Брайко Петр. Партизанский комиссар

   Ровно в полдень весь отряд выстроился возле штаба, люди были как-то по-особому подтянуты и торжественно строги. Вычищенное оружие блестело. Сверкал солнечными блестками свежий молодой снежок на крыше лесничества, на ветках елей и сосен.
   - Смирно! - скомандовал начальник штаба Базыма. - Равнение на знамя!..
   И перед фронтом вооруженных, замерших в торжественной неподвижности ковпаковцев, одетых в разномастные трофейные шинели и гражданские ватники-спецовки, пронесли Боевое Знамя, ярко расшитое руками медсестер.
   Подводя итог всей боевой деятельности отряда, Ковпак первым прочитал текст присяги. Потом выступил с пламенной речью Руднев, и когда он целовал знамя, в глазах у некоторых бойцов сверкнули слезы.
   Потом присягали по старшинству все командиры, все бойцы...
   Жители лесного поселка и особенно окруженцы, дожидавшиеся здесь, в глуши, своего часа, чтобы стать в строй, тоже приблизились к алому полотнищу, которое, казалось, само притягивало их, как магнит.
   - И мы пойдем с вами!.. - раздались голоса окруженцев.
   - И мы!.. - послышалось еще где-то в толпе.
   ...А вечером того же дня в ковпаковском штабе состоялось первое собрание, на котором как бы "узаконили", то есть оформили протоколом существующую уже три месяца боевую партийную организацию. Секретарем партийного бюро Путивльского объединенного отряда избрали Якова Григорьевича Панина.
   Кое-кто сначала не понимал, зачем комиссар предложил избрать партбюро. Личный авторитет Руднева был так велик, что многие партизаны удивлялись этому предложению.
   - Зачем же дублировать?.. У нас же есть комиссар! Разве его работа не самая партийная?
   Но Руднев, услыхав эти разговоры, сказал строго:
   - Комиссар - тоже рядовой коммунист! Он должен отчитываться перед бюро и коммунистами отряда, перед всем нашим боевым коллективом... - И заложив руки за ремень, продолжал: - Вы знаете, товарищи, что всегда, как только над нашим отрядом собирались особенно мрачные тучи, в час величайшей опасности мы с Сидором Артемовичем звали на помощь коммунистов! Наша партийная организация просто не была оформлена, потому что мы ждали указаний Путивльского подпольного райкома партии. Теперь стало ясно: мы связи с райкомом не установили и, надо действовать по своему усмотрению. А четыре десятка коммунистов и два десятка комсомольцев нашего отряда - это, товарищи, большая сила!
   Политическая работа Руднева сочеталась с тщательным изучением реальной обстановки. Но в тех условиях изучение обстановки было возможно, прежде всего, благодаря всесторонней разведке.
   Разведкой занимались почти все. И не удивительно, что те, кого посылали в соседние села за продуктами, всегда приносили ценные для командования сведения.
   Даже два члена партбюро - седобородый Коренев и такой же солидный Юхновец - ушли под видом этаких мирных дедов в глубь Брянского лесного края.
   Ожидая, пока они вернутся, Руднев однажды сказал Ковпаку:
   - Здесь, в Хинельских лесах, много людей, желающих бороться с фашистами. И оккупанты, понимая это, нарочно разместили свои гарнизоны на самых опушках, чтобы блокировать лесной массив. Кстати, эти гарнизоны можно легко уничтожить. Но местные партизаны никак не решатся на это. Мне кажется, надо помочь здешним товарищам.
   С этой целью штаб разработал план нескольких партизанских операций по очищению от гитлеровцев Севского района Брянской области.
   Сразу же, как только оперативные группы путивлян разгромили гарнизоны в Лемешевке, Слепухине, Витиче, Высоком Сельце и Рыбнице, да еще отдали населению награбленное оккупантами добро, в штаб Ковпака прибыла делегация эсманских партизан. Это были сам командир эсманцев - бравый Онисименко со своим комиссаром Лукашовым, председатель райисполкома Копа и бывший прокурор района Куманек. Они сообщили, что Эсманский отряд насчитывает пока лишь 24 человека и самостоятельных боевых операций не проводил. О совместных действиях с ковпаковцами эсманцы договорились быстро и очень охотно.
   Затем к комиссару Рудневу пришел "посол" из уже знакомого ковпаковцам отряда Хохлова - учитель Иванов.
   - Я имею радиоприемник, - сообщил он.
   - У вас есть рация?! - чуть не подскочил комиссар, жаждавший скорей связаться с Большой землей.
   Но оказалось, что был всего-навсего старенький приемник, напомнивший сейчас всем о счастливом мирном времени.
   - Что ж!.. на безрыбье и рак - рыба, - пошутил, стараясь скрыть свое разочарование, Семен Васильевич. - Главное - мы будем иметь хотя бы возможность слышать голос Большой земли. Надеюсь, вы передадите этот приемник нам, товарищ Иванов? Мы могли бы записывать сводки Совинформбюро и распространять их среди населения.
   Однако Иванов не захотел расставаться со своим радиоприемником, рассудив, вероятно, так: ковпаковцы могут снова уйти к себе на Сумщину, а приемник еще послужит партизанам здесь, в Хинельских лесах.
   Приемники тогда на оккупированной территории были большой редкостью, потому что гитлеровцы конфисковали их, грозя населению смертью в случае невыполнения их приказа.
   Руднев все же договорился с Ивановым, что тот будет ежедневно оставлять переписанную от руки радиосводку в условном месте.
   И в тот же день, через несколько часов посланный комиссаром боец нашел в дупле приметного дерева сложенный вчетверо, густо исписанный листок из школьной тетради.
   Боец примчался в штаб с этой сводкой и передал ее из рук в руки Семену Васильевичу, как величайшую драгоценность. Их со всех сторон окружили возбужденные партизаны. "Три деда" (как называли Ковпака, Базыму и Коренева острые на язык хлопцы) одновременно вооружились очками: каждому хотелось самому вчитаться в текст долгожданной сводки Совинформбюро.
   - Как тонка та незримая ниточка, которая связывает нас сейчас с Большой землей! - воскликнул Руднев, передавая листок Ковпаку. - Но все-таки она существует - эта связь, несмотря на все военные препятствия. Вот наглядное свидетельство тому... Теперь мы точно знаем: фашисты под Москвой разгромлены! Наша армия перешла в контрнаступление! Ура, товарищи!
   Через пять или десять минут, по просьбе Руднева, все, кто находился сейчас в штабе, уже переписывали текст радиосводки. Шуршали карандаши по старой иссохшей оберточной бумаге. Жирным шрифтом выводились дорогие всем слова: "Москва" и "победа"...
   За порогом избы, хотя уже вечерело, терпеливо ждали новостей добровольцы-почтальоны из числа бывших рабочих лесного хозяйства.
   - Товарищи! - выйдя к ним без шинели, сказал Руднев. - Вот вам слова настоящей правды. Порадуйте ваших земляков. А заодно помогите и нам. Нашему партизанскому командованию стало известно, что в районе Хинельских лесов, а точнее, возле Ямполя, Севска и Эсмани советские танковые части при поддержке кавалерии вели тяжелые оборонительные бои. Когда наши регулярные части отошли, колхозники собрали много военного имущества: оружия, обмундирования. Все это необходимо нам, партизанам.
   Через три-четыре дня после этого обращения Руднева, да еще после похода агитколлектива в близлежащие села, колхозники посвозили к партизанскому штабу столько обмундирования, седел, патронов и всякого солдатского имущества, что этого с лихвой хватило на весь отряд.
   Между тем из Брянских лесов возвратились Дед Мороз и Георгий Андреевич Юхновец. Они полностью подтвердили данные агентурной разведки ковпаковского командования.
   - Да, действительно, дорогие товарищи, на Брянщине уже действуют несколько местных партизанских отрядов!.. - гулко окая, рассказывал Коренев. - Брасовский отряд, Трубчевский, Суземский... А кроме того в Брянских лесах сидят со своими отрядами и наши старые знакомые, харьковчане: Воронцов и Погорелов, которые месяц назад ушли от нас из Спадщанского леса.
   - Да ну?! - воскликнул Руднев, шутливо топорща усы. - Значит, нашли себе более спокойное местечко?..
   Разведчики рассмеялись.
   ...В двадцатых числах декабря в Хинельских лесах, несмотря на трескучий мороз и метель, началось небывалое оживление. Добровольцы приходили к Ковпаку и Рудневу со всех сторон. Многие из них, будто пропуск, приносили зачитанные до дыр листочки с текстами очередных сводок Совинформбюро, которые теперь регулярно с легкой руки комиссара переписывались самыми грамотными партизанами.
   Оперативные группы, пополнившись людьми, так разрослись, что их теперь смело можно было называть ротами. Даже расквартировывать их здесь, в маленьком лесном поселке, было теперь негде.
   Чтобы не морозить людей, ковпаковское командование решило передислоцироваться в ближайшие села, примыкавшие к лесу: Сички, Водянка и Пограничное. Сам штаб переместился теперь в Ломленку.
   Численный рост объединенного Путивльского отряда и его организованность привлекали к нему все новых и новых людей.
   А после того как ковпаковцы совместно с Эсманским отрядом, ночью 25 декабря, когда немцы праздновали рождество, разгромили комендатуру и полицию в районном центре Эсмани, уничтожили узел связи, а заодно увели лошадей, которые так нужны были для партизанских пулеметных тачанок, местные отряды заявили о своем желании объединиться с ковпаковцами.
   - Что ты на это скажешь? - спросил Руднев у Ковпака на следующий день.
   - А шо? - ответил Ковпак вопросом на вопрос. - Мы с тобой объединились?.. И конотопцев приняли. И шалыгинцев с глуховчанами думаем принять...
   - Правильно! Этим самым мы создадим в зоне Путивля, Глухова, Кролевца мощный партизанский очаг. А здесь, я считаю, нам нельзя принимать хинельских партизан под свое командование и уводить их с собой, - возразил комиссар. - Здешние обширные леса являются прекрасной базой для развертывания нового очага борьбы в этой зоне вражеского тыла. И в интересах нашей общей победы над врагом мы обязаны помочь местным отрядам советом, оружием и боеприпасами. Но эти отряды должны, в случае нашего ухода из Хинельских лесов, оставаться и действовать здесь!
   - Нэхай будэ гречка, - согласился Ковпак; то была его любимая поговорка. - Группы местных партизан уже побывали в боях вместе з нами, трошки познакомылысь з нашей тактикой. А на войне люди соображают быстро!.. От ци группы и стануть боевым ядром будущих отрядов и соединений.
   Руднев с Ковпаком поступили мудро, по-государственному. После ухода ковпаковцев из Хинельского леса там стал активно действовать Севский отряд под командованием Хохлова, сразу полюбившегося Ковпаку и Рудневу; в поселке лесокомбината, где прежде ютились, дожидаясь своей судьбы, окруженцы, возник новый отряд капитана Гудзенко. В селе Родионовка - отряд Гнибеды. Так здесь вскоре возник целый партизанский край.
   28 декабря Совинформбюро принесло партизанам радостную весть: фашистские захватчики разгромлены под Москвой и под натиском наших войск отходят на запад. С каждым днем росло число освобожденных от врага населенных пунктов на этом направлении.
   - Надо и нам нанести чувствительный удар по врагу в его тылах, сказал на совещании комиссар. - Кстати, оккупанты объявили по всей Сумщине, что наш отряд уничтожен. Что ж, прекрасно! Мы внезапно вернемся в свой район и на деле покажем нашему народу лживость фашистской пропаганды.
   - Согласен, - ответил Ковпак. - Этим мы, як эхо, ответим на успех своей родной армии. И напомним, шо пощады оккупантам нэ будэ и шо гибель их на нашей советской земле - это только вопрос времени!..
   - В таком случае я хочу остановиться сейчас на том, что для нас, партизан, является первоосновой боевой деятельности. - Комиссар встал, привычным жестом поправил гимнастерку. - Это - железная дисциплина. Дисциплина везде и всегда! Дисциплина на маршах. Дисциплина в будущих боях. И такая же высокая революционная дисциплина в отношениях с нашими советскими людьми в тех населенных пунктах, через которые мы будем проходить или в которых будем отдыхать. Я понимаю, бойцы наши испытывают недостаток во многом, мы пережили много лишений. Но мы - плоть от плоти народной, защитники народные. Поэтому корректность и чуткость в отношениях с местным населением - железный закон для партизан. Впредь квартиры будут заниматься только специальными квартирьерами. А стихийная конфискация продовольствия и самовольная замена коней будут рассматриваться командованием, как мародерство. Предупредите весь личный состав, что за такие вещи мы будем наказывать по строжайшим законам военного времени!..
   Через день, почти в канун нового 1942 года, Путивльский отряд, тепло распрощавшись с местными хинельскими партизанами и с населением, собрался двинуться обратно на Сумщину, чтобы замкнуть кривую своего первого рейда.
   Первоначально Ковпак и Руднев намеревались вести партизан на Сумщину через Крупецкий район Курской области. Но узнав, что противник, видимо, разгадав маршрут партизан, начал сосредотачивать свои войска в райцентре Крупец и выставил крупные заслоны на пути ковпаковцев (в Бегоще, Обесте и Студенке), ковпаковское командование само решило нанести упреждающий удар по фашистскому гарнизону в селе Бегоща.
   Удар партизан по Бегоще оказался настолько внезапным, что гарнизон, сидевший там, в панике бросился в райцентр - Крупец, пустив слух, что партизаны якобы двигаются на город. Перепуганное фашистское командование начало срочно снимать свои заслоны и стягивать их в Крупец. А ковпаковцы, воспользовавшись этим переполохом, в следующую ночь двинулись по другому маршруту в Путивльский район, через Свису и Ямполь, громя вражеские гарнизоны.
   И вот ковпаковцы снова на путивльской земле. Остановились после ночного марша в селе Кагань, в пятнадцати километрах севернее Спадщанского леса.
   Жители встретили партизан как родных: старались накормить каждого посытнее да устроить поудобней на отдых в жарко натопленной хате, на лежанке, а то и на пуховой перине.
   Под вечер в Кагань приехали из Марицкого леса старые знакомые: командир Шалыгинского отряда Саганюк и комиссар Матющенко.
   Ковпак и Руднев встретили обоих дружескими объятиями. А комендант ковпаковского штаба Тихон Курочкин, как хорошая хозяйка дома при виде желанных гостей, тут же откуда-то притащил разные угощения.
   Саганюк и Матющенко без утайки рассказали о мытарствах своего отряда, оставшегося здесь, в Марицком лесу, после ухода ковпаковцев. Затем заявили прямо: давайте объединяться.
   Договорившись о главном, гости уехали в свое урочище Марицу "закруглять дела".
   Спустя дней десять почти такой же разговор был у Ковпака и Руднева с командиром Глуховского отряда Кульбакой.
   А 1 февраля 1942 года произошло то знаменательное событие, с которого, собственно, и начинается общая боевая история соединения партизанских отрядов Сумской области. В хуторе Новоселица, где собрались все четыре отряда: объединенный Путивльский, Конотопский, Глуховский и Шалыгинский, состоялся памятный каждому партизану митинг.
   На крыльцо дома, где находился партизанский штаб, вышли Ковпак и Руднев. Глядя на отряды, выстроившиеся в торжественном молчании на площади, Руднев с радостным волнением сказал:
   - Разрешите, товарищи, открыть торжественный митинг, посвященный объединению наших партизанских отрядов. Отныне мы все - соединение сумских партизан, мощная сила, подчиняющаяся подпольному обкому!.. И сила наша будет расти с каждым днем!
   Потом, когда Руднев закончил свое выступление, слово взял Ковпак. Он обращался не только к бойцам, но и ко всем жителям хутора, сбежавшимся на площадь. Свою речь Ковпак заключил словами:
   - Товарищи! Не жалейте сил, а если потребуется, то и жизни, во имя победы над ненавистными фашистскими захватчиками!..
   Кончился митинг "Интернационалом". Пели все - и ветераны партии, взявшие на себя труднейшее дело организации партизанской борьбы, и юные бойцы, и даже местная ребятня, облепившая изгороди.
   Вечером после этого торжества в штабе собрались командиры и комиссары всех четырех отрядов. Делились пережитым, рассказывали о боях...
   - Теперь вместе нам всем будет легче, да и веселее, братцы!.. подвел итог Руднев. - Но особенно сейчас меня радует то, что шалыгинцы принесли с собой радиоприемник. Это - связь с Москвой, товарищи! Пусть эта связь пока еще односторонняя, пусть мы пока еще не можем доложить о своих делах советскому командованию и нашей партии и получить конкретные указания, но мы теперь будем систематически слушать голос нашей столицы!
   У Руднева даже блеснули слезы, да и у многих других - тоже, так дорого было слово Москвы для каждого человека здесь, в глубоком тылу врага...
   3 февраля, когда конная разведка партизан заняла село Уздица, а группа Бабинца очистила от гитлеровских прислужников село Яцыно, в штаб к Ковпаку и Рудневу пришли двадцать два окруженца во главе с лейтенантом Василием Войцеховичем. Об этой группе командование знало благодаря подпольщикам.
   - Надо использовать эту группу окруженцев! - сказал сразу комиссар.
   - Особенно - командиров! - подчеркнул Базыма. - Нам в штабе очень нужны грамотные люди, имеющие военное образование... - И лейтенант Войцехович, который хорошо знал топографию и тактику, вскоре стал помощником начальника штаба соединения по оперативной части.
   На следующий день Николай Курс с группой ковпаковцев разгромили гарнизон на станции Баничи. Партизаны без шума сняли часовых, потом незаметно подошли к караульному помещению и забросали окна гранатами. Уничтожено было оборудование железнодорожной станции, военная комендатура, продовольственные склады. Оттуда же из Баничей, Николай Курс привез пленного - старшего полицая.
   "Язык", взятый в Баничах, оказался очень разговорчивым, как только речь зашла о его собственной шкуре, хотя во время боя этот предатель отстреливался яростно.
   И вот теперь, зная, что будет расстрелян, он ползает на коленях, размазывает грязным кулаком слезы по своей откормленной физиономии, лоснящейся от дармового самогона и сала. Предлагает партизанам любые услуги:
   - Я все знаю... Помилуйте, я буду служить вам!
   И поспешно рассказывает про гарнизоны в Глуховском, Путивльском и Шалыгинском районах. Но видя, с каким откровенным презрением смотрит на него красивый черноусый человек, одетый в советскую военную форму, предатель быстро подползает к нему:
   - Что хотите приказывайте! Только не убивайте! Все расскажу!..
   Но Руднев никогда не верил таким.
   - Значит, теперь вы хотите купить себе жизнь ценой измены своим новым хозяевам? - Прямо, не скрывая брезгливости, спросил он у обер-полицая и отступил в сторону, словно увидел гадюку у своих ног. - Уберите от меня этого мерзавца!.. - приказал он.
   Дежурный по гарнизону рослый плечистый Иван Манжос, бывший еще в сентябре сорок первого года одним из первых подрывников в отряде шалыгинцев, подошел к полицаю, поднял на ноги:
   - Пошли, иуда!..
   - Только не расстреливайте меня! - уходя, плакал обер-полицай, видимо, забыв, как сам расстреливал невинных людей: - У человека только одна жизнь! Я вам все, все расскажу!.. Из Глухова через Баничи - на Путивль прошел обоз с боеприпасами... Шестьдесят подвод с боеприпасами! Вы их найдете!.. Они тут, близко, возле Стрельников где-то!..
   - Все? - коротко спросил его Манжос, перехватив взгляд Руднева. Тогда пошли!..
   Когда предателя наконец увели, Ковпак коротко скомандовал Войцеховичу, помощнику начштаба по оперативной части:
   - Трэба перехватыть обоз! Беры группу Кириленко и беги!..
   Но тут во дворе вдруг послышались выстрелы.
   Оказывается, обер-полицай нарочно упал и, когда конвоир, Василий Строган, нагнулся, чтобы посмотреть, что случилось, предатель пырнул Строгана в горло ножом, который был у него спрятан за голенищем.
   Истекающий кровью Строган успел нажать на спусковой крючок автомата. Но автомат, как нарочно, дал осечку. Уже умирая, партизан все же достал пистолет и выстрелил, но не попал: руки не слушались...
   Манжос и Курочкин, услыхав шум, тотчас выскочили из хаты, где они дежурили, и, к счастью, успели схватить негодяя.
   После трагического происшествия со Строганом Руднев сказал:
   - Вот урок всем нам на будущее! Чтоб никто не забывал о бдительности...
   После этого случая не только пленных, но и всех добровольцев, просившихся в отряд, ковпаковское командование стало проверять более тщательно.
   КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ
   Насколько тщательно приходилось проверять новичков и как все это было непросто в условиях вражеского тыла, автор решил показать на собственном примере. Для этого мне придется продолжать свое повествование от первого лица. К тому же, думается, уже пора объяснить: как и откуда пришел к ковпаковцам сам автор.
   Попал я к Ковпаку спустя три дня после гибели Строгана. К тому же мой приход в отряд был не совсем обычен...
   В те февральские дни я упорно разыскивал партизан, которые по слухам находились где-то в Глуховском районе. Морозы тогда доходили до тридцати градусов, а ночью - и того больше. В такую холодину в лесу под деревом или в поле в стоге соломы долго не усидишь, да еще в одиночку. Приходилось ночевать в селах. Вполне понятно, выбирал я только такие населенные пункты, где не было ни немцев, ни полиции. Ориентироваться мне помогали местные жители. Они сами охотно предупреждали нашего брата, окруженца, в какие села лучше не заходить.
   7 февраля под вечер добрался я до Холопкова. Опасаться там вроде было некого. Однако, будучи научен горьким опытом, я решил на всякий случай проверить свои "разведданные" еще раз. Подойдя к крайней, совсем ветхой хатенке, стоявшей почти у самой опушки леса, постучал в дверь. В сенцах тотчас послышался слабый щелчок щеколды на внутренней двери, потом приближающиеся шаги человека и стук засова. На пороге появилась женщина. Я поздоровался и спросил:
   - Немцы или полицаи у вас есть?
   - Нет, - ответила она, не задумываясь. - Полиция розбиглась! А нимци и носа нэ показывають: боятся партызан!..
   Я обрадовался.
   - Это хорошо!.. А вы разрешите мне у вас переночевать?
   - Ночуй. - И вздохнув, женщина добавила певучим голосом с мягким украинским акцентом: - Може, и мой где-то вот так блукае. А може... - Она поднесла к глазам край своего клетчатого платка с длинной черной бахромой. - Только не обижайся, хлопец, спать придется тебе на полу. Проходи, садись. Я сейчас принесу постель.
   Через минуту-две она вернулась в хату с большой вязкой соломы. Сбросив свою ношу на земляной пол, зажгла "каганэць" - маленькую керосиновую коптилку.
   Жила хозяйка, судя по всему, одна.
   - Кушать хочешь? - спросила она, снимая платок со своих черных, туго закрученных венком, кос.
   - Не откажусь. Сегодня еще не ел, - признался я откровенно.
   За время скитаний по оккупированной гитлеровцами земле я вынужден был, подавляя чувство стыда, просить кусок хлеба у незнакомых людей. Но люди эти - солдатские жены и матери - охотно делились с такими, как я, тем немногим, что имели.
   За ужином хозяйка украдкой, изучающе посматривала на меня. Потом не удержалась и спросила:
   - А откуда же ты, парень?.. И куда идешь?
   Подобные вопросы мне задавали в каждой хате, где приходилось обедать, греться или ночевать. Не мог же я говорить открыто всем, что ищу партизан и тем более - что я кадровый командир-пограничник, решивший любыми средствами бороться в тылу врага. Пользуясь своим незавидным ростом и гладкой, почти девичьей кожей на лице, я сочинил легенду, которой не преминул воспользоваться и на этот раз:
   - Мне шестнадцать лет, сирота... Учился в техникуме. Немцы наш техникум закрыли, и вот иду теперь к дедушке...
   Выслушав меня, хозяйка (ей было лет тридцать пять) произнесла задумчиво, с какой-то щемящей материнской жалостью:
   - Сколько же вас таких бродит по свету?.. - Но заметив, что у меня от усталости уже слипаются глаза, воскликнула: - О, да ты совсем спишь!..
   Она поспешно встала из-за стола, одним движением разровняла лежавшую у стола вязку соломы и застелила ее домотканным рядном. Другое, более толстое рядно - из чистой овечьей шерсти - заботливо положила сверху, укрываться.
   - Ложись. Ты, видать, крепко намаялся.
   Сон сразил меня мгновенно.
   Проснулся я утром от стука. Едва открыв глаза, увидел на пороге в клубах морозного пара стройную розовощекую дивчину. Несмотря на крепкий мороз была она в легких хромовых сапожках, короткой юбке и в тоненькой полотняной кофте с крупными вышитыми розами на груди. Только поверх этой нарядной кофты был накинут большой, как одеяло, платок с длинной бахромой (тогда такие платки на Украине в селах носили все).
   Немного отдышавшись, гостья быстро-быстро и очень взволнованно залопотала на чистом украинском языке:
   - Титко Ганно!.. Титко Ганно!.. Я тильки що прийшла из Викторово. Там стильки понаихало войска, стильки войска!..
   - Нимцив? - перебила ее с испугом хозяйка, шевеля ухватом солому, жарко разгоревшуюся в печи.
   - Ни, на-ши! Нэ знаю: чи то партизаны, чи то десанты! - продолжала строчить красавица-соседка, будто боялась, что ей не дадут договорить. Воны проводылы митинг. Говорылы, шо скоро сюды прийдэ наша армия. Прызывалы, щоб вси помогалы бить фашистов!..
   После этих слов она юлой повернулась на одном каблуке и тут же растворилась в клубах белого морозного пара, ворвавшегося в открытую ею дверь.