Бороздин Виктор Петрович. Там, где звенит Енисей

Бороздин Виктор Петрович
Там, где звенит Енисей

   Виктор Петрович БОРОЗДИН
   Там, где звенит Енисей...
   Повесть
   В повести рассказывается о жизни маленьких ненцев в одной из северных школ-интернатов.
   ________________________________________________________________
   ОГЛАВЛЕНИЕ:
   Уля приехала!
   На Данилкиной речке
   Первый урок и как Уля учила свою куклу
   По горящему небу
   Разве можно без солнца?
   Живые картинки
   Енисей поёт
   По куропачьим местам
   Мастерская Дедушки Мороза
   День радостей
   День горестей и как рыболов сам стал рыбой
   Беглецы
   Новое ЧП
   Почти дошли
   На выручку
   Наконец-то нашлись
   Утром
   Вот и свиделись
   ________________________________________________________________
   Мы сидели в жарко натопленной комнате школы-интерната далёкого северного посёлка, что находится почти на "краю Земли", вблизи Ледовитого океана. Мы - это я и маленькая девочка с чёрными, чуть раскосыми глазами и непослушной прямой чёлкой. Звали её Нелё, Нелё Ненянгг. Или Комарова. Потому что "ненянгг" по-ненецки "комар".
   - Вы, верно, думаете, я всегда была такая большая и такая умная, как сейчас, да? - говорила Нелё. - Вот и нет. Совсем недавно я не знала ни одного русского слова. А читать, даже по складам, и писать буквы вовсе не умела. Как Уля. Уля пока ещё совсем мало умеет. В школу-то её привезли позже всех, уже зимой.
   Нелё болтала ногами и бойко рассказывала о себе, о других ребятах, о своей лучшей подружке Уле. Иногда она запиналась, подыскивала слова, морщила нос, хмурилась. И до чего же была рада, когда нужное русское слово находилось!
   Мне давно полюбились ребята Крайнего Севера, с которыми довелось встречаться на Таймыре. Мне интересно было слушать их рассказы о своей жизни, такой непохожей на жизнь других ребят - несеверян.
   Кочуют оленеводы - и ребята вместе с ними - по бескрайней тундре: летом - к океану, там попрохладнее и мошка не так донимает оленей, зимой на юг, к тайге. Природа сурового, студёного, но родного им края научила северных ребят быть смелыми, выносливыми, очень умелыми.
   Каждый год к сентябрю собирают ребят со всей тундры в школы-интернаты, учиться. Плывут за ними по рекам катера, летят в дальние стойбища вертолёты, везут ребят оленьи и собачьи упряжки за сто, за двести, а то и за пятьсот километров.
   Трудно бывает самым маленьким оторваться от мамы, папы, даже от оленёнка и собаки, от всего домашнего и уехать в школу не на день, не на два, а на всю долгую зиму.
   Мне захотелось рассказать вам, мои юные читатели, об этих ребятах и, конечно, о Нелё и Уле, чтобы и вы подружились с ними.
   - Здесь в интернате у меня есть хорошие подружки, - продолжала рассказывать Нелё, - но всё равно без Ули мне было скучно. Я думала, и Уля без меня заскучает и попросится в школу. Но она всё не приезжала, и я даже обиделась - вот так подружка! Как играть, так вместе, за оленятами ходить - тоже вместе, а учиться - мне одной, да? Прошло уже целых три месяца, даже больше. Я и ждать перестала. И вдруг...
   УЛЯ ПРИЕХАЛА!
   - Оленья упряжка!
   Запыхавшийся, взъерошенный Егорка первым подбежал к окну. За ним бросились все, прилипли носами к замороженным стёклам, задышали на них и тут же отлипнулись. Много ли увидишь, если зимой у них, на Севере, дня совсем не бывает, только ночь. Похватали пальтишки, толкаясь, обгоняя друг друга, выбежали на крыльцо. В синем воздухе тонко-тонко звенело, будто ударялись друг о друга крошечные льдинки. Это бубенцы, ну конечно, бубенцы на оленьих шеях! Упряжка мчится прямо к ним, серебристая от лунного света, быстрая, летучая, клубится пар у оленьих морд, клубится снежная пыль.
   - Наверно, это мой отец едет!
   - Может, мой!
   - Нет, мой!
   За ветвистыми оленьими рогами не видно, кто сидит в нартах. И луна хитрит, не всё высвечивает. Упряжка уже близко, с лёту развернулась и стала. Всплеснули и захлебнулись бубенцы. С нарт соскочил одетый в просторную малицу* мужчина, весь забелённый, опушённый инеем.
   _______________
   * М а л и ц а - мужская верхняя меховая одежда.
   - Школа, да? - спросил он, крепко похлопывая себя рукавицами, отряхивая снег. - Первый класс, да?
   - Мы - нулики! - весело выкрикнул самый маленький, Витя Ямкин, и, застеснявшись, боднул соседа, Саню Маймаго.
   - Ага, нулики, - подтвердил тот.
   - Мы из нулёвки! - подхватили остальные.
   Приезжий взялся за ручку двери.
   - Это же Улин отец! - ахнула Нелё. - Как я сразу его не узнала!
   Она хотела было спросить: а где Уля? Но тут все ребята загалдели, заскрипели ступеньками, побежали к оленям, стали гладить заиндевевшие морды, шеи, ещё вздымавшиеся от быстрого бега бока. Ох, как все соскучились по олешкам, по своему дому! Олешки, наверно, тоже были рады ребятам. Притомлённые быстрым бегом, они стояли смирно, посматривали кроткими задумчивыми глазами.
   Нелё тоже сбежала с крыльца. И только тут увидела, что на нартах, под оленьими шкурами, сидит кто-то, сжавшись в комочек, словно зайчишка; если бы у него был хвостик, то он, наверно бы, дрожал.
   - Чего сидишь, вставай скорее! - крикнула Нелё.
   "Зайчишка" сжался сильнее. Капюшон опустился до самого носа, закрыл лицо. Нелё быстро разбросала шкуры.
   - Уля!
   - Нелё!
   Девочки крепко обхватили друг дружку.
   - Приехала?
   - Приехала!
   Только и могли выдохнуть от радости.
   Все окружили их.
   - Нелё, это твоя сестра?
   Нелё перевела дух.
   - Это Уля!
   Она, словно олешка на верёвочке, потянула Улю в дом. Под оленьими шкурами, конечно, тепло, но когда долго мчишь на нартах, мороз всё равно достаёт.
   Только они вошли в просторную прихожую, как где-то над головой закатился в неудержном разливе звонок. Уля испуганно втянула голову в плечи, попятилась.
   - Не бойся, - сказала Нелё, - это звонок. Ну, бубенцы. У старших кончился урок.
   Уля посмотрела вверх, надеясь увидеть там с десяток могучих оленьих голов - ведь только они могли так отчаянно трясти бубенцами, - но никаких оленей не было. Был лишь гладкий потолок, белый-пребелый, как снег. Звонок оборвался сразу. И тотчас за дверью, в глубине этого большущего дома, послышались громкие голоса, топот. Дверь с треском распахнулась, и мимо Ули повалили одни за другими мальчишки, девчонки... Они что-то кричали друг другу на незнакомом Уле языке, хватали с железных крючков пальто, шапки и вылетали на улицу. Уля зажмурилась. Столько ребят! Это, наверно, и есть большой город, который она видела только на картинке, - раз так много народу! Наружная дверь не успевала закрываться, и в неё клубами вкатывался морозный воздух.
   - Где тут новенькая? - вдруг спросил кто-то по-ненецки.
   Уля подняла глаза. К ней подходила невысокая худенькая девушка, такая молодая, что Уля подумала: может, тоже школьница? И весёлая. Улыбнулась Уле, будто хотела сказать: "Ничего страшного. Это хорошо, когда много народу".
   - Это наша учительница, Раиса Нельчевна, - шепнула Нелё.
   - Давай знакомиться, - сказала Раиса Нельчевна. - Тебя как зовут? И не прячь лицо, а то я и глаз-то твоих не вижу.
   - Её Уля зовут, это моя подружка, - ответила Нелё.
   - Вот и чудесно, - обрадовалась Раиса Нельчевна, - вместе вам не будет скучно, правда? А как твоя фамилия?
   - Лырмина, - опять подсказала Нелё.
   - И я Лырмина, Тая Лырмина, - сказала маленькая девочка у окна. Она рисовала там что-то пальцем на стекле.
   - И я Лырмин, - засмеялся большой мальчишка, - вот сколько здесь Лырминых!
   А Уля молчала.
   - Раиса Нельчевна, это она здесь такая, - заволновалась Нелё, - а дома она бедовая. Мы с ней в тундру далеко-далеко ходили, волка видели, я испугалась, а она не испугалась. Верно, Уль?
   - Я знаю, она смелая девочка, - сказала Раиса Нельчевна. - Она и тут вовсе не испугалась. Ну, пойдёмте в столовую. Ты, наверно, проголодалась. Снимай парку*.
   _______________
   * П а р к а - женская верхняя меховая одежда.
   Раиса Нельчевна откинула Улин капюшон.
   - А волосы у тебя длинные, такие и расчёсывать-то трудно.
   "Вовсе и не трудно, - подумала Уля, - мама хорошо расчёсывала. И песенку напевала..."
   Они пошли по длинному коридору. Из боковой двери неожиданно вышел Улин отец и вместе с ним высокий, седоватый и, как Уле показалось, с сердитыми бровями человек. Это ей только сначала так показалось, потому что человек этот - Пётр Николаевич, директор школы, - посмотрел на Улю дружески и сказал ей, как старой знакомой:
   - Ну вот и Уля приехала. Здравствуй!
   Они и правда были знакомы. Уля вдруг узнала его, хотя и видела Петра Николаевича всего один раз и то издалека, там, у себя, на Данилкиной речке. Только ей не очень приятно было об этом вспоминать.
   - Дочка, дочка моя, однако, - закивал Улин отец.
   - Помню, - покачал головой Пётр Николаевич. - Сколько я тебя тогда по тундре кликал? - Он посмотрел на Улю. - Что ж не выходила?
   Уля так и не поняла: очень сердится на неё Пётр Николаевич за то, что она так долго не приезжала, или не очень? Наверно, не очень. Вот так же мама всегда смотрит на братишку Вовку, когда он что-нибудь натворит, - не ругает, не бранит, а только головой качает: мол, что с него взять маленький, ничего не понимает.
   Да, так же думал сейчас и Пётр Николаевич. Есть ещё родители, которые неохотно отпускают детей в нулевой класс. Жалеют: малы, мол. Не понимают, как этим малышам надо пораньше научиться говорить по-русски. Ведь все уроки в школе идут на русском языке. А они пока знают только свой, родной - кто ненецкий, кто долганский, кто нганасанский, эвенкийский, им и сговориться-то между собой порою трудно бывает. Своего письменного языка у всех этих народностей нет, откуда ему было взяться, если деды и прадеды нынешних северных ребятишек всю жизнь кочевали по тундре с оленьими стадами, а сказки свои - их много - передавали из уст в уста.
   По коридору туда-сюда бежали ребята с учебниками в руках. Книжки уже перестали для них быть чужими и непонятными.
   Уля крепко держала Нелё за руку. А Нелё и рада. Ей приятно было показывать подружке школу, она ведь здесь уже всё знала.
   - Тут старшие учатся. У них знаешь что есть? Глобус, вот что! А это наш класс. А мы хором умеем петь!
   Потом учила Улю мыть руки под рукомойником. Он большой, вниз торчит целый ряд железных палочек, чтобы много ребят могли сразу умыться. Любую толкнёшь кверху - польётся вода.
   Потом они обедали. Обед был вкусный, хотя непохож на мамин, например из мороженой строганины*. Только лавровый лист Уле не понравился. Она выудила его из тарелки и попробовала разжевать. Тут же обиженно выплюнула - кто ест такую невкусную траву?!
   _______________
   * С т р о г а н и н а - тонко наструганное мороженое мясо или рыба.
   - Не надо пить через край тарелки, - подошла к ней Раиса Нельчевна, смотри, ложкой ведь лучше, держи её вот так. - И показала.
   Уле всё было неудобно. И есть ложкой. И сидеть на лавке. И даже смешно было смотреть на других, как у них ноги висели, словно рыбины на ветале*. Уля всё поджимала то одну ногу, то другую... Дома-то как хорошо сидеть на оленьих шкурах, поджав под себя обе ноги!
   _______________
   * В е т а л а - деревянные жерди, на которых вялят рыбу.
   - А ты садись, как привыкла, - пришла и на этот раз к ней на помощь Раиса Нельчевна.
   - Я тоже раньше не умела, - сказала Нелё. - А теперь...
   И она ловко, как надо, уселась на лавке.
   Потом, когда вышли на улицу, олени по-прежнему стояли возле дома. А отца возле них не было. Уля тянула шею, искала его глазами... Но её вдруг заторопили - надо скорее идти в баню.
   В бревенчатом домике было тепло и парно. Приятно пахло мокрым деревом. Улю посадили на лавку и - раз-два - подстригли, подровняли волосы. Уля потрогала и вздохнула - волосы стали короткими и какими-то колючими.
   Там, где мылись, стояла душная жара. Ребята плескались, гремели железными тазиками. Голоса и весь этот шум не улетали на улицу, а толкались о мокрые стены, потолок, потому всё здесь так и гудело. Вода была и холодная, и горячая - как тебе нравится.
   Улю мыли, тёрли чем-то шершавым, обливали водой, опять намыливали. Она только успевала поворачиваться. А жарко как! Уля никогда в жизни не попадала в такую жару. Всё тело горело. А потом стало легко, приятно.
   Нелё, рассмеявшись, плеснула на неё из тазика, Раиса Нельчевна полила её как следует из большого таза, и мытьё кончилось.
   На лавке, где они раздевались, Улиных меховой рубашки и штанов не оказалось. Нелё пододвинула к ней кучку какой-то одёжки. Уля покачала головой. Она вовсе и не собиралась одеваться в чужое.
   - Твою старую одежду отец увезёт домой, - сказала Раиса Нельчевна.
   Уля впервые в упор посмотрела на Раису Нельчевну и крикнула звонким, упрямым голосом, так, что все обернулись:
   - Не отдам! Это мама мне сшила!
   И, как была, голышом, бросилась к выходу. Так быстро, что никто не успел её остановить. Толкнула дверь и выскочила в холодные сени, где на полу лежал снег. Ну и что, она снега не боялась! Ещё бы секунда, и Уля выскочила бы на улицу, на мороз. Но тут подоспела старушка банщица, увидев беглянку, ахнула:
   - После пара-то! Ах ты глупая!
   И, подхватив, мигом внесла её обратно в раздевалку.
   Уля больше не ершилась, только поглядывала на всех с обидой.
   Раиса Нельчевна стала быстро одевать её.
   - Ну что ж ты упрямишься, - говорила она. - Смотри, какое красивое платье, все девочки в таких ходят.
   Уля молчала. "Совсем и не красивое, как они не понимают?! удивлялась она. - Мама мне сшила из самой мягкой, самой тёплой шкурки пыжика, молодого олешка, - рубашку и штаны, вот они-то красивые!"
   Нелё уже надела своё коричневое школьное платье. Повернулась в одну, в другую сторону - всё ладно. Подошла к Уле. Пригладила складки на Улиной юбочке, расправила ей воротничок. На минутку задумалась, даже губу закусила: что бы ещё придумать? И вдруг сообразила. Достала из кармашка бусы, посмотрела на них - вон какие красивые! - и надела Уле на шею.
   - Носи.
   Бусы были из красного бисера, а кое-где из синего. Нелё их сама нанизала, ещё летом. Она потянула Улю к зеркалу.
   - Посмотри. Верно, красивые?
   Дома у Улиной мамы было зеркальце, маленькое, круглое. Уля любила в него смотреться. Но в нём можно было увидеть только нос и глаза. Здесь зеркало было громадное, больше Ули ростом. Уля глянула и ничего сперва не поняла. Нет, видно-то было очень хорошо. Вон сбоку стоит Нелё и прихорашивается. А рядом с Нелё - совсем незнакомая девочка, с короткими, не очень послушными волосами, в таком же, как и у Нелё, платье. На шее у девочки бусы. Кто же это? Неужели это она, Уля?..
   А Нелё - там, в зеркале, - повернулась к той девочке, поцокала языком и сказала:
   - О, бэй! - А потом по-русски: - Хорошо!
   Уля посмотрела на ту Нелё, в зеркале, потом на Нелё, что рядом, потом опять на девочку с бусами... И, улыбнувшись ей, тоже сказала:
   - О, бэй!
   НА ДАНИЛКИНОЙ РЕЧКЕ
   Наконец-то кончился этот невероятно длинный для Ули день. Спать её положили рядом с Нелё, только на другой кровати. Простыни, подушки белые-белые, гладкие и холодные, словно снежный сугроб. Уля попробовала свернуться комочком - неудобно, сунула голову под подушку - тоже неудобно. Дома-то она сейчас бы легла на оленьи шкуры и укрылась бы оленьей шкурой. А главное - не одна. Под боком у неё возились бы сестрёнка, братик, спорили бы, кому куда лечь, и, угомонившись, сразу бы уснули. А во сне они совсем смирные. Как далеко они сейчас! А она - тут, совсем одна. Зачем только придумали эту школу?! И зачем спать кладут поврозь?
   Уля села в кровати, обхватила колени руками. В спальне тихо. Все девочки спят. И Нелё спит. А может, только притворяется? Вон кровать её скрипнула...
   Уля тихонько слезла на пол и так же тихонько заползла к Нелё под одеяло. Нелё, видно, обрадовалась и сразу подвинулась, уступая место. Возле Нелё тепло. И так хорошо стало, почти как дома. Уля подложила ладошку под щёку и глубоко-глубоко вздохнула.
   Нелё приподняла голову.
   - Ты мою маму видела? - шёпотом спросила она.
   Уля не ответила.
   - Спит! - удивилась Нелё. - Только легла и уже спит.
   У Нелё глаза никак не хотели закрываться. Это потому, что Уля из дома приехала. И Нелё сразу вспомнила всех своих. Что-то мама с отцом сейчас делают? Наверно, сидят у жаркой печки. Мама, может, режет острым ножом сыромятную кожу на узенькие полоски, а отец плетёт из них новый маут*, он давно собирался. А думают, наверно, о ней. И сестрёнки думают и всё спрашивают: когда Нелё приедет?
   _______________
   * М а у т - длинный ремень с петлей на конце для ловли домашних оленей.
   "Скоро. Спите", - отвечает мама.
   И, помолчав немного, наверно, говорит отцу:
   "Надо, однако, съездить в школу, проведать нашу старшую".
   Отец долго молчит, а потом, наверно, говорит:
   "Надо, однако".
   "Конечно, надо", - думает Нелё. И вспоминает, как хорошо было летом, когда все они жили вместе...
   У отца тогда болела нога, и он не ушёл с оленьим стадом далеко к морю, а остался рыбачить вместе с Улиным отцом.
   Все они поплыли по Данилкиной речке. Плыли долго-долго, от посёлка уплыли за тридевять земель, а когда выбрали хорошее место, остановились.
   Улин отец поставил свой чум на одном берегу реки, а они - на другом. Мама-то и ребята очень хотели жить рядом с Лырмиными. Рядом-то веселее. Но отец сказал: "У меня от шума голова раскалывается". А какой шум от одного чума-то? А до какого-нибудь ещё чума или посёлка иди хоть день, хоть два, хоть три - не дойдёшь. Так они и жили всё лето - друг против друга, через речку.
   Выйдет, бывало, мама на край берега и кричит Улиной маме:
   - Вэрковна, нет ли у тебя чаю на заварку? У меня куда-то запропастился.
   - Есть! - отвечает Мария Вэрковна.
   Отсыплет чаю в лопух, положит туда камешек для тяжести, завернёт и бросит через речку. Данилкина речка не широкая, только глубокая.
   А то напечёт мама лепёшек и снова кричит:
   - Вэрковна, попробуй, каких я лепёшек напекла!
   Размахнётся и бросит - одну, другую, третью... Мария Вэрковна только успевает на лету подхватывать.
   - Зачем так много? - кричит она.
   - Пусть и ребята попробуют.
   Потом мамы стоят у реки долго-долго, всё говорят, никак наговориться не могут.
   - Слышала, скоро станут детей в школу забирать! - кричит Нелёна мама. - Ты отдашь свою?
   - Нет, - отвечает Улина мама, - не отдам. А кто бакарики* будет чинить детям?
   _______________
   * Б а к а р и к и - специальный вид обуви у жителей Севера.
   - Я тоже свою не отдам. Пусть берут малых, бесполезных, а старшую не отдам.
   Нелё и Уле тоже скучно поврозь. И они тоже подбегут к речке и кричат:
   - Ты что делаешь?
   - Ничего. А ты что?
   - Я тоже ничего.
   - Давай вместе...
   - Давай.
   - Смотри, какую я парку для куклы сшила! - кричит Уля и размахивает куклиной одёжкой. - Давай меняться на пёстрый платок.
   Парка красивая, бисером расшита, даже через речку видно, как она блестит. Кинулась Нелё в чум за платком, а мама говорит:
   - Не дам платок, в чём в школу поедешь?
   Вот тебе и раз! То грозилась, что не пустит в школу, а то: в чём поедешь?
   Случалось им иногда и вместе играть. Это если отец дома и лодка на привязи. Посадит тогда Нелё в неё сестрёнок, сама за вёсла - и на ту сторону. Там, за чумом, среди мха и ярких тундровых цветов лежал большой плоский камень. Откуда он взялся так далеко от берега, никто не знал - ни мама, ни отец. Мария Вэрковна говорила: "Знамо дело, с неба упал". Этот камень был у ребят катером, который приходил за добытой рыбой.
   Капитаном всегда был Вовка, Улин братишка. Он крепко топал ногами по камню - это стучал мотор катера, - потом, надув щёки, гудел: "У-у-у-у-ууу!" - и только после этого кричал:
   - Э-э-э, на берегу-у! Рыба есть?
   - Есть, есть, - отвечали ему.
   - Много?
   - Много.
   И все начинали бегать вокруг камня, суетились, как суетятся всегда взрослые, когда приходит настоящий катер.
   - Смотри, капитан, какие язи, лини, щуки!
   Все протягивали ему прутики, палочки.
   - Недомерки, - сердился Вовка, - подчирки. Зачем ловите таких?
   - Нечаянно.
   - Поймал нечаянно - пускай в реку, пусть живут.
   - Ладно, - соглашались "рыбаки". - А хлеб, чай, сахар, табак у вас есть?
   - Есть. Ларёк богатый приехал.
   Вовка важно шмыгал носом и раскладывал "товар" - разные камешки, ветки.
   - Иван, давай мне десять буханок хлеба, десять плиток чая, пять кило сахару и три платья для бабы.
   - А мне сапоги резиновые, - прорывалась без очереди Зойка, младшая сестрёнка Нелё, - длинные, для рыбалки.
   - И мне длинные, - требовала Вовкина и Улина сестрёнка Юлька.
   Весело шла торговля. Вовка получал деньги (простые бумажки) за "товар", а потом раздавал их назад - платил за рыбу.
   ...Осенью к ним, на Данилкину речку, прилетел вертолёт. Нелё сидела и чистила большого сига - мама велела, - когда послышался стрекот мотора. Прямо с рыбиной в руках она взбежала на косогор - посмотреть.
   Вертолёт! Вот он - ближе, ближе... Сейчас пролетит мимо! А вертолёт вдруг остановился, повис в воздухе. Только крылышки на спине всё крутятся. Потом потихоньку стал спускаться. И сел.
   Мама, отец, сестрёнки выбежали из чума. Маленькая - Настя спряталась за маму. А Зойка - за чум и выглядывала оттуда. Только когда вертолёт замолк, все кинулись к нему. Все, кроме Нелё. У неё в руках была эта рыбина, и, раз прилетели гости, надо было поскорее почистить и пожарить её, чтобы угостить.
   Из вертолёта по висячей лесенке спустилась Елизавета Прокопьевна председатель поселкового Совета, полная, в расшитой парке и красивом платке, а следом за ней незнакомый тогда Нелё мужчина - сразу видно, что русский, потому что на нём ничего мехового не было: пальто и резиновые сапоги. Это был директор школы Пётр Николаевич - так сказала Елизавета Прокопьевна. И ещё она сказала, что прилетели они за ребятами, чтобы отвезти их в школу.
   - Старшую не отдам, - тут же сказала мама, - у неё ума ещё нет. Бери малых.
   - Малым надо подрасти, - улыбнулся Пётр Николаевич, поглядев на ребят. - Им ещё рано учиться.
   - А старшая мне помощница. Как я без неё обойдусь?
   Мама сердилась. Зато отец был рад гостям. Он тут же пригласил их в чум.
   - Школа-то хорошо, - соглашался он, - учёный человек - умный человек.
   Отец говорил с гостями и по-ненецки и по-русски. Он хоть и не очень хорошо, но знал русский, и ему было приятно показать это.
   - Однако, много ли ещё летать-то вам? - спрашивал он.
   - Много, - отвечал Пётр Николаевич, - со всей тундры ребят собираем.
   Все уселись на оленьих шкурах и продолжали разговор. Нелё торопилась, чистила рыбу и думала: почему отец так мало учил её разговаривать по-русски? Сейчас она бы всё понимала!
   Мама то входила в чум, то выходила. Перекидывала какие-то вещи. Нелё успела увидеть пёстрый платок. Вон оно что! Значит, мама собирает её в школу.
   На той стороне все Лырмины тоже высыпали на берег. И во все глаза глядели на вертолёт.
   - Э-эй, Нелё! - крикнула Мария Вэрковна. - Это зачем к вам прилетели, знаешь?
   - Знаю, - ответила Нелё. - Нас с Улей повезут в школу, учиться.
   - В школу? - встревожилась Мария Вэрковна.
   Тут же подозвала Улю, стала ей что-то говорить, говорить... Уля кивнула и побежала в тундру. Нелё хотела крикнуть: зачем? Но тут мимо неё прошла мама и сказала:
   - Умная-то девочка давно бы убежала куда-нибудь и спряталась...
   Так вот куда Уля убежала - оказывается, прятаться. "А зачем? В школе-то научат и читать и писать, - подумала Нелё и сразу решила: - Не буду прятаться!"
   Скоро гости вышли из чума, сели в лодку и переплыли к Лырминым. Они долго там беседовали, что-то объясняли Улиной маме, потом все пошли искать Улю. Кричали, звали её... Но Уля притаилась где-то в непролазных зарослях тальника - они по берегу далеко тянутся, - так и не вышла.
   Гости вернулись огорчённые.
   - Жалко девочку, - сказал Пётр Николаевич, - плохо без школы.
   У Нелё сиг уже вовсю шипел на сковороде. Все хвалили её. Мама была горда - вот какая она у меня хозяйка-то.
   Но надо было уже торопиться. Елизавета Прокопьевна сказала, что им надо лететь ещё и за другими ребятами. Нелё тихонько встала, счистила с одежды прилипшие рыбьи чешуйки, сбежала к речке, умылась. Мама пригладила ей волосы, повязала тот самый, красивый пёстрый платок. Нелё замерла. Поправила платок получше. С другого берега все смотрели на Нелё. Она помахала им на прощание.
   Отец, мама, сестрёнки проводили Нелё до самого вертолёта. Пётр Николаевич положил ей руку на плечо:
   - Ну, давай садиться.
   И тут Нелё стало очень страшно. Как же она оставит всех своих, их чум, Данилкину речку?! Она обернулась. Сестрёнки удивлённо глядели по сторонам, они ещё ничего не понимали. Мама стояла пригнувшись, качала головой и не сводила с неё глаз.
   Нелё захотелось подбежать к маме, крикнуть: "Никуда я не полечу!" Но тут подошёл отец и сказал:
   - Однако, на вертолёте полетишь, дочка. Вертолёт - шибко быстрый летучий олень.
   Пётр Николаевич подхватил её на руки, поднял высоко - и вот она уже в вертолёте.
   А там уже сидели на лавке две девочки и один мальчик. Они не обратили на неё никакого внимания, потому что играли в "нямтко" - палочки: кто больше, кто ловчее их поймает. Палочки так и взлетали в воздух. Нелё хорошо знала эту игру. Она села рядом и стала смотреть.
   - В первый класс? - повернулся к ней мальчишка.
   - Не знаю, - сказала Нелё.
   Вертолёт вдруг ужасно громко затрещал. Стены, лавка, пол затряслись изо всех сил. Нелё крепко схватилась за что-то твёрдое. Ой, сейчас все полетят кувырком! Зачем она не спряталась, не убежала? Наверно, мама правильно сказала, что у неё ума ещё нет.
   Но никто кувырком не полетел. Нелё взглянула на девочек. Они даже ни за что не держались. Бросили игру и смотрели в окошко. Значит, не так уж и страшно. Нелё разжала пальцы. Ей тоже захотелось посмотреть, что там видно.
   Оказывается, они уже летели и всё осталось внизу. Вон Данилкина речка, все камешки на дне видны. Улин чум, из верхушки дым идёт. Вовка бежит, руками размахивает. А где же их чум? Вон же, сбоку. Вон мама... отец... Вверх смотрят. И уже пропали... Внизу только Данилкина речка. Прибрежный тальник почему-то низеньким стал, как ягель. Как там Уля только спряталась?