Брэдли Мэрион Зиммер. Король-олень (Туманы Авалона - 3)

   - В холмах и лесах, - пояснила Моргейна. - Они не в силах смотреть, как землю, их мать, насилуют плугом и заставляют плодоносить, и потому никогда не живут в деревнях.
   - Но если они не пашут и не жнут, тетя, что же они едят?
   - Только то, что земля дает им по доброй воле, - ответила Моргейна. Коренья, ягоды и травы, плоды и семена - мясо они едят лишь по большим праздникам. Как я уже сказала, с ними лучше не заговаривать, но если хочешь, можешь оставить им немного хлеба на краю поляны - хлеба нам хватит на всех.
   Она отломила кусок от буханки и позволила Нимуэ отнести его к краю леса. Элейна и вправду надавала им столько еды, что хватило бы на десятидневную дорогу - не то, что на короткую поездку до Авалона.
   Сама Моргейна ела мало, но она позволила Нимуэ есть, сколько той хочется, и даже намазала ей хлеб медом; конечно, надо бы понемногу приучать ее к воздержанию - ну да ладно, успеется, в конце концов, девочка еще растет, и строгий пост может ей повредить.
   - Тетя, а почему ты не ешь мяса? - спросила Нимуэ. - Разве сегодня постный день?
   Моргейна вдруг вспомнила, что некогда и она задала Вивиане точно такой же вопрос.
   - Нет, просто я редко его ем.
   - Ты его не любишь? Я люблю.
   - Значит, ешь, раз любишь. Жрицы нечасто едят мясо, но им это не запрещено, особенно девочкам твоих лет.
   - А какие они, жрицы? Они похожи на монахинь? И все время постятся? Отец Гриффин... - Нимуэ осеклась, вспомнив, что ей было велено не пересказывать слова священника. Моргейне это понравилось - девочка быстро учится.
   - Я имела в виду, - пояснила она, - что тебе не следует вспоминать его слова, чтоб решить, как нужно себя вести. Но ты можешь рассказывать мне, что он говорил, и когда-нибудь ты сама научишься отделять, что в его словах было правильным, а что глупым, если не хуже.
   - Он говорил, что мужчины и женщины должны поститься за свои грехи. Это так?
   Моргейна покачала головой.
   - Жители Авалона иногда постятся, - чтобы приучить свои тела повиноваться и не требовать того, что трудно исполнить. Бывают такие моменты, когда человеку приходится обходиться без пищи, без воды или без сна, и тело должно быть слугой разума, а не его хозяином. Разум не сможет сосредоточиться на святых вещах, или на поисках мудрости, или застыть в длительной медитации, чтобы узреть иные царства, если тело в это время будет вопить: "Накорми меня!" или "Хочу пить!" Поэтому мы учимся заглушать его крики. Поняла?
   - Н-не очень, - с сомнением протянула девочка.
   - Ну, значит, поймешь, когда подрастешь. А теперь доедай хлеб, и мы поедем дальше.
   Нимуэ доела хлеб с медом и аккуратно вытерла руки пучком травы.
   - Отца Гриффина я тоже не понимала, и он за это на меня сердился. Меня наказали из-за того, что я спросила, почему мы должны поститься за наши грехи, если Христос уже простил их, а он сказал, что я научилась язычеству, и велел маме запереть меня в моей комнате. А что такое язычество, тетя?
   - Все, что не нравится священникам, - ответила Моргейна. - Отец Гриффин - дурак. Те христианские священники, что получше, не тревожат разговорами о грехах таких малышей, как ты, которые еще не способны грешить. Мы успеем поговорить о грехах, Нимуэ, когда ты будешь способна их совершать или делать выбор между добром и злом.
   Нимуэ послушно взобралась на своего пони, но несколько мгновений спустя сказала:
   - Тетя Моргейна, я, наверное, нехорошая девочка. Я постоянно грешу. Я все время делаю всякие нехорошие вещи. Неудивительно, что мама захотела отослать меня прочь. Она отослала меня в нехорошее место, потому что я и сама нехорошая.
   Что-то до боли сжало горло Моргейны. Она как раз собиралась усесться в седло; но вместо этого она бросилась к пони девочки, обняла Нимуэ, крепко прижала к себе и принялась осыпать поцелуями.
   - Никогда больше не говори так, Нимуэ! - выдохнула Моргейна. Никогда! Это неправда, клянусь тебе! Твоя мама вообще не хотела никуда тебя отпускать, а если бы она думала, что Авалон - нехорошее место, она бы тебя не отпустила, что бы я ей ни говорила!
   - А почему же тогда меня отослали? - тихо спросила Нимуэ.
   Моргейна продолжала сжимать девочку в объятиях; она никак не могла успокоиться.
   - Потому, что ты еще до рождения была обещана Авалону, дитя мое. Потому, что твоя бабушка была жрицей, и потому, что у меня нет дочери, которую я могла бы посвятить Богине. Вот тебя и отправили на Авалон, чтобы ты научилась его мудрости и служила Богине.
   Моргейна лишь сейчас заметила, что плачет, и слезы капают на золотистые волосы Нимуэ.
   - Кто тебе сказал, что тебя отослали в наказание?
   - Одна служанка, когда собирала мои вещи... - нерешительно отозвалась Нимуэ. - Я слышала, как она сказала, что маме не следовало бы отсылать меня в такое нехорошее место... А отец Гриффин часто говорил мне, что я нехорошая девочка...
   Моргейна опустилась на землю и, усадив Нимуэ себе на колени, принялась укачивать ее.
   - Нет-нет, - нежно сказала она, - нет, милая, нет. Ты - хорошая девочка. Если ты озорничаешь, или ленишься, или не слушаешься, то это не грех - просто ты еще маленькая и не знаешь, как правильно себя вести. А когда узнаешь, то так и будешь делать.
   А потом, решив, что слишком уж сложный получается разговор для пятилетнего ребенка, Моргейна быстро сменила тему.
   - Смотри, какая бабочка! Я никогда еще не видела бабочек такого цвета! А теперь давай я посажу тебя обратно на пони.
   Малышка принялась что-то рассказывать о бабочках, а Моргейна внимательно слушала ее щебет.
   Будь Моргейна одна, она доехала бы до Авалона за день, но коротким ножкам пони Нимуэ это было не под силу, и потому путники заночевали на поляне. Нимуэ никогда прежде не спала под открытым небом, и потому, когда костер погас, ей стало страшно - девочку пугала темнота. Тогда Моргейна легла рядом с малышкой, обняла ее и принялась показывать ей звезды.
   Девочка устала от целого дня езды и быстро заснула, положив голову на руку Моргейны, а Моргейна осталась лежать, чувствуя, как в сердце заползает страх. Она так давно не была на Авалоне! Медленно, шаг за шагом, она вспомнила все, чему ее учили - или то, что смогла вспомнить; но вдруг она позабыла нечто жизненно важное?
   В конце концов, Моргейна уснула, но перед рассветом ей почудились шаги, и она увидела Врану. Врана была в своем обычном темном платье и пятнистой тунике из оленьей шкуры. Она сказала: "Моргейна! Моргейна, ненаглядная моя!" Ее голос - голос, который Моргейна за все время, проведенное на Авалоне, слышала лишь один-единственный раз, - был исполнен такого изумления и радости, что Моргейна мгновенно проснулась и привстала, оглядывая поляну и почти ожидая, что сейчас увидит перед собой живую Врану. Но поляна была пуста, если не считать заслонявшей звезды туманной дымки; Моргейна улеглась обратно, так и не поняв, то ли это был сон, то ли Врана и вправду при помощи Зрения узнала о ее приближении. Сердце Моргейны бешено колотилось; Моргейна чувствовала, как оно до боли сильно бьется изнутри о грудную клетку.
   "Мне не следовало так долго оставаться вдали от Авалона. Нужно было попробовать вернуться после смерти Вивианы. Пусть бы даже эта попытка убила меня - все равно нужно было попытаться... Захотят ли они принять меня такой, какой я стала, - старой, изнуренной, изношенной, почти потерявшей Зрение, не способной ничего им дать?.."
   Лежавшая рядом с ней малышка что-то сонно пробормотала и повернулась, прижавшись поближе к Моргейне. Моргейна обняла девочку и подумала: "Я даю им внучку Вивианы. Но если мне позволят вернуться лишь ради нее, это будет горше смерти. Неужто Богиня навеки отвернулась от меня?"
   Наконец она снова уснула и проснулась лишь утром; начал моросить мелкий дождик. День начался скверно, и неприятности не заставили себя ждать; около полудня пони Нимуэ потерял подкову. Моргейне не терпелось продолжить путь, и она предпочла бы посадить девочку перед собой - она и сама была легонькой, и ее лошадь спокойно могла бы везти и вдвое больший вес; но при этом ей все-таки не хотелось, чтобы пони охромел, - а значит, нужно было свернуть с дороги в деревню и разыскать кузнеца. Моргейна не желала, чтобы по округе поползли слухи, что сестра Верховного короля ездила на Авалон, но тут уж ничего нельзя было поделать. В здешних краях случалось так мало происшествий, что всякая новость тут же разносилась повсюду, словно на крыльях.
   Ну что ж, ничего не попишешь. В конце концов, несчастный пони ни в чем не виноват. Путникам пришлось задержаться и разыскать в стороне от дороги небольшую деревню. Весь день шел дождь; несмотря на то, что лето было в разгаре, Моргейна озябла до дрожи, а девочка промокла и принялась капризничать. Моргейна не обращала на это особого внимания; ей было жаль малышку, особенно когда Нимуэ принялась тихо плакать, заскучав по матери, но она ничего не могла с этим поделать; первое, чему должна научиться жрица - переносить одиночество. Нимуэ придется плакать до тех пор, пока она сама не найдет какое-нибудь утешение или не научится жить без него, как это делали до нее все девы Дома.
   День уже клонился к вечеру; впрочем, облака были такими плотными, что из-за них не пробивалось ни единого солнечного лучика. Однако же в это время года темнело поздно, а Моргейне не хотелось проводить еще одну ночь в пути. Потому она решила продолжать ехать до тех пор, пока они смогут различать дорогу, и тут же была вознаграждена за это решение: как только они двинулись в путь, Нимуэ перестала хныкать и принялась с интересом смотреть по сторонам. Они уже находились неподалеку от Авалона, но через некоторое время девочка так устала, что принялась клевать носом прямо в седле. В конце концов, Моргейна забрала малышку с пони и посадила перед собой. Но когда они подъехали к берегам Озера, Нимуэ проснулась.
   - Мы уже приехали, тетя? - спросила она, когда Моргейна спустила ее на землю.
   - Нет, но осталось уже немного, - отозвалась Моргейна. - Если все пойдет хорошо, то через полчаса у тебя будет ужин и постель.
   "А если не пойдет?" Моргейна прогнала эту мысль. Сомнения были губительны и для магической силы, и для Зрения... Она потратила пять лет, кропотливо повторяя свой путь с самого начала; теперь ее знания были такими же, как перед побегом с Авалона, - а ведь тогда она не прошла еще никаких испытаний, кроме этого... "Вернулась ли ко мне моя сила?.."
   - Я ничего не вижу, - сказала Нимуэ. - Это - то самое место? Но здесь же ничего нет, тетя.
   И девочка со страхом взглянула на унылые промокшие берега и редкий тростник, шуршащий под дождем.
   - За нами пришлют ладью, - сказала Моргейна.
   - Но откуда они узнают, что мы здесь? Как они разглядят нас через дождь?
   - Я вызову ладью, - сказала Моргейна. - Помолчи, Нимуэ.
   Она услышала, что девочка снова капризно захныкала, но теперь, когда Моргейна наконец-то очутилась на родных берегах, она ощутила, как давнее знание хлынуло потоком и наполнило ее до краев, словно чашу. Моргейна на миг склонила голову, вознося короткую молитву - никогда в жизни она не молилась с таким пылом, а затем глубоко вздохнула и вскинула руки.
   В первое мгновение Моргейна ничего не почувствовала, и ее охватил ужас провала; но затем ее медленно окружило сияние, и она услышала, как девочка охнула от изумления. Но сейчас Моргейне было не до того; ее тело словно превратилось в мост между землей и небесами. Моргейна не произносила слово силы, но чувствовала, как оно пульсирует во всем ее теле, словно раскат грома... Тишина. Тишина, и онемевшая, бледная Нимуэ рядом. Затем хмурые воды озера слегка взволновались, туман словно бы вскипел... затем мелькнула тень... и, наконец, из тумана появилась авалонская ладья, длинная, темная и блестящая. У Моргейны вырвался полувздох-полувсхлип.
   Ладья подплыла к берегу беззвучно, словно тень, но звук днища, проехавшегося по песку, был совершенно настоящим и убедительным. С ладьи спрыгнуло несколько невысоких смуглых людей. Они низко поклонились Моргейне и взяли поводья лошадей. Один из них сказал: "Я отведу их другой дорогой, госпожа", - и исчез за завесой дождя. Остальные отступили, и Моргейне пришлось первой войти в ладью, поднять туда потрясенную Нимуэ, а потом подать руку перепуганным слугам. И все так же бесшумно - не слышно было ни звука, не считая приглушенного бормотания человека, уведшего лошадей, ладья заскользила по Озеру.
   - Что это за тень, тетя? - прошептала Нимуэ, когда гребцы оттолкнулись от берега.
   - Это церковь в Гластонбери, - сказала Моргейна и сама поразилась тому, насколько спокоен ее голос. - Это на другом острове - его можно увидеть от нас. Там похоронена твоя бабушка, мать твоего отца. Возможно, когда-нибудь ты увидишь ее могилу.
   - А мы туда поедем?
   - Не сегодня.
   - Но лодка плывет прямо туда... Я слыхала, что на Гластонбери есть еще и монастырь...
   - Нет, - отозвалась Моргейна, - мы плывем не туда. Жди, смотри и молчи.
   Приближалось истинное испытание. Ее могли увидеть с Авалона при помощи Зрения и прислать ладью, но вот сможет ли она раздвинуть туманы Авалона... вот что будет проверкой для всех ее трудов последних лет. Она не имела возможности предпринимать попытки и терпеть неудачу, она должна была просто взять и сделать это, не задумываясь. Они находились сейчас на самой середине Озера. Еще один удар весел, и они попадут в течение, что принесет их к Гластонбери... Моргейна быстро поднялась - лишь взметнулись полы одежды - и вскинула руки. Ей снова вспомнилось... все было так же, как и в первый раз, и точно так же она поразилась тому, что неимоверный поток силы оказался беззвучным, вместо того, чтобы прогрохотать, подобно грому... Лишь услышав исполненный испуга и изумления возглас Нимуэ, Моргейна осмелилась открыть глаза.
   Дождь прекратился, и перед ними возник зеленый и прекрасный остров Авалон, озаренный последними лучами заходящего солнца; солнечный свет мерцал на поверхности Озера, пробивался меж камней, венчавших вершину Холма, играл на белых стенах храма. Моргейна смотрела на все это сквозь пелену слез; она покачнулась и упала бы, не подхвати ее чья-то рука.
   "Дома, дома, я снова здесь, я возвращаюсь домой..."
   Она почувствовала, как днище ладьи проскрежетало по прибрежной гальке, и взяла себя в руки. Казалось неправильно, что она одета не так, как полагается жрице, - хоть под платьем у нее и был, как всегда, спрятан небольшой нож Вивианы. Все это было неправильным... ее шелковая вуаль, кольца на узких пальцах... Моргейна, королева Северного Уэльса, а не Моргейна Авалонская... Что ж, это можно исправить. Она горделиво вскинула голову, глубоко вздохнула и взяла девочку за руку. Неважно, насколько сильно она изменилась, неважно, сколько лет прошло - она все равно осталась Моргейной Авалонской, жрицей Великой Богини. За пределами туманов, окружающих Озеро, она могла быть королевой далекой страны, женой старого, смешного короля... но все же она оставалась жрицей, и в ее жилах текла кровь древнего королевского рода Авалона.
   Моргейна сошла с ладьи; она не удивилась, увидев перед собой вереницу согнувшихся в поклоне слуг - а за ними стояли, поджидая ее, жрицы в темных одеяниях... Они все знали. Они пришли поздравить ее с возвращением домой. А за жрицами стояла высокая женщина, светловолосая и царственная, с золотистыми косами, уложенными венцом вокруг головы, - женщина, которую Моргейна до сих пор видела лишь во снах. Женщина быстрым шагом подошла к Моргейне, миновав прочих жриц, и обняла ее.
   - Добро пожаловать, родственница, - сказала она. - Добро пожаловать домой, Моргейна.
   И тогда Моргейна тоже назвала женщину по имени, хоть и знала его лишь по снам, - до тех пор, пока не услышала от Кевина, получив тем самым подтверждение своих снов.
   - Приветствую тебя, Ниниана. Я привела к тебе внучку Вивианы. Она будет воспитываться здесь. Ее зовут Нимуэ.
   Ниниана с интересом смотрела на Моргейну; интересно, что она успела о ней услышать за все эти годы? Затем она перевела взгляд на девочку.
   - Это и есть дочь Галахада?
   - Нет, - отозвалась Нимуэ. - Галахад - это мой брат. А я - дочь славного рыцаря Ланселета. Ниниана улыбнулась.
   - Я знаю, - сказала она, - но мы здесь не пользуемся тем именем, которое твой отец получил от саксов. Видишь ли, на самом деле его зовут так же, как и твоего брата. Что ж, Нимуэ, ты приехала, чтобы стать жрицей?
   Нимуэ оглядела залитый солнцем берег.
   - Так мне сказала моя тетя Моргейна. Я бы хотела научиться читать, писать, и играть на арфе, и знать все о звездах и вообще, обо всем на свете, как она. А вы и вправду злые чародейки? Я думала, чародейки старые и уродливые, а ты очень красивая. - Девочка прикусила губу. - Ой, я опять грублю.
   Ниниана рассмеялась.
   - Всегда говори правду, дитя. Да, я - чародейка. Уродливой я себя не считаю, а вот злая я или добрая, это тебе придется. решать самой. Я просто стараюсь исполнять волю Богини, - а большее никому не под силу.
   - Тогда я тоже буду стараться ее исполнить, если ты расскажешь мне, как это делать, - сказала Нимуэ.
   Солнце опустилось за горизонт, и берег сразу же окутали сумерки. Ниниана подала знак; слуга, державший в руках единственный зажженный факел, коснулся им соседнего; огонь пробежал по цепочке факелов, и вскоре весь берег оказался озарен их пляшущим светом. Ниниана погладила девочку по щеке.
   - Пока ты не станешь достаточно большой, чтобы самой понять, чего Богиня хочет от тебя, будешь ли ты подчиняться здешним правилам и слушаться женщин, которые будут присматривать за тобой?
   - Я буду стараться, - сказала Нимуэ. - Но я постоянно забываю слушаться. И задаю слишком много вопросов.
   - Ты можешь задавать столько вопросов, сколько тебе захочется, - когда для этого настанет подходящий момент, - сказала Ниниана. - Но ты провела весь день в пути, а сейчас уже поздно, так что вот тебе мое первое распоряжение: будь хорошей девочкой - поужинай, выкупайся и ложись спать. Сейчас ты попрощаешься со своей родственницей и пойдешь с Леанной из Дома дев.
   Ниниана подозвала крепко сбитую женщину в платье жрицы; взгляд у нее был по-матерински заботливым.
   Нимуэ шмыгнула носом и спросила:
   - А мне обязательно прощаться прямо сейчас? Ты не придешь попрощаться со мной завтра, тетя Моргейна? Я думала, что буду тут с тобой.
   - Нет, - очень мягко произнесла Моргейна. - Ты должна отправиться в Дом дев и делать так, как тебе говорят. - Она поцеловала Нимуэ; щека девочки была нежной, словно лепесток цветка. - Да благословит тебя Богиня, моя милая. Мы еще встретимся с тобой, если на то будет Ее воля.
   Но, произнеся эти слова, Моргейна вдруг на миг увидела другую Нимуэ рослую девушку, бледную и серьезную, с синим полумесяцем на лбу, и за спиной ее вставала тень Старухи Смерти... Моргейна пошатнулась, и Ниниана поддержала ее.
   - Ты устала, леди Моргейна. Отошли малышку отдыхать, и пойдем со мной. Мы можем поговорить и завтра.
   Моргейна запечатлела на лбу Нимуэ прощальный поцелуй, и девочка послушно засеменила прочь рядом с Леанной. У Моргейны было такое чувство, словно у нее перед глазами сгущается туман. Ниниана предложила:
   - Обопрись на мою руку. Пойдем ко мне - там ты сможешь отдохнуть.
   Ниниана привела гостью в покои, некогда принадлежавшие Вивиане, в небольшую комнату, в которой обычно спала жрица, находившаяся при Владычице Озера. После того, как Моргейна осталась в одиночестве, ей удалось кое-как взять себя в руки. На миг ей подумалось: уж не затем ли Ниниана отвела ей эту комнату, чтобы подчеркнуть, что Владычица Озера - именно она, а не Моргейна? Но она тут же одернула себя. Интриги такого рода уместны были при дворе, - но не на Авалоне. Ниниана просто предоставила ей самую удобную и уединенную из имеющихся комнат. Когда-то здесь обитала Врана, давшая обет молчания, - Вивиана поселила Врану поближе, чтобы удобнее было ее обучать...
   Моргейна смыла с усталого тела дорожную грязь, облачилась в длинное платье из некрашеной шерсти, заботливо положенное кем-то на кровать, и даже немного поела, но не прикоснулась к подогретому вину с пряностями. Рядом с камином стоял каменный кувшин для воды. Моргейна налила себе полную кружку, пригубила - и на глаза ее навернулись слезы.
   "Жрицы Авалона пьют только воду из Священного источника..." Она вновь превратилась в юную Моргейну, засыпающую в родных стенах. Моргейна улеглась в постель и уснула безмятежно, как дитя.
   Она так и не поняла, что же ее разбудило. В комнате послышались чьи-то шаги - и стихли. Огонь в камине уже почти угас, но через ставни пробивался свет луны, и в этом свете Моргейна увидела женщину в вуали. На миг ей почудилось, что это Ниниана пришла поговорить с ней. Но из-под вуали струились распущенные темные волосы, а проглядывавшее лицо было смуглым, прекрасным и застывшим. Моргейна разглядела на руке у гостьи потемневший след давнего шрама... Врана! Моргейна рывком села на постели и воскликнула:
   - Врана! Это ты?
   Пальцы Враны коснулись губ в извечном жесте безмолвия; она приблизилась к Моргейне и поцеловала ее. Врана молча сбросила свой длинный плащ, прилегла рядом с Моргейной и обняла ее. Никто из них так и не произнес ни слова. Казалось, будто и реальный мир, и Авалон исчезли, и Моргейна вновь очутилась в сумраке волшебной страны. Врана медленно и безмолвно прикоснулась к ней ритуальным жестом, и Моргейна услышала в своем сознании слова древнего авалонского благословения - они словно затрепетали в тишине: "Благословенны ноги, что принесли тебя сюда... Благословенны колени, что склонятся перед Ее алтарем... Благословенны врата Жизни..."
   А затем мир вокруг нее начал плыть и изменяться, и на миг молчащая Врана исчезла, - остался лишь окаймленный сиянием силуэт; Моргейна однажды уже видела его, много лет назад, в тот раз, когда Врана нарушила обет молчания... Моргейна знала, что сама она тоже светится в темноте... И все струилось, струилось всепроникающее безмолвие. А потом все исчезло, и осталась лишь Врана; волосы ее пахли травами, применяющимися при обрядах, а рука покоилась на плече Моргейны. Она так и не произнесла ни слова - лишь коснулась губами щеки Моргейны. Моргейна заметила, что длинные темные волосы Враны тронула седина.
   Врана шевельнулась и поднялась с кровати. Все так же молча она извлекла откуда-то серебряный полумесяц, ритуальное украшение жрицы. У Моргейны перехватило дыхание; она поняла, что это тот самый полумесяц, который она оставила на своей постели в Доме дев перед тем, как бежать с Авалона, унося в своем чреве дитя Артура... Моргейна почти беззвучно попыталась возразить, но тут же сдалась и позволила Вране положить полумесяц на подушку. Потом Врана коротким движением указала себе на пояс, и Моргейна увидела, как в последних лучах заходящей луны блеснуло лезвие ножа. Моргейна кивнула: сама она давно уже решила, что до конца жизни не расстанется с ножом Вивианы. Пусть же этот, некогда брошенный ею, нож носит Врана - до того дня, пока его не повесит себе на пояс Нимуэ.
   Врана обнажила маленький, острый как бритва нож. Моргейна следила за нею, словно во сне. "Даже если она захочет наказать меня за побег и отдать мою кровь Богине - пусть будет так..." Но Врана лишь уколола себя в грудь; из места укола выступила капля крови. Моргейна, склонив голову, приняла нож и провела лезвием по груди, прямо над сердцем.
   "Мы с Враной уже немолоды. Мы не проливаем кровь - лишь из сердца..." - подумала Моргейна и сама не поняла собственной мысли. Врана, наклонившись, слизнула кровь из крохотной ранки; Моргейна коснулась губами маленького пятнышка на груди Враны. Она осознала, что подтверждает тем самым давние обеты, принесенные ею при вступлении в зрелость. Затем Врана снова обняла ее.
   "Я отдала свою девственность Увенчанному Рогами. Я родила ребенка богу. Я сгорала от безумной любви к Ланселету, а Акколон снова сделал меня жрицей - там, на вспаханном поле, благословленном Весенней Девой. Но я так никогда и не знала, что же это такое - когда тебя просто любят..." Моргейну окутала дрема, и ей почудилось, будто она лежит на коленях у матери... нет, не у Игрейны - ее держала в объятиях сама Великая Мать.
   Когда Моргейна проснулась, в комнате никого не было. Ее разбудил яркий солнечный свет Авалона, и она расплакалась от радости. На миг ей показалось, что это был всего лишь сон. Но над сердцем протянулась полоска засохшей крови, а на подушке лежал серебряный полумесяц, ритуальное украшение жрицы, которое она оставила, убегая с Авалона. Значит, Врана и вправду принесла его...
   Моргейна прикрепила полумесяц к тонкому ремешку и надела на шею. Она решила, что никогда больше не расстанется с ним; она будет прятать его на груди, как Вивиана. Когда Моргейна завязывала узелок, пальцы ее дрожали это было повторным посвящением в сан жрицы. На подушке лежало что-то еще; эта вещь изменялась на глазах. Вот только что это был розовый бутон, а теперь на его месте красовалась распустившаяся роза. Когда же Моргейна взяла ее в руки, роза превратилась в плод шиповника - круглый, темно-красный, переполненный терпкой жизнью розы. И тут же, у нее на глазах, ягода сморщилась и засохла. И внезапно Моргейна поняла.
   "И цветы, и даже плоды - это лишь начало. Жизнь и будущее таятся в семенах".
   Глубоко вздохнув, Моргейна завязала семена в шелковый лоскут; она понимала, что должна будет вновь покинуть Авалон. Ее работа не завершена, а она сама выбрала свое дело и свое испытание, бежав с Авалона. Возможно, когда-нибудь она сможет вернуться - но этот день еще не настал.
   "А до тех пор я должна таиться, как таится роза в семенах". Моргейна встала и надела платье королевы. Когда-нибудь наряд жрицы снова будет принадлежать ей, но пока что она еще не заслужила права носить его. А потом она села и стала ждать, пока Ниниана позовет ее к себе.