Страница:
Барбара Тейлор Брэдфорд
Волевой поступок
С любовью посвящается памяти моих родителей – Фреды и Уинстона Тейлоров. Она преподнесла мне великий дар, которым мать может наградить своего ребенка, – желание превосходить. Он научил меня быть сильной духом и высоко держать голову. Посвящается также моему мужу Бобу, чьи любовь и поддержка не уступают родительским, – со всей моей любовью.
ПРОЛОГ
ОДРА, КРИСТИНА И КАЙЛ
1978
Застыв в напряженной позе и сцепив руки так сильно, что побелели суставы пальцев, Одра Краудер сидела на диване, в гостиной своей дочери Кристины, которая жила в роскошных апартаментах с окнами, выходящими на крышу-террасу одного из манхэттенских небоскребов.
Одра переводила взгляд с дочери на внучку Кайл, с яростью смотревших друг на друга. Отзвук гневных слов, которыми они только что обменялись, казалось, еще висел в теплом послеполуденном воздухе.
Она все больше чувствовала свою беспомощность, понимая, что все попытки убедить их внять голосу разума были напрасны, по крайней мере сейчас. Обе были уверены в своей правоте, и никакие доводы не могли заставить их изменить собственную точку зрения или хотя бы постараться понять чужую.
Даже в манере одеваться проявлялась их непохожесть. На Кайл были синие джинсы и спортивные туфли – белая, из тонкого хлопка, блузка была единственной уступкой хорошему тону. Это сочетание придавало ей на удивление уязвимый детский вид. Она и впрямь выглядела ребенком – с этаким чистеньким личиком и длинными свободно падающими волосами. Кристина была в дорогом изящном платье и строгого, в тон ему, покроя жакете из тяжелого шелка, которые, без сомнения, были изготовлены ее собственной фирмой. Серебристый шелк прекрасно оттенял ее каштановые волосы с рыжевато-золотистыми прядями, чудные, серые с поволокой глаза – лучшее, что было в ее лице. Стройная и безупречно одетая, она не выглядела на свои сорок семь лет.
«Магнат и студентка, модельер экстракласса и взбунтовавшаяся ученица, мать и дочь, – думала Одра, подавляя вздох. – Что ж, это совсем не ново, когда отцы и дети не могут понять друг друга. Этот конфликт стар как мир».
Внезапно Кайл, прервав затянувшееся молчание, выпалила:
– И еще, мама, у тебя не было никакого права втягивать бедную бабушку во все это и заставлять ее проделывать такой огромный путь из Англии, тем более что…
– А я и не заставляла, – выкрикнула в ответ Кристина, – это твой отец позвонил моей…
– Ну конечно, давай, вини папу, – язвительно прервала ее Кайл.
– Но бабушке действительно позвонил твой отец, – сказала Кристина и обратилась к Одре. – Разве не так, мама?
– Это чистая правда, Кайл, – ответила Одра, внимательно глядя на внучку.
Встряхнув головой, Кайл откинула назад копну черных волос и засунула руки в карманы джинсов. Движения ее были резкими и вызывающими. Огромные карие глаза, обычно мягкие, похожие на глаза лани, по-прежнему гневно сверкали.
– Я полагаю, он решил, что нам нужен посредник. Так вот, он нам не нужен. Нам не о чем договариваться, – отрезала Кайл.
Длинноногая и стройная, она стремительно приблизилась к Одре.
– Извини, бабушка, – сказала она, слегка улыбаясь, – я не хочу быть грубой, но разве можно было заставлять тебя проехать чуть не полсвета только потому, что мои родители вдруг обнаружили, что они уже не в состоянии влиять на меня и управлять мной. – Кайл засмеялась непривычно резким смехом. – Видишь ли, беда в том, что мои родители обращаются со мной как с ребенком. Господи, они ведут себя так, словно мне не девятнадцать, а девять.
Прежде чем Одра смогла что-то ответить на эту гневную тираду, Кайл опять резко повернулась к Кристине и, срываясь на крик, продолжила:
– Ничто не заставит меня изменить решение, мама. Ничто. И никто. Даже бабушка. Я намерена прожить свою жизнь так, как я хочу. Это моя жизнь и больше ничья. Ты и папа можете оставить меня без гроша. Мне на это наплевать. Я найду работу, чтобы мне было на что жить, пока я учусь. Мне от вас не нужно никакой помощи!
– Ни твой отец, ни я никогда не говорили о том, чтобы оставить тебя без гроша, – воскликнула Кристина, негодуя, что Кайл могла прийти в голову такая мысль. – Твоя беда в том, что ты совершенно не способна обсуждать этот вопрос разумно. И спокойно. Ты заводишься с пол-оборота всякий раз, когда мы пытаемся побеседовать с тобой.
– Кто бы говорил! Можно подумать, что ты беседуешь!
Кристина поджала губы, но все же сдержала раздражение.
– Что же здесь удивительного? – ответила она сухо. – Я создала огромный концерн – международную империю моды, которая стоит не один миллион долларов, и ты – мой единственный ребенок, моя наследница. Ведь предполагалось, что когда-нибудь ты заменишь меня. Так считали все члены нашей семьи. Мы послали тебя учиться именно с этим расчетом. А теперь, ни с того ни с сего, ты заявляешь, что тебе не нужна фирма. Я просто потрясе…
– Да, не нужна! – закричала Кайл. – Вот только ты никак этого не поймешь, мама! Я повторяла тебе тысячу раз! Меня нисколько не интересует эта твоя дурацкая империя! Пусть она катиться ко всем чертям, пусть она хоть рухнет! Это твоя проблема, а не моя!
Отшатнувшись, Кристина глубоко вздохнула. Она была в равной степени потрясена и словами Кайл, и тоном, с каким они были сказаны.
Одра, поняв, какой удар был нанесен Кристине, быстро вмешалась:
– Думай, что говоришь, Кайл.
Кайл и сама поняла, что зашла слишком далеко, и в замешательстве закусила губу. На шее у нее выступили красные пятна, и юные щеки залились ярким румянцем. Она взглянула на Одру, тихо сидевшую на диване, такую бледную и хрупкую, увидела печаль и разочарование в ее ярких синих глазах. Она почувствовала неловкость, смешанную со стыдом. Поняла, что вела себя недостойно в присутствии бабушки, которую боготворила. И мысль эта была невыносимой. Она расплакалась и, чтобы не наделать еще больших глупостей, выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Кристина молча смотрела на дверь.
Она была унижена и разъярена. Напряжение ее было настолько велико, что под тонкой тканью жакета явственно обозначились лопатки.
– Нет, не могу этому поверить! – воскликнула она и шагнула в сторону двери, очевидно намереваясь догнать Кайл.
– Не надо, оставь ее, – твердо сказала Одра, быстро подойдя к Кристине. Она взяла дочь за руку и подвела к дивану. Нежно усадив ее рядом с собой, Одра добавила: – Бессмысленно все это продолжать. Вы только заводите друг друга, а тебе прекрасно известно, что брошенные в сердцах слова, не вычеркнешь из памяти, и, согласить, сейчас вы обе не в себе.
– Да, наверное.
Кристина в растерянности провела рукой по волосам и откинулась на подушки, чувствуя себя несчастной и опустошенной. Но тут же вскочила и в возбуждении начала ходить взад и вперед перед камином.
Это еще более усилило беспокойство Одры. Никогда раньше она не видела Кристину в таком состоянии – столь взволнованной, рассерженной и едва сдерживающей гнев. Обычно держать себя в руках ей удавалось в любых обстоятельствах. Но ведь никогда раньше она не получала такого удара, ставившего под сомнение весь смысл ее жизни. И Одра понимала, что слова, бездумно, с горяча брошенные Кайл, которая, конечно же, не желала зла своей матери, больно ранили Кристину.
Стремясь смягчить причиненную боль, Одра произнесла ободряюще:
– Кайл не думает этого, Кристи. Ну, когда заявляет, что ей все равно, если твой бизнес рухнет. Конечно же, ей не все равно, и она любит тебя, родная.
– И очень хорошо это показывает, – проворчала Кристина, не глядя на мать и продолжая ходить взад и вперед. Она все еще не могла оправиться от шока после разговора с дочерью.
Одра вздохнула и, прекрасно все понимая, промолчала. Она откинулась на подушку в углу дивана и ждала, пока Кристина успокоится, испытывая облегчение от того, что хотя бы крик прекратился. Теперь в комнате не было слышно ни звука, кроме тихого шелеста шелка от движений Кристины, тиканья бронзовых часов в виде кареты на комоде между выходящими на террасу французскими окнами, открытыми в этот наполненный весенними запахами майский день, да приглушенных сигналов автомобилей, доносившихся снизу, с Сатон-Плейс. Она бросила взгляд на террасу, всю в солнечных бликах, утопающую в цветах и зелени, и машинально подумала: приживутся ли здесь розовые азалии?
Затем она принялась рассматривать комнату. На какую-то долю секунды ее беспокойство растворилось в очаровании, которое как бы излучала обстановка, выдержанная в персиковых, абрикосовых и кремовых тонах. Красота окружала, обволакивала ее. Бесценные картины – два полотна Сезанна, Гоген, изящные английские антикварные фигурки из темного полированного дерева, бронзовая скульптура работы Арпа, цветы в высоких хрустальных вазах освещались лампами из редкого китайского фарфора, затененными шелковыми абажурами.
Какой изумительный вкус у Кристины и Алекса, подумала Одра, испытывая материнскую гордость за дочь и зятя. Эта гордость была вызвана не только атмосферой необыкновенного изящества, созданной ими в этой комнате. Она могла по-настоящему гордиться и тем, чего сумели добиться Кристина и Алекс за годы супружества. Их взаимоотношения были удивительно гармоничны, а брак со временем становился только прочнее – за это Одра была благодарна судьбе.
Ее мысли остановились на Алексе Ньюмене. Он был по-настоящему добрым человеком, одним из самых отзывчивых людей из всех, кого ей довелось встретить, и любил ее как сын. Ей очень хотелось, чтобы он оказался здесь в этот момент. Возможно, ему и не удалось бы прекратить ссору, разгоревшуюся между женой и дочерью, но его такт добродушия и трепетное отношение к жене, безусловно, успокоили бы Кристину.
Повернув голову, Одра взглянула на часы. Увы, было еще только без десяти пять, а Алекс обычно появлялся дома к семи. Однако сегодня он мог прийти пораньше, так как они были приглашены на обед к восьми. Одра представила себе, каким будет сегодняшний вечер, и у нее упало сердце. Если в ближайшие несколько часов настроение Кайл не изменится, вечер обещает быть малоприятным.
Как будто прочтя мысли матери, Кристина сказала:
– Мне не особенно нравится идея сегодняшнего обеда у Джека и Бетси Морганов, хотя они очень приятные люди и так тебя любят, мамочка. Но не хочется идти туда, когда Кайл настроена столь по-большевистски.
Кристина наконец успокоилась и, взглянув на мать, виновато улыбнулась. Взгляд ее серых глаз выражал глубокую озабоченность. Только сейчас она заметила, как сильно устала Одра, и нахмурилась, закусив губу.
– Ты, должно быть, плохо себя чувствуешь после долгого перелета, родная, – воскликнула она. – Как эгоистично мы себя ведем с самого твоего вчерашнего приезда. Мы даже не дали тебе отдышаться. Я, пожалуй, уложу тебя, прежде чем мы отправимся на обед. Тебе нужно отдохнуть.
– Нет, не сейчас, Кристи. Со мной все в порядке, правда же, – сказала Одра.
Кристина подошла к дивану, села рядом с матерью, взяла ее за руку и с любовью посмотрела в ее морщинистое лицо. Покачав головой, она сказала:
– На некоторые вещи Кайл смотрит предвзято, но она абсолютно права в том, что мы вытащили тебя сюда, заставив проделать весь этот путь безо всякой необходимости…
Внезапно она остановилась. Чувство вины захлестнуло ее. Матери было семьдесят, почти семьдесят один, и в этом возрасте следовало бы избавить ее от своих проблем. Ей и Алексу нужно самостоятельно справиться с их строптивой дочерью. Раздраженная мыслью о собственной беспомощности, Кристина воскликнула:
– Мы не подумали о тебе, заставив заниматься нами и нашими неприятностями, тогда как ты могла бы возиться в своем саду или поехать на день к морю, словом, вести спокойную жизнь. Ты, должно быть, думаешь, что мы с Алексом просто пара идиотов.
– Не говори глупостей. – Одра сжала изящную узкую руку Кристины, так не похожую на ее собственную, изуродованную артритом. – Я всегда готова приехать, чего бы мне это ни стоило, если ты нуждаешься во мне. Даже если бы мне пришлось пройти пешком эти три тысячи миль. Я люблю тебя, Кристи, люблю свою внучку и Алекса. Видеть вас такими несчастными невыносимо для меня.
Волнуясь, Кристина доверительно сказала:
– Так нехорошо со стороны Кайл бросать курс в Институте моды и отказываться от участия в бизнесе. Моей заветной мечтой всегда было передать дело ей. – В горле Кристи застрял комок, и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она смогла продолжать: – Ох, мама, зачем все это было нужно? Ради чего я так упорно трудилась, если Кайл покинет нас?
Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.
Сердце Одры сжалось от боли за дочь. Пытаясь как-то утешить ее, она пробормотала:
– Но, Кристи, дорогая, ты всегда получала такое удовольствие от моделирования, и сделать имя в мире моды было для тебя так важно, это было способом самоутверждения. То, чего тебе удалось добиться, твои поразительные достижения и успех, разве ради этого… – Одра остановилась на полуслове, не зная, что еще сказать.
«Как пусты слова, – подумала она. – Одна лишь я знаю, чем пожертвовала Кристина и чего ей стоило основать свое дело. Она дорого заплатила за это, слишком дорого. Вот почему она так переживает, вот почему не может перенести то, что Кайл отказывается от него».
– Две последних недели были просто адом, мама, – сказала Кристина более ровным тоном. – Кайл ужасно упряма, ее неуступчивость меня потрясает, просто выводит из равновесия. Я никогда не встречала таких людей, как она.
«Ох, – подумала Одра, – не встречала?» Она бросила на дочь изумленный взгляд, но у нее хватило ума промолчать. Не время ворошить прошлое – в этом семействе эмоции и без того били через край. Настроившись на положительный лад, Одра сказала:
– С самого ее детства мы с Кайл были добрыми друзьями, и это одна из причин, почему мне надо было приехать в Нью-Йорк, правда? Во всяком случае, я пообещала провести с ней завтрашний день. Я уверена, что она хочет излить мне душу, и я более чем готова выслушать ее.
– Но ведь ты поговоришь с ней, да? Я имею в виду, будешь не только слушать. – Не дожидаясь ответа, Кристина с жаром продолжила: – Ты многое значишь для нее, ей хочется сделать тебе приятное. И ты убедишь ее внять голосу разума, да, мамочка?
Одра кивнула, хотя на этот счет у нее были опасения.
– Да, я постараюсь, – сказала она ободряюще. – И как-нибудь мы это уладим, Кристи.
Впервые за много дней Кристина почувствовала некоторое облегчение, и ее усталые глаза засветились. Она прислонилась к Одре, поцеловала ее морщинистую щеку и положила голову ей на плечо.
– Я так рада, что ты здесь, мам. Ты такое утешение для меня, и я знаю, что ты все исправишь, как всегда.
«Мам», повторила про себя Одра. В течение многих лет она была «мамуля», «мамочка» или «мама». «Мам» было обращением из далекого детства Кристины. Услышав его сейчас, после всех этих долгих лет, Одра вздрогнула. Оно пробудило так много воспоминаний, и не все они были счастливыми. Затем нахлынувший поток тепла и любви сдавил ее горло, так что она не смогла произнести ни слова. Машинально подняв руку, она гладила блестящие волосы Кристины. «Это правда, что старые привычки умирают с трудом, – думала Одра, наклоняясь и целуя макушку дочери. – Несмотря на все эти деньги, власть и славу, она все еще моя маленькая девочка. И я не могу видеть ее такой расстроенной. Но ведь есть еще Кайл, моя единственная внучка, и ее горе для меня столь же невыносимо. Что за дилемма! Катиться по тонкому льду между ними. О, Господи, где мне взять мудрости и силы, чтобы помочь каждой, не причинив боли другой?»
Осознав, что дочь ждет от нее ответа, Одра отогнала от себя тревожные мысли.
– Я могу только попытаться исправить положение, Кристи, – сказала она мягко. – Я уже говорила тебе по приезде, что не собираюсь принимать чью-либо сторону. Тем не менее Кайл права в том, что это ее жизнь и она должна иметь возможность прожить ее так, как считает нужным.
Выпрямившись, Кристина медленно кивнула.
– Да, – сказала она спокойно, – я понимаю, что ты имеешь в виду. Но она очень молода и неопытна и, возможно, сама не знает, чего хочет. Во всяком случае, пока не знает. – Поднявшись, Кристина подошла к одной из выходящих на террасу стеклянных дверей и остановилась, глядя через нее. Затем, резко повернувшись, она пристально взглянула на Одру. – Отказываясь от моего бизнеса с такой легкостью, она поступает не только глупо, но и безответственно, тебе не кажется?
– Да, пожалуй, – вынуждена была согласиться Одра, но ей очень хотелось защитить свою внучку, и она не могла удержаться, чтобы не добавить: – И все же Кайл умная, энергичная и независимая девушка. И потом, ты знаешь, я нахожу ее очень мудрой для ее возраста.
Одра остановилась, размышляя. Ну что ж, сказав «А», говори и «Б», и лучше сразу. Глубоко вздохнув, она закончила самым твердым тоном, на какой была способна:
– Я только хочу, чтобы ты думала о ее нуждах, ее желаниях, а не только о своих собственных. Пообещай мне это.
Кристина была поражена и некоторое время хранила молчание, затем она пробормотала:
– Хорошо… да… я обещаю.
Одре показалось, что в этом обещании прозвучал затаенный протест. Медленно и тщательно взвешивая слова, она сказала:
– Однажды, много лет назад, я сказала тебе, что дитя дается тебе только на время, Кристина. Никогда не забывай об этом.
Кристина пристально посмотрела на Одру, и на ее лице промелькнуло странное выражение. Она открыла рот, как будто собираясь что-то возразить, и вновь сжала губы. Отвернувшись к террасе, она опять уставилась прямо перед собой, размышляя над словами матери.
Одра, рассеянно отбросив с лица прядь серебряных волос и откинувшись назад, наблюдала за Кристиной. Она увидела, как поникли плечи дочери и как печально опустились уголки ее красиво очерченного рта. Да, она вспоминает, подумала Одра. И на сегодня сказано достаточно. Лучше пока оставить все как есть.
Ухватясь за подлокотник дивана, Одра не без труда поднялась на ноги – усталость наконец дала о себе знать.
– Я, пожалуй, и вправду отдохну перед обедом, может быть, попытаюсь заснуть, – сказала она.
– Да-да, конечно, – ответила Кристина. Она быстро подошла к Одре, любовно обняла ее за плечи и повела к дверям.
Полчаса спустя, к своему большому неудовольствию, Одра все еще бодрствовала. Как она ни пыталась, уснуть ей не удавалось. Кристина привела ее в комнату для гостей в дальнем крыле квартиры, задернула занавески, взбила подушки и продолжала суетиться, пока Одра нетерпеливым жестом не выпроводила ее. Радуясь, что наконец-то осталась одна, Одра разделась, накинула халат и вытянулась на кровати, испытав облегчение. Все кости ныли. Разница во времени доконала ее. Руки и колени болезненно пульсировали от разыгравшегося артрита. Но как только голова Одры коснулась подушки, мысль ее заработала с удвоенной силой.
Больше всего тревожило ее то, что, возможно, она сделала ошибку, приехав в Нью-Йорк. Не было ли более благоразумным отказаться от приглашения Алекса и предоставить им самим вести эту битву? А в том, что предстояла именно битва, Одра была абсолютно уверена. Это будет состязание в силе. Кристи изведет себя, отказываясь уступить и отстаивая свои позиции до конца; Кайл – в равной степени неуступчива – упрется с решимостью победить, чего бы это им всем ни стоило. Ставки столь высоки, что ни одна, ни другая, вероятно, не смогут вести себя иначе. Чем все это закончится? Катастрофой, подумала Одра. Обе ведь победить не могут. И проигравшая затаит горечь и обиду.
«Я должна найти способ помочь им разрешить этот спор», – сказала себе Одра, с отчаянием осознавая, что сделать это будет непросто. Если Алекс, такой дипломатичный и умеющий убеждать, оказался не в состоянии примирить их, то ей-то и подавно это не удастся.
– Но я должна найти способ, – пробормотала она.
С усталым вздохом Одра открыла глаза, понимая, что сон не придет к ней. Просторная спальня, осененная мягким светом, проникающим сквозь шторы, навевала покой. Как всегда, сине-белая цветовая гамма, изящная меблировка и изысканный комфорт вызывали ощущение благополучия. Но в этот вечер Одра ничего подобного не испытывала. Напротив, она почувствовала, что ее охватывает дрожь. Ранний вечерний ветер дул в окно. Стало прохладно, и в воздухе ощущалась сырость, которая, казалось, проникает в суставы. Одра накрылась одеялом и потянулась за своими таблетками. Положив одну в рот и запив ее глотком воды, она напомнила себе, что это была уже третья. Врач предупредил ее, что нельзя принимать в день больше четырех таблеток.
Иногда Одра задумывалась, не был ли ее артрит следствием той тяжелой жизни, которую ей пришлось прожить. Доктор Финдли уверял, что нет. Но, когда она вспоминала бесконечные уборки, стирки и глажение – всю эту тяжелую нудную работу, которая была ее уделом на протяжении стольких лет, она не могла не усомниться. Впрочем, эти дни давно миновали. В старости жизнь ее была легкой.
Поставив стакан на тумбочку, Одра взглянула на фотографию, стоящую возле ярко-синей настольной лампы. Повернувшись на бок и опершись на локоть, она стала задумчиво ее рассматривать.
Три лица, три пары глаз смотрели на нее с фотографии – Кристина, Кайл и она собственной персоной.
Снимок был сделан прошлым летом, в ее розовом саду в Йоркшире. Какой это был удивительно счастливый день – день ее семидесятилетия. Погода была чудесной – на цветной фотографии это было отчетливо видно.
После чая, который они пили на террасе, Алекс настоял, чтобы они сфотографировались. В честь юбилея и для потомства, как сказал он, смеясь и выстраивая их возле старых каменных солнечных часов, чуть правее самых лучших гибридных чайных роз.
– Три поколения, – прошептала Одра. – И однако же не скажешь, что мы родственницы. Это вполне могли бы быть чужие друг другу, не похожие внешне, случайно встретившиеся женщины. И все же между нами есть глубокое внутреннее сходство.
Почти полвека назад Одре сказали, что у нее несгибаемая воля, что в достижении своей цели она безжалостна и что ею движет огромная внутренняя сила. Тогда ее эти слова рассердили и обидели. Но это было правдой. И именно эти свойства дочь и внучка унаследовали от нее. Когда Кристина была ребенком, Одра совершила волевой поступок, который необратимо изменил их жизнь. А потом то же самое повторилось с Кристиной: молодой женщиной она совершила свой волевой поступок, равный по силе материнскому. Теперь настала очередь Кайл, и она готова была сделать то же самое. И вновь их жизнь должна была измениться.
Одра села, как от резкого толчка, она испытала озарение.
– Это все моя вина. – Слова неожиданно произнесенные вслух, взорвали тишину комнаты. Она подумала: «Если бы я поступила иначе, все было бы по-другому. Так что все, что происходит сейчас, уходит своими корнями в далекое прошлое, в то время, когда я была молодой женщиной. Такова связь причины и следствия. Каждый поступок, совершаемый нами, от самого заурядного до самого значительного, неизбежно влечет за собой свои последствия. Так происходит, когда мы бросаем в пруд камешки и следим за кругами, которые расходятся по воде все дальше и дальше».
Одра откинулась на подушки, и ее мыслями всецело завладела Кайл.
Постепенно боль в руках и коленях стала ослабевать, тело согрелось под одеялом, и Одра наконец закрыла глаза.
«Тысяча девятьсот двадцать шестой, – думала она сквозь дремоту. – Как давно это было. Но все-таки не так давно, чтобы я не могла вспомнить, какой была тогда, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кайл».
Одра переводила взгляд с дочери на внучку Кайл, с яростью смотревших друг на друга. Отзвук гневных слов, которыми они только что обменялись, казалось, еще висел в теплом послеполуденном воздухе.
Она все больше чувствовала свою беспомощность, понимая, что все попытки убедить их внять голосу разума были напрасны, по крайней мере сейчас. Обе были уверены в своей правоте, и никакие доводы не могли заставить их изменить собственную точку зрения или хотя бы постараться понять чужую.
Даже в манере одеваться проявлялась их непохожесть. На Кайл были синие джинсы и спортивные туфли – белая, из тонкого хлопка, блузка была единственной уступкой хорошему тону. Это сочетание придавало ей на удивление уязвимый детский вид. Она и впрямь выглядела ребенком – с этаким чистеньким личиком и длинными свободно падающими волосами. Кристина была в дорогом изящном платье и строгого, в тон ему, покроя жакете из тяжелого шелка, которые, без сомнения, были изготовлены ее собственной фирмой. Серебристый шелк прекрасно оттенял ее каштановые волосы с рыжевато-золотистыми прядями, чудные, серые с поволокой глаза – лучшее, что было в ее лице. Стройная и безупречно одетая, она не выглядела на свои сорок семь лет.
«Магнат и студентка, модельер экстракласса и взбунтовавшаяся ученица, мать и дочь, – думала Одра, подавляя вздох. – Что ж, это совсем не ново, когда отцы и дети не могут понять друг друга. Этот конфликт стар как мир».
Внезапно Кайл, прервав затянувшееся молчание, выпалила:
– И еще, мама, у тебя не было никакого права втягивать бедную бабушку во все это и заставлять ее проделывать такой огромный путь из Англии, тем более что…
– А я и не заставляла, – выкрикнула в ответ Кристина, – это твой отец позвонил моей…
– Ну конечно, давай, вини папу, – язвительно прервала ее Кайл.
– Но бабушке действительно позвонил твой отец, – сказала Кристина и обратилась к Одре. – Разве не так, мама?
– Это чистая правда, Кайл, – ответила Одра, внимательно глядя на внучку.
Встряхнув головой, Кайл откинула назад копну черных волос и засунула руки в карманы джинсов. Движения ее были резкими и вызывающими. Огромные карие глаза, обычно мягкие, похожие на глаза лани, по-прежнему гневно сверкали.
– Я полагаю, он решил, что нам нужен посредник. Так вот, он нам не нужен. Нам не о чем договариваться, – отрезала Кайл.
Длинноногая и стройная, она стремительно приблизилась к Одре.
– Извини, бабушка, – сказала она, слегка улыбаясь, – я не хочу быть грубой, но разве можно было заставлять тебя проехать чуть не полсвета только потому, что мои родители вдруг обнаружили, что они уже не в состоянии влиять на меня и управлять мной. – Кайл засмеялась непривычно резким смехом. – Видишь ли, беда в том, что мои родители обращаются со мной как с ребенком. Господи, они ведут себя так, словно мне не девятнадцать, а девять.
Прежде чем Одра смогла что-то ответить на эту гневную тираду, Кайл опять резко повернулась к Кристине и, срываясь на крик, продолжила:
– Ничто не заставит меня изменить решение, мама. Ничто. И никто. Даже бабушка. Я намерена прожить свою жизнь так, как я хочу. Это моя жизнь и больше ничья. Ты и папа можете оставить меня без гроша. Мне на это наплевать. Я найду работу, чтобы мне было на что жить, пока я учусь. Мне от вас не нужно никакой помощи!
– Ни твой отец, ни я никогда не говорили о том, чтобы оставить тебя без гроша, – воскликнула Кристина, негодуя, что Кайл могла прийти в голову такая мысль. – Твоя беда в том, что ты совершенно не способна обсуждать этот вопрос разумно. И спокойно. Ты заводишься с пол-оборота всякий раз, когда мы пытаемся побеседовать с тобой.
– Кто бы говорил! Можно подумать, что ты беседуешь!
Кристина поджала губы, но все же сдержала раздражение.
– Что же здесь удивительного? – ответила она сухо. – Я создала огромный концерн – международную империю моды, которая стоит не один миллион долларов, и ты – мой единственный ребенок, моя наследница. Ведь предполагалось, что когда-нибудь ты заменишь меня. Так считали все члены нашей семьи. Мы послали тебя учиться именно с этим расчетом. А теперь, ни с того ни с сего, ты заявляешь, что тебе не нужна фирма. Я просто потрясе…
– Да, не нужна! – закричала Кайл. – Вот только ты никак этого не поймешь, мама! Я повторяла тебе тысячу раз! Меня нисколько не интересует эта твоя дурацкая империя! Пусть она катиться ко всем чертям, пусть она хоть рухнет! Это твоя проблема, а не моя!
Отшатнувшись, Кристина глубоко вздохнула. Она была в равной степени потрясена и словами Кайл, и тоном, с каким они были сказаны.
Одра, поняв, какой удар был нанесен Кристине, быстро вмешалась:
– Думай, что говоришь, Кайл.
Кайл и сама поняла, что зашла слишком далеко, и в замешательстве закусила губу. На шее у нее выступили красные пятна, и юные щеки залились ярким румянцем. Она взглянула на Одру, тихо сидевшую на диване, такую бледную и хрупкую, увидела печаль и разочарование в ее ярких синих глазах. Она почувствовала неловкость, смешанную со стыдом. Поняла, что вела себя недостойно в присутствии бабушки, которую боготворила. И мысль эта была невыносимой. Она расплакалась и, чтобы не наделать еще больших глупостей, выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Кристина молча смотрела на дверь.
Она была унижена и разъярена. Напряжение ее было настолько велико, что под тонкой тканью жакета явственно обозначились лопатки.
– Нет, не могу этому поверить! – воскликнула она и шагнула в сторону двери, очевидно намереваясь догнать Кайл.
– Не надо, оставь ее, – твердо сказала Одра, быстро подойдя к Кристине. Она взяла дочь за руку и подвела к дивану. Нежно усадив ее рядом с собой, Одра добавила: – Бессмысленно все это продолжать. Вы только заводите друг друга, а тебе прекрасно известно, что брошенные в сердцах слова, не вычеркнешь из памяти, и, согласить, сейчас вы обе не в себе.
– Да, наверное.
Кристина в растерянности провела рукой по волосам и откинулась на подушки, чувствуя себя несчастной и опустошенной. Но тут же вскочила и в возбуждении начала ходить взад и вперед перед камином.
Это еще более усилило беспокойство Одры. Никогда раньше она не видела Кристину в таком состоянии – столь взволнованной, рассерженной и едва сдерживающей гнев. Обычно держать себя в руках ей удавалось в любых обстоятельствах. Но ведь никогда раньше она не получала такого удара, ставившего под сомнение весь смысл ее жизни. И Одра понимала, что слова, бездумно, с горяча брошенные Кайл, которая, конечно же, не желала зла своей матери, больно ранили Кристину.
Стремясь смягчить причиненную боль, Одра произнесла ободряюще:
– Кайл не думает этого, Кристи. Ну, когда заявляет, что ей все равно, если твой бизнес рухнет. Конечно же, ей не все равно, и она любит тебя, родная.
– И очень хорошо это показывает, – проворчала Кристина, не глядя на мать и продолжая ходить взад и вперед. Она все еще не могла оправиться от шока после разговора с дочерью.
Одра вздохнула и, прекрасно все понимая, промолчала. Она откинулась на подушку в углу дивана и ждала, пока Кристина успокоится, испытывая облегчение от того, что хотя бы крик прекратился. Теперь в комнате не было слышно ни звука, кроме тихого шелеста шелка от движений Кристины, тиканья бронзовых часов в виде кареты на комоде между выходящими на террасу французскими окнами, открытыми в этот наполненный весенними запахами майский день, да приглушенных сигналов автомобилей, доносившихся снизу, с Сатон-Плейс. Она бросила взгляд на террасу, всю в солнечных бликах, утопающую в цветах и зелени, и машинально подумала: приживутся ли здесь розовые азалии?
Затем она принялась рассматривать комнату. На какую-то долю секунды ее беспокойство растворилось в очаровании, которое как бы излучала обстановка, выдержанная в персиковых, абрикосовых и кремовых тонах. Красота окружала, обволакивала ее. Бесценные картины – два полотна Сезанна, Гоген, изящные английские антикварные фигурки из темного полированного дерева, бронзовая скульптура работы Арпа, цветы в высоких хрустальных вазах освещались лампами из редкого китайского фарфора, затененными шелковыми абажурами.
Какой изумительный вкус у Кристины и Алекса, подумала Одра, испытывая материнскую гордость за дочь и зятя. Эта гордость была вызвана не только атмосферой необыкновенного изящества, созданной ими в этой комнате. Она могла по-настоящему гордиться и тем, чего сумели добиться Кристина и Алекс за годы супружества. Их взаимоотношения были удивительно гармоничны, а брак со временем становился только прочнее – за это Одра была благодарна судьбе.
Ее мысли остановились на Алексе Ньюмене. Он был по-настоящему добрым человеком, одним из самых отзывчивых людей из всех, кого ей довелось встретить, и любил ее как сын. Ей очень хотелось, чтобы он оказался здесь в этот момент. Возможно, ему и не удалось бы прекратить ссору, разгоревшуюся между женой и дочерью, но его такт добродушия и трепетное отношение к жене, безусловно, успокоили бы Кристину.
Повернув голову, Одра взглянула на часы. Увы, было еще только без десяти пять, а Алекс обычно появлялся дома к семи. Однако сегодня он мог прийти пораньше, так как они были приглашены на обед к восьми. Одра представила себе, каким будет сегодняшний вечер, и у нее упало сердце. Если в ближайшие несколько часов настроение Кайл не изменится, вечер обещает быть малоприятным.
Как будто прочтя мысли матери, Кристина сказала:
– Мне не особенно нравится идея сегодняшнего обеда у Джека и Бетси Морганов, хотя они очень приятные люди и так тебя любят, мамочка. Но не хочется идти туда, когда Кайл настроена столь по-большевистски.
Кристина наконец успокоилась и, взглянув на мать, виновато улыбнулась. Взгляд ее серых глаз выражал глубокую озабоченность. Только сейчас она заметила, как сильно устала Одра, и нахмурилась, закусив губу.
– Ты, должно быть, плохо себя чувствуешь после долгого перелета, родная, – воскликнула она. – Как эгоистично мы себя ведем с самого твоего вчерашнего приезда. Мы даже не дали тебе отдышаться. Я, пожалуй, уложу тебя, прежде чем мы отправимся на обед. Тебе нужно отдохнуть.
– Нет, не сейчас, Кристи. Со мной все в порядке, правда же, – сказала Одра.
Кристина подошла к дивану, села рядом с матерью, взяла ее за руку и с любовью посмотрела в ее морщинистое лицо. Покачав головой, она сказала:
– На некоторые вещи Кайл смотрит предвзято, но она абсолютно права в том, что мы вытащили тебя сюда, заставив проделать весь этот путь безо всякой необходимости…
Внезапно она остановилась. Чувство вины захлестнуло ее. Матери было семьдесят, почти семьдесят один, и в этом возрасте следовало бы избавить ее от своих проблем. Ей и Алексу нужно самостоятельно справиться с их строптивой дочерью. Раздраженная мыслью о собственной беспомощности, Кристина воскликнула:
– Мы не подумали о тебе, заставив заниматься нами и нашими неприятностями, тогда как ты могла бы возиться в своем саду или поехать на день к морю, словом, вести спокойную жизнь. Ты, должно быть, думаешь, что мы с Алексом просто пара идиотов.
– Не говори глупостей. – Одра сжала изящную узкую руку Кристины, так не похожую на ее собственную, изуродованную артритом. – Я всегда готова приехать, чего бы мне это ни стоило, если ты нуждаешься во мне. Даже если бы мне пришлось пройти пешком эти три тысячи миль. Я люблю тебя, Кристи, люблю свою внучку и Алекса. Видеть вас такими несчастными невыносимо для меня.
Волнуясь, Кристина доверительно сказала:
– Так нехорошо со стороны Кайл бросать курс в Институте моды и отказываться от участия в бизнесе. Моей заветной мечтой всегда было передать дело ей. – В горле Кристи застрял комок, и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она смогла продолжать: – Ох, мама, зачем все это было нужно? Ради чего я так упорно трудилась, если Кайл покинет нас?
Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.
Сердце Одры сжалось от боли за дочь. Пытаясь как-то утешить ее, она пробормотала:
– Но, Кристи, дорогая, ты всегда получала такое удовольствие от моделирования, и сделать имя в мире моды было для тебя так важно, это было способом самоутверждения. То, чего тебе удалось добиться, твои поразительные достижения и успех, разве ради этого… – Одра остановилась на полуслове, не зная, что еще сказать.
«Как пусты слова, – подумала она. – Одна лишь я знаю, чем пожертвовала Кристина и чего ей стоило основать свое дело. Она дорого заплатила за это, слишком дорого. Вот почему она так переживает, вот почему не может перенести то, что Кайл отказывается от него».
– Две последних недели были просто адом, мама, – сказала Кристина более ровным тоном. – Кайл ужасно упряма, ее неуступчивость меня потрясает, просто выводит из равновесия. Я никогда не встречала таких людей, как она.
«Ох, – подумала Одра, – не встречала?» Она бросила на дочь изумленный взгляд, но у нее хватило ума промолчать. Не время ворошить прошлое – в этом семействе эмоции и без того били через край. Настроившись на положительный лад, Одра сказала:
– С самого ее детства мы с Кайл были добрыми друзьями, и это одна из причин, почему мне надо было приехать в Нью-Йорк, правда? Во всяком случае, я пообещала провести с ней завтрашний день. Я уверена, что она хочет излить мне душу, и я более чем готова выслушать ее.
– Но ведь ты поговоришь с ней, да? Я имею в виду, будешь не только слушать. – Не дожидаясь ответа, Кристина с жаром продолжила: – Ты многое значишь для нее, ей хочется сделать тебе приятное. И ты убедишь ее внять голосу разума, да, мамочка?
Одра кивнула, хотя на этот счет у нее были опасения.
– Да, я постараюсь, – сказала она ободряюще. – И как-нибудь мы это уладим, Кристи.
Впервые за много дней Кристина почувствовала некоторое облегчение, и ее усталые глаза засветились. Она прислонилась к Одре, поцеловала ее морщинистую щеку и положила голову ей на плечо.
– Я так рада, что ты здесь, мам. Ты такое утешение для меня, и я знаю, что ты все исправишь, как всегда.
«Мам», повторила про себя Одра. В течение многих лет она была «мамуля», «мамочка» или «мама». «Мам» было обращением из далекого детства Кристины. Услышав его сейчас, после всех этих долгих лет, Одра вздрогнула. Оно пробудило так много воспоминаний, и не все они были счастливыми. Затем нахлынувший поток тепла и любви сдавил ее горло, так что она не смогла произнести ни слова. Машинально подняв руку, она гладила блестящие волосы Кристины. «Это правда, что старые привычки умирают с трудом, – думала Одра, наклоняясь и целуя макушку дочери. – Несмотря на все эти деньги, власть и славу, она все еще моя маленькая девочка. И я не могу видеть ее такой расстроенной. Но ведь есть еще Кайл, моя единственная внучка, и ее горе для меня столь же невыносимо. Что за дилемма! Катиться по тонкому льду между ними. О, Господи, где мне взять мудрости и силы, чтобы помочь каждой, не причинив боли другой?»
Осознав, что дочь ждет от нее ответа, Одра отогнала от себя тревожные мысли.
– Я могу только попытаться исправить положение, Кристи, – сказала она мягко. – Я уже говорила тебе по приезде, что не собираюсь принимать чью-либо сторону. Тем не менее Кайл права в том, что это ее жизнь и она должна иметь возможность прожить ее так, как считает нужным.
Выпрямившись, Кристина медленно кивнула.
– Да, – сказала она спокойно, – я понимаю, что ты имеешь в виду. Но она очень молода и неопытна и, возможно, сама не знает, чего хочет. Во всяком случае, пока не знает. – Поднявшись, Кристина подошла к одной из выходящих на террасу стеклянных дверей и остановилась, глядя через нее. Затем, резко повернувшись, она пристально взглянула на Одру. – Отказываясь от моего бизнеса с такой легкостью, она поступает не только глупо, но и безответственно, тебе не кажется?
– Да, пожалуй, – вынуждена была согласиться Одра, но ей очень хотелось защитить свою внучку, и она не могла удержаться, чтобы не добавить: – И все же Кайл умная, энергичная и независимая девушка. И потом, ты знаешь, я нахожу ее очень мудрой для ее возраста.
Одра остановилась, размышляя. Ну что ж, сказав «А», говори и «Б», и лучше сразу. Глубоко вздохнув, она закончила самым твердым тоном, на какой была способна:
– Я только хочу, чтобы ты думала о ее нуждах, ее желаниях, а не только о своих собственных. Пообещай мне это.
Кристина была поражена и некоторое время хранила молчание, затем она пробормотала:
– Хорошо… да… я обещаю.
Одре показалось, что в этом обещании прозвучал затаенный протест. Медленно и тщательно взвешивая слова, она сказала:
– Однажды, много лет назад, я сказала тебе, что дитя дается тебе только на время, Кристина. Никогда не забывай об этом.
Кристина пристально посмотрела на Одру, и на ее лице промелькнуло странное выражение. Она открыла рот, как будто собираясь что-то возразить, и вновь сжала губы. Отвернувшись к террасе, она опять уставилась прямо перед собой, размышляя над словами матери.
Одра, рассеянно отбросив с лица прядь серебряных волос и откинувшись назад, наблюдала за Кристиной. Она увидела, как поникли плечи дочери и как печально опустились уголки ее красиво очерченного рта. Да, она вспоминает, подумала Одра. И на сегодня сказано достаточно. Лучше пока оставить все как есть.
Ухватясь за подлокотник дивана, Одра не без труда поднялась на ноги – усталость наконец дала о себе знать.
– Я, пожалуй, и вправду отдохну перед обедом, может быть, попытаюсь заснуть, – сказала она.
– Да-да, конечно, – ответила Кристина. Она быстро подошла к Одре, любовно обняла ее за плечи и повела к дверям.
Полчаса спустя, к своему большому неудовольствию, Одра все еще бодрствовала. Как она ни пыталась, уснуть ей не удавалось. Кристина привела ее в комнату для гостей в дальнем крыле квартиры, задернула занавески, взбила подушки и продолжала суетиться, пока Одра нетерпеливым жестом не выпроводила ее. Радуясь, что наконец-то осталась одна, Одра разделась, накинула халат и вытянулась на кровати, испытав облегчение. Все кости ныли. Разница во времени доконала ее. Руки и колени болезненно пульсировали от разыгравшегося артрита. Но как только голова Одры коснулась подушки, мысль ее заработала с удвоенной силой.
Больше всего тревожило ее то, что, возможно, она сделала ошибку, приехав в Нью-Йорк. Не было ли более благоразумным отказаться от приглашения Алекса и предоставить им самим вести эту битву? А в том, что предстояла именно битва, Одра была абсолютно уверена. Это будет состязание в силе. Кристи изведет себя, отказываясь уступить и отстаивая свои позиции до конца; Кайл – в равной степени неуступчива – упрется с решимостью победить, чего бы это им всем ни стоило. Ставки столь высоки, что ни одна, ни другая, вероятно, не смогут вести себя иначе. Чем все это закончится? Катастрофой, подумала Одра. Обе ведь победить не могут. И проигравшая затаит горечь и обиду.
«Я должна найти способ помочь им разрешить этот спор», – сказала себе Одра, с отчаянием осознавая, что сделать это будет непросто. Если Алекс, такой дипломатичный и умеющий убеждать, оказался не в состоянии примирить их, то ей-то и подавно это не удастся.
– Но я должна найти способ, – пробормотала она.
С усталым вздохом Одра открыла глаза, понимая, что сон не придет к ней. Просторная спальня, осененная мягким светом, проникающим сквозь шторы, навевала покой. Как всегда, сине-белая цветовая гамма, изящная меблировка и изысканный комфорт вызывали ощущение благополучия. Но в этот вечер Одра ничего подобного не испытывала. Напротив, она почувствовала, что ее охватывает дрожь. Ранний вечерний ветер дул в окно. Стало прохладно, и в воздухе ощущалась сырость, которая, казалось, проникает в суставы. Одра накрылась одеялом и потянулась за своими таблетками. Положив одну в рот и запив ее глотком воды, она напомнила себе, что это была уже третья. Врач предупредил ее, что нельзя принимать в день больше четырех таблеток.
Иногда Одра задумывалась, не был ли ее артрит следствием той тяжелой жизни, которую ей пришлось прожить. Доктор Финдли уверял, что нет. Но, когда она вспоминала бесконечные уборки, стирки и глажение – всю эту тяжелую нудную работу, которая была ее уделом на протяжении стольких лет, она не могла не усомниться. Впрочем, эти дни давно миновали. В старости жизнь ее была легкой.
Поставив стакан на тумбочку, Одра взглянула на фотографию, стоящую возле ярко-синей настольной лампы. Повернувшись на бок и опершись на локоть, она стала задумчиво ее рассматривать.
Три лица, три пары глаз смотрели на нее с фотографии – Кристина, Кайл и она собственной персоной.
Снимок был сделан прошлым летом, в ее розовом саду в Йоркшире. Какой это был удивительно счастливый день – день ее семидесятилетия. Погода была чудесной – на цветной фотографии это было отчетливо видно.
После чая, который они пили на террасе, Алекс настоял, чтобы они сфотографировались. В честь юбилея и для потомства, как сказал он, смеясь и выстраивая их возле старых каменных солнечных часов, чуть правее самых лучших гибридных чайных роз.
– Три поколения, – прошептала Одра. – И однако же не скажешь, что мы родственницы. Это вполне могли бы быть чужие друг другу, не похожие внешне, случайно встретившиеся женщины. И все же между нами есть глубокое внутреннее сходство.
Почти полвека назад Одре сказали, что у нее несгибаемая воля, что в достижении своей цели она безжалостна и что ею движет огромная внутренняя сила. Тогда ее эти слова рассердили и обидели. Но это было правдой. И именно эти свойства дочь и внучка унаследовали от нее. Когда Кристина была ребенком, Одра совершила волевой поступок, который необратимо изменил их жизнь. А потом то же самое повторилось с Кристиной: молодой женщиной она совершила свой волевой поступок, равный по силе материнскому. Теперь настала очередь Кайл, и она готова была сделать то же самое. И вновь их жизнь должна была измениться.
Одра села, как от резкого толчка, она испытала озарение.
– Это все моя вина. – Слова неожиданно произнесенные вслух, взорвали тишину комнаты. Она подумала: «Если бы я поступила иначе, все было бы по-другому. Так что все, что происходит сейчас, уходит своими корнями в далекое прошлое, в то время, когда я была молодой женщиной. Такова связь причины и следствия. Каждый поступок, совершаемый нами, от самого заурядного до самого значительного, неизбежно влечет за собой свои последствия. Так происходит, когда мы бросаем в пруд камешки и следим за кругами, которые расходятся по воде все дальше и дальше».
Одра откинулась на подушки, и ее мыслями всецело завладела Кайл.
Постепенно боль в руках и коленях стала ослабевать, тело согрелось под одеялом, и Одра наконец закрыла глаза.
«Тысяча девятьсот двадцать шестой, – думала она сквозь дремоту. – Как давно это было. Но все-таки не так давно, чтобы я не могла вспомнить, какой была тогда, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кайл».
ЧАСТЬ I
ОДРА
1
Это был день ее рождения. 3 июня 1926 года ей исполнилось девятнадцать лет. Одра Кентон стояла у окна своей комнаты в инфекционной больнице в Рипоне, которое выходило в сад, расположенный позади здания. Здесь, в Йоркшире, она работала медицинской сестрой. Солнечные лучи проникали сквозь густые кроны двух огромных дубов, росших возле старой каменной стены, и Одра рассеянно наблюдала за игрой света и тени на лужайке. Дул ласковый ветерок, и листья шелестели и дрожали, а когда на них падал солнечный луч, их яркая зелень поблескивала. Это был чудесный день – залитый солнцем, полный благоухания, соблазняющий и манящий.
В честь дня рождения главная сестра больницы отпустила Одру со второй половины дня. Проблема заключалась в том, что ей некуда было идти и не с кем праздновать. Одра была совсем одна на свете.
У нее была только одна подруга, Гвен Торнтон, тоже медсестра в их больнице, но вчера ее вызвали домой в Хорсфорт. У Гвен заболела мать, и требовалось ее присутствие. Еще несколько недель назад Гвен договорилась с одной из сестер о том, чтобы поменяться выходными и отпраздновать столь знаменательный день с Одрой, и они вместе долго придумывали, как сделать его необычным. И вот теперь их тщательно разработанные планы оказались бесполезными.
Прижавшись головой к оконной раме, Одра вздохнула, представив себе, сколько пустых часов предстоит ей скоротать в одиночестве. Грусть и горькое разочарование охватили ее, и она вдруг почувствовала, как горло ее сжалось и глаза наполнились слезами. Но уже через несколько секунд, откашлявшись и смахнув слезы, она сумела совладать с собой. Сделав усилие, она решительно отогнала прочь внезапно нахлынувшие тяжелые чувства, отказываясь от жалости к себе. Она презирала людей, жалеющих себя, считая это признаком слабости. Она была сильной. Об этом ей часто говорила ее мать, а она редко ошибалась в чем бы то ни было.
В честь дня рождения главная сестра больницы отпустила Одру со второй половины дня. Проблема заключалась в том, что ей некуда было идти и не с кем праздновать. Одра была совсем одна на свете.
У нее была только одна подруга, Гвен Торнтон, тоже медсестра в их больнице, но вчера ее вызвали домой в Хорсфорт. У Гвен заболела мать, и требовалось ее присутствие. Еще несколько недель назад Гвен договорилась с одной из сестер о том, чтобы поменяться выходными и отпраздновать столь знаменательный день с Одрой, и они вместе долго придумывали, как сделать его необычным. И вот теперь их тщательно разработанные планы оказались бесполезными.
Прижавшись головой к оконной раме, Одра вздохнула, представив себе, сколько пустых часов предстоит ей скоротать в одиночестве. Грусть и горькое разочарование охватили ее, и она вдруг почувствовала, как горло ее сжалось и глаза наполнились слезами. Но уже через несколько секунд, откашлявшись и смахнув слезы, она сумела совладать с собой. Сделав усилие, она решительно отогнала прочь внезапно нахлынувшие тяжелые чувства, отказываясь от жалости к себе. Она презирала людей, жалеющих себя, считая это признаком слабости. Она была сильной. Об этом ей часто говорила ее мать, а она редко ошибалась в чем бы то ни было.