– Я прилягу, – сказала она. – Что-то мутит меня. А ты спи. – Она положила руку на голову Яшта. – Твой мучитель мертв, и скоро даже память о нем исчезнет из твоего сознания.
Артем взбил слежавшееся сено, помог Надежде улечься и накрыл своим плащом. Через несколько минут она попросила пить, целиком опорожнила объемистый кувшин и сказала: «Еще». Когда Артем вернулся со свежей водой, Надежда лежала лицом к стене, прикрывая рот рукой, а все выпитое ей до этого было извергнуто на постель.
– Что случилось? – встревожился Артем. – Тебе плохо?
Надежда, не поворачиваясь, протянула ему руку и разжала кулак. На ладони лежал черный сгусток крови.
– Скоро я умру, – сказала она без всякого выражения. – Генобра знала, что делала, когда давала тебе этот яд. Противоядие лишь замедляет его действие… Только не вздумай меня успокаивать. Все шло к этому. Такой конец был давно предопределен. Мне уже ничто не сможет помочь.
– Перестань! – Артем почти закричал. – Ты бредишь! Ты сама не знаешь, что говоришь! Вы умеете превращать людей в самых невероятных тварей, заменяете сердце и кожу, вы можете оживлять мертвецов! Неужели здесь не найдется нужных снадобий, чтобы изгнать яд из твоей крови!
– Успокойся. Когда твое тело становится твоим собственным врагом и пожирает самое себя, не помогут никакие снадобья. Я чувствую, как у меня внутри разгорается пожар. Сейчас мое тело лишь колыбель, в которой пребывает беспомощный ребенок. Колыбели суждено сгореть, но ребенка необходимо спасти. Не кричи и не лей напрасных слез. Плакать и стенать будешь потом, когда меня не станет. А теперь делай то, что я скажу. Обещаешь?
– Обещаю. Только…
– Молчи, – оборвала его Надежда. – Иди и осмотри все подземелье. Отыщи хотя бы одно существо, которое посредством своей крови может поддержать жизнь в человеке, у которого изъяты сердце, печень и легкие. Ты видел эти безглазые туши, у которых вместо хвоста свисает пучок трубок. Если тебе повстречаются твари, обычно помогающие максарам перекраивать живой материал, гони их сюда. Грубую работу лучше них никто не сделает.
Прихватив с собой клинок Стардаха, который, к счастью, был приведен в действие только на одну двадцатую часть своей максимальной длины (в лабиринте подземных коридоров пятидесятиметровое всепроникающее лезвие доставило бы владельцу больше неприятностей, чем пользы), Артем отправился выполнять распоряжение Надежды. Все обследованные им помещения носили следы погрома и запустения. Те, кто побывал здесь, не столько грабили, сколько крушили – горами возвышались черепки битой посуды, гнили выброшенные из кладовых припасы, на полу тут и там чернели кострища, в которых жгли ковры и драгоценную мебель.
В одном из дальних залов он все же обнаружил несколько десятков прикованных к раме толстокожих доноров, но все они были давно мертвы и изъедены червями. Зато там же ему повстречалась парочка злых, совершенно одичавших мартышек. Добровольно покинуть свое укрытие они не пожелали даже под угрозой клинка. Артему пришлось немало повозиться, прежде чем поймать их и связать крепкой верейкой.
Впрочем, единственного взгляда Надежды оказалось достаточно, чтобы мартышки перестали верещать и кусаться. Воля максара действовала на них эффективнее любой смирительной рубашки.
Выслушав рассказ Артема о том, что он видел в подземелье, Надежда сказала:
– Тогда нужно найти любое крупное живое существо. Мрызла, человека, лошадь. Если я вдруг умру раньше, чем ребенок появится на свет, кто-то должен будет питать его своими соками.
– Вряд ли сейчас в окрестностях цитадели можно найти кого-нибудь. Внушение, которым Стардах погубил твое воинство, разогнало все живое на многие тысячи шагов вокруг. Придется мне самому лечь рядом с тобой на раму.
– Нет. Это может повредить тебе. Не забывай, что ребенок останется на твоем попечении. Ты должен быть здоровым и сильным.
– Возьми мою кровь, несравненная! – Оказывается, Яшт не спал, а уже давно прислушивался к их разговору. – Это я чуть не погубил вас всех. Я виноват в том, что случилось. Страх превратил меня в безвольную скотину.
– Не кори себя понапрасну. – Надежда слабо улыбнулась. – Не тебе соперничать с волей Стардаха. Люди куда более твердые и опытные, чем ты, превращались в его верных прислужников. Вспомни хотя бы Иллабрана.
– После этого позора мне остается только умереть. Позволь мне послужить тебе в последний раз.
– Выбора у нас все равно нет… Но ты не бойся. Это не обязательно означает смерть. Особые средства будут поддерживать твое сердце и помогать легким. Надеюсь, что яд, проникший в мою кровь, опасен только для максаров… А теперь помоги мне встать. – Она тяжело и сухо закашлялась. – Если в этом мире все же есть какая-то высшая сила, она обязана помочь моему ребенку…
Артем уложил их на две соседние рамы, – сначала Яшта, который не создал ему никаких проблем, а затем Надежду, при каждом движении буквально корчившуюся от боли. Раздевал он ее как стеклянную куклу – медленно и осторожно, но когда вместе с сапогом с ее левой ноги сошел приличный лоскут кожи вместе с ногтем большого пальца, Надежда тихо попросила:
– Не надо… Отойди… Я не хочу, чтобы ты видел меня такой…
До последнего момента он надеялся на чудо, на счастливый исход и только теперь убедился, что бесплатных чудес не бывает даже в этом ирреальном мире, что его любимая обречена и что гибель эта и есть расплата за все – за длинную череду жертв, начиная с судьи Марвина и кончая Калекой, за собственную половинчатость, оставившую ее на полпути между добром и злом, за любовь к человеку по имени Артем, за душевную тупость и легкомыслие этого самого Артема, за врожденную трусость жестянщиков и древние грехи максаров. Судьба безжалостно – с кровью – отсекала добрый кусок его жизни, и сейчас, глядя в прошлое, можно было только выть от бессильного и запоздалого раскаяния. Сколько возможностей потеряно, сколько оплошностей допущено, сколько раз они попусту искушали рок!
А мартышки тем временем уже трудились вовсю, подтаскивая необходимый инструмент и снадобья, распарывая и сшивая плоть, старательно возвращая жизнь в тело, для этой жизни уже совсем не приспособленное. Десятки трубок соединяли организм Надежды и Яшта, и его кровь пульсировала в них, а ее – огромной лужей растекалась по полу. Жестянщик дышал глубоко и мерно, словно кузнечные мехи раздувал, и если на фоне этого тяжелого сопения раздавался иногда стон – он принадлежал Надежде. Потеряв власть над телом, она постепенно теряла и хваленую максарскую волю. Как это ни парадоксально, но по мере приближения смерти Надежда все больше становилась похожей на обыкновенного человека.
Однажды, не выдержав особенно мучительного стона, он подошел к ней. Надежда с головы до ног была покрыта толстой коркой густой, а кое-где уже и затвердевшей мази, цветом похожей на гречневую муку. Однако контуры этой новой оболочки не везде соответствовали прежним очертаниям так хорошо знакомого Артему тела, а кое-где под светло-коричневым панцирем что-то явственно шевелилось, словно клубок змей перекатывался. В уголках рта появилась та самая пушистая плесень, которая стала саваном для останков Стардаха. Артем обрывком бинта осторожно стер серый налет, и Надежда, словно очнувшись от дремы, приподняла веки.
Лицо ее невероятно осунулось, но зато глаза стали прежними глазами неискушенной девчонки, еще только смутно догадывающейся о своей печальной судьбе и не изведавшей еще в достаточной мере ни боли, ни страха, ни любви, ни своей собственной страшной власти над живыми существами.
Одна из мартышек спала, по собачьи свернувшись на полу, другая поила Яшта каким-то отваром.
– Видишь, все идет хорошо, – сказала Надежда. – Я жива, и ребенок жив. Сейчас он развивается куда быстрее, чем обычно. Если бы ты знал, как я хочу увидеть его.
– Он выедает тебя изнутри, как птенец выедает содержимое яйца. У тебя на лице остались только глаза да нос.
– В моем теле исчезает только лишнее. А сердце, мозг и все остальное, действительно необходимое для жизни, совсем не пострадает. – Непонятно было, кого она хочет успокоить, себя или Артема.
– Если бы не ребенок, ты могла бы выжить. Спасай не его, а себя! Вместе мы родим еще хоть дюжину детей.
– Уже поздно. Либо жить останемся мы оба, либо он один. Его деяния уже записаны в книге судеб. А сейчас уходи. Отдохни и поешь. А еще лучше – напейся до бесчувствия вина. Мне ты сейчас ничем не поможешь. Не мучай ни себя, ни меня. Мы еще обязательно поговорим.
Сначала он наливал вино в кубок, а затем принялся пить прямо из горлышка кувшина. Мутный тоскливый хмель не принес забытья. Здесь нужен был спирт или добрая водка, но ничего похожего в погребах цитадели не нашлось. Иногда Артем засыпал, но сон этот был страшнее яви – то его душил мертвый Азд, то распинал на раме Стардах, то Калека протягивал ему из ледяной бездны свои щупальца, которые от первого же прикосновения отламывались, как сосульки. А главное, даже во сне он ни на секунду не забывал, что совсем рядом умирает Надежда. Артем просыпался в слезах и холодном поту, пил снова, и от этого ему становилось все горше и горше.
Иногда он начинал тешить себя мыслями, что вот сейчас встанет, доберется до ближайшей цитадели, разнесет ее стены, пригонит самых сведущих в этой жуткой хирургии максаров. Но этот самообман давал лишь минутное облегчение, а стоны Надежды проникали в его каморку даже через дубовые двери.
Он даже приблизительно не знал, сколько времени провел в этом угаре. Вино кончилось, и, протрезвев, он не услышал больше никаких звуков. Нужно было идти в зал, чтобы проститься с телом Надежды или поздравить ее – живую – со спасением, однако Артем не мог заставить себя даже пошевелиться. Все на свете, в том числе и собственная жизнь, утратило для него интерес.
Дверь каморки немного приоткрылась, и одна из мартышек, угодливо согнув спину, поманила его пальцем.
Теперь Надежда до самых глаз была укрыта белым мягким полотном. Яшт дышал по-прежнему глубоко и мерно, но на появление Артема никак не прореагировал. Она заговорила не сразу, видно, собиралась с силами. При первых же звуках ее голоса Артем вздрогнул – это не был голос Надежды. Более того, то, что он услышал, почти не походило на человеческую речь – сплошной хрип и отхаркивание.
– Прости, – сказала она. – Что-то с горлом не в порядке…
– Это ты прости меня.
– Передав ребенка жестянщикам, ты пойдешь своим путем?
– Да.
– И уже не вернешься сюда?
– Обратного пути на Тропе нет. Но она имеет свойства петлять и разветвляться. На ней можно встретить себя самого, а уж кого-то из старых друзей – тем более.
– Меня ты будешь помнить?
– Зачем ты спрашиваешь…
– Разве трудно ответить?
– Я буду помнить тебя, покуда жив. И даже когда умру. Мой народ верит, что души близких людей после смерти встречаются в каком-то другом мире.
– Жаль, что мой народ не верит в это. Но если ты полюбишь кого-нибудь еще, и она полюбит тебя, знай – это тоже я. Но только никогда не называй ее Ирданой. Обещаешь?
– Обещаю.
– Скоро я умру. Но ребенок родится в свой срок. Жаль, что я никогда не увижу его. Хоронить меня не надо. Очень скоро от моего тела почти ничего не останется. Ничего, кроме глаз и волос. Лишь они одни неуязвимы перед ядом… Если когда-нибудь встретишь Генобру, не причиняй ей вреда… И вот еще что. Помнишь, я когда-то обещала дать тебе другое, настоящее имя. Время для этого пришло. В землях максаров и жестянщиков тебя будут помнить как Клайнора, Отца Мстителя.
Артем так долго ждал этого момента, что уже перестал верить в саму возможность его наступления и поэтому долго не мог понять, чего же хочет от него возбужденно лопочущая мартышка с белым полотняным свертком в руках. Точно такая же ткань покрывала тело Надежды при их последнем свидании.
В свертке находился новорожденный мальчик, еще не обмытый, со свежеперевязанной пуповиной. Он молчал и внимательно смотрел снизу вверх на Артема яркими изумрудными глазами. При этом он не забывал старательно сучить ножками.
Этот мальчик был его сыном, хотя при виде его Артем не ощутил ни прилива отцовской любви, ни пресловутого зова крови. Неловко прижимая ребенка одной рукой к груди, он по полутемному коридору двинулся в зал.
Мартышка забежала вперед и попыталась преградить ему путь, но с таким же успехом она могла остановить катящийся под уклон грузовик.
Первым делом Артем сдернул полотно, прикрывавшее лицо покойницы (вернее, то, что когда-то было лицом), и поцеловал ее в черные высохшие губы. Затем он направился к раме, на которой должен был лежать Яшт. Однако вместо жестянщика на нем сейчас пребывала мартышка (товарка той, что принесла Артему ребенка) – мертвая, превратившаяся в обтянутый облезлой кожей скелетик. Несколько трубок еще тянулось из ее раскрытого нутра к телу Надежды, от других остались только обрывки. Рядом, прямо на полу, лежал труп Яшта, отдавшего будущему Губителю Максаров всю свою жизненную силу, всю кровь и соки без остатка. Артем поднял его и положил рядом с Надеждой под белое полотно. Отныне ничто больше не удерживало его в цитадели Стардаха.
Так он и поднялся на поверхность – на левой руке ребенок, в правой клинок. Еще один клинок торчал у него сзади за поясом.
Задача, которую предстояло выполнить Артему, никак нельзя было отнести к категории легких. Пересечь Страну Максаров в одиночку, да еще имея при себе младенца – тут надо, по крайней мере, крылья иметь. Клинки клинками, в бою они сгодятся, но ведь на них не поскачешь, да и есть их нельзя, а Артем смог захватить с собой только дорожный мешок с пищей да баклагу воды. Этого и на четверть пути не хватит.
Что же остается – грабить встречных, если такие вдруг окажутся? Или просить милостыню у ворот цитаделей?
Но одно Артем знал точно – ему нужен конь или любое другое приученное к седлу существо.
Впрочем, существа всех размеров и разного (но в основном, отталкивающего) вида долго ждать себя не заставили. Скорее всего, это были уцелевшие и до поры до времени скрывавшиеся в пустошах прислужники Стардаха, смешавшиеся с остатками разбойничьей рати. Они полукольцом двигались вслед за Артемом, не отставая, но и не приближаясь ближе, чем на сотню шагов. Так ведет себя волчья стая, голодная, но не уверенная в своей силе. Несколько раз Артем предлагал им признать над собой его власть или убираться восвояси, чем вызывал среди бродяг еще большее озлобление. Он обладал клинком, но не был максаром и поэтому не имел природного права повелевать.
Видимо, преследователи надеялись, что рано или поздно он вынужден будет остановиться на отдых, если только до этого не упадет от усталости. Однако они не на того нарвались. Артем все шел и шел вперед, лишь изредка откусывая кусок хлеба и отхлебывая глоток воды.
Тогда в него полетели камни. Цели достигала лишь десятая часть из них, но когда ты служишь мишенью, по крайней мере, для трех дюжин рукастых, не слабых тварей, результат может оказаться самым плачевным. Спасла Артема только его новоприобретенная шкура – удары были хоть и чувствительны, но не опасны для жизни. Сверток с ребенком он сунул за пазуху и прикрыл согнутыми в локтях руками. (Впрочем, почти все камни попадали Артему в спину, и лишь изредка – в бок.)
Так он шел довольно долго, все время держась обочины малоезженной дороги. Несколько раз его путь пересекали дозоры, гербы которых Артем с такого расстояния разглядеть не мог. Эти подвижные, но малочисленные отряды одинаково не устраивала встреча как с клинком максара, так и с буйным бродячим воинством.
Неприятности пришли к Артему совсем не оттуда, откуда он ожидал. Ребенок, до самого последнего времени удивительно спокойный, вдруг зашевелился и захныкал – и хныканье это довольно скоро переросло в душераздирающий рев. Судя по мощи легких, малютка со временем действительно обещал вырасти в богатыря.
Пришлось Артему остановиться и, опустившись на колени, заняться кормлением своего чада (при этом точность попадания булыжников сразу возросла). Воду младенец сглотнул, но пережеванный хлеб с отвращением отверг.
«Чем кормят новорожденных, если нет материнского молока, – подумал Артем. – Доят козу. Или покупают молочные смеси. Но что-то до сих пор мне здесь ни одна коза не встретилась, а о детских кухнях и говорить нечего. Вот незадача!»
Очередной камень отскочил от его плеча и едва не задел ребенка. И тут уж ярость, до поры до времени копившаяся подспудно, вырвалась наружу. Первым побуждением Артема было вскочить и ринуться на врагов, но он как-то сумел сдержать сей весьма опрометчивый порыв. Вместо этого он, скорчившись, застыл над ребенком, изображая из себя если не мертвого, то оглушенного. Клинок Стардаха Артем, якобы в судорогах, отбросил в сторону, а клинок Надежды передвинул на живот.
Камни еще некоторое время продолжали градом сыпаться на него, но вскоре их запас у бродяг иссяк. Волей-неволей им пришлось приблизиться. Для верности Артем подпустил шайку, уже успевшую перестроиться в кольцо, шагов на шестьдесят – по их понятиям, расстояние еще вполне безопасное. Некоторые твари, готовясь к решительному броску, уже вздымали над головой секиры и направляли в цель наконечники копий.
Спустя мгновение неизвестно откуда взявшийся, противоестественно длинный клинок уже беспощадно крошил их. И тем не менее, кое-кто из бродяг сумел приблизиться к отцу и сыну почти вплотную. Кривой мрызл, целивший своим костяным рубилом прямо в голову Артема, умер у самых его ног.
Надо было бы из сострадания добить тяжелораненых и обыскать трупы на предмет пополнения за их счет своих запасов, но Артема уже мутило от всех этих дел, более приличествующих мяснику, чем воину.
Он повернулся к ребенку, которого перед началом схватки оставил лежать на земле позади себя, и оцепенел: утративший свой первоначальный цвет сверток почти плавал в луже крови, натекшей от разрубленного пополам мрызла, а запеленутое в нем крохотное существо жадно лакало эту густую багровую жижу, во все времена и у всех народов считавшуюся символом жизни.
Артем позволил сыну насытиться, потом обмыл водой из баклаги и завернул в свою рубашку. С тех пор так и повелось – малыш получал свой паек кровью мрызлов, волков, одичавших лошадей и всякого мелкого зверья. Однажды, когда они заблудились в пустыне, Артем дал ему немного пососать из своей лучевой вены – и эта была единственная человеческая кровь, которой тому довелось попробовать.
Как Артем ни всматривался в ясные глаза младенца, он не мог заметить там и намека на осознанный грех. Да и может ли грешить существо, которому от роду всего несколько дней?
В этот раз Артема, который все-таки время от времени позволял себе немного соснуть, разбудил пронзительный вопль ребенка. Так тот никогда не орал ни от голода, ни от боли (к великому удивлению Артема, у него уже начали прорезаться нижние зубы). Да и страха не ощущалось в этом коротком резком вскрике. Скорее всего, то был сигнал опасности.
Артем приподнялся на локте (жизнь среди бродяг и разбойников давно отучила его вскакивать перед приближающимся противником во весь рост) и огляделся по сторонам. В нежном сумраке Синей ночи прямо к нему по склону холма грациозно шествовала Генобра, рыжие космы которой на этот раз были скрыты под глубоким стальным шлемом. Она улыбалась загадочно и томно, как перед любовным свиданием, но в руке у нее был не букет цветов, а изготовленный к бою клинок.
– Стой, – сказал Артем. – Ирдана просила не причинять тебе вреда, но, если ты сделаешь еще хоть один шаг, я за себя не отвечаю.
– Значит, моя сестричка даже не обиделась? – грудастая ведьма и не подумала остановиться. – Она стала прямо голубкой. Легка ли была ее смерть?
Артем молчал, чувствуя, как все темнеет в его глазах и в этом зловещем мраке, словно в прицеле, проступает одна только фигура Генобры.
– Впрочем, на тебя, красавчик, я зла не держу, – продолжала она. – Можешь проваливать на все четыре стороны, а можешь идти ко мне в услужение. Зачем тебе лезть в наши семейные делишки. Отец и дочка подохли, да пащенок остался. А я привыкла все доводить до конца. Что касается…
Видимо, на лице Артема она прочла достаточно ясный ответ на это предложение, потому что, не докончив фразы, ринулась вперед. Не вызывало сомнения, что через несколько секунд, необходимых для преодоления последних десяти или пятнадцати метров, она своим клинком разделает Артема не менее аккуратно, чем хорошая хозяйка разделывает куриную тушку. Но как раз эти метры и оказались для нее роковыми. Тусклая, безукоризненно прямая линия, вылетевшая из руки Артема, на краткий миг соединила их обоих, после чего едва начавшуюся игру можно было считать законченной. Артем, как говорится, остался при собственном интересе, Генобра потеряла правую кисть и, естественно, возможность в ближайшее время размахивать клинком.
– В следующий раз я отрублю твою лапу по локоть, – пообещал Артем. – И не исключено, что вместе с головой. Поэтому поберегись.
– Жаль, что я не убила тебя, – прорычала Генобра, жгутом закручивая обшлаг рукава вокруг кровоточащего запястья. – Жаль, что не мне доведется изжарить и сожрать этого молокососа.
С тех пор Артем стал засыпать спокойно, уверенный, что в случае опасности ребенок обязательно разбудит его.
Время шло, и они, когда с боями, когда без всяких приключений преодолевали расстояние, отделяющее их от Страны Жестянщиков. Раздобыть скакуна ему так и не удалось, да, возможно, это было и к лучшему. Там, где они шли, – в густом кустарнике, в изгибах бесконечных оврагов, среди зыбучих песков и солончаковых болот – не прошло бы ни одно четвероногое существо. Пища в дорожном мешке давно кончилась, и сейчас в нем ехал малыш, уже научившийся держать головку.
В последнее время он стал беспокоен – возможно, причиной тому была близость границы, где их неминуемо поджидала опасность. Что не говори, а он был сыном своей матери и должен был унаследовать многие ее способности. Однако их совместное путешествие закончилось куда раньше, чем предполагал Артем.
Еще на привале, случайно коснувшись щекой земли, он обратил внимание на непонятный глухой гул, словно идущий из глубины недр. Так примерно бывает, когда невдалеке скачет большой отряд. Однако ни единое облачко пыли не пятнало чистый горизонт, и Артем не придал этому событию особого значения, тем более, что ребенок продолжал спокойно спать в своем мешке. Но тут земля в нескольких десятках метров от них вдруг разверзлась, выворачиваемая наружу какой-то непонятной силой.
Из провала взметнулась вверх кошмарная морда, казалось, вся целиком состоящая из бездонной черной пасти. Даже мрызл по сравнению с этим созданием выглядел как домашний котенок.
– Человек, служивший Ирдане, дочери Стардаха, ты здесь? – выплевывая комья земли, взвыло чудовище.
Этот замогильный голос, конечно же, был памятен Артему. Так мог вещать только брат Калеки – Иллаваст Десница, или кто-нибудь из его соплеменников. До сих пор Артему не приходилось встречаться с рудокопами при свете, чем и объяснялся его испуг.
– Да, я здесь, – ответил он, справившись с потрясением.
– С тобой ли ребенок Ирданы, обещанный жестянщикам?
– Со мной, – нехотя признался Артем.
– Мы посланы за ним вождями жестянщиков. Все проходы в пограничной стене перекрыты. Там тебя ожидает Карглак и десятки других максаров. Единственный еще свободный путь – под землей.
– Почему я должен тебе верить? Где сами жестянщики? – Артему очень не хотелось отдавать ребенка этому человекообразному червю.
– Ни один жестянщик не сможет сейчас пересечь границу, даже под землей. Это немедленно станет известно максарам. Мы переправим сына Ирданы в такие края, где до него не дотянутся руки врагов. В Страну Первозданных он попадет только после того, как минует опасность.
– Я не боюсь максаров и сумею проложить себе путь через их войско.
– Это станет началом большой войны, в которой могут погибнуть все жестянщики. Ребенок должен исчезнуть. Пусть все думают, что он погиб. Когда его время наступит, он сам заявит о себе.
– Дай подумать. – Только сейчас Артем ощутил, как бесконечно дорого ему это крошечное существо.
– Торопись, человек. – Голова рудокопа стала медленно втягиваться в нору. – Я не могу долго дышать этим воздухом и терпеть яркий свет.
– Как ты узнал, что мы находимся именно здесь? – Артему хотелось хоть ненадолго отсрочить неминуемую разлуку.
– Мы слепы, но ничего из происходящего на поверхности не может ускользнуть от нашего слуха.
– Значит, тебе известна и судьба Иллабрана Верзилы?
– Да. Своей смертью он снял с себя грех братоубийства.
– Как ты возьмешь ребенка? У тебя же нет рук.
– Клади его прямо мне в пасть. Не беспокойся, там ему будет удобней, чем в самой роскошной колыбели. Не забудь и о клинке его прадеда Адракса.
– Хорошо. – Артем взял спящего ребенка на руки и сделал первый шаг по направлению к рудокопу.
– А там ты последуешь за нами?
– Нет. Мой путь лежит совсем в другую сторону.
– Так мы и думали. Пусть на этом пути тебе не будет преград.
Толстые мягкие губы осторожно приняли ребенка и его родовое оружие, длиной почти в два раза превосходящее владельца. А затем рудокоп сразу исчез, словно в пропасть рухнул. И только тогда Артем вспомнил, что забыл на прощание поцеловать сына.
Теперь спешить было некуда.
Путь, ожидавший его, – через три мира, мимо цитаделей Генобры, Карглака и Варгала, сквозь пограничную стену и сторожевой лес, по горам и заснеженным равнинам Страны Черепах, навстречу Лету, возможно, все еще буйствующему в Стране Забвения – был так долог, что не имело значения, когда он начнется, сейчас или спустя какое угодно время.
В обратную дорогу он отправлялся совсем другим – свободным, сильным и одиноким. С собой он мог взять только воспоминания – и ничего больше. Даже клинок Стардаха уже покоился на дне какой-то мутной лужи. С мрызлом Артем мог справиться и голыми руками, а сражаться таким огрызком с максарами не имело смысла.
Лишь тени, явившиеся из небытия, сопровождали его – оставшийся без погребения старик, душа которого, отягощенная многими грехами, все же не оказалась окончательно потерянной для Добра; дважды перерождавшийся воин, ценой жизни отомстивший за позор своего народа; прекрасная всадница с разящим клинком в руке, чья любовь точно так же, как и ненависть, не знала предела.
Отправляясь совсем в другие миры Артем был уверен, что его вспомнят в этих краях, вспомнят неизвестно откуда взявшегося чужеродца Клайнора – отца Мстителя, отца Губителя Максаров, вспомнят и с ненавистью, и с благодарностью.
"А теперь в путь, – сказал он самому себе. – Что толку, сидя на одном месте, разводить тоску? В Стране Забвения меня никто не ждет, но тем не менее придется кое-кому там о себе напомнить, – особенно человеку по имени Тарвад, новому судье и любителю музицирования. Несомненно, это именно его имел в виду умирающий Адракс, говоря: «… укажет… брат…» Путь, позволяющий обойти Страну Лета, укажет брат судьи Марвина, наверное, так.
Артем взбил слежавшееся сено, помог Надежде улечься и накрыл своим плащом. Через несколько минут она попросила пить, целиком опорожнила объемистый кувшин и сказала: «Еще». Когда Артем вернулся со свежей водой, Надежда лежала лицом к стене, прикрывая рот рукой, а все выпитое ей до этого было извергнуто на постель.
– Что случилось? – встревожился Артем. – Тебе плохо?
Надежда, не поворачиваясь, протянула ему руку и разжала кулак. На ладони лежал черный сгусток крови.
– Скоро я умру, – сказала она без всякого выражения. – Генобра знала, что делала, когда давала тебе этот яд. Противоядие лишь замедляет его действие… Только не вздумай меня успокаивать. Все шло к этому. Такой конец был давно предопределен. Мне уже ничто не сможет помочь.
– Перестань! – Артем почти закричал. – Ты бредишь! Ты сама не знаешь, что говоришь! Вы умеете превращать людей в самых невероятных тварей, заменяете сердце и кожу, вы можете оживлять мертвецов! Неужели здесь не найдется нужных снадобий, чтобы изгнать яд из твоей крови!
– Успокойся. Когда твое тело становится твоим собственным врагом и пожирает самое себя, не помогут никакие снадобья. Я чувствую, как у меня внутри разгорается пожар. Сейчас мое тело лишь колыбель, в которой пребывает беспомощный ребенок. Колыбели суждено сгореть, но ребенка необходимо спасти. Не кричи и не лей напрасных слез. Плакать и стенать будешь потом, когда меня не станет. А теперь делай то, что я скажу. Обещаешь?
– Обещаю. Только…
– Молчи, – оборвала его Надежда. – Иди и осмотри все подземелье. Отыщи хотя бы одно существо, которое посредством своей крови может поддержать жизнь в человеке, у которого изъяты сердце, печень и легкие. Ты видел эти безглазые туши, у которых вместо хвоста свисает пучок трубок. Если тебе повстречаются твари, обычно помогающие максарам перекраивать живой материал, гони их сюда. Грубую работу лучше них никто не сделает.
Прихватив с собой клинок Стардаха, который, к счастью, был приведен в действие только на одну двадцатую часть своей максимальной длины (в лабиринте подземных коридоров пятидесятиметровое всепроникающее лезвие доставило бы владельцу больше неприятностей, чем пользы), Артем отправился выполнять распоряжение Надежды. Все обследованные им помещения носили следы погрома и запустения. Те, кто побывал здесь, не столько грабили, сколько крушили – горами возвышались черепки битой посуды, гнили выброшенные из кладовых припасы, на полу тут и там чернели кострища, в которых жгли ковры и драгоценную мебель.
В одном из дальних залов он все же обнаружил несколько десятков прикованных к раме толстокожих доноров, но все они были давно мертвы и изъедены червями. Зато там же ему повстречалась парочка злых, совершенно одичавших мартышек. Добровольно покинуть свое укрытие они не пожелали даже под угрозой клинка. Артему пришлось немало повозиться, прежде чем поймать их и связать крепкой верейкой.
Впрочем, единственного взгляда Надежды оказалось достаточно, чтобы мартышки перестали верещать и кусаться. Воля максара действовала на них эффективнее любой смирительной рубашки.
Выслушав рассказ Артема о том, что он видел в подземелье, Надежда сказала:
– Тогда нужно найти любое крупное живое существо. Мрызла, человека, лошадь. Если я вдруг умру раньше, чем ребенок появится на свет, кто-то должен будет питать его своими соками.
– Вряд ли сейчас в окрестностях цитадели можно найти кого-нибудь. Внушение, которым Стардах погубил твое воинство, разогнало все живое на многие тысячи шагов вокруг. Придется мне самому лечь рядом с тобой на раму.
– Нет. Это может повредить тебе. Не забывай, что ребенок останется на твоем попечении. Ты должен быть здоровым и сильным.
– Возьми мою кровь, несравненная! – Оказывается, Яшт не спал, а уже давно прислушивался к их разговору. – Это я чуть не погубил вас всех. Я виноват в том, что случилось. Страх превратил меня в безвольную скотину.
– Не кори себя понапрасну. – Надежда слабо улыбнулась. – Не тебе соперничать с волей Стардаха. Люди куда более твердые и опытные, чем ты, превращались в его верных прислужников. Вспомни хотя бы Иллабрана.
– После этого позора мне остается только умереть. Позволь мне послужить тебе в последний раз.
– Выбора у нас все равно нет… Но ты не бойся. Это не обязательно означает смерть. Особые средства будут поддерживать твое сердце и помогать легким. Надеюсь, что яд, проникший в мою кровь, опасен только для максаров… А теперь помоги мне встать. – Она тяжело и сухо закашлялась. – Если в этом мире все же есть какая-то высшая сила, она обязана помочь моему ребенку…
Артем уложил их на две соседние рамы, – сначала Яшта, который не создал ему никаких проблем, а затем Надежду, при каждом движении буквально корчившуюся от боли. Раздевал он ее как стеклянную куклу – медленно и осторожно, но когда вместе с сапогом с ее левой ноги сошел приличный лоскут кожи вместе с ногтем большого пальца, Надежда тихо попросила:
– Не надо… Отойди… Я не хочу, чтобы ты видел меня такой…
До последнего момента он надеялся на чудо, на счастливый исход и только теперь убедился, что бесплатных чудес не бывает даже в этом ирреальном мире, что его любимая обречена и что гибель эта и есть расплата за все – за длинную череду жертв, начиная с судьи Марвина и кончая Калекой, за собственную половинчатость, оставившую ее на полпути между добром и злом, за любовь к человеку по имени Артем, за душевную тупость и легкомыслие этого самого Артема, за врожденную трусость жестянщиков и древние грехи максаров. Судьба безжалостно – с кровью – отсекала добрый кусок его жизни, и сейчас, глядя в прошлое, можно было только выть от бессильного и запоздалого раскаяния. Сколько возможностей потеряно, сколько оплошностей допущено, сколько раз они попусту искушали рок!
А мартышки тем временем уже трудились вовсю, подтаскивая необходимый инструмент и снадобья, распарывая и сшивая плоть, старательно возвращая жизнь в тело, для этой жизни уже совсем не приспособленное. Десятки трубок соединяли организм Надежды и Яшта, и его кровь пульсировала в них, а ее – огромной лужей растекалась по полу. Жестянщик дышал глубоко и мерно, словно кузнечные мехи раздувал, и если на фоне этого тяжелого сопения раздавался иногда стон – он принадлежал Надежде. Потеряв власть над телом, она постепенно теряла и хваленую максарскую волю. Как это ни парадоксально, но по мере приближения смерти Надежда все больше становилась похожей на обыкновенного человека.
Однажды, не выдержав особенно мучительного стона, он подошел к ней. Надежда с головы до ног была покрыта толстой коркой густой, а кое-где уже и затвердевшей мази, цветом похожей на гречневую муку. Однако контуры этой новой оболочки не везде соответствовали прежним очертаниям так хорошо знакомого Артему тела, а кое-где под светло-коричневым панцирем что-то явственно шевелилось, словно клубок змей перекатывался. В уголках рта появилась та самая пушистая плесень, которая стала саваном для останков Стардаха. Артем обрывком бинта осторожно стер серый налет, и Надежда, словно очнувшись от дремы, приподняла веки.
Лицо ее невероятно осунулось, но зато глаза стали прежними глазами неискушенной девчонки, еще только смутно догадывающейся о своей печальной судьбе и не изведавшей еще в достаточной мере ни боли, ни страха, ни любви, ни своей собственной страшной власти над живыми существами.
Одна из мартышек спала, по собачьи свернувшись на полу, другая поила Яшта каким-то отваром.
– Видишь, все идет хорошо, – сказала Надежда. – Я жива, и ребенок жив. Сейчас он развивается куда быстрее, чем обычно. Если бы ты знал, как я хочу увидеть его.
– Он выедает тебя изнутри, как птенец выедает содержимое яйца. У тебя на лице остались только глаза да нос.
– В моем теле исчезает только лишнее. А сердце, мозг и все остальное, действительно необходимое для жизни, совсем не пострадает. – Непонятно было, кого она хочет успокоить, себя или Артема.
– Если бы не ребенок, ты могла бы выжить. Спасай не его, а себя! Вместе мы родим еще хоть дюжину детей.
– Уже поздно. Либо жить останемся мы оба, либо он один. Его деяния уже записаны в книге судеб. А сейчас уходи. Отдохни и поешь. А еще лучше – напейся до бесчувствия вина. Мне ты сейчас ничем не поможешь. Не мучай ни себя, ни меня. Мы еще обязательно поговорим.
Сначала он наливал вино в кубок, а затем принялся пить прямо из горлышка кувшина. Мутный тоскливый хмель не принес забытья. Здесь нужен был спирт или добрая водка, но ничего похожего в погребах цитадели не нашлось. Иногда Артем засыпал, но сон этот был страшнее яви – то его душил мертвый Азд, то распинал на раме Стардах, то Калека протягивал ему из ледяной бездны свои щупальца, которые от первого же прикосновения отламывались, как сосульки. А главное, даже во сне он ни на секунду не забывал, что совсем рядом умирает Надежда. Артем просыпался в слезах и холодном поту, пил снова, и от этого ему становилось все горше и горше.
Иногда он начинал тешить себя мыслями, что вот сейчас встанет, доберется до ближайшей цитадели, разнесет ее стены, пригонит самых сведущих в этой жуткой хирургии максаров. Но этот самообман давал лишь минутное облегчение, а стоны Надежды проникали в его каморку даже через дубовые двери.
Он даже приблизительно не знал, сколько времени провел в этом угаре. Вино кончилось, и, протрезвев, он не услышал больше никаких звуков. Нужно было идти в зал, чтобы проститься с телом Надежды или поздравить ее – живую – со спасением, однако Артем не мог заставить себя даже пошевелиться. Все на свете, в том числе и собственная жизнь, утратило для него интерес.
Дверь каморки немного приоткрылась, и одна из мартышек, угодливо согнув спину, поманила его пальцем.
Теперь Надежда до самых глаз была укрыта белым мягким полотном. Яшт дышал по-прежнему глубоко и мерно, но на появление Артема никак не прореагировал. Она заговорила не сразу, видно, собиралась с силами. При первых же звуках ее голоса Артем вздрогнул – это не был голос Надежды. Более того, то, что он услышал, почти не походило на человеческую речь – сплошной хрип и отхаркивание.
– Прости, – сказала она. – Что-то с горлом не в порядке…
– Это ты прости меня.
– Передав ребенка жестянщикам, ты пойдешь своим путем?
– Да.
– И уже не вернешься сюда?
– Обратного пути на Тропе нет. Но она имеет свойства петлять и разветвляться. На ней можно встретить себя самого, а уж кого-то из старых друзей – тем более.
– Меня ты будешь помнить?
– Зачем ты спрашиваешь…
– Разве трудно ответить?
– Я буду помнить тебя, покуда жив. И даже когда умру. Мой народ верит, что души близких людей после смерти встречаются в каком-то другом мире.
– Жаль, что мой народ не верит в это. Но если ты полюбишь кого-нибудь еще, и она полюбит тебя, знай – это тоже я. Но только никогда не называй ее Ирданой. Обещаешь?
– Обещаю.
– Скоро я умру. Но ребенок родится в свой срок. Жаль, что я никогда не увижу его. Хоронить меня не надо. Очень скоро от моего тела почти ничего не останется. Ничего, кроме глаз и волос. Лишь они одни неуязвимы перед ядом… Если когда-нибудь встретишь Генобру, не причиняй ей вреда… И вот еще что. Помнишь, я когда-то обещала дать тебе другое, настоящее имя. Время для этого пришло. В землях максаров и жестянщиков тебя будут помнить как Клайнора, Отца Мстителя.
Артем так долго ждал этого момента, что уже перестал верить в саму возможность его наступления и поэтому долго не мог понять, чего же хочет от него возбужденно лопочущая мартышка с белым полотняным свертком в руках. Точно такая же ткань покрывала тело Надежды при их последнем свидании.
В свертке находился новорожденный мальчик, еще не обмытый, со свежеперевязанной пуповиной. Он молчал и внимательно смотрел снизу вверх на Артема яркими изумрудными глазами. При этом он не забывал старательно сучить ножками.
Этот мальчик был его сыном, хотя при виде его Артем не ощутил ни прилива отцовской любви, ни пресловутого зова крови. Неловко прижимая ребенка одной рукой к груди, он по полутемному коридору двинулся в зал.
Мартышка забежала вперед и попыталась преградить ему путь, но с таким же успехом она могла остановить катящийся под уклон грузовик.
Первым делом Артем сдернул полотно, прикрывавшее лицо покойницы (вернее, то, что когда-то было лицом), и поцеловал ее в черные высохшие губы. Затем он направился к раме, на которой должен был лежать Яшт. Однако вместо жестянщика на нем сейчас пребывала мартышка (товарка той, что принесла Артему ребенка) – мертвая, превратившаяся в обтянутый облезлой кожей скелетик. Несколько трубок еще тянулось из ее раскрытого нутра к телу Надежды, от других остались только обрывки. Рядом, прямо на полу, лежал труп Яшта, отдавшего будущему Губителю Максаров всю свою жизненную силу, всю кровь и соки без остатка. Артем поднял его и положил рядом с Надеждой под белое полотно. Отныне ничто больше не удерживало его в цитадели Стардаха.
Так он и поднялся на поверхность – на левой руке ребенок, в правой клинок. Еще один клинок торчал у него сзади за поясом.
Задача, которую предстояло выполнить Артему, никак нельзя было отнести к категории легких. Пересечь Страну Максаров в одиночку, да еще имея при себе младенца – тут надо, по крайней мере, крылья иметь. Клинки клинками, в бою они сгодятся, но ведь на них не поскачешь, да и есть их нельзя, а Артем смог захватить с собой только дорожный мешок с пищей да баклагу воды. Этого и на четверть пути не хватит.
Что же остается – грабить встречных, если такие вдруг окажутся? Или просить милостыню у ворот цитаделей?
Но одно Артем знал точно – ему нужен конь или любое другое приученное к седлу существо.
Впрочем, существа всех размеров и разного (но в основном, отталкивающего) вида долго ждать себя не заставили. Скорее всего, это были уцелевшие и до поры до времени скрывавшиеся в пустошах прислужники Стардаха, смешавшиеся с остатками разбойничьей рати. Они полукольцом двигались вслед за Артемом, не отставая, но и не приближаясь ближе, чем на сотню шагов. Так ведет себя волчья стая, голодная, но не уверенная в своей силе. Несколько раз Артем предлагал им признать над собой его власть или убираться восвояси, чем вызывал среди бродяг еще большее озлобление. Он обладал клинком, но не был максаром и поэтому не имел природного права повелевать.
Видимо, преследователи надеялись, что рано или поздно он вынужден будет остановиться на отдых, если только до этого не упадет от усталости. Однако они не на того нарвались. Артем все шел и шел вперед, лишь изредка откусывая кусок хлеба и отхлебывая глоток воды.
Тогда в него полетели камни. Цели достигала лишь десятая часть из них, но когда ты служишь мишенью, по крайней мере, для трех дюжин рукастых, не слабых тварей, результат может оказаться самым плачевным. Спасла Артема только его новоприобретенная шкура – удары были хоть и чувствительны, но не опасны для жизни. Сверток с ребенком он сунул за пазуху и прикрыл согнутыми в локтях руками. (Впрочем, почти все камни попадали Артему в спину, и лишь изредка – в бок.)
Так он шел довольно долго, все время держась обочины малоезженной дороги. Несколько раз его путь пересекали дозоры, гербы которых Артем с такого расстояния разглядеть не мог. Эти подвижные, но малочисленные отряды одинаково не устраивала встреча как с клинком максара, так и с буйным бродячим воинством.
Неприятности пришли к Артему совсем не оттуда, откуда он ожидал. Ребенок, до самого последнего времени удивительно спокойный, вдруг зашевелился и захныкал – и хныканье это довольно скоро переросло в душераздирающий рев. Судя по мощи легких, малютка со временем действительно обещал вырасти в богатыря.
Пришлось Артему остановиться и, опустившись на колени, заняться кормлением своего чада (при этом точность попадания булыжников сразу возросла). Воду младенец сглотнул, но пережеванный хлеб с отвращением отверг.
«Чем кормят новорожденных, если нет материнского молока, – подумал Артем. – Доят козу. Или покупают молочные смеси. Но что-то до сих пор мне здесь ни одна коза не встретилась, а о детских кухнях и говорить нечего. Вот незадача!»
Очередной камень отскочил от его плеча и едва не задел ребенка. И тут уж ярость, до поры до времени копившаяся подспудно, вырвалась наружу. Первым побуждением Артема было вскочить и ринуться на врагов, но он как-то сумел сдержать сей весьма опрометчивый порыв. Вместо этого он, скорчившись, застыл над ребенком, изображая из себя если не мертвого, то оглушенного. Клинок Стардаха Артем, якобы в судорогах, отбросил в сторону, а клинок Надежды передвинул на живот.
Камни еще некоторое время продолжали градом сыпаться на него, но вскоре их запас у бродяг иссяк. Волей-неволей им пришлось приблизиться. Для верности Артем подпустил шайку, уже успевшую перестроиться в кольцо, шагов на шестьдесят – по их понятиям, расстояние еще вполне безопасное. Некоторые твари, готовясь к решительному броску, уже вздымали над головой секиры и направляли в цель наконечники копий.
Спустя мгновение неизвестно откуда взявшийся, противоестественно длинный клинок уже беспощадно крошил их. И тем не менее, кое-кто из бродяг сумел приблизиться к отцу и сыну почти вплотную. Кривой мрызл, целивший своим костяным рубилом прямо в голову Артема, умер у самых его ног.
Надо было бы из сострадания добить тяжелораненых и обыскать трупы на предмет пополнения за их счет своих запасов, но Артема уже мутило от всех этих дел, более приличествующих мяснику, чем воину.
Он повернулся к ребенку, которого перед началом схватки оставил лежать на земле позади себя, и оцепенел: утративший свой первоначальный цвет сверток почти плавал в луже крови, натекшей от разрубленного пополам мрызла, а запеленутое в нем крохотное существо жадно лакало эту густую багровую жижу, во все времена и у всех народов считавшуюся символом жизни.
Артем позволил сыну насытиться, потом обмыл водой из баклаги и завернул в свою рубашку. С тех пор так и повелось – малыш получал свой паек кровью мрызлов, волков, одичавших лошадей и всякого мелкого зверья. Однажды, когда они заблудились в пустыне, Артем дал ему немного пососать из своей лучевой вены – и эта была единственная человеческая кровь, которой тому довелось попробовать.
Как Артем ни всматривался в ясные глаза младенца, он не мог заметить там и намека на осознанный грех. Да и может ли грешить существо, которому от роду всего несколько дней?
В этот раз Артема, который все-таки время от времени позволял себе немного соснуть, разбудил пронзительный вопль ребенка. Так тот никогда не орал ни от голода, ни от боли (к великому удивлению Артема, у него уже начали прорезаться нижние зубы). Да и страха не ощущалось в этом коротком резком вскрике. Скорее всего, то был сигнал опасности.
Артем приподнялся на локте (жизнь среди бродяг и разбойников давно отучила его вскакивать перед приближающимся противником во весь рост) и огляделся по сторонам. В нежном сумраке Синей ночи прямо к нему по склону холма грациозно шествовала Генобра, рыжие космы которой на этот раз были скрыты под глубоким стальным шлемом. Она улыбалась загадочно и томно, как перед любовным свиданием, но в руке у нее был не букет цветов, а изготовленный к бою клинок.
– Стой, – сказал Артем. – Ирдана просила не причинять тебе вреда, но, если ты сделаешь еще хоть один шаг, я за себя не отвечаю.
– Значит, моя сестричка даже не обиделась? – грудастая ведьма и не подумала остановиться. – Она стала прямо голубкой. Легка ли была ее смерть?
Артем молчал, чувствуя, как все темнеет в его глазах и в этом зловещем мраке, словно в прицеле, проступает одна только фигура Генобры.
– Впрочем, на тебя, красавчик, я зла не держу, – продолжала она. – Можешь проваливать на все четыре стороны, а можешь идти ко мне в услужение. Зачем тебе лезть в наши семейные делишки. Отец и дочка подохли, да пащенок остался. А я привыкла все доводить до конца. Что касается…
Видимо, на лице Артема она прочла достаточно ясный ответ на это предложение, потому что, не докончив фразы, ринулась вперед. Не вызывало сомнения, что через несколько секунд, необходимых для преодоления последних десяти или пятнадцати метров, она своим клинком разделает Артема не менее аккуратно, чем хорошая хозяйка разделывает куриную тушку. Но как раз эти метры и оказались для нее роковыми. Тусклая, безукоризненно прямая линия, вылетевшая из руки Артема, на краткий миг соединила их обоих, после чего едва начавшуюся игру можно было считать законченной. Артем, как говорится, остался при собственном интересе, Генобра потеряла правую кисть и, естественно, возможность в ближайшее время размахивать клинком.
– В следующий раз я отрублю твою лапу по локоть, – пообещал Артем. – И не исключено, что вместе с головой. Поэтому поберегись.
– Жаль, что я не убила тебя, – прорычала Генобра, жгутом закручивая обшлаг рукава вокруг кровоточащего запястья. – Жаль, что не мне доведется изжарить и сожрать этого молокососа.
С тех пор Артем стал засыпать спокойно, уверенный, что в случае опасности ребенок обязательно разбудит его.
Время шло, и они, когда с боями, когда без всяких приключений преодолевали расстояние, отделяющее их от Страны Жестянщиков. Раздобыть скакуна ему так и не удалось, да, возможно, это было и к лучшему. Там, где они шли, – в густом кустарнике, в изгибах бесконечных оврагов, среди зыбучих песков и солончаковых болот – не прошло бы ни одно четвероногое существо. Пища в дорожном мешке давно кончилась, и сейчас в нем ехал малыш, уже научившийся держать головку.
В последнее время он стал беспокоен – возможно, причиной тому была близость границы, где их неминуемо поджидала опасность. Что не говори, а он был сыном своей матери и должен был унаследовать многие ее способности. Однако их совместное путешествие закончилось куда раньше, чем предполагал Артем.
Еще на привале, случайно коснувшись щекой земли, он обратил внимание на непонятный глухой гул, словно идущий из глубины недр. Так примерно бывает, когда невдалеке скачет большой отряд. Однако ни единое облачко пыли не пятнало чистый горизонт, и Артем не придал этому событию особого значения, тем более, что ребенок продолжал спокойно спать в своем мешке. Но тут земля в нескольких десятках метров от них вдруг разверзлась, выворачиваемая наружу какой-то непонятной силой.
Из провала взметнулась вверх кошмарная морда, казалось, вся целиком состоящая из бездонной черной пасти. Даже мрызл по сравнению с этим созданием выглядел как домашний котенок.
– Человек, служивший Ирдане, дочери Стардаха, ты здесь? – выплевывая комья земли, взвыло чудовище.
Этот замогильный голос, конечно же, был памятен Артему. Так мог вещать только брат Калеки – Иллаваст Десница, или кто-нибудь из его соплеменников. До сих пор Артему не приходилось встречаться с рудокопами при свете, чем и объяснялся его испуг.
– Да, я здесь, – ответил он, справившись с потрясением.
– С тобой ли ребенок Ирданы, обещанный жестянщикам?
– Со мной, – нехотя признался Артем.
– Мы посланы за ним вождями жестянщиков. Все проходы в пограничной стене перекрыты. Там тебя ожидает Карглак и десятки других максаров. Единственный еще свободный путь – под землей.
– Почему я должен тебе верить? Где сами жестянщики? – Артему очень не хотелось отдавать ребенка этому человекообразному червю.
– Ни один жестянщик не сможет сейчас пересечь границу, даже под землей. Это немедленно станет известно максарам. Мы переправим сына Ирданы в такие края, где до него не дотянутся руки врагов. В Страну Первозданных он попадет только после того, как минует опасность.
– Я не боюсь максаров и сумею проложить себе путь через их войско.
– Это станет началом большой войны, в которой могут погибнуть все жестянщики. Ребенок должен исчезнуть. Пусть все думают, что он погиб. Когда его время наступит, он сам заявит о себе.
– Дай подумать. – Только сейчас Артем ощутил, как бесконечно дорого ему это крошечное существо.
– Торопись, человек. – Голова рудокопа стала медленно втягиваться в нору. – Я не могу долго дышать этим воздухом и терпеть яркий свет.
– Как ты узнал, что мы находимся именно здесь? – Артему хотелось хоть ненадолго отсрочить неминуемую разлуку.
– Мы слепы, но ничего из происходящего на поверхности не может ускользнуть от нашего слуха.
– Значит, тебе известна и судьба Иллабрана Верзилы?
– Да. Своей смертью он снял с себя грех братоубийства.
– Как ты возьмешь ребенка? У тебя же нет рук.
– Клади его прямо мне в пасть. Не беспокойся, там ему будет удобней, чем в самой роскошной колыбели. Не забудь и о клинке его прадеда Адракса.
– Хорошо. – Артем взял спящего ребенка на руки и сделал первый шаг по направлению к рудокопу.
– А там ты последуешь за нами?
– Нет. Мой путь лежит совсем в другую сторону.
– Так мы и думали. Пусть на этом пути тебе не будет преград.
Толстые мягкие губы осторожно приняли ребенка и его родовое оружие, длиной почти в два раза превосходящее владельца. А затем рудокоп сразу исчез, словно в пропасть рухнул. И только тогда Артем вспомнил, что забыл на прощание поцеловать сына.
Теперь спешить было некуда.
Путь, ожидавший его, – через три мира, мимо цитаделей Генобры, Карглака и Варгала, сквозь пограничную стену и сторожевой лес, по горам и заснеженным равнинам Страны Черепах, навстречу Лету, возможно, все еще буйствующему в Стране Забвения – был так долог, что не имело значения, когда он начнется, сейчас или спустя какое угодно время.
В обратную дорогу он отправлялся совсем другим – свободным, сильным и одиноким. С собой он мог взять только воспоминания – и ничего больше. Даже клинок Стардаха уже покоился на дне какой-то мутной лужи. С мрызлом Артем мог справиться и голыми руками, а сражаться таким огрызком с максарами не имело смысла.
Лишь тени, явившиеся из небытия, сопровождали его – оставшийся без погребения старик, душа которого, отягощенная многими грехами, все же не оказалась окончательно потерянной для Добра; дважды перерождавшийся воин, ценой жизни отомстивший за позор своего народа; прекрасная всадница с разящим клинком в руке, чья любовь точно так же, как и ненависть, не знала предела.
Отправляясь совсем в другие миры Артем был уверен, что его вспомнят в этих краях, вспомнят неизвестно откуда взявшегося чужеродца Клайнора – отца Мстителя, отца Губителя Максаров, вспомнят и с ненавистью, и с благодарностью.
"А теперь в путь, – сказал он самому себе. – Что толку, сидя на одном месте, разводить тоску? В Стране Забвения меня никто не ждет, но тем не менее придется кое-кому там о себе напомнить, – особенно человеку по имени Тарвад, новому судье и любителю музицирования. Несомненно, это именно его имел в виду умирающий Адракс, говоря: «… укажет… брат…» Путь, позволяющий обойти Страну Лета, укажет брат судьи Марвина, наверное, так.