Бойл Элизабет. Кое-что о любви

   Новые драпировки (зелёная шёлковая парча, «Ли и сыновья. Драпировки», семьдесят два фунта стерлингов), подходящие к ним модные изящные столики в греческом стиле под окнами на лестничной площадке второго этажа («Братья Брэдли. Изготовление мебели», сорок семь фунтов за каждый столик) и серия акварелей, счета за которые ему не попались.
   Алекс остановился перед одной из картин и увидел, что на ней изображён южный луг около замка Седжуик – тот, где семья любила летом устраивать пикники. «Когда семья ещё была достаточно большой, чтобы устраивать такие развлечения», – подумал Алекс.
   Его мать всегда любила подобные встречи и часто приглашала родственников и друзей на летние месяцы погостить. Но после того как умерли его отец от сердечного приступа, а мать от лихорадки вскоре вслед за ним, в имении стало тихо. За все годы, когда его родителей уже не было в живых, Алекс почти позабыл о тех безоблачных днях. Сколько лет прошло с тех пор? Почти пятнадцать.
   Однако, глядя на зеленеющие поля, небольшой пруд и вековой дуб на заднем плане акварели, он почувствовал, как в нём постепенно пробуждается ностальгия, ему показалось, что он видит сидящую у воды мать и рыбачащего неподалёку отца.
   – Симмонс, – окликнул он дворецкого, – откуда взялись эти картины? – Он никогда ни одной из них не видел, и, конечно, Эммелин не могла заказать их за такое короткое время.
   – Классика, – улыбнулся дворецкий, глядя на картины. – Уверен, их рисовала ваша бабушка.
   Его бабушка? Алекс ещё раз взглянул на композиции. Он не знал, что она умела рисовать, тем более была способна передать такие волшебные мгновения.
   Его размышлениям неожиданно положил конец резкий звон колокольчика наверху.
   – Должно быть, это леди Лилит. Опять она, – проворчал Симмонс. – Милорд, как долго будут оставаться Денфорды на этот раз?
   – Полагаю, недолго, – промолвил барон и вместе с Симмонсом пошёл дальше по ковру (насколько он помнил, очень дорогому), мимо окон с новыми драпировками (объясняющими дополнительные приписки на счёте мистера Ли за жёлтую парчу и белую отделку) и пары кресел (несомненно, искусной работы братьев Брэдли).
   Алекс покачал головой. Эта женщина пронеслась по его дому как ураган – и превратила прежде мрачные и безликие комнаты, хотя ему и неприятно было это признавать, в уютный дом.
   У дверей в бальный зал собрался, казалось, весь штат слуг, и все с увлечением наблюдали за тем, что происходило внутри.
   Симмонс кашлянул.
   Мгновенно к подошедшим обратились испуганные взгляды, а затем слуги, словно лани, заслышавшие рог охотника, бросились в глубь дома, на ходу кланяясь и извиняясь.
   Алекс подошёл ближе, чтобы увидеть, что так увлекло их, и с любопытством заглянул в бальный зал. Сначала он подумал, что попал в чужой дом, потому что огромная комната перед ним определённо не имела ничего общего с прежней, которая существовала в его доме на Ганновер-сквер, с тех пор как существует сама площадь.
   Исчезли тёмно-красные портьеры, позолоченные украшения, бесконечные ряды неудобных кресел. Фламандские гобелены, картины в тёмных рамах, витые канделябры – ничего этого не осталось.
   – Не сердитесь на слуг, милорд. – Симмонс сиял, как гордый отец семейства. – Наблюдать за её работой – это честь и удовольствие.
   После этого дворецкий возвратился к выполнению своих обязанностей, а Алекс снова посмотрел на открывшийся его взгляду хаос.
   Пол зала был застелен парусиной, и рабочие на стремянках заново расписывали потолок. Алекс прошёл на середину и увидел над головой изумительное, сказочное небо, менявшее оттенок от розового рассветного до волшебного цвета звёздной ночи. Оно выглядело настолько реальным, что, казалось, можно протянуть руку и сделать невозможное – дотронуться до самих небес.
   И словно ощутив шаловливый, шелестящий ветерок, Алекс взглянул в противоположный конец зала и увидел, что Эммелин наблюдает за ним. Она стояла и, казалось, затаив дыхание, ожидала его упрёков в самоуправстве, в том, что взялась приводить в порядок его дом, и вот теперь все непоправимо испорчено. Однако то, что она сделала, заворожило Алекса – точно так же, как и сама леди.
   Алекс ни в коей мере не хотел признаваться в этом Эммелин, но не смог скрыть улыбку. Его изумление от того, что она сотворила, означало, что он сдался, и Эммелин улыбнулась ему в ответ, а затем повернулась к поставщику, который стоял рядом с ней, держа в руках большой кусок обоев.
   – Мистер Старлинг, – сказала она, – я заказывала китайские, которые у каждого создавали бы впечатление, что он вошёл в летнюю беседку. А на этих, – она указала на образец у него в руках, – птицы выглядят так, будто готовы любому выклевать глаза.
   – Это самые лучшие обои из всех, что можно найти в Лондоне, – возразил мужчина. – Мои клиенты высоко ценят мой товар.
   – Конечно, – согласилась Эммелин, – но это Ганновер-сквер. – У неё это прозвучало так, словно земля под ними находилась между самым высоким шпилем собора Святого Павла и обителью ангелов. Она отрицательно покачала головой, рассматривая следующие три образца, и под конец сказала: – Мне хотелось бы видеть птиц, которые способны убаюкать человека своими сладкими песнями, цветы, которые вызвали бы у него желание вдохнуть их аромат, и вьющиеся растения, которые могли бы спрятать пару влюблённых.
   – У меня есть то, что понравится вам, миледи. – Тяжело вздохнув, мужчина принялся рыться в своих папках. – На вкус других моих клиентов, эти обои слишком провинциальны, но они, пожалуй, будут соответствовать вашему пасторальному стилю.
   Алексу не понравился тон мужчины, потому что и сам он не видел ни одного образца, в оценке которого был бы не согласен с Эммелин. У женщины был великолепный вкус, и она, очевидно, отличала хороший товар от плохого.
   – Вот, – сказал мужчина, доставая образец.
   В тот момент, когда увидел обои – с малиновками и крапивниками, со сплетением роз и тонкими изогнутыми веточками плюща, – Алекс понял, каким задумала Эммелин сделать бальный зал: она хотела, чтобы гости чувствовали себя так, словно оказались посреди изысканного сада. Пусть вокруг будет холодный февральский вечер и Лондон с кирпичными и каменными домами, каждый, кто войдёт в эту комнату, не сможет думать ни о чём другом, кроме лета и романтики.
   Алекс уже был готов велеть поставщику измерить стены и примерить обои, но Эммелин снова покачала головой.
   – А эти чем вам не нравятся? – Рассерженный мужчина развернул перед ней большой кусок обоев.
   – Честно скажу, ценой, – ответила Эммелин. – Я не могу столько заплатить. Понимаете, они вдвое дороже тех из китайского шелка, которые вы мне показывали раньше, изготовленных, по вашим словам, на Востоке, хотя оба образца имеют маркировки восточного Чипсайда.
   – Миледи, – торговец покраснел, – я бы никогда…
   – Конечно, конечно, мистер Старлинг, – пригладила она его распушившиеся пёрышки, – однако я не думаю, что этот оттенок зелёного будет хорошо сочетаться с драпировками, которые я уже заказала. – Склонив набок голову, Эммелин снова посмотрела на обои. – Нет, совсем не то. Простите, но мне придётся поискать где-нибудь в другом месте, тем более что нужно оклеить такое большое помещение. – Она жестом руки обвела стены, и взгляд торговца последовал за её движением. По пристальному вниманию мистера Старлинга Алекс понял, что тот подсчитывает квадратные футы, которые предстоит оклеить, и деньги, которые можно заработать на эксцентричном вкусе стоявшей перед ним леди.
   – Леди Седжуик, может быть, посмотрите ещё раз? Вот здесь, при свете. Вы уверены, что этот оттенок зелёного не подходит? – спросил торговец, направляясь к окну и поднимая повыше образчик, чтобы можно было извлечь выгоду из послеполуденного солнечного освещения.
   Снова посмотрев на образчик, Эммелин вздохнула:
   – Когда в следующем сезоне мы устроим большой праздник, на котором настаивает его милость, как бы мне хотелось сказать двумстам своим самым близким друзьям, что обои куплены у вас. Особенно принцу-регенту – он, я знаю, будет настойчивее всех просить меня назвать всех моих поставщиков. И хотя у меня есть правило никогда не разглашать имена выбранных мной торговцев, так как я ненавижу подражательство, я поступила бы крайне невежливо, если бы не отдала вам должное за украшение нашего бального зала великолепными обоями.
   Алекс наблюдал, как торговец мысленно оценивал такую перспективу. Оказаться известным наследнику престола лучше, чем попасть на первую страницу «Морнинг пост». Что ж, так можно стать и королевским поставщиком! С такой рекламой в дополнение к количеству стен, которые нужно оклеить, у него в кармане окажется приличная сумма. Даже если сбавить цену вдвое.
   – Я сказал – четырнадцать фунтов? – Мистер Старлинг поправил очки. – Я хотел сказать – семь. Но только для вас, миледи. И только в строжайшей тайне, потому что я не могу делать такие скидки всем своим клиентам.
   – Если только я не увижу эти обои где-нибудь ещё в Лондоне, – просияв, предупредила Эммелин.
   – Абсолютно исключено, мадам, – кивнул торговец, млея от её улыбки, и дал знак своим помощникам, чтобы те начали измерять стены.
   «Хитрая девица», – отметил Алекс. Она дала этому человеку разрешение копировать её комнату во всех городских домах Англии, и это произойдёт, как только помешанный на моде свет увидит её новшество. Алекс был полностью захвачен переговорами Эммелин – похоже, вместе со всеми его слугами – и не замечал, что он больше не один, пока его кузен не заговорил.
   – Она отправит тебя в долговую тюрьму, если ты не топнешь ногой, – сказал Хьюберт, по обыкновению неслышно подойдя к Алексу.
   Барону пришлось проглотить готовый слететь с языка ответ: «Это не твоё дело, кузен». Однако Хьюберта нельзя было оскорблять, иначе этот надоедливый тип не отстанет, стараясь вновь завоевать расположение к себе. Вместо этого Алекс сказал:
   – По тому, что я вижу, могу заявить, что она просто преобразила дом и превратила его в бриллиант Мейфэра.
   Хьюберт наморщил нос, как будто был абсолютно не согласен, но оказался не столь глупым, чтобы повторяться.
   – О, Седжуик, дорогой, вы здесь! – воскликнула Эммелин. – Я уже не надеялась, что вы успеете спуститься и высказать своё мнение о товаре мистера Старлинга.
   Взяв Алекса под руку, она провела его между стремянок с рабочими и, найдя нужный образец обоев, подала его барону.
   – Что вы думаете? Меня беспокоит, что зелёный цвет слишком тёмный, а цена слишком высокая. – Склонившись к Алексу, она пояснила громким шёпотом: – Пять фунтов за панель. Я знаю, что недавно очень расстроила вас, выйдя за пределы дозволенного, но мне очень хотелось бы приобрести эти обои, так как они единственные из всех, имеющихся у мистера Старлинга, сделают эту комнату неповторимой. – Затем она одарила сияющей улыбкой сначала Алекса, а потом несчастного мистера Старлинга.
   Алекс был поражён той наглостью, с которой она снизила цену на два фунта. Однако если бы мистер Старлинг поправил её, он рисковал бы вызвать неудовольствие барона и провалить сделку. И это сработало! Торговец кивнул в знак согласия – с её доводами и новой ценой.
   «Господи, если позволить ей остаться ещё на один день, Эммелин убедит меня, что она на самом деле моя законная жена», – подумал Алекс.
   – Обои выглядят великолепно.
   Алекс слегка поклонился сначала Эммелин, а затем торговцу. Хьюберт следовал по пятам за ним, а вскоре Алекс обнаружил неподалёку и леди Лилит. Ему никогда не доставляло удовольствия, что эта пара сваливалась на его шею, и чтобы избавиться от них, наступил подходящий момент. «О да, и oт Эммелин», – напомнил он себе.
   – Хьюберт, я искал тебя. У меня есть дело, для которого требуется твой опыт.
   – Всё, что пожелаешь, кузен. Я всегда готов тебе помочь. Только скажи – и я в твоём распоряжении. Только скажи…
   – Да, я знаю. Я хотел бы, чтобы вы с леди Лилит не откладывая съездили в… в… Корнуолл и осмотрели недвижимость, которую я приобрёл в этот последний сезон. Дело весьма важное, поэтому я буду очень обязан вам, если вы отправитесь прямо сейчас.
   – Боюсь, мы не сможем, – оглянувшись на жену, а потом снова посмотрев на кузена, ответил Хьюберт.
   – Вы – что? – Алекс нахмурился, сомневаясь, что верно расслышал его слова.
   – Не сможем уехать из города, – пояснил Хьюберт. – Во всяком случае, в течение двух недель.
   – И почему же? – Алекс попытался вспомнить, было ли когда-нибудь такое, чтобы Хьюберт отказывался сделать то, о чём он его просил.
   – Мой брат женится, – сказала леди Лилит, подходя и становясь рядом с мужем. – Очень сожалею, Седжуик, но мы не можем уехать из города до его свадьбы. Мама очень взволнована всеми приготовлениями.
   – Именно из-за этого мы приехали в город, – кивнул Хьюберт.
   – Свадьба, – мечтательно промолвила Эммелин. – Обожаю свадьбы.
   По лёгкому наклону её головы и лукавой улыбке на губах Алекс понял – она знала, что его усилия выдворить Денфордов окончатся ничем.
   Что ж, из всех беспринципных, хитроумных…
   Тем временем леди Лилит пробралась, ступая по парусине между стремянками, чтобы взглянуть на последние приобретения Эммелин – а скорее, желая оценить затраты, – и, увидев обои, фыркнула.
   – Разумеется, вы будете приглашены на свадебный завтрак – конечно, если ваши дела задержат вас в городе, – сказала леди Лилит. – Вы сами сможете сказать о своих планах маме сегодня у неё на вечере.
   – Сегодня? – удивился Алекс. – Что за вечер?
   – Мама устраивает небольшой приём для мисс Мебберли, невесты моего брата, чтобы представить её избранному обществу, – объяснила леди Лилит. – Не сомневаюсь, она послала вам приглашение сегодня утром, когда узнала, что вы в городе. И я, конечно, уверила её, что вы обязательно будете, так как я знаю: вы ни за что не захотите проявить неуважение к моей маме.
   – Не думаю, что мы сможем… – Алекс почувствовал, как теряет самоконтроль. – Я хочу сказать, здоровье Эммелин не позволяет ей…
   – О, вы – вы оба – не можете вечно избегать общества. – Хьюберт чрезвычайно фамильярно подтолкнул Алекса локтем. – Никто не станет хуже думать о вас, кузен, когда обнаружит, что вы с вашей молодой женой безумно влюблены друг в друга.
   Он влюблён? Ничего подобного! Алексу было совершенно ни к чему, чтобы хоть малая часть этой чепухи передавалась из уст в уста. И сколько бы народу ни оставалось в городе, всегда найдётся одна пожилая сплетница, или одна старая дева, склонная к болтовне, или один повеса, ищущий пикантных новостей, – и все будут в курсе дела.
   А тем временем Эммелин забрасывала леди Лилит вопросами, и те слова, которые услышал Седжуик, вызвали у него ужас: «званый вечер», «свадьба», «две недели»…
   Неужели никто из них не слышал, что он сказал?
   – Мы не придём, – заявил Алекс.
   Болтовня прекратилась, и в него впились три пары глаз.
   – Я уже приняла за вас приглашение, и мама будет ждать, – сообщила леди Лилит тоном таким же надменным, как и её манеры. – Если, будучи в городе, вы не соизволите явиться, это вызовет осуждение.
   Алекс не привык, чтобы им командовали под его собственной крышей, тем более родственники, которые живут за его счёт. Кроме того, он всем своим существом почувствовал в её словах вызов. Леди Лилит провоцировала его представить Эммелин обществу.
   Уже приготовившись сказать последнее слово, Алекс бросил быстрый взгляд на леди Лилит, и что-то в её чопорной улыбке его остановило. В это мгновение он понял, что наблюдательная супруга кузена заподозрила некий подвох. Алекс даже думать не хотел о том, как дорого ему придётся заплатить, если Хьюберт и леди Лилит узнают правду.
   – Да, разумеется, если мы не придём, начнутся нежелательные разговоры. – Такого Алекс не мог допустить. – Благодарю вас, леди Лилит, что указали мне на это.
   – Дорогая, – улыбнулся жене Хьюберт, – ты всегда заботишься об имени Денфордов.
   Возможно, даже несколько больше, чем Алекс считал необходимым.
   – Сегодняшний вечер окажется интересным, – пришёл в восторг Хьюберт. – Он будет знаменательным для леди Оксли, потому что на нём впервые предстанут вместе барон и баронесса Седжуик.
   Алекс чуть не застонал и, резко повернувшись, пулей вылетел из комнаты, чтобы не слышать о свадебном вечере или торжественном завтраке.
   – Седжуик, куда вы? – крикнула ему вслед Эммелин.
   – В свой клуб.
   – Нас ждут в восемь, – добавила леди Лилит с кривой ухмылкой.
   Поскольку приём начнётся в восемь, им нужно отправиться ровно в половине восьмого, чтобы в жизни Алекса не возникло дополнительных неприятностей.

Глава 5

   Как только Седжуик выбежал из бального зала, Эммелин с шумом выдохнула воздух, поняв, что получила отсрочку, за которую должна благодарить лорда Хьюберта и леди Лилит. Она была почти готова обнять высокомерную женщину, когда та объявила, что они не могут уехать, – но только почти. Надменный вид леди Лилит, вероятно, удерживал на расстоянии даже самых шаловливых маленьких детей и непослушных собак.
   Однако каждый день, проведённый здесь, ещё на шаг приближал Эммелин к завершению её плана – одурачить высшее общество. Через две недели она вытрясет содержимое толстых кошельков на ежегодном турнире по пикету у маркиза Уэстли, а затем уедет в какое-нибудь тихое и живописное местечко. Эммелин уже почти явственно слышала приятный звон золотых монет в своём кармане.
   – Чему это вы улыбаетесь, словно кошка при виде сливок? – раздался от двери приятный нежный голос. Хьюберта и леди Лилит уже не было в зале, а вместо них ей с порога улыбалась Мальвина Уитерспун, виконтесса Роулинз. – У вас такой вид, словно вы только что удрали с половиной бриллиантов, хранящихся на «Ранделл и Бридж»!
   Эммелин очень хотелось услышать, что сказала бы Мальвина, если бы узнала, как она близка к истине. Однако сомневалась, что виконтессу хоть чуть-чуть обеспокоило бы, если бы Эммелин ограбила хорошо охраняемый ювелирный магазин, – она просто сочла бы это развлечением.
   Взять, например, неожиданное появление Эммелин на Ганновер-сквер. Виконтесса нагрянула в номер семнадцать на следующее же утро после прибытия леди Седжуик и с тех пор постоянно присутствовала в повседневной жизни Эммелин.
   – Я безмерно рада, что вы здесь, – заявила Мальвина так, будто они знали друг друга тысячу лет. – Надеюсь, вы не возражаете против моей бесцеремонности, но я просто должна была заглянуть к вам. Сейчас у меня в городе нет подруги, а мне до смерти необходимо какое-то общество. – А затем, не давая Эммелин возразить, Мальвина объявила, что платье новой подруги отвратительно и нужно привести Эммелин в нормальный вид. Она сразу же вызвала свой экипаж, который должен был отвезти их обеих на Бонд-стрит за покупками.
   – Кошки разорвут вас в клочья, дорогая, если увидят в этом ужасном платье. Вы выглядите как… ну, как чья-то отвергнутая компаньонка.
   Эммелин не посмела признаться, как права была Мальвина.
   Помогая и поддерживая Эммелин, которая поначалу довольно осторожно пользовалась кредитом Седжуика, Мальвина сделала ещё и то, чего Эммелин никогда не смогла бы достичь в столь короткий срок. Благодаря напористости виконтессы Роулинз новоявленная баронесса мгновенно приобрела настоящее положение в обществе. Таким образом родился их странный союз. Тем не менее Эммелин обнаружила, что с каждым днём ей все труднее мириться с чувством вины, возникавшим у неё всякий раз, когда Мальвина представляла её как свою самую близкую подругу.
   Войдя в бальный зал, виконтесса оглядела сначала потолок, а потом обои, оставленные мистером Старлингом на рабочем столе.
   – Эммелин, у вас призывающий взгляд. Как вам это удаётся? Если бы вы не были столь любезны, я бы сказала, что вы страшно сердиты на кого-то.
   – Я не сделала ничего такого, чего не могли оы сделать вы.
   – О, бросьте. Все, на что я, по-видимому, способна в ближайшее время, – это пугать маленьких детей своими необъятными размерами. – Она сложила руки на огромном животе – ребёнок со дня на день должен был появиться на свет. Беременность Мальвины помешала ей и её мужу, виконту Роулинзу, уехать на лето в поместье. Скучая в отсутствие великосветского общества, Мальвина заявила, что прибывшая на Ганновер-сквер Эммелин послана самим Богом.
   – Как вы сегодня себя чувствуете? – Эммелин бросила тревожный взгляд на раздавшуюся талию леди.
   – Отвратительно. Просто отвратительно. Этот ребёнок меня извёл. Я не могу спать. Могу поклясться, что кто-то прошлой ночью украл мои лодыжки и заменил их парой бочонков. – Приподняв на минуту юбки, виконтесса продемонстрировала когда-то изящные, а теперь раздувшиеся лодыжки. Она вздохнула. – Но спасибо, что спросили.
   Эммелин засмеялась, а Мальвина, двигаясь грациозно, несмотря на своё состояние, подошла к ней и взяла её под руку.
   – Пригласите меня на чай с кексами, которые печёт миссис Симмонс, и расскажите, что сказал…
   – Кто? – поддразнила её Эммелин.
   – Седжуик, глупышка. – Мальвина шлёпнула её веером. – Расскажите, что произошло прошлой ночью, когда он вернулся домой. Я хочу услышать все подробности. Три месяца назад Роулинз стал спать на кушетке в кабинете, и я не знаю, вернётся ли он когда-нибудь ко мне в постель. Поэтому простите бедную одинокую женщину – что произошло?
   – Если вам известно, что он приехал в Лондон, то вы, вероятно, знаете всё, что я могла бы вам рассказать.
   – До чего же вы любите подразнить, – отозвалась Мальвина, уводя Эммелин из бального зала. – А теперь вы должны рассказать все. По словам моей горничной, ваши слуги сегодня утром ходят с плотно сжатыми губами. Я весь день ждала, когда Седжуик отправится в свой клуб, чтобы можно было прийти и дружески побеседовать с вами.
   – Откуда вы знаете, что Седжуик уехал в клуб? – Эммелин взглянула на Мальвину.
   – Эммелин, – снова усмехнулась та, – моя дорогая Эммелин, вам ещё так много нужно узнать о замужней жизни.
   Оставив бальный зал, они расположились в зимнем саду в задней части дома. Двери и окна были распахнуты, и буйно цветущие во дворе розы наполняли своим ароматом комнату. Позвонив в колокольчик, Эммелин вызвала горничную и велела подать чай и кексы, а затем села в кресло напротив Мальвины.
   – Итак? Что он сказал относительно дома? – спросила виконтесса. – А главное, что он сказал по поводу вас? Очевидно, он не выгнал вас на улицу за то, что вы разорили его своими преобразованиями. – Мальвина рассмеялась собственной шутке, и Эммелин присоединилась к ней, хотя совершенно по иной причине – главным образом потому, что была не в Нью-гейте и не на пути в Ботани-Бей.
   – Нет, мне повезло, – отозвалась Эммелин, – хотя, думаю, я была на волосок от этого.
   – Мужчины! – покачала головой Мальвина. – Они и понятия не имеют о том, сколько сил мы затрачиваем, чтобы сделать их жизнь беспредельно счастливой.
   Горничная принесла чай и кексы и поставила поднос на столик; Эммелин налила гостье чашку чая и подвинула ей тарелку с кексами.
   Мальвина с удовольствием принялась за кексы, сообщив, что ест их ради ребёнка. Пока она без умолку болтала о дерзости своих слуг, Эммелин вспоминала, как Седжуик вошёл в бальный зал…
   Она заметила его краем глаза и так занервничала, что не нашла ничего лучшего, как украдкой посмотреть в его сторону. Эммелин надеялась, что с противоположного конца зала не видно её густо покрасневших щёк. Что, чёрт побери, было в бароне такого, что заставило её заалеть, словно роза в саду? О, она знала – это воспоминание о его поцелуе, о его обжигающем, опустошающем, страстном поцелуе. От одной мысли об этом у Эммелин перехватило дыхание.
   Однако Седжуик казался совершенно равнодушным, безразличным. А затем их взгляды встретились, и Эммелин могла поклясться, что увидела, как в его зелёных глазах вспыхнуло обжигающее пламя. Воспоминание о том поцелуе теперь связывало их до тех пор, пока они не найдут способ погасить это пламя. А потом она отвернулась, не в силах больше смотреть на Седжуика, боясь, что у неё подкосятся колени. Но любопытство подтолкнуло её снова бросить быстрый взгляд на барона, однако теперь Алекс смотрел на потолок. Затаив дыхание, она старалась угадать его мысли – пока не увидела в его глазах восхищение, а затем и признательность за росписи. Седжуик осматривал зал, и она сразу почувствовала, что он понял её замыслы и одобрил то, что она делала.
   И когда Хьюберт как воришка подкрался к Седжуику со своими тупыми замечаниями, Эммелин – она могла поклясться! – услышала, как Седжуик защищает её работу.
   Седжуик защищал её? О, как это он сказал? «По тому, что я вижу, могу заявить, что она просто преобразила дом».
   Эммелин оставалось только гадать, что побудило его сказать такое, а тем более согласиться взять её на вечер к леди Оксли, хотя она и подозревала, что хитрые замечания леди Лилит имели какое-то отношение к изменению его намерений.
   Званый вечер в Лондоне. Эммелин глубоко вздохнула. Удастся ли ей справиться с задачей?
   Это не означало, что Эммелин не знала законов общества; чтобы утвердиться, она, ей-богу, выучила их, живя среди людей благородного происхождения и подчиняясь их правилам и требованиям. Но провинциальные дворяне и лондонские аристократы – это два совершенно разных пруда. Приехать в Лондон было всё равно что плыть по океану в маленькой лодке—и без компаса.