Страница:
Коннор выдавил слабую улыбку. Ее слова как бальзам согрели его душу и изгнали глубокое отчаяние, угрожавшее поглотить его. В конце концов, он не одинок, утешал он себя. У него есть любящая жена и ребенок.
— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — прошептал он, только сейчас понимая, как ему повезло, что есть человек, который любит его, которому он по-настоящему дорог. А если бы ему пришлось пройти через это испытание одному?
— Конечно, я буду здесь. — Кортни наклонилась и поцеловала его в щеку.
Коннор протянул руку и погладил ее мягкие волосы.
— Я рад. — Он успокоился и, желая утешить ее, сказал:
— Не волнуйся, Кортни. Все будет в порядке.
Кортни улыбалась ему, пока его не вывезли из палаты. Потом она спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
Глава 8
Глава 9
— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — прошептал он, только сейчас понимая, как ему повезло, что есть человек, который любит его, которому он по-настоящему дорог. А если бы ему пришлось пройти через это испытание одному?
— Конечно, я буду здесь. — Кортни наклонилась и поцеловала его в щеку.
Коннор протянул руку и погладил ее мягкие волосы.
— Я рад. — Он успокоился и, желая утешить ее, сказал:
— Не волнуйся, Кортни. Все будет в порядке.
Кортни улыбалась ему, пока его не вывезли из палаты. Потом она спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
Глава 8
Неделя после автокатастрофы была самой страшной в жизни Кортни. Она постоянно лгала, хотя прежде испытывала отвращение к обману. Она рисковала, хотя до этого всегда стремилась к безопасности и спокойствию. Ее жизнь стала одним сплошным противоречием — и никогда не была такой… замечательной!
Коннор думал, что она его жена, и хотел, чтобы она все время проводила с ним. Его лицо светлело, когда она была рядом, он был таким любящим, предупредительным, заботливым. Они пользовались тем, что в больнице были свободные часы посещений, и проводили все дни и большую часть вечеров вместе. Сара почти всегда была с ними, и они по очереди кормили ее. Кортни была убеждена, что он заботится о ребенке с таким же наслаждением, как и она сама. Он гордо показывал девочку медсестрам, называя ее своей дочкой.
Его амнезия оставалась загадкой. За несколько дней многосторонних исследований и наблюдений врачи не смогли найти ее причину. Никаких повреждений мозга обнаружено не было. Его общая память осталась прекрасной: он сохранил все свои интеллектуальные способности и мог общаться с окружающими как все обычные люди. Его физическое здоровье тоже не пострадало, даже головные боли прекратились.
Поскольку повреждение мозга было исключено, доктор Аммон, нейропсихиатр, обследовавший Коннора, предложил другую теорию.
Он считал, что у Коннора избирательная амнезия, расщепление личности, состояние, спровоцированное ударом по голове, при котором долго подавляемые эмоции временно отключили перегруженное сознание.
Когда он изложил все это Кортни и Уилсону Ноллеру, их глаза остекленели от длинной, полной специальных терминов речи доктора.
— Прекратите свою научную болтовню и объясните по-человечески, — рявкнул Ноллер.
— Когда происходит расщепление личности, сознание частично отключается, — объяснил доктор, обращаясь к Кортни и игнорируя замечание Ноллера. — Это непроизвольное временное психологическое бегство от реальности. В этом случае я считаю, что катализатором послужило то, что вы удочерили девочку. Мечта иметь ребенка наконец осуществилась, но не через его собственную сексуальную потенцию. Это подтверждается тем фактом, что, когда мистер Коннор пришел в сознание и ему напомнили о ребенке, он спросил свою жену, родила ли она.
Кортни и Ноллер скептически смотрели на доктора, никак не комментируя его речь.
Однако доктор Аммон, казалось, не обращал внимания на недостаток поощрения со стороны своих слушателей.
— Родила! — продолжал он с энтузиазмом. — Это просто классический случай из учебника. Его мозг пока заблокирован. Но память вернется, когда подсознание наконец смирится с болезненной реальностью.
— Сколько тумана напустили! — возмущенно проговорил Ноллер. — «Почему вы, психиатры, всегда зацикливаетесь на сексе?
Но Кортни подумала, что это совсем неплохая теория. Только к случаю Коннора она не подходит. Она снова испытала угрызения совести оттого, что позволила врачам поверить в рассказы Ноллера об их вымышленном браке. Однако, размышляя над объяснением доктора, она пришла к выводу, что его теория в чем-то все же может объяснить поведение Коннора. Перед катастрофой Ноллер и Коннор разговаривали о Ричарде Тримэйне, и именно этот разговор мог послужить катализатором. Теперь Коннор ничего не помнит ни об одном из своих отцов и потому чувствует себя счастливым, его цинизм и ожесточенность исчезли. Так что, возможно, она рассуждает правильно.
Что касается Коннора, он думал только о том, как выбраться из больницы. Он убеждал докторов, что его память вернется, как только он сможет нормально жить с женой и ребенком. Каждый вечер, когда приемные часы заканчивались и он провожал Кортни к лифту, неся Сару на руках, он целовал их обеих и говорил, как сильно хочет уйти с ними.
И каждую ночь Кортни беспокойно металась на огромной кровати в пансионе миссис Мейсон, с ужасом представляя, что случится, когда память к нему вернется. Она не смела открыть правду Коннору, поскольку Уилсон Ноллер приезжал каждый день из Вашингтона навещать его. Однако прошлой ночью Кортни заставила себя признать истину: она использует Ноллера как предлог, потому что не хочет открыть Коннору правду и положить конец их «браку».
А если память к Коннору не вернется никогда? Она попыталась загасить искру надежды, появившуюся при этом предположении. Так нельзя, упрекнула она себя. Это эгоистично и несправедливо. Коннор должен знать правду. Но она была совершенно уверена, что, когда память вернется к нему, он бросит ее и Сару и обратится к своей глупой работе и бесчисленным любовным связям. И ей никак не удавалось подавить разочарование, которое она чувствовала от такой перспективы…
Двери лифта с шумом распахнулись, и Кортни с Сарой, пристегнутой к детскому автомобильному сиденью, вошли в больничный коридор. Большой пластиковый пакет и сумка с пеленками болтались на руке Кортни, ударяя по ногам при каждом шаге. Палата Коннора была в середине коридора. Подняв глаза, Кортни увидела, что он направляется к ней.
На нем была синяя пижама, которую она нашла в его чемодане и принесла ему, и шелковый темно-синий халат, подарок Уилсона Ноллера. Коннор выглядел прекрасно, он совершенно не был похож на больного. Он помахал ей рукой, расплываясь в улыбке.
У Кортни перехватило дыхание. Когда он так улыбался, у нее замирало сердце, кружилась голова и хотелось то плакать, то смеяться.
— Я вижу, ты с утра ходила по магазинам. — Коннор поцеловал ее в щеку. Он взял ребенка и громоздкое сиденье, наклонился и коснулся губами маленького лобика Сары.
Кортни копалась в своих сумках, пока они шли в его комнату.
— Здесь есть чудесный детский магазин. Я кое-что купила для Сары. — Она вытащила изящный купальник в цветочек и чепчик, желтый фартук с уткой-аппликацией и восхитительное синее платьице, не купить которое было просто невозможно. — Я купила все на два размера больше, чем она носит сейчас, так что летом будет в самый раз.
Летом… У Кортни закололо сердце. Будет ли Коннор с ними летом? Увидит ли Сару в этих вещах? Возможно, нет.
Коннор вытащил ребенка из одеяла и стеганого комбинезончика и сухо заметил:
— Тебе не кажется, что она перекутана? В такой одежде можно пережить снежную бурю. Сейчас апрель, Кортни, не январь. Единственное, что я точно знаю, — это какое сегодня число. Доктора и медсестры упоминают его каждый раз, когда входят в мою палату, чтобы «сориентировать» меня во времени.
Кортни улыбнулась:
— Я знаю, что сегодня тринадцатое апреля, но утром, когда я вышла из дома, было холодновато.
Коннор взял Сару на руки, с улыбкой глядя в синие детские глазки.
— Ты теперь на десять фунтов легче, правда, Булочка?
Ребенок издал булькающий звук, и Коннор рассмеялся.
— Она говорит: «Спасибо, папочка!» — пояснила Кортни.
Ей нравилось смотреть, как Коннор играет с Сарой. Он прозвал ее Булочкой, потому что, по его словам, она такая же сладкая и мягкая, как булочка. У него было пристрастие к прозвищам. Кортни вспомнила, как он называл ее Цыганочкой с того самого момента, как они встретились. Она раздражалась, когда он называл ее так, но теперь осознала, как сильно ей хочется услышать это прозвище снова.
— Почему ты такая грустная? — Держа ребенка на одной руке, Коннор обнял Кортни за плечи. — Что случилось?
Надо быть осторожнее, напомнила она себе. Коннор все время следит за ней, почти не спуская с нее глаз, и замечает малейшие изменения в выражении ее лица, нюансы голоса.
Он начал массировать ей мышцы плеч.
— Я понимаю, как тебе тяжело, любимая. Проводить целые дни и вечера в больнице со мной, а потом по ночам вставать к ребенку.
— Я не возражаю, — запротестовала она. — Я прекрасно себя чувствую.
Но это были лишь слова. Она устала, устала неимоверно. Его ласковые пальцы действовали на нее расслабляюще, и, хотя Кортни знала, что должна бы отодвинуться от него, она не могла заставить себя пошевельнуться. То, что он делал, было так приятно.
— Ты очень мужественная и сильная, Кортни, — хрипло проговорил Коннор. — Не знаю, как бы я прожил эту неделю без тебя. Но пришло время передать мне бразды правления, позволить мне заботиться о тебе и ребенке, стать мужем и отцом, а не пациентом.
— О Коннор, — прошептала она. Если бы он и в самом деле был ее мужем! Она испустила слабый судорожный стон и положила голову на его сильную широкую грудь, уносясь, пусть ненадолго, в свои фантазии.
Его рука скользнула вниз по ее спине, разминая поясницу, затем легла на живот. На Кортни была легкая шелковая юбка, и тепло его ладони проникало сквозь тонкий материал. Острое жгучее наслаждение пронизало ее.
— Я думаю о тебе постоянно, — тихо сказал он, покрывая легкими поцелуями ее виски, волосы. — Я хочу тебя… хочу держать тебя в объятиях, целовать. Эти бессонные одинокие ночи…
Он прижал ее к себе, и она задохнулась от его близости.
— Я умираю по тебе, Цыганские глаза, — простонал он, покусывая мочку ее уха.
У Кортни закружилась голова так, будто она только что сошла с карусели.
— Ч-что?
— У тебя самые большие, самые прекрасные глаза, — сказал он тихо, гипнотизируя ее своими прикосновениями. — Странно, не правда ли? — усмехнувшись, сказал он. — Я знаю, что у цыган темные глаза, но понятия не имею о собственных родителях. Я знаю имя президента, но свое собственное узнал от других.
— Врачи полагают…
— Я не хочу говорить о врачах. Я устал от врачей, устал от этой больницы. Я хочу убраться отсюда сегодня же. Я хочу жить нормальной жизнью, — его рука замерла на ее груди. — Я хочу свою жену.
С безошибочной уверенностью его большой палец нашел ее сосок и начал сладострастно ласкать его. Кортни прижалась к нему и застонала.
Сара выбрала именно этот момент, чтобы напомнить им о своем присутствии. Коннор неохотно опустил руку.
— Похоже, у нас есть маленькая дуэнья, — сказал он, переключая все свое внимание на девочку.
— Я поменяю пеленки, она, кажется, промокла, — сказала Кортни, как в тумане, возвращаясь к своим сумкам. Руки и ноги отказывались ей повиноваться. — Давай погуляем по коридору, — предложила она, перепеленав ребенка. Она сильно нервничала, оставаясь наедине с Коннором. Все ее тело горело от желания, и ее мгновенная реакция на его ласки оставляла ее незащищенной и уязвимой.
Ситуация и так достаточно сложная, отчитала она себя. Добавлять секс в эту кашу так же рискованно — и безумно! — как бросать спичку в бочку с бензином. Ей нужно быть среди людей. Только в толпе она сможет чувствовать себя в безопасности и сохранять самообладание.
— Сара хочет показать медсестрам свои обновки, — проговорила Кортни неестественно высоким голосом. — Мы…
— Сара хочет спать, — прервал Коннор. Он положил ребенка на животик в белую плетеную колыбельку в углу комнаты. Ее принес Уилсон Ноллер в первый вечер пребывания Коннора в больнице.
— Она совсем не хочет спать. — Кортни подошла, чтобы взять девочку, но на этот раз Сара не пришла ей на помощь — ее глаза уже закрылись.
Кортни выпрямилась и повернулась. Коннор стоял прямо за ее спиной, так близко, что они почти соприкасались.
— Она спит, — ее голос дрожал. — Я… я думаю, что ее утомил наш утренний поход по магазинам.
— Похоже. — Коннор лениво улыбнулся, его голос был низким, чувственным. — Так что мы можем продолжить прямо с того места, где остановились…
Он обнял ее за талию и медленно притянул к себе.
Их взгляды встретились.
Кортни потянулась к нему. Она знала, что не должна. Она могла назвать множество причин, почему ей не следовало делать этого. Но здравый смысл вместе с осторожностью и сдержанностью исчезали, когда он смотрел на нее с таким жгучим желанием.
Ни один мужчина никогда не имел над нею такой власти, и это ее пугало. Он притянул ее еще ближе.
— Кортни… — он опустил голову и провел губами по ее лбу.
Ее глаза закрылись сами собой, и она почувствовала его легкие поцелуи на веках, щеках, подбородке. Как во сне, она медленно обвила руками его шею и запустила пальцы в его густые темные волосы.
Он накрыл ее рот своим, теплым, твердым и властным. Ее губы тут же раскрылись, и его язык проник во влажную глубину ее рта, лаская нежно и соблазнительно.
В ней забурлила страсть, и она прижалась к нему, крепче сжала его шею, сладострастно изогнувшись. Дрожа от нетерпения, она гладила его спину, еще больше возбуждаясь от сознания того, что он хочет ее. Так же сильно, как она его.
Коннор судорожно вдохнул, его поцелуй стал более требовательным, а руки потянулись к груди.
— Ты такая сладкая, — хрипло прошептал Коннор, пощипывая губами ее шею. — Такая соблазнительная и пылкая. И — моя! Моя любимая, моя жена, — добавил он гордо.
Ей хотелось раствориться в нем, ласкать, ласкать… Но его слова тревожно зазвенели в ее голове. Она слишком увлеклась своей ролью. Она совершенно определенно не его жена. Настоящему Коннору Маккею не нужна жена. У него аллергия на любые обязательства. И когда его память восстановится, он не назовет ее любимой. Он не простит обмана. Возможно, даже возбудит против нее уголовное дело за мошенничество!
Кортни нервно освободилась от его рук, повернулась к нему спиной и поправила одежду дрожащими пальцами.
— Коннор, я… мы…
— Не волнуйся, дорогая. — Он обнял ее за плечи и поцеловал в шею. — Я понимаю, что сейчас не время и не место. Я немного увлекся.
Он притянул ее, крепко прижал спиной к себе:
— Ты так действуешь на меня Кортни. Все мои инстинкты говорят мне, что так было всегда. И всегда будет, любовь моя.
Его слова, такие теплые, согрели ее. Она позволила себе роскошь расслабиться в его объятиях еще на несколько блаженных минут.
— Я кое-что купила для нас, — сказала она с несколько наигранной веселостью. Ей отчаянно не хотелось думать о чем-либо, кроме желания оставаться в его объятиях.
Она вытащила из сумки коробку с шашками.
— Поскольку ты такой ловкий картежник и все время меня обыгрываешь, мы попробуем кое-что другое. То, в чем я могу выиграть. Но должна предупредить, что я, сколько себя помню, выдающийся игрок в шашки.
— И ты надеешься воспользоваться своим преимуществом, чтобы одержать верх надо мной? — с вызовом заявил Коннор, так напомнив себя прежнего, что Кортни вздрогнула. — Я не думаю, что тебе удастся, милая. Начнем соревнование.
Они сыграли две партии, в одной выиграл он, в другой — она, и вели третью, решающую, когда палата стремительно заполнилась врачами и медсестрами. Вел отряд неутомимый Уилсон Ноллер.
Кортни внутренне сжалась. Она всегда нервничала в присутствии Ноллера, хотя Коннор общался с ним непринужденно, веря, что адвокат, как тот не уставал повторять, — «друг». Ноллер все время задавал вопросы о прошлом Коннора, детстве, работе, их браке, чтобы «встряхнуть» его память. Кортни отвечала, стараясь изо всех сил скрывать провалы, которых было так много, ведь она почти ничего не знала о жизни Коннора до момента их знакомства.
И, конечно, все, что она рассказывала об их браке, было чистым вымыслом. Она лгала так много, что постоянно боялась запутаться в паутине собственной лжи. Однако, как ни странно, она не испытывала подобного напряжения в те долгие часы, которые проводила с Коннором наедине. Не было неловкости, не было необходимости лгать. Он не задавал ей никаких вопросов ни о себе, ни об их прошлом. Как будто его жизнь началась заново в этой больничной палате, и он не интересовался тем, что было раньше.
Правда, Коннору было интересно узнать о ее жизни, и Кортни рассказывала ему о своей семье, о детстве, проведенном на военных базах по всему миру, о работе на телевидении, даже об отчаянных попытках Марка и Марианны усыновить ребенка. Он слушал внимательно и запоминал все, что она рассказывала.
И теперь, когда их уединение было нарушено вторжением медперсонала, Кортни с трудом подавила раздраженный вздох.
Уилсон Ноллер, как всегда, не заметил ее менее чем восторженного приема.
— Прекрасные новости! — воскликнул он с еще большим пылом, чем обычно. — Коннор, вы сегодня отправляетесь домой!
— Да, Коннор. Настал этот день, — подтвердил доктор Стэндиш. — Тринадцатое апреля. Мы отпускаем вас сегодня.
— Конечно, вы останетесь в Тенистых Водопадах еще на недельку, как и планировалось, пока будут оформлены бумаги Сары, — заливался Ноллер. — В любом случае Стэндиш должен еще понаблюдать за вами, прежде чем передать дело врачу из Вашингтона.
— Я могу уйти из больницы прямо сейчас? — переспросил Коннор. Он нашел руку Кортни и притянул ее к себе. — Это самые лучшие новости с тех пор, как я… хмм, трудно найти подходящее сравнение, когда твоей памяти одна неделя от роду.
Ноллер засмеялся.
— Но вы полностью сохранили свое чувство юмора. Вы настоящий мужчина, Коннор, я горжусь вами. И ваш отец тоже. Я каждый день сообщал ему о ваших успехах. Он хочет навестить вас. Вы не возражаете?
Коннор пожал плечами.
— Конечно, нет, а почему я должен возражать?
— Он хотел приехать, как только я рассказал ему о катастрофе, но я понимал, что вы захотите познак… встретиться… э… увидеться с ним вне больничных стен, — Ноллер с трудом нашел подходящее слово. — Он приедет к миссис Мейсон завтра в десять утра, если вас это устраивает.
Коннор кивнул:
— Устраивает.
— Я не думаю, что это удачная идея, — вставила Кортни, свирепо глянув на Ноллера. Будь Коннор в нормальном состоянии, он никогда бы не согласился на встречу, и Ноллер это прекрасно знал.
Она почувствовала, что все в комнате удивленно смотрят на нее, включая и Коннора. Теперь предстоит быстро найти удобоваримое объяснение, почему ее муж не должен встречаться со своим отцом.
— Мы не говорили об этом раньше, но между Коннором и его отцом в прошлом были несколько… ну… натянутые отношения. — Это некоторым образом соответствовало действительности. Господи, как же она ненавидит ложь! — Я думаю, нам следует отложить визит, пока Коннор станет… сильнее.
— Я уже достаточно силен, Кортни. Ты имеешь в виду, пока вернется моя память, — поправил ее Коннор. — Милая, все в порядке. Я уже понял, что у меня не очень хорошие отношения с семьей. Я видел, как ты настораживалась каждый раз, когда Уилсон спрашивал о ней. Я нарочно не задавал тебе никаких вопросов и заметил, что сама ты ничего не говоришь — чтобы не волновать меня, я уверен.
— О Коннор, — простонала Кортни. Разве он мог подумать иначе!
— Я ценю твои усилия защитить меня, дорогая, — он прижал ее к себе. — Но в этом нет необходимости. Я хочу увидеть отца. Поскольку я не помню, что между нами произошло, у меня есть возможность начать все заново. Он бы не сказал этого, если б помнил правду. Кортни была в этом уверена. Ее сердце бешено заколотилось.
— Коннор, я думаю, ты должен знать, что ваши разногласия несколько серьезнее, чем ты думаешь. Вы…
— То, что Коннор хочет начать все заново, — вмешался Ноллер, — очень разумно. Он здравомыслящий самостоятельный взрослый человек. Он может принимать собственные решения, и он их принимает.
— Как он может быть самостоятельным, если не помнит ничего, что было до аварии? — с вызовом спросила Кортни.
— Вы страстно защищаете мужа, и это чудесно, — попытался задобрить ее Ноллер. — Я счастлив, что у Коннора такая преданная жена. Но на этот раз ваша защита ему ни к чему. Ричард отчаянно жаждет увидеть сына, и Коннор согласен встретиться с ним. Это обязательно должно произойти.
— Но Коннора втянули в это обманным путем! — возразила Кортни. — И я…
— Да, чуть не забыл, — перебил ее Ноллер с широкой улыбкой. — У меня есть новости и для вас, Кортни: Замечательные новости. Помните, вы рассказывали мне о своем брате и его жене, мечтающих усыновить ребенка? Ну так вот, я не забыл об этом, потому что вы и Коннор очень много для меня значите, и я хочу помочь вам и вашим родственникам. Вы можете позвонить брату и сказать, что он станет отцом в течение этого месяца. Ко мне обратилась девушка, она ищет семью для своего будущего ребенка…
— Все еще злишься на Уилсона? — спросил Коннор.
— Да! — Кортни могла бы и не отвечать — ответ был написан у нее на лице.
— Он умеет убеждать, — усмехнулся Коннор. — Он, конечно, не сказал, но все было и так ясно: «Ваш брат получит ребенка, о котором они с женой так мечтают, если вы перестанете возражать против встречи Коннора с отцом».
— Это было так бесчестно! — воскликнула Кортни.
Они обедали в самом известном ресторане в городе, празднуя возвращение Коннора из больницы. Миссис Мейсон вызвалась посидеть с Сарой.
Коннор положил ладонь на руку Кортни.
— Дорогая, перестань волноваться. Я обещаю, что встреча с отцом меня не расстроит. Как это может случиться, если я совершенно его не помню?
Он и сам не знает, насколько прав, подумала Кортни, и амнезия здесь совсем ни при чем. С того самого момента, как Ноллер объявил о предстоящем визите Ричарда Тримэйна, она никак не могла решить, говорить или нет Кон-нору о том, что он никогда не встречался с этим человеком. Но, вспомнив слова доктора Аммана по поводу избирательной амнезии, она решила этого не делать.
Предположим, Коннор подсознательно хотел, чтобы Ричард Тримэйн признал его своим сыном. Травма, полученная при аварии, и последовавшая за ней амнезия предоставили ему идеальный шанс, и прошлое ожесточение теперь не стоит на пути.
«Когда подсознание наконец смирится с болезненной реальностью, сознательная память вернется», — сказал доктор Аммон.
Поможет ли этому знакомство с Ричардом Тримэйном? Казалось, что Коннор действительно хочет встречи с отцом. Не принесет ли Кортни больше вреда, чем пользы, если будет мешать?
— Просто все так сложно! — сказала она, больше для себя, чем для него. — Я хочу поступить правильно… — Она умолкла. Она сидит рядом с ним за уютным столиком на двоих, они держатся за руки, она обманом заставляет играть роль ее мужа — и смеет говорить о правильных поступках? Кортни встревоженно посмотрела на него. — Коннор, я не знаю, что делать, я всегда была честной и откровенной. Я никогда…
— Я хочу, чтобы ты перестала волноваться, — не дал договорить ей Коннор. Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев. — Ты делаешь все как нужно, малышка, перестань мучить себя.
Ей отчаянно хотелось последовать его совету, но не получалось.
— Ты не знаешь и половины всего, — упавшим голосом проговорила она. — Есть некоторые обстоятельства…
— Предполагается, что у нас праздник. Мы не собирались говорить о чем-либо более серьезном, чем меню, — снова прервал ее Коннор.
— Но, Коннор, я… Он сжал ее руку.
— Обещай, что не будешь говорить со мной, как врач с пациентом: «Как мы себя сегодня чувствуем?» и «Как мы поели?»
— Коннор, я боюсь, что ты…
— Что там у них в меню? Я буду рад чему угодно после больничных резиновых цыплят. Что ты хочешь на закуску?
Кортни заглянула ему в глаза.
— Ты намерен удержать меня от…
— Нытья в ситуации, которую ты не можешь контролировать, — он не отвел взгляд. — Да, Кортни, я намерен делать именно это.
И он успешно предотвращал все ее попытки обсудить их положение и его здоровье. Наконец она сдалась. Они болтали об обеде, о Саре, о теленовостях, о том, как ловко ему удается обыграть ее в карты, а ей его в шашки, так как ей все-таки удалось выиграть решающую третью партию. Коннор потребовал немедленно матча-реванша и расчертил на клетки бумажную салфетку.
После обеда, перед возвращением в пансион миссис Мейсон, он предложил прогуляться по городу. Держась за руки, они медленно шли по главной улице городка, останавливаясь перед витринами. Коннор был очарователен, забавен и внимателен, и Кортни не могла не отвечать ему тем же. Все это было очень похоже на ухаживание. Они шли, держась за руки, весело болтая и смеясь, и Кортни наконец признала, что по уши влюблена в Коннора Маккея.
Коннор думал, что она его жена, и хотел, чтобы она все время проводила с ним. Его лицо светлело, когда она была рядом, он был таким любящим, предупредительным, заботливым. Они пользовались тем, что в больнице были свободные часы посещений, и проводили все дни и большую часть вечеров вместе. Сара почти всегда была с ними, и они по очереди кормили ее. Кортни была убеждена, что он заботится о ребенке с таким же наслаждением, как и она сама. Он гордо показывал девочку медсестрам, называя ее своей дочкой.
Его амнезия оставалась загадкой. За несколько дней многосторонних исследований и наблюдений врачи не смогли найти ее причину. Никаких повреждений мозга обнаружено не было. Его общая память осталась прекрасной: он сохранил все свои интеллектуальные способности и мог общаться с окружающими как все обычные люди. Его физическое здоровье тоже не пострадало, даже головные боли прекратились.
Поскольку повреждение мозга было исключено, доктор Аммон, нейропсихиатр, обследовавший Коннора, предложил другую теорию.
Он считал, что у Коннора избирательная амнезия, расщепление личности, состояние, спровоцированное ударом по голове, при котором долго подавляемые эмоции временно отключили перегруженное сознание.
Когда он изложил все это Кортни и Уилсону Ноллеру, их глаза остекленели от длинной, полной специальных терминов речи доктора.
— Прекратите свою научную болтовню и объясните по-человечески, — рявкнул Ноллер.
— Когда происходит расщепление личности, сознание частично отключается, — объяснил доктор, обращаясь к Кортни и игнорируя замечание Ноллера. — Это непроизвольное временное психологическое бегство от реальности. В этом случае я считаю, что катализатором послужило то, что вы удочерили девочку. Мечта иметь ребенка наконец осуществилась, но не через его собственную сексуальную потенцию. Это подтверждается тем фактом, что, когда мистер Коннор пришел в сознание и ему напомнили о ребенке, он спросил свою жену, родила ли она.
Кортни и Ноллер скептически смотрели на доктора, никак не комментируя его речь.
Однако доктор Аммон, казалось, не обращал внимания на недостаток поощрения со стороны своих слушателей.
— Родила! — продолжал он с энтузиазмом. — Это просто классический случай из учебника. Его мозг пока заблокирован. Но память вернется, когда подсознание наконец смирится с болезненной реальностью.
— Сколько тумана напустили! — возмущенно проговорил Ноллер. — «Почему вы, психиатры, всегда зацикливаетесь на сексе?
Но Кортни подумала, что это совсем неплохая теория. Только к случаю Коннора она не подходит. Она снова испытала угрызения совести оттого, что позволила врачам поверить в рассказы Ноллера об их вымышленном браке. Однако, размышляя над объяснением доктора, она пришла к выводу, что его теория в чем-то все же может объяснить поведение Коннора. Перед катастрофой Ноллер и Коннор разговаривали о Ричарде Тримэйне, и именно этот разговор мог послужить катализатором. Теперь Коннор ничего не помнит ни об одном из своих отцов и потому чувствует себя счастливым, его цинизм и ожесточенность исчезли. Так что, возможно, она рассуждает правильно.
Что касается Коннора, он думал только о том, как выбраться из больницы. Он убеждал докторов, что его память вернется, как только он сможет нормально жить с женой и ребенком. Каждый вечер, когда приемные часы заканчивались и он провожал Кортни к лифту, неся Сару на руках, он целовал их обеих и говорил, как сильно хочет уйти с ними.
И каждую ночь Кортни беспокойно металась на огромной кровати в пансионе миссис Мейсон, с ужасом представляя, что случится, когда память к нему вернется. Она не смела открыть правду Коннору, поскольку Уилсон Ноллер приезжал каждый день из Вашингтона навещать его. Однако прошлой ночью Кортни заставила себя признать истину: она использует Ноллера как предлог, потому что не хочет открыть Коннору правду и положить конец их «браку».
А если память к Коннору не вернется никогда? Она попыталась загасить искру надежды, появившуюся при этом предположении. Так нельзя, упрекнула она себя. Это эгоистично и несправедливо. Коннор должен знать правду. Но она была совершенно уверена, что, когда память вернется к нему, он бросит ее и Сару и обратится к своей глупой работе и бесчисленным любовным связям. И ей никак не удавалось подавить разочарование, которое она чувствовала от такой перспективы…
Двери лифта с шумом распахнулись, и Кортни с Сарой, пристегнутой к детскому автомобильному сиденью, вошли в больничный коридор. Большой пластиковый пакет и сумка с пеленками болтались на руке Кортни, ударяя по ногам при каждом шаге. Палата Коннора была в середине коридора. Подняв глаза, Кортни увидела, что он направляется к ней.
На нем была синяя пижама, которую она нашла в его чемодане и принесла ему, и шелковый темно-синий халат, подарок Уилсона Ноллера. Коннор выглядел прекрасно, он совершенно не был похож на больного. Он помахал ей рукой, расплываясь в улыбке.
У Кортни перехватило дыхание. Когда он так улыбался, у нее замирало сердце, кружилась голова и хотелось то плакать, то смеяться.
— Я вижу, ты с утра ходила по магазинам. — Коннор поцеловал ее в щеку. Он взял ребенка и громоздкое сиденье, наклонился и коснулся губами маленького лобика Сары.
Кортни копалась в своих сумках, пока они шли в его комнату.
— Здесь есть чудесный детский магазин. Я кое-что купила для Сары. — Она вытащила изящный купальник в цветочек и чепчик, желтый фартук с уткой-аппликацией и восхитительное синее платьице, не купить которое было просто невозможно. — Я купила все на два размера больше, чем она носит сейчас, так что летом будет в самый раз.
Летом… У Кортни закололо сердце. Будет ли Коннор с ними летом? Увидит ли Сару в этих вещах? Возможно, нет.
Коннор вытащил ребенка из одеяла и стеганого комбинезончика и сухо заметил:
— Тебе не кажется, что она перекутана? В такой одежде можно пережить снежную бурю. Сейчас апрель, Кортни, не январь. Единственное, что я точно знаю, — это какое сегодня число. Доктора и медсестры упоминают его каждый раз, когда входят в мою палату, чтобы «сориентировать» меня во времени.
Кортни улыбнулась:
— Я знаю, что сегодня тринадцатое апреля, но утром, когда я вышла из дома, было холодновато.
Коннор взял Сару на руки, с улыбкой глядя в синие детские глазки.
— Ты теперь на десять фунтов легче, правда, Булочка?
Ребенок издал булькающий звук, и Коннор рассмеялся.
— Она говорит: «Спасибо, папочка!» — пояснила Кортни.
Ей нравилось смотреть, как Коннор играет с Сарой. Он прозвал ее Булочкой, потому что, по его словам, она такая же сладкая и мягкая, как булочка. У него было пристрастие к прозвищам. Кортни вспомнила, как он называл ее Цыганочкой с того самого момента, как они встретились. Она раздражалась, когда он называл ее так, но теперь осознала, как сильно ей хочется услышать это прозвище снова.
— Почему ты такая грустная? — Держа ребенка на одной руке, Коннор обнял Кортни за плечи. — Что случилось?
Надо быть осторожнее, напомнила она себе. Коннор все время следит за ней, почти не спуская с нее глаз, и замечает малейшие изменения в выражении ее лица, нюансы голоса.
Он начал массировать ей мышцы плеч.
— Я понимаю, как тебе тяжело, любимая. Проводить целые дни и вечера в больнице со мной, а потом по ночам вставать к ребенку.
— Я не возражаю, — запротестовала она. — Я прекрасно себя чувствую.
Но это были лишь слова. Она устала, устала неимоверно. Его ласковые пальцы действовали на нее расслабляюще, и, хотя Кортни знала, что должна бы отодвинуться от него, она не могла заставить себя пошевельнуться. То, что он делал, было так приятно.
— Ты очень мужественная и сильная, Кортни, — хрипло проговорил Коннор. — Не знаю, как бы я прожил эту неделю без тебя. Но пришло время передать мне бразды правления, позволить мне заботиться о тебе и ребенке, стать мужем и отцом, а не пациентом.
— О Коннор, — прошептала она. Если бы он и в самом деле был ее мужем! Она испустила слабый судорожный стон и положила голову на его сильную широкую грудь, уносясь, пусть ненадолго, в свои фантазии.
Его рука скользнула вниз по ее спине, разминая поясницу, затем легла на живот. На Кортни была легкая шелковая юбка, и тепло его ладони проникало сквозь тонкий материал. Острое жгучее наслаждение пронизало ее.
— Я думаю о тебе постоянно, — тихо сказал он, покрывая легкими поцелуями ее виски, волосы. — Я хочу тебя… хочу держать тебя в объятиях, целовать. Эти бессонные одинокие ночи…
Он прижал ее к себе, и она задохнулась от его близости.
— Я умираю по тебе, Цыганские глаза, — простонал он, покусывая мочку ее уха.
У Кортни закружилась голова так, будто она только что сошла с карусели.
— Ч-что?
— У тебя самые большие, самые прекрасные глаза, — сказал он тихо, гипнотизируя ее своими прикосновениями. — Странно, не правда ли? — усмехнувшись, сказал он. — Я знаю, что у цыган темные глаза, но понятия не имею о собственных родителях. Я знаю имя президента, но свое собственное узнал от других.
— Врачи полагают…
— Я не хочу говорить о врачах. Я устал от врачей, устал от этой больницы. Я хочу убраться отсюда сегодня же. Я хочу жить нормальной жизнью, — его рука замерла на ее груди. — Я хочу свою жену.
С безошибочной уверенностью его большой палец нашел ее сосок и начал сладострастно ласкать его. Кортни прижалась к нему и застонала.
Сара выбрала именно этот момент, чтобы напомнить им о своем присутствии. Коннор неохотно опустил руку.
— Похоже, у нас есть маленькая дуэнья, — сказал он, переключая все свое внимание на девочку.
— Я поменяю пеленки, она, кажется, промокла, — сказала Кортни, как в тумане, возвращаясь к своим сумкам. Руки и ноги отказывались ей повиноваться. — Давай погуляем по коридору, — предложила она, перепеленав ребенка. Она сильно нервничала, оставаясь наедине с Коннором. Все ее тело горело от желания, и ее мгновенная реакция на его ласки оставляла ее незащищенной и уязвимой.
Ситуация и так достаточно сложная, отчитала она себя. Добавлять секс в эту кашу так же рискованно — и безумно! — как бросать спичку в бочку с бензином. Ей нужно быть среди людей. Только в толпе она сможет чувствовать себя в безопасности и сохранять самообладание.
— Сара хочет показать медсестрам свои обновки, — проговорила Кортни неестественно высоким голосом. — Мы…
— Сара хочет спать, — прервал Коннор. Он положил ребенка на животик в белую плетеную колыбельку в углу комнаты. Ее принес Уилсон Ноллер в первый вечер пребывания Коннора в больнице.
— Она совсем не хочет спать. — Кортни подошла, чтобы взять девочку, но на этот раз Сара не пришла ей на помощь — ее глаза уже закрылись.
Кортни выпрямилась и повернулась. Коннор стоял прямо за ее спиной, так близко, что они почти соприкасались.
— Она спит, — ее голос дрожал. — Я… я думаю, что ее утомил наш утренний поход по магазинам.
— Похоже. — Коннор лениво улыбнулся, его голос был низким, чувственным. — Так что мы можем продолжить прямо с того места, где остановились…
Он обнял ее за талию и медленно притянул к себе.
Их взгляды встретились.
Кортни потянулась к нему. Она знала, что не должна. Она могла назвать множество причин, почему ей не следовало делать этого. Но здравый смысл вместе с осторожностью и сдержанностью исчезали, когда он смотрел на нее с таким жгучим желанием.
Ни один мужчина никогда не имел над нею такой власти, и это ее пугало. Он притянул ее еще ближе.
— Кортни… — он опустил голову и провел губами по ее лбу.
Ее глаза закрылись сами собой, и она почувствовала его легкие поцелуи на веках, щеках, подбородке. Как во сне, она медленно обвила руками его шею и запустила пальцы в его густые темные волосы.
Он накрыл ее рот своим, теплым, твердым и властным. Ее губы тут же раскрылись, и его язык проник во влажную глубину ее рта, лаская нежно и соблазнительно.
В ней забурлила страсть, и она прижалась к нему, крепче сжала его шею, сладострастно изогнувшись. Дрожа от нетерпения, она гладила его спину, еще больше возбуждаясь от сознания того, что он хочет ее. Так же сильно, как она его.
Коннор судорожно вдохнул, его поцелуй стал более требовательным, а руки потянулись к груди.
— Ты такая сладкая, — хрипло прошептал Коннор, пощипывая губами ее шею. — Такая соблазнительная и пылкая. И — моя! Моя любимая, моя жена, — добавил он гордо.
Ей хотелось раствориться в нем, ласкать, ласкать… Но его слова тревожно зазвенели в ее голове. Она слишком увлеклась своей ролью. Она совершенно определенно не его жена. Настоящему Коннору Маккею не нужна жена. У него аллергия на любые обязательства. И когда его память восстановится, он не назовет ее любимой. Он не простит обмана. Возможно, даже возбудит против нее уголовное дело за мошенничество!
Кортни нервно освободилась от его рук, повернулась к нему спиной и поправила одежду дрожащими пальцами.
— Коннор, я… мы…
— Не волнуйся, дорогая. — Он обнял ее за плечи и поцеловал в шею. — Я понимаю, что сейчас не время и не место. Я немного увлекся.
Он притянул ее, крепко прижал спиной к себе:
— Ты так действуешь на меня Кортни. Все мои инстинкты говорят мне, что так было всегда. И всегда будет, любовь моя.
Его слова, такие теплые, согрели ее. Она позволила себе роскошь расслабиться в его объятиях еще на несколько блаженных минут.
— Я кое-что купила для нас, — сказала она с несколько наигранной веселостью. Ей отчаянно не хотелось думать о чем-либо, кроме желания оставаться в его объятиях.
Она вытащила из сумки коробку с шашками.
— Поскольку ты такой ловкий картежник и все время меня обыгрываешь, мы попробуем кое-что другое. То, в чем я могу выиграть. Но должна предупредить, что я, сколько себя помню, выдающийся игрок в шашки.
— И ты надеешься воспользоваться своим преимуществом, чтобы одержать верх надо мной? — с вызовом заявил Коннор, так напомнив себя прежнего, что Кортни вздрогнула. — Я не думаю, что тебе удастся, милая. Начнем соревнование.
Они сыграли две партии, в одной выиграл он, в другой — она, и вели третью, решающую, когда палата стремительно заполнилась врачами и медсестрами. Вел отряд неутомимый Уилсон Ноллер.
Кортни внутренне сжалась. Она всегда нервничала в присутствии Ноллера, хотя Коннор общался с ним непринужденно, веря, что адвокат, как тот не уставал повторять, — «друг». Ноллер все время задавал вопросы о прошлом Коннора, детстве, работе, их браке, чтобы «встряхнуть» его память. Кортни отвечала, стараясь изо всех сил скрывать провалы, которых было так много, ведь она почти ничего не знала о жизни Коннора до момента их знакомства.
И, конечно, все, что она рассказывала об их браке, было чистым вымыслом. Она лгала так много, что постоянно боялась запутаться в паутине собственной лжи. Однако, как ни странно, она не испытывала подобного напряжения в те долгие часы, которые проводила с Коннором наедине. Не было неловкости, не было необходимости лгать. Он не задавал ей никаких вопросов ни о себе, ни об их прошлом. Как будто его жизнь началась заново в этой больничной палате, и он не интересовался тем, что было раньше.
Правда, Коннору было интересно узнать о ее жизни, и Кортни рассказывала ему о своей семье, о детстве, проведенном на военных базах по всему миру, о работе на телевидении, даже об отчаянных попытках Марка и Марианны усыновить ребенка. Он слушал внимательно и запоминал все, что она рассказывала.
И теперь, когда их уединение было нарушено вторжением медперсонала, Кортни с трудом подавила раздраженный вздох.
Уилсон Ноллер, как всегда, не заметил ее менее чем восторженного приема.
— Прекрасные новости! — воскликнул он с еще большим пылом, чем обычно. — Коннор, вы сегодня отправляетесь домой!
— Да, Коннор. Настал этот день, — подтвердил доктор Стэндиш. — Тринадцатое апреля. Мы отпускаем вас сегодня.
— Конечно, вы останетесь в Тенистых Водопадах еще на недельку, как и планировалось, пока будут оформлены бумаги Сары, — заливался Ноллер. — В любом случае Стэндиш должен еще понаблюдать за вами, прежде чем передать дело врачу из Вашингтона.
— Я могу уйти из больницы прямо сейчас? — переспросил Коннор. Он нашел руку Кортни и притянул ее к себе. — Это самые лучшие новости с тех пор, как я… хмм, трудно найти подходящее сравнение, когда твоей памяти одна неделя от роду.
Ноллер засмеялся.
— Но вы полностью сохранили свое чувство юмора. Вы настоящий мужчина, Коннор, я горжусь вами. И ваш отец тоже. Я каждый день сообщал ему о ваших успехах. Он хочет навестить вас. Вы не возражаете?
Коннор пожал плечами.
— Конечно, нет, а почему я должен возражать?
— Он хотел приехать, как только я рассказал ему о катастрофе, но я понимал, что вы захотите познак… встретиться… э… увидеться с ним вне больничных стен, — Ноллер с трудом нашел подходящее слово. — Он приедет к миссис Мейсон завтра в десять утра, если вас это устраивает.
Коннор кивнул:
— Устраивает.
— Я не думаю, что это удачная идея, — вставила Кортни, свирепо глянув на Ноллера. Будь Коннор в нормальном состоянии, он никогда бы не согласился на встречу, и Ноллер это прекрасно знал.
Она почувствовала, что все в комнате удивленно смотрят на нее, включая и Коннора. Теперь предстоит быстро найти удобоваримое объяснение, почему ее муж не должен встречаться со своим отцом.
— Мы не говорили об этом раньше, но между Коннором и его отцом в прошлом были несколько… ну… натянутые отношения. — Это некоторым образом соответствовало действительности. Господи, как же она ненавидит ложь! — Я думаю, нам следует отложить визит, пока Коннор станет… сильнее.
— Я уже достаточно силен, Кортни. Ты имеешь в виду, пока вернется моя память, — поправил ее Коннор. — Милая, все в порядке. Я уже понял, что у меня не очень хорошие отношения с семьей. Я видел, как ты настораживалась каждый раз, когда Уилсон спрашивал о ней. Я нарочно не задавал тебе никаких вопросов и заметил, что сама ты ничего не говоришь — чтобы не волновать меня, я уверен.
— О Коннор, — простонала Кортни. Разве он мог подумать иначе!
— Я ценю твои усилия защитить меня, дорогая, — он прижал ее к себе. — Но в этом нет необходимости. Я хочу увидеть отца. Поскольку я не помню, что между нами произошло, у меня есть возможность начать все заново. Он бы не сказал этого, если б помнил правду. Кортни была в этом уверена. Ее сердце бешено заколотилось.
— Коннор, я думаю, ты должен знать, что ваши разногласия несколько серьезнее, чем ты думаешь. Вы…
— То, что Коннор хочет начать все заново, — вмешался Ноллер, — очень разумно. Он здравомыслящий самостоятельный взрослый человек. Он может принимать собственные решения, и он их принимает.
— Как он может быть самостоятельным, если не помнит ничего, что было до аварии? — с вызовом спросила Кортни.
— Вы страстно защищаете мужа, и это чудесно, — попытался задобрить ее Ноллер. — Я счастлив, что у Коннора такая преданная жена. Но на этот раз ваша защита ему ни к чему. Ричард отчаянно жаждет увидеть сына, и Коннор согласен встретиться с ним. Это обязательно должно произойти.
— Но Коннора втянули в это обманным путем! — возразила Кортни. — И я…
— Да, чуть не забыл, — перебил ее Ноллер с широкой улыбкой. — У меня есть новости и для вас, Кортни: Замечательные новости. Помните, вы рассказывали мне о своем брате и его жене, мечтающих усыновить ребенка? Ну так вот, я не забыл об этом, потому что вы и Коннор очень много для меня значите, и я хочу помочь вам и вашим родственникам. Вы можете позвонить брату и сказать, что он станет отцом в течение этого месяца. Ко мне обратилась девушка, она ищет семью для своего будущего ребенка…
— Все еще злишься на Уилсона? — спросил Коннор.
— Да! — Кортни могла бы и не отвечать — ответ был написан у нее на лице.
— Он умеет убеждать, — усмехнулся Коннор. — Он, конечно, не сказал, но все было и так ясно: «Ваш брат получит ребенка, о котором они с женой так мечтают, если вы перестанете возражать против встречи Коннора с отцом».
— Это было так бесчестно! — воскликнула Кортни.
Они обедали в самом известном ресторане в городе, празднуя возвращение Коннора из больницы. Миссис Мейсон вызвалась посидеть с Сарой.
Коннор положил ладонь на руку Кортни.
— Дорогая, перестань волноваться. Я обещаю, что встреча с отцом меня не расстроит. Как это может случиться, если я совершенно его не помню?
Он и сам не знает, насколько прав, подумала Кортни, и амнезия здесь совсем ни при чем. С того самого момента, как Ноллер объявил о предстоящем визите Ричарда Тримэйна, она никак не могла решить, говорить или нет Кон-нору о том, что он никогда не встречался с этим человеком. Но, вспомнив слова доктора Аммана по поводу избирательной амнезии, она решила этого не делать.
Предположим, Коннор подсознательно хотел, чтобы Ричард Тримэйн признал его своим сыном. Травма, полученная при аварии, и последовавшая за ней амнезия предоставили ему идеальный шанс, и прошлое ожесточение теперь не стоит на пути.
«Когда подсознание наконец смирится с болезненной реальностью, сознательная память вернется», — сказал доктор Аммон.
Поможет ли этому знакомство с Ричардом Тримэйном? Казалось, что Коннор действительно хочет встречи с отцом. Не принесет ли Кортни больше вреда, чем пользы, если будет мешать?
— Просто все так сложно! — сказала она, больше для себя, чем для него. — Я хочу поступить правильно… — Она умолкла. Она сидит рядом с ним за уютным столиком на двоих, они держатся за руки, она обманом заставляет играть роль ее мужа — и смеет говорить о правильных поступках? Кортни встревоженно посмотрела на него. — Коннор, я не знаю, что делать, я всегда была честной и откровенной. Я никогда…
— Я хочу, чтобы ты перестала волноваться, — не дал договорить ей Коннор. Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев. — Ты делаешь все как нужно, малышка, перестань мучить себя.
Ей отчаянно хотелось последовать его совету, но не получалось.
— Ты не знаешь и половины всего, — упавшим голосом проговорила она. — Есть некоторые обстоятельства…
— Предполагается, что у нас праздник. Мы не собирались говорить о чем-либо более серьезном, чем меню, — снова прервал ее Коннор.
— Но, Коннор, я… Он сжал ее руку.
— Обещай, что не будешь говорить со мной, как врач с пациентом: «Как мы себя сегодня чувствуем?» и «Как мы поели?»
— Коннор, я боюсь, что ты…
— Что там у них в меню? Я буду рад чему угодно после больничных резиновых цыплят. Что ты хочешь на закуску?
Кортни заглянула ему в глаза.
— Ты намерен удержать меня от…
— Нытья в ситуации, которую ты не можешь контролировать, — он не отвел взгляд. — Да, Кортни, я намерен делать именно это.
И он успешно предотвращал все ее попытки обсудить их положение и его здоровье. Наконец она сдалась. Они болтали об обеде, о Саре, о теленовостях, о том, как ловко ему удается обыграть ее в карты, а ей его в шашки, так как ей все-таки удалось выиграть решающую третью партию. Коннор потребовал немедленно матча-реванша и расчертил на клетки бумажную салфетку.
После обеда, перед возвращением в пансион миссис Мейсон, он предложил прогуляться по городу. Держась за руки, они медленно шли по главной улице городка, останавливаясь перед витринами. Коннор был очарователен, забавен и внимателен, и Кортни не могла не отвечать ему тем же. Все это было очень похоже на ухаживание. Они шли, держась за руки, весело болтая и смеясь, и Кортни наконец признала, что по уши влюблена в Коннора Маккея.
Глава 9
— С малышкой не было никаких проблем, — уверила их миссис Мейсон, когда они вернулись домой час спустя. — Она поела минут сорок назад и сразу заснула. Вы хорошо отдохнули?
Коннор тепло улыбнулся Кортни.
— Мы прекрасно провели время. — Он сунул миссис Мейсон десятидолларовую бумажку. — Надеюсь, мы вас не очень задержали?
— Вовсе нет. — Миссис Мейсон положила деньги в карман своего домашнего платья. — Но сейчас я пойду спать. Если вам захочется остаться внизу, в кухне или в гостиной, пожалуйста.
— Спасибо, но мы тоже пойдем спать. — Коннор поймал руку Кортни и направился к лестнице.
Коннор тепло улыбнулся Кортни.
— Мы прекрасно провели время. — Он сунул миссис Мейсон десятидолларовую бумажку. — Надеюсь, мы вас не очень задержали?
— Вовсе нет. — Миссис Мейсон положила деньги в карман своего домашнего платья. — Но сейчас я пойду спать. Если вам захочется остаться внизу, в кухне или в гостиной, пожалуйста.
— Спасибо, но мы тоже пойдем спать. — Коннор поймал руку Кортни и направился к лестнице.