Брайан Фрэнсис. Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ

   Пришла заря, с востока взбираясь на небо красными и изумрудно-зелеными полосами. В медленно назревающем свете я увидел не очень далекий силуэт и почти тотчас же услышал голос вахтенного (Неужели он тоже не спал?!):
   – Эй, на судне! Корабль за кормой по левому борту!
   Далекий вчерашний парус сегодня утром оказался соседним с нами кораблем. К моему ужасу (но не удивлению), это был тот самый черный бриг, и находился он примерно в часе хода от нас.
   Справа от меня возникла чья-то фигура, и я насторожился. На палубу вышел капитан Рид. Вот и еще одна фигура появилась – мой дядюшка. Но он держался в отдалении, словно не желал, чтобы его заметили. Оба были безупречно одеты. Чужое судно все приближалось к нам с подветренной стороны.
   Мой дядюшка жестом предложил мне спуститься вниз, и я услышал, как он обратился к капитану. Я последовал его предложению, и мы все встретились у капитанской каюты.
   – В чем дело, мистер Хэтт?
   – Меня беспокоит этот корабль, капитан.
   – Не тот ли это корабль, который мы видели, когда шли из Девона?
   – Полагаю, это вполне может быть он, капитан.
   – Тогда это значит, мистер Хэтт, что он нас преследовал. Такое заключение вполне логично, разве не так?
   – Вы правы. В этом случае, я полагаю, было бы логично ожидать серьезной опасности, капитан Рид.
   Маленький шотландец взъерошился.
   – Серьезной опасности? Будьте любезны уточнить, мистер Хэтт, что вы этим хотите сказать?
   Пока мы там стояли, пока я то и дело холодел от страха, мой дядюшка кратко поведал капитану Риду историю гибели Бервика, осады, устроенной Молтби, и объяснил стратегию собственного поведения. Капитан Рид молча слушал.
   А дядюшка Амброуз заключил:
   – Полагаю, что эти люди или их порученцы и есть наши преследователи. По-видимому, они арендовали или каким-то иным способом получили в свое распоряжение это судно.
   Когда дядя закончил, капитан сказал:
   – Мы позже разберемся с тем, почему мне не сообщили, что я беру на борт беглых преступников. Или что мы собираемся разыскивать обыкновенного пирата. Я специально спрашивал вас, является ли человек, ради поисков которого мы сюда прибыли, пиратом. Насколько я припоминаю, вы ушли от ответа. – Капитан Рид был в ярости.
   Дядюшка Амброуз не сдавался:
   – Они не беглые преступники. Официально им никто не предъявлял обвинения.
   – Не будем спорить о мелочах, сэр. В настоящий момент я имею право высказать свое мнение. Я обладаю полномочиями следовать букве закона и считать вашего мистера Хокинса (я ему явно очень не по душе пришелся) беглым преступником, а вас – его пособником.
   – Могу заверить вас, капитан Рид, что моя репутация в Бристоле так высока, что мне нелегко было бы рискнуть ее подорвать или утратить, – сказал дядюшка Амброуз таким холодным тоном, какого я у него до сих пор никогда не слышал.
   Однако капитан продолжал нападать:
   – Тем более вы должны понимать мою позицию в этом вопросе, мистер Хэтт.
   – Я понимаю вот что, сэр. Я понимаю, что в мое отсутствие и по моей настоятельной просьбе два самых известных в Англии юриста наводят справки о жизни и поведении погибшего Бервика, сэра Томаса Молтби и их кровожадных сотоварищей, чья репутация весьма сомнительна. То, что они обнаружат, будет представлено не кому иному, как моему доброму другу лорду Гиббону, и его суд вынесет правосудное решение – это несомненно. Если вы, капитан, желаете дождаться событий, которые определят, какая из сторон победит, тогда вы обязаны согласиться с тем, чего требует закон.
   Капитан Рид промолчал и отошел в сторону, погрузившись в свои мысли. Когда он снова вернулся к нам, он сказал:
   – Когда это дело завершится, сэр, я со всей прямотой выскажу вам все, что думаю. Меня обманули и заставили, по всей вероятности (даже в ярости капитан говорил довольно осторожно), стать пособником серьезных нарушений закона. А в настоящий момент я оказался в невыносимом положении, так как мой корабль из-за этого подвергается опасности.
   Он двинулся прочь, энергично шагая и кипя от возмущения.
   Дядюшка Амброуз взглянул на меня.
   – Нам всем следует оставаться внизу, Джим.
   Я тут же подумал о Грейс Ричардсон и Луи и направился туда, где расположились мать с сыном. Я встретил Грейс Ричардсон у дверей ее каюты – она как раз собиралась подняться наверх.
   Она взглянула на меня, с трудом (как мне показалось) перенося мое присутствие. Я обратился к ней:
   – Мадам, не выходите на палубу. И не давайте выходить туда Луи. Совсем близко – корабль. Нас преследовали.
   Больше ничего говорить ей было не нужно. Она в ужасе прикрыла глаза.
   – Но откуда же они могли узнать? – прошептала она.
   – Эти широты хорошо известны любому моряку в Бристоле, – ответил я.
   Она с горечью заметила:
   – Ваша матушка говорила мне о хвастливых россказнях, какими вы потчевали постояльцев гостиницы и посетителей вашего трактира. Так что вряд ли мы можем надеяться хотя бы клад отыскать на этом острове!
   Я вовремя прикусил язык и не сказал ей, что, пока не появилась она, я твердо держал клятву никогда больше сюда не возвращаться. И что именно мои «россказни» позволили ей меня разыскать. Но я все же ответил:
   – Мадам, если я и рассказывал о своих приключениях, я всегда старался создать впечатление, что это гнилое место, грозящее смертельной лихорадкой, и что на острове не осталось никаких сокровищ.
   – Где же вся команда? Чем они там заняты? Неужели мы остались без всякой защиты?
   – Мадам, прошу вас, оставайтесь внизу. Я хочу, чтобы вы с Луи были в безопасности.
   – А вдруг они возьмут нас на абордаж? Нас всех переловят, как мышей. Что с нами станет?
   Я впервые увидел на ее глазах слезы; они растопили ее гнев.
   – Они не станут брать нас на абордаж, – успокоил я ее. Я знал, что говорю правду, хотя не мог бы сказать, откуда я это знаю или почему они не станут этого делать.
   Она склонила голову и ушла к себе в каюту. Я услышал, как она закрыла дверь и заговорила с Луи.
   Когда я не могу повлиять на события, имеющие ко мне прямое отношение, я становлюсь беспокойным. Я отошел от двери каюты Грейс Ричардсон, не зная, чем заняться. В таких случаях всегда помогают какие-нибудь практические действия. Необходимо было найти такое место, откуда я мог бы уяснить для себя, что происходит между капитаном Ридом и черным бригом.
   Я осторожно пробирался под палубой, попадая в многочисленные тупики, пока не оказался в кормовой части у узкого трапа, имевшего отдельный люк. Оттуда можно было если и не видеть, то хотя бы все слышать.
   Однако все сложилось много лучше. Люк прятался за двумя затянутыми просмоленной парусиной штабелями ящиков с припасами: они были фута четыре высотой и футов шесть длиной, а между ними оставалось небольшое пространство. Сквозь эту брешь мне все было прекрасно видно.
   Теперь команда брига вела его к нам все быстрее и быстрее. Мне было не разглядеть его порт приписки, да и флага на нем не было. В это утро море было спокойным, невысокие волны плескались о борта «Испаньолы». Казалось, даже риф притих, наблюдая. Бриг приближался. Ком в горле мешал мне дышать, делая дыхание неглубоким и частым. Ближе, еще ближе. Убирая паруса, он подошел к нам и бросил якорь. Совсем близко. Ни один из его матросов не смотрел в сторону нашей шхуны. Любой пловец смог бы достичь брига за несколько минут.
   Я услышал оклик капитана Рида, хотя сам он был мне не виден:
   – Кто вы, сэр? Вы не несете флага.
   Его голос можно было слышать даже на берегу. Ответа не последовало. Бриг, чуть рыская, медленно поворачивался.
   Капитан снова крикнул:
   – Сэр, это нарушение морского закона – идти, не неся флага! Кто вы?
   По-прежнему никакого ответа. К этому времени матросы на бриге закончили уборку парусов. На палубе – ни души. Я поднял голову, боясь, что нас собираются взять на абордаж, но с брига не было послано ни одной шлюпки. И никакой подготовки к этому на его палубе я не заметил.
   Капитан Рид закричал снова:
   – Сообщите нам свое имя и флаг, сэр! Вы подошли слишком близко!
   На некоторое время наступила тишина. Я подумал, что все эти дни были отмечены такими периодами тишины. Вчера – мертвая тишина внутренней части острова и безмолвие плато. Вслед за этим – моя собственная немота, навязанная мне капитаном. Неужели теперь нам нужно ожидать чего-то еще более зловещего?
   Когда положение критическое, невозможно правильно рассчитывать время: час может длиться минуту, минута растягивается в часы. Я пытался представить себе, как мыслит капитан Рид. Недостаточно его зная, я не мог разгадать, какую игру он ведет. Я понимал, что он не захочет показать чужаку, сколь малые силы имеются у нас на борту.
   Чужак же, со своей стороны, не проявлял никаких признаков того, что собирается предпринять что-либо против нас. Мы стояли на якоре, и они стояли на якоре: штиль, патовая ситуация. Кто первым решится ее нарушить?
   Рид окликнул их снова, и на этот раз черный бриг прервал молчание. Чей-то голос – чей он, мне не было видно, крикнул в ответ:
   – А вы-то кто?
   Тон был оскорбительный. Я сразу же узнал этот голос!
   Капитан Рид ответил:
   – Мы – «Испаньола» из Бристоля, идем под флагом короля Англии. По вашему голосу судя, сэр, вы – англичанин.
   Снова наступила долгая тишина. Я чувствовал, что положение становится невыносимым.
   – Мы – англичане.
   Да, я знал этот голос, он был для меня воплощением ужаса: это – Молтби! Все внутри у меня сжалось, ноздри затрепетали от леденящего страха.
   – А вы – англичанин, сэр? – снова прокричал голос.
   Это была насмешка. Молтби расслышал в речи капитана Рида несомненный шотландский акцент и пытался его спровоцировать.
   На этот раз промолчал капитан Рид. Его тактика подействовала: мяч оказался на другой стороне. Молтби пришлось настаивать, хотя он не изменил насмешливого тона.
   – Я еще раз спрашиваю вас, сэр, вы – англичанин?
   Тут капитан Рид разыграл выигрышную карту.
   – Если вы не несете никакого флага, значит, вы – пираты! – крикнул он.
   Такой отпор свидетельствовал о силе и точности мысли капитана. Он рассчитал, что под какой бы временно надетой маской Молтби ни преследовал нас, какую бы незаконную личину ни представил в море любому законному капитану, человек столь высокого мнения о себе, каким был сэр Томас Молтби (а капитан Рид знал об этом с наших слов), не пойдет на риск прослыть пиратом.
   На борту брига, тем не менее, не было и признака какой-либо деятельности. Вскоре оттуда донесся звон, словно где-то ударили в медный гонг. Этот звук все еще дрожал над водой, когда на палубе появился Молтби, такой же багроволицый и злобный, как прежде. Он постарался укрыться за мачтой, опасаясь, как я предположил, что в него могут выстрелить с «Испаньолы». Я и сам спрятал было голову, но вскоре понял, что он никак не может меня увидеть.
   – Именем короля, – крикнул Молтби, – я намереваюсь взять вас на абордаж.
   – Добро пожаловать, сэр!
   Капитан Рид меня поразил. Да и Молтби был немало удивлен. Он приостановился.
   – «Добро пожаловать, сэр»? Я не нуждаюсь в вашем гостеприимстве! Мне известно, что вы укрываете беглых преступников.
   – Я не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил капитан.
   – А я не понимаю вас, – воскликнул Молтби. – Этим вашим «добро пожаловать» – что вы хотите сказать, сэр?
   – Вдвойне добро пожаловать, если приведете с собой врача, сэр.
   Что за игру он вел? Я не мог этого понять, но был заинтригован.
   – И нескольких матросов с заступами, сэр, если вы можете без них обойтись, – добавил капитан Рид и громко закашлялся.
   Молтби помолчал в замешательстве, потом сказал:
   – Вы намереваетесь меня запутать. Но вам не удастся сбить меня с толку. Мы возьмем вас на абордаж и покончим с этим.
   – Возьмите и корабль с собой, – откликнулся капитан Рид.
   Он повернулся и зашагал по палубе, будто собирался сойти вниз. Теперь я мог видеть обоих – и Молтби, и Рида. Капитан прижимал к губам белый платок. В тот самый момент, как он повернулся к Молтби спиной, тот прорычал:
   – Сэр, вам и правда понадобится врач, когда мы до вас доберемся.
   Капитан Рид остановился и прокричал в ответ:
   – Вы не сможете причинить нам больший урон, чем тот, который мы уже понесли. Остановитесь и подумайте, приятель. Где мои матросы? Мои офицеры? Что вы сможете сделать здесь такого, чего не сделала лихорадка? Отправляйтесь туда, откуда пришли, вы – глупец! В этих местах – чума.
   Поразительный ход! Я чуть было не рассмеялся! Он сыграл на том, что Молтби знал, какими страшными болезнями славится Остров Сокровищ.
   – Я вам не верю!
   – Это ваше дело, сэр. Но почему моя палуба пуста? И посмотрите на запад! Почему одна из моих шлюпок лежит там на берегу? Это уже пятая похоронная команда всего за три дня. А внизу у меня – восемь других ожидают своей участи: двое уже умерли, трое при смерти, трое идут по тому же пути. Так что добро пожаловать на борт, сэр! – последние слова он произнес саркастическим тоном.
   Появился секретарь Молтби, все это время он прятался. Они посовещались. Молтби снова крикнул, на этот раз менее грубо:
   – А где этот убийца – Хокинс?
   Я рассвирепел; мне вспомнилась ярость моей матушки.
   – Умер вторым. Похоронили в среду.
   – А его родственник-лжец?
   Они имели в виду моего дядюшку. Гнев охватил меня всего целиком.
   – Тоже умер.
   – А женщина и ее пащенок?
   Я едва мог сохранять спокойствие.
   – Один мертв, другая при смерти, – ответил капитан. – Все они оказались слабее других, потому что не привыкли к морской жизни. Меня теперь заботят мои матросы. – Он издал горький смешок и снова прижал платок к губам. Убрав его, он крикнул: – Не можете одолжить мне кого-нибудь из своей команды, сэр? А может, сами поступите ко мне на службу? Мне нужен боцман. И юнга.
   – Черт бы вас побрал! – прорычал Молтби. И он, и его секретарь выглядели совершенно растерянными.
   Капитан Рид постарался выказать свое раздражение и прошел к тем поручням, где оба судна почти соприкасались друг с другом. Он свернул в комок свой белый платок и швырнул им в бриг. Платок, естественно, не мог долететь до брига; его развернул ветер, и на нем стали видны пятна, словно от крови. Я увидел, как Молтби отшатнулся.
   – Будьте вы прокляты! Чтоб вы сгнили заживо! – закричал он. – Будьте прокляты! Будьте прокляты!
   Капитан отошел от поручней и спустился вниз. Он, по всей вероятности, так обставил свой уход, чтобы Молтби мог его видеть.
   Мы снова погрузились в тишину. Мне хорошо было видно палубу. Она была безлюдна: казалось невероятным даже представить себе эту возможность на таком прекрасном судне, как «Испаньола».
   Вдруг черный бриг ожил – по палубе забегали матросы, готовясь к подъему парусов. С каждым поднятым парусом бриг отходил на несколько футов дальше от нас, вызывая радость и ликование. Никогда еще мне не приходилось видеть столь поспешную работу на море – ни при капитане Смоллетте, ни при капитане Риде.
   Но затем, в то самое время, когда ставились паруса, на носовой палубе брига появилась зловещая группа людей. Человек десять отделились и пошли на корму. В этот момент бриг снова повернулся и его полуют оказался прямо перед моими глазами. Там стояли пять человек в лохмотьях и с повязками на глазах. Другие пятеро их охраняли. Они подвели несчастных к поручням, где юнга пристроил доску так, что она футов на пять выдавалась над волнами. Из-за их спин Молтби крикнул:
   – Сэр! Вам нужны матросы? Возьмите себе этих собак!
   Одному за другим им развязали руки, но не сняли повязки с глаз. Одного за другим их подводили к доске и заставляли встать на эту узкую дорогу, ведущую в вечность. Молтби подходил и, одного за другим, сталкивал их в воды Южного моря. Они падали, как обреченные на вечные муки в геенну огненную.
   Появился капитан Рид и возмущенно крикнул:
   – Сэр, я на расстоянии двадцати узлов разобрал, что вы негодяй. Если эти души доберутся до меня, они хотя бы будут похоронены по-христиански!
   Последнее, что я увидел, это как капитан бросил за борт канат. В этот момент я понял, что он не только одержал победу, благодаря своей хитрости, но и выиграл больше, чем мог на то надеяться, – он получит в свое распоряжение пятерых матросов, если те смогут ухватиться за брошенный им канат и останутся в живых. Рид закончил свою игру, опершись на поручни, как человек побежденный, но смирившийся с судьбой.

16. Я излагаю свои соображения

   Четыре человека были вытащены на борт. Тот, кто утонул, был так жестоко избит, что руки его не могли ухватиться за канат. Барахтаясь в воде, они посрывали с глаз повязки. Так как на бриге их держали внизу, они не слышали обмена репликами между Молтби и капитаном Ридом. Теперь они без сил повалились на палубу на корме; у каждого – следы тяжких побоев. Они лежали на палубе без сил и без слов.
   Я услышал, как капитан обратился к ним, понизив голос:
   – Слушайте меня! Не двигайтесь. Вы в безопасности. Но за вами еще наблюдает ваш бывший хозяин. Не вставайте, пока я вас не позову.
   Молтби наблюдал за нами с удалявшегося корабля. Думаю, он хотел убедиться в том, что капитан Рид сказал правду. Когда его матросы не двинулись с места, он был озадачен, обсудил это с секретарем и стал ждать. Вскоре ему понадобилась подзорная труба, чтобы рассмотреть то место, где на «Испаньолу» поднялись эти четверо. Но он ничего не увидел: видеть там было нечего. Несчастные матросы, еще не оправившиеся от страха перед грозившей им смертью, подчинились приказанию капитана Рида.
   Спустившись одной ступенькой ниже и прислонившись спиной к переборке в узком пространстве моего укрытия, я облегченно вздохнул. Страшная опасность предотвращена.
   Я снова выглянул – посмотреть на матросов. В них, казалось, не было ничего угрожающего, ничего воинственного. «Испаньола» чуть покачивалась – подувал несильный ветер. Вот она слегка повернулась, и моему взору предстал берег острова. Я стал пристально вглядываться в том направлении, но нашей пропавшей команды там так и не увидел.
   Сидение без дела стало мне надоедать. Что должно теперь произойти? Какой может быть теперь наилучшая стратегия? Отплыть на небольшое расстояние от острова – если это возможно – и ждать прихода к нам на помощь второго судна, которое прибудет не раньше, чем через четыре месяца? Нет! Сидеть и ждать, надеясь на спасение? Но как долго? Можем ли мы сами предпринять что-либо полезное? Я не знал.
   Движения «Испаньолы» подсказали мне, что она снова повернулась так, что стал виден удаляющийся бриг Молтби. Как быстро исчезают вдали корабли, унося наших любимых; как медленно, когда уносят прочь наших врагов! Черный бриг все еще оставался в пределах видимости для подзорной трубы, и все мы по-прежнему оставались пленниками из-за этого изобретения! Впереди нас ждали долгие часы под раскаленным солнцем.
   Чувство облегчения после пережитого ужаса привело к тому, что я заснул, стоя на ступеньке трапа. Судя по солнцу, прошло не менее часа к тому времени, как я проснулся. Мне теперь не виден был ни остров, ни удаляющийся бриг. Однако вскоре я должен был увидеть либо то, либо другое: море волновалось сильнее. Дела, вероятно, пошли значительно лучше, если я позволил себе заснуть. Несчастные матросы, лежавшие всего футах в пятнадцати от меня, заползли в затененное место.
   Кроме того, мне снова стали слышны обычные корабельные звуки. Я никогда не мог их забыть. Несмотря на ужасающие события, участником которых я стал во время двух своих вояжей, звуки, обычные для «Испаньолы», живут во мне, словно голоса старых друзей. Я помню, как звучит натянутая якорная цепь, как скрипят мачты и реи, как посвистывает ветер в снастях. И я хорошо понимаю, почему «Испаньола» – «она»: для тех, кто ее любит, она словно любимая женщина – мать, возлюбленная, жена.^[14]
   Вскоре передо мной открылся широкий простор океана. Черный бриг совсем уменьшился. Однако я никогда не бываю уверен, что опасность миновала, пока мне об этом не сообщат. Поэтому, хотя я считал вполне безопасным приблизиться к несчастным морякам, распростертым на палубе, я подбирался к ним, держась ниже уровня поручней.
   – Вы в безопасности, – тихо сказал я каждому из них. – Это хороший корабль, с хорошим капитаном. Ваши мучители убрались прочь.
   Один из них выглядел получше, чем остальные. Губы у него не так сильно распухли.
   – Нам не давали воды, – прошептал он.
   – Вы получите и воду, и еду – хватит с избытком. Но как случилось, что вы оказались в таком ужасном положении?
   Наверное, время для такого вопроса было не очень подходящим (из-за своего любопытства я бываю нетактичным), но мне был дан ответ.
   – Нас насильно завербовали в Бристоле. Что-то в эль подмешали. Двое из нас вообще не моряки, а двое – морские офицеры. Я – клерк, а он – человек указал пальцем – слуга.
   Я пообещал вернуться и прокрался вперед, к главному трапу, у которого стоял дядюшка Ам-броуз, спокойный и неподвижный, словно простоял там весь день. Он радостно меня приветствовал.
   – Мог ли бы ты такое придумать, Джим? Я бы тоже не смог! Какая хитрость! Нашему капитану надо бы адвокатом быть! «Чумной корабль!» Ни больше ни меньше – чумной корабль! Нам следует изменить наше мнение о Риде. Эта его холодная мина скрывает ум, способный на большее, чем морское дело. Ты бы такое придумал, Джим, а?!
   Его восторг вселил в меня горячую надежду.
   – Дядя, – сказал я, – если такая опасность миновала, если с ней можно более не считаться, то мы должны суметь сделать все, ради чего сюда прибыли.
   – А платок, Джим! Платок! Боже мой! – Если бы Амброуз Хэтт был из тех, кто привык от восторга хлопать себя по коленям, он наверняка набил бы себе синяков на обеих ногах. – Пойдем отыщем его и поздравим.
   Радость моего дядюшки способна заразить всех, кто его окружает, но капитан не мог изменить себе. Он из тех людей, кто до последнего сопротивляется надеждам, похвалам и восторгам.
   – Капитан, примите мои поздравления! – душевные излияния моего дядюшки осветили капитанскую каюту, словно солнечные лучи, вырвавшиеся из-за туч.
   Капитан Рид поднял на него глаза.
   – Жизнь не сводится к активным действиям. Вам это должно быть известно, мистер Хэтт.
   Хорошее настроение дядюшки Амброуза не так-то легко нарушить.
   – Но как вам это удалось, сэр? Как вы могли придумать такое?! Как, сэр? Я хочу спросить – как? Я уже говорил моему племяннику, что если бы я был способен придумать такое, я был бы вдвойне горд собой!
   Капитан заметил, что я улыбаюсь. В его глазах зажглись искорки – на миг, не более того.
   – Мистер Хэтт, садитесь. И вы, мистер Хокинс. Попрошу вас не прерывать меня, пока я не выскажу вам некоторые важные вещи.
   Вежливость и суровость, когда они соединяются, обладают великой силой.
   – Джентльмены, – начал капитан, – сможем ли мы теперь добиться некоторой ясности?
   Я посмотрел через стол на дядюшку Амброуза, который казался бесстрастным, но внимательным. А Рид продолжал:
   – Я так понимаю, джентльмены, что вы теперь сознаете, в какие злосчастные приключения может вовлечь женщина?
   – Но какая замечательная женщина, сэр! – возразил мой дядя.
   – Не мне судить, – сказал капитан и постучал по столу медной линейкой. – Но мне дозволено спросить, какое отношение имеет этот пират к этой женщине?
   Мы с дядюшкой переглянулись.
   – Я полагаю, – сказал я, – что он – отец ее ребенка. Она как-то сказала мне, что ей нужно отыскать этого человека, чтобы ее сын мог спокойно спать по ночам. Но она ничего не желает уточнять.
   Дядюшка Амброуз ничего не добавил к этим словам.
   Капитан Рид нисколько не смягчился, хотя я очень на это надеялся.
   – Если этот пират появится на борту, он вернется в Англию в железах. Могу вас заверить в этом.
   – Разве нет другого… – начал дядюшка Амброуз.
   – Если вы попросите меня взять его на борт, а потом – из милосердия, жалости или по каким-то иным мотивам – оставить всех троих в каком-нибудь гостеприимном порту, вы попросите меня, сэр, совершить преступление. Помочь преступнику уйти от правосудия. Этого я ни за что не сделаю… и буду считать того, кто просит об этом, пособником преступника.
   Я хотел заговорить, но был так скован жесткостью капитана, что понял – мне не удастся найти нужные слова. Мой дядя тоже, казалось, готов был что-то сказать, но сдержался.
   – Теперь мы подходим к следующему вопросу – о тревожащей нас в настоящий момент загадке, – продолжал капитан. – Я говорю более мягко, чем на самом деле чувствую. Джентльмены, ваше предприятие на сегодняшний день стоило мне почти всей моей команды. И вот что я решил.
   Этот наш капитан явно обладал качествами актера. У нас уже создалось такое впечатление, когда он устроил спектакль с платком. Теперь он сделал паузу, как актер, желающий овладеть вниманием зрителей или заставить их нетерпеливо ждать продолжения.
   – Ваши преследователи расправились бы с нами со всеми и забрали бы себе корабль. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Я сразу распознаю разбойника, стоит мне его увидеть. Поэтому, мистер Хэтт, я решил принять на веру ваше описание правовой ситуации. Вы утверждаете, что эта дама, ее сын и мистер Хокинс не являются беглыми преступниками, что против них не выдвинуты официальные обвинения в совершении преступлений и что в настоящий момент ведется расследование о джентльмене, которого мы только что перехитрили. Надеюсь, мистер Хэтт, вы сможете обещать мне, что, когда мы прибудем в Бристоль, вы станете твердо держаться рассказанной вами истории.