Страница:
И соляркою ссала.
Мой милёнок тракторист,
Ну а я доярочка.
Он в мазуте, я в говне,
Чем же мы не парочка?
– Браво, браво! – Цимбаларь захлопал в ладоши. – Даже не предполагал, что в вас таятся такие таланты... Кстати, давно хотел вас спросить. Говорят, что вы были одной из последних, кто видел Черенкова живым?
– Ага, видела, – подтвердила Парамоновна. – Я к нему вечерком забежала, сказать, что завтра позже приду. А он в это время бриться кончил и одеколонился. Очень уж от него опиумом шибко пахло.
– Чем-чем? – не понял Цимбаларь.
– Опиумом, – с важным видом объяснила старуха. – Деколон такой. Ненашенский.
– А-а-а, – понимающе кивнул Цимбаларь. – Он случайно не к Ложкину в гости собирался?
– Нет, там уже давно гуляли.
– Тогда куда же?
– Я сама над этим долго кумекала. Да так ничего и не раскумекала. Мужик как волк. Ему главное – на охоту выйти. А про то, куда потом ноги принесут, он не думает.
– Какие отношения были у Черенкова с Ложкиным?
– Обыкновенные. Заискивал перед ним Ложкин.
– Не ссорились, значит?
– Нет.
– А как с другими деревенскими?
– Ну как тебе сказать... Он особняком держался. Власть всё-таки... Хотя иных выделял. С батюшкой нашим дружбу водил.
– Что вы говорите! – удивился Цимбаларь. – А я-то думал, что он был безбожником.
– Нет, на службу наведывался. Случалось, и причащался.
– Ну а с женщинами как у него дело обстояло?
– Ох, не хочу сплетни разводить! – Такая преамбула, по-видимому, означала, что именно сплетнями она сейчас и займётся. – Кобель он был, между нами говоря. К библиотекарше наведывался, а учителке тайком ребёночка сделал.
– Вот это да! – Цимбаларь и вправду был ошарашен. – А не могло ли убийство Черенкова быть местью за Решетникову?
– Кто же за сироту отомстит... – пригорюнилась старуха. – Она всё больше с Малыми детушками водилась, на взрослых глаза поднять не смела. Боялась нас, дикарей.
– Ну ладно, – Цимбаларь встал. – Не буду отвлекать вас от творческого процесса. Спасибо за обед. Но в следующий раз лучше опять налепите пельменей. С медвежатиной.
Он поспешил на опорный пункт, включил компьютер и отыскал материалы, касающиеся Решетниковой. Вывод патологоанатомов был краток и разночтений не допускал: смерть наступила в результате отравления гемотоксическими медикаментозными веществами, предположительно ацетилсалициловой кислотой. Исследование внутренних органов по просьбе родственников не проводилось.
Когда окончательно стемнело, Цимбаларь сделал вылазку к магазину. На сторожевой пост только что заступил Борька Ширяев, чуть-чуть более весёлый, чем обычно.
– Кроме истопника, никого к магазину не подпускать, – наставительным тоном произнёс Цимбаларь. – И учти, я дверь на всякий случай опечатал.
– Не изволь беспокоиться, товарищ майор, – Борька скорчил дурашливую гримасу. – Всё будет в самом лучшем виде. Мимо меня даже мышь не проскочит.
– Мыши пусть себе скачут. А за людьми присматривай. О ком речь, ты, наверное, догадываешься. Часа в два ночи я тебя сменю.
– Да зачем тебе лишние хлопоты! Отдыхай спокойненько. Как-нибудь до утра перебьюсь. Меня в зоне, бывало, в карцер сажали. Температура та же самая, что и снаружи. Ничего! И по двое суток сиживал, и по трое. Это при лагерной-то кормёжке. А здесь красотища! Шкалик принял – и дальше сторожи. Пусть теперь мне лагерные вертухаи на вышках завидуют.
– Ты шкаликами-то не очень увлекайся. Потерпи немного. В два часа ночи я здесь буду как штык. – Провожаемый вспышками северного сияния, Цимбаларь отправился домой.
Надо было хорошенько отоспаться, ведь впереди предстояла не только мучительная ночь, но и хлопотливый день. В десять утра возле магазина должны были собраться члены ревизионной комиссии.
Однако долго поспать ему не удалось. Где-то около полуночи под подушкой запищала рация.
– Я «Третий», я «Третий», – голос Людочки был до неузнаваемости искажён радиопомехами. – Вызываю «Первого».
– «Первый» на связи, – отозвался Цимбаларь. – Слушаю тебя.
– Прости, что я тебя сегодня отшила, – сказала Людочка. – Ведь для того, чтобы поговорить с кем-то из вас, мне приходится убегать в кладовку. А дети всё подмечают.
– Да я и не обижаюсь. Просто на тот момент мне хотелось услышать знакомый голос.
– У тебя опять неприятности?
– Что значит – опять? Здесь это моё перманентное состояние... Ну а как ваши делишки?
– Ванька от тоски совсем извёлся. Конечно, это задание не для него. Он привык общаться с бродяжками и юными наркоманами, а в Чарусе совсем другой контингент. Дети его пока чураются... Хорошо ещё, что тут практически нет кошек.
– Я тоже это заметил. В деревнях кошек по избам не держат. Дескать, пусть себе ловят мышей в хлеву. А в условиях севера им зимой не прокормиться. Они же выходцы из тёплых стран. Как и Цимбалари.
– Знаешь, а я настроила спутниковый телефон. Сейчас мы в любой момент можем связаться хоть с Москвой, хоть с американским штатом Юта. Свой ноутбук я уже подключила через спутник к Интернету... А, чёрт... – голос Людочки стал прерываться.
– Что случилось?
– Опять эти проклятые шумы... Голову даю на отсечение, что кто-то настраивается на нашу волну.
– Ну ты и мнительная! Выгляни лучше в окно. Видишь, какие столбы света гуляют по небу? Так бывает только в магнитную бурю.
– Подожди, подожди... – странная интонация, появившаяся в голосе Людочки, не предвещала ничего хорошего. – Это не столбы света гуляют по небу. Это что-то горит неподалёку... Вон уже и люди бегут по улицам.
В то же мгновение в окно опорного пункта забарабанили кулаками.
– Вставайте! Пожар! Магазин горит!
Цимбаларь выскочил на улицу, сунув босые ноги в валенки и даже не успев застегнуть полушубок.
Чёрное небо цвело на севере всеми цветами радуги, а за деревенскими избами рвалось вверх гудящее оранжевое пламя. В морозном воздухе далеко разносились тревожные крики и сухой пулемётный треск лопающегося от огня шифера.
Цимбаларь мчался изо всех сил, но его ноги, казалось, налились свинцом. На звоннице грянул набат, лишь усугубляя стихийный ужас, и без того обуявший людей. То же самое, наверное, испытывали жители средневекового города, внезапно разбуженные ночным приступом.
Магазин уже превратился в сплошной костёр, в недрах которого, давая огню новую силу, взрывались бутылки с водкой и банки с подсолнечным маслом. Жар ощущался даже на расстоянии пятидесяти шагов.
Трактор притащил с мехдвора пожарную цистерну, оборудованную помпой, но слабенькая струя воды не могла помешать бушующему пожару. Смельчаки, вооружённые баграми, пытались растащить сруб магазина по брёвнышку. Искры летели вверх, словно мириады огненных шмелей, вознамерившихся штурмовать небо.
Вокруг собралась вся деревня, за исключением разно что малых детей. Цимбаларь видел Страшкова, вцепившегося в брандспойт, Парамоновну, размахивающую лопатой, Зинку Почечуеву с ведром в руках. На лицах людей дрожали зловещие багровые отблески.
От церкви прибежал отец Никита, а с ним староста Ложкин, его суровая жена и Валька Дерунова. Все четверо неистово крестились.
– Где Ширяев? – закричал Цимбаларь. – Где Борька Ширяев? Он жив? Кто-нибудь его видел?
– Да здесь я, здесь, – из толпы вынырнул Борька, чумазый, словно трубочист. – На минутку всего отлучился, а тут и началось... Не переживай, майор! Что сгорит, то не сгниёт... И заметь – не сбылось цыганское пророчество. Уцелел я в огне.
Но Цимбаларь уже не видел Борьку. Его сознание внезапно поплыло...
Глава 8
Мой милёнок тракторист,
Ну а я доярочка.
Он в мазуте, я в говне,
Чем же мы не парочка?
– Браво, браво! – Цимбаларь захлопал в ладоши. – Даже не предполагал, что в вас таятся такие таланты... Кстати, давно хотел вас спросить. Говорят, что вы были одной из последних, кто видел Черенкова живым?
– Ага, видела, – подтвердила Парамоновна. – Я к нему вечерком забежала, сказать, что завтра позже приду. А он в это время бриться кончил и одеколонился. Очень уж от него опиумом шибко пахло.
– Чем-чем? – не понял Цимбаларь.
– Опиумом, – с важным видом объяснила старуха. – Деколон такой. Ненашенский.
– А-а-а, – понимающе кивнул Цимбаларь. – Он случайно не к Ложкину в гости собирался?
– Нет, там уже давно гуляли.
– Тогда куда же?
– Я сама над этим долго кумекала. Да так ничего и не раскумекала. Мужик как волк. Ему главное – на охоту выйти. А про то, куда потом ноги принесут, он не думает.
– Какие отношения были у Черенкова с Ложкиным?
– Обыкновенные. Заискивал перед ним Ложкин.
– Не ссорились, значит?
– Нет.
– А как с другими деревенскими?
– Ну как тебе сказать... Он особняком держался. Власть всё-таки... Хотя иных выделял. С батюшкой нашим дружбу водил.
– Что вы говорите! – удивился Цимбаларь. – А я-то думал, что он был безбожником.
– Нет, на службу наведывался. Случалось, и причащался.
– Ну а с женщинами как у него дело обстояло?
– Ох, не хочу сплетни разводить! – Такая преамбула, по-видимому, означала, что именно сплетнями она сейчас и займётся. – Кобель он был, между нами говоря. К библиотекарше наведывался, а учителке тайком ребёночка сделал.
– Вот это да! – Цимбаларь и вправду был ошарашен. – А не могло ли убийство Черенкова быть местью за Решетникову?
– Кто же за сироту отомстит... – пригорюнилась старуха. – Она всё больше с Малыми детушками водилась, на взрослых глаза поднять не смела. Боялась нас, дикарей.
– Ну ладно, – Цимбаларь встал. – Не буду отвлекать вас от творческого процесса. Спасибо за обед. Но в следующий раз лучше опять налепите пельменей. С медвежатиной.
Он поспешил на опорный пункт, включил компьютер и отыскал материалы, касающиеся Решетниковой. Вывод патологоанатомов был краток и разночтений не допускал: смерть наступила в результате отравления гемотоксическими медикаментозными веществами, предположительно ацетилсалициловой кислотой. Исследование внутренних органов по просьбе родственников не проводилось.
Когда окончательно стемнело, Цимбаларь сделал вылазку к магазину. На сторожевой пост только что заступил Борька Ширяев, чуть-чуть более весёлый, чем обычно.
– Кроме истопника, никого к магазину не подпускать, – наставительным тоном произнёс Цимбаларь. – И учти, я дверь на всякий случай опечатал.
– Не изволь беспокоиться, товарищ майор, – Борька скорчил дурашливую гримасу. – Всё будет в самом лучшем виде. Мимо меня даже мышь не проскочит.
– Мыши пусть себе скачут. А за людьми присматривай. О ком речь, ты, наверное, догадываешься. Часа в два ночи я тебя сменю.
– Да зачем тебе лишние хлопоты! Отдыхай спокойненько. Как-нибудь до утра перебьюсь. Меня в зоне, бывало, в карцер сажали. Температура та же самая, что и снаружи. Ничего! И по двое суток сиживал, и по трое. Это при лагерной-то кормёжке. А здесь красотища! Шкалик принял – и дальше сторожи. Пусть теперь мне лагерные вертухаи на вышках завидуют.
– Ты шкаликами-то не очень увлекайся. Потерпи немного. В два часа ночи я здесь буду как штык. – Провожаемый вспышками северного сияния, Цимбаларь отправился домой.
Надо было хорошенько отоспаться, ведь впереди предстояла не только мучительная ночь, но и хлопотливый день. В десять утра возле магазина должны были собраться члены ревизионной комиссии.
Однако долго поспать ему не удалось. Где-то около полуночи под подушкой запищала рация.
– Я «Третий», я «Третий», – голос Людочки был до неузнаваемости искажён радиопомехами. – Вызываю «Первого».
– «Первый» на связи, – отозвался Цимбаларь. – Слушаю тебя.
– Прости, что я тебя сегодня отшила, – сказала Людочка. – Ведь для того, чтобы поговорить с кем-то из вас, мне приходится убегать в кладовку. А дети всё подмечают.
– Да я и не обижаюсь. Просто на тот момент мне хотелось услышать знакомый голос.
– У тебя опять неприятности?
– Что значит – опять? Здесь это моё перманентное состояние... Ну а как ваши делишки?
– Ванька от тоски совсем извёлся. Конечно, это задание не для него. Он привык общаться с бродяжками и юными наркоманами, а в Чарусе совсем другой контингент. Дети его пока чураются... Хорошо ещё, что тут практически нет кошек.
– Я тоже это заметил. В деревнях кошек по избам не держат. Дескать, пусть себе ловят мышей в хлеву. А в условиях севера им зимой не прокормиться. Они же выходцы из тёплых стран. Как и Цимбалари.
– Знаешь, а я настроила спутниковый телефон. Сейчас мы в любой момент можем связаться хоть с Москвой, хоть с американским штатом Юта. Свой ноутбук я уже подключила через спутник к Интернету... А, чёрт... – голос Людочки стал прерываться.
– Что случилось?
– Опять эти проклятые шумы... Голову даю на отсечение, что кто-то настраивается на нашу волну.
– Ну ты и мнительная! Выгляни лучше в окно. Видишь, какие столбы света гуляют по небу? Так бывает только в магнитную бурю.
– Подожди, подожди... – странная интонация, появившаяся в голосе Людочки, не предвещала ничего хорошего. – Это не столбы света гуляют по небу. Это что-то горит неподалёку... Вон уже и люди бегут по улицам.
В то же мгновение в окно опорного пункта забарабанили кулаками.
– Вставайте! Пожар! Магазин горит!
Цимбаларь выскочил на улицу, сунув босые ноги в валенки и даже не успев застегнуть полушубок.
Чёрное небо цвело на севере всеми цветами радуги, а за деревенскими избами рвалось вверх гудящее оранжевое пламя. В морозном воздухе далеко разносились тревожные крики и сухой пулемётный треск лопающегося от огня шифера.
Цимбаларь мчался изо всех сил, но его ноги, казалось, налились свинцом. На звоннице грянул набат, лишь усугубляя стихийный ужас, и без того обуявший людей. То же самое, наверное, испытывали жители средневекового города, внезапно разбуженные ночным приступом.
Магазин уже превратился в сплошной костёр, в недрах которого, давая огню новую силу, взрывались бутылки с водкой и банки с подсолнечным маслом. Жар ощущался даже на расстоянии пятидесяти шагов.
Трактор притащил с мехдвора пожарную цистерну, оборудованную помпой, но слабенькая струя воды не могла помешать бушующему пожару. Смельчаки, вооружённые баграми, пытались растащить сруб магазина по брёвнышку. Искры летели вверх, словно мириады огненных шмелей, вознамерившихся штурмовать небо.
Вокруг собралась вся деревня, за исключением разно что малых детей. Цимбаларь видел Страшкова, вцепившегося в брандспойт, Парамоновну, размахивающую лопатой, Зинку Почечуеву с ведром в руках. На лицах людей дрожали зловещие багровые отблески.
От церкви прибежал отец Никита, а с ним староста Ложкин, его суровая жена и Валька Дерунова. Все четверо неистово крестились.
– Где Ширяев? – закричал Цимбаларь. – Где Борька Ширяев? Он жив? Кто-нибудь его видел?
– Да здесь я, здесь, – из толпы вынырнул Борька, чумазый, словно трубочист. – На минутку всего отлучился, а тут и началось... Не переживай, майор! Что сгорит, то не сгниёт... И заметь – не сбылось цыганское пророчество. Уцелел я в огне.
Но Цимбаларь уже не видел Борьку. Его сознание внезапно поплыло...
Глава 8
ВИДЕНИЕ
...Он словно летел куда-то, не касаясь земли ногами, да и сама земля пропала из виду, скрывшись в густом сером тумане.
Впрочем, летел – было не совсем точное слово. Он не чувствовал ни сопротивления встречного воздуха, ни спазма в желудке, ни свиста ветра в ушах – короче, ничего такого, что свойственно полёту или падению. Более того, он уже не был самим собой.
Прежний майор Цимбаларь остался где-то далеко-далеко посреди охваченной паникой деревушки, на чёрном от пепла снегу, а сквозь серый сумрак неслось нечто совсем иное, имевшее к нему весьма отдалённое отношение.
Внезапно туман стремительно истаял, и он узрел чужой угрюмый мир, совершенно не похожий на утонувшую в снегах Чарусу.
Вокруг расстилалась холмистая, рассечённая глубокими лощинами местность, где щебня, песка и камня было куда больше, чем зелени. На горизонте маячили горы, верхушки которых терялись в облаках. Высокое южное солнце подбиралось к зениту.
По дну лощины вереницами бежали бородатые люди в странной одежде – тёмные тюрбаны, рубашки до колен, широкие шаровары. Все они были обвешаны самым современным оружием – автоматами, гранатомётами, карабинами. Некоторые тащили на себе даже крупнокалиберные пулемёты.
Лощины, по которым бежали бородачи, то расширялись, то сужались, но неуклонно спускались вниз. Цимбаларь (или кто-то совсем другой) наблюдал происходящее сбоку и чуть-чуть сверху, но сами бородачи, частенько оглядывавшиеся назад, видеть его не могли. У них были смуглые, непроницаемые, взмокшие от пота лица.
Вскоре лощины измельчали и раздались вширь. Перед бородачами – и перед загадочным наблюдателем тоже – распахнулась обширная речная долина. Вдоль неё тянулась убогая грунтовая дорога, по которой сейчас двигалась длинная колонна приземистых машин, окрашенных в цвет пустыни.
Оказавшись на оперативном просторе, бородачи рассеялись в стороны и немедленно открыли бешеную пальбу. Головная машина вспыхнула почти сразу, а идущая следом врезалась в неё. Все эти кошмарные события происходили в полнейшей тишине – на срезах автоматных стволов беззвучно плясало белое пламя, машины беззвучно переворачивались вверх колёсами, к нему беззвучно вздымались фонтаны взрывов.
Между тем колонна смешалась. Машины съезжали с дороги, останавливались, начинали огрызаться ответным огнём. Вперёд выползло огромное бронированное чудовище (раньше Цимбаларь прекрасно знал его название, но сейчас почему-то забыл) и, шарахнув из пушки, окуталось пылью.
Снаряд разорвался рядом с Цимбаларем, но даже волоска на нём не затронул. Зато с полдюжины бородачей буквально разнесло на куски. Кровь брызнула в его сторону, но пронеслась мимо – как серый туман, как осколки снаряда, как шальные пули, как всё остальное. Невдалеке шлёпнулась на камни человеческая нога без ступни, однако с изрядным куском седалища.
Самое удивительное, что эти жуткие сцены не оказывали на Цимбаларя никакого эмоционального воздействия. Можно было подумать, что на его глазах гибнут не люди, а никчемные мошки. Он с самого начала был лишь сторонним наблюдателем, не имевшим ни души, ни сердца.
Бронированное чудовище, разматывая по земле перебитую гусеницу, медленно отползало назад. О его башню, высекая искры, рикошетили пули.
Бородачи короткими перебежками приближались к колонне. Некоторые машины, подпрыгивая на кочках, пытались уйти по бездорожью, другие, ища брод, въезжали в стремительную, мелководную реку. Повсюду рвались гранаты и вздымались столбы чёрного дыма. Два бородача, отставив в сторону автоматы, отрезали голову ещё живому пленнику, одетому в песочную форму.
Впрочем, довести свою страшную работу до конца они не успели. Со стороны дороги несколько раз бабахнуло какое-то оружие с очень толстым стволом (Цимбаларь, в армейских делах собаку съевший, опять не вспомнил его название) и проделало в бородачах такие дырки, что хоть руку туда засовывай.
Тем не менее положение автоколонны можно было назвать безнадёжным. Враги уже практически взяли её в клещи. И вдруг лица всех – и нападающих, и обороняющихся – обратились к небу.
Со стороны солнца приближались зловещие железные стрекозы, казавшиеся в его ослепительных лучах чёрными. Огненные стрелы тепловых ловушек чертили пространство во всех направлениях. С земли навстречу летающим машинам неслись пулемётные и автоматные трассы.
Опустившись ниже, стрекозы разделились на две группы и зашли на дорогу с разных сторон. Там, где только что находились цепи бородачей, стеной взметнулись взрывы. Смертоносный поток, недавно хлынувший с гор в долину, теперь поспешно отступал обратно, оставляя целые кучи своих и чужих трупом.
Неведомый наблюдатель, с которым Цимбаларь в некотором роде отождествлял себя, стронулся с места и стал подниматься над долиной, уже сплошь затянутой дымами. Железные стрекозы, продолжая расстреливать драпающих бородачей, сновали совсем рядом. Их несущие винты были похожи на призрачные зонтики.
Внезапно наблюдатель повернул к ближайшей стрекозе, прошёл сквозь неё – на мгновение перед Цимбаларем мелькнуло сосредоточенное лицо пилота, – по пути задел винт (естественно, без всякого ущерба для себя), и скоро всё вокруг опять поглотил серый туман, стремительно несущийся навстречу...
Очнувшись, Цимбаларь судорожно глотнул воздуха, словно только что вынырнул из глубокого омута, где и со смертью пришлось поручкаться.
Магазин догорал. Ослабевшее пламя уже не гудело, а потрескивало. Люди стояли вокруг с отрешёнными пустыми лицами, похожие на недавно проснувшихся сомнамбул. Кто-то замер с лопатой в руках, кто-то ещё замахивался на огонь багром. Отец Никита вздымал перед собой сложенные щепотью персты. На истоптанном снегу валялся брандспойт, из которого вытекали последние капли воды.
Потом все разом зашевелились, стали удивлённо озираться, заговорили вполголоса. Одни люди по спешно уходили домой, неся на лицах растерянность, другие нехотя продолжали уже совершенно бессмысленную борьбу с огнём.
К Цимбаларю подскочила Валька Дерунова.
– Ну что, доигрался! Добился своего! Оставил деревню без торговли! С чем, теперь чаёк пить будешь? Морда бесстыжая! Я тебе сейчас зенки выцарапаю!
– А ну-ка попробуй!. – навстречу ей шагнул Борька Ширяев, всё ещё сжимавший в руках пожарный топор.
Валька, ясное дело, и не думала сдаваться, но подобравшийся сзади Ложкин ухватил её за шиворот и поволок прочь.
На том месте, где всего час назад стоял магазин, теперь светилась огромная куча углей, из которых торчали покорёженные куски металла и совершенно целая, хотя и закоптелая печная труба.
Опять ложиться в кровать уже не имело смысла, тем более что нервы Цимбаларя, можно сказать, были на пределе.
Он вызвал по рации Людочку.
– Ты ходила на пожар?
– Ходила, но стояла в стороне.
– Было у тебя видение?
– Было, – чуть помедлив, ответила она. – Но я мало что в нём поняла.
– А как там Кондаков?
– Он явился с опозданием. Но, по-моему, его тоже прихватило.
– Надо бы всё это обсудить по горячим следам.
– Кондаков сейчас занят. Оказывает первую помощь пострадавшим. А нам с тобой встречаться ночью как-то неудобно. Ещё подумают невесть что. Давай отложим до завтра.
– Но ведь утром у тебя занятия, – напомнил Цимбаларь.
– Тоже верно... Ладно, я сейчас схожу к Кондакову и пожалуюсь, что мне искра в глаз попала. А ты приходи попозже, когда очередь уже рассосётся.
– Неужели так много пострадавших? – забеспокоился Цимбаларь.
– Какие там пострадавшие! – фыркнула Людочка. – Просто каждой бабке хочется лишний раз к фельдшеру наведаться. Палец обожгла или щепкой оцарапалась, а туда же... Кстати, северное сияние ещё продолжается?
– Даёт вовсю, – Цимбаларь глянул в окно.
– Но, заметь, никаких подозрительных шумов в рации нет. Значит, они имеют искусственное происхождение и магнитные бури тут ни при чём.
– Честно тебе скажу, мне сейчас не до этого.
На пороге Цимбаларя перехватил Ложкин, за спиной которого маячил Борька Ширяев. Они ещё ничем не выказали своих намерений, а участковый уже сунул руку за пазуху, где возле сердца грелся верный пистолет.
Впрочем, на простодушных деревенских жителей этот угрожающий жест никого впечатления не произвёл.
– Вы не извольте беспокоиться, – Ложкин мял в руках шапку. – Избе, в которой магазин находился, сто лет в четверг будет. Её остаточная стоимость семьсот рублей. Да и товара только малая толика пострадала. Остальной на складе лежит. Мы его утром обсчитаем и со склада торговлю начнём. Как-нибудь выкрутимся. Думаю, что и в райцентр сообщать не стоит.
– Это, конечно, меняет дело, – с облегчением произнёс Цимбаларь. – Но только шила в мешке всё равно не утаишь. Тем более что по всем приметам это поджог. То есть уголовное преступление.
– Конечно, поджог! – с горячностью подтвердил Борька. – Меня, наверное, пасли всё время, как сазана. А когда на пять минут отлучился, сделали чёрное дело. Гляжу, окно разбито, на полу бутыль из-под керосина валяется, а полки уже занялись синим пламенем.
– С чего ты взял, что эта бутыль была именно из-под керосина? – поинтересовался Цимбаларь.
– Да разве я не знаю, как керосин горит! Да и воняло из окошка соответствующим образом.
– Чужих следов не заметил?
– Какие там следы! Давеча весь снег самолично вычистил.
– Мне к фельдшеру надо сходить, – сказал Цимбаларь. – Давайте по пути завернём к пожарищу.
Оставшиеся от магазина угли хоть и подёрнулись сизым налётом, но на них ещё вполне можно было жарить шашлыки. Пять или шесть человек, принадлежащих к низшим слоям здешнего общества, баграми разгребали головешки, тщась найти хоть что-нибудь ценное.
– Кто же тебя мог пасти? – Цимбаларь оглянулся по сторонам. – Вон церковь на горке, вон клуб, вон изба старосты, вон изба Страшкова... Тут и спрятаться-то негде.
– Да-а-а, – недоумённо протянул Борька. – Научная загадка.
– Вы только на Вальку, не подумайте, – заторопился Ложкин. – Она в это время со всем нашенским семейством у отца Никиты в гостях была. Мы в картишки перебрасывались, а про пожар от посыльного узнали. Батюшка потом на звонницу лазил, чтобы в набат ударить. Так ему положено по плану действий пожарной дружины.
– А я, между прочим, первое подозрение на Вальку имел, – признался Борька. – Кроме неё, думаю, больше некому. Тем более что ваши окошки прямо на магазин выходят.
– Не трепись, – Ложкин был крут со всеми, кто хоть как-то от него зависел. – Ступай лучше склад сторожить. Если и он, не дай бог, сгорит, не сносить тебе головы.
– Считайте, что я уже там, – Борька затопал ногами, изображая быстрый бег. – Буду ваш склад как своё причинное место беречь. И даже к шкалику больше не притронусь.
Когда они остались вдвоём, Ложкин со слезой в голосе произнёс:
– Вот вы здесь без году неделя, а нервы из-за Вальки уже истрепали. Каково тогда мне с ней семь лет тетёшкаться? Отродясь такой скандальной бабёнки не встречал. И что только мой Гришка в ней нашёл... Они ведь даже нерасписанные. В грехе живут.
– Что-то я вашего сына здесь ни разу не видел. – заметил Цимбаларь.
– Он сварщиком в райцентре устроился, – пояснил Ложкин. – Должность завидная. В Чарусе таких денег ни в жисть не заработаешь. А для Вальки там места нет. Разве что сезонницей. Вот и живут раздельно... Но, если честно, достала она его. Кровь так и сосёт.
– Взяли бы да разошлись, – пожал плечами Цимбаларь. – Тем более что штампа в паспорте нет.
– И я то же самое говорю, – закивал головой Ложкин. – Только застращала она Гришку. Дескать, если бросишь меня, я ребёнка удушу, а сама повешусь.
– Так у них и дети есть?
– Девочка. Пять с половиной годиков, – голос Ложкина сразу потеплел. – С ней по большей части моя старуха сидит, а сегодня вечером на квартирантку оставили.
– А квартирантка ваша, значит, на пожар не ходила? – только сейчас Цимбаларь вспомнил о столичной фольклористке.
– Куда же от ребёнка отойдёшь... Она у нас балованная.
– Ну и как вам эта... Изольда Марковна показалась?
– Умственная женщина, – с уважением произнёс Ложкин. – А уж образованная, не нам чета! Мясо только вилкой кушает. Цельный день с нашими бабами компанию водит. Песни, сказки... На магнитный прибор ихние тары-бары записывает. Спать ложится поздно, а перед сном горячительное употребляет.
– Вы-то откуда знаете? – осведомлённость местных жителей просто поражала Цимбаларя.
– Так она пустую бутылку под печку потом суёт. Думает, что мы не углядим. Но старуха моя ушлая. Бутылочки эти достаёт и в сервант прячет. Очень уж они затейливые.
– Хочу вас ещё кое о чём спросить, – Цимбаларь почему-то понизил голос. – Вам во время пожара какие-нибудь видения были?
– Видения, говорите... Помутилось в голове от страха, вот и все видения, – Ложкин, досель велеречивый, как лошадиный барышник, сразу приумолк и засобирался домой. – Дьявол с людьми горазд играть, когда у тех сердце не на месте...
Медицинские мероприятия, вызванные чрезвычайными обстоятельствами, уже заканчивались. Кондаков обрабатывал ихтиоловой мазью ожоги последнего пациента. Действовал он хотя и вдохновенно, но так неловко, что подобное издевательство над собой мог вынести лишь человек, никогда прежде не сталкивавшийся с врачами.
Когда все посторонние, получив вместо болеутоляющего по стопке спирта, покинули больничку, Людочка, критически наблюдавшая за действиями липового эскулапа, поинтересовалась:
– А вы хоть руки-то мыли сегодня? По-моему, они у вас до сих пор сажей перепачканы.
– В экстремальных ситуациях такими условностями можно и пренебречь, – парировал Кондаков, успевший уверовать в свои медицинские способности.
– Это, Пётр Фомич, не условность, а суровая необходимость, прошедшая проверку временем. Основы врачебной гигиены заложил ещё великий Гиппократ.
– Твой Гиппократ был первобытным невежей. Нам он, во всяком случае, не указ. Что для грека смерть, для русского одно удовольствие. Греки вино только в разбавленном виде употребляли, а я, заметь, каждого пациента в целях дезинфекции чистым спиртом угощаю. Вкупе с сорокаградусным морозом это убивает всех болезнетворных бактерий... И вообще, ты лучше своих балбесов в школе учи, а моих дел не касайся. Я боевым товарищам раны ещё тогда бинтовал, когда ты куклам бантики завязывала... Лучше говорите, с чем пришли? С ангиной аль чесоткой?
– Нам бы кое-что обсудить, – неопределённым тоном произнёс Цимбаларь.
– Насчёт пожара?
– Нет, насчёт другого.
– Ах вот ты о чём, – Кондаков понимающе кивнул. – Какое-то помутнение на меня нашло. Спорить не буду.
– И что ты видел?
– Вопрос, как говорится, интересный... Прежде мне свой собственный бред пересказывать не доводилось, но попробую. Хотя и не знаю, что из этого получится... Видел я какую-то пустыню. Помню, что вокруг не было ни травинки, один песок да камни. Потом появились башибузуки с оружием. И пошло-поехало. Стрельба, дым, кровь... Так во сне бывает, когда на ночь по телику боевиков насмотришься да ещё лишнего переешь.
– За четверть века ты прошёл почти все горячие точки, – сказал Цимбаларь. – Что конкретно напоминает тебе эта сцена? Афганистан? Чечню? Боснию? Ирак?
– Больше всего Афган... Но и в Ливане похожие дела одно время творились.
– В Ливане нет гор, – возразил Цимбаларь.
– А разве в этом... как бы лучше сказать... разве в этом видении горы были?
– И я никаких гор не видела, – подтвердила Людочка. – Пустыню помню, реку помню, мост помню... Хотя нет, моста там не было.
– Моста там действительно не было, – кивнул Цимбаларь. – А вот насчёт гор даю полную гарантию. Они на горизонте виднелись.
– Ну да бог с ними! – махнул рукой Кондаков. – Не вижу особой разницы между бредом без гор и бредом с горами. Давайте по существу.
Цимбаларь попытался восстановить в памяти картину, недавно привидевшуюся ему возле горящего магазина, и даже ужаснулся, насколько она получилась неясной, обрывочной, смазанной.
– Вот чёрт! – с досадой произнёс он. – Такие вещи выветриваются из головы быстрее, чем таблица логарифмов. Надо быстренько вспомнить основные моменты, пока они не забылись окончательно... Помогайте мне! Началось всё с того, что я словно бы летел куда-то, хотя это был уже и не совсем я.
– Верно, – согласилась Людочка. – Странное чувство утраты личности испытала и я.
– Потом я заметил до зубов вооружённых людей, скорее всего исламистов радикального толка. Спустившись в долину, они напали на автоколонну, сопровождаемую танками. Но вот национальной принадлежности тех, кто двигался в колонне, я не разобрал. Это могли быть и наши, и американцы, и даже израильтяне. На тот момент многие самые элементарные понятия как бы выветрились из моей памяти... Завязался бой, успех в котором явно клонился на сторону исламистов. Колонну спасли внезапно появившиеся боевые вертолёты.
– Тогда это были американцы, – авторитетным тоном заявил Кондаков. – Наши вертолёты хрен куда успеют.
– Вертолёты я тоже помню, – сказала Людочка. – Один из них как бы прошёл сквозь меня.
– Вот и получается, что у нас троих были одинаковые галлюцинации, – Цимбаларь обвёл друзей многозначительным взглядом. – Надо думать, то же самое видели все, кто сбежался на пожар.
– Но говорят они об этом крайне неохотно, – заметил Кондаков. – Пробовал я тут некоторых на откровенность вызвать – бесполезно. Буркнут что-нибудь неопределённое – и точка.
– Возможно, для местных жителей в этом нет ничего из ряда вон выходящего, – сказала Людочка. – Представьте себе колумбийскую деревню, всё население которой занимается выращиванием коки и где её употребление давно вошло в обиход. Крестьяне постоянно живут в лёгком наркотическом бреду воспринимают его как нечто вполне естественное и при встрече с чужеземцами своими глюками, конечно же, хвалиться не будут.
Впрочем, летел – было не совсем точное слово. Он не чувствовал ни сопротивления встречного воздуха, ни спазма в желудке, ни свиста ветра в ушах – короче, ничего такого, что свойственно полёту или падению. Более того, он уже не был самим собой.
Прежний майор Цимбаларь остался где-то далеко-далеко посреди охваченной паникой деревушки, на чёрном от пепла снегу, а сквозь серый сумрак неслось нечто совсем иное, имевшее к нему весьма отдалённое отношение.
Внезапно туман стремительно истаял, и он узрел чужой угрюмый мир, совершенно не похожий на утонувшую в снегах Чарусу.
Вокруг расстилалась холмистая, рассечённая глубокими лощинами местность, где щебня, песка и камня было куда больше, чем зелени. На горизонте маячили горы, верхушки которых терялись в облаках. Высокое южное солнце подбиралось к зениту.
По дну лощины вереницами бежали бородатые люди в странной одежде – тёмные тюрбаны, рубашки до колен, широкие шаровары. Все они были обвешаны самым современным оружием – автоматами, гранатомётами, карабинами. Некоторые тащили на себе даже крупнокалиберные пулемёты.
Лощины, по которым бежали бородачи, то расширялись, то сужались, но неуклонно спускались вниз. Цимбаларь (или кто-то совсем другой) наблюдал происходящее сбоку и чуть-чуть сверху, но сами бородачи, частенько оглядывавшиеся назад, видеть его не могли. У них были смуглые, непроницаемые, взмокшие от пота лица.
Вскоре лощины измельчали и раздались вширь. Перед бородачами – и перед загадочным наблюдателем тоже – распахнулась обширная речная долина. Вдоль неё тянулась убогая грунтовая дорога, по которой сейчас двигалась длинная колонна приземистых машин, окрашенных в цвет пустыни.
Оказавшись на оперативном просторе, бородачи рассеялись в стороны и немедленно открыли бешеную пальбу. Головная машина вспыхнула почти сразу, а идущая следом врезалась в неё. Все эти кошмарные события происходили в полнейшей тишине – на срезах автоматных стволов беззвучно плясало белое пламя, машины беззвучно переворачивались вверх колёсами, к нему беззвучно вздымались фонтаны взрывов.
Между тем колонна смешалась. Машины съезжали с дороги, останавливались, начинали огрызаться ответным огнём. Вперёд выползло огромное бронированное чудовище (раньше Цимбаларь прекрасно знал его название, но сейчас почему-то забыл) и, шарахнув из пушки, окуталось пылью.
Снаряд разорвался рядом с Цимбаларем, но даже волоска на нём не затронул. Зато с полдюжины бородачей буквально разнесло на куски. Кровь брызнула в его сторону, но пронеслась мимо – как серый туман, как осколки снаряда, как шальные пули, как всё остальное. Невдалеке шлёпнулась на камни человеческая нога без ступни, однако с изрядным куском седалища.
Самое удивительное, что эти жуткие сцены не оказывали на Цимбаларя никакого эмоционального воздействия. Можно было подумать, что на его глазах гибнут не люди, а никчемные мошки. Он с самого начала был лишь сторонним наблюдателем, не имевшим ни души, ни сердца.
Бронированное чудовище, разматывая по земле перебитую гусеницу, медленно отползало назад. О его башню, высекая искры, рикошетили пули.
Бородачи короткими перебежками приближались к колонне. Некоторые машины, подпрыгивая на кочках, пытались уйти по бездорожью, другие, ища брод, въезжали в стремительную, мелководную реку. Повсюду рвались гранаты и вздымались столбы чёрного дыма. Два бородача, отставив в сторону автоматы, отрезали голову ещё живому пленнику, одетому в песочную форму.
Впрочем, довести свою страшную работу до конца они не успели. Со стороны дороги несколько раз бабахнуло какое-то оружие с очень толстым стволом (Цимбаларь, в армейских делах собаку съевший, опять не вспомнил его название) и проделало в бородачах такие дырки, что хоть руку туда засовывай.
Тем не менее положение автоколонны можно было назвать безнадёжным. Враги уже практически взяли её в клещи. И вдруг лица всех – и нападающих, и обороняющихся – обратились к небу.
Со стороны солнца приближались зловещие железные стрекозы, казавшиеся в его ослепительных лучах чёрными. Огненные стрелы тепловых ловушек чертили пространство во всех направлениях. С земли навстречу летающим машинам неслись пулемётные и автоматные трассы.
Опустившись ниже, стрекозы разделились на две группы и зашли на дорогу с разных сторон. Там, где только что находились цепи бородачей, стеной взметнулись взрывы. Смертоносный поток, недавно хлынувший с гор в долину, теперь поспешно отступал обратно, оставляя целые кучи своих и чужих трупом.
Неведомый наблюдатель, с которым Цимбаларь в некотором роде отождествлял себя, стронулся с места и стал подниматься над долиной, уже сплошь затянутой дымами. Железные стрекозы, продолжая расстреливать драпающих бородачей, сновали совсем рядом. Их несущие винты были похожи на призрачные зонтики.
Внезапно наблюдатель повернул к ближайшей стрекозе, прошёл сквозь неё – на мгновение перед Цимбаларем мелькнуло сосредоточенное лицо пилота, – по пути задел винт (естественно, без всякого ущерба для себя), и скоро всё вокруг опять поглотил серый туман, стремительно несущийся навстречу...
Очнувшись, Цимбаларь судорожно глотнул воздуха, словно только что вынырнул из глубокого омута, где и со смертью пришлось поручкаться.
Магазин догорал. Ослабевшее пламя уже не гудело, а потрескивало. Люди стояли вокруг с отрешёнными пустыми лицами, похожие на недавно проснувшихся сомнамбул. Кто-то замер с лопатой в руках, кто-то ещё замахивался на огонь багром. Отец Никита вздымал перед собой сложенные щепотью персты. На истоптанном снегу валялся брандспойт, из которого вытекали последние капли воды.
Потом все разом зашевелились, стали удивлённо озираться, заговорили вполголоса. Одни люди по спешно уходили домой, неся на лицах растерянность, другие нехотя продолжали уже совершенно бессмысленную борьбу с огнём.
К Цимбаларю подскочила Валька Дерунова.
– Ну что, доигрался! Добился своего! Оставил деревню без торговли! С чем, теперь чаёк пить будешь? Морда бесстыжая! Я тебе сейчас зенки выцарапаю!
– А ну-ка попробуй!. – навстречу ей шагнул Борька Ширяев, всё ещё сжимавший в руках пожарный топор.
Валька, ясное дело, и не думала сдаваться, но подобравшийся сзади Ложкин ухватил её за шиворот и поволок прочь.
На том месте, где всего час назад стоял магазин, теперь светилась огромная куча углей, из которых торчали покорёженные куски металла и совершенно целая, хотя и закоптелая печная труба.
Опять ложиться в кровать уже не имело смысла, тем более что нервы Цимбаларя, можно сказать, были на пределе.
Он вызвал по рации Людочку.
– Ты ходила на пожар?
– Ходила, но стояла в стороне.
– Было у тебя видение?
– Было, – чуть помедлив, ответила она. – Но я мало что в нём поняла.
– А как там Кондаков?
– Он явился с опозданием. Но, по-моему, его тоже прихватило.
– Надо бы всё это обсудить по горячим следам.
– Кондаков сейчас занят. Оказывает первую помощь пострадавшим. А нам с тобой встречаться ночью как-то неудобно. Ещё подумают невесть что. Давай отложим до завтра.
– Но ведь утром у тебя занятия, – напомнил Цимбаларь.
– Тоже верно... Ладно, я сейчас схожу к Кондакову и пожалуюсь, что мне искра в глаз попала. А ты приходи попозже, когда очередь уже рассосётся.
– Неужели так много пострадавших? – забеспокоился Цимбаларь.
– Какие там пострадавшие! – фыркнула Людочка. – Просто каждой бабке хочется лишний раз к фельдшеру наведаться. Палец обожгла или щепкой оцарапалась, а туда же... Кстати, северное сияние ещё продолжается?
– Даёт вовсю, – Цимбаларь глянул в окно.
– Но, заметь, никаких подозрительных шумов в рации нет. Значит, они имеют искусственное происхождение и магнитные бури тут ни при чём.
– Честно тебе скажу, мне сейчас не до этого.
На пороге Цимбаларя перехватил Ложкин, за спиной которого маячил Борька Ширяев. Они ещё ничем не выказали своих намерений, а участковый уже сунул руку за пазуху, где возле сердца грелся верный пистолет.
Впрочем, на простодушных деревенских жителей этот угрожающий жест никого впечатления не произвёл.
– Вы не извольте беспокоиться, – Ложкин мял в руках шапку. – Избе, в которой магазин находился, сто лет в четверг будет. Её остаточная стоимость семьсот рублей. Да и товара только малая толика пострадала. Остальной на складе лежит. Мы его утром обсчитаем и со склада торговлю начнём. Как-нибудь выкрутимся. Думаю, что и в райцентр сообщать не стоит.
– Это, конечно, меняет дело, – с облегчением произнёс Цимбаларь. – Но только шила в мешке всё равно не утаишь. Тем более что по всем приметам это поджог. То есть уголовное преступление.
– Конечно, поджог! – с горячностью подтвердил Борька. – Меня, наверное, пасли всё время, как сазана. А когда на пять минут отлучился, сделали чёрное дело. Гляжу, окно разбито, на полу бутыль из-под керосина валяется, а полки уже занялись синим пламенем.
– С чего ты взял, что эта бутыль была именно из-под керосина? – поинтересовался Цимбаларь.
– Да разве я не знаю, как керосин горит! Да и воняло из окошка соответствующим образом.
– Чужих следов не заметил?
– Какие там следы! Давеча весь снег самолично вычистил.
– Мне к фельдшеру надо сходить, – сказал Цимбаларь. – Давайте по пути завернём к пожарищу.
Оставшиеся от магазина угли хоть и подёрнулись сизым налётом, но на них ещё вполне можно было жарить шашлыки. Пять или шесть человек, принадлежащих к низшим слоям здешнего общества, баграми разгребали головешки, тщась найти хоть что-нибудь ценное.
– Кто же тебя мог пасти? – Цимбаларь оглянулся по сторонам. – Вон церковь на горке, вон клуб, вон изба старосты, вон изба Страшкова... Тут и спрятаться-то негде.
– Да-а-а, – недоумённо протянул Борька. – Научная загадка.
– Вы только на Вальку, не подумайте, – заторопился Ложкин. – Она в это время со всем нашенским семейством у отца Никиты в гостях была. Мы в картишки перебрасывались, а про пожар от посыльного узнали. Батюшка потом на звонницу лазил, чтобы в набат ударить. Так ему положено по плану действий пожарной дружины.
– А я, между прочим, первое подозрение на Вальку имел, – признался Борька. – Кроме неё, думаю, больше некому. Тем более что ваши окошки прямо на магазин выходят.
– Не трепись, – Ложкин был крут со всеми, кто хоть как-то от него зависел. – Ступай лучше склад сторожить. Если и он, не дай бог, сгорит, не сносить тебе головы.
– Считайте, что я уже там, – Борька затопал ногами, изображая быстрый бег. – Буду ваш склад как своё причинное место беречь. И даже к шкалику больше не притронусь.
Когда они остались вдвоём, Ложкин со слезой в голосе произнёс:
– Вот вы здесь без году неделя, а нервы из-за Вальки уже истрепали. Каково тогда мне с ней семь лет тетёшкаться? Отродясь такой скандальной бабёнки не встречал. И что только мой Гришка в ней нашёл... Они ведь даже нерасписанные. В грехе живут.
– Что-то я вашего сына здесь ни разу не видел. – заметил Цимбаларь.
– Он сварщиком в райцентре устроился, – пояснил Ложкин. – Должность завидная. В Чарусе таких денег ни в жисть не заработаешь. А для Вальки там места нет. Разве что сезонницей. Вот и живут раздельно... Но, если честно, достала она его. Кровь так и сосёт.
– Взяли бы да разошлись, – пожал плечами Цимбаларь. – Тем более что штампа в паспорте нет.
– И я то же самое говорю, – закивал головой Ложкин. – Только застращала она Гришку. Дескать, если бросишь меня, я ребёнка удушу, а сама повешусь.
– Так у них и дети есть?
– Девочка. Пять с половиной годиков, – голос Ложкина сразу потеплел. – С ней по большей части моя старуха сидит, а сегодня вечером на квартирантку оставили.
– А квартирантка ваша, значит, на пожар не ходила? – только сейчас Цимбаларь вспомнил о столичной фольклористке.
– Куда же от ребёнка отойдёшь... Она у нас балованная.
– Ну и как вам эта... Изольда Марковна показалась?
– Умственная женщина, – с уважением произнёс Ложкин. – А уж образованная, не нам чета! Мясо только вилкой кушает. Цельный день с нашими бабами компанию водит. Песни, сказки... На магнитный прибор ихние тары-бары записывает. Спать ложится поздно, а перед сном горячительное употребляет.
– Вы-то откуда знаете? – осведомлённость местных жителей просто поражала Цимбаларя.
– Так она пустую бутылку под печку потом суёт. Думает, что мы не углядим. Но старуха моя ушлая. Бутылочки эти достаёт и в сервант прячет. Очень уж они затейливые.
– Хочу вас ещё кое о чём спросить, – Цимбаларь почему-то понизил голос. – Вам во время пожара какие-нибудь видения были?
– Видения, говорите... Помутилось в голове от страха, вот и все видения, – Ложкин, досель велеречивый, как лошадиный барышник, сразу приумолк и засобирался домой. – Дьявол с людьми горазд играть, когда у тех сердце не на месте...
Медицинские мероприятия, вызванные чрезвычайными обстоятельствами, уже заканчивались. Кондаков обрабатывал ихтиоловой мазью ожоги последнего пациента. Действовал он хотя и вдохновенно, но так неловко, что подобное издевательство над собой мог вынести лишь человек, никогда прежде не сталкивавшийся с врачами.
Когда все посторонние, получив вместо болеутоляющего по стопке спирта, покинули больничку, Людочка, критически наблюдавшая за действиями липового эскулапа, поинтересовалась:
– А вы хоть руки-то мыли сегодня? По-моему, они у вас до сих пор сажей перепачканы.
– В экстремальных ситуациях такими условностями можно и пренебречь, – парировал Кондаков, успевший уверовать в свои медицинские способности.
– Это, Пётр Фомич, не условность, а суровая необходимость, прошедшая проверку временем. Основы врачебной гигиены заложил ещё великий Гиппократ.
– Твой Гиппократ был первобытным невежей. Нам он, во всяком случае, не указ. Что для грека смерть, для русского одно удовольствие. Греки вино только в разбавленном виде употребляли, а я, заметь, каждого пациента в целях дезинфекции чистым спиртом угощаю. Вкупе с сорокаградусным морозом это убивает всех болезнетворных бактерий... И вообще, ты лучше своих балбесов в школе учи, а моих дел не касайся. Я боевым товарищам раны ещё тогда бинтовал, когда ты куклам бантики завязывала... Лучше говорите, с чем пришли? С ангиной аль чесоткой?
– Нам бы кое-что обсудить, – неопределённым тоном произнёс Цимбаларь.
– Насчёт пожара?
– Нет, насчёт другого.
– Ах вот ты о чём, – Кондаков понимающе кивнул. – Какое-то помутнение на меня нашло. Спорить не буду.
– И что ты видел?
– Вопрос, как говорится, интересный... Прежде мне свой собственный бред пересказывать не доводилось, но попробую. Хотя и не знаю, что из этого получится... Видел я какую-то пустыню. Помню, что вокруг не было ни травинки, один песок да камни. Потом появились башибузуки с оружием. И пошло-поехало. Стрельба, дым, кровь... Так во сне бывает, когда на ночь по телику боевиков насмотришься да ещё лишнего переешь.
– За четверть века ты прошёл почти все горячие точки, – сказал Цимбаларь. – Что конкретно напоминает тебе эта сцена? Афганистан? Чечню? Боснию? Ирак?
– Больше всего Афган... Но и в Ливане похожие дела одно время творились.
– В Ливане нет гор, – возразил Цимбаларь.
– А разве в этом... как бы лучше сказать... разве в этом видении горы были?
– И я никаких гор не видела, – подтвердила Людочка. – Пустыню помню, реку помню, мост помню... Хотя нет, моста там не было.
– Моста там действительно не было, – кивнул Цимбаларь. – А вот насчёт гор даю полную гарантию. Они на горизонте виднелись.
– Ну да бог с ними! – махнул рукой Кондаков. – Не вижу особой разницы между бредом без гор и бредом с горами. Давайте по существу.
Цимбаларь попытался восстановить в памяти картину, недавно привидевшуюся ему возле горящего магазина, и даже ужаснулся, насколько она получилась неясной, обрывочной, смазанной.
– Вот чёрт! – с досадой произнёс он. – Такие вещи выветриваются из головы быстрее, чем таблица логарифмов. Надо быстренько вспомнить основные моменты, пока они не забылись окончательно... Помогайте мне! Началось всё с того, что я словно бы летел куда-то, хотя это был уже и не совсем я.
– Верно, – согласилась Людочка. – Странное чувство утраты личности испытала и я.
– Потом я заметил до зубов вооружённых людей, скорее всего исламистов радикального толка. Спустившись в долину, они напали на автоколонну, сопровождаемую танками. Но вот национальной принадлежности тех, кто двигался в колонне, я не разобрал. Это могли быть и наши, и американцы, и даже израильтяне. На тот момент многие самые элементарные понятия как бы выветрились из моей памяти... Завязался бой, успех в котором явно клонился на сторону исламистов. Колонну спасли внезапно появившиеся боевые вертолёты.
– Тогда это были американцы, – авторитетным тоном заявил Кондаков. – Наши вертолёты хрен куда успеют.
– Вертолёты я тоже помню, – сказала Людочка. – Один из них как бы прошёл сквозь меня.
– Вот и получается, что у нас троих были одинаковые галлюцинации, – Цимбаларь обвёл друзей многозначительным взглядом. – Надо думать, то же самое видели все, кто сбежался на пожар.
– Но говорят они об этом крайне неохотно, – заметил Кондаков. – Пробовал я тут некоторых на откровенность вызвать – бесполезно. Буркнут что-нибудь неопределённое – и точка.
– Возможно, для местных жителей в этом нет ничего из ряда вон выходящего, – сказала Людочка. – Представьте себе колумбийскую деревню, всё население которой занимается выращиванием коки и где её употребление давно вошло в обиход. Крестьяне постоянно живут в лёгком наркотическом бреду воспринимают его как нечто вполне естественное и при встрече с чужеземцами своими глюками, конечно же, хвалиться не будут.