Страница:
Рвота фонтаном, подумала Одра. Ее пронзил страх. Вот что с таким трудом пытается объяснить Мэгги. О, мой Бог. Менингит. Этого не может быть. Одра стояла неподвижно, зная, что ей необходимо взять себя в руки и сохранять ясную голову. Ради своего ребенка она не должна позволить эмоциям затуманить ее разум.
Подавив волнение, она повернулась к колыбели и стала вновь рассматривать Альфи. Он казался вялым и все так же горел.
– Поспеши к доктору, Мэгги, – распорядилась Одра. – Скажи ему, что Альфи заболел и что он должен прийти немедленно.
Мэгги бегом бросилась к шкафу за пальто.
– Как ты думаешь, что же все-таки случилось с нашим Альфи? – спросила она. – Это ведь не опасно, нет?
– Не могу ничего сказать наверняка, но рвота и высокая температура меня беспокоят.
– Я расскажу обо всем доктору, – сказала Мэгги, уже от входной двери. – И я буду бежать всю дорогу, буду бежать со всех ног.
Когда они остались вдвоем, Лоретт спросила:
– Одра, что бы это могло быть? Ты стала белой, как простыня. Так что же с Альфи? У тебя ведь должно быть какое-нибудь предположение.
– Не могу сказать с уверенностью, я действительно не знаю, – ответила Одра, пытаясь говорить ровным голосом и не смея произнести название ужасной болезни. Работая в инфекционной больнице, она видела, как от нее умерло двое детей, на их страдания невозможно было смотреть.
Лоретт встала.
– Ты ужасно выглядишь, я сейчас заварю нам чай. – Она поспешила к раковине набрать в чайник воды, стараясь хоть чем-то себя занять. Как ей хотелось, чтобы здесь был Майк. Его присутствие действовало успокаивающе, и Одра доверяла его суждениям.
Одра выпрямилась на плетеном стуле. Внезапно перед глазами, как наяву, возникла страница из медицинского справочника с описанием менингита. Она сидела, глядя в пространство, и ясно видела каждое слово на этой странице, будто кто-то держал перед ней книгу. «Менингит – острое воспаление оболочек головного или спинного мозга или обоих одновременно. Иногда в тяжелых случаях называется «пятнистой лихорадкой» из-за обширных высыпаний на коже. Симптомы: сильная головная боль, высокая температура, нередко – ригидность шейных и спинных мышц, подергивания или судороги. Характерна сильная рвота, известная как рвота фонтаном из-за внезапного выброса рвотных масс на некоторое расстояние; в тяжелых случаях – сильные высыпания на коже, бред, кома».
Одра снова бросилась к кроватке. Она осматривала Альфи, ища эти симптомы. Но ничего необычного она не увидела. Ребенок продолжал гореть, но не было никаких подергиваний или судорог, не было напряженности шейных мышц. И определенно не было сыпи на теле, когда она осматривала его несколько минут назад.
У нее вырвался вздох облегчения. Конечно, это не менингит, сказала она себе. Откуда бы ему взяться? Вероятно, у Альфи зимняя простуда или в худшем случае грипп. Но такая высокая температура, такая высокая?! – неотступно повторял тихий голос где-то в глубине ее мозга.
Альфи начал плакать, и Одра тут же выбросила эту мысль из головы. Наклонившись над кроваткой, она протянула к нему руки.
– Успокойся, дорогой, успокойся, моя малютка, – бормотала она, нежно прижимая его к груди. Она гладила его темную головку и маленькую спинку, нежно его баюкая. Альфи перестал плакать и прижался к ней. Она ходила взад и вперед, качая его и что-то нежно нашептывая. Сердце ее было полно такой любви к мальчику, что казалось, оно сейчас разорвется.
Продолжая ходить взад и вперед перед камином, пытаясь успокоить крошку сына, она начала молиться. «О, Боже, пожалуйста, не дай случиться ничему плохому с моим ребенком. Защити моего маленького Альфи, пожалуйста, сохрани его и сделай так, чтобы он поправился», – твердила она про себя, ожидая прихода врача и повторяя эти слова снова и снова.
21
22
23
24
Подавив волнение, она повернулась к колыбели и стала вновь рассматривать Альфи. Он казался вялым и все так же горел.
– Поспеши к доктору, Мэгги, – распорядилась Одра. – Скажи ему, что Альфи заболел и что он должен прийти немедленно.
Мэгги бегом бросилась к шкафу за пальто.
– Как ты думаешь, что же все-таки случилось с нашим Альфи? – спросила она. – Это ведь не опасно, нет?
– Не могу ничего сказать наверняка, но рвота и высокая температура меня беспокоят.
– Я расскажу обо всем доктору, – сказала Мэгги, уже от входной двери. – И я буду бежать всю дорогу, буду бежать со всех ног.
Когда они остались вдвоем, Лоретт спросила:
– Одра, что бы это могло быть? Ты стала белой, как простыня. Так что же с Альфи? У тебя ведь должно быть какое-нибудь предположение.
– Не могу сказать с уверенностью, я действительно не знаю, – ответила Одра, пытаясь говорить ровным голосом и не смея произнести название ужасной болезни. Работая в инфекционной больнице, она видела, как от нее умерло двое детей, на их страдания невозможно было смотреть.
Лоретт встала.
– Ты ужасно выглядишь, я сейчас заварю нам чай. – Она поспешила к раковине набрать в чайник воды, стараясь хоть чем-то себя занять. Как ей хотелось, чтобы здесь был Майк. Его присутствие действовало успокаивающе, и Одра доверяла его суждениям.
Одра выпрямилась на плетеном стуле. Внезапно перед глазами, как наяву, возникла страница из медицинского справочника с описанием менингита. Она сидела, глядя в пространство, и ясно видела каждое слово на этой странице, будто кто-то держал перед ней книгу. «Менингит – острое воспаление оболочек головного или спинного мозга или обоих одновременно. Иногда в тяжелых случаях называется «пятнистой лихорадкой» из-за обширных высыпаний на коже. Симптомы: сильная головная боль, высокая температура, нередко – ригидность шейных и спинных мышц, подергивания или судороги. Характерна сильная рвота, известная как рвота фонтаном из-за внезапного выброса рвотных масс на некоторое расстояние; в тяжелых случаях – сильные высыпания на коже, бред, кома».
Одра снова бросилась к кроватке. Она осматривала Альфи, ища эти симптомы. Но ничего необычного она не увидела. Ребенок продолжал гореть, но не было никаких подергиваний или судорог, не было напряженности шейных мышц. И определенно не было сыпи на теле, когда она осматривала его несколько минут назад.
У нее вырвался вздох облегчения. Конечно, это не менингит, сказала она себе. Откуда бы ему взяться? Вероятно, у Альфи зимняя простуда или в худшем случае грипп. Но такая высокая температура, такая высокая?! – неотступно повторял тихий голос где-то в глубине ее мозга.
Альфи начал плакать, и Одра тут же выбросила эту мысль из головы. Наклонившись над кроваткой, она протянула к нему руки.
– Успокойся, дорогой, успокойся, моя малютка, – бормотала она, нежно прижимая его к груди. Она гладила его темную головку и маленькую спинку, нежно его баюкая. Альфи перестал плакать и прижался к ней. Она ходила взад и вперед, качая его и что-то нежно нашептывая. Сердце ее было полно такой любви к мальчику, что казалось, оно сейчас разорвется.
Продолжая ходить взад и вперед перед камином, пытаясь успокоить крошку сына, она начала молиться. «О, Боже, пожалуйста, не дай случиться ничему плохому с моим ребенком. Защити моего маленького Альфи, пожалуйста, сохрани его и сделай так, чтобы он поправился», – твердила она про себя, ожидая прихода врача и повторяя эти слова снова и снова.
21
Альфи умер. Его смерть была такой неожиданной и быстрой, что все были ошеломлены и отказывались этому верить. Только что он был здоровым, крепким младенцем, смеющимся и что-то лопочущим в своей кроватке, – и вдруг его нет.
В тот роковой субботний вечер доктор Сталкли пришел в коттедж вслед за Винсентом и Майком, несколькими минутами ранее вернувшимися с футбольного матча.
Осмотрев Альфи, ни доктор, ни Майк не нашли у него менингита. Кроме характерной рвоты во второй половине дня, которая больше не повторялась, единственным симптомом оставалась высокая температура.
– Этого недостаточно для такого диагноза, – сказал доктор Сталкли. – Завтра утром я зайду снова, но все это время не спускай с него глаз, Одра. – Подняв свою докторскую сумку и направляясь к шкафу, чтобы взять пальто, он сделал рукой знак Мэгги. – Вот что, милочка, – сказал старый шотландец, – было бы хорошо, если бы ты вернулась ко мне в кабинет, я дам тебе лекарство для малыша.
Доктор и Майк надеялись на выздоровление Альфи, какой бы болезнь ни была, так что Одра и Винсент приободрились. Точно выполняя врачебные указания, они в течение всего уик-энда не спускали с Альфи глаз, ни на минуту не оставляли его одного.
Одра часто протирала сына губкой, чтобы охладить и освежить его; она давала ему жаропонижающее в предписанное доктором время и ухаживала за ним со всем искусством профессиональной медсестры. Она почти не смыкала глаз, но не думала об этом. Здоровье Альфи было единственным, что имело сейчас значение для нее и Винсента. К вечеру в воскресенье семейство Краудеров полагало, что самое плохое, чем грозила Альфи таинственная болезнь, позади. Глазки его больше лихорадочно не блестели, а пухленькие щечки не пылали болезненным румянцем.
Но утром в понедельник, незадолго до полудня, возник рецидив.
Самые худшие опасения Одры подтвердились.
У Альфи начались судороги, а на его молочной коже стали появляться крошечные пятнышки, напоминавшие яркие красные булавочные уколы. Пытаясь совладать с охватившим ее ужасом, Одра завернула малыша в несколько шерстяных шалей и бросилась с ним бегом в кабинет доктора.
Бросив на Альфи быстрый взгляд, доктор Сталкли покачал головой. После короткого осмотра он отправил Одру в больницу св. Марии, находившуюся неподалеку. Он пообещал навестить ребенка сразу после утреннего приема пациентов во время ежедневного обхода больных.
В ожидании, пока Альфи примут в детское отделение, Одра качала его на руках и что-то нежно ему ворковала, сдерживая слезы. Расставание с ним было для нее невыносимым. Ведь она так страстно желала быть медицинской сестрой именно в этой больнице – тогда бы она смогла сама ухаживать за своим любимым сыночком.
Четыре дня спустя Альфи вернулся домой в маленьком сосновом гробу.
Придавленный горем, Винсент, еле волоча ноги, подошел к каждому окну в коттедже и плотно задернул шторы, чтобы до похорон свет не проникал в дом – таков был обычай у них на Севере.
А потом он отправился утешать свою жену. Но Одра была безутешна.
– Почему я не смогла вылечить его? – все спрашивала она Винсента, стоя у открытого гроба, ослепленная жгучими слезами. – Ведь сестра Леннокс говорила, что я прекрасная медсестра, – рыдая, твердила она. – Так почему же я не смогла вылечить его?
– Одра, Одра, любимая, никто не смог бы помочь нашему бедному маленькому Альфи. Ты в этом не виновата; никто не виноват. Менингит у маленьких детей обычно с фатальным исходом. Так сказал мне Майк, – тихо проговорил Винсент. – И ты сама это знаешь, любовь моя.
– Я должна была оставить его дома и сама ухаживать за ним, а не отдавать незнакомым людям, – не унималась Одра, цепляясь за руку Винсента и глядя на него безумными глазами. – Если бы я не отдала Альфи в больницу, он был бы жив. Был бы жив, я знаю!
– Нет, любимая, это неправда, – мягко сказал Винсент, прижимая ее к себе и убирая волосы с ее измученного лица. – В больнице святой Марии сделали все, что могли. Они изо всех сил боролись за жизнь Альфи. Значит, не суждено было ему жить, Одра, любимая.
Винсент вывел жену из гостиной, где стоял гроб. Он не разжимал объятий, пытаясь облегчить ее страдания. Рубашка его стала мокрой от ее слез.
Элиза и Альфред пришли посмотреть на мертвого внука, разделить горе сына и невестки и чем возможно помочь.
Альфред, в прошлом старший сержант шотландского полка морской пехоты, стойкий и мужественный человек, был сломлен горем и, не таясь, рыдал над гробом. Его глубоко потряс вид Альфи, тезки. В восковой неподвижности смерти красота ребенка была еще более поразительной и совершенной. Казалось, что Альфи просто спит. Когда же Альфред наклонился и поцеловал его щечку, исходивший от нее холод поразил его в самое сердце – будто ударили в грудь ножом. Он ухватился за руку Элизы. Она пыталась утешить его, хотя горе захлестнуло и ее.
Когда некоторое время спустя они присоединились в кухне-столовой к Винсенту и Одре, Альфред огляделся, словно в тумане, и спросил дрожащим голосом:
– Почему? Почему у нашего маленького Альфи отнята жизнь? Он был всего лишь дитя и приносил всем одну только чистую радость… Скажите мне, почему его отняли у нас так жестоко?
Но ответа для Альфреда ни у кого не было.
В тот роковой субботний вечер доктор Сталкли пришел в коттедж вслед за Винсентом и Майком, несколькими минутами ранее вернувшимися с футбольного матча.
Осмотрев Альфи, ни доктор, ни Майк не нашли у него менингита. Кроме характерной рвоты во второй половине дня, которая больше не повторялась, единственным симптомом оставалась высокая температура.
– Этого недостаточно для такого диагноза, – сказал доктор Сталкли. – Завтра утром я зайду снова, но все это время не спускай с него глаз, Одра. – Подняв свою докторскую сумку и направляясь к шкафу, чтобы взять пальто, он сделал рукой знак Мэгги. – Вот что, милочка, – сказал старый шотландец, – было бы хорошо, если бы ты вернулась ко мне в кабинет, я дам тебе лекарство для малыша.
Доктор и Майк надеялись на выздоровление Альфи, какой бы болезнь ни была, так что Одра и Винсент приободрились. Точно выполняя врачебные указания, они в течение всего уик-энда не спускали с Альфи глаз, ни на минуту не оставляли его одного.
Одра часто протирала сына губкой, чтобы охладить и освежить его; она давала ему жаропонижающее в предписанное доктором время и ухаживала за ним со всем искусством профессиональной медсестры. Она почти не смыкала глаз, но не думала об этом. Здоровье Альфи было единственным, что имело сейчас значение для нее и Винсента. К вечеру в воскресенье семейство Краудеров полагало, что самое плохое, чем грозила Альфи таинственная болезнь, позади. Глазки его больше лихорадочно не блестели, а пухленькие щечки не пылали болезненным румянцем.
Но утром в понедельник, незадолго до полудня, возник рецидив.
Самые худшие опасения Одры подтвердились.
У Альфи начались судороги, а на его молочной коже стали появляться крошечные пятнышки, напоминавшие яркие красные булавочные уколы. Пытаясь совладать с охватившим ее ужасом, Одра завернула малыша в несколько шерстяных шалей и бросилась с ним бегом в кабинет доктора.
Бросив на Альфи быстрый взгляд, доктор Сталкли покачал головой. После короткого осмотра он отправил Одру в больницу св. Марии, находившуюся неподалеку. Он пообещал навестить ребенка сразу после утреннего приема пациентов во время ежедневного обхода больных.
В ожидании, пока Альфи примут в детское отделение, Одра качала его на руках и что-то нежно ему ворковала, сдерживая слезы. Расставание с ним было для нее невыносимым. Ведь она так страстно желала быть медицинской сестрой именно в этой больнице – тогда бы она смогла сама ухаживать за своим любимым сыночком.
Четыре дня спустя Альфи вернулся домой в маленьком сосновом гробу.
Придавленный горем, Винсент, еле волоча ноги, подошел к каждому окну в коттедже и плотно задернул шторы, чтобы до похорон свет не проникал в дом – таков был обычай у них на Севере.
А потом он отправился утешать свою жену. Но Одра была безутешна.
– Почему я не смогла вылечить его? – все спрашивала она Винсента, стоя у открытого гроба, ослепленная жгучими слезами. – Ведь сестра Леннокс говорила, что я прекрасная медсестра, – рыдая, твердила она. – Так почему же я не смогла вылечить его?
– Одра, Одра, любимая, никто не смог бы помочь нашему бедному маленькому Альфи. Ты в этом не виновата; никто не виноват. Менингит у маленьких детей обычно с фатальным исходом. Так сказал мне Майк, – тихо проговорил Винсент. – И ты сама это знаешь, любовь моя.
– Я должна была оставить его дома и сама ухаживать за ним, а не отдавать незнакомым людям, – не унималась Одра, цепляясь за руку Винсента и глядя на него безумными глазами. – Если бы я не отдала Альфи в больницу, он был бы жив. Был бы жив, я знаю!
– Нет, любимая, это неправда, – мягко сказал Винсент, прижимая ее к себе и убирая волосы с ее измученного лица. – В больнице святой Марии сделали все, что могли. Они изо всех сил боролись за жизнь Альфи. Значит, не суждено было ему жить, Одра, любимая.
Винсент вывел жену из гостиной, где стоял гроб. Он не разжимал объятий, пытаясь облегчить ее страдания. Рубашка его стала мокрой от ее слез.
Элиза и Альфред пришли посмотреть на мертвого внука, разделить горе сына и невестки и чем возможно помочь.
Альфред, в прошлом старший сержант шотландского полка морской пехоты, стойкий и мужественный человек, был сломлен горем и, не таясь, рыдал над гробом. Его глубоко потряс вид Альфи, тезки. В восковой неподвижности смерти красота ребенка была еще более поразительной и совершенной. Казалось, что Альфи просто спит. Когда же Альфред наклонился и поцеловал его щечку, исходивший от нее холод поразил его в самое сердце – будто ударили в грудь ножом. Он ухватился за руку Элизы. Она пыталась утешить его, хотя горе захлестнуло и ее.
Когда некоторое время спустя они присоединились в кухне-столовой к Винсенту и Одре, Альфред огляделся, словно в тумане, и спросил дрожащим голосом:
– Почему? Почему у нашего маленького Альфи отнята жизнь? Он был всего лишь дитя и приносил всем одну только чистую радость… Скажите мне, почему его отняли у нас так жестоко?
Но ответа для Альфреда ни у кого не было.
22
Стоял золотой октябрьский день, один из тех чудесных дней бабьего лета, которые так часто случаются осенью, перед тем как суровая зима вступит в свои права. Небо цвета вероники было пронизано солнцем, а ветерок дул легкий, почти теплый.
«Какой прекрасный день, – подумал Винсент, подняв глаза к небу и наслаждаясь окружающим великолепием. – Надеюсь, такая погода продержится до конца уик-энда». Свернув с Таун-стрит, он ускорил шаг, услышав, как часы на церкви пробили три. Он направлялся по Ридж-роуд к фирме «Варли и Сын, Строители», стараясь не опоздать на встречу с мистером Фредом Варли. Был четверг, почти конец особенно трудной недели. Винсент безжалостно подгонял своих людей – постройка складского помещения на шерстяной фабрике Пинфолда к завтрашнему полудню должна быть закончена. Несомненно, мистер Варли именно поэтому захотел его видеть. Наверно, он поздравит его, к тому же ему и его бригаде причитаются премиальные.
При мысли о дополнительных, пусть и небольших, деньгах Винсент начал насвистывать, походка его приобрела легкость. Он дотронулся до шляпы, улыбнулся и кивнул, поравнявшись с женой священника возле его дома при Церкви Христа, а затем перешел через дорогу. Несколько секунд спустя он уже входил в контору строительной фирмы и приветствовал Морин, секретаршу мистера Варли.
– Салют, милашка, – сказал он, снимая шляпу и широко ей улыбаясь. – Мистер Варли послал за мной.
– Добрый день, Винсент, – ответила Морин и кивнула в сторону двери. – Можешь войти, он ждет тебя.
Мистер Варли говорил по телефону, но, как только Винсент показался в дверях, немедленно попрощался со своим собеседником, повесил трубку и сделал Винсенту знак войти.
– Вот и ты, дружище, ну входи, входи и присаживайся.
– Спасибо, мистер Варли. – Винсент опустился на стул перед столом хозяина. – Работа у Пинфолда будет закончена завтра к полудню, – сказал он, – парни постарались, мистер Варли. Я уверен, что вы будете довольны, когда увидите склад. Это хорошая работа, хотя я сам говорю это.
– Конечно, я уверен, что так и есть. Ты хороший работник и хороший мастер – самый лучший из всех, что у меня когда-либо были. Фред Варли откашлялся. – Поэтому мне так тяжело говорить тебе, что… К сожалению, у меня для тебя очень скверные новости, Винсент, очень плохие. Я собираюсь закрыть свое дело.
Винсент уставился на Варли, не в состоянии осмыслить услышанное.
– Закрыть? – быстро спросил он, подняв брови. – Закрыть фирму Варли?
– Ах, парень – с завтрашнего дня.
– О, мой Бог! – Винсент был потрясен. – Я не понимаю… – начал он и остановился, когда смысл сказанного наконец дошел до него.
– Я собираюсь объявить себя банкротом, у меня нет другого выхода, – сказал Варли.
– Но почему? В последние месяцы у нас было много заказов…
– Да, заказы были, парень, – прервал его мистер Варли, – но некоторые из этих мерзавцев пока ничего не заплатили, и я, черт побери, не имею понятия, когда они это сделают. Я работал в кредит чертовски долгое время, Винсент, и столько задолжал банку, что не смею просить еще, к тому же я сомневаюсь, что они дадут мне еще один заем. Я заложил все под завязку. – Грустно покачав головой, он закончил: – Есть только один выход – я должен сократить свои расходы. И только один способ сделать это… закрыть дело.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – пробормотал Винсент, с тревогой глядя через стол на хозяина. Он думал не только о себе, но и о других рабочих, которые завтра будут выброшены на улицу. Все они были женаты, кроме Билли Джонсона, напарника слесаря-водопроводчика.
– Естественно, парням я объявлю об этом сам, – сказал Варли. – Завтра. Я не стану перекладывать это на тебя и, как говорится, уклоняться от своих обязанностей. Я смогу выплатить зарплату за эту неделю, но это все. Мне очень жаль, но не будет ни выходного пособия, ни премий – ничего такого… Завтра ты получишь свои бумаги, Винсент. На твоем месте я бы сразу пошел и зарегистрировался в Управлении помощи населению. Чтобы начать получать пособие как можно скорее.
Винсент мрачно кивнул.
– Надеюсь, что смогу выпутаться из этой передряги, – заметил мистер Варли, вставая и явно желая закончить трудный разговор. – Положение в стране должно повернуться к лучшему. Депрессия не может длиться вечно. Знаешь, я собираюсь начать все снова и не в очень далеком будущем. И хочу сказать тебе: когда я опять открою свое дело, у меня будет работа, Винсент. Я очень надеюсь, что ты вернешься ко мне.
Винсент тоже встал.
– Спасибо, мистер Варли, конечно же, вернусь. Вы всегда очень хорошо ко мне относились, всегда были справедливы. И мне жаль, что ваш бизнес рухнул, действительно жаль.
– Да, парень, и мне жаль. И вдвойне обидно за тебя и остальных ребят. Я знаю, как трудно это будет для всех вас.
– Значит, увидимся завтра, мистер Варли. До встречи.
– До встречи, парень.
«Какой прекрасный день, – подумал Винсент, подняв глаза к небу и наслаждаясь окружающим великолепием. – Надеюсь, такая погода продержится до конца уик-энда». Свернув с Таун-стрит, он ускорил шаг, услышав, как часы на церкви пробили три. Он направлялся по Ридж-роуд к фирме «Варли и Сын, Строители», стараясь не опоздать на встречу с мистером Фредом Варли. Был четверг, почти конец особенно трудной недели. Винсент безжалостно подгонял своих людей – постройка складского помещения на шерстяной фабрике Пинфолда к завтрашнему полудню должна быть закончена. Несомненно, мистер Варли именно поэтому захотел его видеть. Наверно, он поздравит его, к тому же ему и его бригаде причитаются премиальные.
При мысли о дополнительных, пусть и небольших, деньгах Винсент начал насвистывать, походка его приобрела легкость. Он дотронулся до шляпы, улыбнулся и кивнул, поравнявшись с женой священника возле его дома при Церкви Христа, а затем перешел через дорогу. Несколько секунд спустя он уже входил в контору строительной фирмы и приветствовал Морин, секретаршу мистера Варли.
– Салют, милашка, – сказал он, снимая шляпу и широко ей улыбаясь. – Мистер Варли послал за мной.
– Добрый день, Винсент, – ответила Морин и кивнула в сторону двери. – Можешь войти, он ждет тебя.
Мистер Варли говорил по телефону, но, как только Винсент показался в дверях, немедленно попрощался со своим собеседником, повесил трубку и сделал Винсенту знак войти.
– Вот и ты, дружище, ну входи, входи и присаживайся.
– Спасибо, мистер Варли. – Винсент опустился на стул перед столом хозяина. – Работа у Пинфолда будет закончена завтра к полудню, – сказал он, – парни постарались, мистер Варли. Я уверен, что вы будете довольны, когда увидите склад. Это хорошая работа, хотя я сам говорю это.
– Конечно, я уверен, что так и есть. Ты хороший работник и хороший мастер – самый лучший из всех, что у меня когда-либо были. Фред Варли откашлялся. – Поэтому мне так тяжело говорить тебе, что… К сожалению, у меня для тебя очень скверные новости, Винсент, очень плохие. Я собираюсь закрыть свое дело.
Винсент уставился на Варли, не в состоянии осмыслить услышанное.
– Закрыть? – быстро спросил он, подняв брови. – Закрыть фирму Варли?
– Ах, парень – с завтрашнего дня.
– О, мой Бог! – Винсент был потрясен. – Я не понимаю… – начал он и остановился, когда смысл сказанного наконец дошел до него.
– Я собираюсь объявить себя банкротом, у меня нет другого выхода, – сказал Варли.
– Но почему? В последние месяцы у нас было много заказов…
– Да, заказы были, парень, – прервал его мистер Варли, – но некоторые из этих мерзавцев пока ничего не заплатили, и я, черт побери, не имею понятия, когда они это сделают. Я работал в кредит чертовски долгое время, Винсент, и столько задолжал банку, что не смею просить еще, к тому же я сомневаюсь, что они дадут мне еще один заем. Я заложил все под завязку. – Грустно покачав головой, он закончил: – Есть только один выход – я должен сократить свои расходы. И только один способ сделать это… закрыть дело.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – пробормотал Винсент, с тревогой глядя через стол на хозяина. Он думал не только о себе, но и о других рабочих, которые завтра будут выброшены на улицу. Все они были женаты, кроме Билли Джонсона, напарника слесаря-водопроводчика.
– Естественно, парням я объявлю об этом сам, – сказал Варли. – Завтра. Я не стану перекладывать это на тебя и, как говорится, уклоняться от своих обязанностей. Я смогу выплатить зарплату за эту неделю, но это все. Мне очень жаль, но не будет ни выходного пособия, ни премий – ничего такого… Завтра ты получишь свои бумаги, Винсент. На твоем месте я бы сразу пошел и зарегистрировался в Управлении помощи населению. Чтобы начать получать пособие как можно скорее.
Винсент мрачно кивнул.
– Надеюсь, что смогу выпутаться из этой передряги, – заметил мистер Варли, вставая и явно желая закончить трудный разговор. – Положение в стране должно повернуться к лучшему. Депрессия не может длиться вечно. Знаешь, я собираюсь начать все снова и не в очень далеком будущем. И хочу сказать тебе: когда я опять открою свое дело, у меня будет работа, Винсент. Я очень надеюсь, что ты вернешься ко мне.
Винсент тоже встал.
– Спасибо, мистер Варли, конечно же, вернусь. Вы всегда очень хорошо ко мне относились, всегда были справедливы. И мне жаль, что ваш бизнес рухнул, действительно жаль.
– Да, парень, и мне жаль. И вдвойне обидно за тебя и остальных ребят. Я знаю, как трудно это будет для всех вас.
– Значит, увидимся завтра, мистер Варли. До встречи.
– До встречи, парень.
23
Сидя на скамейке на спортплощадке позади парка на Мурфилд-Роуд, Винсент Краудер курил сигарету. Он уже больше не замечал прекрасного бабьего лета, его прежняя веселая беззаботность улетучилась. Он был погружен в горестное раздумье о том, как заработать на жизнь для себя и Одры. Только позавчера он прочел в «Йоркшир пост», что число безработных в Англии достигло одного миллиона девятисот тысяч человек.
– Плюс один, – пробормотал он шепотом, – если я пополню их ряды.
Мысль о переходе на пособие ужаснула его. Но ему придется это сделать, потому что до тех пор, пока он не найдет работы, ничего другого ему не остается.
Когда он вышел из конторы Варли, у него было такое чувство, как будто его ударили в живот, и это ощущение не проходило. Двадцать минут назад он зашел в маленький парк, надеясь прояснить свои спутанные мысли и привести в порядок смятенные чувства, прежде чем вернется домой. Он был оглушен и обескуражен. Он считал Фреда Варли расчетливым и везучим дельцом, и ему ни разу не пришло в голову, что фирма может закрыться, а хозяин оказаться банкротом. Это доказывало лишь одно: никогда ничего нельзя знать наверняка.
Винсент не имел представления, как начинать поиски работы, по той простой причине, что работы нигде не было. А еще он не мог придумать, как сообщить это ужасное известие Одре.
Каким это будет для нее ударом, думал он, и именно когда она едва оправилась после смерти маленького Альфи. Стон вырвался из его груди. Он глубоко затянулся. Потом, отведя руку с сигаретой в сторону, нахмурясь, посмотрел на нее, спрашивая себя, как долго еще будет в состоянии покупать свои любимые «Вудбинсы» или пинту пива. И играть на скачках по воскресеньям. Мрачные мысли охватили его. Будущее выглядело унылым. Чертовски унылым.
Потирая лоб, он закрыл глаза, думая о тех деньгах, которые хранились у него в йоркширском банке. Сбережений было немного. Их хватит на месяц в лучшем случае. А все, что он сможет получить по пособию, – это фунт в неделю на двоих, ну, может быть, еще один или два шиллинга. Конечно, он будет из кожи лезть, чтобы получить работу, какой бы и где бы она ни была. Придется попытать счастья в других районах Лидса, таких, как Брэмли, Стэннингли или Уортли, либо отправиться еще подальше – в Пудси или Фарсли.
– Ну и ну, что за праздный джентльмен! Хотел бы я иметь время посидеть на парковой скамейке, ничего не делая – и это посреди недели, ни более ни менее!
Винсент узнал глубокий, низкий голос своего друга и зятя и, открыв глаза, увидел доброе лицо Майка Лесли, смотрящего на него.
– Да, именно так, Майк, – сказал он, слабо рассмеявшись, – праздный джентльмен… вот уже полчаса. Да, я пополнил ряды безработных, как и мои товарищи и как половина нашей несчастной страны.
Майк тяжело опустился на скамейку и, нахмурясь, посмотрел на своего друга.
– Я знаю, что ты не шутишь, Винс. Знаю, что ты не стал бы шутить по такому поводу, но что случилось? Я думал, Варли – это единственная строительная фирма в наших краях, которая держится на плаву.
– Да, мы все так думали. Но старик Варли только что сам сообщил мне эту новость, около получаса назад. Он собирается объявить о банкротстве.
Майк медленно покачал рыжеватой головой, и лицо его еще больше омрачилось.
– Ситуация просто страшная. Я слышал о трех других строительных компаниях, обанкротившихся в прошлом месяце, и Бог знает, чем все это кончится. Но послушай, Винсент, ты квалифицированный рабочий и наверняка сможешь что-нибудь найти…
– Черта с два! – прервал друга Винсент. – Даже мистер Варли считает, что дела хуже некуда, для меня во всяком случае. Он посоветовал немедля идти на Биржу труда.
Майк хранил молчание. Он ссутулился в своем твидовом пальто. Во взгляде его мягких карих глаз таилась тревога за лучшего друга. Он размышлял, что можно сделать, чтобы помочь Винсенту найти работу. Вряд ли это ему под силу.
Какое-то время они сидели молча – двое молодых мужчин, испытавших симпатию друг к другу при первой же встрече. За последние два года они невероятно сблизились. Майк был моложе Винсента, но одарен большой проницательностью. Если кто-нибудь и мог понять такую сложную натуру, как Винсент Краудер, то это Майк Лесли.
Внезапно Винсент сказал:
– Как я сообщу Одре, что потерял работу?
– Так же, как и мне, прямо и без обиняков, – ответил Майк.
– Ее это огорчит, мягко говоря… Я не вынесу, если она опять впадет в эту жуткую депрессию. Как подумаю об этой весне, когда она болела после смерти Альфи, меня бросает в дрожь, честно, Майк. Одра была такой странной, я никогда не знал ее такой.
– Да, она была плоха, – согласился Майк, – но многие женщины реагируют так же, когда теряют ребенка, особенно если это их первенец. На какое-то время они лишаются рассудка. А ее утрата была ужасна, если учесть, что до этого в ее жизни было столько других потерь.
– Да, это так. Бедная Одра.
– Послушай-ка, Винс, я ставлю на твою жену, у нее такой сильный характер, что другим до нее далеко. Она боец по природе, и в ней есть йоркширская выдержка и решительность. Я уверен, что твоя жена встретит это известие не дрогнув.
– Дай-то Бог, чтобы ты оказался прав, Майк, надеюсь на это. – Винсент заставил себя встать со скамейки. – Что ж, нет смысла откладывать. Лучше мне пойти домой и все ей рассказать.
– Я думаю, это действительно лучше. – Майк тоже поднялся, и они пошли через спорт-площадку вместе.
– Ты все еще хочешь сходить в варьете в субботу вечером?
– Конечно! – воскликнул Винсент. – Не вижу причины менять наши планы. Тем более что Одра и Лоретт так давно ждут этого. Я бы не хотел их разочаровывать.
– Я тоже, – согласился Майк.
Войдя в коттедж на Пот-Лейн, Винсент в ту же секунду понял, что произошло что-то особенное.
В гостиной играл граммофон, звучала мелодия песни Джилберта и Салливана из «Микадо». Посреди стола, накрытого кружевной скатертью, стояла ваза с красновато-коричневыми и желтыми осенними хризантемами. Ужин был сервирован самым лучшим фарфором. Окинув стол взглядом, Винсент было подумал, что у них будут гости, но сразу же увидел, что прибора два. Оглядывая комнату со все возрастающим интересом, он заметил бутылку красного вина на подставке. Он принюхался. Почуяв тонкий аромат своего любимого тушеного барашка, исходивший из слегка приоткрытой дверцы печи, он сглотнул слюну и, поджав губы, стал гадать, в чем же дело. Его любопытство разыгралось не на шутку.
Едва Винсент успел снять пальто и шляпу и повесить их в шкаф, как дверь с лестницы отворилась, и в кухню-столовую вошла Одра. На ней была красивая блузка, очень шедшая к ее глазам, и темная юбка, а на лице сияла такая счастливая улыбка, какой он уже давно не видел.
– Ты прекрасно выглядишь, любимая, – сказал Винсент и, прищурив в улыбке зеленые глаза, окинул жену оценивающим взглядом. Он показал рукой в сторону стола. – Что такое мы празднуем? Ты получила нежданный подарок судьбы?
– Можно сказать, что в каком-то смысле мы получили сразу два подарка… – Одра, оставив фразу незаконченной, подбежала к Винсенту и поцеловала его в щеку. Затем, чуть отойдя, улыбнулась ему странной, почти самодовольной улыбкой и потянула за руку к камину. Взяв с каминной полки конверт, она помахала им перед глазами Винсента. – Во-первых, вот это. Письмо от фирмы адвокатов в Рипоне – ну ты знаешь, тех самых, которые написали мне в июне о смерти двоюродной бабушки Фрэнсис и о том, что она оставила мне кое-что по завещанию. Ты еще подумал, что это что-нибудь из столового серебра или фарфоровый чайник, который мне так понравился, но это ни то и ни другое. Это пятьдесят фунтов, Винсент! Как это было щедро с ее стороны, правда?
– Да, крошка, безусловно, – сказал Винсент, довольный тем, что это маленькое наследство пришлось как нельзя кстати. Он уже собирался было сказать об этом Одре, как и о том, что потерял работу, чтобы сразу покончить с этим неприятным делом, но она помешала ему. Она обняла его и прижалась к нему так пылко, что он несколько оторопел.
Обняв ее в свою очередь, он пристально заглянул ей в глаза.
Одра смеялась, глаза ее светились необычайно яркой синевой, и вся она так и сияла от счастья.
– В чем дело, Одра? Ты выглядишь, как кошка, съевшая канарейку. Ты просто донельзя довольна собой, моя девочка.
– Так и есть, Винсент. Сегодня утром я была у доктора Сталкли, и он мне подтвердил – меня два месяца беременности… у нас будет ребенок… в мае.
Винсенту показалось, что его сердце сделало маленький кувырок. Он ведь так молился о том, чтобы она забеременела. Ребенок заполнил бы ужасную пустоту, оставленную Альфи, и не только для Одры, но для них обоих. Его горе было таким же большим, как и ее, он все еще тосковал о своем умершем сыне.
Винсент еще ближе притянул Одру к себе, прижал ее голову к своей груди, погладил золотоволосую макушку.
– Ничего более радостного ты не могла мне сказать, любимая, – проговорил он. – Уже много месяцев я надеялся это услышать, честное слово. Не удивительно, что ты так довольна… и я тоже.
– Я знала, что ты обрадуешься, Винсент.
В ответ он только крепче сжал ее в своих объятиях и решил не портить чудесного вечера, который она ему приготовила, неприятной новостью. Он расскажет ей о банкротстве фирмы Варли завтра. Это может подождать.
Неожиданно, сам этому удивляясь, он стал думать о поисках работы с оптимизмом. Ребенок был хорошим предзнаменованием.
– Плюс один, – пробормотал он шепотом, – если я пополню их ряды.
Мысль о переходе на пособие ужаснула его. Но ему придется это сделать, потому что до тех пор, пока он не найдет работы, ничего другого ему не остается.
Когда он вышел из конторы Варли, у него было такое чувство, как будто его ударили в живот, и это ощущение не проходило. Двадцать минут назад он зашел в маленький парк, надеясь прояснить свои спутанные мысли и привести в порядок смятенные чувства, прежде чем вернется домой. Он был оглушен и обескуражен. Он считал Фреда Варли расчетливым и везучим дельцом, и ему ни разу не пришло в голову, что фирма может закрыться, а хозяин оказаться банкротом. Это доказывало лишь одно: никогда ничего нельзя знать наверняка.
Винсент не имел представления, как начинать поиски работы, по той простой причине, что работы нигде не было. А еще он не мог придумать, как сообщить это ужасное известие Одре.
Каким это будет для нее ударом, думал он, и именно когда она едва оправилась после смерти маленького Альфи. Стон вырвался из его груди. Он глубоко затянулся. Потом, отведя руку с сигаретой в сторону, нахмурясь, посмотрел на нее, спрашивая себя, как долго еще будет в состоянии покупать свои любимые «Вудбинсы» или пинту пива. И играть на скачках по воскресеньям. Мрачные мысли охватили его. Будущее выглядело унылым. Чертовски унылым.
Потирая лоб, он закрыл глаза, думая о тех деньгах, которые хранились у него в йоркширском банке. Сбережений было немного. Их хватит на месяц в лучшем случае. А все, что он сможет получить по пособию, – это фунт в неделю на двоих, ну, может быть, еще один или два шиллинга. Конечно, он будет из кожи лезть, чтобы получить работу, какой бы и где бы она ни была. Придется попытать счастья в других районах Лидса, таких, как Брэмли, Стэннингли или Уортли, либо отправиться еще подальше – в Пудси или Фарсли.
– Ну и ну, что за праздный джентльмен! Хотел бы я иметь время посидеть на парковой скамейке, ничего не делая – и это посреди недели, ни более ни менее!
Винсент узнал глубокий, низкий голос своего друга и зятя и, открыв глаза, увидел доброе лицо Майка Лесли, смотрящего на него.
– Да, именно так, Майк, – сказал он, слабо рассмеявшись, – праздный джентльмен… вот уже полчаса. Да, я пополнил ряды безработных, как и мои товарищи и как половина нашей несчастной страны.
Майк тяжело опустился на скамейку и, нахмурясь, посмотрел на своего друга.
– Я знаю, что ты не шутишь, Винс. Знаю, что ты не стал бы шутить по такому поводу, но что случилось? Я думал, Варли – это единственная строительная фирма в наших краях, которая держится на плаву.
– Да, мы все так думали. Но старик Варли только что сам сообщил мне эту новость, около получаса назад. Он собирается объявить о банкротстве.
Майк медленно покачал рыжеватой головой, и лицо его еще больше омрачилось.
– Ситуация просто страшная. Я слышал о трех других строительных компаниях, обанкротившихся в прошлом месяце, и Бог знает, чем все это кончится. Но послушай, Винсент, ты квалифицированный рабочий и наверняка сможешь что-нибудь найти…
– Черта с два! – прервал друга Винсент. – Даже мистер Варли считает, что дела хуже некуда, для меня во всяком случае. Он посоветовал немедля идти на Биржу труда.
Майк хранил молчание. Он ссутулился в своем твидовом пальто. Во взгляде его мягких карих глаз таилась тревога за лучшего друга. Он размышлял, что можно сделать, чтобы помочь Винсенту найти работу. Вряд ли это ему под силу.
Какое-то время они сидели молча – двое молодых мужчин, испытавших симпатию друг к другу при первой же встрече. За последние два года они невероятно сблизились. Майк был моложе Винсента, но одарен большой проницательностью. Если кто-нибудь и мог понять такую сложную натуру, как Винсент Краудер, то это Майк Лесли.
Внезапно Винсент сказал:
– Как я сообщу Одре, что потерял работу?
– Так же, как и мне, прямо и без обиняков, – ответил Майк.
– Ее это огорчит, мягко говоря… Я не вынесу, если она опять впадет в эту жуткую депрессию. Как подумаю об этой весне, когда она болела после смерти Альфи, меня бросает в дрожь, честно, Майк. Одра была такой странной, я никогда не знал ее такой.
– Да, она была плоха, – согласился Майк, – но многие женщины реагируют так же, когда теряют ребенка, особенно если это их первенец. На какое-то время они лишаются рассудка. А ее утрата была ужасна, если учесть, что до этого в ее жизни было столько других потерь.
– Да, это так. Бедная Одра.
– Послушай-ка, Винс, я ставлю на твою жену, у нее такой сильный характер, что другим до нее далеко. Она боец по природе, и в ней есть йоркширская выдержка и решительность. Я уверен, что твоя жена встретит это известие не дрогнув.
– Дай-то Бог, чтобы ты оказался прав, Майк, надеюсь на это. – Винсент заставил себя встать со скамейки. – Что ж, нет смысла откладывать. Лучше мне пойти домой и все ей рассказать.
– Я думаю, это действительно лучше. – Майк тоже поднялся, и они пошли через спорт-площадку вместе.
– Ты все еще хочешь сходить в варьете в субботу вечером?
– Конечно! – воскликнул Винсент. – Не вижу причины менять наши планы. Тем более что Одра и Лоретт так давно ждут этого. Я бы не хотел их разочаровывать.
– Я тоже, – согласился Майк.
Войдя в коттедж на Пот-Лейн, Винсент в ту же секунду понял, что произошло что-то особенное.
В гостиной играл граммофон, звучала мелодия песни Джилберта и Салливана из «Микадо». Посреди стола, накрытого кружевной скатертью, стояла ваза с красновато-коричневыми и желтыми осенними хризантемами. Ужин был сервирован самым лучшим фарфором. Окинув стол взглядом, Винсент было подумал, что у них будут гости, но сразу же увидел, что прибора два. Оглядывая комнату со все возрастающим интересом, он заметил бутылку красного вина на подставке. Он принюхался. Почуяв тонкий аромат своего любимого тушеного барашка, исходивший из слегка приоткрытой дверцы печи, он сглотнул слюну и, поджав губы, стал гадать, в чем же дело. Его любопытство разыгралось не на шутку.
Едва Винсент успел снять пальто и шляпу и повесить их в шкаф, как дверь с лестницы отворилась, и в кухню-столовую вошла Одра. На ней была красивая блузка, очень шедшая к ее глазам, и темная юбка, а на лице сияла такая счастливая улыбка, какой он уже давно не видел.
– Ты прекрасно выглядишь, любимая, – сказал Винсент и, прищурив в улыбке зеленые глаза, окинул жену оценивающим взглядом. Он показал рукой в сторону стола. – Что такое мы празднуем? Ты получила нежданный подарок судьбы?
– Можно сказать, что в каком-то смысле мы получили сразу два подарка… – Одра, оставив фразу незаконченной, подбежала к Винсенту и поцеловала его в щеку. Затем, чуть отойдя, улыбнулась ему странной, почти самодовольной улыбкой и потянула за руку к камину. Взяв с каминной полки конверт, она помахала им перед глазами Винсента. – Во-первых, вот это. Письмо от фирмы адвокатов в Рипоне – ну ты знаешь, тех самых, которые написали мне в июне о смерти двоюродной бабушки Фрэнсис и о том, что она оставила мне кое-что по завещанию. Ты еще подумал, что это что-нибудь из столового серебра или фарфоровый чайник, который мне так понравился, но это ни то и ни другое. Это пятьдесят фунтов, Винсент! Как это было щедро с ее стороны, правда?
– Да, крошка, безусловно, – сказал Винсент, довольный тем, что это маленькое наследство пришлось как нельзя кстати. Он уже собирался было сказать об этом Одре, как и о том, что потерял работу, чтобы сразу покончить с этим неприятным делом, но она помешала ему. Она обняла его и прижалась к нему так пылко, что он несколько оторопел.
Обняв ее в свою очередь, он пристально заглянул ей в глаза.
Одра смеялась, глаза ее светились необычайно яркой синевой, и вся она так и сияла от счастья.
– В чем дело, Одра? Ты выглядишь, как кошка, съевшая канарейку. Ты просто донельзя довольна собой, моя девочка.
– Так и есть, Винсент. Сегодня утром я была у доктора Сталкли, и он мне подтвердил – меня два месяца беременности… у нас будет ребенок… в мае.
Винсенту показалось, что его сердце сделало маленький кувырок. Он ведь так молился о том, чтобы она забеременела. Ребенок заполнил бы ужасную пустоту, оставленную Альфи, и не только для Одры, но для них обоих. Его горе было таким же большим, как и ее, он все еще тосковал о своем умершем сыне.
Винсент еще ближе притянул Одру к себе, прижал ее голову к своей груди, погладил золотоволосую макушку.
– Ничего более радостного ты не могла мне сказать, любимая, – проговорил он. – Уже много месяцев я надеялся это услышать, честное слово. Не удивительно, что ты так довольна… и я тоже.
– Я знала, что ты обрадуешься, Винсент.
В ответ он только крепче сжал ее в своих объятиях и решил не портить чудесного вечера, который она ему приготовила, неприятной новостью. Он расскажет ей о банкротстве фирмы Варли завтра. Это может подождать.
Неожиданно, сам этому удивляясь, он стал думать о поисках работы с оптимизмом. Ребенок был хорошим предзнаменованием.
24
– О Боже, какая прелестная девочка! – воскликнула Гвен, с просветленным лицом склонившись над больничной кроватью и разглядывая новорожденного младенца на руках Одры. – Она само совершенство.
– Спасибо, Гвен. Я тоже так думаю, но я ее мать и полагаю, по-другому и быть не может. – Одра улыбнулась подруге, неожиданно заглянувшей в больницу св. Марии, чтобы навестить ее. Ее взгляд скользнул на прикроватную тумбочку и задержался на богатом букете, который Гвен положила туда минуту назад. – Спасибо за цветы, они чудесные.
– Ты всегда любила желтые розы, душенька. А еще я принесла тебе вот это… – Гвен положила на кровать коробку. – Это для… – Она не договорила и, взглянув на малышку, рассмеялась. – Ты не сказала мне, как ее зовут.
– Господи, какая же я глупая. Мы собираемся назвать ее Кристиной. Тебе нравится?
– Нравится, очень красивое имя. – Присев на стул рядом с кроватью, Гвен дотронулась до своего подарка. – Открыть это для тебя… и для Кристины?
Одра рассмеялась.
– Да, пожалуйста.
– Надеюсь, тебе понравится, – пробормотала Гвен. Развязав ленту на красивой коробке и сняв крышку, она достала из нее бледно-розовое, цвета морской раковины платье со складками спереди более глубокого розового оттенка и показала Одре. – Это шелк и ручная работа. – Гвен выжидательно посмотрела на Одру.
– Ах, оно восхитительное и очень мне нравится! Кристина будет в нем такой хорошенькой, но ты слишком расточительна. – Одра дотронулась до руки Гвен и сжала ее.
Та сияла от удовольствия. Откинувшись на стуле, она внимательно разглядывала Одру.
– Должна сказать, ты выглядишь хорошо. Определенно, намного лучше, чем тогда, когда ты родила Альфи… – При звуке этого имени ее голос дрогнул, и она умолкла с раздосадованным выражением лица. – Ох, прости…
– Спасибо, Гвен. Я тоже так думаю, но я ее мать и полагаю, по-другому и быть не может. – Одра улыбнулась подруге, неожиданно заглянувшей в больницу св. Марии, чтобы навестить ее. Ее взгляд скользнул на прикроватную тумбочку и задержался на богатом букете, который Гвен положила туда минуту назад. – Спасибо за цветы, они чудесные.
– Ты всегда любила желтые розы, душенька. А еще я принесла тебе вот это… – Гвен положила на кровать коробку. – Это для… – Она не договорила и, взглянув на малышку, рассмеялась. – Ты не сказала мне, как ее зовут.
– Господи, какая же я глупая. Мы собираемся назвать ее Кристиной. Тебе нравится?
– Нравится, очень красивое имя. – Присев на стул рядом с кроватью, Гвен дотронулась до своего подарка. – Открыть это для тебя… и для Кристины?
Одра рассмеялась.
– Да, пожалуйста.
– Надеюсь, тебе понравится, – пробормотала Гвен. Развязав ленту на красивой коробке и сняв крышку, она достала из нее бледно-розовое, цвета морской раковины платье со складками спереди более глубокого розового оттенка и показала Одре. – Это шелк и ручная работа. – Гвен выжидательно посмотрела на Одру.
– Ах, оно восхитительное и очень мне нравится! Кристина будет в нем такой хорошенькой, но ты слишком расточительна. – Одра дотронулась до руки Гвен и сжала ее.
Та сияла от удовольствия. Откинувшись на стуле, она внимательно разглядывала Одру.
– Должна сказать, ты выглядишь хорошо. Определенно, намного лучше, чем тогда, когда ты родила Альфи… – При звуке этого имени ее голос дрогнул, и она умолкла с раздосадованным выражением лица. – Ох, прости…