разбросав руки, пуля поразила его прямо в сердце. И только вой ветра да стоны беспомощных раненых нарушали по временам это мертвое молчание.
Вдруг дон Карлос заметил, что несколько темных фигур, бродивших по полю, обирая убитых, пугливо бросились в сторону, выставив руки, как будто защищаясь от какого-то призрака и закрываясь плащами.
Неужели они заметили где-нибудь караульных? Этого не могло быть! Однако гиены исчезли одна за другой, и дон Карлос остался один на всем поле. Только вдали бродила какая-то одинокая черная фигура.
Полночь уже миновала. Холод невольно пробежал по телу этого рвущегося к престолу страшного человека, обычно никогда ни перед чем не дрожавшего. Но он переломил себя и продолжил поиски.
Наконец месяц, выглянув на минуту из-за туч, сверкнул на золотой перевязи, край которой был виден между трупами. Дон Карлос поспешил туда.
Оттолкнув ногой мертвых неприятелей, он наконец добрался до адъютанта генерала Конхо. Лежавший перед ним офицер был, наверно, Мальвар. Дон Карлос нетерпеливо расстегнул ему сюртук и увидел на груди тщательно сложенную депешу. Карлос жадно схватил ее. Вдруг его испугал какой-то шорох.
Быстро оглянувшись, он увидел в нескольких шагах от себя высокую, стройную женскую фигуру. Ее черное платье и черное покрывало развевались на ветру.
Это-то и спугнуло всех остальных с поля битвы. Дон Карлос вскочил, сжимая дрожавшей рукой депешу.
— Кто ты, призрак? — вскричал он. — Что тебе нужно здесь?
Бурный порыв ветра откинул покрывало, мелькнуло бледное лицо — он узнал Амаранту!
Теперь и он с ужасом выставил перед собой руки, пятясь от нее. Амаранта — на поле битвы, между трупами убитых? Ведь он убил ее ударом ножа в ту ночь в порыве страсти!..
А она все стояла неподвижно, бледная и величественная…
Дон Карлос, дрожа всем телом, бросился бежать к тому месту, где привязал лошадь. Еще раз пугливо оглянувшись, он сунул в карман депешу и, вскочив в седло, скрылся в ночной темноте.
XXI. Монах
— Я должен прочесть депешу во что бы то ни стало, и никто не должен ее видеть, — пробормотал он. — Кабрера действительно пользуется большим влиянием в войсках, Олло прав! А депешу надо добыть. Адъютант убит, Олло никогда не ошибается. Но как обойтись без вмешательства посторонних, без чужой помощи? Есть, впрочем, одно средство — сделать это самому, — продолжал он, когда слуга внес свечи. — Но обирать убитых наказывается смертью. Э, что за вздор! Я должен сам взять депешу, даже если бы адъютант был только ранен, даже если бы мне пришлось убить его! Теперь уже ночь, на поле никого нет. Никто ничего не услышит и не увидит! Поспешу! Овладев депешей, я буду иметь в руках важное доказательство измены Кабреры и узнаю, верно ли известие, а затем можно будет уничтожить документ.
Монолог дона Карлоса был прерван вошедшими адъютантами. Они явились представить отчеты и получить приказания на ночь.
Он сказал, что ляжет спать. Оставшись один, он завернулся по обыкновению в широкий плащ, тем более что на улице было холодно и ветрено, и вышел через задние ворота. Ночи становились темными и холодными, так как наступала зима.
Рядом со штаб-квартирой всегда держали оседланных на всякий случай лошадей. Дон Карлос отправился в ту часть двора, где стояли лошади, и уже хотел взять одну из них, как спавший возле них конюх проснулся.
— Что вам надо, сеньор? — вскричал он.
— Молчи, разве не видишь, что я офицер его величества! — с досадой прошептал дон Карлос, оттолкнув конюха.
— Офицер! — сказал последний. — Но все равно нельзя, это лошади только для свиты!
— Я принадлежу к свите, имею тайное приказание его величества, поэтому мне нужна лошадь! Не для удовольствия же я вышел на улицу.
Конюх не узнал дона Карлоса.
— Извините, сеньор, я этого не знал, — сказал он, подводя лошадь.
— Через несколько часов я вернусь. Ты в эту ночь дежурный?
— Так точно, сеньор.
Дон Карлос вскочил в седло, и бешено заржавшая лошадь помчалась к полю битвы, до которого было около четверти мили.
Ночная тишина окружала кровавую сцену войны.
Везде валялись трупы людей и лошадей, разбитые фуры.
Эта зловещая тишина пугала. Тут было царство смерти, собравшей свою жатву. По временам кое-где слышался стон раненого или последнее хриплое дыхание умирающего. Коршуны еще не успели заметить своей добычи.
Множество тяжелораненых лежало здесь рядом с убитыми, но карлисты не заботились о них, им едва хватало докторов и носильщиков для своих. Из-за бесчеловечного приказа Олло оставить раненых врагов без помощи до утра погибло множество народа. Многие могли еще быть спасены, если б о них позаботились сразу же. Но теперь кто поручится, что они доживут до утра?
Все эти ужасы скрывала ночная темнота. Но нет, вдруг то там, то здесь начали вспыхивать яркие огоньки, они исчезали и появлялись в другом месте. Вот раздался пронзительный крик. Что это? Что значат эти блуждающие огни и этот крик на поле, покрытом мертвыми и ранеными?
Между трупами сновали человеческие фигуры с кинжалами за поясом и фонарями в руках. Они обрезали полы одежд и карманы убитых. Если какой-нибудь раненый пробовал сопротивляться, эти гиены ударом ножа прекращали борьбу и брали свою добычу. Вот откуда был тот крик, раздавшийся среди ночного безмолвия.
Эти люди, пользуясь темнотой, обирали мертвых, не разбирая ни своих, ни чужих, часто отрезая пальцы, чтобы снять кольца.
У нас поле сражения стерегут жандармы, все время объезжая его дозором и стреляя в таких гиен, но у кар-листов они могли свободно и бесстрашно делать свое дело.
Дон Карлос невольно содрогнулся, увидев то там, то здесь сверкавшие огоньки и темные фигуры святотатцев. Но он не мог позвать караул и прогнать их, потому что сам шел сюда за тем же.
Ему во что бы то ни стало нужно было овладеть депешей, оставшейся в руках адъютанта Мальвара.
Соскочив с лошади, он привязал ее к дереву и пошел мимо трупов и разбитых фур по полю битвы, стараясь различить при слабом свете месяца блестящую перевязь адъютанта.
Общество мертвецов, видимо, не очень нравилось ему, холодный ночной ветер пробирал насквозь, он плотнее закутался в плащ. Едва пройдя половину поля, он уже раскаивался, что не взял с собой кого-нибудь из адъютантов. Тогда он мог бы прогнать этих гиен.
Страшная это была ночь. Ветер выл не переставая, тучи то и дело закрывали месяц, а перед глазами со всех сторон изуродованные тела убитых — тут солдат с оторванными ногами, там другой с разбитым черепом, а здесь карлист, лежащий разбросав руки, пуля поразила его прямо в сердце. И только вой ветра да стоны беспомощных раненых нарушали по временам это мертвое молчание.
Вдруг дон Карлос заметил, что несколько темных фигур, бродивших по полю, обирая убитых, пугливо бросились в сторону, выставив руки, как будто защищаясь от какого-то призрака и закрываясь плащами.
Неужели они заметили где-нибудь караульных? Этого не могло быть! Однако гиены исчезли одна за другой, и дон Карлос остался один на всем поле. Только вдали бродила какая-то одинокая черная фигура.
Полночь уже миновала. Холод невольно пробежал по телу этого рвущегося к престолу страшного человека, обычно никогда ни перед чем не дрожавшего. Но он переломил себя и продолжил поиски.
Наконец месяц, выглянув на минуту из-за туч, сверкнул на золотой перевязи, край которой был виден между трупами. Дон Карлос поспешил туда.
Оттолкнув ногой мертвых неприятелей, он наконец добрался до адъютанта генерала Конхо. Лежавший перед ним офицер был, наверно, Мальвар. Дон Карлос нетерпеливо расстегнул ему сюртук и увидел на груди тщательно сложенную депешу. Карлос жадно схватил ее. Вдруг его испугал какой-то шорох.
Быстро оглянувшись, он увидел в нескольких шагах от себя высокую, стройную женскую фигуру. Ее черное платье и черное покрывало развевались на ветру.
Это-то и спугнуло всех остальных с поля битвы. Дон Карлос вскочил, сжимая дрожавшей рукой депешу.
— Кто ты, призрак? — вскричал он. — Что тебе нужно здесь?
Бурный порыв ветра откинул покрывало, мелькнуло бледное лицо — он узнал Амаранту!
Теперь и он с ужасом выставил перед собой руки, пятясь от нее. Амаранта — на поле битвы, между трупами убитых? Ведь он убил ее ударом ножа в ту ночь в порыве страсти!..
А она все стояла неподвижно, бледная и величественная…
Дон Карлос, дрожа всем телом, бросился бежать к тому месту, где привязал лошадь. Еще раз пугливо оглянувшись, он сунул в карман депешу и, вскочив в седло, скрылся в ночной темноте.
XXI. Монах
Антонио после разговора с доном Карлосом в его штаб-квартире с тяжелым сердцем ушел из карлистского лагеря, снова надев монашескую рясу поверх своей обычной одежды патера.
Инквизиторы поручили ему остаться при доне Карлосе и войти к нему в доверие. Это было бы нетрудно, если бы он иначе повел дело, теперь же между ним и принцем встала непреодолимая преграда. Они разошлись в главном и разошлись бесповоротно, служба при доне Карлосе стала для Антонио невозможной.
Она была бы полна смысла, если бы он мог убедить дона Карлоса отказаться от гибельных замыслов и тем самым спасти Испанию, но дон Карлос с гневом отверг его мольбу. Антонио понял, что все попытки его будут напрасны и Испании не избежать своей страшной участи. Кровавая, гибельная борьба уже начиналась, остановить ее было невозможно!
Антонио, лишенный родительской любви, не знавший ничьей привязанности, весь отдался любви к родине. Он не мог служить ей с оружием в руках, поэтому надеялся послужить, находясь при доне Карлосе. Но и это ему не удалось. Принц не хотел отказаться от кровавых намерений, а патер Антонио не хотел быть свидетелем его жестокостей.
Теперь у него здесь, на севере, осталась одна задача — защищать и оберегать двух девушек, которых он на время устроил в домике старой вдовы.
Уже несколько недель он не видел Амаранты и Инес, дольше, чем предполагал, и теперь спешил к ним, чтобы проводить их обеих в Пуисерду, как хотела графиня.
Они, верно, с нетерпением ожидают его. Антонио торопился в Ирану. Это было в тот день, когда Мануэль Павиа бежал из замка с помощью Инес, а потом вместе с ней, на глазах доньи Бланки, сорвался в пропасть.
Но патер Антонио ничего не подозревал. С той минуты, как расстался с девушками, он ничего не слышал о своем друге, он не знал даже, что его захватили карлисты. Патеры, которых он встречал в карлистских лагерях, ничего сами не знали, офицеры не смели рассказывать, а солдаты не думали ни о чем, кроме вина, карт и разбоя.
Он шел в Ирану, утоляя голод в дороге сочными плодами и маисовыми лепешками, а жажду — водой.
Его поразило, когда он увидел, что ворота городка стерегут жители, вооруженные старыми винтовками и охотничьими ножами.
Что это значило?
До сих пор ему как монаху были всегда открыты все двери, теперь же на него вдруг бросились стоявшие в карауле жители и схватили его, крича все разом, так что Антонио решительно ничего не мог понять.
— Вот он! Он должен сдаться карлистам, — кричали со всех сторон. — Это беглец, генерал, причина нашей беды! Он ведь бежал в рясе!
И его с торжеством повели в город, не отвечая ни на какие его вопросы. Только когда увидели наконец, что на нем настоящая монашеская одежда, и по. бумагам, которые он показал, убедились, что он патер Антонио, его отпустили.
К кому бы он ни обращался, все уклонялись от его вопросов, и никто толком не объяснил ему, что произошло. Все это было слишком странно и непонятно.
Антонио поспешил к домику вдовы, но тут его ждали новые загадки: девушек не видно было ни у окна, ни в садике, который, несмотря на осень, все еще буйно зеленел.
Антонио постучал в одну дверь, потом в другую, но никто ему не открыл. Наконец на его продолжительный стук вышла испуганная вдова. Монах поклонился и подошел к ней. Старуха отчаянно всплеснула руками, узнав его.
— Святая Мадонна! Это вы! — сказала она, понижая голос. — Зачем вы сюда пришли? Вы навлекли несчастье и беду не только на мой дом, но на весь город!
Антонио испугался.
— Я не понимаю вас, сеньора, — серьезно сказал он. — Я пришел навестить двух девушек, которых устроил у вас.
— Ну вот из-за этих-то девушек и разразилась страшная беда над всей Ираной! — сердито вскричала матрона. — Чуть не сожгли город. Такие страсти здесь были, что Боже избавь! И всем этим мы обязаны вам.
— Но что же случилось, сеньора? Вы же видите, я ничего не знаю, у меня не было дурных намерений!
— Дурных намерений? Хотите еще казаться благочестивым человеком, а связались с девушками, из-за которых на нас как снег на голову сваливаются карлисты! Очень вам благодарна, что впутали меня в эту распрекрасную историю! Лучше бы вы кому-нибудь другому оказали такую честь и не ко мне привели их, сколько страху я из-за них натерпелась…
— Погодите горячиться, сеньора.
— Как, вы еще мне указываете! Это интересно! Смотрите, чтобы я не созвала жителей да не рассказала всем, что это вы привели сюда девушек, тогда и ряса не спасет вас, все сильно раздражены. Вся Ирана в опасности…
— Успокойтесь, сеньора, и скажите, наконец, что случилось, — серьезно перебил Антонио горячившуюся женщину. — Вы же видите, что я ничего не знаю.
— И не стыдно ли вам, благочестивому человеку, связываться с такими девушками! Они принесут вам большие неприятности, помяните мое слово…
— Но я хочу знать не ваше мнение, сеньора, а факты.
— Ну да, правды ведь никто не любит!
— Прошу вас, расскажите мне, что случилось, — повторил Антонио, — и торопитесь, ради Бога, все это так ужасно!
— А вот извольте: неделю тому назад ночью поднялся переполох из-за одной девушки, никогда еще в Иране не было ничего подобного! Она начала вдруг громко звать на помощь, и, когда сбежался народ, из ее комнаты выбежал мужчина…
— Невозможно!
— Да, все видели!
— Амаранта…
— Да, да, именно она, — сказала матрона.
— Но если это был он…
— На нем был кавалерийский плащ и сапоги со шпорами, но лица рассмотреть не могли, потому что он бежал, как сумасшедший, ранив девушку кинжалом в плечо.
— Он хотел убить ее!..
— Кто их знает, как это все случилось, она ничего не стала рассказывать, верно, сама виновата! Другая поступила еще безумнее. В старом замке по ту сторону гор сидел в плену у карлистов какой-то генерал…
— Республиканский?
— Да, его взяли во время ночной атаки.
— Вы не знаете имени?
— Они называли его Албукерке.
— Дон Мануэль Павиа де Албукерке? — спросил Антонио.
— Да, да! Его должны были сегодня рано утром расстрелять. И тут другая сеньора исчезает ночью из дома. Она убежала в замок. Клянусь всеми святыми, я ничего этого не знала! Вдруг сегодня на рассвете сюда налетели конные карлисты, грозя сжечь всю Ирану, если мы не выдадим беглецов. Пленный бежал с помощью сеньоры, и они преследовали его. В Иране никто об этом ничего и не знал. Взбешенные карлисты клялись сжечь все наши дома, если в течение дня мы не отыщем беглецов: сеньору и генерала в монашеской рясе. Страх напал на жителей, карлисты ведь шутить не станут! Они ускакали дальше, а здесь у нас все в ужасе, не знают, что и делать. И все из-за этих девушек! Послали нескольких женщин просить пощады, а сеньору Амаранту, оправившуюся от своей раны, прогнали из города. О беглецах между тем до сих пор ни слуху ни духу!
— О Господи… бедные… — пробормотал Антонио.
— Да, пожалейте нас! Вам ведь мы обязаны своим несчастьем! Три женщины, посланные просить о пощаде, вернулись ни с чем. Донья Бланка прогнала их. Теперь все еще больше боятся, того и гляди нагрянут карлисты и исполнят свою угрозу. Тогда все мы пропали!
— А беглецов так и не могут найти?
— До сих пор не могут! Кто их знает, где они спрятались.
— Их преследуют! Что же с ней будет? Где искать Амаранту?
— Не знаю. Что за несчастье! — жаловалась вдова. — Если их не найдут, карлисты сожгут Ирану! Они ничего не щадят.
— Это настоящие разбойники! — вскричал с негодованием Антонио. — Да защитит небо Мануэля и девушек! Мне и в голову не приходило, — обратился он к матроне, — что такое может случиться, иначе я не воспользовался бы вашим кровом. Вы испанка и всей душой принадлежите родине, а не дону Карлосу и его сообщникам. Не одной Иране, всей Испании грозит гибель. Вы говорите, что я виноват в вашей беде, но вы просто не знаете всего. Теперь некогда объяснять, мне надо спешить, но верьте, у меня не было дурных намерений. Я обещал быть защитником этих двух девушек и свято исполню свой долг до конца. Не теряйте надежды на Бога, что бы ни случилось! Святая Мадонна да защитит вас и Ирану!
Старуха сложила руки…
— И я молюсь об этом, — сказала она.
— Не проклинайте меня и не сердитесь напрасно! Надо спешить к несчастным и помочь им. Благодарю вас за все, что вы сделали, и верьте, что мы честные, порядочные люди, хотя и навлекли невольно беду на ваш город. Прощайте, да защитит вас Бог!
Антонио ушел из домика старой вдовы. Был уже поздний вечер, когда, выйдя из городка, он направился к далеким горам.
Где искать Инес? Уныние охватило его. Мануэля чуть не расстреляли, Инес, презрев опасность, сумела спасти его. Она его любила, Антонио знал это, любила самоотверженно, поэтому и решилась на такой отчаянный шаг.
Как должен был страдать Антонио при мысли, что Инес потеряна для него навсегда, что она любит Мануэля и живет только для него одного!
Но Мануэль был другом Антонио, и молодой патер решил, не колеблясь, что он заставит молчать свое чувство и смирится с мыслью, что та, которой он отдал свое сердце, любит другого.
Выйдя к горам и поднявшись на первые холмы, Антонио взглянул на вечернее небо, усеянное звездами, и эта величественная картина наполнила благоговением его душу и вознесла его мысли к Богу. Опустившись на колени и подняв глаза к небу, к другим, далеким мирам, управляемым волей Божией, он стал молиться. Эта молитва, излившаяся из глубины его сердца, скорей дошла до престола Всевышнего, чем все песнопения и молитвы, в которых участвовало не сердце, а язык и руки, отсчитывавшие положенное число косточек на четках. Этот молившийся монах был действительно набожным благородным человеком, на деле доказывавшим свою набожность и всей душой стремившимся к Богу.
Закончив молитву, Антонио стал подниматься выше по узенькой горной тропинке. Он хотел отыскать Мануэля и Инес, но решительно не знал, какого направления держаться. Может быть, они уже попали в руки своих преследователей и палачей1 Эта мысль мучила его, тогда ведь они погибли!
Подойдя к тому месту, где прежде был мост, Антонио в раздумье остановился у обрыва; внизу шумела вода. Вдруг ему показалось, что кто-то глухим голосом зовет на помощь. Он подошел к самому краю обрыва. Крик раздался снова, и патер ясно различил, что голос доносится снизу.
Не случилось ли с кем несчастья? Сломанный мост тоже говорил, что это возможно. Неужели кто-то упал и лежит там внизу без всякой помощи? Мысль эта привела его в ужас. Несчастный мог оказаться и карлистом, но все равно ему нужна была помощь.
В ночной тишине снова раздался глухой крик, и Антонио начал осматриваться в поисках места, где удобно было бы спуститься.
Долго бродил он кругом, пока не нашел наконец такое место.
Он поспешил вниз, то пробираясь между кустами, то перепрыгивая с камня на камень. Внизу клокотала вода, слева поднимались скалы, поросшие кустарником. Монах не боялся ничего. Наконец путь стал пошире, густой мох и роскошные растения покрывали здесь утесы, но внизу было совершенно темно от подымавшихся с обеих сторон скал.
Вдруг издалека опять донесся крик, значит, Антонио шел верно, но крик был уже так тих, в нем слышалось такое отчаяние, как будто звал на помощь умирающий. Что если он придет слишком поздно? Позабыв всякую опасность и поручив душу Богу, Антонио еще прибавил ходу, перепрыгивая с камня на камень, рискуя каждую минуту сорваться и упасть в воду.
Крик слышался все ближе.
— Потерпите, к вам идет помощь! — крикнул Антонио.
Послышался тяжелый вздох…
— Скорее! — слабым голосом проговорил несчастный.
— Я здесь! Где вы? — спросил Антонио.
— Монах! О, слава Богу! — голос раздался совсем рядом. — Помогите, я и сеньора упали с моста.
Патер Антонио поспешно подошел к темной фигуре, склонившейся над кем-то, неподвижно лежавшим на поросших мхом камнях.
— Помогите этой сеньоре, благочестивый отец, — сказал голос, заставивший Антонио содрогнуться.
— Это ты, Мануэль? — вскричал он, подходя ближе.
— Боже мой… Антонио! Слава Богу!
— А графиня Инес?
— Она без сознания! Я тоже был без сознания, а когда очнулся… Инес висела там, на дереве, зацепившись одеждой за какой-то сук… Я перенес ее сюда, положил на эту рясу, смачивал виски водой, но она не приходит в себя. Без тебя мы погибли бы здесь!
Монах сложил руки… Чудо помогло ему отыскать Инес и Мануэля.
Он не слышал, что говорит Мануэль, он стоял на коленях, не сводя глаз с бесчувственной девушки. Наконец она тихонько вздохнула, и надежда снова оживила сердце Антонио.
— Бог поможет нам, — сказал он, — он услышал мою молитву, я нашел вас.
— Ты нас искал, Антонио?
— Да, я узнал, что произошло.
— Я слабею, Антонио, — прошептал Мануэль, голова его была в крови, лицо и руки сильно поранены. Страх за Инес поддерживал в нем силы, заставлял забыть собственные страдания, но теперь силы покинули его, и он упал без чувств на землю возле нее.
Антонио не знал, что ему делать, как помочь несчастным? Место было безлюдное, выбраться из этого ущелья слишком трудно, всякое жилье далеко, а между тем нужна была быстрая помощь.
Тут он вспомнил, что недалеко, в горах, есть монастырь, в котором он жил ребенком и провел долгие годы послушничества. Ему давно хотелось посетить любимый старый монастырь, разузнать, может быть, о своем происхождении, о своих родителях, повидаться с добрым братом Пабло, воспитавшим и любившим его, как родной отец. Образ этого старика не изгладился из памяти Антонио. Здешние монахи жили совершенно в стороне от остального мира и в былое время всегда с готовностью помогали всем несчастным. Не пойти ли туда, к достойному Пабло?
Однако, принимая генерала, преследуемого карлистами, монастырь подвергался опасности, потому что эта местность была в полной их власти. Но эти монахи не посмотрят на мундир, они любому охотно окажут необходимую помощь. Надо воспользоваться ночью, чтобы перенести туда Мануэля и графиню, только тогда их можно будет спасти.
В монастыре им окажут и врачебную помощь, потому что один из братьев хорошо изучил медицину. Да, медлить больше нельзя.
Быстро поднявшись, Антонио вернулся наверх прежней трудной дорогой.
Уже наступила ночь, но он хорошо знал окрестность, потому что восемь лет прожил в этом монастыре. Было за полночь, когда он подошел к монастырским воротам. Высокие ели и сосны окружали огромное старое здание.
Грустные чувства вызвал в душе патера вид высоких стен. Когда он увидел через решетчатые ворота пустой монастырский двор, где так часто бродил юношей, старые деревья, колодец и больницу, в которой столько несчастных находили приют и помощь, его охватили воспоминания! Ему казалось, что он пришел в свой отчий дом. И понятно, ведь его отдали сюда маленьким беспомощным ребенком, здесь прошли его детство и юность. Правда, с годами его стали манить другие стены, ему хотелось найти дом своих родителей, узнать, что-нибудь о них, но теперь он думал только об одном — как бы поскорее помочь несчастным.
Антонио позвонил у ворот. Через несколько минут их отворил брат-привратник, вышедший с фонарем посмотреть, кто пришел в монастырь в такую позднюю пору.
Антонио внимательно вгляделся в него и понял, что это не прежний привратник, бывший в его время. Ему стало немножко грустно, он сразу почувствовал, что чужой тут.
— Что вы хотите, благочестивый брат? — спросил привратник, когда Антонио попросил позволения войти.
— Я пришел просить вас оказать помощь двум несчастным в горах, брат мой, — отвечал Антонио, входя во двор.
— В таком случае вы не напрасно обратились сюда, благочестивый отец! Я сейчас разбужу настоятеля!
— А кто настоятель? — спросил Антонио.
— Старый патер Пабло.
— О, как я рад!
— Вы его знаете, благочестивый отец?
— Да, знаю и люблю! Скажите ему только, что пришел Антонио из монастыря Святой Марии.
Брат поклонился и пошел по темным переходам монастыря, погруженного во мрак и сон. Антонио следовал за ним. Все было тут знакомо ему: и красные каменные плиты портала, и маленькие глубокие окна, и башенка с колоколом, часто призывавшим его к мессе! Каждый камень, каждое дерево было ему знакомо и дорого, теперь хотелось только увидеть патера Пабло, о котором столько времени он ничего не слышал.
Наконец в длинном коридоре показался луч света.
— Где он, где Антонио? — раздался знакомый голос. — Где мой прилежный, милый брат, друг и сын!
Рядом с привратником стоял менах, наскоро накинувший на себя темную рясу. Длинная седая борода, редкие седые волосы и морщинистое лицо говорили о глубокой старости. Несмотря на это, он был еще бодр и крепок на вид. С нетерпением и радостью раскрыл старик объятия, и Антонио бросился к нему.
— Антонио, милый Антонио! — говорил седой настоятель. — Как ты обрадовал старого брата Пабло! Я уже не надеялся больше увидеться с тобой. Пойдем скорей ко мне в келью.
— И я так рад, дорогой отец, только радость моя в душе, выразить ее я не умею!
— Все тот же! Ну, дай же посмотреть на тебя, вот какой славный стал, и в таких молодых летах достиг почестей… но ты заслуживаешь их, ты приобрел такие большие знания…
— Большей частью которых обязан тебе, твоей помощи, брат мой! Но я еще долго не пришел бы сюда, если бы меня не привело важное обстоятельство, несчастный случай в горах.
— Несчастный случай? — тревожно спросил старик. — Говори скорей, в чем дело?
Антонио вкратце рассказал настоятелю о случившемся. Старик тотчас велел дежурным братьям взять ивовые носилки и отправиться на помощь к несчастным. Он я сам пошел с Антонио к тому месту, где лежал Мануэль рядом со все еще бесчувственной графиней. По дороге молодой патер рассказал брату Пабло об этих двух несчастных и о том, что они значат для него.
На востоке уже забрезжило утро, когда монахи добрались до Мануэля и Инес. С помощью Пабло и Антонио их уложили на носилки, закрыли и осторожно понесли. Когда, наконец, все счастливо выбрались на горную тропинку, Антонио поблагодарил Бога в душе, самая трудная часть пути была позади! Солнце уже взошло, когда процессия достигла монастырских ворот. По приказанию Пабло больных положили в двух свободных кельях больницы, где во избежание опасности позаботились снять с Мануэля его мундир. Для ухода за молодой графиней настоятель выписал из женского монастыря, сходившегося в какой-нибудь четверти мили от них, сытную пожилую сестру.
Антонио поблагодарил седого патера за помощь, теперь можно было надеяться, что несчастные будут спасены. Он сам руководил уходом за ними и обещал старому Пабло остаться у него в монастыре до тех пор, пока состояние здоровья Мануэля и Инес не станет значительно лучше.
Инквизиторы поручили ему остаться при доне Карлосе и войти к нему в доверие. Это было бы нетрудно, если бы он иначе повел дело, теперь же между ним и принцем встала непреодолимая преграда. Они разошлись в главном и разошлись бесповоротно, служба при доне Карлосе стала для Антонио невозможной.
Она была бы полна смысла, если бы он мог убедить дона Карлоса отказаться от гибельных замыслов и тем самым спасти Испанию, но дон Карлос с гневом отверг его мольбу. Антонио понял, что все попытки его будут напрасны и Испании не избежать своей страшной участи. Кровавая, гибельная борьба уже начиналась, остановить ее было невозможно!
Антонио, лишенный родительской любви, не знавший ничьей привязанности, весь отдался любви к родине. Он не мог служить ей с оружием в руках, поэтому надеялся послужить, находясь при доне Карлосе. Но и это ему не удалось. Принц не хотел отказаться от кровавых намерений, а патер Антонио не хотел быть свидетелем его жестокостей.
Теперь у него здесь, на севере, осталась одна задача — защищать и оберегать двух девушек, которых он на время устроил в домике старой вдовы.
Уже несколько недель он не видел Амаранты и Инес, дольше, чем предполагал, и теперь спешил к ним, чтобы проводить их обеих в Пуисерду, как хотела графиня.
Они, верно, с нетерпением ожидают его. Антонио торопился в Ирану. Это было в тот день, когда Мануэль Павиа бежал из замка с помощью Инес, а потом вместе с ней, на глазах доньи Бланки, сорвался в пропасть.
Но патер Антонио ничего не подозревал. С той минуты, как расстался с девушками, он ничего не слышал о своем друге, он не знал даже, что его захватили карлисты. Патеры, которых он встречал в карлистских лагерях, ничего сами не знали, офицеры не смели рассказывать, а солдаты не думали ни о чем, кроме вина, карт и разбоя.
Он шел в Ирану, утоляя голод в дороге сочными плодами и маисовыми лепешками, а жажду — водой.
Его поразило, когда он увидел, что ворота городка стерегут жители, вооруженные старыми винтовками и охотничьими ножами.
Что это значило?
До сих пор ему как монаху были всегда открыты все двери, теперь же на него вдруг бросились стоявшие в карауле жители и схватили его, крича все разом, так что Антонио решительно ничего не мог понять.
— Вот он! Он должен сдаться карлистам, — кричали со всех сторон. — Это беглец, генерал, причина нашей беды! Он ведь бежал в рясе!
И его с торжеством повели в город, не отвечая ни на какие его вопросы. Только когда увидели наконец, что на нем настоящая монашеская одежда, и по. бумагам, которые он показал, убедились, что он патер Антонио, его отпустили.
К кому бы он ни обращался, все уклонялись от его вопросов, и никто толком не объяснил ему, что произошло. Все это было слишком странно и непонятно.
Антонио поспешил к домику вдовы, но тут его ждали новые загадки: девушек не видно было ни у окна, ни в садике, который, несмотря на осень, все еще буйно зеленел.
Антонио постучал в одну дверь, потом в другую, но никто ему не открыл. Наконец на его продолжительный стук вышла испуганная вдова. Монах поклонился и подошел к ней. Старуха отчаянно всплеснула руками, узнав его.
— Святая Мадонна! Это вы! — сказала она, понижая голос. — Зачем вы сюда пришли? Вы навлекли несчастье и беду не только на мой дом, но на весь город!
Антонио испугался.
— Я не понимаю вас, сеньора, — серьезно сказал он. — Я пришел навестить двух девушек, которых устроил у вас.
— Ну вот из-за этих-то девушек и разразилась страшная беда над всей Ираной! — сердито вскричала матрона. — Чуть не сожгли город. Такие страсти здесь были, что Боже избавь! И всем этим мы обязаны вам.
— Но что же случилось, сеньора? Вы же видите, я ничего не знаю, у меня не было дурных намерений!
— Дурных намерений? Хотите еще казаться благочестивым человеком, а связались с девушками, из-за которых на нас как снег на голову сваливаются карлисты! Очень вам благодарна, что впутали меня в эту распрекрасную историю! Лучше бы вы кому-нибудь другому оказали такую честь и не ко мне привели их, сколько страху я из-за них натерпелась…
— Погодите горячиться, сеньора.
— Как, вы еще мне указываете! Это интересно! Смотрите, чтобы я не созвала жителей да не рассказала всем, что это вы привели сюда девушек, тогда и ряса не спасет вас, все сильно раздражены. Вся Ирана в опасности…
— Успокойтесь, сеньора, и скажите, наконец, что случилось, — серьезно перебил Антонио горячившуюся женщину. — Вы же видите, что я ничего не знаю.
— И не стыдно ли вам, благочестивому человеку, связываться с такими девушками! Они принесут вам большие неприятности, помяните мое слово…
— Но я хочу знать не ваше мнение, сеньора, а факты.
— Ну да, правды ведь никто не любит!
— Прошу вас, расскажите мне, что случилось, — повторил Антонио, — и торопитесь, ради Бога, все это так ужасно!
— А вот извольте: неделю тому назад ночью поднялся переполох из-за одной девушки, никогда еще в Иране не было ничего подобного! Она начала вдруг громко звать на помощь, и, когда сбежался народ, из ее комнаты выбежал мужчина…
— Невозможно!
— Да, все видели!
— Амаранта…
— Да, да, именно она, — сказала матрона.
— Но если это был он…
— На нем был кавалерийский плащ и сапоги со шпорами, но лица рассмотреть не могли, потому что он бежал, как сумасшедший, ранив девушку кинжалом в плечо.
— Он хотел убить ее!..
— Кто их знает, как это все случилось, она ничего не стала рассказывать, верно, сама виновата! Другая поступила еще безумнее. В старом замке по ту сторону гор сидел в плену у карлистов какой-то генерал…
— Республиканский?
— Да, его взяли во время ночной атаки.
— Вы не знаете имени?
— Они называли его Албукерке.
— Дон Мануэль Павиа де Албукерке? — спросил Антонио.
— Да, да! Его должны были сегодня рано утром расстрелять. И тут другая сеньора исчезает ночью из дома. Она убежала в замок. Клянусь всеми святыми, я ничего этого не знала! Вдруг сегодня на рассвете сюда налетели конные карлисты, грозя сжечь всю Ирану, если мы не выдадим беглецов. Пленный бежал с помощью сеньоры, и они преследовали его. В Иране никто об этом ничего и не знал. Взбешенные карлисты клялись сжечь все наши дома, если в течение дня мы не отыщем беглецов: сеньору и генерала в монашеской рясе. Страх напал на жителей, карлисты ведь шутить не станут! Они ускакали дальше, а здесь у нас все в ужасе, не знают, что и делать. И все из-за этих девушек! Послали нескольких женщин просить пощады, а сеньору Амаранту, оправившуюся от своей раны, прогнали из города. О беглецах между тем до сих пор ни слуху ни духу!
— О Господи… бедные… — пробормотал Антонио.
— Да, пожалейте нас! Вам ведь мы обязаны своим несчастьем! Три женщины, посланные просить о пощаде, вернулись ни с чем. Донья Бланка прогнала их. Теперь все еще больше боятся, того и гляди нагрянут карлисты и исполнят свою угрозу. Тогда все мы пропали!
— А беглецов так и не могут найти?
— До сих пор не могут! Кто их знает, где они спрятались.
— Их преследуют! Что же с ней будет? Где искать Амаранту?
— Не знаю. Что за несчастье! — жаловалась вдова. — Если их не найдут, карлисты сожгут Ирану! Они ничего не щадят.
— Это настоящие разбойники! — вскричал с негодованием Антонио. — Да защитит небо Мануэля и девушек! Мне и в голову не приходило, — обратился он к матроне, — что такое может случиться, иначе я не воспользовался бы вашим кровом. Вы испанка и всей душой принадлежите родине, а не дону Карлосу и его сообщникам. Не одной Иране, всей Испании грозит гибель. Вы говорите, что я виноват в вашей беде, но вы просто не знаете всего. Теперь некогда объяснять, мне надо спешить, но верьте, у меня не было дурных намерений. Я обещал быть защитником этих двух девушек и свято исполню свой долг до конца. Не теряйте надежды на Бога, что бы ни случилось! Святая Мадонна да защитит вас и Ирану!
Старуха сложила руки…
— И я молюсь об этом, — сказала она.
— Не проклинайте меня и не сердитесь напрасно! Надо спешить к несчастным и помочь им. Благодарю вас за все, что вы сделали, и верьте, что мы честные, порядочные люди, хотя и навлекли невольно беду на ваш город. Прощайте, да защитит вас Бог!
Антонио ушел из домика старой вдовы. Был уже поздний вечер, когда, выйдя из городка, он направился к далеким горам.
Где искать Инес? Уныние охватило его. Мануэля чуть не расстреляли, Инес, презрев опасность, сумела спасти его. Она его любила, Антонио знал это, любила самоотверженно, поэтому и решилась на такой отчаянный шаг.
Как должен был страдать Антонио при мысли, что Инес потеряна для него навсегда, что она любит Мануэля и живет только для него одного!
Но Мануэль был другом Антонио, и молодой патер решил, не колеблясь, что он заставит молчать свое чувство и смирится с мыслью, что та, которой он отдал свое сердце, любит другого.
Выйдя к горам и поднявшись на первые холмы, Антонио взглянул на вечернее небо, усеянное звездами, и эта величественная картина наполнила благоговением его душу и вознесла его мысли к Богу. Опустившись на колени и подняв глаза к небу, к другим, далеким мирам, управляемым волей Божией, он стал молиться. Эта молитва, излившаяся из глубины его сердца, скорей дошла до престола Всевышнего, чем все песнопения и молитвы, в которых участвовало не сердце, а язык и руки, отсчитывавшие положенное число косточек на четках. Этот молившийся монах был действительно набожным благородным человеком, на деле доказывавшим свою набожность и всей душой стремившимся к Богу.
Закончив молитву, Антонио стал подниматься выше по узенькой горной тропинке. Он хотел отыскать Мануэля и Инес, но решительно не знал, какого направления держаться. Может быть, они уже попали в руки своих преследователей и палачей1 Эта мысль мучила его, тогда ведь они погибли!
Подойдя к тому месту, где прежде был мост, Антонио в раздумье остановился у обрыва; внизу шумела вода. Вдруг ему показалось, что кто-то глухим голосом зовет на помощь. Он подошел к самому краю обрыва. Крик раздался снова, и патер ясно различил, что голос доносится снизу.
Не случилось ли с кем несчастья? Сломанный мост тоже говорил, что это возможно. Неужели кто-то упал и лежит там внизу без всякой помощи? Мысль эта привела его в ужас. Несчастный мог оказаться и карлистом, но все равно ему нужна была помощь.
В ночной тишине снова раздался глухой крик, и Антонио начал осматриваться в поисках места, где удобно было бы спуститься.
Долго бродил он кругом, пока не нашел наконец такое место.
Он поспешил вниз, то пробираясь между кустами, то перепрыгивая с камня на камень. Внизу клокотала вода, слева поднимались скалы, поросшие кустарником. Монах не боялся ничего. Наконец путь стал пошире, густой мох и роскошные растения покрывали здесь утесы, но внизу было совершенно темно от подымавшихся с обеих сторон скал.
Вдруг издалека опять донесся крик, значит, Антонио шел верно, но крик был уже так тих, в нем слышалось такое отчаяние, как будто звал на помощь умирающий. Что если он придет слишком поздно? Позабыв всякую опасность и поручив душу Богу, Антонио еще прибавил ходу, перепрыгивая с камня на камень, рискуя каждую минуту сорваться и упасть в воду.
Крик слышался все ближе.
— Потерпите, к вам идет помощь! — крикнул Антонио.
Послышался тяжелый вздох…
— Скорее! — слабым голосом проговорил несчастный.
— Я здесь! Где вы? — спросил Антонио.
— Монах! О, слава Богу! — голос раздался совсем рядом. — Помогите, я и сеньора упали с моста.
Патер Антонио поспешно подошел к темной фигуре, склонившейся над кем-то, неподвижно лежавшим на поросших мхом камнях.
— Помогите этой сеньоре, благочестивый отец, — сказал голос, заставивший Антонио содрогнуться.
— Это ты, Мануэль? — вскричал он, подходя ближе.
— Боже мой… Антонио! Слава Богу!
— А графиня Инес?
— Она без сознания! Я тоже был без сознания, а когда очнулся… Инес висела там, на дереве, зацепившись одеждой за какой-то сук… Я перенес ее сюда, положил на эту рясу, смачивал виски водой, но она не приходит в себя. Без тебя мы погибли бы здесь!
Монах сложил руки… Чудо помогло ему отыскать Инес и Мануэля.
Он не слышал, что говорит Мануэль, он стоял на коленях, не сводя глаз с бесчувственной девушки. Наконец она тихонько вздохнула, и надежда снова оживила сердце Антонио.
— Бог поможет нам, — сказал он, — он услышал мою молитву, я нашел вас.
— Ты нас искал, Антонио?
— Да, я узнал, что произошло.
— Я слабею, Антонио, — прошептал Мануэль, голова его была в крови, лицо и руки сильно поранены. Страх за Инес поддерживал в нем силы, заставлял забыть собственные страдания, но теперь силы покинули его, и он упал без чувств на землю возле нее.
Антонио не знал, что ему делать, как помочь несчастным? Место было безлюдное, выбраться из этого ущелья слишком трудно, всякое жилье далеко, а между тем нужна была быстрая помощь.
Тут он вспомнил, что недалеко, в горах, есть монастырь, в котором он жил ребенком и провел долгие годы послушничества. Ему давно хотелось посетить любимый старый монастырь, разузнать, может быть, о своем происхождении, о своих родителях, повидаться с добрым братом Пабло, воспитавшим и любившим его, как родной отец. Образ этого старика не изгладился из памяти Антонио. Здешние монахи жили совершенно в стороне от остального мира и в былое время всегда с готовностью помогали всем несчастным. Не пойти ли туда, к достойному Пабло?
Однако, принимая генерала, преследуемого карлистами, монастырь подвергался опасности, потому что эта местность была в полной их власти. Но эти монахи не посмотрят на мундир, они любому охотно окажут необходимую помощь. Надо воспользоваться ночью, чтобы перенести туда Мануэля и графиню, только тогда их можно будет спасти.
В монастыре им окажут и врачебную помощь, потому что один из братьев хорошо изучил медицину. Да, медлить больше нельзя.
Быстро поднявшись, Антонио вернулся наверх прежней трудной дорогой.
Уже наступила ночь, но он хорошо знал окрестность, потому что восемь лет прожил в этом монастыре. Было за полночь, когда он подошел к монастырским воротам. Высокие ели и сосны окружали огромное старое здание.
Грустные чувства вызвал в душе патера вид высоких стен. Когда он увидел через решетчатые ворота пустой монастырский двор, где так часто бродил юношей, старые деревья, колодец и больницу, в которой столько несчастных находили приют и помощь, его охватили воспоминания! Ему казалось, что он пришел в свой отчий дом. И понятно, ведь его отдали сюда маленьким беспомощным ребенком, здесь прошли его детство и юность. Правда, с годами его стали манить другие стены, ему хотелось найти дом своих родителей, узнать, что-нибудь о них, но теперь он думал только об одном — как бы поскорее помочь несчастным.
Антонио позвонил у ворот. Через несколько минут их отворил брат-привратник, вышедший с фонарем посмотреть, кто пришел в монастырь в такую позднюю пору.
Антонио внимательно вгляделся в него и понял, что это не прежний привратник, бывший в его время. Ему стало немножко грустно, он сразу почувствовал, что чужой тут.
— Что вы хотите, благочестивый брат? — спросил привратник, когда Антонио попросил позволения войти.
— Я пришел просить вас оказать помощь двум несчастным в горах, брат мой, — отвечал Антонио, входя во двор.
— В таком случае вы не напрасно обратились сюда, благочестивый отец! Я сейчас разбужу настоятеля!
— А кто настоятель? — спросил Антонио.
— Старый патер Пабло.
— О, как я рад!
— Вы его знаете, благочестивый отец?
— Да, знаю и люблю! Скажите ему только, что пришел Антонио из монастыря Святой Марии.
Брат поклонился и пошел по темным переходам монастыря, погруженного во мрак и сон. Антонио следовал за ним. Все было тут знакомо ему: и красные каменные плиты портала, и маленькие глубокие окна, и башенка с колоколом, часто призывавшим его к мессе! Каждый камень, каждое дерево было ему знакомо и дорого, теперь хотелось только увидеть патера Пабло, о котором столько времени он ничего не слышал.
Наконец в длинном коридоре показался луч света.
— Где он, где Антонио? — раздался знакомый голос. — Где мой прилежный, милый брат, друг и сын!
Рядом с привратником стоял менах, наскоро накинувший на себя темную рясу. Длинная седая борода, редкие седые волосы и морщинистое лицо говорили о глубокой старости. Несмотря на это, он был еще бодр и крепок на вид. С нетерпением и радостью раскрыл старик объятия, и Антонио бросился к нему.
— Антонио, милый Антонио! — говорил седой настоятель. — Как ты обрадовал старого брата Пабло! Я уже не надеялся больше увидеться с тобой. Пойдем скорей ко мне в келью.
— И я так рад, дорогой отец, только радость моя в душе, выразить ее я не умею!
— Все тот же! Ну, дай же посмотреть на тебя, вот какой славный стал, и в таких молодых летах достиг почестей… но ты заслуживаешь их, ты приобрел такие большие знания…
— Большей частью которых обязан тебе, твоей помощи, брат мой! Но я еще долго не пришел бы сюда, если бы меня не привело важное обстоятельство, несчастный случай в горах.
— Несчастный случай? — тревожно спросил старик. — Говори скорей, в чем дело?
Антонио вкратце рассказал настоятелю о случившемся. Старик тотчас велел дежурным братьям взять ивовые носилки и отправиться на помощь к несчастным. Он я сам пошел с Антонио к тому месту, где лежал Мануэль рядом со все еще бесчувственной графиней. По дороге молодой патер рассказал брату Пабло об этих двух несчастных и о том, что они значат для него.
На востоке уже забрезжило утро, когда монахи добрались до Мануэля и Инес. С помощью Пабло и Антонио их уложили на носилки, закрыли и осторожно понесли. Когда, наконец, все счастливо выбрались на горную тропинку, Антонио поблагодарил Бога в душе, самая трудная часть пути была позади! Солнце уже взошло, когда процессия достигла монастырских ворот. По приказанию Пабло больных положили в двух свободных кельях больницы, где во избежание опасности позаботились снять с Мануэля его мундир. Для ухода за молодой графиней настоятель выписал из женского монастыря, сходившегося в какой-нибудь четверти мили от них, сытную пожилую сестру.
Антонио поблагодарил седого патера за помощь, теперь можно было надеяться, что несчастные будут спасены. Он сам руководил уходом за ними и обещал старому Пабло остаться у него в монастыре до тех пор, пока состояние здоровья Мануэля и Инес не станет значительно лучше.