Какой грубиян! Отвратительный! Бесчувственный! А она, идиотка, вся дрожит в полном смятении от одного его присутствия. Ей в самом деле хотелось, чтобы он поцеловал ее еще. Господи, прости!
И все же ее очень интересовало, каков будет его настоящий поцелуй. Тот, каким он наградил ее сегодня днем, был только пробой. Он просто хотел проверить, насколько она выдержит легенду о своем братце. Тот поцелуй был жесткий и неистовый. Но на одну миллионную долю секунды, когда его язык перестал исследовать глубины ее рта, а легонько коснулся кончика ее языка, разве это не было проблеском сладчайшей ласки?
Нет! – подумала она и принялась яростно чистить зубы в надежде смыть следы того долгого поцелуя.
Она наложила на лицо крем и расчесала волосы. Было нелегко открыть большой чемодан в крошечном помещении, но она умудрилась приоткрыть щелку, достаточную, чтобы просунуть руку.
На ощупь она выбрала джинсы и футболку. Джинсы были не те модные, жесткие, которые она обычно носила. Это были старые, вылинявшие и застиранные до мягкости. Извиваясь и изгибаясь, она высвободилась из своего мятого костюма и натянула джинсы.
На минуту она задумалась, снять ли лифчик.
Перспектива спать в нем всю ночь ей не улыбалась, поэтому она расстегнула застежку быстро, пока не передумала, и, почувствовав свободу, облегченно вздохнула. Хотя на своем последнем дне рождения она решила расстаться с самоуверенностью молодости, но все же ее фигура манекенщицы была еще достаточно крепка, чтобы иногда позволять себе обходиться без лифчика. Сегодня это и вовсе не имело значения.
Натянув майку через голову, она поняла, что после последней стирки она подсела и теперь слишком се обтягивает. Теперь уже то, что она без лифчика, начинало иметь значение. Ее груди выглядели слишком бесстыдными, чтобы быть без лифчика. Со вздохом она ухватилась за край футболки, чтобы стянуть ее, но тут Ланс постучал в дверь.
– Хватит, – сказал он коротко.
– Еще одну минуту. Я почти гото…
Не успела она договорить, как он уже распахнул дверь. Он застал ее, когда она, взявшись руками за край майки, собиралась ее снять, и успел увидеть гладкий живот и два полукруга под мягким розовым хлопком.
Эрин опустила майку. Как магнитом, его глаза были притянуты к ее груди. Она чувство – вала, как напряглись под тугим хлопком ее соски. До замужества, во времена работы в домах модели, она привыкла часами стоять почти обнаженной, пока модельеры и портнихи вносили свои изменения. Но никогда прежде она так не чувствовала своего тела.
Подавив внезапный приступ стыдливости, она закричала:
– Ну и наглец! Я ведь сказала, что через несколько минут выйду!
Ланс, похоже, потерял дар речи. Казалось, его мозг лишился способности посылать правильные сигналы органам речи. Он поспешно сделал глотательное движение и произнес как можно более суровым тоном:
– А я сказал вам, что время вышло.
– Могу я по крайней мере принять таблетку? Я сегодня пропустила.
Она рылась в косметичке, стараясь скрыть дрожь в руках. Найдя наконец упаковку пенициллина, она выдавила таблетку из фольги. Стакана не было, и ей пришлось запивать лекарство водой из-под крана, зачерпывая ее пригоршнями. Выпрямившись, она увидела в зеркале, что, пока она стояла наклонившись над раковиной, Ланс вперился глазами в ее бедра. Он торопливо отвел взгляд и сказал:
– Если хотите, можете оставить свои вещи здесь. Никто их не тронет.
Мягко ступая в носках, он прошел через холл в кабинет.
Она молча последовала его предложению. Чемоданы лучше оставить здесь. Он не настолько вежлив, чтобы предложить ей поднести вещи обратно в комнату, а тащить их самой не осталось никаких сил. Проще не спорить, а выключить свет и покорно пойти назад в комнату.
Спотыкаясь, она вошла в кабинет и увидела, что Ланс уже погасил все лампочки за исключением ночника на столике возле его кресла. Она расстелила одно из одеял на кожаном диване, положила в угол подушку и села, вытянув ноги вдоль дивана и прикрыв их другим одеялом.
Ланс терпеливо ждал, в задумчивости глядя перед собой и не произнося ни слова. Он не гасил свет, а Эрин не могла лечь при горящей лампе. Это сделало бы ее слишком уязвимой, слишком незащищенной. Изо всех сил избегая смотреть на него, она оглядела комнату, хотя за этот день делала это уже сотни раз.
– В камине никогда не разводили огня, – произнесла она лениво.
Не повернув головы, но поведя глазами в ее сторону, Ланс сказал:
– Что?
– Вы заметили, что в этом камине никогда не разводили огня? За красивой резной решеткой лежат поленья, но на кирпиче нет сажи. Не могу себе представить – иметь камин и не разводить огня.
– Очень тонкое наблюдение. Вам, наверное, подошла бы моя работа. – Взглянув на него, она увидела, что он, ссутулившись в кресле, улыбается ей. Не задумываясь, она улыбнулась в ответ. – А у вас есть камин? – спросил он.
– Три.
– Три?
Она рассмеялась.
– Да. Я живу в доме родителей, тех, что меня вырастили. Когда папа умер, мама захотела продать дом. Я упросила ее на какое-то время сдать его внаем, она так и делала несколько лет. Когда я вернулась из Нью-Йорка, я стала жить в этом доме. Это скромный, но очень старый дом и очень своеобразный. Я его отремонтировала и обставила заново.
– Звучит здорово.
– Многие не находят в нем ничего примечательного, но для меня это родной дом. Наверное, когда тебя берут из приюта, семейные традиции и все такое приобретает особое значение. Это почти что неотъемлемая часть твоей жизни, она дает чувство надежности, безопасности.
Они долго молчали, затем Ланс спросил:
– О'Ши хорошо к вам относились?
– Они были прекрасными родителями. Лучше не бывает. Отец был высокий и сильный. Он всегда казался мне гигантом, даже когда я выросла. Несмотря на габариты, это был самый нежный человек на свете. Он был плотник. А мама у меня маленькая, вспыльчивая, и у нее морщинки вокруг самых синих глаз, какие мне доводилось видеть. – Кроме твоих, добавила она про себя.
Потянувшись, он зевнул, а затем взъерошил свои золотистые волосы.
– Вам надо поспать. Спокойной ночи, – сказал он и выключил свет.
– Спокойной ночи.
Она легла на спину, укрывшись одеялом, и стала смотреть в темноту. Слышно было, как Ланс пытается принять в кресле максимально удобную позу. Раздался шелест ткани, затем глубокий вздох, и все в комнате стихло.
В молчании прошло несколько минут, затем, почему-то уверенная, что он не спит, Эрин прошептала:
– Мистер Баррет?
– А?
Нервными движениями она перебирала одеяло. Темнота придавала обстановке особую интимность. Как любовники после…
– Что будет с моим братом, когда вы его найдете?
В темноте было слышно, как он ворочается. Голос его прозвучал низко и неуверенно… а может, грустно?
– Не знаю. Это не входит в мою компетенцию. Он украл крупную сумму денег из национального банка. Одного этого достаточно, чтобы на долгие годы засадить его за решетку. Федеральное правительство очень строго к тем, кто запускает руку в казну.
– Значит, его посадят в тюрьму, – сказала она безо всяких эмоций. Это была просто констатация факта. Она об этом раньше не думала.
– Да. Ему, правда, может помочь то обстоятельство, что его тесть – президент банка. Уинслоу не стал обращаться в местную полицию, хотя кое-кого из их людей мы привлекли – тех, кто, так сказать, умеет искать иголку в стоге сена. Возможно, если Лайман еще не истратил этих денег и может их вернуть, ему будет присужден крупный штраф и условное заключение.
– Но вы ведь так не думаете, да? Его голос прозвучал устало и покорно:
– Да. – Помолчав, он сказал:
– За все годы оперативной работы мне так и не удалось понять мотивы, которые движут преступником.
– Мой брат не преступник! – вскричала она.
– Он совершил преступление. Это делает его преступником по определению, – резонно возразил он.
Она глубоко и горестно вздохнула.
– Конечно, вы правы. Извините. О чем вы говорили?
– Знаете, мне кажется, у него все было. Зачем он это сделал? Поставил на карту все? Оставил миссис Лайман? Глупейший поступок. Он же должен понимать, что мы его все равно поймаем.
Эрин с удивлением услышала в его голосе раздраженные нотки. Словно ему не хотелось ловить Кена.
– Мелани это все причинит ужасную боль. Я думаю, она даже не понимает всей серьезности положения.
– Конечно, не понимает. Она милое дитя.
Знаете, мы ведь могли устроить свой штаб в любом месте. Здесь мы отчасти для того, чтобы защитить Мелани. Мы ведь не знаем, работал ли Лайман один или же он оказался втянутым во что-то более серьезное. Она может стать невинной жертвой.
Его раздражение по поводу расследуемого дела было очевидным, и Эрин почувствовала угрызения совести, что лишь добавила ему головной боли.
И мягко спросила:
– А я? Вы думаете, что я убийца с ангельским лицом и явилась со своей жалостливой историей, чтобы завоевать расположение бедной девочки, а затем убрать ее?
После долгой паузы он признался:
– Мне приходило это в голову.
– Ясно, – прошептала она.
От всего, что она только что услышала, голова шла кругом и стала, казалось, слишком легкой, чтобы удерживаться на подушке. Она беспокойно металась по узкому дивану, пытаясь найти удобное положение, в котором смогла бы погрузиться в столь нужный ей сон. Наконец, уставшая от бессонницы, она легла на спину и закинула руки за голову.
То ли ей послышался легкий шелест одежды, то ли хруст его коленок, опустившихся на пол возле ее дивана, но она вдруг поняла, что он уже не лежит в своем кресле. Он оказался так близ – ко, что она ощущала жар его тела. Она лежала совершенно неподвижно, боясь даже моргнуть.
– Не знаю, ни кто ты, ни что ты, но ты точно не убийца. – Голос его был хриплым от возбуждения, но у нее не было времени размышлять над этим, потому что его губы сомкнулись с ее.
Не легкий ли вздох удовольствия слетел с ее губ? И не был ли поворот ее головы жестом горячей мольбы? Почему его губы вдруг на миг задержались, отодвинувшись от ее губ, чтобы затем снова слиться с ними в глубоком поцелуе?
Темнота, окутавшая их, поглотила и враждебность, и настороженность, и подозрительность, и обиду, которые стояли между ними. Под этим черным бархатным покровом, где не выносятся суждения и не хранятся секреты, они забыли себя. Различия между ними стали казаться незначительными, они просто перестали существовать. Они стали просто двое. Мужчина и женщина, объединенные взаимным притяжением, жаждой столь же непреодолимой, сколь и не поддающейся определению.
Под его губами губы Эрин стали мягкими и нежными и в нетерпении приоткрылись. Он пробовал, смаковал, запоминал ее своими губами, зубами, языком, пока она со вздохом не произнесла его имени.
Сами собой ее руки скользнули вниз, и она обхватила его голову. Он осыпал ее шею горячими страстными поцелуями. Его руки ощупали ее тело, почти обхватив всю разом. Она с томлением ощутила, как его большие пальцы снизу подбираются к ее грудям и нежно поглаживают их. Она погрузила ладони в его густые золотые волосы и опустила лицо во впадину на своей груди. Сквозь футболку ее кожу обдало горячее влажное дыхание. Она помогла ему ликвидировать этот последний барьер. Его пальцы с наслаждением ласкали ее гладкую кожу, исследуя каждый дюйм от шеи до талии.
Затем он целовал по очереди каждую грудь. Полностью захватив ртом сосок, он втягивал его в себя. Удовольствие, рождаемое в груди, отдавалось сладостным томлением глубоко во чреве, как если бы между ними была натянута невидимая струна. Внутри нее взорвался маленький вулкан, наполнивший ее жилы кипящей лавой, затопившей все ее тело своим пылающим жидким огнем.
– О Господи.
Его стон был агонией самоотречения. Он накрыл ее груди ладонями. Губы его снова приникли к се рту. Его ненасытная жажда сдерживалась одним лишь желанием доставить ей такое же удовольствие, какое получал он от этого поцелуя. И хотя, повинуясь его языку, она целовалась так, как никогда раньше, это не было призывом, а скорее только лаской.
Он поднял голову. Пожалуй, слишком неожиданно. Она чувствовала, что он смотрит на нее. В абсолютной темноте она не могла различить его лица, но глаза и во мраке не теряли своей силы. Под их гипнотической волей она лежала не шевелясь и не издавая ни звука.
– Ничего этого не было, – резко сказал он. – Тебе понятно, Эрин? – Голос был строгий и требовательный, принуждающий ее вникнуть в то, что он говорит. – Ничего этого не было. Тебе понятно?
Она молча отрицательно покачала головой.
Но в темноте он, конечно, этого не разглядел.
V
И все же ее очень интересовало, каков будет его настоящий поцелуй. Тот, каким он наградил ее сегодня днем, был только пробой. Он просто хотел проверить, насколько она выдержит легенду о своем братце. Тот поцелуй был жесткий и неистовый. Но на одну миллионную долю секунды, когда его язык перестал исследовать глубины ее рта, а легонько коснулся кончика ее языка, разве это не было проблеском сладчайшей ласки?
Нет! – подумала она и принялась яростно чистить зубы в надежде смыть следы того долгого поцелуя.
Она наложила на лицо крем и расчесала волосы. Было нелегко открыть большой чемодан в крошечном помещении, но она умудрилась приоткрыть щелку, достаточную, чтобы просунуть руку.
На ощупь она выбрала джинсы и футболку. Джинсы были не те модные, жесткие, которые она обычно носила. Это были старые, вылинявшие и застиранные до мягкости. Извиваясь и изгибаясь, она высвободилась из своего мятого костюма и натянула джинсы.
На минуту она задумалась, снять ли лифчик.
Перспектива спать в нем всю ночь ей не улыбалась, поэтому она расстегнула застежку быстро, пока не передумала, и, почувствовав свободу, облегченно вздохнула. Хотя на своем последнем дне рождения она решила расстаться с самоуверенностью молодости, но все же ее фигура манекенщицы была еще достаточно крепка, чтобы иногда позволять себе обходиться без лифчика. Сегодня это и вовсе не имело значения.
Натянув майку через голову, она поняла, что после последней стирки она подсела и теперь слишком се обтягивает. Теперь уже то, что она без лифчика, начинало иметь значение. Ее груди выглядели слишком бесстыдными, чтобы быть без лифчика. Со вздохом она ухватилась за край футболки, чтобы стянуть ее, но тут Ланс постучал в дверь.
– Хватит, – сказал он коротко.
– Еще одну минуту. Я почти гото…
Не успела она договорить, как он уже распахнул дверь. Он застал ее, когда она, взявшись руками за край майки, собиралась ее снять, и успел увидеть гладкий живот и два полукруга под мягким розовым хлопком.
Эрин опустила майку. Как магнитом, его глаза были притянуты к ее груди. Она чувство – вала, как напряглись под тугим хлопком ее соски. До замужества, во времена работы в домах модели, она привыкла часами стоять почти обнаженной, пока модельеры и портнихи вносили свои изменения. Но никогда прежде она так не чувствовала своего тела.
Подавив внезапный приступ стыдливости, она закричала:
– Ну и наглец! Я ведь сказала, что через несколько минут выйду!
Ланс, похоже, потерял дар речи. Казалось, его мозг лишился способности посылать правильные сигналы органам речи. Он поспешно сделал глотательное движение и произнес как можно более суровым тоном:
– А я сказал вам, что время вышло.
– Могу я по крайней мере принять таблетку? Я сегодня пропустила.
Она рылась в косметичке, стараясь скрыть дрожь в руках. Найдя наконец упаковку пенициллина, она выдавила таблетку из фольги. Стакана не было, и ей пришлось запивать лекарство водой из-под крана, зачерпывая ее пригоршнями. Выпрямившись, она увидела в зеркале, что, пока она стояла наклонившись над раковиной, Ланс вперился глазами в ее бедра. Он торопливо отвел взгляд и сказал:
– Если хотите, можете оставить свои вещи здесь. Никто их не тронет.
Мягко ступая в носках, он прошел через холл в кабинет.
Она молча последовала его предложению. Чемоданы лучше оставить здесь. Он не настолько вежлив, чтобы предложить ей поднести вещи обратно в комнату, а тащить их самой не осталось никаких сил. Проще не спорить, а выключить свет и покорно пойти назад в комнату.
Спотыкаясь, она вошла в кабинет и увидела, что Ланс уже погасил все лампочки за исключением ночника на столике возле его кресла. Она расстелила одно из одеял на кожаном диване, положила в угол подушку и села, вытянув ноги вдоль дивана и прикрыв их другим одеялом.
Ланс терпеливо ждал, в задумчивости глядя перед собой и не произнося ни слова. Он не гасил свет, а Эрин не могла лечь при горящей лампе. Это сделало бы ее слишком уязвимой, слишком незащищенной. Изо всех сил избегая смотреть на него, она оглядела комнату, хотя за этот день делала это уже сотни раз.
– В камине никогда не разводили огня, – произнесла она лениво.
Не повернув головы, но поведя глазами в ее сторону, Ланс сказал:
– Что?
– Вы заметили, что в этом камине никогда не разводили огня? За красивой резной решеткой лежат поленья, но на кирпиче нет сажи. Не могу себе представить – иметь камин и не разводить огня.
– Очень тонкое наблюдение. Вам, наверное, подошла бы моя работа. – Взглянув на него, она увидела, что он, ссутулившись в кресле, улыбается ей. Не задумываясь, она улыбнулась в ответ. – А у вас есть камин? – спросил он.
– Три.
– Три?
Она рассмеялась.
– Да. Я живу в доме родителей, тех, что меня вырастили. Когда папа умер, мама захотела продать дом. Я упросила ее на какое-то время сдать его внаем, она так и делала несколько лет. Когда я вернулась из Нью-Йорка, я стала жить в этом доме. Это скромный, но очень старый дом и очень своеобразный. Я его отремонтировала и обставила заново.
– Звучит здорово.
– Многие не находят в нем ничего примечательного, но для меня это родной дом. Наверное, когда тебя берут из приюта, семейные традиции и все такое приобретает особое значение. Это почти что неотъемлемая часть твоей жизни, она дает чувство надежности, безопасности.
Они долго молчали, затем Ланс спросил:
– О'Ши хорошо к вам относились?
– Они были прекрасными родителями. Лучше не бывает. Отец был высокий и сильный. Он всегда казался мне гигантом, даже когда я выросла. Несмотря на габариты, это был самый нежный человек на свете. Он был плотник. А мама у меня маленькая, вспыльчивая, и у нее морщинки вокруг самых синих глаз, какие мне доводилось видеть. – Кроме твоих, добавила она про себя.
Потянувшись, он зевнул, а затем взъерошил свои золотистые волосы.
– Вам надо поспать. Спокойной ночи, – сказал он и выключил свет.
– Спокойной ночи.
Она легла на спину, укрывшись одеялом, и стала смотреть в темноту. Слышно было, как Ланс пытается принять в кресле максимально удобную позу. Раздался шелест ткани, затем глубокий вздох, и все в комнате стихло.
В молчании прошло несколько минут, затем, почему-то уверенная, что он не спит, Эрин прошептала:
– Мистер Баррет?
– А?
Нервными движениями она перебирала одеяло. Темнота придавала обстановке особую интимность. Как любовники после…
– Что будет с моим братом, когда вы его найдете?
В темноте было слышно, как он ворочается. Голос его прозвучал низко и неуверенно… а может, грустно?
– Не знаю. Это не входит в мою компетенцию. Он украл крупную сумму денег из национального банка. Одного этого достаточно, чтобы на долгие годы засадить его за решетку. Федеральное правительство очень строго к тем, кто запускает руку в казну.
– Значит, его посадят в тюрьму, – сказала она безо всяких эмоций. Это была просто констатация факта. Она об этом раньше не думала.
– Да. Ему, правда, может помочь то обстоятельство, что его тесть – президент банка. Уинслоу не стал обращаться в местную полицию, хотя кое-кого из их людей мы привлекли – тех, кто, так сказать, умеет искать иголку в стоге сена. Возможно, если Лайман еще не истратил этих денег и может их вернуть, ему будет присужден крупный штраф и условное заключение.
– Но вы ведь так не думаете, да? Его голос прозвучал устало и покорно:
– Да. – Помолчав, он сказал:
– За все годы оперативной работы мне так и не удалось понять мотивы, которые движут преступником.
– Мой брат не преступник! – вскричала она.
– Он совершил преступление. Это делает его преступником по определению, – резонно возразил он.
Она глубоко и горестно вздохнула.
– Конечно, вы правы. Извините. О чем вы говорили?
– Знаете, мне кажется, у него все было. Зачем он это сделал? Поставил на карту все? Оставил миссис Лайман? Глупейший поступок. Он же должен понимать, что мы его все равно поймаем.
Эрин с удивлением услышала в его голосе раздраженные нотки. Словно ему не хотелось ловить Кена.
– Мелани это все причинит ужасную боль. Я думаю, она даже не понимает всей серьезности положения.
– Конечно, не понимает. Она милое дитя.
Знаете, мы ведь могли устроить свой штаб в любом месте. Здесь мы отчасти для того, чтобы защитить Мелани. Мы ведь не знаем, работал ли Лайман один или же он оказался втянутым во что-то более серьезное. Она может стать невинной жертвой.
Его раздражение по поводу расследуемого дела было очевидным, и Эрин почувствовала угрызения совести, что лишь добавила ему головной боли.
И мягко спросила:
– А я? Вы думаете, что я убийца с ангельским лицом и явилась со своей жалостливой историей, чтобы завоевать расположение бедной девочки, а затем убрать ее?
После долгой паузы он признался:
– Мне приходило это в голову.
– Ясно, – прошептала она.
От всего, что она только что услышала, голова шла кругом и стала, казалось, слишком легкой, чтобы удерживаться на подушке. Она беспокойно металась по узкому дивану, пытаясь найти удобное положение, в котором смогла бы погрузиться в столь нужный ей сон. Наконец, уставшая от бессонницы, она легла на спину и закинула руки за голову.
То ли ей послышался легкий шелест одежды, то ли хруст его коленок, опустившихся на пол возле ее дивана, но она вдруг поняла, что он уже не лежит в своем кресле. Он оказался так близ – ко, что она ощущала жар его тела. Она лежала совершенно неподвижно, боясь даже моргнуть.
– Не знаю, ни кто ты, ни что ты, но ты точно не убийца. – Голос его был хриплым от возбуждения, но у нее не было времени размышлять над этим, потому что его губы сомкнулись с ее.
Не легкий ли вздох удовольствия слетел с ее губ? И не был ли поворот ее головы жестом горячей мольбы? Почему его губы вдруг на миг задержались, отодвинувшись от ее губ, чтобы затем снова слиться с ними в глубоком поцелуе?
Темнота, окутавшая их, поглотила и враждебность, и настороженность, и подозрительность, и обиду, которые стояли между ними. Под этим черным бархатным покровом, где не выносятся суждения и не хранятся секреты, они забыли себя. Различия между ними стали казаться незначительными, они просто перестали существовать. Они стали просто двое. Мужчина и женщина, объединенные взаимным притяжением, жаждой столь же непреодолимой, сколь и не поддающейся определению.
Под его губами губы Эрин стали мягкими и нежными и в нетерпении приоткрылись. Он пробовал, смаковал, запоминал ее своими губами, зубами, языком, пока она со вздохом не произнесла его имени.
Сами собой ее руки скользнули вниз, и она обхватила его голову. Он осыпал ее шею горячими страстными поцелуями. Его руки ощупали ее тело, почти обхватив всю разом. Она с томлением ощутила, как его большие пальцы снизу подбираются к ее грудям и нежно поглаживают их. Она погрузила ладони в его густые золотые волосы и опустила лицо во впадину на своей груди. Сквозь футболку ее кожу обдало горячее влажное дыхание. Она помогла ему ликвидировать этот последний барьер. Его пальцы с наслаждением ласкали ее гладкую кожу, исследуя каждый дюйм от шеи до талии.
Затем он целовал по очереди каждую грудь. Полностью захватив ртом сосок, он втягивал его в себя. Удовольствие, рождаемое в груди, отдавалось сладостным томлением глубоко во чреве, как если бы между ними была натянута невидимая струна. Внутри нее взорвался маленький вулкан, наполнивший ее жилы кипящей лавой, затопившей все ее тело своим пылающим жидким огнем.
– О Господи.
Его стон был агонией самоотречения. Он накрыл ее груди ладонями. Губы его снова приникли к се рту. Его ненасытная жажда сдерживалась одним лишь желанием доставить ей такое же удовольствие, какое получал он от этого поцелуя. И хотя, повинуясь его языку, она целовалась так, как никогда раньше, это не было призывом, а скорее только лаской.
Он поднял голову. Пожалуй, слишком неожиданно. Она чувствовала, что он смотрит на нее. В абсолютной темноте она не могла различить его лица, но глаза и во мраке не теряли своей силы. Под их гипнотической волей она лежала не шевелясь и не издавая ни звука.
– Ничего этого не было, – резко сказал он. – Тебе понятно, Эрин? – Голос был строгий и требовательный, принуждающий ее вникнуть в то, что он говорит. – Ничего этого не было. Тебе понятно?
Она молча отрицательно покачала головой.
Но в темноте он, конечно, этого не разглядел.
V
Когда она проснулась, его уже не было. Она медленно открыла глаза и, не поворачивая головы, осмотрела комнату. За ночь в ней ничто не изменилось. Все было в точности как накануне. Изменилась только она. Все перемены произошли с ней самой.
Что она наделала? Как это могло случиться? Или она временно лишилась рассудка?
А может быть, это был ночной кошмар? Нет. Ну хорошо, пусть это было слишком приятно для кошмара, тогда, может быть, это был сладкий сон? Нет. Она все еще чувствовала на коже неуловимый запах одеколона Ланса. Ее грудь была чуточку оцарапана в тех местах, где он прижимался к ней колючими щеками. Ее тело носило на себе слишком много свидетельств их ночных объятий. Даже сейчас она могла в деталях воспроизвести все их нюансы. Это был не сон!
Ее глаза снова остановились на кресле, в котором он спал. Смятая подушка еще хранила отпечаток его головы. Эрин ощутила прилив нежности и поймала себя на том, что улыбается, вспоминая о прошедшей ночи.
Улыбка сползла с ее лица, когда она увидела небрежно брошенное на пол одеяло возле кресла. Нет сомнения, что он с таким же безразличием отбросил и мысли о ней.
Она поднесла к губам хрупкий кулак. При воспоминании о том, как она отвечала на его поцелуи, ее охватило такое чувство стыда, что она крепко зажмурилась. Господи! Да он, наверное, сегодня млеет от самодовольства. И он ведь мог легко добиться от нее… Нет!
Из ее горла вырвалось еще одно рыдание, а из-под закрытых век выкатились слезы. Она зарылась лицом в подушку.
Как это могло случиться?
Она не могла сказать в свое оправдание, что он подпоил ее, или сыграл на жалости, или принудил ее физически поддаться на его поцелуи. Он даже не соблазнял ее никакими ласковыми словами. Он вообще ничего не говорил! Он просто подошел к ней в темноте, дотронулся до нее и поцеловал, а она больше чем охотно дала ему то, что он просил, и готова была на большее.
Она жалобно застонала от унизительных воспоминаний о том, как он жадным ртом хватал ее груди. Нет. Ничего он не хватал, и рот у него совсем не жадный. Ее унижение усугублялось тем, что при каждой мысли о ночи тело ее начинало ныть от желания.
Она не станет больше думать об этом. Будет лучше, если она станет воспринимать это как бы со стороны. Для него это было не более чем шалости в темноте. Она не покажет виду, что для нее это нечто большее. Поднимаясь с дивана, она вдруг заметила, что грудь по-прежнему открыта, и после отчаянных поисков обнаружила футболку за диваном.
Она тихонько подошла к двери и прислушалась. Из глубины дома не доносилось ни звука. Выйдя из кабинета, она направилась в крохотный туалет, в котором умывалась на ночь. Вспомнив, как Ланс застал ее в той неудобной позе с задранной майкой, она поежилась от смущения. В действительности каждая мысль о Лансе Баррете вызывала в ней прилив горячего возбуждения.
– А, вот ты где, – сказала Мелани, когда Эрин выходила из туалетной комнаты. Ее невестка стояла в дверях кабинета.
– Доброе утро, – пробормотала Эрин в надежде, что Мелани не заметит на ее лице виноватого выражения.
Да что она ведет себя как последняя идиотка! Что, в конце концов, случилось? Невинные ласки, только и всего.
– Я пришла тебя спасать, – загадочно проговорила Мелани. – Я уговорила Майка позволить тебе подняться и принять настоящую ванну. А потом мы с тобой вместе позавтракаем.
– А как же генерал Баррет? Он не сочтет меня находящейся в самовольной отлучке?
– Да он, может, и не узнает, – пропела Мелани. – Его здесь нет. Пошли.
Мелани захотела помочь Эрин вытащить чемоданы и сейчас же увлекла ее вверх по лестнице, проводив в небольшую, но уютную гостевую спальню.
Комната была обставлена белой плетеной мебелью, которая приятно сочеталась со светло-зелеными стенами. Покрывало и занавески были с веселым цветочным рисунком. В дальнем углу стояло бело – зеленое полосатое кресло.
– Ванная вон за той дверью, – сказала Мелани. – Я все проверила, но если что-нибудь упустила, покричи мне.
– Спасибо, Мелани. Все прекрасно. Я быстро.
– Из-за меня не спеши, – сказала Мелани.
– Да я не из-за тебя, а из-за мистера Баррета.
Мелани хихикнула и, закрыв за собой дверь, удалилась.
Ванна была просто божественна, и в горячей, пенной, ароматной воде она разнежилась. Она уговаривала себя не очень усердствовать сегодня со своим лицом, но в результате сделала все наоборот.
Она высушила волосы феном, искусно работая щеткой так, чтобы создать на голове художественный беспорядок. Из одежды выбрала юбку защитного цвета и хлопчатобумажную клетчатую блузку в приглушенных голубых и темно-красных тонах. На ноги надела темно-синие кожаные туфли на деревянных каблуках.
Единственным ее украшением, помимо золотых часов и бриллиантового кольца Барта, были маленькие золотые сережки-кольца. Она выглядела хладнокровной и абсолютно уверенной в себе.
Эта уверенность улетучилась, едва она услышала, когда спускалась по лестнице, доносившийся из кухни голос Ланса Баррета. Сердце ее забилось, ноги подкосились, и она инстинктивно схватилась рукой за перила.
– Эй, Ланс, это ты?
Она узнала голос Майка.
– Да.
– Тебе звонит Чарли Хиггинс.
– Иду.
Раздались торопливые шаги, он, видимо, прошел в гостиную. Что он ей скажет сегодня? А что ему скажет она? Она ни на минуту не сомневалась, что он не забыл того, что произошло между ними в ночной темноте, хотя и велел ей выкинуть все из головы. Как она может забыть те несколько прекрасных мгновений, когда она ощутила в мужских объятиях верх блаженства? При воспоминании о его ласках в ней снова оживало волнение, подобно повторным подземным толчкам при землетрясении.
Все равно рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу, так почему бы не теперь? Она сделала несколько шагов по лестнице и в нерешительности остановилась на нижней ступеньке, откуда ей была видна гостиная. Ланс стоял у телефона, зажав трубку между плечом и подбородком. Он делал какие-то пометки в блокноте.
Она ожидала увидеть его одетым как накануне: серые брюки, белая рубашка – униформа всех правительственных агентов. Но ее взору предстало нечто совсем иное.
На нем были лишь короткие серые шорты и кроссовки. Больше ничего. Нагнувшись над столом и делая записи на листке, который слегка намок от его потной руки, он нетерпеливо поправлял очки, соскальзывающие со вспотевшей переносицы. Наконец он с раздражением сдернул их вовсе и швырнул на стол, а сам продолжал отчаянно строчить.
Эрин не знала, сколько времени она стояла так, неподвижно уставившись на него, словно была загипнотизирована видом его великолепного тела. Теперь ей было ясно, откуда у него такая прекрасная спортивная форма. Если он каждое утро совершает пробежки – а, судя по его виду, дистанция была немаленькая, – то понятно, откуда такое собранное тело.
Его ноги и руки были крепкие и жилистые. Широкие плечи венчали впечатляющую грудь, покрытую светло-коричневой растительностью, сейчас превратившуюся в мокрые завитки. Эрин беззастенчиво смотрела на полоску волос, идущую от грудной клетки вниз, через плоский живот, и теряющуюся где-то под резинкой шорт. Его ровный, без контрастных участков, загар странным образом приводил ее в смущение. И в еще большее смущение приводило то, что под шортами явно угадывалась мужская сила.
– Нет, я полагаю, этого достаточно, – сказал он уверенно. – Если мне будет нужно что-нибудь еще, я позвоню. Спасибо, Чарли. С меня причитается.
Повесив трубку, он еще несколько секунд что-то записывал, после чего выпрямился в полный рост.
Он не сразу заметил, что она стоит на лестнице и смотрит на него. Откровенным взглядом он смерил ее фигуру сверху донизу и обратно. На какую-то долю секунды глаза их встретились, и у Эрин перехватило дыхание. Она удивилась, что он быстро отвел взгляд. Где же самодовольная насмешливость, которую она приготовилась увидеть?
Она решительно вошла в комнату и остановилась перед письменным столом. Он наконец поднял глаза и посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
– Вы рано поднялись.
– Вы тоже, – ответила она. – Вы всегда так начинаете свой день? – спросила она, кивая на его спортивный вид.
– Да, стараюсь каждое утро пробежать хотя бы несколько миль.
Почему он говорит такими отрывистыми фразами? Он явно не склонен заводить с ней разговор, а только из вежливости отвечает на вопросы. В его глазах она не смогла прочесть ничего из того, что ей так отчаянно хотелось знать.
– На улице не холодно?
Он пожал плечами, отчего все мышцы у него заиграли, и Эрин с усилием отвела взор от его мощного торса.
– Поначалу бывает прохладно, но я быстро разогреваюсь. Вообще-то я вышел в куртке. Оставил ее на крыльце. Ребята из того дома сказали мне, что меня спрашивал Майк.
Тыльной стороной ладони он смахнул пот с бровей и вытер руку о шорты. Движения были машинальные, и было видно, что мысли его заняты чем-то.
– Я вас обрадую: ваши показания подтверждены.
Он сказал это как бы между прочим, будто это не имело никакого значения. Она с удивлением взглянула на него, но лицо его застыло, как маска.
– Вечером я звонил приятелю в Хьюстон, и он взялся за это дело. Что не смог сделать вчера, выяснил сейчас, утром. Теперь мы о вас знаем все, мисс О'Ши.
Он вернулся к официальному обращению, и это задело Эрин. Прошлой ночью, перед тем как вернуться в свое кресло, он шептал в темноте ее имя, и от этого звука ее пробирала дрожь. А он этого и не помнит.
– Мы даже знаем, что мусор у вашего дома забирают по вторникам и пятницам. Надеюсь, вы не забыли выставить его перед отъездом сюда?
Это что, такие шутки? Что-то не похоже, он даже не улыбается, подумала она. Он и на нее – то не смотрит – глаза бегают по комнате, останавливаясь то на одном предмете, то на другом. Если он и смотрел на нее, то это были лишь короткие скользящие взгляды. С того момента, как она вошла в комнату, он ни разу не взглянул ей прямо я лицо.
– И вы, конечно, можете быть свободны, – сказал он небрежно.
Почему он ведет себя так, будто между ними ничего не произошло? Почему не улыбается, не дразнит, не мучает ее? Почему не просит прощения? Почему он ничего этого не делает?
– Мне жаль, если я причинил вам неудобства.
Может быть, если бы он не сказал этой последней фразы, она бы так и ушла, навечно озадаченная этим загадочным человеком, с которым судьба свела ее на один день в Сан-Франциско. Но именно эта небрежная фраза вывела ее из себя. Ее недоумение уступило место кипящей злости, и она обрушилась на него.
– Полагаю, все ваши поступки были продиктованы интересами дела!
Он сразу понял, на что она намекает, и Эрин увидела, что злость бывает заразительна.
– Так точно, – ответил он.
Вчера она набросилась на него за то, что он так грубо с ней обращается. Оказывается, это было только начало. Она и не подозревала, какую меру падения он ей уготовил. Глаза ее обожгли его, как раскаленные угли.
– Вы… – начала она.
– Миссис Лайман ждет вас завтракать. Она приготовила что-то необыкновенное, – сказал Майк, с улыбкой входя в комнату.
Он не дал Эрин произнести тщательно подбираемый эпитет – иными словами, ее лишили возможности осквернить слух мистера Баррета и поколебать его неприступное равнодушие.
– Мы здесь не для того, чтобы есть, – оборвал Ланс несчастного Майка, и под холодными голубыми глазами босса улыбка сползла с его лица.
– Нет, конечно, сэр, – быстро ответил он. – Только она старалась… и она говорит… – Он нервно облизнул губы. Взгляд Ланса не смягчился ни на йоту. Майк выдернул из-за пояса салфетку и спросил:
– У тебя сейчас есть для меня какие-нибудь дела, Ланс?
Ланс сделал шумный выдох и нервно запустил пальцы во все еще слипшиеся от пота волосы.
– Нет. Иди, завтракай. Я пойду в дом напротив привести себя в порядок. После этого мне надо сделать пару звонков, но если я тебе понадоблюсь, позови. Мне потребуется не больше часа на все.
С этими словами он вышел из-за письменного стола и, не глядя на Эрин и даже не повернув головы в ее сторону, вышел. Минуту она стояла не двигаясь, ошеломленная и злая, пока не раздался смущенный голос Майка:
– Миссис Лайман вас ждет. Я, кажется, уже сыт.
Ланс запугал его своим повелительным тоном.
Ланс Баррет умел воздействовать на людей!
Хотела она того или нет, она оказалась втянутой в жизнь своего брата, а он сейчас был в страшной беде. Он никогда уже не будет таким, как прежде. Либо его посадят в тюрьму на многие годы, либо на него ляжет не меньший позор. Вчера он был для нее только именем на бумаге, надеждой, перспективой. Сегодня он стал живым человеком с реальными проблемами, и она не может отвернуться от него, единственного родного ей человека, в минуту, когда он больше всего нуждается в поддержке.
Что она наделала? Как это могло случиться? Или она временно лишилась рассудка?
А может быть, это был ночной кошмар? Нет. Ну хорошо, пусть это было слишком приятно для кошмара, тогда, может быть, это был сладкий сон? Нет. Она все еще чувствовала на коже неуловимый запах одеколона Ланса. Ее грудь была чуточку оцарапана в тех местах, где он прижимался к ней колючими щеками. Ее тело носило на себе слишком много свидетельств их ночных объятий. Даже сейчас она могла в деталях воспроизвести все их нюансы. Это был не сон!
Ее глаза снова остановились на кресле, в котором он спал. Смятая подушка еще хранила отпечаток его головы. Эрин ощутила прилив нежности и поймала себя на том, что улыбается, вспоминая о прошедшей ночи.
Улыбка сползла с ее лица, когда она увидела небрежно брошенное на пол одеяло возле кресла. Нет сомнения, что он с таким же безразличием отбросил и мысли о ней.
Она поднесла к губам хрупкий кулак. При воспоминании о том, как она отвечала на его поцелуи, ее охватило такое чувство стыда, что она крепко зажмурилась. Господи! Да он, наверное, сегодня млеет от самодовольства. И он ведь мог легко добиться от нее… Нет!
Из ее горла вырвалось еще одно рыдание, а из-под закрытых век выкатились слезы. Она зарылась лицом в подушку.
Как это могло случиться?
Она не могла сказать в свое оправдание, что он подпоил ее, или сыграл на жалости, или принудил ее физически поддаться на его поцелуи. Он даже не соблазнял ее никакими ласковыми словами. Он вообще ничего не говорил! Он просто подошел к ней в темноте, дотронулся до нее и поцеловал, а она больше чем охотно дала ему то, что он просил, и готова была на большее.
Она жалобно застонала от унизительных воспоминаний о том, как он жадным ртом хватал ее груди. Нет. Ничего он не хватал, и рот у него совсем не жадный. Ее унижение усугублялось тем, что при каждой мысли о ночи тело ее начинало ныть от желания.
Она не станет больше думать об этом. Будет лучше, если она станет воспринимать это как бы со стороны. Для него это было не более чем шалости в темноте. Она не покажет виду, что для нее это нечто большее. Поднимаясь с дивана, она вдруг заметила, что грудь по-прежнему открыта, и после отчаянных поисков обнаружила футболку за диваном.
Она тихонько подошла к двери и прислушалась. Из глубины дома не доносилось ни звука. Выйдя из кабинета, она направилась в крохотный туалет, в котором умывалась на ночь. Вспомнив, как Ланс застал ее в той неудобной позе с задранной майкой, она поежилась от смущения. В действительности каждая мысль о Лансе Баррете вызывала в ней прилив горячего возбуждения.
– А, вот ты где, – сказала Мелани, когда Эрин выходила из туалетной комнаты. Ее невестка стояла в дверях кабинета.
– Доброе утро, – пробормотала Эрин в надежде, что Мелани не заметит на ее лице виноватого выражения.
Да что она ведет себя как последняя идиотка! Что, в конце концов, случилось? Невинные ласки, только и всего.
– Я пришла тебя спасать, – загадочно проговорила Мелани. – Я уговорила Майка позволить тебе подняться и принять настоящую ванну. А потом мы с тобой вместе позавтракаем.
– А как же генерал Баррет? Он не сочтет меня находящейся в самовольной отлучке?
– Да он, может, и не узнает, – пропела Мелани. – Его здесь нет. Пошли.
Мелани захотела помочь Эрин вытащить чемоданы и сейчас же увлекла ее вверх по лестнице, проводив в небольшую, но уютную гостевую спальню.
Комната была обставлена белой плетеной мебелью, которая приятно сочеталась со светло-зелеными стенами. Покрывало и занавески были с веселым цветочным рисунком. В дальнем углу стояло бело – зеленое полосатое кресло.
– Ванная вон за той дверью, – сказала Мелани. – Я все проверила, но если что-нибудь упустила, покричи мне.
– Спасибо, Мелани. Все прекрасно. Я быстро.
– Из-за меня не спеши, – сказала Мелани.
– Да я не из-за тебя, а из-за мистера Баррета.
Мелани хихикнула и, закрыв за собой дверь, удалилась.
Ванна была просто божественна, и в горячей, пенной, ароматной воде она разнежилась. Она уговаривала себя не очень усердствовать сегодня со своим лицом, но в результате сделала все наоборот.
Она высушила волосы феном, искусно работая щеткой так, чтобы создать на голове художественный беспорядок. Из одежды выбрала юбку защитного цвета и хлопчатобумажную клетчатую блузку в приглушенных голубых и темно-красных тонах. На ноги надела темно-синие кожаные туфли на деревянных каблуках.
Единственным ее украшением, помимо золотых часов и бриллиантового кольца Барта, были маленькие золотые сережки-кольца. Она выглядела хладнокровной и абсолютно уверенной в себе.
Эта уверенность улетучилась, едва она услышала, когда спускалась по лестнице, доносившийся из кухни голос Ланса Баррета. Сердце ее забилось, ноги подкосились, и она инстинктивно схватилась рукой за перила.
– Эй, Ланс, это ты?
Она узнала голос Майка.
– Да.
– Тебе звонит Чарли Хиггинс.
– Иду.
Раздались торопливые шаги, он, видимо, прошел в гостиную. Что он ей скажет сегодня? А что ему скажет она? Она ни на минуту не сомневалась, что он не забыл того, что произошло между ними в ночной темноте, хотя и велел ей выкинуть все из головы. Как она может забыть те несколько прекрасных мгновений, когда она ощутила в мужских объятиях верх блаженства? При воспоминании о его ласках в ней снова оживало волнение, подобно повторным подземным толчкам при землетрясении.
Все равно рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу, так почему бы не теперь? Она сделала несколько шагов по лестнице и в нерешительности остановилась на нижней ступеньке, откуда ей была видна гостиная. Ланс стоял у телефона, зажав трубку между плечом и подбородком. Он делал какие-то пометки в блокноте.
Она ожидала увидеть его одетым как накануне: серые брюки, белая рубашка – униформа всех правительственных агентов. Но ее взору предстало нечто совсем иное.
На нем были лишь короткие серые шорты и кроссовки. Больше ничего. Нагнувшись над столом и делая записи на листке, который слегка намок от его потной руки, он нетерпеливо поправлял очки, соскальзывающие со вспотевшей переносицы. Наконец он с раздражением сдернул их вовсе и швырнул на стол, а сам продолжал отчаянно строчить.
Эрин не знала, сколько времени она стояла так, неподвижно уставившись на него, словно была загипнотизирована видом его великолепного тела. Теперь ей было ясно, откуда у него такая прекрасная спортивная форма. Если он каждое утро совершает пробежки – а, судя по его виду, дистанция была немаленькая, – то понятно, откуда такое собранное тело.
Его ноги и руки были крепкие и жилистые. Широкие плечи венчали впечатляющую грудь, покрытую светло-коричневой растительностью, сейчас превратившуюся в мокрые завитки. Эрин беззастенчиво смотрела на полоску волос, идущую от грудной клетки вниз, через плоский живот, и теряющуюся где-то под резинкой шорт. Его ровный, без контрастных участков, загар странным образом приводил ее в смущение. И в еще большее смущение приводило то, что под шортами явно угадывалась мужская сила.
– Нет, я полагаю, этого достаточно, – сказал он уверенно. – Если мне будет нужно что-нибудь еще, я позвоню. Спасибо, Чарли. С меня причитается.
Повесив трубку, он еще несколько секунд что-то записывал, после чего выпрямился в полный рост.
Он не сразу заметил, что она стоит на лестнице и смотрит на него. Откровенным взглядом он смерил ее фигуру сверху донизу и обратно. На какую-то долю секунды глаза их встретились, и у Эрин перехватило дыхание. Она удивилась, что он быстро отвел взгляд. Где же самодовольная насмешливость, которую она приготовилась увидеть?
Она решительно вошла в комнату и остановилась перед письменным столом. Он наконец поднял глаза и посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
– Вы рано поднялись.
– Вы тоже, – ответила она. – Вы всегда так начинаете свой день? – спросила она, кивая на его спортивный вид.
– Да, стараюсь каждое утро пробежать хотя бы несколько миль.
Почему он говорит такими отрывистыми фразами? Он явно не склонен заводить с ней разговор, а только из вежливости отвечает на вопросы. В его глазах она не смогла прочесть ничего из того, что ей так отчаянно хотелось знать.
– На улице не холодно?
Он пожал плечами, отчего все мышцы у него заиграли, и Эрин с усилием отвела взор от его мощного торса.
– Поначалу бывает прохладно, но я быстро разогреваюсь. Вообще-то я вышел в куртке. Оставил ее на крыльце. Ребята из того дома сказали мне, что меня спрашивал Майк.
Тыльной стороной ладони он смахнул пот с бровей и вытер руку о шорты. Движения были машинальные, и было видно, что мысли его заняты чем-то.
– Я вас обрадую: ваши показания подтверждены.
Он сказал это как бы между прочим, будто это не имело никакого значения. Она с удивлением взглянула на него, но лицо его застыло, как маска.
– Вечером я звонил приятелю в Хьюстон, и он взялся за это дело. Что не смог сделать вчера, выяснил сейчас, утром. Теперь мы о вас знаем все, мисс О'Ши.
Он вернулся к официальному обращению, и это задело Эрин. Прошлой ночью, перед тем как вернуться в свое кресло, он шептал в темноте ее имя, и от этого звука ее пробирала дрожь. А он этого и не помнит.
– Мы даже знаем, что мусор у вашего дома забирают по вторникам и пятницам. Надеюсь, вы не забыли выставить его перед отъездом сюда?
Это что, такие шутки? Что-то не похоже, он даже не улыбается, подумала она. Он и на нее – то не смотрит – глаза бегают по комнате, останавливаясь то на одном предмете, то на другом. Если он и смотрел на нее, то это были лишь короткие скользящие взгляды. С того момента, как она вошла в комнату, он ни разу не взглянул ей прямо я лицо.
– И вы, конечно, можете быть свободны, – сказал он небрежно.
Почему он ведет себя так, будто между ними ничего не произошло? Почему не улыбается, не дразнит, не мучает ее? Почему не просит прощения? Почему он ничего этого не делает?
– Мне жаль, если я причинил вам неудобства.
Может быть, если бы он не сказал этой последней фразы, она бы так и ушла, навечно озадаченная этим загадочным человеком, с которым судьба свела ее на один день в Сан-Франциско. Но именно эта небрежная фраза вывела ее из себя. Ее недоумение уступило место кипящей злости, и она обрушилась на него.
– Полагаю, все ваши поступки были продиктованы интересами дела!
Он сразу понял, на что она намекает, и Эрин увидела, что злость бывает заразительна.
– Так точно, – ответил он.
Вчера она набросилась на него за то, что он так грубо с ней обращается. Оказывается, это было только начало. Она и не подозревала, какую меру падения он ей уготовил. Глаза ее обожгли его, как раскаленные угли.
– Вы… – начала она.
– Миссис Лайман ждет вас завтракать. Она приготовила что-то необыкновенное, – сказал Майк, с улыбкой входя в комнату.
Он не дал Эрин произнести тщательно подбираемый эпитет – иными словами, ее лишили возможности осквернить слух мистера Баррета и поколебать его неприступное равнодушие.
– Мы здесь не для того, чтобы есть, – оборвал Ланс несчастного Майка, и под холодными голубыми глазами босса улыбка сползла с его лица.
– Нет, конечно, сэр, – быстро ответил он. – Только она старалась… и она говорит… – Он нервно облизнул губы. Взгляд Ланса не смягчился ни на йоту. Майк выдернул из-за пояса салфетку и спросил:
– У тебя сейчас есть для меня какие-нибудь дела, Ланс?
Ланс сделал шумный выдох и нервно запустил пальцы во все еще слипшиеся от пота волосы.
– Нет. Иди, завтракай. Я пойду в дом напротив привести себя в порядок. После этого мне надо сделать пару звонков, но если я тебе понадоблюсь, позови. Мне потребуется не больше часа на все.
С этими словами он вышел из-за письменного стола и, не глядя на Эрин и даже не повернув головы в ее сторону, вышел. Минуту она стояла не двигаясь, ошеломленная и злая, пока не раздался смущенный голос Майка:
– Миссис Лайман вас ждет. Я, кажется, уже сыт.
Ланс запугал его своим повелительным тоном.
Ланс Баррет умел воздействовать на людей!
* * *
Мелани оказалась превосходной кулинаркой, но, отдавая должное роскошному завтраку, Эрин не переставала думать о том, что делать дальше. Она не знала, как быть.Хотела она того или нет, она оказалась втянутой в жизнь своего брата, а он сейчас был в страшной беде. Он никогда уже не будет таким, как прежде. Либо его посадят в тюрьму на многие годы, либо на него ляжет не меньший позор. Вчера он был для нее только именем на бумаге, надеждой, перспективой. Сегодня он стал живым человеком с реальными проблемами, и она не может отвернуться от него, единственного родного ей человека, в минуту, когда он больше всего нуждается в поддержке.