Страница:
кабинет.
Вероятно, следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая
"двадцатка") - обычно они были наемными, нанимала их администрация. Равно
следовало быть осторожным даже в сторожке, поскольку не все члены хора и
церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов
слушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить что-нибудь
ниспровергательное. Но это было смехотворно - отец Александр засекал их с
первого взгляда!
На протяжении всего своего служения отец Александр получал угрожающие
анонимные письма. На него регулярно писали доносы. Не чуждались и
предпринимать атаки, связанные с его еврейским происхождением.
В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал "Евреи в СССР"
напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и
христианами. Оно было перепечатано в русском православном журнале в Париже
"Вестнике русского христианского движения" (214). По правде говоря, это был
экспромт, он здесь ограничился тем, что в общих словах ответил на некоторые
вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала
бурный поток критики, хотя он утверждал в интервью, что лично никогда не
сталкивался с выражением антисемитизма в свой адрес внутри Церкви. Однако в
дальнейшем он был вынужден, подтверждая свои слова уже накануне смерти,
уточнить, что так было до конца семидесятых годов, затем картина полностью
изменилась (215).
Новая кампания развернулась против него. В обращение был пущен длинный
анонимный пасквиль. "Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю
за вашей деятельностью... Придется объясниться с вами по-настоящему... Дело
не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют
вами... Условное собирательное имя этим силам - сионизм... Иудаизм тщательно
скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается
поклонение диаволу... Вы являетесь "постовым" сионизма в Православии. Между
сионизмом и властями католической Церкви возник самый тесный союз...
Заразить православных католическими настроениями... и т.д. и т.п.". Еще один
текст, более тщательно подготовленный, также обвинял его за его позицию в
отношении католицизма и иудаизма. Неоднократно текст этот направлялся к
гражданским властям и церковному руководству: автор, как всегда, аноним,
явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному доступа
нет...
В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично
предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре пошли петиции против
отца Александра.
А позже явилась на свет еще и лукавая клевета. Ах! Ах! Вы заметили:
сколько лет отец Александр издает свои книги за границей и с ним ничего не
случается. Вы думаете, что это было бы возможно, если бы..? Отец
Александр... генерал КГБ! Эти товарищи любили подносить подобные сюрпризы:
пускать слух, что их противники на самом деле - их сотрудники. То же самое
они сделали с Солженицыным!
Отец Александр не позволял себе погружаться в эту атмосферу, он почти
не говорил об этом, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей.
Однажды его спросили: "А если попадешь в такую ситуацию, что тебя изводят
те, от кого невозможно уйти, как в себе погасить неприязнь, желание
отомстить, как не попасть в ловушки обиды?" Он ответил: "Нужно думать не об
обидчике, а... об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в
голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе
такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали
и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира...
Нельзя погружаться в конфликты" (216).
Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно
ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу на горизонте,
тут же предпринимал дополнительные меры, в частности, просил группы, чтобы
их обезопасить, реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока
не пронесется шквал.
Например, он сразу оценил откуда дует ветер в 1979-1980 гг., запахло
арестами. В апреле 1979 г. Центральный Комитет КПСС принял постановление "О
дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы". Никто
не обратил на это особого внимания, но он мгновенно понял, что верующим это
не несет ничего хорошего...
И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не
взяли.
К внешним атакам добавлялись разочарования в некоторых духовных детях,
причем в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с
ним под предлогом, что он не шел дальше, другие - что зашел слишком
далеко... Возможно, их толкала воля к самоутверждению, согласно Фрейду,
"убить отца" и избавиться от него? А возможно, он слишком понадеялся на
натуры чересчур хрупкие, чересчур уязвимые? Несмотря на ответственность
перед столькими жизнями, которую он нес, несмотря на трудности, на угрозы
КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на неприятности, о. Александр всегда
оставался невозмутимо радостным.
Один из его друзей, говоря о нем, вспоминал размышления Ницше, который
находил, что христиане не убедительны самым своим видом. Глядя на них,
отнюдь не возникает впечатление, что Христос действительно искупил и
освободил их. Ну что ж! - продолжал друг, - сказать это об отце Александре
он бы не смог! (217). Нет, его христианство не было унылым. Он даже хотел
написать этюд о юморе Христа (218). Своей веселостью он был обязан не только
характеру. Хотя в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии
(219). Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась
глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом и заставляла его
забывать, в каких условиях он осуществляет свое служение. Казалось, он
наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Порою он
приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого
мгновения, чтобы вновь засияла его улыбка на устах, и вновь отдавал он свою
энергию присутствующим, как аккумулятор, который самозаряжается.
"Казалось, в могучей музыке его жизни, - рассказывает один врач, с
которым он подружился - нет никакого самоусилия, никакого преодоления. Но
так не было... Мало кто знал, что физическое его здоровье было далеко не
идеальным. При врачебном осмотре непонятно было, на чем он держится.
Неистощимость его только казалась телесной, земной. Это был иноприродный
заряд" (220).
Годы, последовавшие за смертью Брежнева, начались с повсеместного
закручивания гаек. Сменивший его Андропов до этого в течение пятнадцати дет
руководил КГБ и был в этих вопросах крупным специалистом. Он решил
урегулировать проблемы страны крутыми мерами. Был усилен репрессивный
арсенал. Изменен уголовный кодекс: теперь судьи могли изыскивать
дополнительные мотивы для вынесения приговоров диссидентам и произвольно
добавлять сроки тем, кто уже отбывал наказание. Разные меры были приняты,
чтобы любые контакты с иностранцами считались криминальными. На политических
заключенных давили все сильней и сильней, чтобы заставить их отказаться от
бывшей активной деятельности.
В 1983 году Центральный Комитет коммунистической партии призвал к
усилению атеистической пропаганды и это было грозным предупреждением для
верующих. КГБ пошло в наступление на активных христиан.
Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован
один из бывших его духовных сыновей, который с ним порвал после того, как
принял католичество. В дальнейшем он даже стал тайным католическим
священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской
тюрьме не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих
близких отца Александра и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решило
добычу не упускать.
После допроса
Отца стали вызывать на бесконечные ежедневные допросы, куда он
отправлялся как на работу. Несколько раз, пока он не возвращался, думали,
что его уже арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе несколько раз
производили обыски. Отец вынужден был прекратить всякую деятельность. Вот
тогда он и впрягся в энциклопедию - Словарь по библиологии. Это была работа
- так он считал - полезная для России и требовала она меньше душевного
спокойствия, чем иной труд (221).
Среди близких многие спрашивали себя, не следует ли ему покинуть
страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Одному
писателю он, например, сказал, когда тот приехал прощаться перед отъездом:
"Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать
издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова (222)". В это время шлюз для
эмиграции был практически перекрыт, но у КГБ отнюдь не вызвал бы
неудовольствие отъезд отца Александра.
Его иностранные друзья спрашивали, как ему помочь, на что он ответил
запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями, правда на этот
раз они восходили не столь резко. На случай, если бы послание попало во
враждебные руки, он писал намеками, не расставаясь с юмором, несмотря на
опасную ситуацию:
"Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей
эпидемии. Лекарств от нее нет, переехать в незараженный район возможности
тоже нет (да и желания особенного нет). Остается верить, надеяться и жить
дальше"(223).
Сам отец глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что
Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он : Если даст
Бог! Когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети и он не может их
бросить. Его смирение особенно помогало выдерживать испытание, он думал о
своих предшественниках по вере. "В юности у меня был духовный отец,
священник Петр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я
думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной
происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты
и благодарю Бога за то, что он дал мне служить непрерывно в течение четырех
десятилетий" (224).
В конце концов, отец Александр направил объяснительные письма, одно -
церковным иерархам, второе - в Совет по делам религий.
В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Горбачев.
Поначалу казалось, он хотел оздоровить страну путем усиления дисциплины. В
течение 1986 г. интеллигенция получила от него кое-какие знаки внимания, но
в области религии внутренняя политика оставалась прежней. Так, в сентябре
1986 года "Правда" посвятила передовую статью усилению атеистической
пропаганды, как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время с
1983 г.
Для о. Александра испытания не кончились. Перед этим, в 1984 г. был
арестован еще один из бывших его духовных детей, с которым ему пришлось
расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время
следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего
его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние,
раздавал им религиозные книги... И только в лагере он не устоял. В начале
1986 г. он появился на экранах телевидения с бритой годовой, исхудавший и
признал, что занимался "политической деятельностью криминальной в плане
гражданском и вредной для Церкви". Но прежде он послал отцу Александру
бесконечно длинное и неудобоваримое послание, написанное на невероятной
тарабарщине, и явно вдохновленное людьми в погонах, желавшими ему "добра".
Он приглашал отца искать "позитивов" коммунизма, главным образом (вот где
высунулись кончики ушей КГБ, а это-то и интересно), он изобличал организацию
малых групп, чтение религиозных книг, изданных за границей, и использование
для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому
противоречит учению Церкви!
Редкое фото. Конспиративная встреча с молитвенной группой
Вслед за этим, в апреле 1986 г. газета "Труд" напечатала большую статью
с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова,
находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина - в ссылке в Сибири, и даже о.
И.Мейендорфа (225) - ректора православной духовной семинарии в Нью-Йорке.
"Кагебистская" болтанка, состоящая из обычных ингредиентов в такого рода
беллетристике. Не обошли в ней вниманием и отца Александра, его обвинили в
"организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного
содержания" (226).
А между тем, вся эта морока подходила к концу. И что бы ни думали
сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец
Александр был благодарен за поддержку, которую нашел в лице своего епископа,
владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского, управляющего
приходами Московской области (227).
В это время, 26 апреля 1986 г. произошла Чернобыльская катастрофа,
открывшая правящим кругам глаза на состояние разрухи в стране, возможно,
именно тогда они осознали, что выправить положение одним принуждением,
невозможно. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент
Анатолий Марченко. До него, уже после прихода Горбачева к власти, погибли
шесть человек. Это последнее событие имело огромный резонанс повсюду и
отметило конец постбрежневской зимы.
Примечания
212. Письмо автору, 1980.
213. Интервью на случай ареста. - Ук. соч. с. 303.
214. Вестник РХД. 1976, Э 117, с.112-117.
215. Последнее интервью о. Александра Меня - Ук. соч.
216. М. Вехова. - Ук. соч., с.192.
217. С. Аверинцев. Вместо некролога. - В кн.: Памяти протоирея
Александра Меня. - Ук. соч., с. 38.
218. Владимир Леви. - Ук. соч.
219. О. Степурко. Ук. соч., с. 166.
220. Владимир Леви. - Ук. соч.
221. Письмо автору.
222. М. Поповский. За что травят отца Александра Меня. - Orthodox
almanac Put. Февраль, 1984.
223. Письмо автору.
224. Интервью с Ириной Быстровой. - Московский комсомолец, 24.05.89.
225. Отец Иоанн Мейендорф (1929-1992).
226. См. Труд 10 и 11. 04. 1986.
227. В миру Владимир Поярков- Родился в 1935 г. Владыка Ювеналий -
митрополит Крутицкий и Коломенский с 1977 г. 228. Сокращенная запись доклада
председателя Совета по делам религий K.M-Харчева на встрече с
преподавателями Высшей партийной школы. - Русская мысль, 20.05. 1988.
Апофеоз
Неделю спустя после смерти А.Марченко в Горьком, на квартире у
А.Д.Сахарова, бывшей под непрерывным надзором, установили телефон, и в тот
же день прославленному академику позвонил Горбачев. Их разговор положил
начало освобождению первых политических заключенных. Среди них был о.
Г.Якунин. Однако, пришлось ждать конца 1987 г., чтобы советские власти
сделали первый шаг в сторону православной Церкви: было объявлено о
возвращении двух монастырей, один из них - Оптина Пустынь.
Новая Деревня. Светлая Среда. Крестный ход 18 апреля 1990г. Первая в
России (СССР) за 73 года "детская" Пасха (даже маленькие "хоругви" сделаны
для детей прихожанами.
Изменение советской политики по отношению к религии началось в 1988 г.,
когда православная Церковь праздновала тысячелетие Крещения Руси. Одним из
главных сторонников новой политики был недавно назначенный председатель
Комитета по делам религий К.Харчев - партийный функционер, занявший этот
пост в 1985 г. и постепенно открывший для себя самого значение феномена
религии. Во время одного закрытого совещания в марте 1988 г. в Высшей
партийной школе он сообщил, что, несмотря на преследования, репрессии и
административные принуждения, количество верующих не уменьшилось, а
увеличилось (228).
Он указал, среди прочего, что ежегодно по церковному обряду совершается
миллион отпеваний. По его мнению, это было самым верным признаком
религиозности, поскольку при жизни люди, из страха потерять работу, не смели
обнаружить свои убеждения. "Мы привыкли думать, - продолжал он, - что в
церкви одни бабки, но зайдите туда и вы увидите трудоспособное население
нашего возраста и много молодежи". Идет интенсивный процесс, который нельзя
остановить. Зато партия в силах его направить "в ту иди иную сторону в
зависимости от наших интересов".
В одной статье, опубликованной в атеистическом журнале "Наука и
религия", Харчев с воодушевлением говорил о вкладе, который Церковь могла бы
внести в общество - она призывает верующих активно трудиться на
производстве, не пьянствовать, укреплять семью, выступает за охрану
памятников национальной культуры (229). Во время того же совещания он
напомнил о сопротивлении, которое встретила в рядах партии идея принятия по
отношению к верующим более гибкой политики. А когда по телевизору показали
православных епископов во время какой-то конференции, у него раздались
многочисленные возмущенные звонки. То же самое было, когда он поднял в
верхах вопрос о преподавании Закона Божьего: "Я подучил по шапке! "Дожили -
мне говорили. - На семидесятом году советской власти воскресные шкоды! Ты в
своем уме, что скажут люди?" Прошу понять меня правильно. Я против
воскресных школ, но ведь что-то делать нужно" (230). В конце концов, после
долгих колебаний, власть решила разрешить торжественное празднование
тысячелетия Крещения Руси и сама присоединилась к торжеству. Два события
послужили сигналом. В канун Пасхи 8 апреля 1988 г. газета "Известия"
публикует интервью с Патриархом Пименом, а 29 апреля Горбачев принимает в
Кремле Патриарха и вместе с ним высших представителей церковной иерархии.
Для отца Александра эти изменения означали выход из туннеля. Уже в 1987
г. в "Богословских Трудах", издаваемых Патриархией, разумеется, весьма малым
тиражом, доступным лишь для узкого круга специалистов, была опубликована его
статья о библейской науке в русской православной Церкви (231). А ведь с 1966
г. в стране не было напечатано ни одной его строчки. По случаю тысячелетия
он был удостоен церковной награды. А затем, впервые в жизни, ему разрешили
поехать за границу, в Польшу, по приглашению православных друзей. Они
надеялись, что отец пробудет месяц, что они смогут ему показать страну, но
он торопился. Его интересовало, как работают здесь воскресные школы,
издательства, центры для духовных упражнений. Он постоянно повторял, что
времени не хватает, что в России очень много дел, и через неделю возвратился
в Москву (232).
Свою первую публичную лекцию он прочитал в Доме Культуры Московского
института стали и сплавов 11 мая 1988 г. После лекции (тема была -
тысячелетие Крещения Руси) ответил на целую серию вопросов слушателей о ходе
торжеств, канонизации святых, приуроченных к этому событию, об устройстве
православной Церкви, о ее месте в обществе, об отношениях между наукой и
религией и т.д. Невиданное дело! Священник обращается к залу, полному
студентов и преподавателей, в государственном учреждении! Бесспорно, ничего
подобного не было с двадцатых годов, когда устраивались публичные диспуты
между верующими и атеистами. Известно об устных состязаниях между блестящим
вождем обновленцев А.Введенским и наркомом просвещения А.Луначарским. Но
потом такие диспуты больше никогда не проводились.
В Москве, 5-го июня начались торжества по случаю тысячелетия Крещения
Руси. Празднование проходило широко повсюду, причем, ему был придан
официальный характер и оно довольно широко освещалось в средствах массовой
информации. Этот факт был широко понят как реабилитация Церкви, которая
могла теперь заявить о себе публично, выйти из "резервации", куда ее
десятилетиями загоняли. У населения появилось чувство, что отныне
государство не станет больше препятствовать религиозной практике. В это лето
многие крестились, может быть не в силу настоящего обращения, но потому что
им хотелось соединиться с традицией предков. В газетах начади печататься
статьи, в которых делались попытки объективно рассказать о религиозной
жизни. Все чаще и чаще стали появляться на экранах телевизоров храмы и
фрагменты богослужения. Вскоре стали приглашать духовенство для участия в
передачах там, где говорилось о "духовности". Слово таинственное, но оно
стадо постоянно появляться в прессе. Законодательство, однако, оставалось
неизменным. Местные власти по-прежнему были настроены к религии, как
правило, враждебно. Правда, центральная власть сделала жест, но не был ли он
временным, ввиду обстоятельств? Будущее оставалось туманным. Летом один из
друзей отца Александра спросил его, что он думает о перестройке: он ответил,
что оценивает ее весьма позитивно, т.к. пока охотники охотятся друг на
друга, зайчик может попрыгать на свободе! (233). Летом он, один из первых,
поставил вопрос о том, чтобы в России были изданы произведения Солженицына,
и чтобы писателю было возвращено гражданство, которого его лишили, когда
изгнали из страны (234). Тем не менее, пришлось ждать еще целый год, прежде,
чем в журнале "Новый мир" смогли начать печатать "Архипелаг Гулаг" по
частям.
Осенью отец Александр начал цикл лекций в одном из клубов Москвы, на
Красной Пресне, на тему: "Христианство, история, культура". А 19 октября
состоялось событие, еще более неслыханное: его пригласили в столичную школу
для беседы со школьниками. Даже "Известия" сообщили об этом (235). Отныне
ритм его публичных выступлений непрерывно возрастал. За два года он прочитал
примерно двести лекций, среди них много циклов, посвященных Библии, истории
Церкви, мировым религиям в жизни человечества, русским религиозным
мыслителям, комментариям к Символу Веры.
Выступал он обычно в черной рясе с наперсным крестом на груди.
Испытания густо посеребрили его волосы и бороду, аккуратно подстриженную, но
лицо оставалось молодым и было необычайно прекрасным, с печатью нежности. В
его черных сверкающих глазах одновременно читались доброта и ум. Говорил он
- а голос у него был мягкий (баритон с легким низким звуком) - без
каких-либо записок или бумажек, передвигаясь по маленьким залам иди по сцене
с микрофоном в руке. Лицо его было удивительно выразительным, все время в
движении, порою серьезное, порою - озаренное улыбкой, а улыбка - то нежная,
то шутливая, то очаровательная. Он словно вел со слушателями диалог, таков
был всегда его тон. После лекции на объявленную тему он обычно отвечал на
вопросы аудитории. Чаще всего их писали на бумажках и передавали по рядам, а
он их одну за одной разворачивал. Причем, даже когда оставалось совсем мало
времени, он досконально отвечал на самые трудные вопросы.
Когда ему задавали личный вопрос, он умел найти особый личный ответ.
Вот как свидетельствует об этом одна журналистка. Она присутствовала в
пригородном клубе на одной из встреч с о. Александром. В тот вечер вопросы
слушатели задавали сами, выходя один за другим на сцену. Вышла худенькая
женщина и стада рассказывать ему о тех бедах, которые довелось ей испытать.
"Отец Александр начинает отвечать ей, и я не слышу ни одного его слова. Он
говорит только той худенькой женщине, ей одной. Каким чудом, какой
акустической загадкой объяснить: то, что произносит священник, понимает
только один человек. Тот, к которому обращена его речь" (236).
Что же касается "неуместных" вопросов, он мгновенно и метко на них
реагировал, так, что аудитория сотрясалась от хохота. Люди слушали его
жадно. Были, конечно, и провокационные вопросы типа: "что вы, еврей, делаете
в нашей православной Церкви?" В ответ он спокойно объяснял, что для
христианина нет "ни иудея, ни эллина"(237).
Страна уже мало-помалу шла к плюрализму мнений, но руководство от
коммунизма все еще не отказывалось, и все коммунистические символы
оставались на прежних местах. Так вот - юмор Провидения и знак ненадежности
ситуации - в Доме культуры завода "Серп и Молот" он провел цикл лекций по
истории религии. Или еще, он выступал на сцене, где из конца в конец был
протянут плакат с лозунгом: "Дело. Ленина будет жить в веках!" Дважды отец
Александр участвовал в диспутах с атеистическими пропагандистами, но они
были столь бесцветны, ничтожны и нелепы, что больше никто не рискнул
повторить этот опыт (238).
В октябре 1988 г. одна из его статей впервые появилась в "светском"
журнале (то есть изданном не патриархией). Вслед за этой публикацией в 1989
и 1990 гг. было напечатано еще статей тридцать в самых разных видах прессы,
включая журналы с очень большими тиражами. И все-таки при жизни ни одна из
его книг в России издана не была. Некоторые недоуменно спрашивали себя,
почему этого священника, о котором они никогда прежде не слыхали, приглашают
выступать повсюду, почему у него такой успех и, наконец, почему он стал так
популярен? В прошлом о. Александр много раз повторял слова отца Сергия
Желудкова: "Самый трудный момент настанет для Церкви, когда нам все
разрешат. Тогда нам станет стыдно, потому что мы не будем готовы
"свидетельствовать", мы к этому плохо готовимся..." (239) "Когда у нас будет
что сказать, Бог даст нам трибуну и даже телевидение" - шутя, сказал он
однажды (240). Но он, как раз, был готов. Вся его пастырская деятельность,
все книги, им написанные, накопленные за десятилетия знания подготовили его
к этой встрече с советским обществом, когда это вдруг стало возможным (241).
А сколько было застигнуто неожиданным приходом свободы, совсем как
неразумные девы из притчи: у них, пока они ждали жениха на свадьбу, погасли
светильники, и тут он пришел.
Но вот телевидение действительно заинтересовалось вопросами религии.
Что же оно показывало? Голубые купола в звездах, золотые ризы, хоругви,
хоры, исполняющие великолепные песнопения, духовенство, произносящее елейные
Вероятно, следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая
"двадцатка") - обычно они были наемными, нанимала их администрация. Равно
следовало быть осторожным даже в сторожке, поскольку не все члены хора и
церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов
слушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить что-нибудь
ниспровергательное. Но это было смехотворно - отец Александр засекал их с
первого взгляда!
На протяжении всего своего служения отец Александр получал угрожающие
анонимные письма. На него регулярно писали доносы. Не чуждались и
предпринимать атаки, связанные с его еврейским происхождением.
В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал "Евреи в СССР"
напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и
христианами. Оно было перепечатано в русском православном журнале в Париже
"Вестнике русского христианского движения" (214). По правде говоря, это был
экспромт, он здесь ограничился тем, что в общих словах ответил на некоторые
вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала
бурный поток критики, хотя он утверждал в интервью, что лично никогда не
сталкивался с выражением антисемитизма в свой адрес внутри Церкви. Однако в
дальнейшем он был вынужден, подтверждая свои слова уже накануне смерти,
уточнить, что так было до конца семидесятых годов, затем картина полностью
изменилась (215).
Новая кампания развернулась против него. В обращение был пущен длинный
анонимный пасквиль. "Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю
за вашей деятельностью... Придется объясниться с вами по-настоящему... Дело
не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют
вами... Условное собирательное имя этим силам - сионизм... Иудаизм тщательно
скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается
поклонение диаволу... Вы являетесь "постовым" сионизма в Православии. Между
сионизмом и властями католической Церкви возник самый тесный союз...
Заразить православных католическими настроениями... и т.д. и т.п.". Еще один
текст, более тщательно подготовленный, также обвинял его за его позицию в
отношении католицизма и иудаизма. Неоднократно текст этот направлялся к
гражданским властям и церковному руководству: автор, как всегда, аноним,
явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному доступа
нет...
В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично
предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре пошли петиции против
отца Александра.
А позже явилась на свет еще и лукавая клевета. Ах! Ах! Вы заметили:
сколько лет отец Александр издает свои книги за границей и с ним ничего не
случается. Вы думаете, что это было бы возможно, если бы..? Отец
Александр... генерал КГБ! Эти товарищи любили подносить подобные сюрпризы:
пускать слух, что их противники на самом деле - их сотрудники. То же самое
они сделали с Солженицыным!
Отец Александр не позволял себе погружаться в эту атмосферу, он почти
не говорил об этом, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей.
Однажды его спросили: "А если попадешь в такую ситуацию, что тебя изводят
те, от кого невозможно уйти, как в себе погасить неприязнь, желание
отомстить, как не попасть в ловушки обиды?" Он ответил: "Нужно думать не об
обидчике, а... об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в
голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе
такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали
и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира...
Нельзя погружаться в конфликты" (216).
Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно
ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу на горизонте,
тут же предпринимал дополнительные меры, в частности, просил группы, чтобы
их обезопасить, реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока
не пронесется шквал.
Например, он сразу оценил откуда дует ветер в 1979-1980 гг., запахло
арестами. В апреле 1979 г. Центральный Комитет КПСС принял постановление "О
дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы". Никто
не обратил на это особого внимания, но он мгновенно понял, что верующим это
не несет ничего хорошего...
И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не
взяли.
К внешним атакам добавлялись разочарования в некоторых духовных детях,
причем в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с
ним под предлогом, что он не шел дальше, другие - что зашел слишком
далеко... Возможно, их толкала воля к самоутверждению, согласно Фрейду,
"убить отца" и избавиться от него? А возможно, он слишком понадеялся на
натуры чересчур хрупкие, чересчур уязвимые? Несмотря на ответственность
перед столькими жизнями, которую он нес, несмотря на трудности, на угрозы
КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на неприятности, о. Александр всегда
оставался невозмутимо радостным.
Один из его друзей, говоря о нем, вспоминал размышления Ницше, который
находил, что христиане не убедительны самым своим видом. Глядя на них,
отнюдь не возникает впечатление, что Христос действительно искупил и
освободил их. Ну что ж! - продолжал друг, - сказать это об отце Александре
он бы не смог! (217). Нет, его христианство не было унылым. Он даже хотел
написать этюд о юморе Христа (218). Своей веселостью он был обязан не только
характеру. Хотя в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии
(219). Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась
глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом и заставляла его
забывать, в каких условиях он осуществляет свое служение. Казалось, он
наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Порою он
приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого
мгновения, чтобы вновь засияла его улыбка на устах, и вновь отдавал он свою
энергию присутствующим, как аккумулятор, который самозаряжается.
"Казалось, в могучей музыке его жизни, - рассказывает один врач, с
которым он подружился - нет никакого самоусилия, никакого преодоления. Но
так не было... Мало кто знал, что физическое его здоровье было далеко не
идеальным. При врачебном осмотре непонятно было, на чем он держится.
Неистощимость его только казалась телесной, земной. Это был иноприродный
заряд" (220).
Годы, последовавшие за смертью Брежнева, начались с повсеместного
закручивания гаек. Сменивший его Андропов до этого в течение пятнадцати дет
руководил КГБ и был в этих вопросах крупным специалистом. Он решил
урегулировать проблемы страны крутыми мерами. Был усилен репрессивный
арсенал. Изменен уголовный кодекс: теперь судьи могли изыскивать
дополнительные мотивы для вынесения приговоров диссидентам и произвольно
добавлять сроки тем, кто уже отбывал наказание. Разные меры были приняты,
чтобы любые контакты с иностранцами считались криминальными. На политических
заключенных давили все сильней и сильней, чтобы заставить их отказаться от
бывшей активной деятельности.
В 1983 году Центральный Комитет коммунистической партии призвал к
усилению атеистической пропаганды и это было грозным предупреждением для
верующих. КГБ пошло в наступление на активных христиан.
Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован
один из бывших его духовных сыновей, который с ним порвал после того, как
принял католичество. В дальнейшем он даже стал тайным католическим
священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской
тюрьме не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих
близких отца Александра и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решило
добычу не упускать.
После допроса
Отца стали вызывать на бесконечные ежедневные допросы, куда он
отправлялся как на работу. Несколько раз, пока он не возвращался, думали,
что его уже арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе несколько раз
производили обыски. Отец вынужден был прекратить всякую деятельность. Вот
тогда он и впрягся в энциклопедию - Словарь по библиологии. Это была работа
- так он считал - полезная для России и требовала она меньше душевного
спокойствия, чем иной труд (221).
Среди близких многие спрашивали себя, не следует ли ему покинуть
страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Одному
писателю он, например, сказал, когда тот приехал прощаться перед отъездом:
"Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать
издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова (222)". В это время шлюз для
эмиграции был практически перекрыт, но у КГБ отнюдь не вызвал бы
неудовольствие отъезд отца Александра.
Его иностранные друзья спрашивали, как ему помочь, на что он ответил
запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями, правда на этот
раз они восходили не столь резко. На случай, если бы послание попало во
враждебные руки, он писал намеками, не расставаясь с юмором, несмотря на
опасную ситуацию:
"Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей
эпидемии. Лекарств от нее нет, переехать в незараженный район возможности
тоже нет (да и желания особенного нет). Остается верить, надеяться и жить
дальше"(223).
Сам отец глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что
Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он : Если даст
Бог! Когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети и он не может их
бросить. Его смирение особенно помогало выдерживать испытание, он думал о
своих предшественниках по вере. "В юности у меня был духовный отец,
священник Петр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я
думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной
происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты
и благодарю Бога за то, что он дал мне служить непрерывно в течение четырех
десятилетий" (224).
В конце концов, отец Александр направил объяснительные письма, одно -
церковным иерархам, второе - в Совет по делам религий.
В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Горбачев.
Поначалу казалось, он хотел оздоровить страну путем усиления дисциплины. В
течение 1986 г. интеллигенция получила от него кое-какие знаки внимания, но
в области религии внутренняя политика оставалась прежней. Так, в сентябре
1986 года "Правда" посвятила передовую статью усилению атеистической
пропаганды, как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время с
1983 г.
Для о. Александра испытания не кончились. Перед этим, в 1984 г. был
арестован еще один из бывших его духовных детей, с которым ему пришлось
расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время
следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего
его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние,
раздавал им религиозные книги... И только в лагере он не устоял. В начале
1986 г. он появился на экранах телевидения с бритой годовой, исхудавший и
признал, что занимался "политической деятельностью криминальной в плане
гражданском и вредной для Церкви". Но прежде он послал отцу Александру
бесконечно длинное и неудобоваримое послание, написанное на невероятной
тарабарщине, и явно вдохновленное людьми в погонах, желавшими ему "добра".
Он приглашал отца искать "позитивов" коммунизма, главным образом (вот где
высунулись кончики ушей КГБ, а это-то и интересно), он изобличал организацию
малых групп, чтение религиозных книг, изданных за границей, и использование
для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому
противоречит учению Церкви!
Редкое фото. Конспиративная встреча с молитвенной группой
Вслед за этим, в апреле 1986 г. газета "Труд" напечатала большую статью
с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова,
находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина - в ссылке в Сибири, и даже о.
И.Мейендорфа (225) - ректора православной духовной семинарии в Нью-Йорке.
"Кагебистская" болтанка, состоящая из обычных ингредиентов в такого рода
беллетристике. Не обошли в ней вниманием и отца Александра, его обвинили в
"организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного
содержания" (226).
А между тем, вся эта морока подходила к концу. И что бы ни думали
сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец
Александр был благодарен за поддержку, которую нашел в лице своего епископа,
владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского, управляющего
приходами Московской области (227).
В это время, 26 апреля 1986 г. произошла Чернобыльская катастрофа,
открывшая правящим кругам глаза на состояние разрухи в стране, возможно,
именно тогда они осознали, что выправить положение одним принуждением,
невозможно. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент
Анатолий Марченко. До него, уже после прихода Горбачева к власти, погибли
шесть человек. Это последнее событие имело огромный резонанс повсюду и
отметило конец постбрежневской зимы.
Примечания
212. Письмо автору, 1980.
213. Интервью на случай ареста. - Ук. соч. с. 303.
214. Вестник РХД. 1976, Э 117, с.112-117.
215. Последнее интервью о. Александра Меня - Ук. соч.
216. М. Вехова. - Ук. соч., с.192.
217. С. Аверинцев. Вместо некролога. - В кн.: Памяти протоирея
Александра Меня. - Ук. соч., с. 38.
218. Владимир Леви. - Ук. соч.
219. О. Степурко. Ук. соч., с. 166.
220. Владимир Леви. - Ук. соч.
221. Письмо автору.
222. М. Поповский. За что травят отца Александра Меня. - Orthodox
almanac Put. Февраль, 1984.
223. Письмо автору.
224. Интервью с Ириной Быстровой. - Московский комсомолец, 24.05.89.
225. Отец Иоанн Мейендорф (1929-1992).
226. См. Труд 10 и 11. 04. 1986.
227. В миру Владимир Поярков- Родился в 1935 г. Владыка Ювеналий -
митрополит Крутицкий и Коломенский с 1977 г. 228. Сокращенная запись доклада
председателя Совета по делам религий K.M-Харчева на встрече с
преподавателями Высшей партийной школы. - Русская мысль, 20.05. 1988.
Апофеоз
Неделю спустя после смерти А.Марченко в Горьком, на квартире у
А.Д.Сахарова, бывшей под непрерывным надзором, установили телефон, и в тот
же день прославленному академику позвонил Горбачев. Их разговор положил
начало освобождению первых политических заключенных. Среди них был о.
Г.Якунин. Однако, пришлось ждать конца 1987 г., чтобы советские власти
сделали первый шаг в сторону православной Церкви: было объявлено о
возвращении двух монастырей, один из них - Оптина Пустынь.
Новая Деревня. Светлая Среда. Крестный ход 18 апреля 1990г. Первая в
России (СССР) за 73 года "детская" Пасха (даже маленькие "хоругви" сделаны
для детей прихожанами.
Изменение советской политики по отношению к религии началось в 1988 г.,
когда православная Церковь праздновала тысячелетие Крещения Руси. Одним из
главных сторонников новой политики был недавно назначенный председатель
Комитета по делам религий К.Харчев - партийный функционер, занявший этот
пост в 1985 г. и постепенно открывший для себя самого значение феномена
религии. Во время одного закрытого совещания в марте 1988 г. в Высшей
партийной школе он сообщил, что, несмотря на преследования, репрессии и
административные принуждения, количество верующих не уменьшилось, а
увеличилось (228).
Он указал, среди прочего, что ежегодно по церковному обряду совершается
миллион отпеваний. По его мнению, это было самым верным признаком
религиозности, поскольку при жизни люди, из страха потерять работу, не смели
обнаружить свои убеждения. "Мы привыкли думать, - продолжал он, - что в
церкви одни бабки, но зайдите туда и вы увидите трудоспособное население
нашего возраста и много молодежи". Идет интенсивный процесс, который нельзя
остановить. Зато партия в силах его направить "в ту иди иную сторону в
зависимости от наших интересов".
В одной статье, опубликованной в атеистическом журнале "Наука и
религия", Харчев с воодушевлением говорил о вкладе, который Церковь могла бы
внести в общество - она призывает верующих активно трудиться на
производстве, не пьянствовать, укреплять семью, выступает за охрану
памятников национальной культуры (229). Во время того же совещания он
напомнил о сопротивлении, которое встретила в рядах партии идея принятия по
отношению к верующим более гибкой политики. А когда по телевизору показали
православных епископов во время какой-то конференции, у него раздались
многочисленные возмущенные звонки. То же самое было, когда он поднял в
верхах вопрос о преподавании Закона Божьего: "Я подучил по шапке! "Дожили -
мне говорили. - На семидесятом году советской власти воскресные шкоды! Ты в
своем уме, что скажут люди?" Прошу понять меня правильно. Я против
воскресных школ, но ведь что-то делать нужно" (230). В конце концов, после
долгих колебаний, власть решила разрешить торжественное празднование
тысячелетия Крещения Руси и сама присоединилась к торжеству. Два события
послужили сигналом. В канун Пасхи 8 апреля 1988 г. газета "Известия"
публикует интервью с Патриархом Пименом, а 29 апреля Горбачев принимает в
Кремле Патриарха и вместе с ним высших представителей церковной иерархии.
Для отца Александра эти изменения означали выход из туннеля. Уже в 1987
г. в "Богословских Трудах", издаваемых Патриархией, разумеется, весьма малым
тиражом, доступным лишь для узкого круга специалистов, была опубликована его
статья о библейской науке в русской православной Церкви (231). А ведь с 1966
г. в стране не было напечатано ни одной его строчки. По случаю тысячелетия
он был удостоен церковной награды. А затем, впервые в жизни, ему разрешили
поехать за границу, в Польшу, по приглашению православных друзей. Они
надеялись, что отец пробудет месяц, что они смогут ему показать страну, но
он торопился. Его интересовало, как работают здесь воскресные школы,
издательства, центры для духовных упражнений. Он постоянно повторял, что
времени не хватает, что в России очень много дел, и через неделю возвратился
в Москву (232).
Свою первую публичную лекцию он прочитал в Доме Культуры Московского
института стали и сплавов 11 мая 1988 г. После лекции (тема была -
тысячелетие Крещения Руси) ответил на целую серию вопросов слушателей о ходе
торжеств, канонизации святых, приуроченных к этому событию, об устройстве
православной Церкви, о ее месте в обществе, об отношениях между наукой и
религией и т.д. Невиданное дело! Священник обращается к залу, полному
студентов и преподавателей, в государственном учреждении! Бесспорно, ничего
подобного не было с двадцатых годов, когда устраивались публичные диспуты
между верующими и атеистами. Известно об устных состязаниях между блестящим
вождем обновленцев А.Введенским и наркомом просвещения А.Луначарским. Но
потом такие диспуты больше никогда не проводились.
В Москве, 5-го июня начались торжества по случаю тысячелетия Крещения
Руси. Празднование проходило широко повсюду, причем, ему был придан
официальный характер и оно довольно широко освещалось в средствах массовой
информации. Этот факт был широко понят как реабилитация Церкви, которая
могла теперь заявить о себе публично, выйти из "резервации", куда ее
десятилетиями загоняли. У населения появилось чувство, что отныне
государство не станет больше препятствовать религиозной практике. В это лето
многие крестились, может быть не в силу настоящего обращения, но потому что
им хотелось соединиться с традицией предков. В газетах начади печататься
статьи, в которых делались попытки объективно рассказать о религиозной
жизни. Все чаще и чаще стали появляться на экранах телевизоров храмы и
фрагменты богослужения. Вскоре стали приглашать духовенство для участия в
передачах там, где говорилось о "духовности". Слово таинственное, но оно
стадо постоянно появляться в прессе. Законодательство, однако, оставалось
неизменным. Местные власти по-прежнему были настроены к религии, как
правило, враждебно. Правда, центральная власть сделала жест, но не был ли он
временным, ввиду обстоятельств? Будущее оставалось туманным. Летом один из
друзей отца Александра спросил его, что он думает о перестройке: он ответил,
что оценивает ее весьма позитивно, т.к. пока охотники охотятся друг на
друга, зайчик может попрыгать на свободе! (233). Летом он, один из первых,
поставил вопрос о том, чтобы в России были изданы произведения Солженицына,
и чтобы писателю было возвращено гражданство, которого его лишили, когда
изгнали из страны (234). Тем не менее, пришлось ждать еще целый год, прежде,
чем в журнале "Новый мир" смогли начать печатать "Архипелаг Гулаг" по
частям.
Осенью отец Александр начал цикл лекций в одном из клубов Москвы, на
Красной Пресне, на тему: "Христианство, история, культура". А 19 октября
состоялось событие, еще более неслыханное: его пригласили в столичную школу
для беседы со школьниками. Даже "Известия" сообщили об этом (235). Отныне
ритм его публичных выступлений непрерывно возрастал. За два года он прочитал
примерно двести лекций, среди них много циклов, посвященных Библии, истории
Церкви, мировым религиям в жизни человечества, русским религиозным
мыслителям, комментариям к Символу Веры.
Выступал он обычно в черной рясе с наперсным крестом на груди.
Испытания густо посеребрили его волосы и бороду, аккуратно подстриженную, но
лицо оставалось молодым и было необычайно прекрасным, с печатью нежности. В
его черных сверкающих глазах одновременно читались доброта и ум. Говорил он
- а голос у него был мягкий (баритон с легким низким звуком) - без
каких-либо записок или бумажек, передвигаясь по маленьким залам иди по сцене
с микрофоном в руке. Лицо его было удивительно выразительным, все время в
движении, порою серьезное, порою - озаренное улыбкой, а улыбка - то нежная,
то шутливая, то очаровательная. Он словно вел со слушателями диалог, таков
был всегда его тон. После лекции на объявленную тему он обычно отвечал на
вопросы аудитории. Чаще всего их писали на бумажках и передавали по рядам, а
он их одну за одной разворачивал. Причем, даже когда оставалось совсем мало
времени, он досконально отвечал на самые трудные вопросы.
Когда ему задавали личный вопрос, он умел найти особый личный ответ.
Вот как свидетельствует об этом одна журналистка. Она присутствовала в
пригородном клубе на одной из встреч с о. Александром. В тот вечер вопросы
слушатели задавали сами, выходя один за другим на сцену. Вышла худенькая
женщина и стада рассказывать ему о тех бедах, которые довелось ей испытать.
"Отец Александр начинает отвечать ей, и я не слышу ни одного его слова. Он
говорит только той худенькой женщине, ей одной. Каким чудом, какой
акустической загадкой объяснить: то, что произносит священник, понимает
только один человек. Тот, к которому обращена его речь" (236).
Что же касается "неуместных" вопросов, он мгновенно и метко на них
реагировал, так, что аудитория сотрясалась от хохота. Люди слушали его
жадно. Были, конечно, и провокационные вопросы типа: "что вы, еврей, делаете
в нашей православной Церкви?" В ответ он спокойно объяснял, что для
христианина нет "ни иудея, ни эллина"(237).
Страна уже мало-помалу шла к плюрализму мнений, но руководство от
коммунизма все еще не отказывалось, и все коммунистические символы
оставались на прежних местах. Так вот - юмор Провидения и знак ненадежности
ситуации - в Доме культуры завода "Серп и Молот" он провел цикл лекций по
истории религии. Или еще, он выступал на сцене, где из конца в конец был
протянут плакат с лозунгом: "Дело. Ленина будет жить в веках!" Дважды отец
Александр участвовал в диспутах с атеистическими пропагандистами, но они
были столь бесцветны, ничтожны и нелепы, что больше никто не рискнул
повторить этот опыт (238).
В октябре 1988 г. одна из его статей впервые появилась в "светском"
журнале (то есть изданном не патриархией). Вслед за этой публикацией в 1989
и 1990 гг. было напечатано еще статей тридцать в самых разных видах прессы,
включая журналы с очень большими тиражами. И все-таки при жизни ни одна из
его книг в России издана не была. Некоторые недоуменно спрашивали себя,
почему этого священника, о котором они никогда прежде не слыхали, приглашают
выступать повсюду, почему у него такой успех и, наконец, почему он стал так
популярен? В прошлом о. Александр много раз повторял слова отца Сергия
Желудкова: "Самый трудный момент настанет для Церкви, когда нам все
разрешат. Тогда нам станет стыдно, потому что мы не будем готовы
"свидетельствовать", мы к этому плохо готовимся..." (239) "Когда у нас будет
что сказать, Бог даст нам трибуну и даже телевидение" - шутя, сказал он
однажды (240). Но он, как раз, был готов. Вся его пастырская деятельность,
все книги, им написанные, накопленные за десятилетия знания подготовили его
к этой встрече с советским обществом, когда это вдруг стало возможным (241).
А сколько было застигнуто неожиданным приходом свободы, совсем как
неразумные девы из притчи: у них, пока они ждали жениха на свадьбу, погасли
светильники, и тут он пришел.
Но вот телевидение действительно заинтересовалось вопросами религии.
Что же оно показывало? Голубые купола в звездах, золотые ризы, хоругви,
хоры, исполняющие великолепные песнопения, духовенство, произносящее елейные