Ларри Ланспик пробрался сквозь толпу, чтобы перекинуться парой слов с журналистом.
– Билеты на аукцион знаменитостей распроданы все до одного! Кэрол собирается ставить на всех мужчин, чтобы вдохновить присутствующих дам.
– Скажи ей, чтобы она была поосторожней, -предупредил Квиллер, – ей может достаться Уэзерби Гуд. Твой универмаг сегодня работает до девяти?
– Разумеется! Это профессиональная солидарность. Сьюзан Эксбридж была не в восторге от того, что все кому не лень будут шляться по её драгоценной антикварной лавке, но нам удалось её уломать.
– Ларри, а в твоём универмаге часто воруют?
– Только во время туристического сезона. Чем хороши маленькие городки, так это тем, что в них все на виду.
Музыканты школьного оркестра настраивали свои инструменты. Раздались звуки полицейской сирены, и к праздничному кварталу подъехала машина мэра, что, увы, не вызвало радостного оживления. Молодые музыканты, выучившие почти что все ноты, уверенно грянули «Марш "Вашингтон пост"«, в то время как офицер полиции расчищал путь для мэра. Грегори Блайт был мужчиной средних лет, одетым по последней моде биржевых маклеров, несколько рассеянный и неимоверно самодовольный. И всё же его вот уже который раз выбирали в мэры, и немудрено – ведь его матушка была из рода Гудвинтеров!
Дуайт Сомерс принялся аплодировать, пока Блайт поднимался на маленькую трибуну и готовился к речи. Наконец мэр заговорил:
– Благодаря столь радостному поводу я бы хотел сказать несколько слов о будущем Пикакса.
– Покороче! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Чудесный совет! – заметил Блайт, адресуясь к неизвестному крикуну. После чего долго толкал речь, не обращая внимания на недовольные перешептывания в толпе и полное отсутствие внимания.
Внезапно в толпе раздался тоненький детский голос:
– А где шарики?
– Да будут шарики! – провозгласил наконец мэр.
Два фотографа ринулись вперёд. Принесли ножницы, разрезали ленту. Затем грянул бравурный гимн, за Манежным рядом в воздух взлетели цветные воздушные шары, и толпы устремились в новые магазины за обещанными угощениями и сувенирами.
Квиллер заметил по-медвежьи пробирающегося сквозь толпу неуклюжего бородатого парня.
– Гэри! – заорал он. – А тебя что сюда привело? Уж не сладости ли или, может, сувениры и воздушные шарики?
– Пришёл взглянуть на конкурентов, – мрачно сказал владелец «Чёрного медведя». – Я думаю, мне надо тоже внести пироги в меню. Но уж у меня-то их будут готовить по традиционному рецепту. Я знаю одну женщину, которая разбирается в жирах.
– А как тебе наши конюшни?
– Хорошее здание. С «Большой ложкой» здорово придумали. Но пирожковая никуда не годится. Там хозяйничают хорошие ребята из Центра, но они не могут отличить пирога от пиццы… Ну ладно, до встречи. Не забудь о веломарафоне в воскресенье.
Квиллер поглазел на толпы и направился в наименее заполненный покупателями кухонный магазинчик. Заведовала «Кухонным бутиком» Шарон Хенстейбл.
– Мне очень понравилась твоя статья о том, как жарить индейку! – воскликнула она, завидев журналиста. – Уж не подумываешь ли ты начать готовить?
– Только если зимой зацветут ландыши. На этот урок меня командировали.
Он стал рассматривать предметы, столь чуждые его быту: давилки для чеснока, щипцы для орехов, венчики для выпечки.
– А что это за ножи с такими странными лезвиями?
– Это сырные ножи, – объяснила Шарон. – Нож с широким лезвием для рассыпчатых сыров, остроконечный – для жёстких. А этот квадратненький – для мягких и полумягких сортов.
– Я покупаю этот набор. С тех пор как у нас открылся «Кусочек-и-Глоточек», я стал настоящим знатоком сыра. Как, впрочем, и мои коты!.. А это что за кругляшки? – Он указал на круглые резиновые предметы с напечатанной на них эмблемой магазина.
– Купи один такой кругляшок для Полли, – предложила Шарон, – с их помощью очень легко отвинчивать тугие крышки на банках или бутылках. Серьезно, с ними гораздо, гораздо проще!
Внезапно Квиллер и Шарон повернулись к выходу. Оркестр замолк, и послышались злобные выкрики.
– Это похоже на бунт, – заметил Квиллер и поспешил к двери.
Тут раздался звон разбитого стекла. Загудела сирена. Люди поспешили к южному крылу квартала, кое-кто стал разбегаться. Свидетели что-то возбужденно объясняли полицейским и указывали пальцами в разные стороны. Молодая пара владельцев пирожковой в смятении разглядывала разбитое стекло.
К Квиллеру подошла Лори Бамба:
– Что здесь стряслось, Квилл?
– Антипирожковая демонстрация, – ответил он. – Воинственные правые выражают свой бурный протест по поводу неправильных начинок.
С тяжёлым сердцем покидал Квиллер Пайн-стрит. В Пикакс пришли перемены, но пришли они слишком стремительно. Местные жители не были готовы поглощать «плоды творческого подхода к выпечке». Здесь отчасти следовало винить бюро экономического прогнозирования Фонда К. Их теории были великолепны, однако они не попытались понять психологию жителей округа, расположенного в четырёхстах милях севернее откуда бы то ни было. Их идеи следовало бы отдать на рассмотрение местной комиссии. Квиллеру некому было излить своё горе. Его друзья в деловых кругах были преисполнены оптимизма, и ему не хотелось отравлять их радость. Его ближайшая поверенная приходила в себя после тяжёлой операции, и её нельзя было тревожить. Но зато он прихватил для неё резиновое приспособление и рассказал о прекрасных супах в «Большой ложке».
– Вечером мы собираемся смотреть с балкона салют, – сказала Полли, – если хочешь, присоединяйся к нам. Линетт пригласила членов своего бридж-клуба, и они принесут легкие напитки.
– Спасибо, – поблагодарил Квиллер, – но тому, кто видел салют над гаванью Нью-Йорка, вряд ли удастся прийти в восторг от жалких искр, которые вспыхнут за городской автостоянкой Пикакса.
Вернувшись домой, Квиллер застал в гостиной жуткий беспорядок. Кто-то распотрошил хризантемы Ланспиков, которые стояли возле камина. Цветы были обезглавлены, лепестки покрыли белый марокканский ковёр. Коко восседал на каминном кубе и наблюдал за реакцией Квиллера.
– Вы, сэр, очень плохой кот ! – раздался суровый упрёк.
Вместо ответа Коко розовым язычком облизал свой чёрный носик.
Затем Квиллер сменил гнев на милость:
– Мне и самому они не очень нравятся. Они похожи на запекшуюся кровь… Прости, старик.
Остаток дня Квиллер провёл дома. Старинный рундук из магазина «Эксбридж и Кобб» он поставил у чёрного входа, чтобы в него почтальоны складывали привезённые посылки. Обследовав кладовку, он обнаружил в ней видавшую виды дощечку, на которой яркими красками вывел: ДЛЯ ПОСЫЛОК. На обед у него было припасено достаточно мяса птицы номер один, чтобы накормить двух кошек и одного мужчину. Затем он принялся читать вслух своим питомцам. Выбор Коко пал на «Альманах бедного Ричарда»[10] , в котором содержалось такое многозначительное изречение, как: Без труда не вытащишь и рыбки из пруда.
Ближе к вечеру Квиллер вдруг ощутил легкое покалывание над верхней губой. Коко тоже занервничал. Он стал в беспокойстве носиться по дому. Уж не предчувствовал ли он приближение салюта, как чуял наступление бури? Все магазины на Мейн-стрит будут открыты до девяти вечера, дабы публика могла угощаться всевозможной выпечкой и соками, затем все ринутся к Манежному ряду, чтобы поглазеть на салют.
Ровно в девять прогремели первые взрывы фейерверка, Юм-Юм при этом спряталась под диван, а Коко пришел в ещё большее возбуждение. Он издавал странные звуки и без устали носился по амбару. Квиллеру был слышен треск и вой петард, а сиамцы, похоже, улавливали нечто большее, чем просто грохот салюта. В какой-то момент Коко истошно заорал, словно противясь чему-то.
Радио, настроенное на программу местных новостей, вело трансляцию прямо с Манежного ряда. После салюта должна была зазвучать музыка для всех желающих потанцевать на открытом воздухе. Услышав танцевальные ритмы, Квиллер не стал выключать приемник, дожидаясь десятичасового выпуска новостей. В тот момент, когда раздался голос диктора, Квиллер находился на кухне, где накладывал себе в блюдце шарики мороженого.
«Праздник в Пикаксе был омрачен убийством владельца одного из магазинов в центре города. Он был убит сегодня вечером, во время салюта в честь Вкуснотеки, в результате вооруженного ограбления. Полиция не огласила имени жертвы, объясняя это тем, что прежде об этом должны узнать родственники пострадавшего. Дальнейшую информацию мы сообщим вам по мере её поступления».
ДВЕНАДЦАТЬ
– Билеты на аукцион знаменитостей распроданы все до одного! Кэрол собирается ставить на всех мужчин, чтобы вдохновить присутствующих дам.
– Скажи ей, чтобы она была поосторожней, -предупредил Квиллер, – ей может достаться Уэзерби Гуд. Твой универмаг сегодня работает до девяти?
– Разумеется! Это профессиональная солидарность. Сьюзан Эксбридж была не в восторге от того, что все кому не лень будут шляться по её драгоценной антикварной лавке, но нам удалось её уломать.
– Ларри, а в твоём универмаге часто воруют?
– Только во время туристического сезона. Чем хороши маленькие городки, так это тем, что в них все на виду.
Музыканты школьного оркестра настраивали свои инструменты. Раздались звуки полицейской сирены, и к праздничному кварталу подъехала машина мэра, что, увы, не вызвало радостного оживления. Молодые музыканты, выучившие почти что все ноты, уверенно грянули «Марш "Вашингтон пост"«, в то время как офицер полиции расчищал путь для мэра. Грегори Блайт был мужчиной средних лет, одетым по последней моде биржевых маклеров, несколько рассеянный и неимоверно самодовольный. И всё же его вот уже который раз выбирали в мэры, и немудрено – ведь его матушка была из рода Гудвинтеров!
Дуайт Сомерс принялся аплодировать, пока Блайт поднимался на маленькую трибуну и готовился к речи. Наконец мэр заговорил:
– Благодаря столь радостному поводу я бы хотел сказать несколько слов о будущем Пикакса.
– Покороче! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Чудесный совет! – заметил Блайт, адресуясь к неизвестному крикуну. После чего долго толкал речь, не обращая внимания на недовольные перешептывания в толпе и полное отсутствие внимания.
Внезапно в толпе раздался тоненький детский голос:
– А где шарики?
– Да будут шарики! – провозгласил наконец мэр.
Два фотографа ринулись вперёд. Принесли ножницы, разрезали ленту. Затем грянул бравурный гимн, за Манежным рядом в воздух взлетели цветные воздушные шары, и толпы устремились в новые магазины за обещанными угощениями и сувенирами.
Квиллер заметил по-медвежьи пробирающегося сквозь толпу неуклюжего бородатого парня.
– Гэри! – заорал он. – А тебя что сюда привело? Уж не сладости ли или, может, сувениры и воздушные шарики?
– Пришёл взглянуть на конкурентов, – мрачно сказал владелец «Чёрного медведя». – Я думаю, мне надо тоже внести пироги в меню. Но уж у меня-то их будут готовить по традиционному рецепту. Я знаю одну женщину, которая разбирается в жирах.
– А как тебе наши конюшни?
– Хорошее здание. С «Большой ложкой» здорово придумали. Но пирожковая никуда не годится. Там хозяйничают хорошие ребята из Центра, но они не могут отличить пирога от пиццы… Ну ладно, до встречи. Не забудь о веломарафоне в воскресенье.
Квиллер поглазел на толпы и направился в наименее заполненный покупателями кухонный магазинчик. Заведовала «Кухонным бутиком» Шарон Хенстейбл.
– Мне очень понравилась твоя статья о том, как жарить индейку! – воскликнула она, завидев журналиста. – Уж не подумываешь ли ты начать готовить?
– Только если зимой зацветут ландыши. На этот урок меня командировали.
Он стал рассматривать предметы, столь чуждые его быту: давилки для чеснока, щипцы для орехов, венчики для выпечки.
– А что это за ножи с такими странными лезвиями?
– Это сырные ножи, – объяснила Шарон. – Нож с широким лезвием для рассыпчатых сыров, остроконечный – для жёстких. А этот квадратненький – для мягких и полумягких сортов.
– Я покупаю этот набор. С тех пор как у нас открылся «Кусочек-и-Глоточек», я стал настоящим знатоком сыра. Как, впрочем, и мои коты!.. А это что за кругляшки? – Он указал на круглые резиновые предметы с напечатанной на них эмблемой магазина.
– Купи один такой кругляшок для Полли, – предложила Шарон, – с их помощью очень легко отвинчивать тугие крышки на банках или бутылках. Серьезно, с ними гораздо, гораздо проще!
Внезапно Квиллер и Шарон повернулись к выходу. Оркестр замолк, и послышались злобные выкрики.
– Это похоже на бунт, – заметил Квиллер и поспешил к двери.
Тут раздался звон разбитого стекла. Загудела сирена. Люди поспешили к южному крылу квартала, кое-кто стал разбегаться. Свидетели что-то возбужденно объясняли полицейским и указывали пальцами в разные стороны. Молодая пара владельцев пирожковой в смятении разглядывала разбитое стекло.
К Квиллеру подошла Лори Бамба:
– Что здесь стряслось, Квилл?
– Антипирожковая демонстрация, – ответил он. – Воинственные правые выражают свой бурный протест по поводу неправильных начинок.
С тяжёлым сердцем покидал Квиллер Пайн-стрит. В Пикакс пришли перемены, но пришли они слишком стремительно. Местные жители не были готовы поглощать «плоды творческого подхода к выпечке». Здесь отчасти следовало винить бюро экономического прогнозирования Фонда К. Их теории были великолепны, однако они не попытались понять психологию жителей округа, расположенного в четырёхстах милях севернее откуда бы то ни было. Их идеи следовало бы отдать на рассмотрение местной комиссии. Квиллеру некому было излить своё горе. Его друзья в деловых кругах были преисполнены оптимизма, и ему не хотелось отравлять их радость. Его ближайшая поверенная приходила в себя после тяжёлой операции, и её нельзя было тревожить. Но зато он прихватил для неё резиновое приспособление и рассказал о прекрасных супах в «Большой ложке».
– Вечером мы собираемся смотреть с балкона салют, – сказала Полли, – если хочешь, присоединяйся к нам. Линетт пригласила членов своего бридж-клуба, и они принесут легкие напитки.
– Спасибо, – поблагодарил Квиллер, – но тому, кто видел салют над гаванью Нью-Йорка, вряд ли удастся прийти в восторг от жалких искр, которые вспыхнут за городской автостоянкой Пикакса.
Вернувшись домой, Квиллер застал в гостиной жуткий беспорядок. Кто-то распотрошил хризантемы Ланспиков, которые стояли возле камина. Цветы были обезглавлены, лепестки покрыли белый марокканский ковёр. Коко восседал на каминном кубе и наблюдал за реакцией Квиллера.
– Вы, сэр, очень плохой кот ! – раздался суровый упрёк.
Вместо ответа Коко розовым язычком облизал свой чёрный носик.
Затем Квиллер сменил гнев на милость:
– Мне и самому они не очень нравятся. Они похожи на запекшуюся кровь… Прости, старик.
Остаток дня Квиллер провёл дома. Старинный рундук из магазина «Эксбридж и Кобб» он поставил у чёрного входа, чтобы в него почтальоны складывали привезённые посылки. Обследовав кладовку, он обнаружил в ней видавшую виды дощечку, на которой яркими красками вывел: ДЛЯ ПОСЫЛОК. На обед у него было припасено достаточно мяса птицы номер один, чтобы накормить двух кошек и одного мужчину. Затем он принялся читать вслух своим питомцам. Выбор Коко пал на «Альманах бедного Ричарда»[10] , в котором содержалось такое многозначительное изречение, как: Без труда не вытащишь и рыбки из пруда.
Ближе к вечеру Квиллер вдруг ощутил легкое покалывание над верхней губой. Коко тоже занервничал. Он стал в беспокойстве носиться по дому. Уж не предчувствовал ли он приближение салюта, как чуял наступление бури? Все магазины на Мейн-стрит будут открыты до девяти вечера, дабы публика могла угощаться всевозможной выпечкой и соками, затем все ринутся к Манежному ряду, чтобы поглазеть на салют.
Ровно в девять прогремели первые взрывы фейерверка, Юм-Юм при этом спряталась под диван, а Коко пришел в ещё большее возбуждение. Он издавал странные звуки и без устали носился по амбару. Квиллеру был слышен треск и вой петард, а сиамцы, похоже, улавливали нечто большее, чем просто грохот салюта. В какой-то момент Коко истошно заорал, словно противясь чему-то.
Радио, настроенное на программу местных новостей, вело трансляцию прямо с Манежного ряда. После салюта должна была зазвучать музыка для всех желающих потанцевать на открытом воздухе. Услышав танцевальные ритмы, Квиллер не стал выключать приемник, дожидаясь десятичасового выпуска новостей. В тот момент, когда раздался голос диктора, Квиллер находился на кухне, где накладывал себе в блюдце шарики мороженого.
«Праздник в Пикаксе был омрачен убийством владельца одного из магазинов в центре города. Он был убит сегодня вечером, во время салюта в честь Вкуснотеки, в результате вооруженного ограбления. Полиция не огласила имени жертвы, объясняя это тем, что прежде об этом должны узнать родственники пострадавшего. Дальнейшую информацию мы сообщим вам по мере её поступления».
ДВЕНАДЦАТЬ
Убийство в центре Пикакса, о котором сообщили по радио в программе местных новостей, поразило Квиллера не меньше, чем взрыв в гостинице. В ужасе он стал перебирать всех своих знакомых, торговавших на Мейн-стрит: Ланспики, Фрэн Броуди, Сьюзан Эксбридж, Брюс Скотт и многие другие. Он знал почти всех предпринимателей, работающих в этой части города.
Перво-наперво он позвонил в газету дежурному редактору.
– Роджер торчит у полицейского участка в ожидании, пока обнародуют имя убитого, – сказал дежурный. – На Мейн-стрит огородили целый квартал между улицами Вязов и Кленовой. Возможно, тебе это о чем-то говорит…
– Ни о чём, – сказал Квиллер, – В этом квартале больше всего магазинов.
Затем он позвонил домой шефу полиции.
– Энди нет дома, – сообщила миссис Броуди. – Ему позвонили, и он тут же ушёл. Кого-то убили. Ужас какой-то.
– Он не сказал кого?
– Он только успел сказать, что это не наша дочка, слава богу. Я даже не знаю, когда он вернётся, Он сказал, чтобы я не дожидалась его и ложилась спать. Если он позвонит, я передам ему, что ты его разыскивал.
Квиллер попытался было читать, но по радио то транслировали футбольный матч, то передавали прогноз погоды, то заводили кантри – танцы на площади после сообщения об убийстве прекратились. В надежде услышать свежие новости о преступлении Квиллер побоялся выключить приёмник. Долгожданный выпуск новостей в одиннадцать часов не принёс ничего нового. Это означало, что полиция не может разыскать родственников убитого. Сиамцы почувствовали, что их хозяин не в духе, и не беспокоили его, они просто утешали его своим ненавязчивым присутствием. Около полуночи раздался телефонный звонок – Квиллер подскочил, чтобы поднять трубку.
– Броуди на аппарате, – прогрохотал главный полицейский города. – Слышал новости? Они убрали одного из свидетелей.
– Не может быть! Кого?
– Я заеду к тебе по дороге домой, если ты ещё не спишь. И не прочь буду пропустить стаканчик!
Через несколько минут Коко навострил уши и побежал к кухонному окну, чтобы узнать, кто пожаловал в гости. Спустя секунду в лесу появились скользящие между деревьев лучи фар. Квиллер включил лампочку над входной дверью и вышел навстречу другу.
– Они прикончили Франклина Пикетта, – на ходу выложил Броуди, – Бедняга умер, зажав в руке букет цветов.
Квиллер налил рюмку виски и стакан воды «Скуунк», после чего друзья уселись у бара неподалеку от столика, на котором стояла тарелка с сырами.
– Касса была взломана и ограблена, – продолжал Броуди. – Но ограбление – отвлекающий маневр. Главная цель преступников – заткнуть свидетеля. Обрати внимание, когда они это сделали! Никто ничего не видел и не слышал. Гремел салют, и все глазели на небо. В это время на Мейн-стрит можно было стрелять из пушки. Все были у конюшен или у большой стоянки. К нам снова понаехало сыщиков из ФБР, это уже второй раз за неделю.
– Кто обнаружил труп?
– Дежурил Дэнни. Он обходил район Мейн-стрит и увидел, что в лавке Пикетта горит свет. В это время все магазины уже закрыты и никакого освещения в них, за исключением контрольных лампочек, быть не должно. Дэнни подошёл к лавке – дверь оказалась не заперта, на крик никто не отозвался. Затем он увидел открытую кассу, а в подсобке рядом с холодильником для цветов – лежащего лицом вниз самого Пикетта. Дверца холодильника была нараспашку.
– Как ты думаешь, если это был тот же преступник, который купил цветы перед взрывом в гостинице, то Пикетт узнал бы его? – спросил Квиллер.
– Он мог изменить внешность или подослать своего сообщника из местных, того, что помог ему скрыться из гостиницы. Не забывай о времени. Только здешние могли знать о салюте. Этот человек мог смешаться с толпой, а ближе к девяти зайти в магазин Пикетта и долго что-нибудь выбирать. Мог даже купить какую-нибудь открытку за пятнадцать центов. И выбирал её бог знает сколько, а Пикетт был из тех, кто готов ждать хоть до полуночи, лишь бы продать что-нибудь, пусть даже грошовую открытку.
– Что за цветы сжимал бедняга в руке? – мрачно полюбопытствовал Квиллер.
– Какой-то тёмно-красный букет.
– Угощайся сыром, Энди.
– Это та же вкуснятина, которой ты угощал меня в прошлый раз? Я забыл, как она называется.
– Это швейцарский сыр. Называется «грюйер».
«Йау!» – незамедлительно последовал громкий комментарий из-под стола. Коко по собственному опыту знал, где лучше всего дожидаться сырных крошек.
– Если они охотятся на свидетелей, – осенило Квиллера, – то надо что-то делать с Ленни Инчпотом. В воскресенье – веломарафон. Все три призера будут участвовать в нём. В газете напечатали их фотографии и стартовые номера. И указали маршрут гонок.
– Мы ищем его. Сегодня вечером его видели на танцах. Но домой он не вернулся. Его мать уехала к сестре в Дулут[11] , и я готов спорить, что Ленни куролесит где-нибудь со своими дружками-велосипедистами. Мы можем задержать парня на старте и отправить в Дулут. Только вряд ли ему это понравится – я слышал, у него много спонсоров.
– ФБР удалось хоть что-нибудь узнать о человеке, взорвавшем гостиницу?
– Нет. Им по-прежнему не известно ни его имя, ни номер его водительского удостоверения, у них нет даже отпечатков его пальцев. Можно сказать, они работают в крайне тяжелых условиях. Но… если подождать, то наверняка всплывут какие-нибудь улики. Сегодняшнее убийство тому подтверждение.
Броуди залпом выпил ещё одну рюмку и заявил, что ему пора домой.
– Почему бы твоему симпатичному коту не подбросить нам ключик к разгадке преступления? – добавил он полушутя-полувосхищённо.
– Он знает, что к чему, Энди, – серьёзно ответил Квиллер.
У Квиллера не выходили из головы неистовство кота во время салюта… распотрошенные им хризантемы… зловещий вопль, который кот издал ни с того ни с сего. Неужели он каким-то таинственным образом предчувствовал выстрел на Мейн-стрит?
Теперь опасность нависла над Ленни Инчпотом. Он был младшим сыном Луизы. Она не вынесет, если с ним что-нибудь стрясется.
Квиллер решил проверить, не потерял ли он свои зелёные спонсорские карточки, и нашёл только две из них. А на телефонном столике под латунным пресс-папье он оставлял три: одну – для Гарри, вторую – для Уилфреда и, наконец, третью – для Ленни. Не хватало карточки Ленни. Отправившись на поиски, он обнаружил зажеванную карточку на полу в коридоре. Сиамцев как ветром сдуло.
В субботу проходил конкурс выпечки. Утром, накладывая своим подопечным еду, Квиллер произнёс:
– Везёт же вам, ребята. Никто вас не просит быть судьями на конкурсе, ходить на аукционы или писать по тысяче слов дважды в неделю, когда писать-то по сути, не о чём!
В половине второго он приехал в выставочный зал на ярмарочной площади, где проходил конкурс. У входа он представился судьей, и его направили в самую дальнюю комнату павильона; объяснения служащего тонули в шквале громыхающей музыки и возгласах публики. Местные кулинары выставили на всеобщее обозрение домашнюю выпечку, варенья и всевозможные овощные консервы. Некоторые из экспонатов уже были премированы, о чём говорили прикреплённые к ним голубые ленточки. Посетители ярмарки молчаливо прогуливались между рядами, оглушённые невероятно громкой музыкой.
Помещение для судей представляло собой мрачноватую, убого обставленную комнатку, которую оживляло разве что радушие и шутливая болтовня Милдред Райкер. Увидев Квиллера, она заключила его в крепкие объятия и прикрепила ему на грудь судейский значок.
– Квилл, ты молодец, что посвящаешь столько своего драгоценного времени Вкуснотеке! – попыталась перекричать музыку Милдред.
– Пустяки, – выкрикнул он в ответ. – Я не дурак перекусить. Но не могли бы мы убавить громкость, или вывинтить розетку, или задушить диск-жокея?
Без лишних слов Милдред стрелой вынеслась из комнаты, звуки музыки стали едва различимы, и комнатка судей осветилась победоносной улыбкой возвратившейся распорядительницы.
– Итак, – приступил к делу Квиллер. – Сколько сотен пирогов мне предстоит сегодня отведать?
– Не хочу тебя огорчать, – радостно проворковала Милдред, – но после отборочных туров осталось только пятнадцать претендентов. Примерно треть участников судьи срезали из-за чересчур поджаристых корочек. Мне ужасно жаль тех, кто проснулся в четыре утра, чтобы приготовить свой пирог, а в результате вынужден покинуть конкурс после первого же тура. Следующая судейская коллегия занималась проверкой ингредиентов и начинки. Никакого фарша! И никаких лишних овощей! Окончательное решение мы вынесем после того, как продегустируем изделия всех финалистов, – решающую роль сыграет качество теста и вкус в целом.
– Что же достанется нам, когда пироги наконец попадут в наши руки? – поинтересовался журналист.
Ответа он не получил, ибо в комнату ввалился долговязый молодой человек. Он широко раскинул руки и объявил:
– Угадайте, что я хочу вам сказать! Я у вас за шеф-повара!
– Дерек! Что случилось с Зигмундом? – в замешательстве воскликнула Милдред. В конце концов, Дерек был всего лишь официантом.
– Он поскользнулся на вяленом помидоре и растянул лодыжку. За ланчем следит его помощник, а повара уже принялись готовить обед, вот к вам и подослали всеобщего любимца – официанта.
– Понятно. Я уверена, что ты большой знаток всего, что можно съесть, – раздражённо процедила Милдред. – Давайте сядем за стол и обсудим наши дальнейшие действия. Прежде всего я прочту вам свод правил. «Целью конкурса выпечки является сохранение и развитие традиционной кухни. Конкурс способствует установлению духовной связи с прошлым, благодаря возрождению кулинарных обычаев, которыми так богат наш край».
– Кто это написал? – спросил Дерек. – Я и слов-то таких не знаю.
– Не обращай внимания. Просто пробуй пироги, – оборвала его Милдред. Она продолжала чтение: – «Размер выпечки ограничен двенадцатью дюймами в длину. Корочка и начинка должны быть традиционными».
– А репа? – спросил Квиллер. – До меня доходили слухи, что противники репы развернули весьма активную деятельность.
– Мы наградим двух человек – тех, кто испёк пирог с репой и без неё.
– Я должен покаяться: я ненавижу репу, – заявил журналист. – И пастернак. С самого детства.
– Постарайся быть объективным, – попросила Милдред. – Хороший пирог – это настоящее произведение искусства, создание которого требует не только кулинарного таланта, но и усилий воли.
– Ладно, давайте начнём, – нетерпеливо предложил Дерек. – Я умираю от голода, да и смена у меня начинается в четыре.
Милдред открыла дверь и попросила внести в комнату пироги без репы. Пироги, вполовину уменьшенные предыдущими дегустаторами, тут же были представлены на суд компетентной комиссии, чьи комментарии звучали кратко и категорично:
– Слишком много лука… Суховат… Всего в меру… Пресный – мало приправ… С картошкой перестарались… Вкуснотища!
После повторного снятия проб победителем в номинации пирогов без репы был признан участник под номером восемьдесят семь.
Внесли поднос с пирогами, на котором красовалась буква «Р» – репа. Одно изделие вызвало особо бурное восхищение судей-мужчин, но Милдред, откусив пирог, возмущенно воскликнула:
– Позвольте, но в нём индейка! Здесь тёмное мясо индейки! Пирог отстраняется от участия в конкурсе! Как это остальные судьи проворонили? Уму непостижимо!
– Но его следует отметить, – вступился Квиллер. – Здесь явно присутствует усилие воли. Интересно, чей это шедевр?
– Готов поспорить, что это мужчина, – сказал Дерек.
– Мы не можем принять этот пирог, – настаивала Милдред. – Когда участвуешь в конкурсе, необходимо соблюдать правила. Мы делаем ставку на традицию, а следовательно, на говядину или свинину в начинке.
– Тебе не удастся убедить меня, что первые переселенцы не добавляли в пироги дикую индейку, оленину, крольчатину или мясо выхухоли, да и вообще всё, что им удавалось пристрелить или поймать в капкан! – парировал Квиллер.
– Возможно, ты и прав, но если мы нарушим правила, то конкурс потеряет всякий смысл. А какие пойдут разговоры!..
– Тем лучше. Пусть все переругаются в пух и прах! – по-мальчишечьи легкомысленно воскликнул Дерек.
У Квиллера возникла идея.
– Отстрани этот потрясающий пирог от участия в конкурсе, но выясни, кто его приготовил, и напиши об этом на страницах Гастрономического форума.
Милдред согласилась. Однако на этом проблемы не закончились. Когда все пироги были продегустированы, члены комиссии покинули свою комнатку и вручили карточки с победившими номерами председателю конкурса, который подошёл к микрофону, чтобы огласить имена победителей.
– Прошу внимания, – разнёсся по всему залу голос председателя. – Наши уважаемые судьи отметили голубой ленточкой два пирога. Авторы этих кулинарных шедевров получат по сто долларов, но, к сожалению, не сейчас. У нас тут произошла небольшая неувязка. Желая сохранить полнейшую анонимность участников, мы положили список с их именами в сейф бухгалтерской конторы «Мак-Вэннел и Шоу», но поскольку сегодня суббота, то контора закрыта, и мы, к сожалению, не можем обнародовать имена победителей. Они узнают об этом в понедельник утром, а вы сможете прочитать о них в газете «Всякая всячина» или же услышать в программе новостей.
Когда судьи вышли из выставочного павильона, Милдред спросила у Квиллера:
– Слышал о вчерашнем убийстве? Ужас, да? Говорят, это было вооруженное ограбление. У нас в округе раньше такого никогда не было!
Квиллер знал гораздо больше, чем мог поведать жене главного редактора.
– Этим делом занимается ФБР, – сказал он. – И предполагается, что преступление совершия какой-то уголовник из Центра, а не мелкий хулиган из Чипмунка… Да, кстати, мои ребятки просили передать своё восхищение птицей номер один. Мяса на косточках становится всё меньше, а кошки всё толще.
Дело обстояло не совсем так, но фраза звучала неплохо. В действительности Квиллер контролировал рацион сиамцев, глубоко убеждённый в том, что кошки должны находиться в хорошей форме. Даже если он и потчевал их кусочком сыра, то лакомство по своим размерам не превышало виноградной косточки. Но зато после этого сиамцы долго чавкали, вертели головами и облизывали лапки и шерстку так, словно только что умяли целого кабана.
За плечами Квиллера остались все испытания Вкуснотеки, за исключением аукциона знаменитостей. Он с особой тщательностью наряжался на это мероприятие. Когда он работал в Центре, то не располагал ни лишними деньгами, ни временем, чтобы пользоваться услугами модных кутюрье или ходить по роскошным магазинам. Изменения в его жизни предоставили ему такую возможность, и ответственность за внешний вид журналиста пала на плечи Скотти – владельца магазина мужской одежды. На аукцион он посоветовал Квиллеру надеть спортивный пиджак с бронзоватым отливом, оливкового цвета брюки и такого же цвета шёлковую рубашку с открытым широким воротом.
По дороге в школу Квиллер заехал на Пряничную аллею к Полли, чтобы заручиться её поддержкой. Она сообщила журналисту, что выглядит он изысканно и романтично.
– Позвони мне, когда всё закончится, пусть даже очень поздно, – попросила она. – Я не засну, пока не узнаю, кому ты достался.
Толпа народа, собравшаяся на аукцион, заплатила внушительную сумму за билет и теперь ожидала обещанных развлечений. Подбадривая публику, по залу расхаживал Фокси Фред, нарядившийся в ковбойскую шляпу и красный пиджак. Его помощники раздавали таблички с номерами всем желающим делать ставки. Увеличенные фотографии выставляемых на аукцион знаменитостей висели и на сцене, и в конце зала, и на демонстрационном стенде.
Знаменитости собрались в Зелёной комнате, куда по местному радио транслировалось всё происходящее на сцене. Помимо Квиллера в комнате находились мэр, метеоролог пикакской радиостанции, самый известный в городе фотограф и вездесущий Дерек Каттлбринк, а также пять милейших женщин: богатая наследница из Чикаго, привлекательный молодой врач, потрясающий дизайнер по интерьеру, популярная инженю из Театрального клуба и шикарная вице-президентша газеты «Всякая всячина».
Квиллер сказал им:
– Думаю, Фокси Фред представит меня как жемчужину местной журналистики в отменном состоянии тронутую патиной возраста и коррозией облысения. Торги начнутся с пяти долларов.
На это заявление немедленно отреагировал почти лысый Джон Бушленд:
Перво-наперво он позвонил в газету дежурному редактору.
– Роджер торчит у полицейского участка в ожидании, пока обнародуют имя убитого, – сказал дежурный. – На Мейн-стрит огородили целый квартал между улицами Вязов и Кленовой. Возможно, тебе это о чем-то говорит…
– Ни о чём, – сказал Квиллер, – В этом квартале больше всего магазинов.
Затем он позвонил домой шефу полиции.
– Энди нет дома, – сообщила миссис Броуди. – Ему позвонили, и он тут же ушёл. Кого-то убили. Ужас какой-то.
– Он не сказал кого?
– Он только успел сказать, что это не наша дочка, слава богу. Я даже не знаю, когда он вернётся, Он сказал, чтобы я не дожидалась его и ложилась спать. Если он позвонит, я передам ему, что ты его разыскивал.
Квиллер попытался было читать, но по радио то транслировали футбольный матч, то передавали прогноз погоды, то заводили кантри – танцы на площади после сообщения об убийстве прекратились. В надежде услышать свежие новости о преступлении Квиллер побоялся выключить приёмник. Долгожданный выпуск новостей в одиннадцать часов не принёс ничего нового. Это означало, что полиция не может разыскать родственников убитого. Сиамцы почувствовали, что их хозяин не в духе, и не беспокоили его, они просто утешали его своим ненавязчивым присутствием. Около полуночи раздался телефонный звонок – Квиллер подскочил, чтобы поднять трубку.
– Броуди на аппарате, – прогрохотал главный полицейский города. – Слышал новости? Они убрали одного из свидетелей.
– Не может быть! Кого?
– Я заеду к тебе по дороге домой, если ты ещё не спишь. И не прочь буду пропустить стаканчик!
Через несколько минут Коко навострил уши и побежал к кухонному окну, чтобы узнать, кто пожаловал в гости. Спустя секунду в лесу появились скользящие между деревьев лучи фар. Квиллер включил лампочку над входной дверью и вышел навстречу другу.
– Они прикончили Франклина Пикетта, – на ходу выложил Броуди, – Бедняга умер, зажав в руке букет цветов.
Квиллер налил рюмку виски и стакан воды «Скуунк», после чего друзья уселись у бара неподалеку от столика, на котором стояла тарелка с сырами.
– Касса была взломана и ограблена, – продолжал Броуди. – Но ограбление – отвлекающий маневр. Главная цель преступников – заткнуть свидетеля. Обрати внимание, когда они это сделали! Никто ничего не видел и не слышал. Гремел салют, и все глазели на небо. В это время на Мейн-стрит можно было стрелять из пушки. Все были у конюшен или у большой стоянки. К нам снова понаехало сыщиков из ФБР, это уже второй раз за неделю.
– Кто обнаружил труп?
– Дежурил Дэнни. Он обходил район Мейн-стрит и увидел, что в лавке Пикетта горит свет. В это время все магазины уже закрыты и никакого освещения в них, за исключением контрольных лампочек, быть не должно. Дэнни подошёл к лавке – дверь оказалась не заперта, на крик никто не отозвался. Затем он увидел открытую кассу, а в подсобке рядом с холодильником для цветов – лежащего лицом вниз самого Пикетта. Дверца холодильника была нараспашку.
– Как ты думаешь, если это был тот же преступник, который купил цветы перед взрывом в гостинице, то Пикетт узнал бы его? – спросил Квиллер.
– Он мог изменить внешность или подослать своего сообщника из местных, того, что помог ему скрыться из гостиницы. Не забывай о времени. Только здешние могли знать о салюте. Этот человек мог смешаться с толпой, а ближе к девяти зайти в магазин Пикетта и долго что-нибудь выбирать. Мог даже купить какую-нибудь открытку за пятнадцать центов. И выбирал её бог знает сколько, а Пикетт был из тех, кто готов ждать хоть до полуночи, лишь бы продать что-нибудь, пусть даже грошовую открытку.
– Что за цветы сжимал бедняга в руке? – мрачно полюбопытствовал Квиллер.
– Какой-то тёмно-красный букет.
– Угощайся сыром, Энди.
– Это та же вкуснятина, которой ты угощал меня в прошлый раз? Я забыл, как она называется.
– Это швейцарский сыр. Называется «грюйер».
«Йау!» – незамедлительно последовал громкий комментарий из-под стола. Коко по собственному опыту знал, где лучше всего дожидаться сырных крошек.
– Если они охотятся на свидетелей, – осенило Квиллера, – то надо что-то делать с Ленни Инчпотом. В воскресенье – веломарафон. Все три призера будут участвовать в нём. В газете напечатали их фотографии и стартовые номера. И указали маршрут гонок.
– Мы ищем его. Сегодня вечером его видели на танцах. Но домой он не вернулся. Его мать уехала к сестре в Дулут[11] , и я готов спорить, что Ленни куролесит где-нибудь со своими дружками-велосипедистами. Мы можем задержать парня на старте и отправить в Дулут. Только вряд ли ему это понравится – я слышал, у него много спонсоров.
– ФБР удалось хоть что-нибудь узнать о человеке, взорвавшем гостиницу?
– Нет. Им по-прежнему не известно ни его имя, ни номер его водительского удостоверения, у них нет даже отпечатков его пальцев. Можно сказать, они работают в крайне тяжелых условиях. Но… если подождать, то наверняка всплывут какие-нибудь улики. Сегодняшнее убийство тому подтверждение.
Броуди залпом выпил ещё одну рюмку и заявил, что ему пора домой.
– Почему бы твоему симпатичному коту не подбросить нам ключик к разгадке преступления? – добавил он полушутя-полувосхищённо.
– Он знает, что к чему, Энди, – серьёзно ответил Квиллер.
У Квиллера не выходили из головы неистовство кота во время салюта… распотрошенные им хризантемы… зловещий вопль, который кот издал ни с того ни с сего. Неужели он каким-то таинственным образом предчувствовал выстрел на Мейн-стрит?
Теперь опасность нависла над Ленни Инчпотом. Он был младшим сыном Луизы. Она не вынесет, если с ним что-нибудь стрясется.
Квиллер решил проверить, не потерял ли он свои зелёные спонсорские карточки, и нашёл только две из них. А на телефонном столике под латунным пресс-папье он оставлял три: одну – для Гарри, вторую – для Уилфреда и, наконец, третью – для Ленни. Не хватало карточки Ленни. Отправившись на поиски, он обнаружил зажеванную карточку на полу в коридоре. Сиамцев как ветром сдуло.
В субботу проходил конкурс выпечки. Утром, накладывая своим подопечным еду, Квиллер произнёс:
– Везёт же вам, ребята. Никто вас не просит быть судьями на конкурсе, ходить на аукционы или писать по тысяче слов дважды в неделю, когда писать-то по сути, не о чём!
В половине второго он приехал в выставочный зал на ярмарочной площади, где проходил конкурс. У входа он представился судьей, и его направили в самую дальнюю комнату павильона; объяснения служащего тонули в шквале громыхающей музыки и возгласах публики. Местные кулинары выставили на всеобщее обозрение домашнюю выпечку, варенья и всевозможные овощные консервы. Некоторые из экспонатов уже были премированы, о чём говорили прикреплённые к ним голубые ленточки. Посетители ярмарки молчаливо прогуливались между рядами, оглушённые невероятно громкой музыкой.
Помещение для судей представляло собой мрачноватую, убого обставленную комнатку, которую оживляло разве что радушие и шутливая болтовня Милдред Райкер. Увидев Квиллера, она заключила его в крепкие объятия и прикрепила ему на грудь судейский значок.
– Квилл, ты молодец, что посвящаешь столько своего драгоценного времени Вкуснотеке! – попыталась перекричать музыку Милдред.
– Пустяки, – выкрикнул он в ответ. – Я не дурак перекусить. Но не могли бы мы убавить громкость, или вывинтить розетку, или задушить диск-жокея?
Без лишних слов Милдред стрелой вынеслась из комнаты, звуки музыки стали едва различимы, и комнатка судей осветилась победоносной улыбкой возвратившейся распорядительницы.
– Итак, – приступил к делу Квиллер. – Сколько сотен пирогов мне предстоит сегодня отведать?
– Не хочу тебя огорчать, – радостно проворковала Милдред, – но после отборочных туров осталось только пятнадцать претендентов. Примерно треть участников судьи срезали из-за чересчур поджаристых корочек. Мне ужасно жаль тех, кто проснулся в четыре утра, чтобы приготовить свой пирог, а в результате вынужден покинуть конкурс после первого же тура. Следующая судейская коллегия занималась проверкой ингредиентов и начинки. Никакого фарша! И никаких лишних овощей! Окончательное решение мы вынесем после того, как продегустируем изделия всех финалистов, – решающую роль сыграет качество теста и вкус в целом.
– Что же достанется нам, когда пироги наконец попадут в наши руки? – поинтересовался журналист.
Ответа он не получил, ибо в комнату ввалился долговязый молодой человек. Он широко раскинул руки и объявил:
– Угадайте, что я хочу вам сказать! Я у вас за шеф-повара!
– Дерек! Что случилось с Зигмундом? – в замешательстве воскликнула Милдред. В конце концов, Дерек был всего лишь официантом.
– Он поскользнулся на вяленом помидоре и растянул лодыжку. За ланчем следит его помощник, а повара уже принялись готовить обед, вот к вам и подослали всеобщего любимца – официанта.
– Понятно. Я уверена, что ты большой знаток всего, что можно съесть, – раздражённо процедила Милдред. – Давайте сядем за стол и обсудим наши дальнейшие действия. Прежде всего я прочту вам свод правил. «Целью конкурса выпечки является сохранение и развитие традиционной кухни. Конкурс способствует установлению духовной связи с прошлым, благодаря возрождению кулинарных обычаев, которыми так богат наш край».
– Кто это написал? – спросил Дерек. – Я и слов-то таких не знаю.
– Не обращай внимания. Просто пробуй пироги, – оборвала его Милдред. Она продолжала чтение: – «Размер выпечки ограничен двенадцатью дюймами в длину. Корочка и начинка должны быть традиционными».
– А репа? – спросил Квиллер. – До меня доходили слухи, что противники репы развернули весьма активную деятельность.
– Мы наградим двух человек – тех, кто испёк пирог с репой и без неё.
– Я должен покаяться: я ненавижу репу, – заявил журналист. – И пастернак. С самого детства.
– Постарайся быть объективным, – попросила Милдред. – Хороший пирог – это настоящее произведение искусства, создание которого требует не только кулинарного таланта, но и усилий воли.
– Ладно, давайте начнём, – нетерпеливо предложил Дерек. – Я умираю от голода, да и смена у меня начинается в четыре.
Милдред открыла дверь и попросила внести в комнату пироги без репы. Пироги, вполовину уменьшенные предыдущими дегустаторами, тут же были представлены на суд компетентной комиссии, чьи комментарии звучали кратко и категорично:
– Слишком много лука… Суховат… Всего в меру… Пресный – мало приправ… С картошкой перестарались… Вкуснотища!
После повторного снятия проб победителем в номинации пирогов без репы был признан участник под номером восемьдесят семь.
Внесли поднос с пирогами, на котором красовалась буква «Р» – репа. Одно изделие вызвало особо бурное восхищение судей-мужчин, но Милдред, откусив пирог, возмущенно воскликнула:
– Позвольте, но в нём индейка! Здесь тёмное мясо индейки! Пирог отстраняется от участия в конкурсе! Как это остальные судьи проворонили? Уму непостижимо!
– Но его следует отметить, – вступился Квиллер. – Здесь явно присутствует усилие воли. Интересно, чей это шедевр?
– Готов поспорить, что это мужчина, – сказал Дерек.
– Мы не можем принять этот пирог, – настаивала Милдред. – Когда участвуешь в конкурсе, необходимо соблюдать правила. Мы делаем ставку на традицию, а следовательно, на говядину или свинину в начинке.
– Тебе не удастся убедить меня, что первые переселенцы не добавляли в пироги дикую индейку, оленину, крольчатину или мясо выхухоли, да и вообще всё, что им удавалось пристрелить или поймать в капкан! – парировал Квиллер.
– Возможно, ты и прав, но если мы нарушим правила, то конкурс потеряет всякий смысл. А какие пойдут разговоры!..
– Тем лучше. Пусть все переругаются в пух и прах! – по-мальчишечьи легкомысленно воскликнул Дерек.
У Квиллера возникла идея.
– Отстрани этот потрясающий пирог от участия в конкурсе, но выясни, кто его приготовил, и напиши об этом на страницах Гастрономического форума.
Милдред согласилась. Однако на этом проблемы не закончились. Когда все пироги были продегустированы, члены комиссии покинули свою комнатку и вручили карточки с победившими номерами председателю конкурса, который подошёл к микрофону, чтобы огласить имена победителей.
– Прошу внимания, – разнёсся по всему залу голос председателя. – Наши уважаемые судьи отметили голубой ленточкой два пирога. Авторы этих кулинарных шедевров получат по сто долларов, но, к сожалению, не сейчас. У нас тут произошла небольшая неувязка. Желая сохранить полнейшую анонимность участников, мы положили список с их именами в сейф бухгалтерской конторы «Мак-Вэннел и Шоу», но поскольку сегодня суббота, то контора закрыта, и мы, к сожалению, не можем обнародовать имена победителей. Они узнают об этом в понедельник утром, а вы сможете прочитать о них в газете «Всякая всячина» или же услышать в программе новостей.
Когда судьи вышли из выставочного павильона, Милдред спросила у Квиллера:
– Слышал о вчерашнем убийстве? Ужас, да? Говорят, это было вооруженное ограбление. У нас в округе раньше такого никогда не было!
Квиллер знал гораздо больше, чем мог поведать жене главного редактора.
– Этим делом занимается ФБР, – сказал он. – И предполагается, что преступление совершия какой-то уголовник из Центра, а не мелкий хулиган из Чипмунка… Да, кстати, мои ребятки просили передать своё восхищение птицей номер один. Мяса на косточках становится всё меньше, а кошки всё толще.
Дело обстояло не совсем так, но фраза звучала неплохо. В действительности Квиллер контролировал рацион сиамцев, глубоко убеждённый в том, что кошки должны находиться в хорошей форме. Даже если он и потчевал их кусочком сыра, то лакомство по своим размерам не превышало виноградной косточки. Но зато после этого сиамцы долго чавкали, вертели головами и облизывали лапки и шерстку так, словно только что умяли целого кабана.
За плечами Квиллера остались все испытания Вкуснотеки, за исключением аукциона знаменитостей. Он с особой тщательностью наряжался на это мероприятие. Когда он работал в Центре, то не располагал ни лишними деньгами, ни временем, чтобы пользоваться услугами модных кутюрье или ходить по роскошным магазинам. Изменения в его жизни предоставили ему такую возможность, и ответственность за внешний вид журналиста пала на плечи Скотти – владельца магазина мужской одежды. На аукцион он посоветовал Квиллеру надеть спортивный пиджак с бронзоватым отливом, оливкового цвета брюки и такого же цвета шёлковую рубашку с открытым широким воротом.
По дороге в школу Квиллер заехал на Пряничную аллею к Полли, чтобы заручиться её поддержкой. Она сообщила журналисту, что выглядит он изысканно и романтично.
– Позвони мне, когда всё закончится, пусть даже очень поздно, – попросила она. – Я не засну, пока не узнаю, кому ты достался.
Толпа народа, собравшаяся на аукцион, заплатила внушительную сумму за билет и теперь ожидала обещанных развлечений. Подбадривая публику, по залу расхаживал Фокси Фред, нарядившийся в ковбойскую шляпу и красный пиджак. Его помощники раздавали таблички с номерами всем желающим делать ставки. Увеличенные фотографии выставляемых на аукцион знаменитостей висели и на сцене, и в конце зала, и на демонстрационном стенде.
Знаменитости собрались в Зелёной комнате, куда по местному радио транслировалось всё происходящее на сцене. Помимо Квиллера в комнате находились мэр, метеоролог пикакской радиостанции, самый известный в городе фотограф и вездесущий Дерек Каттлбринк, а также пять милейших женщин: богатая наследница из Чикаго, привлекательный молодой врач, потрясающий дизайнер по интерьеру, популярная инженю из Театрального клуба и шикарная вице-президентша газеты «Всякая всячина».
Квиллер сказал им:
– Думаю, Фокси Фред представит меня как жемчужину местной журналистики в отменном состоянии тронутую патиной возраста и коррозией облысения. Торги начнутся с пяти долларов.
На это заявление немедленно отреагировал почти лысый Джон Бушленд: