Страница:
Они добрались до открытой площадки на берегу реки. Тони и Уоррен стояли рядом с Джилом, который, точно курица-наседка, хлопотал над своими микрофонами, подключая их к батарейкам питания. Джил проверил микрофоны, уровень записи и, насколько было возможно, отфильтровал шум воды. Джеф начал снимать.
Поскольку Тони не надо было беспокоиться об освещении, он прилег под деревом и задремал. Уоррен поспешно записывал вопросы Энди в блокнот: они могут понадобиться, если возникнет необходимость делать обратную запись. Джил сидел на траве, скрестив ноги, и слушал через наушники, как идет звуковая запись. Лес околачивался позади Джефа и, увлекшись интервью, начал постукивать ногтем по зубу. Лайон стоял, прислонившись к стволу кипариса, и лениво наблюдал за сценой.
Потом Энди так и не могла понять, в каком именно месте она упустила из рук нить разговора. Сначала все шло по плану. Она задавала заранее приготовленные вопросы о войне в целом, как и просил генерал. Он отвечал на них, как всегда, пространно и непринужденно. Ответив на очередной вопрос, он вдруг вспомнил забавный случай о французе-фермере и его жене, которые спрятали в стогах сена целый взвод американцев. Энди смеялась от души.
И тут покатилось. Генерал Рэтлиф вспоминал один забавный случай за другим. Энди забыла про вопросы. Проснулся Тони и тоже заслушался генерала. Вскоре все они дружно хохотали. Джил даже не пытался заглушить смех в записи. Энди заметила, что Лайон тоже улыбнулся одной особо колоритной истории. Генерал сам от души смеялся над своими рассказами. Строго говоря, это было уже не совсем интервью, а монолог-импровизация.
– О, генерал Рэтлиф, это было великолепно, – сказала Энди, снимая свой микрофон и передавая его Джилу. Она наклонилась к генералу и обняла его.
– Боюсь, что я слишком увлекся.
– Вы просто бесподобны.
– А ты что думаешь, Лес? – взволнованно спросил Джеф.
– Думаю, все было о'кей.
– Не надо даже делать обратной съемки, – добавил Джеф.
– Это твое дело.
– Отец, ты в порядке? – Лайон неслышно приблизился из-за спины Энди.
– Давненько мне не приходилось так веселиться. Я даже не знал, что помню все эти истории, пока не начал их рассказывать. Представляешь, сколько времени прошло с тех пор? – Он снова рассмеялся, на этот раз своим собственным мыслям. Потом глаза его затуманились, и он схватил сына за руку. Глядя на Лайона, генерал тихо сказал:
– Все было не так уж плохо, Лайон. Теперь, когда я вспоминаю об этом, нет, не так было плохо.
– Нам лучше вернуться в дом, – сказал Лайон и включил моторчик на коляске.
Он шел рядом с отцом, положив руку на его хрупкое плечо.
– Как ты думаешь, что он хотел этим сказать? – спросил Лес у Энди, когда они поднимались вверх по тропинке.
– Чем?
– Ради бога, не делай из меня дурака, Энди! Что он имел в виду, когда сказал, что «все было не так плохо».
– Наверное, просто то, что сказал. Он рассказывал забавные случаи. Может быть, он подумал, что не все его воспоминания о войне связаны с печальными моментами.
– Нет, за этим кроется что-то другое, и ты знаешь это, – зло прошипел он.
«Я знаю только, что, пока ты не напьешься крови, ты не будешь чувствовать себя счастливым. Хорошо, пусть ты прав. Но я считаю, что интервью прошло потрясающе. А если ты ищешь каких-то темных секретов и горишь желанием вытащить их наружу, чтобы очернить генерала, тогда извини. На этот раз тебе придется обойтись без этого», – думала Энди.
Она обогнала его и добралась до дома почти одновременно с генералом. Лайон распахнул настежь дверь и ждал, когда отец проедет, но генерал остановил его.
– Подожди, Лайон. Я хочу поговорить с Энди. Возможно, мы с ней больше не увидимся перед ее отъездом.
Лайон нехотя отошел в сторону. Взглянув на его лицо, Энди пришла в отчаяние. Неужели она уедет, так и не объяснив ему причину того, что он считал предательством?
Она опустилась рядом с креслом генерала Рэтлифа. Он взял ее руку и крепко сжал в ладонях.
– Я знаю, ты можешь счесть это старческим бредом, но в тот день у меня было предчувствие; еще до того, как я услышал, как ты крадешься за дверью. А накануне вечером, когда Лайон рассказывал мне о твоем нахальстве и настырности, я представил тебя как наяву. Энди, я знаю, что он ведет себя, мягко говоря, нелюбезно, но ваша встреча произвела на него огромное впечатление. Наверное, предначертано свыше, чтобы ты вошла в нашу жизнь. Я спрошу тебя прямо. У стариков нет времени на тактичность. Ты любишь моего сына?
Кивнув, еле сдерживая слезы, она подняла глаза:
– Да, да, люблю.
Он поглаживал дрожащей рукой ее щеку:
– Я очень на это надеялся. Молил бога об этом. Ты будешь ему хорошей парой. Не беспокойся о настоящем. Думай, что ждет тебя впереди. Если твоя любовь настоящая, все получится как надо. Я обещаю.
Энди была уверена в обратном, но не хотела огорчать генерала. Она поднялась и нежно поцеловала его в щеку. Они не сказали друг другу «до свидания», а просто печально смотрели друг на друга, пока не подошел Лайон, чтобы помочь отцу въехать в дом.
Энди тщательно осмотрела комнату, проверяя, не оставила ли чего. Ей не хотелось думать, что означает эта примета, иначе она умерла бы. Позже, когда появится возможность раствориться в своем страдании, она подумает об этом.
Наконец, еще раз оглядев комнату, Энди открыла дверь. На пороге стоял Лайон. Его лицо было абсолютно спокойно. Ни гнева. Ни радости победы. Ни любви. Такую же пустоту она чувствовала внутри себя.
– Мои сумки готовы. Я как раз собиралась выносить вещи, – торопливо сказала она, думая, что он поднялся затем, чтобы выкинуть ее из комнаты.
Молча Лайон оттеснил ее назад, в комнату, и закрыл дверь. – Твой отец, как он?
– Ужасно устал. Я пригласил доктора. Он сейчас у него.
– Надеюсь, сегодня был не очень тяжелый день, но…
Она замолчала, не зная, что сказать. Не напоминать же ему, что именно он настоял на втором интервью за сегодняшний день.
Не спеша Лайон подошел к Энди и уперся ладонями в деревянные панели по обе стороны от нее:
– Похоже, тебе светит хорошая работа в большой компании, миссис Мэлоун. Жаль, что тебе не удалось выудить сенсационную историю, на которую ты так надеялась. И жаль, что, несмотря на все твои усилия, тебе приходится уезжать с пустыми руками. Но кое-что ты с собой все-таки увезешь.
Она ждала, что его поцелуй будет грубым и оскорбительным, но губы Лайона оказались мягкими и нежными. Он использовал старейшую тактику из учебника по стратегии: успокой врага, всели в него ложную уверенность, отнесись к нему по-доброму, а потом пойди и убей. Энди чувствовала, что он задумал, но была бессильна защитить себя.
Ее губы раскрылись ему навстречу, как цветок, и он медленно испил его нектар. Лайон убрал руки с ее талии и нашел ладони. Их пальцы переплелись и сомкнулись. Его язык скользнул между податливыми, нежными лепестками, он прижал Энди к двери, и теперь их бедра соприкасались. Не отрываясь от ее губ, он начал делать ритмические движения телом. Он хотел оскорбить, унизить ее. Но в какой-то момент смысл этих движений переменился. Они стали чувственными, исполненными желания. Он прошептал ее имя, но это был даже не шепот, скорее хрип, с трудом вырвавшийся из горла.
Энди закружилась в водовороте сладостных ощущений, проклиная его за то, что он лишил ее воли, разума. Но ей хотелось чувствовать его тело. Она желала, она любила его. Он поглотил все ее существо. Она не могла думать ни о чем и ни о ком. Только о нем. Лайон. Лайон. Лайон.
Внезапно он отпустил ее и оттолкнул от себя, словно вдруг понял, что держит в руках нечто отвратительное.
– А теперь иди к Лесу и поделись с ним подробностями нашей последней встречи. Я уверен, он с нетерпением ждет от тебя подробного отчета.
Невыносимая душевная боль и одновременно ярость прорвались в ее крике.
– Ты… – Энди задыхалась. – Ты чудовище, твердолобый идиот. Ты думаешь…
– Лайон! Лайон! – послышался отчаянный крик Грейси.
Лайон и Энди выскочили в холл и увидели, как она, задыхаясь, бежит вверх по лестнице.
– Лайон, доктор Бейкер просит тебя немедленно прийти. Твой отец…
Глава 9
Поскольку Тони не надо было беспокоиться об освещении, он прилег под деревом и задремал. Уоррен поспешно записывал вопросы Энди в блокнот: они могут понадобиться, если возникнет необходимость делать обратную запись. Джил сидел на траве, скрестив ноги, и слушал через наушники, как идет звуковая запись. Лес околачивался позади Джефа и, увлекшись интервью, начал постукивать ногтем по зубу. Лайон стоял, прислонившись к стволу кипариса, и лениво наблюдал за сценой.
Потом Энди так и не могла понять, в каком именно месте она упустила из рук нить разговора. Сначала все шло по плану. Она задавала заранее приготовленные вопросы о войне в целом, как и просил генерал. Он отвечал на них, как всегда, пространно и непринужденно. Ответив на очередной вопрос, он вдруг вспомнил забавный случай о французе-фермере и его жене, которые спрятали в стогах сена целый взвод американцев. Энди смеялась от души.
И тут покатилось. Генерал Рэтлиф вспоминал один забавный случай за другим. Энди забыла про вопросы. Проснулся Тони и тоже заслушался генерала. Вскоре все они дружно хохотали. Джил даже не пытался заглушить смех в записи. Энди заметила, что Лайон тоже улыбнулся одной особо колоритной истории. Генерал сам от души смеялся над своими рассказами. Строго говоря, это было уже не совсем интервью, а монолог-импровизация.
– О, генерал Рэтлиф, это было великолепно, – сказала Энди, снимая свой микрофон и передавая его Джилу. Она наклонилась к генералу и обняла его.
– Боюсь, что я слишком увлекся.
– Вы просто бесподобны.
– А ты что думаешь, Лес? – взволнованно спросил Джеф.
– Думаю, все было о'кей.
– Не надо даже делать обратной съемки, – добавил Джеф.
– Это твое дело.
– Отец, ты в порядке? – Лайон неслышно приблизился из-за спины Энди.
– Давненько мне не приходилось так веселиться. Я даже не знал, что помню все эти истории, пока не начал их рассказывать. Представляешь, сколько времени прошло с тех пор? – Он снова рассмеялся, на этот раз своим собственным мыслям. Потом глаза его затуманились, и он схватил сына за руку. Глядя на Лайона, генерал тихо сказал:
– Все было не так уж плохо, Лайон. Теперь, когда я вспоминаю об этом, нет, не так было плохо.
– Нам лучше вернуться в дом, – сказал Лайон и включил моторчик на коляске.
Он шел рядом с отцом, положив руку на его хрупкое плечо.
– Как ты думаешь, что он хотел этим сказать? – спросил Лес у Энди, когда они поднимались вверх по тропинке.
– Чем?
– Ради бога, не делай из меня дурака, Энди! Что он имел в виду, когда сказал, что «все было не так плохо».
– Наверное, просто то, что сказал. Он рассказывал забавные случаи. Может быть, он подумал, что не все его воспоминания о войне связаны с печальными моментами.
– Нет, за этим кроется что-то другое, и ты знаешь это, – зло прошипел он.
«Я знаю только, что, пока ты не напьешься крови, ты не будешь чувствовать себя счастливым. Хорошо, пусть ты прав. Но я считаю, что интервью прошло потрясающе. А если ты ищешь каких-то темных секретов и горишь желанием вытащить их наружу, чтобы очернить генерала, тогда извини. На этот раз тебе придется обойтись без этого», – думала Энди.
Она обогнала его и добралась до дома почти одновременно с генералом. Лайон распахнул настежь дверь и ждал, когда отец проедет, но генерал остановил его.
– Подожди, Лайон. Я хочу поговорить с Энди. Возможно, мы с ней больше не увидимся перед ее отъездом.
Лайон нехотя отошел в сторону. Взглянув на его лицо, Энди пришла в отчаяние. Неужели она уедет, так и не объяснив ему причину того, что он считал предательством?
Она опустилась рядом с креслом генерала Рэтлифа. Он взял ее руку и крепко сжал в ладонях.
– Я знаю, ты можешь счесть это старческим бредом, но в тот день у меня было предчувствие; еще до того, как я услышал, как ты крадешься за дверью. А накануне вечером, когда Лайон рассказывал мне о твоем нахальстве и настырности, я представил тебя как наяву. Энди, я знаю, что он ведет себя, мягко говоря, нелюбезно, но ваша встреча произвела на него огромное впечатление. Наверное, предначертано свыше, чтобы ты вошла в нашу жизнь. Я спрошу тебя прямо. У стариков нет времени на тактичность. Ты любишь моего сына?
Кивнув, еле сдерживая слезы, она подняла глаза:
– Да, да, люблю.
Он поглаживал дрожащей рукой ее щеку:
– Я очень на это надеялся. Молил бога об этом. Ты будешь ему хорошей парой. Не беспокойся о настоящем. Думай, что ждет тебя впереди. Если твоя любовь настоящая, все получится как надо. Я обещаю.
Энди была уверена в обратном, но не хотела огорчать генерала. Она поднялась и нежно поцеловала его в щеку. Они не сказали друг другу «до свидания», а просто печально смотрели друг на друга, пока не подошел Лайон, чтобы помочь отцу въехать в дом.
* * *
Было решено, что съемочная группа подгонит свой фургон к флигелю, загрузит вещи и отправится в «Рай на Холмах». Лес поедет следом за ними на машине, взятой напрокат в Сан-Антонио. Энди приедет в гостиницу позже, как только упакует вещи.Энди тщательно осмотрела комнату, проверяя, не оставила ли чего. Ей не хотелось думать, что означает эта примета, иначе она умерла бы. Позже, когда появится возможность раствориться в своем страдании, она подумает об этом.
Наконец, еще раз оглядев комнату, Энди открыла дверь. На пороге стоял Лайон. Его лицо было абсолютно спокойно. Ни гнева. Ни радости победы. Ни любви. Такую же пустоту она чувствовала внутри себя.
– Мои сумки готовы. Я как раз собиралась выносить вещи, – торопливо сказала она, думая, что он поднялся затем, чтобы выкинуть ее из комнаты.
Молча Лайон оттеснил ее назад, в комнату, и закрыл дверь. – Твой отец, как он?
– Ужасно устал. Я пригласил доктора. Он сейчас у него.
– Надеюсь, сегодня был не очень тяжелый день, но…
Она замолчала, не зная, что сказать. Не напоминать же ему, что именно он настоял на втором интервью за сегодняшний день.
Не спеша Лайон подошел к Энди и уперся ладонями в деревянные панели по обе стороны от нее:
– Похоже, тебе светит хорошая работа в большой компании, миссис Мэлоун. Жаль, что тебе не удалось выудить сенсационную историю, на которую ты так надеялась. И жаль, что, несмотря на все твои усилия, тебе приходится уезжать с пустыми руками. Но кое-что ты с собой все-таки увезешь.
Она ждала, что его поцелуй будет грубым и оскорбительным, но губы Лайона оказались мягкими и нежными. Он использовал старейшую тактику из учебника по стратегии: успокой врага, всели в него ложную уверенность, отнесись к нему по-доброму, а потом пойди и убей. Энди чувствовала, что он задумал, но была бессильна защитить себя.
Ее губы раскрылись ему навстречу, как цветок, и он медленно испил его нектар. Лайон убрал руки с ее талии и нашел ладони. Их пальцы переплелись и сомкнулись. Его язык скользнул между податливыми, нежными лепестками, он прижал Энди к двери, и теперь их бедра соприкасались. Не отрываясь от ее губ, он начал делать ритмические движения телом. Он хотел оскорбить, унизить ее. Но в какой-то момент смысл этих движений переменился. Они стали чувственными, исполненными желания. Он прошептал ее имя, но это был даже не шепот, скорее хрип, с трудом вырвавшийся из горла.
Энди закружилась в водовороте сладостных ощущений, проклиная его за то, что он лишил ее воли, разума. Но ей хотелось чувствовать его тело. Она желала, она любила его. Он поглотил все ее существо. Она не могла думать ни о чем и ни о ком. Только о нем. Лайон. Лайон. Лайон.
Внезапно он отпустил ее и оттолкнул от себя, словно вдруг понял, что держит в руках нечто отвратительное.
– А теперь иди к Лесу и поделись с ним подробностями нашей последней встречи. Я уверен, он с нетерпением ждет от тебя подробного отчета.
Невыносимая душевная боль и одновременно ярость прорвались в ее крике.
– Ты… – Энди задыхалась. – Ты чудовище, твердолобый идиот. Ты думаешь…
– Лайон! Лайон! – послышался отчаянный крик Грейси.
Лайон и Энди выскочили в холл и увидели, как она, задыхаясь, бежит вверх по лестнице.
– Лайон, доктор Бейкер просит тебя немедленно прийти. Твой отец…
Глава 9
Энди ехала с опущенными стеклами, подставив встречному ветру мокрое от слез лицо. Сердце ее разрывалось от отчаяния.
Когда они с Лайоном сбежали вниз, он сразу прошел в спальню отца, а Энди стала успокаивать рыдающую Грейси. Наконец из спальни вышел доктор и в ответ на немой вопрос печально покачал головой. Прошло, наверное, минут тридцать, когда дверь комнаты открылась и на пороге появился Лайон. Лицо его напоминало застывшую маску горя, но глаза оставались сухими. Он даже не посмотрел на нее. Он вообще не замечал ничего вокруг, тихо переговариваясь о чем-то с доктором. Вскоре после этого приехала карета «Скорой помощи». Энди с ужасом смотрела, как покрытые простыней носилки с телом генерала Майкла Рэтлифа исчезают в недрах машины; Лайон поехал вслед за «Скорой» на своем «Эльдорадо».
Когда Энди уезжала, Грейси, еще рыдая, уже приводила в порядок дом. «Она любит Лайона, – подумалось Энди, – и он не будет один наедине со своим горем».
Когда Энди добралась до гостиницы, на город уже опустились сумерки. Покончив со всеми формальностями, Энди наконец очутилась в своей комнате, до ужаса напоминавшей ту, где она жила несколько дней назад.
Энди заперла дверь на ключ, отключила телефон и свернулась калачиком на постели. Последующие восемь часов она с переменным успехом пыталась уснуть.
– …Президент, получив известие о кончине генерала Рэтлифа, сказал следующее…
Энди слушала слова президента Соединенных Штатов, перечислявшего все доблестные подвиги и награды отставного генерала. Но человек, о котором он говорил, не имел никакого отношения к старому джентльмену, которого знала она. Только вчера она говорила с ним о его сыне, о том, что она любит его. Энди до сих пор ощущала прощальное пожатие его руки, видела его глаза, без слов говорившие, что он всем сердцем одобряет их любовь.
– Впусти меня. – Энди вздрогнула, когда Лес постучал в дверь.
– Подожди… минутку.
Бессмысленно пытаться отсрочить то, что неминуемо должно произойти. Она отыскала халат и надела его. Как ей хотелось бы, чтобы это были рыцарские доспехи! Энди повернула ключ. – Когда ты об этом узнала? – без обиняков спросил он.
– Вчера вечером. – Ложь все равно не спасла бы ее. – Он умер как раз перед моим отъездом.
– И ты не сочла нужным поставить в известность меня? – заорал Лес.
– Ну, сказала бы я тебе, и что толку?
– Что толку? Проклятие, хотел бы я встряхнуть твои мозги!
Не обращая внимания на эту вспышку раздражения, Энди забралась с ногами в кресло и, обхватив колени руками, положила на них подбородок. Она вспомнила последний взгляд генерала. Он уже знал, что умирает, и прощался с ней молча.
– Энди, черт бы тебя совсем побрал, что с тобой творится?
Она бессмысленно посмотрела на Леса. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на его лице.
– Лес, умер человек, которым я восхищалась. Как ты вообще можешь спрашивать, что со мной происходит?
Он посмотрел на занавешенное окно, через которое не проникали лучи солнца.
– Я знаю, что ты им восхищалась, но, как бы то ни было, его имя тесно связано с миром новостей. А наша с тобой профессия – делать эти новости. Ты ведь не видишь сейчас, как плачет диктор, правда? Энди, тебе не приходило в голову, что мы сидим на золотой мине?
Лес подошел к окну и раздвинул занавески. Энди зажмурилась от яркого солнечного света, хлынувшего в комнату.
– Что ты… Золотая мина?
– Подумай, Андреа, ради бога, подумай! У нас есть интервью с генералом Рэтлифом. Это единственное интервью, взятое после того, как он стал отшельником. Теперь он мертв, а мы сидим на пленке, где записаны многочасовые разговоры с ним! Разве ты не понимаешь, что это может значить?
Энди спустила ноги с кресла и встала. Она подошла к окну – день был чудесный. Для Лайона он таким не будет. Ему нужно позаботиться о похоронах.
– Энди!
– Что?
– Ты меня слушаешь?
Она провела рукой по спутанным волосам:
– Ты спросил меня, знаю ли я, что могут означать пленки с записью генерала Рэтлифа.
Лес тихо выругался:
– Тогда давай я объясню тебе все по буквам. Возможно, ты от меня что-то скрываешь, возможно, ты все-таки выяснила кое-что о настоящих причинах его ранней отставки. За это я тебя, конечно, никогда не прощу. Да ладно, черт с ним. Но я собираюсь продать эти пленки компании, только гораздо дороже той цены, которую они предложили вначале. Это наш пропуск в большую карьеру, и я собираюсь получить его, будешь ты мне помогать или нет.
– Подожди, Лес. – Она потирала пальцами виски, пытаясь унять головную боль. – Лес, зачем ты торопишься? Почему это надо делать прямо сейчас? Ведь пленки даже не смонтированы. Нет музыкальной обработки…
– Черт, да им-то какое до этого дело? Пусть выпускают их в эфир как им угодно. Они хотят дать наш материал сегодня в вечерних новостях. Я уже связался с продюсером. Он так суетился, что я думал, он обмочит штаны. Нужно отправить пленки в Нью-Йорк срочной авиапочтой, и немедленно. Наверное, нам придется ехать в Сан-Антонио и поторопить их с отправкой. – Его рука уже была на дверной ручке.
– Лес, подожди. Успокойся и дай мне подумать. – Она вернулась к кровати и присела на матрац. – Я даже не собираюсь давать в эфир интервью сразу после смерти генерала. У меня даже мысли не было делать из них своеобразный некролог.
– Знаю.
По его тону Энди поняла, что он начинает терять терпение, но сделала последнюю попытку уговорить его:
– Лес, все-таки не стоит торопиться.
– Но, Энди, так уж получилось. Ты ведь знала, что старик – о, прости – генерал скоро умрет.
– Скоро, но не в моем присутствии. – Она закрыла лицо ладонями. – Ведь это в каком-то роде даже непорядочно, не по-людски, выпускать в эфир интервью сейчас.
– Я ушам своим не верю! – Лес ударил кулаком по двери. – Что случилось с тобой?
Ничего. Просто в ее жизни случился Лайон. Лайон и генерал Рэтлиф. Когда она узнала их, для нее стало важным только одно – возможность быть с ними рядом. А интервью, которого она с таким упорством добивалась, уже не казалось ей победой. Теперь, когда генерал мертв, какой вред могут причинить ему эти пленки? Никакого. Надо решать вопрос с этой точки зрения. Если она уступит Лесу, на какое-то время он оставит ее в покое.
– Хорошо, – устало сказала Энди. – Поступай как знаешь. Но я присоединюсь к тебе в Сан-Антонио позднее. Мне хочется немного побыть здесь.
– Разумеется, ты останешься здесь. Можешь не сомневаться. Я хочу, чтобы ты сделала репортаж с места событий. У нас ведь здесь съемочная группа. К обеду сюда нагрянет куча репортеров, а мы их всех обскачем. Пока я отвожу пленки в Сан-Антонио, ты с ребятами вернешься на…
– Нет. Это исключено, – твердо ответила Энди. – Я согласна продать пленки, потому что хочу, чтобы американцы увидели, каким он был в последние дни жизни. Но я не собираюсь, как стервятник…
– Похороны завтра. А пока вы будете снимать за воротами. Энди, ради бога…
– Нет, Лес. Это мое последнее слово.
– Черт, уж лучше бы ты переспала с этим ковбоем и выбросила его из головы. Может быть, ты вела бы себя как Энди Мэлоун, которую я знал все эти годы. Только уверяю тебя, у этого парня такой же прибор, как и у остальных мужиков.
– Лес, тебя слишком занесло.
Энди резко поднялась – и Лес понял, что сейчас разразится катастрофа. Он не узнавал Энди. Это была львица, защищающая свое потомство.
– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал он. – Я отправлю ребят одних снять события. Позднее смонтируем репортаж. Джеф сказал, что все пленки у тебя. Где они?
Коробки с пленками, рассортированные и помеченные, были сложены в брезентовую сумку. Энди принесла сумку и протянула ее Лесу.
– Разрешение на показ в эфире уже там? – спросил он.
Энди лихорадочно пыталась отыскать в памяти тот момент, когда генерал Рэтлиф подписывал бумаги, которые давали им право показывать материал в телевизионном эфире. Но она не вспомнила его. Одной рукой Энди крепко сжала брезентовую сумку, другой – накрыла рот.
– О Лес, – выдохнула она.
– В чем дело?
– Э… Разрешение… Я забыла дать Майклу Рэтлифу документы…
Энди сжалась под убийственным взглядом Леса.
– Энди, ты шутишь. Постарайся вспомнить. Ты ведь никогда в жизни не начинала делать интервью, не заручившись сначала подписью на документах. Проклятие, где, я спрашиваю, разрешение на выпуск в эфир? – Последние слова он выкрикнул уже в истерике.
– У меня его нет! – закричала она в ответ. – Я помню, что, когда мы начали съемку, я старалась делать все быстро, чтобы генерал не устал. Тогда еще вышел из строя шнур от микрофона и Джил ездил в Сан-Антонио, помнишь? И нам пришлось начать работу позднее, чем планировалось. Припоминаю: я тогда подумала, что дам ему подписать бумаги потом. Но я этого так и не сделала.
Лес разразился такими ругательствами, которых Энди никогда от него не слышала, да, наверное, вообще ни от кого не слышала.
– Ты меня не обманываешь? Может быть, это лишь…
– Нет. Клянусь тебе, Лес. Я действительно забыла взять у генерала подпись под разрешением.
– Если мы выдадим материал в эфир, не имея на то официального разрешения, этот Лайон разнесет нас в пух и прах. Даже если он не знает о том, что у нас нет никаких прав на эфир, то компания пронюхает об этом наверняка. Они-то не упустят шанса надрать нам зад. Так что, милая, немедленно собирайся и отправляйся на ранчо. Теперь его сын как наследник имеет право дать разрешение на эфир.
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Нет, и все. До похорон не поеду.
– Но похороны завтра.
– Правильно. Я там не покажусь, пока не закончится погребальная церемония. Лайон, может, и не пустит меня туда вовсе.
Лес посмотрел на сумку, которую она все еще держала в руках. Он нервно кусал губы, хрустя пальцами.
– Даже не думай взять эти пленки силой или подделать подпись на разрешении. Я сама позвоню в компанию и скажу им, что ты задумал.
– Да мне такое даже в голову не приходило. – Он выдавил из себя улыбку.
Однако Энди и не думала улыбаться.
– Приходило, Лес. Иди звони своему человеку и скажи, что он получит пленки только после похорон. И больше не показывайся мне сегодня на глаза.
Он стоял около двери и задумчиво смотрел на нее. Потом, тряхнув головой, словно снимая оцепенение, сказал:
– Ты изменилась, Энди. Не понимаю, что тобой произошло.
– Все правильно, Лес. Ты и не поймешь.
Ночью Энди почти не спала, и только днем ей удалось немного вздремнуть. Находясь на грани между сном и явью, она видела фантастические картины, и главными действующими лицами в них были она и Лайон.
К вечеру Энди включила телевизор и посмотрела по новостям репортажи, связанные с кончиной генерала Рэтлифа. Как и предсказывал Лес, территория въезда на ранчо кишела репортерами и фотографами. Около ворот был выставлен полицейский заслон. На территорию пропускали только близких знакомых из числа местных жителей и ветеранов войны, служивших под командованием генерала. Многие из них роняли цветы на дорогу, ведущую к дому.
Сердце Энди сжалось, когда она увидела, как из ворот вышел Лайон, чтобы сделать короткое заявление для прессы. С людьми, которые пришли отдать последнюю дань уважения его отцу, он говорил тихо, любезно, официально.
На нем были темный костюм и белая рубашка. Энди никогда не видела Лайона в костюме. Он держался с поразительным спокойствием, но она знала, чего это ему стоило. Приехала ли Джери утешить его в трудный час? Энди стало стыдно за свою неуместную ревность, однако мысль о том, что он может найти утешение в объятиях другой женщины, преследовала ее.
На следующее утро в программах новостей не было ничего нового, за исключением сообщения о том, что президент вылетел на вертолете с военно-воздушной базы в Лэкленде, чтобы лично присутствовать на траурной церемонии, назначенной на 10 часов утра.
Энди надела светло-коричневое платье и босоножки на высоких каблуках в цвет, зачесала волосы назад и сделала пучок. Из украшений были только маленькие золотые серьги.
К обеду Энди упаковала свои вещи. Она собиралась убраться из Кервилла, как только получит подпись Лайона и вручит документы Лесу. Съемочная группа, закончив снимать из-за ворот репортаж о прощании с генералом, уехала в Сан-Антонио в надежде успеть на последний самолет в Нашвилл. Хотя между собой ребята не говорили о смерти генерала, Энди была уверена, что их потрясла его смерть.
В три часа в комнату Энди зашел Лес попрощаться перед отъездом. Он настаивал, чтобы она поехала раньше к Лайону Рэтлифу, но Энди наотрез отказалась.
– Когда ты вернешься? – спросил он.
– Когда будут подписаны бумаги.
От раздражения рыжие волосы Леса встали дыбом. Чтобы внести ясность, Энди сказала:
– Я не знаю, какая там ситуация и что меня ждет. Может быть, там до сих пор полицейский заслон. Я не уверена, удастся ли мне вообще приблизиться к ранчо. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Энди сказала старине Лесу правду. Она действительно не знала, что ее ждет на ранчо, только в глубине ее души жила слабая надежда, что ей все-таки удастся туда попасть. Она с ужасом думала, что ей придется встретиться лицом к лицу с Лайоном. Гораздо меньше она боялась полицейского заслона.
Когда Энди подъехала к воротам, полиции уже не было, только один охранник, тот самый, которого она видела, когда пробиралась на ранчо в грузовичке владельца питомника. На дороге были разбросаны сотни живых цветов. Энди подъехала к сторожке и опустила стекло.
– Здравствуйте, – сказала она.
– Добрый день.
Энди заметила, что у парня покрасневшие глаза, и ее сердце сжалось.
– Я миссис Мэлоун. Я была…
– Да, мэм. Я знаю, кто вы.
– Нельзя ли мне ненадолго заехать на ранчо?
Он снял шляпу и поскреб затылок:
– Не знаю. Мистер Рэтлиф велел никого не впускать.
– А не могли бы вы позвонить в дом? Скажите ему, что это очень важно. Я долго его не задержу.
– Думаю, это я могу сделать.
Он исчез в глубине сторожки, но Энди видела, как он набрал номер и разговаривал по телефону.
Выйдя из сторожки, охранник направился к электрической кнопке, открывающей ворота.
– С мистером Рэтлифом мне не удалось поговорить, но я разговаривал с Грейси, и она сказала, что я могу вас впустить.
– Большое вам спасибо.
Энди нажала на газ и въехала на территорию. Дом и наружные постройки казались нежилыми. Она не увидела рабочих по ранчо. Даже коровы, которые паслись на холмах, казалось, тоже двигались неестественно медленно.
Энди еще не успела позвонить в дверь, как та распахнулась, и ей на шею бросилась Грейси:
– Слава богу, что вы приехали, Энди. Я не знала уже, что мне с ним делать. Он в своем кабинете. По-моему, он пьет. А как хорошо он держался! Но как только все разъехались, он точно с ума сошел. Он отказался есть и чуть ли не швырнул мне в лицо поднос, когда я хотела его покормить. Если бы он был не такой здоровый, я отстегала бы его розгами. Вы ведь поговорите с ним, правда?
Энди со страхом посмотрела на дверь кабинета Лайона:
– Грейси, я не думаю, что смогу помочь ему. Он не захочет меня видеть.
– А мне кажется, что он ведет себя так как раз потому, что вы уехали.
Энди в полном недоумении посмотрела на Грейси:
– Он только что потерял отца.
– Он этого ждал со дня на день в течение года. Конечно, он очень переживает, в этом я не сомневаюсь. Но у него болит сердце не только из-за смерти отца.
Плечи Грейси задрожали от сдерживаемых рыданий, и Энди бросилась к ней, чтобы успокоить:
– Мне очень жаль, Грейси. Я знаю, как вы любили его.
– Да. Мне так его не хватает. Но я рада, что он больше не мучается. А теперь прошу вас, пойдите позаботьтесь о Лайоне. Он теперь единственный, о ком я переживаю.
Энди оставила свою сумочку на столе в холле, а вместе с ней и документы на разрешение трансляции интервью.
– Вы сказали, что он пьет и отказывается есть?
– Ни кусочка в рот не взял с тех пор… Я даже не помню с каких пор.
– Ну хорошо. Первым делом принесите мне еду, которую вы приготовили для него.
Когда они с Лайоном сбежали вниз, он сразу прошел в спальню отца, а Энди стала успокаивать рыдающую Грейси. Наконец из спальни вышел доктор и в ответ на немой вопрос печально покачал головой. Прошло, наверное, минут тридцать, когда дверь комнаты открылась и на пороге появился Лайон. Лицо его напоминало застывшую маску горя, но глаза оставались сухими. Он даже не посмотрел на нее. Он вообще не замечал ничего вокруг, тихо переговариваясь о чем-то с доктором. Вскоре после этого приехала карета «Скорой помощи». Энди с ужасом смотрела, как покрытые простыней носилки с телом генерала Майкла Рэтлифа исчезают в недрах машины; Лайон поехал вслед за «Скорой» на своем «Эльдорадо».
Когда Энди уезжала, Грейси, еще рыдая, уже приводила в порядок дом. «Она любит Лайона, – подумалось Энди, – и он не будет один наедине со своим горем».
Когда Энди добралась до гостиницы, на город уже опустились сумерки. Покончив со всеми формальностями, Энди наконец очутилась в своей комнате, до ужаса напоминавшей ту, где она жила несколько дней назад.
Энди заперла дверь на ключ, отключила телефон и свернулась калачиком на постели. Последующие восемь часов она с переменным успехом пыталась уснуть.
* * *
– …Генерал Рэтлиф, герой Второй мировой войны, последний оставшийся в живых: полный кавалер ордена Звезды, жил в уединении на своем ранчо в Кервилле, штат Техас, где поселился после ранней отставки в 1946 году. После продолжительной болезни генерал скончался у себя дома. Закрытая похоронная церемония состоится в доме генерала завтра… – читал бесцветным голосом текст утренних новостей диктор. «Когда же Лайон успел известить службу новостей о смерти своего отца?»– …Президент, получив известие о кончине генерала Рэтлифа, сказал следующее…
Энди слушала слова президента Соединенных Штатов, перечислявшего все доблестные подвиги и награды отставного генерала. Но человек, о котором он говорил, не имел никакого отношения к старому джентльмену, которого знала она. Только вчера она говорила с ним о его сыне, о том, что она любит его. Энди до сих пор ощущала прощальное пожатие его руки, видела его глаза, без слов говорившие, что он всем сердцем одобряет их любовь.
– Впусти меня. – Энди вздрогнула, когда Лес постучал в дверь.
– Подожди… минутку.
Бессмысленно пытаться отсрочить то, что неминуемо должно произойти. Она отыскала халат и надела его. Как ей хотелось бы, чтобы это были рыцарские доспехи! Энди повернула ключ. – Когда ты об этом узнала? – без обиняков спросил он.
– Вчера вечером. – Ложь все равно не спасла бы ее. – Он умер как раз перед моим отъездом.
– И ты не сочла нужным поставить в известность меня? – заорал Лес.
– Ну, сказала бы я тебе, и что толку?
– Что толку? Проклятие, хотел бы я встряхнуть твои мозги!
Не обращая внимания на эту вспышку раздражения, Энди забралась с ногами в кресло и, обхватив колени руками, положила на них подбородок. Она вспомнила последний взгляд генерала. Он уже знал, что умирает, и прощался с ней молча.
– Энди, черт бы тебя совсем побрал, что с тобой творится?
Она бессмысленно посмотрела на Леса. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на его лице.
– Лес, умер человек, которым я восхищалась. Как ты вообще можешь спрашивать, что со мной происходит?
Он посмотрел на занавешенное окно, через которое не проникали лучи солнца.
– Я знаю, что ты им восхищалась, но, как бы то ни было, его имя тесно связано с миром новостей. А наша с тобой профессия – делать эти новости. Ты ведь не видишь сейчас, как плачет диктор, правда? Энди, тебе не приходило в голову, что мы сидим на золотой мине?
Лес подошел к окну и раздвинул занавески. Энди зажмурилась от яркого солнечного света, хлынувшего в комнату.
– Что ты… Золотая мина?
– Подумай, Андреа, ради бога, подумай! У нас есть интервью с генералом Рэтлифом. Это единственное интервью, взятое после того, как он стал отшельником. Теперь он мертв, а мы сидим на пленке, где записаны многочасовые разговоры с ним! Разве ты не понимаешь, что это может значить?
Энди спустила ноги с кресла и встала. Она подошла к окну – день был чудесный. Для Лайона он таким не будет. Ему нужно позаботиться о похоронах.
– Энди!
– Что?
– Ты меня слушаешь?
Она провела рукой по спутанным волосам:
– Ты спросил меня, знаю ли я, что могут означать пленки с записью генерала Рэтлифа.
Лес тихо выругался:
– Тогда давай я объясню тебе все по буквам. Возможно, ты от меня что-то скрываешь, возможно, ты все-таки выяснила кое-что о настоящих причинах его ранней отставки. За это я тебя, конечно, никогда не прощу. Да ладно, черт с ним. Но я собираюсь продать эти пленки компании, только гораздо дороже той цены, которую они предложили вначале. Это наш пропуск в большую карьеру, и я собираюсь получить его, будешь ты мне помогать или нет.
– Подожди, Лес. – Она потирала пальцами виски, пытаясь унять головную боль. – Лес, зачем ты торопишься? Почему это надо делать прямо сейчас? Ведь пленки даже не смонтированы. Нет музыкальной обработки…
– Черт, да им-то какое до этого дело? Пусть выпускают их в эфир как им угодно. Они хотят дать наш материал сегодня в вечерних новостях. Я уже связался с продюсером. Он так суетился, что я думал, он обмочит штаны. Нужно отправить пленки в Нью-Йорк срочной авиапочтой, и немедленно. Наверное, нам придется ехать в Сан-Антонио и поторопить их с отправкой. – Его рука уже была на дверной ручке.
– Лес, подожди. Успокойся и дай мне подумать. – Она вернулась к кровати и присела на матрац. – Я даже не собираюсь давать в эфир интервью сразу после смерти генерала. У меня даже мысли не было делать из них своеобразный некролог.
– Знаю.
По его тону Энди поняла, что он начинает терять терпение, но сделала последнюю попытку уговорить его:
– Лес, все-таки не стоит торопиться.
– Но, Энди, так уж получилось. Ты ведь знала, что старик – о, прости – генерал скоро умрет.
– Скоро, но не в моем присутствии. – Она закрыла лицо ладонями. – Ведь это в каком-то роде даже непорядочно, не по-людски, выпускать в эфир интервью сейчас.
– Я ушам своим не верю! – Лес ударил кулаком по двери. – Что случилось с тобой?
Ничего. Просто в ее жизни случился Лайон. Лайон и генерал Рэтлиф. Когда она узнала их, для нее стало важным только одно – возможность быть с ними рядом. А интервью, которого она с таким упорством добивалась, уже не казалось ей победой. Теперь, когда генерал мертв, какой вред могут причинить ему эти пленки? Никакого. Надо решать вопрос с этой точки зрения. Если она уступит Лесу, на какое-то время он оставит ее в покое.
– Хорошо, – устало сказала Энди. – Поступай как знаешь. Но я присоединюсь к тебе в Сан-Антонио позднее. Мне хочется немного побыть здесь.
– Разумеется, ты останешься здесь. Можешь не сомневаться. Я хочу, чтобы ты сделала репортаж с места событий. У нас ведь здесь съемочная группа. К обеду сюда нагрянет куча репортеров, а мы их всех обскачем. Пока я отвожу пленки в Сан-Антонио, ты с ребятами вернешься на…
– Нет. Это исключено, – твердо ответила Энди. – Я согласна продать пленки, потому что хочу, чтобы американцы увидели, каким он был в последние дни жизни. Но я не собираюсь, как стервятник…
– Похороны завтра. А пока вы будете снимать за воротами. Энди, ради бога…
– Нет, Лес. Это мое последнее слово.
– Черт, уж лучше бы ты переспала с этим ковбоем и выбросила его из головы. Может быть, ты вела бы себя как Энди Мэлоун, которую я знал все эти годы. Только уверяю тебя, у этого парня такой же прибор, как и у остальных мужиков.
– Лес, тебя слишком занесло.
Энди резко поднялась – и Лес понял, что сейчас разразится катастрофа. Он не узнавал Энди. Это была львица, защищающая свое потомство.
– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал он. – Я отправлю ребят одних снять события. Позднее смонтируем репортаж. Джеф сказал, что все пленки у тебя. Где они?
Коробки с пленками, рассортированные и помеченные, были сложены в брезентовую сумку. Энди принесла сумку и протянула ее Лесу.
– Разрешение на показ в эфире уже там? – спросил он.
Энди лихорадочно пыталась отыскать в памяти тот момент, когда генерал Рэтлиф подписывал бумаги, которые давали им право показывать материал в телевизионном эфире. Но она не вспомнила его. Одной рукой Энди крепко сжала брезентовую сумку, другой – накрыла рот.
– О Лес, – выдохнула она.
– В чем дело?
– Э… Разрешение… Я забыла дать Майклу Рэтлифу документы…
Энди сжалась под убийственным взглядом Леса.
– Энди, ты шутишь. Постарайся вспомнить. Ты ведь никогда в жизни не начинала делать интервью, не заручившись сначала подписью на документах. Проклятие, где, я спрашиваю, разрешение на выпуск в эфир? – Последние слова он выкрикнул уже в истерике.
– У меня его нет! – закричала она в ответ. – Я помню, что, когда мы начали съемку, я старалась делать все быстро, чтобы генерал не устал. Тогда еще вышел из строя шнур от микрофона и Джил ездил в Сан-Антонио, помнишь? И нам пришлось начать работу позднее, чем планировалось. Припоминаю: я тогда подумала, что дам ему подписать бумаги потом. Но я этого так и не сделала.
Лес разразился такими ругательствами, которых Энди никогда от него не слышала, да, наверное, вообще ни от кого не слышала.
– Ты меня не обманываешь? Может быть, это лишь…
– Нет. Клянусь тебе, Лес. Я действительно забыла взять у генерала подпись под разрешением.
– Если мы выдадим материал в эфир, не имея на то официального разрешения, этот Лайон разнесет нас в пух и прах. Даже если он не знает о том, что у нас нет никаких прав на эфир, то компания пронюхает об этом наверняка. Они-то не упустят шанса надрать нам зад. Так что, милая, немедленно собирайся и отправляйся на ранчо. Теперь его сын как наследник имеет право дать разрешение на эфир.
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Нет, и все. До похорон не поеду.
– Но похороны завтра.
– Правильно. Я там не покажусь, пока не закончится погребальная церемония. Лайон, может, и не пустит меня туда вовсе.
Лес посмотрел на сумку, которую она все еще держала в руках. Он нервно кусал губы, хрустя пальцами.
– Даже не думай взять эти пленки силой или подделать подпись на разрешении. Я сама позвоню в компанию и скажу им, что ты задумал.
– Да мне такое даже в голову не приходило. – Он выдавил из себя улыбку.
Однако Энди и не думала улыбаться.
– Приходило, Лес. Иди звони своему человеку и скажи, что он получит пленки только после похорон. И больше не показывайся мне сегодня на глаза.
Он стоял около двери и задумчиво смотрел на нее. Потом, тряхнув головой, словно снимая оцепенение, сказал:
– Ты изменилась, Энди. Не понимаю, что тобой произошло.
– Все правильно, Лес. Ты и не поймешь.
* * *
Остаток дня Энди провела, лежа на кровати с холодным компрессом на глазах. Она убрала пленки в чемодан, закрыла его и спрятала ключ. Дверь в ее комнату была тоже заперта, но Энди набросила еще и цепочку. Она пыталась убедить себя, что доверяет Лесу, но внутренний голос говорил ей другое.Ночью Энди почти не спала, и только днем ей удалось немного вздремнуть. Находясь на грани между сном и явью, она видела фантастические картины, и главными действующими лицами в них были она и Лайон.
К вечеру Энди включила телевизор и посмотрела по новостям репортажи, связанные с кончиной генерала Рэтлифа. Как и предсказывал Лес, территория въезда на ранчо кишела репортерами и фотографами. Около ворот был выставлен полицейский заслон. На территорию пропускали только близких знакомых из числа местных жителей и ветеранов войны, служивших под командованием генерала. Многие из них роняли цветы на дорогу, ведущую к дому.
Сердце Энди сжалось, когда она увидела, как из ворот вышел Лайон, чтобы сделать короткое заявление для прессы. С людьми, которые пришли отдать последнюю дань уважения его отцу, он говорил тихо, любезно, официально.
На нем были темный костюм и белая рубашка. Энди никогда не видела Лайона в костюме. Он держался с поразительным спокойствием, но она знала, чего это ему стоило. Приехала ли Джери утешить его в трудный час? Энди стало стыдно за свою неуместную ревность, однако мысль о том, что он может найти утешение в объятиях другой женщины, преследовала ее.
На следующее утро в программах новостей не было ничего нового, за исключением сообщения о том, что президент вылетел на вертолете с военно-воздушной базы в Лэкленде, чтобы лично присутствовать на траурной церемонии, назначенной на 10 часов утра.
Энди надела светло-коричневое платье и босоножки на высоких каблуках в цвет, зачесала волосы назад и сделала пучок. Из украшений были только маленькие золотые серьги.
К обеду Энди упаковала свои вещи. Она собиралась убраться из Кервилла, как только получит подпись Лайона и вручит документы Лесу. Съемочная группа, закончив снимать из-за ворот репортаж о прощании с генералом, уехала в Сан-Антонио в надежде успеть на последний самолет в Нашвилл. Хотя между собой ребята не говорили о смерти генерала, Энди была уверена, что их потрясла его смерть.
В три часа в комнату Энди зашел Лес попрощаться перед отъездом. Он настаивал, чтобы она поехала раньше к Лайону Рэтлифу, но Энди наотрез отказалась.
– Когда ты вернешься? – спросил он.
– Когда будут подписаны бумаги.
От раздражения рыжие волосы Леса встали дыбом. Чтобы внести ясность, Энди сказала:
– Я не знаю, какая там ситуация и что меня ждет. Может быть, там до сих пор полицейский заслон. Я не уверена, удастся ли мне вообще приблизиться к ранчо. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Энди сказала старине Лесу правду. Она действительно не знала, что ее ждет на ранчо, только в глубине ее души жила слабая надежда, что ей все-таки удастся туда попасть. Она с ужасом думала, что ей придется встретиться лицом к лицу с Лайоном. Гораздо меньше она боялась полицейского заслона.
Когда Энди подъехала к воротам, полиции уже не было, только один охранник, тот самый, которого она видела, когда пробиралась на ранчо в грузовичке владельца питомника. На дороге были разбросаны сотни живых цветов. Энди подъехала к сторожке и опустила стекло.
– Здравствуйте, – сказала она.
– Добрый день.
Энди заметила, что у парня покрасневшие глаза, и ее сердце сжалось.
– Я миссис Мэлоун. Я была…
– Да, мэм. Я знаю, кто вы.
– Нельзя ли мне ненадолго заехать на ранчо?
Он снял шляпу и поскреб затылок:
– Не знаю. Мистер Рэтлиф велел никого не впускать.
– А не могли бы вы позвонить в дом? Скажите ему, что это очень важно. Я долго его не задержу.
– Думаю, это я могу сделать.
Он исчез в глубине сторожки, но Энди видела, как он набрал номер и разговаривал по телефону.
Выйдя из сторожки, охранник направился к электрической кнопке, открывающей ворота.
– С мистером Рэтлифом мне не удалось поговорить, но я разговаривал с Грейси, и она сказала, что я могу вас впустить.
– Большое вам спасибо.
Энди нажала на газ и въехала на территорию. Дом и наружные постройки казались нежилыми. Она не увидела рабочих по ранчо. Даже коровы, которые паслись на холмах, казалось, тоже двигались неестественно медленно.
Энди еще не успела позвонить в дверь, как та распахнулась, и ей на шею бросилась Грейси:
– Слава богу, что вы приехали, Энди. Я не знала уже, что мне с ним делать. Он в своем кабинете. По-моему, он пьет. А как хорошо он держался! Но как только все разъехались, он точно с ума сошел. Он отказался есть и чуть ли не швырнул мне в лицо поднос, когда я хотела его покормить. Если бы он был не такой здоровый, я отстегала бы его розгами. Вы ведь поговорите с ним, правда?
Энди со страхом посмотрела на дверь кабинета Лайона:
– Грейси, я не думаю, что смогу помочь ему. Он не захочет меня видеть.
– А мне кажется, что он ведет себя так как раз потому, что вы уехали.
Энди в полном недоумении посмотрела на Грейси:
– Он только что потерял отца.
– Он этого ждал со дня на день в течение года. Конечно, он очень переживает, в этом я не сомневаюсь. Но у него болит сердце не только из-за смерти отца.
Плечи Грейси задрожали от сдерживаемых рыданий, и Энди бросилась к ней, чтобы успокоить:
– Мне очень жаль, Грейси. Я знаю, как вы любили его.
– Да. Мне так его не хватает. Но я рада, что он больше не мучается. А теперь прошу вас, пойдите позаботьтесь о Лайоне. Он теперь единственный, о ком я переживаю.
Энди оставила свою сумочку на столе в холле, а вместе с ней и документы на разрешение трансляции интервью.
– Вы сказали, что он пьет и отказывается есть?
– Ни кусочка в рот не взял с тех пор… Я даже не помню с каких пор.
– Ну хорошо. Первым делом принесите мне еду, которую вы приготовили для него.