Страница:
сеть.
- Да, эту цитадель так просто штурмом не взять, - задумчиво проговорил
Конан, окинув толстые серые стены взглядом знатока. - Пожалуй, ты права,
женщина-воин из Гиркании: без небольшой разведки нам не обойтись.
- Сядьте у колодца, - сказала Сфандра. - Постарайтесь не слишком
бросаться в глаза, но и таиться не стоит, это тоже может вызвать подозрение.
Лучше всего будет, если вы как бы спрячетесь и в то же время останетесь на
виду. К тому же, не думаю, что казаки направятся искать вас сюда.
- Да, с нашей стороны было чудовищной наглостью явиться к храму Алат, -
согласился Конан. - Может быть, это нас и спасет.
- Будем надеяться, - коротко ответила Сфандра. Никто из троих так и не
понял, когда же перед закрытой дверью появился жрец, с головы до ног
закутанный в красный шелк. Ткань сверкала и переливалась, хотя жрец стоял
совершенно неподвижно, и ветра на площади не было.
Сфандра повернулась к своим спутникам и снова улыбнулась под своим
покрывалом.
- Ждите, - сказала она.
Жрец внезапно заговорил, легко преодолевая звучным голосом разделявшее
их расстояние:
- Вы пришли поклониться светлой Алат, чужестранцы?
Он говорил по-гиркански куда лучше, чем Конан, почти без акцента.
Слегка побледнев, Конан шепнул девушке:
- Не ходи.
Но она уже сделала шаг вперед. Когда ее звали, Сфандра всегда шла, не
задумываясь о том, таит ли приглашение в себе опасность. Так учила ее мать
Антиопа, Старшая Воительница, воспитавшая несколько поколений сильных и
гордых девушек. Антиопа, которая не шла никогда ни на один зов. Старшая.
В развевающемся покрывале, сверкая дисками серег и белизной выгоревших
на солнце волос, она стремительно пересекла площадь и взлетела по
обвалившимся ступенькам. Хотя Сфандру нельзя было назвать низкорослой
девушкой, жрец был выше ее на две головы, и теперь, когда они стояли рядом,
разница в росте бросалась в глаза и казалась зловещей. Сфандра выглядела
рядом с этим мрачным, стройным служителем кровавой богини, одетым в алый
шелк, беззащитной и маленькой - добровольная жертва, вольная степная птица,
залетевшая в клетку. Неожиданно легко жрец раскрыл перед ней дверь, и
Сфандра, не задумываясь, переступила порог, задев плечом короткий меч,
повешенный у притолоки от злого духа.
- Что же нам теперь делать? - спросил Алвари, глядевший, как с
грохотом, словно навеки отрезая девушку от мира, захлопывается за ней дверь.
- Ждать, - коротко ответил Конан и сел у колодца, натянув покрывало на
голову. - Ждать, Алвари. Больше ничего.
- А если ее там убьют? - Гном был не на шутку встревожен.
- Тогда я отомщу за нее.
- Этого я и боялся. Ты полоумный самоубийца,
Конан-варвар. Если ее убьют, мы унесем отсюда ноги, и чем скорее, тем
лучше.
- А Алазат Харра?
- Украдем. Ты, я полагаю, искушен в этом ремесле?
- Искушен, - нехотя сказал Конан. - Я был первым вором в Аренджуне.
- Я так почему-то и подумал. Он уселся рядом с Конаном и уткнулся
головой в колени.
Темнота и прохлада - от такого блаженства Сфандра на мгновение даже
забыла о той цели,
что привела ее в обитель богини смерти. Глаза к темноте привыкали
медленно. Она не сразу разглядела людей, стоявших возле стен и смотревших на
нее без интереса, без злобы и без сострадания. Они казались неживыми, и
только блестящие глаза наблюдали за ней, посверкивая белками в полумраке.
Люди эти, неподвижные, закутанные в шелк, который в темноте храма казался
серым, плоть от плоти скудного, сурового храма, обиталища воинственной
богини. Богини-девочки, жестокой и ласковой, своенравной, как балованное
дитя, могущественной, как любая стихия. Война - пятая стихия, говорили в
степях Гиркании, пятая после воды и земли, воздуха и огня. Права была мать
Антиопа, подумала Сфандра. Война - это одна из основ мира, и нельзя не
преклониться перед ней.
Постепенно Сфандра разглядела лица жрецов - бледные, с черными глазами
и темными ртами; руки, до локтя выкрашенные охрой; волосы, стянутые в пучок
на макушке. Она даже не поняла, мужчины это или женщины.
Но вот одна из этих фигур сделала шаг вперед, и еще до того, как она
заговорила, по легкости и грации движений Сфандра поняла, что это - женщина.
- Назови свое имя, женщина из степей, - негромко произнесла она.
- Сфандра - так назвали меня при рождении, имя матери моей - Эстред.
Отца я не знаю.
Лицо жрицы осталось неподвижным. Сфандра не поняла, достаточно ли ей
такого ответа. Помолчав, жрица задала второй вопрос:
- Пришла ли ты к Алат с просьбой, Сфандра, дочь Эстред?
- Нет, - тут же ответила Сфандра. - Я пришла лишь склониться перед той,
чья воля - закон жизни, чьи капризы - столпы вселенной, чья милость
оборачивается жестокостью, а жестокость - милостью.
- Хорошо, - сказала жрица. - Есть ли еще причина для того, чтобы прийти
в этот храм?
Под пристальным взглядом жрицы Сфандра смешалась. Ей показалось на
мгновение, что эти черные неживые глаза видят все и скрыть от них правду
невозможно. Но это длилось лишь мгновение. Овладев собой, Сфандра смело
ответила:
- Любопытство, быть может. Но превыше всего - почтение к светлой Алат,
о жрица.
Великий Митра, зачем она солгала! Эта женщина в алом шелке не поверит
ей. В храме Алат настоящие маги, они сумеют разглядеть такую неуклюжую
ложь... Однако жрица спокойно произнесла:
- Идем.
Она повернулась и тихо направилась в стену храма. Не сводя глаз с
прямой спины, закутанной в алый шелк, Сфандра двинулась следом. Перед жрицей
стена расступилась. Четыре гигантских лепестка медного шиповника
раздвинулись, освобождая дорогу. Сфандра ступила в проход.
Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий
прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма,
стояла невысокая алебастровая статуя девочки в солдатском шлеме, из-под
которого ей на плечи падали длинные волосы. Ноги девочки были обуты в
сандалии. На ней была длинная туника с разрезами от подола до середины
бедра. Маленькие руки держали круглый щит и короткий кривой меч. Лицо богини
было скуластым, с узкими глазами и очень пухлыми губами. Камень сиял. Он сам
точно излучал свет.
Суровые серые стены храма были исписаны странными знаками. Сфандра
увидела повторяющиеся точки, вертикальные и горизонтальные черты, ломаные и
прямоугольные скобки, прямые и косые кресты. Сфандра умела читать на
нескольких языках - мать Антиопа учила девочек не только стрельбе из лука,
но и грамоте - но язык этой надписи показался ей незнакомым, а начертание
букв - чужим и странным. Было в нем что-то жестокое и чужеродное, как и в
самой этой восточной богине.
Надписи были рассечены высокими барельефами, изображающими трех юных
женщин, похожих на Алат, - таких же раскосых, веселых и беспощадных.
По четырем углам зала стояли курильницы, вырезанные из полупрозрачных
камней - светлого нефрита и седого обсидиана. По форме они повторяли храм:
кубы с резными окнами, сочащимися дымом. В серебряных чашах тлели угли.
Душный, сладковатый дым поднимался над курильницами, и вдыхая его, Сфандра
смутно догадывалась, что дышит отравой.
Как и в первом зале, здесь были люди. И все они словно срослись с
храмом. Они сидели вдоль стен, подтянув колени к подбородку и подвязав их
платками.
Перед богиней Сфандра замерла. Она увидела, что в центре круглого
степного щита, которым прикрывалась юная Алат, густым темным светом горит
крупный синий камень. У нее внезапно перехватило дыхание. Алазат Харра
оказался крупнее и прекраснее, чем она себе представляла, слушая рассказы
матери Антиопы. Он источал могущество и силу. Он был Власть. И эта жестокая,
бездумная девочка-богиня, пришедшая с далекого Востока, стала здесь
повелительницей именно потому, что Алазат поднялся и стал ее щитом.
Хмурясь, жрица наблюдала за чужестранкой. Сфандра внезапно ощутила на
себе взгляды сотни потаенных глаз. Диковинные надписи на стенах что-то
кричали на неизвестном языке, обращаясь к ней, но она не понимала их. Три
богини, усмехаясь, смотрели на нее сквозь ядовитый дым курильниц, который
заставлял глаза гореть и руки сцепляться. И сама Алат, казалось, вот-вот
захохочет, видя смятение чужестранки.
- Этот камень... - сказала Сфандра, пытаясь объяснить жрице причину
своего замешательства.
- Богиня направила руку человека по имени Алазат, - спокойно сказала
жрица. - И он принес ей этот дар, сделавший Алат великой. Ты знаешь об этом.
- Последняя фраза не была вопросом.
- Да, - хрипло сказала Сфандра. - Он прекрасен. Неожиданно в тишине
храма прозвучала невидимая струна. Потом вторая. Откуда взялась здесь лютня,
кто играл на ней, скрываясь в темноте, за дымом курильниц? Струны загремели
резко, отрывисто, и жрица нараспев заговорила:
- Вот желтая струна Зират, слушай ее, Сфандра из степей. Быстро
воспламеняется человек желтой струны и быстро сгорает.
Мелодия лютни изменилась и зазвучала в темноте храма на более низких
нотах.
- И вот белая струна, Замэнат, Сфандра из степей. Слушай. Медлительны,
неповоротливы люди белой струны, но невозможно заставить их свернуть с пути,
отказаться от цели. Их тела устилают дорогу к великой цели.
Словно изогнувшись, мелодия лютни упала до самых низких нот.
- И черные струны слушай, Сфандра, дочь Эстред, струны неотвратимой
смерти. Мрачны люди черной Мэнат, но открыта им мудрость жизни, и суть ее -
неотвратимость смерти, какой бы долгой и прекрасной ни была жизнь. Слушай
ее, женщина с белыми волосами.
Сфандра молчала, все больше подчиняясь властному голосу жрицы и
неодолимому ритму, заключенному в музыке. А мелодия вдруг взмыла и стала
веселой и яростной. Сфандра встрепенулась, глаза ее широко раскрылись. Дым
заволакивал стены, и только девочка Алат победоносно светилась в широком
солнечном луче, рассекающем полумрак.
Жрица резко хлопнула в ладони.
- Красная струна Алат! - выкрикнула она. - Струна горячей крови,
стучавшей в висках, стекающей по мечу! Ты воин, юная женщина из степей!
- Да... - шепотом отозвалась Сфандра, чувствуя, как слабеют ее руки.
Голова кружилась. Музыка становилась все громче. Гремели уже три или
четыре лютни. Беззвучно раскрылись еще три окна в потолке, и лучи-лезвия
упали на трех богинь. Задетое этими лучами одеяние жрицы, казавшееся в
темноте пепельным, вдруг вспыхнуло нестерпимо алым светом. Отблески
сверкающего шелка пронизывали дым курильниц, окрашивая и его в кровавый
цвет. Черные глаза на бледном лице загорелись.
- Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини - старшие
сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат,
неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени,
Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер
их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну -
душу...
Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти
против своей воли спросила:
- Где душа?
Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека
донесся до нее пронзительный смех жрицы.
- Ты! - крикнула она. - Душа храма - человек, преклоняющий колена!
Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила
ми! А у них, - она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, -
нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком
велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач
по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью
вместо них...
Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское
лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять
синий камень, отобрать его у богини.
Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать
погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого
ледяного голоса завораживал ее.
Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь
в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке,
словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не
видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина -
бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.
Глухой грудной голос произнес:
- Жертва. Алат ждет.
- Но у меня нет ничего, - еле слышно ответила Сфандра.
Тот же голос отозвался:
- Отдай ей свои серьги.
Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы.
Затем она сказала:
- Человек может дать богине свою кровь или свое слово.
Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно
сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки,
подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев
произносит:
- Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.
И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими
подземными голосами:
- Слово! Слово! Пусть отдаст слово!
- Слово! - пронзительно вскрикнула жрица. Сфандра смотрела на нее, не
отрываясь. Она подалась вперед, стиснула на поясе руки. Она не понимала. Дым
пропитал ее легкие, затуманил глаза. Кровь шумит, как водопад. Светлое
безжалостное лицо с раскосыми глазами оживает, пухлые губы вот-вот дрогнут в
усмешке.
- Скажи слово, - требовательно повторила жрица. - Слово, любое, первое
попавшееся.
Сфандра набрала в грудь отравленного воздуха и поняла, что никак не
может решиться. Ее сотрясала дрожь.
- Говори, не думай! - Лицо жрицы пылало яростью. - Слово! Говори!
Теряя силы, Сфандра выкрикнула:
- Алазат!
Она видела только луч света и страстное лицо в этом луче: черные глаза,
огромные, ввалившиеся, горящие; темный, скорбный рот. И если бы из луча ей
крикнул медный голос: "умри!", она бы умерла. Не понадобилось бы резать вены
и обмазывать кровью ноги и руки девочки из алебастра. Сфандра просто
опустилась бы на пол и перестала дышать...
Минуло несколько часов. Алвари начал проявлять признаки беспокойства.
Он расхаживал взад-вперед по площади и успел уже повздорить с двумя
водоносами, которые простодушно потешались над его заносчивостью, не
соответствующей столь малому росту. Конан кусал губы, но не вмешивался.
Склочный карлик в конце концов не слишком-то привлекал к себе внимание.
Уродцам положено иметь дурной нрав, это только работает на их образ.
- Должно быть, хозяин плохо кормит тебя, вот ты и не вырос, - заметил
под конец один из водоносов, чем окончательно вывел гнома из себя.
- Хозяин, смотри ты! - взревел Алвари. - Кто мой хозяин, этот верзила?
Да будет тебе известно, у меня нет никакого хозяина, кроме несчастливой
судьбы, забросившей меня в эту проклятую богами землю...
От хохота водонос чуть не выронил кожаное ведро.
- Ладно злиться, коротышка, - сказал он напоследок дружески и сунул
Алвари горстку фиников. - Лучше подкрепись, да не раздувайся так, а то
лопнешь.
Алвари плюнул, однако финики взял, после чего сел в пыль возле колодца
и мрачно уставился в землю перед собой.
- Уже полдень, - сказал он. - Что ж нам, так и сидеть тут в ожидании,
пока казаки проспятся и отыщут нас прямо возле храма?
Конан не ответил. И тут дверь бесшумно распахнулась и появился жрец с
девушкой на руках. Она лежала, запрокинув голову, словно подставляя горло
под жертвенный нож. Конан вскочил. Жрец стоял на ступеньках, не двигаясь и
не произнося ни слова. Когда варвар подбежал к нему, он передал ему Сфандру
и исчез за дверью.
Алвари подошел, с любопытством глянул на Сфандру. Шершавой короткопалой
рукой коснулся жилки на шее.
- Живая, - сказал он.
- Убери лапы, ты ее придушишь, - сердито сказал Конан.
- Куда мы теперь с этим трупом? - спросил бессердечный Алвари. - Они
обкурили ее какой-то отравой. Смотри, во что она превратилась. Не наболтала
бы там лишнего, в храме. Язык у женщин без костей, а доверять им тайну - все
равно что рассказать ее целому свету.
- В лавку, к старику, - решил Конан. - Думаю, он поставит ее на ноги.
- Обуза, - пробубнил Алвари. - Эх, бросить бы ее здесь и позабыть...
Конан только яростно глянул на него и почти бегом отправился к
знакомому дому с низкой дверью.
Но когда они подошли к лавке старика, им открылась страшная картина.
Дверь, сорванная с петель, валялась в пыли. Рассыпанные бусы усеяли дорогу
перед домом. В пыли остались кровавые пятна и обрывок кожи с волосами.
Глиняные и фарфоровые черепки валялись повсюду, и в некоторых остались
капельки крови. Судя по множеству следов, оставленных копытами лошадей,
здесь побывал отряд человек в десять - пятнадцать.
- Казаки! - с ужасом и отвращением произнес Алвари.
С девушкой на руках Конан бросился в лавку и чуть не споткнулся о тело
старика, распростертое на пороге. Он уложил Сфандру на тощие ковры,
сваленные кучей возле печки, и наклонился над стариком, переворачивая его на
спину. Старик был мертв, Конан понял это сразу, до того, как коснулся еще
теплого тела. Казаки побывали здесь совсем недавно. Наверняка сейчас они уже
возле храма Алат.
Ругаясь сквозь зубы, Конан прошел во вторую комнату лавчонки.
Глинобитные стены были забрызганы кровью, в нескольких местах остались
пятна, как будто кто-то хватался за них окровавленными руками. Под ногами
хрустели черепки и разбитые раковины. Под коврами Конан нашел труп казака -
дюжего широколицего детины. Тонкий нож попал ему прямо в сердце. Второй
корчился у стены с распоротым животом, и Конан без всякой жалости добил его.
Он был страшно зол на казаков из-за старика. Третий, с легкой раной,
притаился за дверью и прыгнул на Конана, когда тот оказался рядом. Но шорох
выдал его, и варвар успел отпрыгнуть. К тому же, его противник был ранен в
правую руку, так что с ним долго возиться не пришлось. Конан обезоружил его
коротким, точным ударом, после чего придавил к стене и поднес меч к его
горлу.
- Кого вы здесь искали? - спросил он.
- Тебя, - хрипло выдавил казак.
- Сколько вас?
- Теперь тринадцать. - Считая тебя?
- Да.
- Значит, двенадцать, - поправил его варвар. - Зачем вы убили старика?
- Он не хотел ничего говорить. Ходо был пьян, ну и...
- Кто так отделал твоих приятелей, а? Неужели старик?
- Нет, мальчик. Настоящий чертенок.
- Где он?
Вместо ответа пленник указал бородой куда-то в угол. Конан присмотрелся
и понял, что то, что он принял поначалу за груду тряпья, было телом
мальчика. Он лежал, скорчившись, и все еще сжимал в смуглых пальцах
окровавленный нож.
- Алвари! - громко позвал Конан. Спустя несколько секунд гном показался
в комнате и, щуря и без того узкие глаза, обвел ее взглядом.
- Ну и разгром, - сказал он. - Сколько добра погибло! Как ты полагаешь,
Конан, не будет большим грехом взять себе какую-нибудь раковину на память?
Думаю, старик не останется на меня в обиде.
Вместо ответа Конан кивком головы указал на мальчика.
- Посмотри, что с ним.
Алвари присел рядом на корточки, хозяйским жестом пошарил в тряпках,
потом вынул руку и посмотрел на кровь.
- Боюсь, ему уже ничем не поможешь, - сказал он расстроено. - Я мог бы
залечить эту рану, если бы он не умер от нее. Жаль, это произошло совсем
недавно.
- Он умер как воин, - торжественным тоном произнес Конан. - Он приведет
с собой к престолу Крома убитых врагов, и жестокий бог улыбнется ему.
С этими словами он перерезал горло третьему казаку. Захлебываясь
кровью, тот мешком свалился к ногам варвара. Конан перешагнул через труп и
подошел к Алвари. Гном, ошеломленный легкостью, с которой было совершено
последнее убийство, шарахнулся в сторону. Не замечая этого, Конан поднял
убитого мальчика на руки и вынес в "парадный зал" лавчонки, где на коврах
спала и тяжело дышала во сне Сфандра. Он бережно уложил ношу посреди
комнаты.
Алвари, семеня, выскочил к нему.
- Что ты собираешься делать, чудовище?
- Устроить погребальный костер, разумеется, - ответил Конан, удивленный
таким глупым вопросом. - Эти люди погибли потому, что не выдали нас
преследователям. Думаю, старик поступил так, ибо был человеком чести и не
хотел нарушать законов гостеприимства, а слуга защищал своего хозяина. Оба -
достойные люди и я не собираюсь уклоняться от своего долга и отдам им все
надлежащие почести.
- Погоди хоть до тех пор, пока эта девка очнется, - сказал гном. - Или
ты хочешь спалить и ее вместе с трупами? Если да, то скажу тебе: это первая
умная мысль, которая пришла тебе в голову с тех пор, как ты освободил меня
из Аскольдовых лап.
- Нет, - задумчиво откликнулся Конан. - Мы останемся здесь до ночи.
Казаки не придут сюда. Они будут искать нас совсем в других местах.
- Если только кто-нибудь не видел, как мы сюда входили, - заметил гном.
- Надеюсь, что этого не произошло. Мне нужно будет расспросить Сфандру,
а к ночи я заберусь в храм и сделаю все, что нужно. Затем мы подожжем лавку
и уйдем из города.
- Ночью ворота закрыты, - снова предупредил гном.
- Мы уйдем из города, - зарычал варвар. - Я не посмотрю на то, что
какие-то там дурацкие ворота закрыты. Киммерийцы ходят по отвесным стенам,
как мухи, да будет тебе известно, а перетащить на спине девушку и такого
коротышку, как ты, для меня пара пустяков.
Гном зыркнул на него ядовито-зелеными глазами, однако говорить ничего
не стал.
- Спорить с тобой все равно бесполезно, - сказал он с тяжелым вздохом.
- Принеси тогда уж и тело старика сюда, пока на него не слетелись вороны.
Прошло два часа прежде, чем Сфандра пошевелилась на облезлых коврах и
громко застонала. Конан, производивший смотр оружию, своему и захваченному у
поверженного врага, быстро отложил в сторону тонкий кинжал, вытащенный из
груди одного из убитых казаков, и повернулся к ней.
- Сфандра.
Она открыла глаза, встретилась с ним взглядом.
- Это ты, Конан?
- Конечно.
- Где мы?
- В лавке, торговавшей амулетами, талисманами и всяким полумагическим
зельем.
- Артемида Владычица! Кто это так ее разгромил? Конан побагровел от
возмущения.
- Неужели ты думаешь, Сфандра, что Конан-киммериец воюет с лавочниками
и маленькими колдунами? Если бы мы находились в логове огнедышащего дракона,
ты могла бы еще позволить себе такие намеки...
- Тише, тише, что ты разошелся, - встрял Алвари. - Благородная госпожа
ни на что не намекала. Она просто задала вопрос. И мне кажется, что вопрос
вполне закономерный. Особенно если учесть, что благородная госпожа лежит на
одном ковре с двумя трупами, а в соседней комнате плавают в лужах крови еще
трое убиенных.
Признав справедливость этого замечания, Конан опустил лохматую
черноволосую голову и проворчал:
- Казаки здесь были. Те самые, что гонятся за мной. Мы с Алвари, как ты
помнишь, ночевали в этой лавке. Видно, кто-то из добрых соседей донес о том
бравым парням на лошадях и с саблями, после чего они вломились в лавку.
Старик оказался кремнем: ничего им не сказал, вот они с ним и
расправились...
Сфандра помолчала, а потом спокойно произнесла:
- Дожить до старости и погибнуть от удара холодной стали - лучшая
участь, какой может пожелать себе человек.
- Я тоже так думаю, - проворчал Конан.
- Еще немного, и вы оба придете к выводу, что облагодетельствовали
старца, послужив причиной его гибели, - вмешался Алвари.
Ни Конан, ни амазонка не обратили на это заявление ни малейшего
внимания.
- Расскажи мне о храме Алат, Сфандра, - попросил Конан. - Ты видела
камень?
Глаза Сфандры затянуло дымкой, когда Она вызвала в памяти все, что
случилось с ней в храме. Словно какой-то барьер был положен воспоминаниям, и
она с трудом пробивалась сквозь него, мысленно переживая вновь свое странное
приключение.
- В первом помещении были люди, - с усилием произнесла она. - Много.
Вероятно, жрецы. Они сидели вдоль стен.
- У них было оружие? - жадно спросил Конан.
- Нет. Они были похожи на духов преисподней. Конан поморщился. Он не
любил бессмысленных сравнений. Куда больше интересовали его боевые качества
врага.
- Духи преисподней? - морща нос, переспросил он. - Сколько у них ног,
рук, голов? Есть ли клыки? Материальны ли они? Я в том смысле, можно ли их
разрубить мечом?
- Ах нет, я не о том, - покачала головой Сфандра. - Мне они показались
неживыми... Не вполне живыми. Может быть, это были пришельцы из царства
мертвых. Или одурманенные наркотиками жрецы, или просто фанатики...
- Ладно, оставим пока твоих зомби, - нетерпеливо перебил ее Конан. -
Рассказывай дальше.
- Вперед вышла жрица... Она пошла прямо в стену, и стена расступилась
перед ней, открывая доступ во второе храмовое помещение.
- Механизм, - сказал Конан. - Как он выглядел?
- Да, теперь я вспоминаю... Четыре лепестка раздвинулись, пропуская
нас, и снова сомкнулись за спиной.
- Каким образом это произошло? Она надавила на какую-нибудь кнопку? Или
там бегали рабы и крутили ворот? Рычаг?
- Я не помню... - На глазах Сфандры выступили слезы. - Я действительно
не помню, Конан. Не мучай меня.
- Кром! Женщина, так для чего же ты ходила в храм? Тебя могли там
убить, и ты погибла бы без всякой пользы для дела! Ты и сейчас еде дышишь,
тебя отравили там какой-то дурманящей дрянью, и теперь, если ты умрешь от
этого яда, ты будешь умирать с сознанием того, что жертва твоя напрасна и
ничего, кроме глупости, ты не совершила!
- Прости меня... Я стараюсь. Я сейчас все вспомню.
- Камень, - вмешался Алвари. - Ты видела Алазат Харра?
- Да. - При этом слове перед ее мысленным взором мгновенно встал
- Да, эту цитадель так просто штурмом не взять, - задумчиво проговорил
Конан, окинув толстые серые стены взглядом знатока. - Пожалуй, ты права,
женщина-воин из Гиркании: без небольшой разведки нам не обойтись.
- Сядьте у колодца, - сказала Сфандра. - Постарайтесь не слишком
бросаться в глаза, но и таиться не стоит, это тоже может вызвать подозрение.
Лучше всего будет, если вы как бы спрячетесь и в то же время останетесь на
виду. К тому же, не думаю, что казаки направятся искать вас сюда.
- Да, с нашей стороны было чудовищной наглостью явиться к храму Алат, -
согласился Конан. - Может быть, это нас и спасет.
- Будем надеяться, - коротко ответила Сфандра. Никто из троих так и не
понял, когда же перед закрытой дверью появился жрец, с головы до ног
закутанный в красный шелк. Ткань сверкала и переливалась, хотя жрец стоял
совершенно неподвижно, и ветра на площади не было.
Сфандра повернулась к своим спутникам и снова улыбнулась под своим
покрывалом.
- Ждите, - сказала она.
Жрец внезапно заговорил, легко преодолевая звучным голосом разделявшее
их расстояние:
- Вы пришли поклониться светлой Алат, чужестранцы?
Он говорил по-гиркански куда лучше, чем Конан, почти без акцента.
Слегка побледнев, Конан шепнул девушке:
- Не ходи.
Но она уже сделала шаг вперед. Когда ее звали, Сфандра всегда шла, не
задумываясь о том, таит ли приглашение в себе опасность. Так учила ее мать
Антиопа, Старшая Воительница, воспитавшая несколько поколений сильных и
гордых девушек. Антиопа, которая не шла никогда ни на один зов. Старшая.
В развевающемся покрывале, сверкая дисками серег и белизной выгоревших
на солнце волос, она стремительно пересекла площадь и взлетела по
обвалившимся ступенькам. Хотя Сфандру нельзя было назвать низкорослой
девушкой, жрец был выше ее на две головы, и теперь, когда они стояли рядом,
разница в росте бросалась в глаза и казалась зловещей. Сфандра выглядела
рядом с этим мрачным, стройным служителем кровавой богини, одетым в алый
шелк, беззащитной и маленькой - добровольная жертва, вольная степная птица,
залетевшая в клетку. Неожиданно легко жрец раскрыл перед ней дверь, и
Сфандра, не задумываясь, переступила порог, задев плечом короткий меч,
повешенный у притолоки от злого духа.
- Что же нам теперь делать? - спросил Алвари, глядевший, как с
грохотом, словно навеки отрезая девушку от мира, захлопывается за ней дверь.
- Ждать, - коротко ответил Конан и сел у колодца, натянув покрывало на
голову. - Ждать, Алвари. Больше ничего.
- А если ее там убьют? - Гном был не на шутку встревожен.
- Тогда я отомщу за нее.
- Этого я и боялся. Ты полоумный самоубийца,
Конан-варвар. Если ее убьют, мы унесем отсюда ноги, и чем скорее, тем
лучше.
- А Алазат Харра?
- Украдем. Ты, я полагаю, искушен в этом ремесле?
- Искушен, - нехотя сказал Конан. - Я был первым вором в Аренджуне.
- Я так почему-то и подумал. Он уселся рядом с Конаном и уткнулся
головой в колени.
Темнота и прохлада - от такого блаженства Сфандра на мгновение даже
забыла о той цели,
что привела ее в обитель богини смерти. Глаза к темноте привыкали
медленно. Она не сразу разглядела людей, стоявших возле стен и смотревших на
нее без интереса, без злобы и без сострадания. Они казались неживыми, и
только блестящие глаза наблюдали за ней, посверкивая белками в полумраке.
Люди эти, неподвижные, закутанные в шелк, который в темноте храма казался
серым, плоть от плоти скудного, сурового храма, обиталища воинственной
богини. Богини-девочки, жестокой и ласковой, своенравной, как балованное
дитя, могущественной, как любая стихия. Война - пятая стихия, говорили в
степях Гиркании, пятая после воды и земли, воздуха и огня. Права была мать
Антиопа, подумала Сфандра. Война - это одна из основ мира, и нельзя не
преклониться перед ней.
Постепенно Сфандра разглядела лица жрецов - бледные, с черными глазами
и темными ртами; руки, до локтя выкрашенные охрой; волосы, стянутые в пучок
на макушке. Она даже не поняла, мужчины это или женщины.
Но вот одна из этих фигур сделала шаг вперед, и еще до того, как она
заговорила, по легкости и грации движений Сфандра поняла, что это - женщина.
- Назови свое имя, женщина из степей, - негромко произнесла она.
- Сфандра - так назвали меня при рождении, имя матери моей - Эстред.
Отца я не знаю.
Лицо жрицы осталось неподвижным. Сфандра не поняла, достаточно ли ей
такого ответа. Помолчав, жрица задала второй вопрос:
- Пришла ли ты к Алат с просьбой, Сфандра, дочь Эстред?
- Нет, - тут же ответила Сфандра. - Я пришла лишь склониться перед той,
чья воля - закон жизни, чьи капризы - столпы вселенной, чья милость
оборачивается жестокостью, а жестокость - милостью.
- Хорошо, - сказала жрица. - Есть ли еще причина для того, чтобы прийти
в этот храм?
Под пристальным взглядом жрицы Сфандра смешалась. Ей показалось на
мгновение, что эти черные неживые глаза видят все и скрыть от них правду
невозможно. Но это длилось лишь мгновение. Овладев собой, Сфандра смело
ответила:
- Любопытство, быть может. Но превыше всего - почтение к светлой Алат,
о жрица.
Великий Митра, зачем она солгала! Эта женщина в алом шелке не поверит
ей. В храме Алат настоящие маги, они сумеют разглядеть такую неуклюжую
ложь... Однако жрица спокойно произнесла:
- Идем.
Она повернулась и тихо направилась в стену храма. Не сводя глаз с
прямой спины, закутанной в алый шелк, Сфандра двинулась следом. Перед жрицей
стена расступилась. Четыре гигантских лепестка медного шиповника
раздвинулись, освобождая дорогу. Сфандра ступила в проход.
Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий
прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма,
стояла невысокая алебастровая статуя девочки в солдатском шлеме, из-под
которого ей на плечи падали длинные волосы. Ноги девочки были обуты в
сандалии. На ней была длинная туника с разрезами от подола до середины
бедра. Маленькие руки держали круглый щит и короткий кривой меч. Лицо богини
было скуластым, с узкими глазами и очень пухлыми губами. Камень сиял. Он сам
точно излучал свет.
Суровые серые стены храма были исписаны странными знаками. Сфандра
увидела повторяющиеся точки, вертикальные и горизонтальные черты, ломаные и
прямоугольные скобки, прямые и косые кресты. Сфандра умела читать на
нескольких языках - мать Антиопа учила девочек не только стрельбе из лука,
но и грамоте - но язык этой надписи показался ей незнакомым, а начертание
букв - чужим и странным. Было в нем что-то жестокое и чужеродное, как и в
самой этой восточной богине.
Надписи были рассечены высокими барельефами, изображающими трех юных
женщин, похожих на Алат, - таких же раскосых, веселых и беспощадных.
По четырем углам зала стояли курильницы, вырезанные из полупрозрачных
камней - светлого нефрита и седого обсидиана. По форме они повторяли храм:
кубы с резными окнами, сочащимися дымом. В серебряных чашах тлели угли.
Душный, сладковатый дым поднимался над курильницами, и вдыхая его, Сфандра
смутно догадывалась, что дышит отравой.
Как и в первом зале, здесь были люди. И все они словно срослись с
храмом. Они сидели вдоль стен, подтянув колени к подбородку и подвязав их
платками.
Перед богиней Сфандра замерла. Она увидела, что в центре круглого
степного щита, которым прикрывалась юная Алат, густым темным светом горит
крупный синий камень. У нее внезапно перехватило дыхание. Алазат Харра
оказался крупнее и прекраснее, чем она себе представляла, слушая рассказы
матери Антиопы. Он источал могущество и силу. Он был Власть. И эта жестокая,
бездумная девочка-богиня, пришедшая с далекого Востока, стала здесь
повелительницей именно потому, что Алазат поднялся и стал ее щитом.
Хмурясь, жрица наблюдала за чужестранкой. Сфандра внезапно ощутила на
себе взгляды сотни потаенных глаз. Диковинные надписи на стенах что-то
кричали на неизвестном языке, обращаясь к ней, но она не понимала их. Три
богини, усмехаясь, смотрели на нее сквозь ядовитый дым курильниц, который
заставлял глаза гореть и руки сцепляться. И сама Алат, казалось, вот-вот
захохочет, видя смятение чужестранки.
- Этот камень... - сказала Сфандра, пытаясь объяснить жрице причину
своего замешательства.
- Богиня направила руку человека по имени Алазат, - спокойно сказала
жрица. - И он принес ей этот дар, сделавший Алат великой. Ты знаешь об этом.
- Последняя фраза не была вопросом.
- Да, - хрипло сказала Сфандра. - Он прекрасен. Неожиданно в тишине
храма прозвучала невидимая струна. Потом вторая. Откуда взялась здесь лютня,
кто играл на ней, скрываясь в темноте, за дымом курильниц? Струны загремели
резко, отрывисто, и жрица нараспев заговорила:
- Вот желтая струна Зират, слушай ее, Сфандра из степей. Быстро
воспламеняется человек желтой струны и быстро сгорает.
Мелодия лютни изменилась и зазвучала в темноте храма на более низких
нотах.
- И вот белая струна, Замэнат, Сфандра из степей. Слушай. Медлительны,
неповоротливы люди белой струны, но невозможно заставить их свернуть с пути,
отказаться от цели. Их тела устилают дорогу к великой цели.
Словно изогнувшись, мелодия лютни упала до самых низких нот.
- И черные струны слушай, Сфандра, дочь Эстред, струны неотвратимой
смерти. Мрачны люди черной Мэнат, но открыта им мудрость жизни, и суть ее -
неотвратимость смерти, какой бы долгой и прекрасной ни была жизнь. Слушай
ее, женщина с белыми волосами.
Сфандра молчала, все больше подчиняясь властному голосу жрицы и
неодолимому ритму, заключенному в музыке. А мелодия вдруг взмыла и стала
веселой и яростной. Сфандра встрепенулась, глаза ее широко раскрылись. Дым
заволакивал стены, и только девочка Алат победоносно светилась в широком
солнечном луче, рассекающем полумрак.
Жрица резко хлопнула в ладони.
- Красная струна Алат! - выкрикнула она. - Струна горячей крови,
стучавшей в висках, стекающей по мечу! Ты воин, юная женщина из степей!
- Да... - шепотом отозвалась Сфандра, чувствуя, как слабеют ее руки.
Голова кружилась. Музыка становилась все громче. Гремели уже три или
четыре лютни. Беззвучно раскрылись еще три окна в потолке, и лучи-лезвия
упали на трех богинь. Задетое этими лучами одеяние жрицы, казавшееся в
темноте пепельным, вдруг вспыхнуло нестерпимо алым светом. Отблески
сверкающего шелка пронизывали дым курильниц, окрашивая и его в кровавый
цвет. Черные глаза на бледном лице загорелись.
- Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини - старшие
сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат,
неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени,
Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер
их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну -
душу...
Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти
против своей воли спросила:
- Где душа?
Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека
донесся до нее пронзительный смех жрицы.
- Ты! - крикнула она. - Душа храма - человек, преклоняющий колена!
Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила
ми! А у них, - она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, -
нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком
велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач
по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью
вместо них...
Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское
лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять
синий камень, отобрать его у богини.
Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать
погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого
ледяного голоса завораживал ее.
Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь
в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке,
словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не
видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина -
бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.
Глухой грудной голос произнес:
- Жертва. Алат ждет.
- Но у меня нет ничего, - еле слышно ответила Сфандра.
Тот же голос отозвался:
- Отдай ей свои серьги.
Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы.
Затем она сказала:
- Человек может дать богине свою кровь или свое слово.
Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно
сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки,
подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев
произносит:
- Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.
И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими
подземными голосами:
- Слово! Слово! Пусть отдаст слово!
- Слово! - пронзительно вскрикнула жрица. Сфандра смотрела на нее, не
отрываясь. Она подалась вперед, стиснула на поясе руки. Она не понимала. Дым
пропитал ее легкие, затуманил глаза. Кровь шумит, как водопад. Светлое
безжалостное лицо с раскосыми глазами оживает, пухлые губы вот-вот дрогнут в
усмешке.
- Скажи слово, - требовательно повторила жрица. - Слово, любое, первое
попавшееся.
Сфандра набрала в грудь отравленного воздуха и поняла, что никак не
может решиться. Ее сотрясала дрожь.
- Говори, не думай! - Лицо жрицы пылало яростью. - Слово! Говори!
Теряя силы, Сфандра выкрикнула:
- Алазат!
Она видела только луч света и страстное лицо в этом луче: черные глаза,
огромные, ввалившиеся, горящие; темный, скорбный рот. И если бы из луча ей
крикнул медный голос: "умри!", она бы умерла. Не понадобилось бы резать вены
и обмазывать кровью ноги и руки девочки из алебастра. Сфандра просто
опустилась бы на пол и перестала дышать...
Минуло несколько часов. Алвари начал проявлять признаки беспокойства.
Он расхаживал взад-вперед по площади и успел уже повздорить с двумя
водоносами, которые простодушно потешались над его заносчивостью, не
соответствующей столь малому росту. Конан кусал губы, но не вмешивался.
Склочный карлик в конце концов не слишком-то привлекал к себе внимание.
Уродцам положено иметь дурной нрав, это только работает на их образ.
- Должно быть, хозяин плохо кормит тебя, вот ты и не вырос, - заметил
под конец один из водоносов, чем окончательно вывел гнома из себя.
- Хозяин, смотри ты! - взревел Алвари. - Кто мой хозяин, этот верзила?
Да будет тебе известно, у меня нет никакого хозяина, кроме несчастливой
судьбы, забросившей меня в эту проклятую богами землю...
От хохота водонос чуть не выронил кожаное ведро.
- Ладно злиться, коротышка, - сказал он напоследок дружески и сунул
Алвари горстку фиников. - Лучше подкрепись, да не раздувайся так, а то
лопнешь.
Алвари плюнул, однако финики взял, после чего сел в пыль возле колодца
и мрачно уставился в землю перед собой.
- Уже полдень, - сказал он. - Что ж нам, так и сидеть тут в ожидании,
пока казаки проспятся и отыщут нас прямо возле храма?
Конан не ответил. И тут дверь бесшумно распахнулась и появился жрец с
девушкой на руках. Она лежала, запрокинув голову, словно подставляя горло
под жертвенный нож. Конан вскочил. Жрец стоял на ступеньках, не двигаясь и
не произнося ни слова. Когда варвар подбежал к нему, он передал ему Сфандру
и исчез за дверью.
Алвари подошел, с любопытством глянул на Сфандру. Шершавой короткопалой
рукой коснулся жилки на шее.
- Живая, - сказал он.
- Убери лапы, ты ее придушишь, - сердито сказал Конан.
- Куда мы теперь с этим трупом? - спросил бессердечный Алвари. - Они
обкурили ее какой-то отравой. Смотри, во что она превратилась. Не наболтала
бы там лишнего, в храме. Язык у женщин без костей, а доверять им тайну - все
равно что рассказать ее целому свету.
- В лавку, к старику, - решил Конан. - Думаю, он поставит ее на ноги.
- Обуза, - пробубнил Алвари. - Эх, бросить бы ее здесь и позабыть...
Конан только яростно глянул на него и почти бегом отправился к
знакомому дому с низкой дверью.
Но когда они подошли к лавке старика, им открылась страшная картина.
Дверь, сорванная с петель, валялась в пыли. Рассыпанные бусы усеяли дорогу
перед домом. В пыли остались кровавые пятна и обрывок кожи с волосами.
Глиняные и фарфоровые черепки валялись повсюду, и в некоторых остались
капельки крови. Судя по множеству следов, оставленных копытами лошадей,
здесь побывал отряд человек в десять - пятнадцать.
- Казаки! - с ужасом и отвращением произнес Алвари.
С девушкой на руках Конан бросился в лавку и чуть не споткнулся о тело
старика, распростертое на пороге. Он уложил Сфандру на тощие ковры,
сваленные кучей возле печки, и наклонился над стариком, переворачивая его на
спину. Старик был мертв, Конан понял это сразу, до того, как коснулся еще
теплого тела. Казаки побывали здесь совсем недавно. Наверняка сейчас они уже
возле храма Алат.
Ругаясь сквозь зубы, Конан прошел во вторую комнату лавчонки.
Глинобитные стены были забрызганы кровью, в нескольких местах остались
пятна, как будто кто-то хватался за них окровавленными руками. Под ногами
хрустели черепки и разбитые раковины. Под коврами Конан нашел труп казака -
дюжего широколицего детины. Тонкий нож попал ему прямо в сердце. Второй
корчился у стены с распоротым животом, и Конан без всякой жалости добил его.
Он был страшно зол на казаков из-за старика. Третий, с легкой раной,
притаился за дверью и прыгнул на Конана, когда тот оказался рядом. Но шорох
выдал его, и варвар успел отпрыгнуть. К тому же, его противник был ранен в
правую руку, так что с ним долго возиться не пришлось. Конан обезоружил его
коротким, точным ударом, после чего придавил к стене и поднес меч к его
горлу.
- Кого вы здесь искали? - спросил он.
- Тебя, - хрипло выдавил казак.
- Сколько вас?
- Теперь тринадцать. - Считая тебя?
- Да.
- Значит, двенадцать, - поправил его варвар. - Зачем вы убили старика?
- Он не хотел ничего говорить. Ходо был пьян, ну и...
- Кто так отделал твоих приятелей, а? Неужели старик?
- Нет, мальчик. Настоящий чертенок.
- Где он?
Вместо ответа пленник указал бородой куда-то в угол. Конан присмотрелся
и понял, что то, что он принял поначалу за груду тряпья, было телом
мальчика. Он лежал, скорчившись, и все еще сжимал в смуглых пальцах
окровавленный нож.
- Алвари! - громко позвал Конан. Спустя несколько секунд гном показался
в комнате и, щуря и без того узкие глаза, обвел ее взглядом.
- Ну и разгром, - сказал он. - Сколько добра погибло! Как ты полагаешь,
Конан, не будет большим грехом взять себе какую-нибудь раковину на память?
Думаю, старик не останется на меня в обиде.
Вместо ответа Конан кивком головы указал на мальчика.
- Посмотри, что с ним.
Алвари присел рядом на корточки, хозяйским жестом пошарил в тряпках,
потом вынул руку и посмотрел на кровь.
- Боюсь, ему уже ничем не поможешь, - сказал он расстроено. - Я мог бы
залечить эту рану, если бы он не умер от нее. Жаль, это произошло совсем
недавно.
- Он умер как воин, - торжественным тоном произнес Конан. - Он приведет
с собой к престолу Крома убитых врагов, и жестокий бог улыбнется ему.
С этими словами он перерезал горло третьему казаку. Захлебываясь
кровью, тот мешком свалился к ногам варвара. Конан перешагнул через труп и
подошел к Алвари. Гном, ошеломленный легкостью, с которой было совершено
последнее убийство, шарахнулся в сторону. Не замечая этого, Конан поднял
убитого мальчика на руки и вынес в "парадный зал" лавчонки, где на коврах
спала и тяжело дышала во сне Сфандра. Он бережно уложил ношу посреди
комнаты.
Алвари, семеня, выскочил к нему.
- Что ты собираешься делать, чудовище?
- Устроить погребальный костер, разумеется, - ответил Конан, удивленный
таким глупым вопросом. - Эти люди погибли потому, что не выдали нас
преследователям. Думаю, старик поступил так, ибо был человеком чести и не
хотел нарушать законов гостеприимства, а слуга защищал своего хозяина. Оба -
достойные люди и я не собираюсь уклоняться от своего долга и отдам им все
надлежащие почести.
- Погоди хоть до тех пор, пока эта девка очнется, - сказал гном. - Или
ты хочешь спалить и ее вместе с трупами? Если да, то скажу тебе: это первая
умная мысль, которая пришла тебе в голову с тех пор, как ты освободил меня
из Аскольдовых лап.
- Нет, - задумчиво откликнулся Конан. - Мы останемся здесь до ночи.
Казаки не придут сюда. Они будут искать нас совсем в других местах.
- Если только кто-нибудь не видел, как мы сюда входили, - заметил гном.
- Надеюсь, что этого не произошло. Мне нужно будет расспросить Сфандру,
а к ночи я заберусь в храм и сделаю все, что нужно. Затем мы подожжем лавку
и уйдем из города.
- Ночью ворота закрыты, - снова предупредил гном.
- Мы уйдем из города, - зарычал варвар. - Я не посмотрю на то, что
какие-то там дурацкие ворота закрыты. Киммерийцы ходят по отвесным стенам,
как мухи, да будет тебе известно, а перетащить на спине девушку и такого
коротышку, как ты, для меня пара пустяков.
Гном зыркнул на него ядовито-зелеными глазами, однако говорить ничего
не стал.
- Спорить с тобой все равно бесполезно, - сказал он с тяжелым вздохом.
- Принеси тогда уж и тело старика сюда, пока на него не слетелись вороны.
Прошло два часа прежде, чем Сфандра пошевелилась на облезлых коврах и
громко застонала. Конан, производивший смотр оружию, своему и захваченному у
поверженного врага, быстро отложил в сторону тонкий кинжал, вытащенный из
груди одного из убитых казаков, и повернулся к ней.
- Сфандра.
Она открыла глаза, встретилась с ним взглядом.
- Это ты, Конан?
- Конечно.
- Где мы?
- В лавке, торговавшей амулетами, талисманами и всяким полумагическим
зельем.
- Артемида Владычица! Кто это так ее разгромил? Конан побагровел от
возмущения.
- Неужели ты думаешь, Сфандра, что Конан-киммериец воюет с лавочниками
и маленькими колдунами? Если бы мы находились в логове огнедышащего дракона,
ты могла бы еще позволить себе такие намеки...
- Тише, тише, что ты разошелся, - встрял Алвари. - Благородная госпожа
ни на что не намекала. Она просто задала вопрос. И мне кажется, что вопрос
вполне закономерный. Особенно если учесть, что благородная госпожа лежит на
одном ковре с двумя трупами, а в соседней комнате плавают в лужах крови еще
трое убиенных.
Признав справедливость этого замечания, Конан опустил лохматую
черноволосую голову и проворчал:
- Казаки здесь были. Те самые, что гонятся за мной. Мы с Алвари, как ты
помнишь, ночевали в этой лавке. Видно, кто-то из добрых соседей донес о том
бравым парням на лошадях и с саблями, после чего они вломились в лавку.
Старик оказался кремнем: ничего им не сказал, вот они с ним и
расправились...
Сфандра помолчала, а потом спокойно произнесла:
- Дожить до старости и погибнуть от удара холодной стали - лучшая
участь, какой может пожелать себе человек.
- Я тоже так думаю, - проворчал Конан.
- Еще немного, и вы оба придете к выводу, что облагодетельствовали
старца, послужив причиной его гибели, - вмешался Алвари.
Ни Конан, ни амазонка не обратили на это заявление ни малейшего
внимания.
- Расскажи мне о храме Алат, Сфандра, - попросил Конан. - Ты видела
камень?
Глаза Сфандры затянуло дымкой, когда Она вызвала в памяти все, что
случилось с ней в храме. Словно какой-то барьер был положен воспоминаниям, и
она с трудом пробивалась сквозь него, мысленно переживая вновь свое странное
приключение.
- В первом помещении были люди, - с усилием произнесла она. - Много.
Вероятно, жрецы. Они сидели вдоль стен.
- У них было оружие? - жадно спросил Конан.
- Нет. Они были похожи на духов преисподней. Конан поморщился. Он не
любил бессмысленных сравнений. Куда больше интересовали его боевые качества
врага.
- Духи преисподней? - морща нос, переспросил он. - Сколько у них ног,
рук, голов? Есть ли клыки? Материальны ли они? Я в том смысле, можно ли их
разрубить мечом?
- Ах нет, я не о том, - покачала головой Сфандра. - Мне они показались
неживыми... Не вполне живыми. Может быть, это были пришельцы из царства
мертвых. Или одурманенные наркотиками жрецы, или просто фанатики...
- Ладно, оставим пока твоих зомби, - нетерпеливо перебил ее Конан. -
Рассказывай дальше.
- Вперед вышла жрица... Она пошла прямо в стену, и стена расступилась
перед ней, открывая доступ во второе храмовое помещение.
- Механизм, - сказал Конан. - Как он выглядел?
- Да, теперь я вспоминаю... Четыре лепестка раздвинулись, пропуская
нас, и снова сомкнулись за спиной.
- Каким образом это произошло? Она надавила на какую-нибудь кнопку? Или
там бегали рабы и крутили ворот? Рычаг?
- Я не помню... - На глазах Сфандры выступили слезы. - Я действительно
не помню, Конан. Не мучай меня.
- Кром! Женщина, так для чего же ты ходила в храм? Тебя могли там
убить, и ты погибла бы без всякой пользы для дела! Ты и сейчас еде дышишь,
тебя отравили там какой-то дурманящей дрянью, и теперь, если ты умрешь от
этого яда, ты будешь умирать с сознанием того, что жертва твоя напрасна и
ничего, кроме глупости, ты не совершила!
- Прости меня... Я стараюсь. Я сейчас все вспомню.
- Камень, - вмешался Алвари. - Ты видела Алазат Харра?
- Да. - При этом слове перед ее мысленным взором мгновенно встал