В два часа к амбару подъехал автофургон фотографа.
– Неужели у тебя есть заказы в этом захолустье? – спросил Квиллер.
– Арчи просит у меня какие-нибудь снимки, сделанные во время «Бонни Скотс Тура», – ответил Буши. – Он желает, чтобы это были характерные шотландские ландшафты, а путешественники были сняты непременно на фоне какой-нибудь архитектурной достопримечательности. Он обещал выделить для моих снимков целый разворот.
– И у тебя есть такие?
– Конечно. Я уже раздал больше дюжины фотографий, а сейчас привёз на просмотр целую пачку и вдобавок ещё несколько снимков, не относящихся к поездке. Гдe можно их разложить?
Он привёз три жёлтые коробки чёрно-белых фотографий на глянцевой бумаге размером восемь на десять.
– Цветные я напечатаю потом, – сказал Буши. – Вот этот снимок сделан, когда у нас был ланч на Лох-Ломонд… а здесь мы ждем в Малле парома. Вот девушки на мосту у замка Эйлен Донак. А это единственный снимок всей группы у автобуса в Обана, даже я успел попасть в кадр.
– Постой-ка, – сказал Квиллер, направляясь к столу за лупой. – А не водитель ли это автобуса на заднем плане?
Буши изучил снимок в лупу:
– Точно! В тот раз он не успел отвернуться! Я могу увеличить и сделать его фотографию для полиции.
– Такую удачу надо отметить! Как насчёт шотландского виски с водой «Скуунк»?
Фотограф последовал за Квиллером к бару.
– Я вспомнил, как это произошло, Квилл. Я разместил фотоаппарат на штативе и поставил на автоспуск, чтобы попасть в кадр самому. Не увидев меня за камерой, Брюс не понял, что его фотографируют… Эй! Этот кот лижет снимки!
– Коко! Уйди! – Квиллер угрожающе хлопнул в ладоши, и Коко виновато отпрянул от фотографий.
– Наверное, ему нравится эмульсия, – предположил Буши. – Может, лучше убрать фотографии обратно в коробки?.. Кстати, – продолжил он, и теперь в голосе его было больше сомнения, чем энтузиазма, – Арчи хочет, чтобы я сфотографировал игрушечных медведей для статьи о коллекции сестер Чизем!
– Будь готов к неожиданностям!
– Знаю. Перед нашей поездкой Грейс попросила меня сфотографировать её драгоценности для страховой компании и до сих пор не заплатила!
Квиллер фыркнул в усы:
– Готов поспорить, что она морочит нам голову своими игрушечными мишками с той же самой целью.
Фотограф с мрачным видом некоторое время потягивал виски, а потом спросил:
– Интересно, а как отнесся бы Пикакс к появлению в нём фотоателье?
– В чём дело? Ты хочешь открыть здесь филиал?
– Нет, я подумываю вообще перебраться сюда, – угрюмо сказал Буши. – Это та проблема, о которой я уже говорил. Мы с Вики разводимся. Мое ателье и фотолаборатория находятся в нашем доме, я должен уехать оттуда. Она превращает его в ресторан.
– Мне грустно это слышать, Буши. Я считал вас замечательной парой.
– Н… похоже, мы не смогли создать семью. Вики изо всех сил старается чего-то достичь в жизни, и я бы не возражал, но она просто помешалась на своих продуктах! А теперь один парень из клуба верховой езды обещал ей финансовую поддержку, если она откроет ресторан. Он настроен весьма решительно – я понятно выражаюсь? И его интересует не только еда.
Квиллер сочувственно покачал головой:
– Я сам прошёл через это, и позволь дать тебе один совет: ни при каких обстоятельствах не позволяй себя раздавить.
– Да, но это не так просто, – хмуро заметил Буши. – А вообще, если открыть фотоателье, эта затея себя оправдает?
– При надлежащей рекламе – несомненно! В Пикаксе твой талант и энергия нашли бы себе применение. Если ты не против сотрудничества с газетой, «Всякая всячина» завалила бы тебя работой. И я предсказываю, что не пройдёт и года, как ты станешь президентом бустерского клуба!
– Спасибо, Квилл, я так нуждался в поддержке! Это первые оптимистичные слова, услышанные мною после возвращения из Шотландии… А теперь мне предстоит ещё кое-какая работа. Фотографию водителя автобуса я привезу, когда приеду снимать мишек.
– Отвези её Энди Броуди, – посоветовал Квиллер. – Начинай устанавливать контакт с шефом полиции!
Проводив Буши, он открыл жёлтые коробки, разложил их содержимое на обеденном столе. Фотографии поразили его. Буши при съемке выбирал необычные ракурсы, менял объективы, экспериментировал с выдержкой – и достигал удивительных результатов. Одни фотографии были выполнены в импрессионистском стиле, другие – почти в абстрактном, третьи казались сюрреалистическими. Квиллер решил позвонить Арчи Райкеру.
– Могу подбросить тебе идею, – сказал он издателю. – Я только что разговаривал с Буши.
– Да, в понедельник мы поместим его фотографии «Бонни Скотс Тура». Как насчёт подписей к ним? Нам они нужны завтра к полудню.
– Моя фамилия там будет?
– В зависимости от того, насколько они окажутся удачными. В четверг мы займемся игрушечными мишками. Стало быть, статью надо сдать в понедельник утром… Так что у тебя за идея?
– Я сейчас рассматривал фотографии Буши и должен сказать, что у этого парня весьма оригинальное видение замков, гор, овец, рыбаков и всего остального. Арчи, это просто произведения искусства! Почему бы газете не организовать выставку его фотографий, сделанных в Шотландии?
– Где?
– В вестибюле театра, приурочив к премьере «Макбета». У него, кстати, есть интересные фотографии Ларри и Мелинды, репетирующих во внутренних двориках старинных гостиниц. Последовала долгая пауза, потом Райкер сказал:
– В кои-то веки ты предлагаешь что-то стоящее, Квилл.
Когда довольный собой Квиллер вернулся к обеденному столу, его встретил специфический звук, не сулящий ничего хорошего: Коко облизывал фотографии.
– Брысь! – громко крикнул он. – Вредный кот! Коко спрыгнул со стола, снимки полетели во все стороны.
– Ох уж эти коты! – простонал Квиллер, собирая пострадавшие фотографии. Из-за шершавого кошачьего языка и разъедающей слюны глянец на некоторых был попорчен.
В субботу вечером в машине он рассказал Полли о недостойном поведении Коко.
– И делает он это не в первый раз, – заметила она. – Вот Бутси никогда так не поступает.
«Конечно, – подумал Квиллер, – Бутси никогда ничего не делает, только ест».
Единственный в своём роде ресторан «Конь-огонь» располагался в процветающем центре коневодства, и они с трудом нашли место для парковки между итальянской спортивной машиной и великолепным английским автофургоном. В восемь часов начали съезжаться в кабриолетах гости в смокингах и длинных вечерних платьях.
Само здание, как бы по контрасту с изысканной едой и элегантными посетителями, напоминало старую конюшню – которой оно, скорее всего, когда-то и являлось, – и в интерьер с искусной небрежностью были вписаны седла, тюки с прессованным сеном и портреты чистопородных лошадей. Основным принципом заведения была искусственная простота, и форма молодых официантов напоминала костюмы жокеев.
Первые посетители в красных охотничьих камзолах и бриджах потягивали кофе из чашечек экзотической формы, развалясь на стульях и вытянув в проходы ноги.
Квиллера и его спутницу провели к уютному уединённому столику, рядом с которым висела вставленная в рамку и бережно хранимая фотография легендарного коня по кличке Кардинал, делавшая честь таланту Бушленда.
Когда молодой бармен, у которого на поясе на толстой цепи висели ключи от винного погреба, вручил им меню, Квиллер сделал заказ:
– Для леди бокал вашего самого сухого хереса, а мне принесите воды «Скуунк» с ломтиком лимона. В том случае, – лукаво добавил он, желая проверить уровень подготовки юноши, – если у вас есть партия свежего разлива.
Глядя ему прямо в глаза, бармен ответил с великолепным апломбом:
– У меня случайно есть одна бутылка, датированная прошлым четвергом, с отметкой: «Предназначено на экспорт». Думаю, вам понравятся её приятный букет и своеобразное послевкусие.
Слово «букет» являлось, пожалуй, слишком уж лестной характеристикой для воды «Скуунк».
У официантки, подошедшей к ним, был беззаботный вид уверенной в себе молодой женщины, которая потрясающе выглядит в амазонке и имеет собственную лошадь, побеждающую на скачках.
– Я буду вас обслуживать, – сказала она. – Мы рады видеть вас у себя сегодня вечером. Меня зовут Трильби.
– А как зовут вашего коня? – спросил Квиллер.
– Бренди. Он гнедой масти. Без родословной, но с прекрасным экстерьером! Сейчас принесу вам меню.
Квиллер сказал Полли:
– Вон та женщина в красном платье – жена Буши, Вики. А её спутника я не знаю.
– Вики – моя тетя, – вставила Трильби, подавая им меню, – а он работает в клубе верховой езды. Они собираются открыть собственный ресторан. – Она снова поспешно отошла.
Квиллер понизил голос:
– У Бушлендов в семье возникли проблемы.
– О, как грустно это слышать, – огорчилась Полли. – Буши такой приятный и серьёзный молодой человек.
– И к тому же талантливый. Подожди, посмотришь его фотографии, сделанные в Шотландии. Они не имеют ничего общего с художественными открытками. Арчи собирается сотрудничать с ним.
– Это хорошая новость! Во «Всякой всячине» ужасно бесцветные снимки.
– Мы используем дилетантов с хорошими фотоаппаратами. А нам нужен настоящий фотограф. Для начала Буши снимет игрушечных медведей Грейс Атли.
– Вы интересуетесь игрушечными медвежатами? – спросила Трильби, вернувшаяся обсудить с ними фирменные блюда. – У нас в Локмастере есть Клуб игрушечных медведей.
– Молодцы! – похвалил Квиллер. – Что вы нам посоветуете отведать?
– У нас новый шеф-повар, и он готовит несколько восхитительных блюд. Закажите для возбуждения аппетита очень вкусную жареную колбасу из утиного мяса с кукурузной кашей, шалфеем и зелёным луком. Сегодня у нас на первое грибной суп со сметаной.
– Ваш шеф-повар случайно не из Фолл-Ривера?
– Не думаю. Наши фирменные блюда сегодня вечером: чудесная жареная перепёлка с овечьим сыром, сушёные помидоры, копчёная свиная грудинка, а также люцерна с зеленью, красным перцем и приправой из артишоков.
– О боже! – в растерянности воскликнула Полли. – Что вы посоветуете мне выбрать?
– Мне самой больше всего нравится жареная свиная вырезка со шпинатом, грибами и индийской кисло-сладкой чесночной приправой, – сказала Трильби.
Однако Полли предпочла обыкновенную жареную меч-рыбу, а Квиллер заказал себе говяжье филе. Подняв стакан с водой «Скуунк», он провозгласил тост на шотландском диалекте.
– Звучит непристойно, – заметила Полли, неуверенно поднимая свой бокал.
– По-моему, это можно перевести так: «Пусть из ваших дымоходов долго идёт дым». В старину они не были настолько уж одержимы сексом, а просто хотели поддерживать огонь в камине и варить свою овсянку.
Они поговорили о коллекции игрушечных медвежат сестер Чизем (невероятно!)… о готовящейся свободной распродаже на Гудвинтер-бульваре (прискорбно!)… о приближающейся премьере «Макбета» (грандиозно!).
– Знаешь, я пообещал Кэрол поработать на следующей неделе в билетной кассе, – сообщил Квиллер.
– Ну, значит, в кассу выстроится очередь, – лукаво предсказала Полли. – Каждому захочется купить билет у красивого холостяка, который к тому же является блестящим журналистом и легендарным филантропом.
– Как говорят в Шотландии, это вздор, – запротестовал Квиллер из скромности, понимая, что Полли права. Прежде ему нравилась та полукочевая жизнь, которую он вёл, сотрудничая с крупными газетами, но она не шла ни в какое сравнение с его нынешним положением лягушки-миллиардера в крошечном лягушачьем пруду.
Полли заметила:
– Я слышала, что Дерек Катлбринк при его росте шесть футов семь дюймов играет привратника, сгорбленного старика. Это идея Двайта. Вероятно, Дерек затмит всех остальных актеров.
– Я знаю Дерека, – сказала Трильби, внезапно появляясь с основными блюдами, – Он главный по острым соусам в «Старой мельнице».
– Поэтому и остёр на язык, – пробормотал Квиллер себе под нос.
– Сейчас я принесу вам горячие сдобные булочки, – объявила официантка и упорхнула.
– Быстрее! – сказал Квиллер Полли. – Хочешь сообщить мне что-нибудь по секрету, пока Мата Хари не принесла булочки?
– Ну… да, – проговорила она, не поняв шутки. – Как ты знаешь, моя невестка работает бухгалтером в гудвинтеровской клинике, и она под большим секретом рассказала мне, что персонал начинает тревожиться за доктора Мелинду.
– Почему?
– После возвращения из Шотландии Мелинда по крайней мере раза два ошиблась, выписывая рецепты. В обоих случаях фармацевт заметил ошибку, которая касалась дозировки, и позвонил медсестре в клинику.
Квиллер пригладил усы:
– У неё слишком много забот: распродажа имущества, репетиции спектакля, где она играет главную роль, поездка в Шотландию.
– И при этом она принимает больных, – напомнила ему Полли.
– Я думал, её пациенты уже разбежались.
– От неё ушло большинство пациентов-мужчин доктора Гала, но женщины стекаются в клинику толпами.
Им подали горячие булочки, и Квиллер переключился на гастрономические удовольствия, но его мысли всё время возвращались к ошибкам, допущенным Мелиндой. «Врачи тоже не всегда правы», – говорил он себе. Мелинда могла ошибиться относительно истинной причины смерти Ирмы. Но он благоразумно воздержался от обсуждения этого вопроса с Полли.
Фирменный салат, поданный после основных блюд, мог служить пособием по ботанике. Он состоял из салата-латука, приправленного соусом из имбиря и рисовой водки и окруженного аккуратными горками натёртой редиски и тоненьких ломтиков моркови. Всё это венчалось стебельками люцерны и кусочком сыра бри.
– А на десерт, – провозгласила Трильби, – шеф-повар сегодня приготовил деликатес из трёх сортов шоколада.
– Я пас, – с сожалением вздохнула Полли.
– И я капитулирую, – поддержал её Квиллер. После кофе, пахнущего миндалем и напоминавшего
по вкусу горячий сливочный пломбир с орехами, они отправились обратно в Пикакс в блаженном состоянии, подобно паре хорошо поевших жвачных животных. Наконец Квиллер задал вопрос
– Как прошёл вчера вечером обед у Хасселричей?
– Довольно мрачно. Им сейчас тяжело.
– Ты не знаешь… гм… им не вернули историю болезни Ирмы?
– Не знаю. А что, есть такой закон?
– Не имею понятия, – сказал он, – но можно предположить, что лечащий врач должен возвращать её семье.
– Почему ты об этом спрашиваешь, Квилл?
– Просто так. Почему бы тебе не спросить, любопытства ради, у своей невестки, как поступают с историями болезни умерших пациентов?
– Думаю, я могла бы это сделать. Я увижусь с ней завтра в церкви.
Они уже подъехали к дому Полли.
– Ты не зайдешь немного почитать?
– С удовольствием, а то уже начинаю забывать, как выглядят буквы, – ответил он. – Вдобавок я бы не отказался выпить большую чашку настоящего кофе.
Для чтения вслух он прихватил «Заметки лакея восемнадцатого века».
– Это подлинная история одного оставшегося сиротой сына шотландского дворянина, который стал настоящим ливрейным лакеем с золотым галуном на ливрее и напудренным париком, – объяснил он.
Старинная книга с её шотландским колоритом, призывающая не склонять головы ни при каких обстоятельствах, оказалась интереснее, чем они ожидали, и Квиллер вернулся в амбар очень поздно.
Сиамцы выписывали на полу восьмерки, настаивая на пропущенном ужине, и он, перед тем как прослушать запись автоответчика, дал им кошачье хрустящее лакомство. Его же ждало послание от Ника Бамба.
У меня для тебя хорошие новости. Звони, когда бы ни вернулся домой. Мы будем допоздна смотреть телевизор.
Было два часа ночи, но он набрал их номер.
– Вы уверены, что я звоню не слишком поздно? – спросил он.
– Со всей этой рекламой, которую в него впихнули, фильм не кончится раньше четырёх, – заверила его Лори. – Даю тебе Ника.
– Привет, Квилл, – сказал тот. – Сегодня вечером я снова видел тёмно-бордовую машину!
– Видел? Где?
– У нас в Мусвилле. Она была припаркована на Мейн-стрит. Водитель, очевидно, пошёл в бар «Кораблекрушение» или в ресторан отеля «Северные огни».
– Скорее, в бар.
– И это ещё не всё. Лори ездила на представление для детей в Индейскую деревню и видела, как такая же машина отъезжала от стоянки.
– Что, по-твоему, он делал там?
– Не знаю. Возможно, высматривал жертву… Извини, наверное, не следует шутить на эту тему…
– Всё в порядке, но мы ничего не можем предпринять, пока он не сделает очередной шаг, – сказал Квиллер. – Хотя одно я сделаю обязательно: после наступления темноты не позволю Полли одной находиться на улице!
Не успел Ник повесить трубку, как снова раздался звонок, и Квиллер решил, что это опять он: никто в Мускаунти не стал бы звонить ему в такое время. Он поднял трубку:
– Да, Ник?
– Ник? Кто такой Ник? – спросил женский голос. – Это Мелинда. Привет, дорогой!
Квиллер холодно ответил:
– Не кажется ли тебе, что при данных обстоятельствах это обращение несколько неуместно?
– О-о! Ты сегодня в отвратительном настроении! Чем я могу тебе помочь?..
– Ты должна меня извинить, – сказал он. – Я жду очень важного звонка.
– Ты пытаешься отделаться от меня, дорогой? Мне это обидно, – капризно протянула она. – Мы когда-то были такими близкими друзьями! Неужели ты не помнишь? Нас действительно влекло друг к другу. Мне надо было заарканить тебя три года назад…
– Мелинда, – твёрдо сказал он, – извини, но я вынужден прервать наш разговор, мне необходимо срочно позвонить. – Он повесил трубку и сообщил стоящему по обыкновению рядом Коко: – Это была твоя подружка Мелинда! Но она заходит чересчур далеко!
ДВЕНАДЦАТЬ
– Неужели у тебя есть заказы в этом захолустье? – спросил Квиллер.
– Арчи просит у меня какие-нибудь снимки, сделанные во время «Бонни Скотс Тура», – ответил Буши. – Он желает, чтобы это были характерные шотландские ландшафты, а путешественники были сняты непременно на фоне какой-нибудь архитектурной достопримечательности. Он обещал выделить для моих снимков целый разворот.
– И у тебя есть такие?
– Конечно. Я уже раздал больше дюжины фотографий, а сейчас привёз на просмотр целую пачку и вдобавок ещё несколько снимков, не относящихся к поездке. Гдe можно их разложить?
Он привёз три жёлтые коробки чёрно-белых фотографий на глянцевой бумаге размером восемь на десять.
– Цветные я напечатаю потом, – сказал Буши. – Вот этот снимок сделан, когда у нас был ланч на Лох-Ломонд… а здесь мы ждем в Малле парома. Вот девушки на мосту у замка Эйлен Донак. А это единственный снимок всей группы у автобуса в Обана, даже я успел попасть в кадр.
– Постой-ка, – сказал Квиллер, направляясь к столу за лупой. – А не водитель ли это автобуса на заднем плане?
Буши изучил снимок в лупу:
– Точно! В тот раз он не успел отвернуться! Я могу увеличить и сделать его фотографию для полиции.
– Такую удачу надо отметить! Как насчёт шотландского виски с водой «Скуунк»?
Фотограф последовал за Квиллером к бару.
– Я вспомнил, как это произошло, Квилл. Я разместил фотоаппарат на штативе и поставил на автоспуск, чтобы попасть в кадр самому. Не увидев меня за камерой, Брюс не понял, что его фотографируют… Эй! Этот кот лижет снимки!
– Коко! Уйди! – Квиллер угрожающе хлопнул в ладоши, и Коко виновато отпрянул от фотографий.
– Наверное, ему нравится эмульсия, – предположил Буши. – Может, лучше убрать фотографии обратно в коробки?.. Кстати, – продолжил он, и теперь в голосе его было больше сомнения, чем энтузиазма, – Арчи хочет, чтобы я сфотографировал игрушечных медведей для статьи о коллекции сестер Чизем!
– Будь готов к неожиданностям!
– Знаю. Перед нашей поездкой Грейс попросила меня сфотографировать её драгоценности для страховой компании и до сих пор не заплатила!
Квиллер фыркнул в усы:
– Готов поспорить, что она морочит нам голову своими игрушечными мишками с той же самой целью.
Фотограф с мрачным видом некоторое время потягивал виски, а потом спросил:
– Интересно, а как отнесся бы Пикакс к появлению в нём фотоателье?
– В чём дело? Ты хочешь открыть здесь филиал?
– Нет, я подумываю вообще перебраться сюда, – угрюмо сказал Буши. – Это та проблема, о которой я уже говорил. Мы с Вики разводимся. Мое ателье и фотолаборатория находятся в нашем доме, я должен уехать оттуда. Она превращает его в ресторан.
– Мне грустно это слышать, Буши. Я считал вас замечательной парой.
– Н… похоже, мы не смогли создать семью. Вики изо всех сил старается чего-то достичь в жизни, и я бы не возражал, но она просто помешалась на своих продуктах! А теперь один парень из клуба верховой езды обещал ей финансовую поддержку, если она откроет ресторан. Он настроен весьма решительно – я понятно выражаюсь? И его интересует не только еда.
Квиллер сочувственно покачал головой:
– Я сам прошёл через это, и позволь дать тебе один совет: ни при каких обстоятельствах не позволяй себя раздавить.
– Да, но это не так просто, – хмуро заметил Буши. – А вообще, если открыть фотоателье, эта затея себя оправдает?
– При надлежащей рекламе – несомненно! В Пикаксе твой талант и энергия нашли бы себе применение. Если ты не против сотрудничества с газетой, «Всякая всячина» завалила бы тебя работой. И я предсказываю, что не пройдёт и года, как ты станешь президентом бустерского клуба!
– Спасибо, Квилл, я так нуждался в поддержке! Это первые оптимистичные слова, услышанные мною после возвращения из Шотландии… А теперь мне предстоит ещё кое-какая работа. Фотографию водителя автобуса я привезу, когда приеду снимать мишек.
– Отвези её Энди Броуди, – посоветовал Квиллер. – Начинай устанавливать контакт с шефом полиции!
Проводив Буши, он открыл жёлтые коробки, разложил их содержимое на обеденном столе. Фотографии поразили его. Буши при съемке выбирал необычные ракурсы, менял объективы, экспериментировал с выдержкой – и достигал удивительных результатов. Одни фотографии были выполнены в импрессионистском стиле, другие – почти в абстрактном, третьи казались сюрреалистическими. Квиллер решил позвонить Арчи Райкеру.
– Могу подбросить тебе идею, – сказал он издателю. – Я только что разговаривал с Буши.
– Да, в понедельник мы поместим его фотографии «Бонни Скотс Тура». Как насчёт подписей к ним? Нам они нужны завтра к полудню.
– Моя фамилия там будет?
– В зависимости от того, насколько они окажутся удачными. В четверг мы займемся игрушечными мишками. Стало быть, статью надо сдать в понедельник утром… Так что у тебя за идея?
– Я сейчас рассматривал фотографии Буши и должен сказать, что у этого парня весьма оригинальное видение замков, гор, овец, рыбаков и всего остального. Арчи, это просто произведения искусства! Почему бы газете не организовать выставку его фотографий, сделанных в Шотландии?
– Где?
– В вестибюле театра, приурочив к премьере «Макбета». У него, кстати, есть интересные фотографии Ларри и Мелинды, репетирующих во внутренних двориках старинных гостиниц. Последовала долгая пауза, потом Райкер сказал:
– В кои-то веки ты предлагаешь что-то стоящее, Квилл.
Когда довольный собой Квиллер вернулся к обеденному столу, его встретил специфический звук, не сулящий ничего хорошего: Коко облизывал фотографии.
– Брысь! – громко крикнул он. – Вредный кот! Коко спрыгнул со стола, снимки полетели во все стороны.
– Ох уж эти коты! – простонал Квиллер, собирая пострадавшие фотографии. Из-за шершавого кошачьего языка и разъедающей слюны глянец на некоторых был попорчен.
В субботу вечером в машине он рассказал Полли о недостойном поведении Коко.
– И делает он это не в первый раз, – заметила она. – Вот Бутси никогда так не поступает.
«Конечно, – подумал Квиллер, – Бутси никогда ничего не делает, только ест».
Единственный в своём роде ресторан «Конь-огонь» располагался в процветающем центре коневодства, и они с трудом нашли место для парковки между итальянской спортивной машиной и великолепным английским автофургоном. В восемь часов начали съезжаться в кабриолетах гости в смокингах и длинных вечерних платьях.
Само здание, как бы по контрасту с изысканной едой и элегантными посетителями, напоминало старую конюшню – которой оно, скорее всего, когда-то и являлось, – и в интерьер с искусной небрежностью были вписаны седла, тюки с прессованным сеном и портреты чистопородных лошадей. Основным принципом заведения была искусственная простота, и форма молодых официантов напоминала костюмы жокеев.
Первые посетители в красных охотничьих камзолах и бриджах потягивали кофе из чашечек экзотической формы, развалясь на стульях и вытянув в проходы ноги.
Квиллера и его спутницу провели к уютному уединённому столику, рядом с которым висела вставленная в рамку и бережно хранимая фотография легендарного коня по кличке Кардинал, делавшая честь таланту Бушленда.
Когда молодой бармен, у которого на поясе на толстой цепи висели ключи от винного погреба, вручил им меню, Квиллер сделал заказ:
– Для леди бокал вашего самого сухого хереса, а мне принесите воды «Скуунк» с ломтиком лимона. В том случае, – лукаво добавил он, желая проверить уровень подготовки юноши, – если у вас есть партия свежего разлива.
Глядя ему прямо в глаза, бармен ответил с великолепным апломбом:
– У меня случайно есть одна бутылка, датированная прошлым четвергом, с отметкой: «Предназначено на экспорт». Думаю, вам понравятся её приятный букет и своеобразное послевкусие.
Слово «букет» являлось, пожалуй, слишком уж лестной характеристикой для воды «Скуунк».
У официантки, подошедшей к ним, был беззаботный вид уверенной в себе молодой женщины, которая потрясающе выглядит в амазонке и имеет собственную лошадь, побеждающую на скачках.
– Я буду вас обслуживать, – сказала она. – Мы рады видеть вас у себя сегодня вечером. Меня зовут Трильби.
– А как зовут вашего коня? – спросил Квиллер.
– Бренди. Он гнедой масти. Без родословной, но с прекрасным экстерьером! Сейчас принесу вам меню.
Квиллер сказал Полли:
– Вон та женщина в красном платье – жена Буши, Вики. А её спутника я не знаю.
– Вики – моя тетя, – вставила Трильби, подавая им меню, – а он работает в клубе верховой езды. Они собираются открыть собственный ресторан. – Она снова поспешно отошла.
Квиллер понизил голос:
– У Бушлендов в семье возникли проблемы.
– О, как грустно это слышать, – огорчилась Полли. – Буши такой приятный и серьёзный молодой человек.
– И к тому же талантливый. Подожди, посмотришь его фотографии, сделанные в Шотландии. Они не имеют ничего общего с художественными открытками. Арчи собирается сотрудничать с ним.
– Это хорошая новость! Во «Всякой всячине» ужасно бесцветные снимки.
– Мы используем дилетантов с хорошими фотоаппаратами. А нам нужен настоящий фотограф. Для начала Буши снимет игрушечных медведей Грейс Атли.
– Вы интересуетесь игрушечными медвежатами? – спросила Трильби, вернувшаяся обсудить с ними фирменные блюда. – У нас в Локмастере есть Клуб игрушечных медведей.
– Молодцы! – похвалил Квиллер. – Что вы нам посоветуете отведать?
– У нас новый шеф-повар, и он готовит несколько восхитительных блюд. Закажите для возбуждения аппетита очень вкусную жареную колбасу из утиного мяса с кукурузной кашей, шалфеем и зелёным луком. Сегодня у нас на первое грибной суп со сметаной.
– Ваш шеф-повар случайно не из Фолл-Ривера?
– Не думаю. Наши фирменные блюда сегодня вечером: чудесная жареная перепёлка с овечьим сыром, сушёные помидоры, копчёная свиная грудинка, а также люцерна с зеленью, красным перцем и приправой из артишоков.
– О боже! – в растерянности воскликнула Полли. – Что вы посоветуете мне выбрать?
– Мне самой больше всего нравится жареная свиная вырезка со шпинатом, грибами и индийской кисло-сладкой чесночной приправой, – сказала Трильби.
Однако Полли предпочла обыкновенную жареную меч-рыбу, а Квиллер заказал себе говяжье филе. Подняв стакан с водой «Скуунк», он провозгласил тост на шотландском диалекте.
– Звучит непристойно, – заметила Полли, неуверенно поднимая свой бокал.
– По-моему, это можно перевести так: «Пусть из ваших дымоходов долго идёт дым». В старину они не были настолько уж одержимы сексом, а просто хотели поддерживать огонь в камине и варить свою овсянку.
Они поговорили о коллекции игрушечных медвежат сестер Чизем (невероятно!)… о готовящейся свободной распродаже на Гудвинтер-бульваре (прискорбно!)… о приближающейся премьере «Макбета» (грандиозно!).
– Знаешь, я пообещал Кэрол поработать на следующей неделе в билетной кассе, – сообщил Квиллер.
– Ну, значит, в кассу выстроится очередь, – лукаво предсказала Полли. – Каждому захочется купить билет у красивого холостяка, который к тому же является блестящим журналистом и легендарным филантропом.
– Как говорят в Шотландии, это вздор, – запротестовал Квиллер из скромности, понимая, что Полли права. Прежде ему нравилась та полукочевая жизнь, которую он вёл, сотрудничая с крупными газетами, но она не шла ни в какое сравнение с его нынешним положением лягушки-миллиардера в крошечном лягушачьем пруду.
Полли заметила:
– Я слышала, что Дерек Катлбринк при его росте шесть футов семь дюймов играет привратника, сгорбленного старика. Это идея Двайта. Вероятно, Дерек затмит всех остальных актеров.
– Я знаю Дерека, – сказала Трильби, внезапно появляясь с основными блюдами, – Он главный по острым соусам в «Старой мельнице».
– Поэтому и остёр на язык, – пробормотал Квиллер себе под нос.
– Сейчас я принесу вам горячие сдобные булочки, – объявила официантка и упорхнула.
– Быстрее! – сказал Квиллер Полли. – Хочешь сообщить мне что-нибудь по секрету, пока Мата Хари не принесла булочки?
– Ну… да, – проговорила она, не поняв шутки. – Как ты знаешь, моя невестка работает бухгалтером в гудвинтеровской клинике, и она под большим секретом рассказала мне, что персонал начинает тревожиться за доктора Мелинду.
– Почему?
– После возвращения из Шотландии Мелинда по крайней мере раза два ошиблась, выписывая рецепты. В обоих случаях фармацевт заметил ошибку, которая касалась дозировки, и позвонил медсестре в клинику.
Квиллер пригладил усы:
– У неё слишком много забот: распродажа имущества, репетиции спектакля, где она играет главную роль, поездка в Шотландию.
– И при этом она принимает больных, – напомнила ему Полли.
– Я думал, её пациенты уже разбежались.
– От неё ушло большинство пациентов-мужчин доктора Гала, но женщины стекаются в клинику толпами.
Им подали горячие булочки, и Квиллер переключился на гастрономические удовольствия, но его мысли всё время возвращались к ошибкам, допущенным Мелиндой. «Врачи тоже не всегда правы», – говорил он себе. Мелинда могла ошибиться относительно истинной причины смерти Ирмы. Но он благоразумно воздержался от обсуждения этого вопроса с Полли.
Фирменный салат, поданный после основных блюд, мог служить пособием по ботанике. Он состоял из салата-латука, приправленного соусом из имбиря и рисовой водки и окруженного аккуратными горками натёртой редиски и тоненьких ломтиков моркови. Всё это венчалось стебельками люцерны и кусочком сыра бри.
– А на десерт, – провозгласила Трильби, – шеф-повар сегодня приготовил деликатес из трёх сортов шоколада.
– Я пас, – с сожалением вздохнула Полли.
– И я капитулирую, – поддержал её Квиллер. После кофе, пахнущего миндалем и напоминавшего
по вкусу горячий сливочный пломбир с орехами, они отправились обратно в Пикакс в блаженном состоянии, подобно паре хорошо поевших жвачных животных. Наконец Квиллер задал вопрос
– Как прошёл вчера вечером обед у Хасселричей?
– Довольно мрачно. Им сейчас тяжело.
– Ты не знаешь… гм… им не вернули историю болезни Ирмы?
– Не знаю. А что, есть такой закон?
– Не имею понятия, – сказал он, – но можно предположить, что лечащий врач должен возвращать её семье.
– Почему ты об этом спрашиваешь, Квилл?
– Просто так. Почему бы тебе не спросить, любопытства ради, у своей невестки, как поступают с историями болезни умерших пациентов?
– Думаю, я могла бы это сделать. Я увижусь с ней завтра в церкви.
Они уже подъехали к дому Полли.
– Ты не зайдешь немного почитать?
– С удовольствием, а то уже начинаю забывать, как выглядят буквы, – ответил он. – Вдобавок я бы не отказался выпить большую чашку настоящего кофе.
Для чтения вслух он прихватил «Заметки лакея восемнадцатого века».
– Это подлинная история одного оставшегося сиротой сына шотландского дворянина, который стал настоящим ливрейным лакеем с золотым галуном на ливрее и напудренным париком, – объяснил он.
Старинная книга с её шотландским колоритом, призывающая не склонять головы ни при каких обстоятельствах, оказалась интереснее, чем они ожидали, и Квиллер вернулся в амбар очень поздно.
Сиамцы выписывали на полу восьмерки, настаивая на пропущенном ужине, и он, перед тем как прослушать запись автоответчика, дал им кошачье хрустящее лакомство. Его же ждало послание от Ника Бамба.
У меня для тебя хорошие новости. Звони, когда бы ни вернулся домой. Мы будем допоздна смотреть телевизор.
Было два часа ночи, но он набрал их номер.
– Вы уверены, что я звоню не слишком поздно? – спросил он.
– Со всей этой рекламой, которую в него впихнули, фильм не кончится раньше четырёх, – заверила его Лори. – Даю тебе Ника.
– Привет, Квилл, – сказал тот. – Сегодня вечером я снова видел тёмно-бордовую машину!
– Видел? Где?
– У нас в Мусвилле. Она была припаркована на Мейн-стрит. Водитель, очевидно, пошёл в бар «Кораблекрушение» или в ресторан отеля «Северные огни».
– Скорее, в бар.
– И это ещё не всё. Лори ездила на представление для детей в Индейскую деревню и видела, как такая же машина отъезжала от стоянки.
– Что, по-твоему, он делал там?
– Не знаю. Возможно, высматривал жертву… Извини, наверное, не следует шутить на эту тему…
– Всё в порядке, но мы ничего не можем предпринять, пока он не сделает очередной шаг, – сказал Квиллер. – Хотя одно я сделаю обязательно: после наступления темноты не позволю Полли одной находиться на улице!
Не успел Ник повесить трубку, как снова раздался звонок, и Квиллер решил, что это опять он: никто в Мускаунти не стал бы звонить ему в такое время. Он поднял трубку:
– Да, Ник?
– Ник? Кто такой Ник? – спросил женский голос. – Это Мелинда. Привет, дорогой!
Квиллер холодно ответил:
– Не кажется ли тебе, что при данных обстоятельствах это обращение несколько неуместно?
– О-о! Ты сегодня в отвратительном настроении! Чем я могу тебе помочь?..
– Ты должна меня извинить, – сказал он. – Я жду очень важного звонка.
– Ты пытаешься отделаться от меня, дорогой? Мне это обидно, – капризно протянула она. – Мы когда-то были такими близкими друзьями! Неужели ты не помнишь? Нас действительно влекло друг к другу. Мне надо было заарканить тебя три года назад…
– Мелинда, – твёрдо сказал он, – извини, но я вынужден прервать наш разговор, мне необходимо срочно позвонить. – Он повесил трубку и сообщил стоящему по обыкновению рядом Коко: – Это была твоя подружка Мелинда! Но она заходит чересчур далеко!
ДВЕНАДЦАТЬ
Было мирное воскресное утро. Под звон церковных колоколов на Пикаксской площади Квиллер отправился в город купить газеты. В яблочном амбаре сиамцы сгрудились у окна, чтобы считать листья, начинавшие облетать с деревьев. Они одновременно поднимали и опускали головы, прослеживая траекторию полёта каждого листа. Через неделю, когда счёт листьям будет потерян, они займутся чем-нибудь другим. В полдень позвонила Полли:
– Квилл, я забыла тебе сказать, что Общество помощи престарелым сегодня собирается воплотить в жизнь идею «Домашние любимцы для пациентов». Я возьму Бутси. Не хочешь ли сводить туда Юм-Юм?
– Попытаюсь. В котором часу?
– В два. Надо прийти в главный вестибюль.
– Полли, ты говорила со своей невесткой?
– Да. Она сказала, что доктора несколько лет держат истории болезни умерших пациентов у себя, чтобы можно было оправдаться в случае возникновения каких-либо спорных вопросов.
– Понятно. Спасибо тебе. И невестке тоже.
Около двух часов он принёс из чулана кошачью клетку.
– Ну давай, любовь моя, – сказал он Юм-Юм, – иди сюда, будем расширять твой кругозор.
Коко со своей обычной склонностью к авантюрам прыгнул в клетку без всякого приглашения, но Юм-Юм, отпрянув, бросилась бежать. Квиллер начал преследование. На втором ярусе ему удалось было схватить её, однако она выскользнула, оставив его стоять на четвереньках. Пока он находился в этой неудобной позе, Юм-Юм спокойно наблюдала за ним, но стоило ему подняться тут же умчалась на третий ярус. Она уже поползла по горизонтальной балке на высоте сорока футов над полом, когда он поймал её.
– В другой раз, радость моя! – проворчал он. Ему стоило немалых усилий выдворить из клетки сопротивляющегося Кок о и водворить туда извивающуюся, царапающуюся и брыкающуюся Юм-Юм, и они прибыли в Общество помощи престарелым самыми последними. В вестибюле богоугодного заведения, кишащем любителями животных, собаками на поводках, кошками в клетках и работниками-общественниками, прозванными за их жёлтые рабочие халаты «канарейками», стоял невообразимый шум, заставляющий подумать о стартующем реактивном истребителе. Лайза Комптон распределяла животных для подопечных Общества.
– Теперь ты Главная Канарейка? – обратился к ней Квиллер.
– Я обращалась с просьбой, чтобы мне дали это место, – сказала она, – но пока просто помогаю. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к осуществлению нашего проекта, и, как видишь, возникли кое-какие накладки. В следующий раз установим график посещений. Как зовут твою киску?
– Юм-Юм.
– Она ласковая? А то у одного нашего пациента эмфизема, и врач рекомендовал ему кошку, посчитав, что собака может оказаться чересчур игривой. Юм-Юм выглядит спокойной.
Квиллер заглянул в клетку, где Юм-Юм приняла позу «мертвая кошка», что случалось всегда, когда она терпела временное поражение.
– Да, я сказал бы, что она довольно спокойна. Лайза кивком подозвала к себе одну из «канареек»:
– Отведите, пожалуйста, мистера Квиллера и Юм-Юм в комнату 15С к мистеру Хорнбаклу. Не больше чем на двадцать минут.
Пока они ехали на лифте, «канарейка» щебетала без перерыва.
– Этот старик ещё пару лет назад был сторожем у доктора Галифакса на Гудвинтер-бульваре. Доктор держал его до самого конца, хотя тот уже не мог работать. Доктор Гал был замечательным человеком.
Когда они вошли в комнату 15С, её обитатель сидел в инвалидном кресле – маленькая жалкая фигурка, в буквальном смысле прикреплённая к стене, поскольку ему через длинную трубку подавался кислород. Но глаза старика блестели, он ухмылялся и с нетерпением ждал их.
– К вам посетительница, мистер Хорнбакл, – громко произнесла «канарейка». – Её зовут Юм-Юм. – Квиллеру же она сказала: – Я вернусь через двадцать минут.
Квиллер стал вытаскивать расслабившуюся – ну совсем тряпка – Юм-Юм из клетки.
– Это кошка? – удивлённо спросил старик странным голосом. Из-за полипов в носу и неудачного зубного протеза он говорил со своеобразным присвистом.
– Да, сиамская, – ответил Квиллер, опуская мягкий меховой сверток на одеяло, лежащее на коленях больного.
– Киска, – сказал он, гладя её дрожащей рукой. – Мягкая. Голубые глаза! Никогда такую не видел. – Он говорил короткими предложениями, медленно произнося слова.
Квиллер пытался развлечь мистера Хорнбакла анекдотами про сиамских кошек, но вскоре понял, что старик предпочитает говорить, а не слушать.
– Я вырос на ферме, где были животные, – сообщил он. – Коты в амбарах, охотничьи собаки, коровы, куры…
– Я слышал, вы работали у доктора Галифакса…
– Около пятидесяти лет. Я был как член семьи. Он был очень хорошим человеком. Как вас зовут?
– Квиллер. Джим Квиллер.
– Давно вы здесь живете?
– Пять лет.
– Вы знали доктора Галифакса? Я работал у него сторожем. Жил над гаражом. Если его ночью вызывали, я его отвозил. Ему часто звонили по ночам. Мы спасали людей. Очень многих.
Юм-Юм, нежно мурлыкая, с довольным видом лежала на одеяле, подложив передние лапки под грудь. Время от времени брызги слюны старика попадали кошке на ухо, и она им дергала.
– Легла на грудку! Ей хорошо здесь, – радостно улыбнулся старик.
– Я знаю, что доктор Галифакс уделял много времени лечению своих пациентов, – сказал Квиллер. – А как он отдыхал? Были у него какие-нибудь увлечения, вроде рыбной ловли или гольфа?
Старик исподтишка взглянул на него, словно собирался раскрыть какой-то неприглядный секрет.
– Он рисовал картины. Никому не рассказывал об этом.
– Какие картины? – спросил Квиллер, представляя себе некие пособия по анатомии.
– Он рисовал животных. На картинах было много краски. Она долго сохла.
– И что он делал с картинами? Мелинда никогда не упоминала об этом увлечении отца, в сущности, она избегает разговоров о своей семье.
– Прятал их. Никому не давал. Говорил, они недостаточно хороши,
– А что вы о них думаете, мистер Хорнбакл?
– Они были похожи на картинки в комиксах, – ответил старик с виноватой улыбкой,
– Где он их рисовал?
– Наверху, в задней комнате. Туда никто не заходил, кроме меня. Мы хорошо ладили – доктор Галифакс и я. Никогда не думал, что он уйдёт первым,
Юм-Юм зашевелилась и вытянула переднюю лапку, чтобы потрогать трубку, по которой шёл кислород.
– Нельзя! – предупредил её Квиллер, и она отдернула лапу.
– Послушная киска.
– Мистер Хорнбакл, вы знаете, что дочь доктора Гада стала врачом?
Старик кивнул:
– Она была умной девочкой. Мальчик оказался не таким удачным.
– В каком смысле? – Квиллер умел расположить к себе людей, и они доверчиво позволяли ему вытягивать из них нужную ему информацию.
– Он всё время участвовал в каких-нибудь потасовках. Среди ночи звонили из полиции, и я отвозил доктора в полицейский участок. Это было ужасно, ведь его мать болела и всё такое. Всегда лежала в постели.
– Чем же это кончилось?
– Он уехал. Доктор отослал его. Регулярно платил ему деньги при условии, что он не вернется.
– А как вы узнали об этом?
– Деньги переводились ему через банк в Локмастере. Я регулярно ездил туда. Делал это для доктора. Никогда никому не рассказывал.
– Разве молодой человек в конце концов не погиб в автомобильной катастрофе? – продолжал расспрашивать Квиллер.
– Так и было! Разбил доктору сердце. Он был его единственным сыном, пусть даже и испорченным парнем… Однако вот что странно…
– Да? – поощрительно произнёс Квиллер.
– После смерти мальчика доктор продолжал посылать меня в банк. Раз в месяц.
– Квилл, я забыла тебе сказать, что Общество помощи престарелым сегодня собирается воплотить в жизнь идею «Домашние любимцы для пациентов». Я возьму Бутси. Не хочешь ли сводить туда Юм-Юм?
– Попытаюсь. В котором часу?
– В два. Надо прийти в главный вестибюль.
– Полли, ты говорила со своей невесткой?
– Да. Она сказала, что доктора несколько лет держат истории болезни умерших пациентов у себя, чтобы можно было оправдаться в случае возникновения каких-либо спорных вопросов.
– Понятно. Спасибо тебе. И невестке тоже.
Около двух часов он принёс из чулана кошачью клетку.
– Ну давай, любовь моя, – сказал он Юм-Юм, – иди сюда, будем расширять твой кругозор.
Коко со своей обычной склонностью к авантюрам прыгнул в клетку без всякого приглашения, но Юм-Юм, отпрянув, бросилась бежать. Квиллер начал преследование. На втором ярусе ему удалось было схватить её, однако она выскользнула, оставив его стоять на четвереньках. Пока он находился в этой неудобной позе, Юм-Юм спокойно наблюдала за ним, но стоило ему подняться тут же умчалась на третий ярус. Она уже поползла по горизонтальной балке на высоте сорока футов над полом, когда он поймал её.
– В другой раз, радость моя! – проворчал он. Ему стоило немалых усилий выдворить из клетки сопротивляющегося Кок о и водворить туда извивающуюся, царапающуюся и брыкающуюся Юм-Юм, и они прибыли в Общество помощи престарелым самыми последними. В вестибюле богоугодного заведения, кишащем любителями животных, собаками на поводках, кошками в клетках и работниками-общественниками, прозванными за их жёлтые рабочие халаты «канарейками», стоял невообразимый шум, заставляющий подумать о стартующем реактивном истребителе. Лайза Комптон распределяла животных для подопечных Общества.
– Теперь ты Главная Канарейка? – обратился к ней Квиллер.
– Я обращалась с просьбой, чтобы мне дали это место, – сказала она, – но пока просто помогаю. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к осуществлению нашего проекта, и, как видишь, возникли кое-какие накладки. В следующий раз установим график посещений. Как зовут твою киску?
– Юм-Юм.
– Она ласковая? А то у одного нашего пациента эмфизема, и врач рекомендовал ему кошку, посчитав, что собака может оказаться чересчур игривой. Юм-Юм выглядит спокойной.
Квиллер заглянул в клетку, где Юм-Юм приняла позу «мертвая кошка», что случалось всегда, когда она терпела временное поражение.
– Да, я сказал бы, что она довольно спокойна. Лайза кивком подозвала к себе одну из «канареек»:
– Отведите, пожалуйста, мистера Квиллера и Юм-Юм в комнату 15С к мистеру Хорнбаклу. Не больше чем на двадцать минут.
Пока они ехали на лифте, «канарейка» щебетала без перерыва.
– Этот старик ещё пару лет назад был сторожем у доктора Галифакса на Гудвинтер-бульваре. Доктор держал его до самого конца, хотя тот уже не мог работать. Доктор Гал был замечательным человеком.
Когда они вошли в комнату 15С, её обитатель сидел в инвалидном кресле – маленькая жалкая фигурка, в буквальном смысле прикреплённая к стене, поскольку ему через длинную трубку подавался кислород. Но глаза старика блестели, он ухмылялся и с нетерпением ждал их.
– К вам посетительница, мистер Хорнбакл, – громко произнесла «канарейка». – Её зовут Юм-Юм. – Квиллеру же она сказала: – Я вернусь через двадцать минут.
Квиллер стал вытаскивать расслабившуюся – ну совсем тряпка – Юм-Юм из клетки.
– Это кошка? – удивлённо спросил старик странным голосом. Из-за полипов в носу и неудачного зубного протеза он говорил со своеобразным присвистом.
– Да, сиамская, – ответил Квиллер, опуская мягкий меховой сверток на одеяло, лежащее на коленях больного.
– Киска, – сказал он, гладя её дрожащей рукой. – Мягкая. Голубые глаза! Никогда такую не видел. – Он говорил короткими предложениями, медленно произнося слова.
Квиллер пытался развлечь мистера Хорнбакла анекдотами про сиамских кошек, но вскоре понял, что старик предпочитает говорить, а не слушать.
– Я вырос на ферме, где были животные, – сообщил он. – Коты в амбарах, охотничьи собаки, коровы, куры…
– Я слышал, вы работали у доктора Галифакса…
– Около пятидесяти лет. Я был как член семьи. Он был очень хорошим человеком. Как вас зовут?
– Квиллер. Джим Квиллер.
– Давно вы здесь живете?
– Пять лет.
– Вы знали доктора Галифакса? Я работал у него сторожем. Жил над гаражом. Если его ночью вызывали, я его отвозил. Ему часто звонили по ночам. Мы спасали людей. Очень многих.
Юм-Юм, нежно мурлыкая, с довольным видом лежала на одеяле, подложив передние лапки под грудь. Время от времени брызги слюны старика попадали кошке на ухо, и она им дергала.
– Легла на грудку! Ей хорошо здесь, – радостно улыбнулся старик.
– Я знаю, что доктор Галифакс уделял много времени лечению своих пациентов, – сказал Квиллер. – А как он отдыхал? Были у него какие-нибудь увлечения, вроде рыбной ловли или гольфа?
Старик исподтишка взглянул на него, словно собирался раскрыть какой-то неприглядный секрет.
– Он рисовал картины. Никому не рассказывал об этом.
– Какие картины? – спросил Квиллер, представляя себе некие пособия по анатомии.
– Он рисовал животных. На картинах было много краски. Она долго сохла.
– И что он делал с картинами? Мелинда никогда не упоминала об этом увлечении отца, в сущности, она избегает разговоров о своей семье.
– Прятал их. Никому не давал. Говорил, они недостаточно хороши,
– А что вы о них думаете, мистер Хорнбакл?
– Они были похожи на картинки в комиксах, – ответил старик с виноватой улыбкой,
– Где он их рисовал?
– Наверху, в задней комнате. Туда никто не заходил, кроме меня. Мы хорошо ладили – доктор Галифакс и я. Никогда не думал, что он уйдёт первым,
Юм-Юм зашевелилась и вытянула переднюю лапку, чтобы потрогать трубку, по которой шёл кислород.
– Нельзя! – предупредил её Квиллер, и она отдернула лапу.
– Послушная киска.
– Мистер Хорнбакл, вы знаете, что дочь доктора Гада стала врачом?
Старик кивнул:
– Она была умной девочкой. Мальчик оказался не таким удачным.
– В каком смысле? – Квиллер умел расположить к себе людей, и они доверчиво позволяли ему вытягивать из них нужную ему информацию.
– Он всё время участвовал в каких-нибудь потасовках. Среди ночи звонили из полиции, и я отвозил доктора в полицейский участок. Это было ужасно, ведь его мать болела и всё такое. Всегда лежала в постели.
– Чем же это кончилось?
– Он уехал. Доктор отослал его. Регулярно платил ему деньги при условии, что он не вернется.
– А как вы узнали об этом?
– Деньги переводились ему через банк в Локмастере. Я регулярно ездил туда. Делал это для доктора. Никогда никому не рассказывал.
– Разве молодой человек в конце концов не погиб в автомобильной катастрофе? – продолжал расспрашивать Квиллер.
– Так и было! Разбил доктору сердце. Он был его единственным сыном, пусть даже и испорченным парнем… Однако вот что странно…
– Да? – поощрительно произнёс Квиллер.
– После смерти мальчика доктор продолжал посылать меня в банк. Раз в месяц.