Страница:
— Нет, послушай! — в бешенстве воскликнул Гвидион, но Гарет снова схватил его за плечо и прикрикнул:
— Тебя так услышит весь двор, если ты не будешь говорить потише! Глянь — Артур смотрит на тебя. С того момента, как Ниниана подошла сюда, он только в эту сторону и смотрит! Быть может, не одному Артуру стоит присматривать за своей леди, или…
— Замолчи! — огрызнулся Гвидион, вырываясь из рук Гарета.
— Что я вижу? — окликнул их Артур. — Неужели мои верные кузены ссорятся между собой? Я не желаю видеть ссор в моих чертогах, родичи! Иди лучше к нам, Гавейн. Король Кеардиг спрашивает, не хочешь ли ты сыграть с ним в загадки.
Гавейн поднялся со своего места, но тут Гвидион негромко произнес:
— Вот загадка для тебя: если человек не заботится о своем достоянии, что делать тому, кто имеет в нем долю?
Гавейн размашисто зашагал прочь, сделав вид, будто ничего не услышал. Ниниана же, наклонившись к Гвидиону, сказала:
— Оставь пока этот разговор. Здесь чересчур много глаз и ушей. Ты уже посеял семена сомнений и раздумий. Теперь попробуй поговорить с другими рыцарями. Неужто ты думаешь, что никто, кроме тебя, не замечает… этого? — Ниниана едва заметно шевельнула локтем. Моргауза, взглянув в том направлении, увидела, что Гвенвифар и Ланселет положили на колени доску для какой-то игры и теперь склонились над нею; головы их почти соприкасались.
— Я думаю, здесь многие считают, что это задевает честь Камелота, — задумчиво произнесла Ниниана. — Тебе нужно лишь найти кого-нибудь менее… предубежденного, чем твои братья, Гвидион.
Но Гвидион гневно смотрел на Гарета.
— Ланселет! — пробормотал он себе под нос. — Вечно этот Ланселет!
И Моргауза, переведя взгляд с Гвидиона на своего младшего сына, вспомнила мальчишку, игравшего с ярко раскрашенным деревянным рыцарем и называвшего этого рыцаря Ланселетом.
А потом ей вспомнилось, как маленький Гвидион повсюду ходил за Гаретом, словно щенок за хозяином. «Гарет — его Ланселет, — подумала Моргауза. — Чем же все это закончится?» И на миг Моргану охватили дурные предчувствия, но их тут же заглушило злорадство. «Самое время заставить Ланселета ответить за все, что он натворил!» — подумала она.
Ниниана стояла на крепостной стене и смотрела вниз, на туманы, окружающие Камелот. Сзади послышались шаги, и Ниниана, не оборачиваясь, спросила:
— Гвидион, ты?
— Кто ж еще?
Он обнял Ниниану и прижал к себе, и женщина повернула голову, чтоб поцеловать его. Но Гвидион, не отпуская ее, спросил:
— Артур тоже целует тебя так?
Ниниана высвободилась из объятий Гвидиона и встала с ним лицом к лицу.
— Ты что, вздумал ревновать меня к королю? Ты же сам попросил меня войти к нему в доверие.
— Артур и без того владеет многим из того, что по праву принадлежит мне…
— Артур — христианин, и мне больше нечего к этому добавить, — отозвалась Ниниана, — а ты — мой возлюбленный. Но я — Ниниана Авалонская, и я ни перед кем не собираюсь отчитываться в своих делах — да, это мое дело, а не твое. Я — не римлянка, чтоб позволять мужчине указывать мне, как мне распоряжаться дарами Богини. А если тебе это не по нраву, Гвидион, я вернусь на Авалон.
Гвидион ухмыльнулся; Ниниана терпеть не могла этой его циничной улыбки.
— Если найдешь дорогу, — сказал он. — А ты можешь обнаружить, что теперь это стало не так-то просто.
Но затем циничное выражение исчезло с его лица. Он бережно взял Ниниану за руку и произнес:
— Меня не волнует, что будет делать Артур в отпущенное ему время. Он имеет право на счастливые минуты — нечасто они ему выпадали.
Гвидион взглянул вниз, на безбрежное море тумана, окружающее Камелот.
— Когда туман развеется, отсюда, наверное, можно будет увидеть Авалон и Драконий остров. Он вздохнул и добавил:
— Знаешь, некоторые саксы стали переселяться в эти края. Они охотятся на оленей на Драконьем острове, хоть Артур и запретил это делать.
Лицо Нинианы посуровело.
— Это следует прекратить, и немедля! Драконий остров — священное место, а олени…
— А олени принадлежат маленькому народцу. Но Эдвин Сакс перебил их, — сказал Гвидион. — Он заявил Артуру, что они стреляли в его людей отравленными стрелами, и потому он позволил своим воинам убивать всех, кого они только сумеют отыскать. И вот теперь саксы охотятся на оленей — а Артуру придется идти войной на Эдвина. Жаль, что Эдвин дал повод для этого — но честь требует от меня защитить тех, кто уповает на Авалон.
— И Артур начнет войну ради маленького народца? — удивилась Ниниана. — Я думала, он отрекся от Авалона.
— От Авалона — может быть, но не от мирных жителей этого острова.
Гвидион умолк, и Ниниана поняла, что ему вспомнился тот день на Драконьем острове. Гвидион провел рукой по татуированному запястью, потом опустил рукава саксонской туники пониже.
— Я вот думаю: уж не должен ли я все-таки схватиться с Королем-Оленем, вооружившись одним лишь кремневым ножом?
— Я ни капли не сомневаюсь, что ты непременно победил бы, если б тебе бросили вызов, — сказала Ниниана. — Вопрос в другом — способен ли на это Артур? Если нет…
Она не договорила, и невысказанная мысль повисла в воздухе. Гвидион хмуро произнес, глядя на смыкающийся со всех сторон туман:
— Боюсь, тут все не так просто. Здесь повсюду туман — такой густой, что посланцы саксонских королей зачастую не могут найти дорогу сюда… Ниниана! Неужто Камелот тоже уходит в туманы?
Ниниана хотела было пошутить, отвлечь Гвидиона от мрачных мыслей, сказать что-нибудь успокаивающее, но потом передумала.
— Не знаю. Драконий остров осквернен; его жители умирают или уже мертвы; священное стадо стало добычей саксов-охотников. Норманны грабят побережье. Не настанет ли день, когда они одолеют Камелот, как некогда готы одолели Рим?
— Если бы я узнал об этом вовремя, — произнес Гвидион со сдавленной яростью и стукнул кулаком по ладони, — если бы саксы прислали весть Артуру, он мог бы отправить меня — или еще кого-нибудь — на защиту Священного острова, где он стал Королем-Оленем и заключил Великий Брак с этой землей! А теперь храм Богини разрушен — а ведь Артуру следовало защищать его даже ценой жизни! — и значит, он лишился права царствовать!
Гвидион не добавил: «И я тоже», — но Ниниана поняла, что это его и терзает.
— Ты же не знал, что над Драконьим островом нависла опасность, — сказала она.
— И в этом я тоже виню Артура, — отозвался Гвидион. — В том, что саксы позволяют себе творить подобное, даже не испросив дозволения у Артура, — теперь ты видишь, как мало они считаются с его титулом Верховного короля? А все почему? Говорю тебе, Ниниана, — они не станут считаться с королем-рогоносцем, который не способен держать в узде своих женщин…
— Ты же вырос на Авалоне, — гневно одернула его Ниниана, — так неужто ты станешь судить Артура, оглядываясь на обычаи саксов, — а ведь они даже хуже римлян! Неужто ты допустишь, чтоб падение или возвышение королевства зависело от чьих-то представлений о том, как мужчине надлежит управляться со своими женщинами? Не забывай, Гвидион, — тебе суждено стать королем потому, что в твоих жилах течет королевская кровь Авалона, и потому, что ты — дитя Богини…
— Тьфу! — Гвидион сплюнул и непристойно выругался. — Ниниана, а тебе никогда не приходило в голову, что Авалон может пасть, как некогда пал Рим — из-за морального разложения, затронувшего самое сердце государства? Если исходить из законов Авалона, Гвенвифар имеет полное право вести себя так — это владычице надлежит выбирать, кто станет ее супругом. А Ланселету следовало бы свергнуть Артура. Ланселет ведь и сам — сын Великой жрицы, так почему бы ему не стать королем вместо Артура? Но должен ли человек становиться королем лишь потому, что какая-то женщина пожелала видеть его в своей постели? — Он снова сплюнул. — Нет, Ниниана, эти времена ушли — сперва римляне, а теперь и саксы поняли, каким стал мир. Теперь это не великое чрево, вынашивающее людей, — теперь все решают армии. Разве сейчас люди согласятся признать мою власть лишь потому, что я сын такой-то женщины? Теперь страну наследует сын короля, и следует ли нам отвергать хороший обычай лишь потому, что первыми до него додумались римляне? Теперь мы владеем хорошими кораблями — мы отыщем земли, лежащие, еще дальше давних земель, поглощенных морем. А сможет ли Богиня, прикованная к этому клочку земли и его плодам, последовать за нами туда? Да взгляни хоть на норманнов, разоряющих наши побережья, — остановят ли их проклятия Великой Матери? Те немногие жрицы, что остались на Авалоне, — ни саксы, ни дикие норманны никогда не смогут причинить им вреда, ибо Авалон не принадлежит более этому миру. Но женщинам, живущим в мире, что ныне грядет, понадобятся мужчины, — чтоб защищать их. Ниниана, нынешний мир принадлежит не одной лишь Богине — богам. А может, и одному Богу. Мне незачем пытаться свергнуть Артура. За меня это сделает время, время и перемены.
Ниниана ощутила кожей покалывание, возвещающее о приближении Зрения.
— А что же будет с тобой, Король-Олень Авалона? Как же Великая Матерь, пославшая тебя вперед во имя свое?
— Ты что, думаешь, будто я собираюсь кануть в туманы вместе с Авалоном и Камелотом? Я намерен стать Верховным королем после Артура — а для этого я должен позаботиться, чтоб слава Артурова двора не умалялась. И потому Ланселет должен уйти — значит, следует заставить Артура изгнать его, а может, и Гвенвифар тоже. Ты поможешь мне, Ниниана?
Лицо Нинианы залила смертельная бледность. Она подбоченилась и гневно взглянула на Гвидиона. О, если бы она, как Моргейна, обладала силой Богини — она превратилась бы сейчас в мост меж землею и небом и поразила святотатца молнией, призвала бы на него гнев Богини. От ярости полумесяц у нее на лбу вспыхнул обжигающим огнем.
— Чтоб я помогла тебе предать женщину, которая всего лишь воспользовалась священным правом, дарованным Богиней, — сама выбрала себе мужчину?!
Гвидион издевательски рассмеялся.
— Гвенвифар отказалась от этого права еще тогда, когда впервые преклонила колени перед богом рабов!
— И тем не менее я не намерена предавать ее!
— Так значит, ты не известишь меня, когда она в следующий раз отошлет своих дам на всю ночь?
— Нет! — отрезала Ниниана. — Клянусь Богиней, этого я не сделаю! Предательство Артура меркнет по сравнению с твоим предательством!
Она развернулась и собралась было уйти, но Гвидион схватил ее за руку.
— Ты будешь делать то, что я тебе велю!
Ниниана принялась бороться, и в конце концов ей удалось вырваться, хоть на запястьях у нее и проступили красные пятна.
— Чтоб ты повелевал мною? Да никогда в жизни! — выкрикнула Ниниана, но от ярости у нее перехватило дыхание. — Ты посмел поднять руку на Владычицу Авалона! Берегись же! Артур узнает, что за змею пригрел он на своей груди!
Обуянный бешенством Гвидион ухватил женщину за руку, рванул к себе и изо всей силы ударил в висок. Ниниана, даже не вскрикнув, рухнула наземь. Гвидион был так зол, что даже не попытался подхватить ее.
— Верно нарекли тебя саксы, — произнес из тумана чей-то исполненный ярости голос, — злой советчик, Мордред — убийца!
В мгновенной вспышке страха Гвидион обернулся и взглянул на тело Нинианы, лежащее у его ног.
— Убийца? Нет! Я просто рассердился на нее… я не хотел… Он огляделся по сторонам; сгустившийся туман был непроницаем для взгляда, но Гвидион узнал этот голос.
— Моргейна! Леди… Матушка!
Гвидион рухнул на колени — от ужаса у него перехватило дыхание, — попытался приподнять Ниниану, отыскать пульс — но было поздно. Жизнь покинула ее.
— Моргейна! Где ты? Где ты? Проклятие! Покажись!
Но рядом с ним была лишь Ниниана, безмолвная и недвижная. Прижав ее к себе, Гвидион взмолился:
— Ниниана! Ниниана, любимая, отзовись! Скажи хоть слово!
— Она никогда больше не произнесет ни слова, — произнес бесплотный голос, но, когда Гвидион обернулся в ту сторону, из тумана выступила женщина, вполне зримая и реальная. — Что же ты натворил, сынок?
— Это ты? Это была ты? — напустился на нее Гвидион; голос его срывался. — Это ты назвала меня убийцей?
Слегка испугавшись, Моргауза попятилась.
— Нет-нет, я только что подошла… А что случилось? Гвидион бросился к приемной матери, и Моргауза крепко обняла его и принялась гладить по голове, словно ребенка.
— Ниниана рассердила меня… она угрожала мне… Бог свидетель, матушка, я не хотел ей ничего плохого, но она пригрозила, что пойдет к Артуру и расскажет, что я строю козни против его драгоценного Ланселета! — выпалил Гвидион. — Я ударил ее. Клянусь — я хотел всего лишь припугнуть ее, но она упала…
Моргауза выпустила Гвидиона из объятий и присела рядом с Нинианой.
— Ты нанес злосчастный удар, сынок, — она мертва. Теперь уж ничего не поделаешь. Надо сообщить обо всем распорядителям и маршалам Артура.
Гвидион помертвел.
— Матушка! Маршалы… что скажет Артур?!
Моргауза растаяла. Гвидион был у нее в объятиях, словно в те времена, когда Лот не прочь был прикончить беспомощного ребенка; его жизнь зависела от Моргаузы, и Гвидион это знал. Моргауза прижала его к груди.
— Не волнуйся, милый. Не мучай себя — ну чем это отличается от убийства в бою? — промолвила она и торжествующе взглянула на бездыханное тело Нинианы. — Она вполне могла оступиться в тумане и упасть, а холм высокий, — добавила Моргауза, глядя на скрывающиеся в тумане склоны камелотского холма. — Давай-ка, бери ее за ноги. Сделанного не воротишь, а ей теперь уже все равно.
Ее вновь захлестнула застарелая ненависть к Артуру. Гвидион свергнет его, и сделает это с ее помощью — а когда все закончится, она будет рядом с ним, леди, что возвела его на трон! Ниниана не будет больше стоять между ними. Одна лишь она, Моргауза, станет для Гвидиона поддержкой и опорой.
Стройное тело Владычицы Авалона бесшумно исчезло в тумане. Некоторое время спустя Артур пошлет за Нинианой, а когда она не явится на зов, отрядит людей на поиски. Но сейчас Гвидиону — он, словно зачарованный, смотрел в туманы, не в силах отвести взгляд, — почудилось, будто он видит где-то меж Камелотом и Драконьим островом черную тень авалонской ладьи. И на миг ему привиделось, что в ладье стоит Ниниана, одетая в черное, словно Старуха Смерть, и манит его к себе… а потом все исчезло.
— Пойдем, сынок, — сказала Моргауза. — Сегодняшнее утро ты провел в моих покоях. А потом тебе нужно будет отправиться к Артуру и просидеть у него до вечера. И запомни: ты сегодня не видал Ниниану. Когда придешь к Артуру, непременно поинтересуйся, не здесь ли она, и постарайся сделать вид, будто ревнуешь — как будто боишься найти ее в постели короля.
Гвидион вцепился в руку Моргаузы и пробормотал:
— Непременно, непременно, матушка! Ты — лучшая из матерей и лучшая из женщин!
Слова его были бальзамом на сердце Моргаузы.
И прежде чем отпустить Гвидиона, она на миг задержала его и поцеловала, наслаждаясь своей властью.
Глава 16
— Тебя так услышит весь двор, если ты не будешь говорить потише! Глянь — Артур смотрит на тебя. С того момента, как Ниниана подошла сюда, он только в эту сторону и смотрит! Быть может, не одному Артуру стоит присматривать за своей леди, или…
— Замолчи! — огрызнулся Гвидион, вырываясь из рук Гарета.
— Что я вижу? — окликнул их Артур. — Неужели мои верные кузены ссорятся между собой? Я не желаю видеть ссор в моих чертогах, родичи! Иди лучше к нам, Гавейн. Король Кеардиг спрашивает, не хочешь ли ты сыграть с ним в загадки.
Гавейн поднялся со своего места, но тут Гвидион негромко произнес:
— Вот загадка для тебя: если человек не заботится о своем достоянии, что делать тому, кто имеет в нем долю?
Гавейн размашисто зашагал прочь, сделав вид, будто ничего не услышал. Ниниана же, наклонившись к Гвидиону, сказала:
— Оставь пока этот разговор. Здесь чересчур много глаз и ушей. Ты уже посеял семена сомнений и раздумий. Теперь попробуй поговорить с другими рыцарями. Неужто ты думаешь, что никто, кроме тебя, не замечает… этого? — Ниниана едва заметно шевельнула локтем. Моргауза, взглянув в том направлении, увидела, что Гвенвифар и Ланселет положили на колени доску для какой-то игры и теперь склонились над нею; головы их почти соприкасались.
— Я думаю, здесь многие считают, что это задевает честь Камелота, — задумчиво произнесла Ниниана. — Тебе нужно лишь найти кого-нибудь менее… предубежденного, чем твои братья, Гвидион.
Но Гвидион гневно смотрел на Гарета.
— Ланселет! — пробормотал он себе под нос. — Вечно этот Ланселет!
И Моргауза, переведя взгляд с Гвидиона на своего младшего сына, вспомнила мальчишку, игравшего с ярко раскрашенным деревянным рыцарем и называвшего этого рыцаря Ланселетом.
А потом ей вспомнилось, как маленький Гвидион повсюду ходил за Гаретом, словно щенок за хозяином. «Гарет — его Ланселет, — подумала Моргауза. — Чем же все это закончится?» И на миг Моргану охватили дурные предчувствия, но их тут же заглушило злорадство. «Самое время заставить Ланселета ответить за все, что он натворил!» — подумала она.
Ниниана стояла на крепостной стене и смотрела вниз, на туманы, окружающие Камелот. Сзади послышались шаги, и Ниниана, не оборачиваясь, спросила:
— Гвидион, ты?
— Кто ж еще?
Он обнял Ниниану и прижал к себе, и женщина повернула голову, чтоб поцеловать его. Но Гвидион, не отпуская ее, спросил:
— Артур тоже целует тебя так?
Ниниана высвободилась из объятий Гвидиона и встала с ним лицом к лицу.
— Ты что, вздумал ревновать меня к королю? Ты же сам попросил меня войти к нему в доверие.
— Артур и без того владеет многим из того, что по праву принадлежит мне…
— Артур — христианин, и мне больше нечего к этому добавить, — отозвалась Ниниана, — а ты — мой возлюбленный. Но я — Ниниана Авалонская, и я ни перед кем не собираюсь отчитываться в своих делах — да, это мое дело, а не твое. Я — не римлянка, чтоб позволять мужчине указывать мне, как мне распоряжаться дарами Богини. А если тебе это не по нраву, Гвидион, я вернусь на Авалон.
Гвидион ухмыльнулся; Ниниана терпеть не могла этой его циничной улыбки.
— Если найдешь дорогу, — сказал он. — А ты можешь обнаружить, что теперь это стало не так-то просто.
Но затем циничное выражение исчезло с его лица. Он бережно взял Ниниану за руку и произнес:
— Меня не волнует, что будет делать Артур в отпущенное ему время. Он имеет право на счастливые минуты — нечасто они ему выпадали.
Гвидион взглянул вниз, на безбрежное море тумана, окружающее Камелот.
— Когда туман развеется, отсюда, наверное, можно будет увидеть Авалон и Драконий остров. Он вздохнул и добавил:
— Знаешь, некоторые саксы стали переселяться в эти края. Они охотятся на оленей на Драконьем острове, хоть Артур и запретил это делать.
Лицо Нинианы посуровело.
— Это следует прекратить, и немедля! Драконий остров — священное место, а олени…
— А олени принадлежат маленькому народцу. Но Эдвин Сакс перебил их, — сказал Гвидион. — Он заявил Артуру, что они стреляли в его людей отравленными стрелами, и потому он позволил своим воинам убивать всех, кого они только сумеют отыскать. И вот теперь саксы охотятся на оленей — а Артуру придется идти войной на Эдвина. Жаль, что Эдвин дал повод для этого — но честь требует от меня защитить тех, кто уповает на Авалон.
— И Артур начнет войну ради маленького народца? — удивилась Ниниана. — Я думала, он отрекся от Авалона.
— От Авалона — может быть, но не от мирных жителей этого острова.
Гвидион умолк, и Ниниана поняла, что ему вспомнился тот день на Драконьем острове. Гвидион провел рукой по татуированному запястью, потом опустил рукава саксонской туники пониже.
— Я вот думаю: уж не должен ли я все-таки схватиться с Королем-Оленем, вооружившись одним лишь кремневым ножом?
— Я ни капли не сомневаюсь, что ты непременно победил бы, если б тебе бросили вызов, — сказала Ниниана. — Вопрос в другом — способен ли на это Артур? Если нет…
Она не договорила, и невысказанная мысль повисла в воздухе. Гвидион хмуро произнес, глядя на смыкающийся со всех сторон туман:
— Боюсь, тут все не так просто. Здесь повсюду туман — такой густой, что посланцы саксонских королей зачастую не могут найти дорогу сюда… Ниниана! Неужто Камелот тоже уходит в туманы?
Ниниана хотела было пошутить, отвлечь Гвидиона от мрачных мыслей, сказать что-нибудь успокаивающее, но потом передумала.
— Не знаю. Драконий остров осквернен; его жители умирают или уже мертвы; священное стадо стало добычей саксов-охотников. Норманны грабят побережье. Не настанет ли день, когда они одолеют Камелот, как некогда готы одолели Рим?
— Если бы я узнал об этом вовремя, — произнес Гвидион со сдавленной яростью и стукнул кулаком по ладони, — если бы саксы прислали весть Артуру, он мог бы отправить меня — или еще кого-нибудь — на защиту Священного острова, где он стал Королем-Оленем и заключил Великий Брак с этой землей! А теперь храм Богини разрушен — а ведь Артуру следовало защищать его даже ценой жизни! — и значит, он лишился права царствовать!
Гвидион не добавил: «И я тоже», — но Ниниана поняла, что это его и терзает.
— Ты же не знал, что над Драконьим островом нависла опасность, — сказала она.
— И в этом я тоже виню Артура, — отозвался Гвидион. — В том, что саксы позволяют себе творить подобное, даже не испросив дозволения у Артура, — теперь ты видишь, как мало они считаются с его титулом Верховного короля? А все почему? Говорю тебе, Ниниана, — они не станут считаться с королем-рогоносцем, который не способен держать в узде своих женщин…
— Ты же вырос на Авалоне, — гневно одернула его Ниниана, — так неужто ты станешь судить Артура, оглядываясь на обычаи саксов, — а ведь они даже хуже римлян! Неужто ты допустишь, чтоб падение или возвышение королевства зависело от чьих-то представлений о том, как мужчине надлежит управляться со своими женщинами? Не забывай, Гвидион, — тебе суждено стать королем потому, что в твоих жилах течет королевская кровь Авалона, и потому, что ты — дитя Богини…
— Тьфу! — Гвидион сплюнул и непристойно выругался. — Ниниана, а тебе никогда не приходило в голову, что Авалон может пасть, как некогда пал Рим — из-за морального разложения, затронувшего самое сердце государства? Если исходить из законов Авалона, Гвенвифар имеет полное право вести себя так — это владычице надлежит выбирать, кто станет ее супругом. А Ланселету следовало бы свергнуть Артура. Ланселет ведь и сам — сын Великой жрицы, так почему бы ему не стать королем вместо Артура? Но должен ли человек становиться королем лишь потому, что какая-то женщина пожелала видеть его в своей постели? — Он снова сплюнул. — Нет, Ниниана, эти времена ушли — сперва римляне, а теперь и саксы поняли, каким стал мир. Теперь это не великое чрево, вынашивающее людей, — теперь все решают армии. Разве сейчас люди согласятся признать мою власть лишь потому, что я сын такой-то женщины? Теперь страну наследует сын короля, и следует ли нам отвергать хороший обычай лишь потому, что первыми до него додумались римляне? Теперь мы владеем хорошими кораблями — мы отыщем земли, лежащие, еще дальше давних земель, поглощенных морем. А сможет ли Богиня, прикованная к этому клочку земли и его плодам, последовать за нами туда? Да взгляни хоть на норманнов, разоряющих наши побережья, — остановят ли их проклятия Великой Матери? Те немногие жрицы, что остались на Авалоне, — ни саксы, ни дикие норманны никогда не смогут причинить им вреда, ибо Авалон не принадлежит более этому миру. Но женщинам, живущим в мире, что ныне грядет, понадобятся мужчины, — чтоб защищать их. Ниниана, нынешний мир принадлежит не одной лишь Богине — богам. А может, и одному Богу. Мне незачем пытаться свергнуть Артура. За меня это сделает время, время и перемены.
Ниниана ощутила кожей покалывание, возвещающее о приближении Зрения.
— А что же будет с тобой, Король-Олень Авалона? Как же Великая Матерь, пославшая тебя вперед во имя свое?
— Ты что, думаешь, будто я собираюсь кануть в туманы вместе с Авалоном и Камелотом? Я намерен стать Верховным королем после Артура — а для этого я должен позаботиться, чтоб слава Артурова двора не умалялась. И потому Ланселет должен уйти — значит, следует заставить Артура изгнать его, а может, и Гвенвифар тоже. Ты поможешь мне, Ниниана?
Лицо Нинианы залила смертельная бледность. Она подбоченилась и гневно взглянула на Гвидиона. О, если бы она, как Моргейна, обладала силой Богини — она превратилась бы сейчас в мост меж землею и небом и поразила святотатца молнией, призвала бы на него гнев Богини. От ярости полумесяц у нее на лбу вспыхнул обжигающим огнем.
— Чтоб я помогла тебе предать женщину, которая всего лишь воспользовалась священным правом, дарованным Богиней, — сама выбрала себе мужчину?!
Гвидион издевательски рассмеялся.
— Гвенвифар отказалась от этого права еще тогда, когда впервые преклонила колени перед богом рабов!
— И тем не менее я не намерена предавать ее!
— Так значит, ты не известишь меня, когда она в следующий раз отошлет своих дам на всю ночь?
— Нет! — отрезала Ниниана. — Клянусь Богиней, этого я не сделаю! Предательство Артура меркнет по сравнению с твоим предательством!
Она развернулась и собралась было уйти, но Гвидион схватил ее за руку.
— Ты будешь делать то, что я тебе велю!
Ниниана принялась бороться, и в конце концов ей удалось вырваться, хоть на запястьях у нее и проступили красные пятна.
— Чтоб ты повелевал мною? Да никогда в жизни! — выкрикнула Ниниана, но от ярости у нее перехватило дыхание. — Ты посмел поднять руку на Владычицу Авалона! Берегись же! Артур узнает, что за змею пригрел он на своей груди!
Обуянный бешенством Гвидион ухватил женщину за руку, рванул к себе и изо всей силы ударил в висок. Ниниана, даже не вскрикнув, рухнула наземь. Гвидион был так зол, что даже не попытался подхватить ее.
— Верно нарекли тебя саксы, — произнес из тумана чей-то исполненный ярости голос, — злой советчик, Мордред — убийца!
В мгновенной вспышке страха Гвидион обернулся и взглянул на тело Нинианы, лежащее у его ног.
— Убийца? Нет! Я просто рассердился на нее… я не хотел… Он огляделся по сторонам; сгустившийся туман был непроницаем для взгляда, но Гвидион узнал этот голос.
— Моргейна! Леди… Матушка!
Гвидион рухнул на колени — от ужаса у него перехватило дыхание, — попытался приподнять Ниниану, отыскать пульс — но было поздно. Жизнь покинула ее.
— Моргейна! Где ты? Где ты? Проклятие! Покажись!
Но рядом с ним была лишь Ниниана, безмолвная и недвижная. Прижав ее к себе, Гвидион взмолился:
— Ниниана! Ниниана, любимая, отзовись! Скажи хоть слово!
— Она никогда больше не произнесет ни слова, — произнес бесплотный голос, но, когда Гвидион обернулся в ту сторону, из тумана выступила женщина, вполне зримая и реальная. — Что же ты натворил, сынок?
— Это ты? Это была ты? — напустился на нее Гвидион; голос его срывался. — Это ты назвала меня убийцей?
Слегка испугавшись, Моргауза попятилась.
— Нет-нет, я только что подошла… А что случилось? Гвидион бросился к приемной матери, и Моргауза крепко обняла его и принялась гладить по голове, словно ребенка.
— Ниниана рассердила меня… она угрожала мне… Бог свидетель, матушка, я не хотел ей ничего плохого, но она пригрозила, что пойдет к Артуру и расскажет, что я строю козни против его драгоценного Ланселета! — выпалил Гвидион. — Я ударил ее. Клянусь — я хотел всего лишь припугнуть ее, но она упала…
Моргауза выпустила Гвидиона из объятий и присела рядом с Нинианой.
— Ты нанес злосчастный удар, сынок, — она мертва. Теперь уж ничего не поделаешь. Надо сообщить обо всем распорядителям и маршалам Артура.
Гвидион помертвел.
— Матушка! Маршалы… что скажет Артур?!
Моргауза растаяла. Гвидион был у нее в объятиях, словно в те времена, когда Лот не прочь был прикончить беспомощного ребенка; его жизнь зависела от Моргаузы, и Гвидион это знал. Моргауза прижала его к груди.
— Не волнуйся, милый. Не мучай себя — ну чем это отличается от убийства в бою? — промолвила она и торжествующе взглянула на бездыханное тело Нинианы. — Она вполне могла оступиться в тумане и упасть, а холм высокий, — добавила Моргауза, глядя на скрывающиеся в тумане склоны камелотского холма. — Давай-ка, бери ее за ноги. Сделанного не воротишь, а ей теперь уже все равно.
Ее вновь захлестнула застарелая ненависть к Артуру. Гвидион свергнет его, и сделает это с ее помощью — а когда все закончится, она будет рядом с ним, леди, что возвела его на трон! Ниниана не будет больше стоять между ними. Одна лишь она, Моргауза, станет для Гвидиона поддержкой и опорой.
Стройное тело Владычицы Авалона бесшумно исчезло в тумане. Некоторое время спустя Артур пошлет за Нинианой, а когда она не явится на зов, отрядит людей на поиски. Но сейчас Гвидиону — он, словно зачарованный, смотрел в туманы, не в силах отвести взгляд, — почудилось, будто он видит где-то меж Камелотом и Драконьим островом черную тень авалонской ладьи. И на миг ему привиделось, что в ладье стоит Ниниана, одетая в черное, словно Старуха Смерть, и манит его к себе… а потом все исчезло.
— Пойдем, сынок, — сказала Моргауза. — Сегодняшнее утро ты провел в моих покоях. А потом тебе нужно будет отправиться к Артуру и просидеть у него до вечера. И запомни: ты сегодня не видал Ниниану. Когда придешь к Артуру, непременно поинтересуйся, не здесь ли она, и постарайся сделать вид, будто ревнуешь — как будто боишься найти ее в постели короля.
Гвидион вцепился в руку Моргаузы и пробормотал:
— Непременно, непременно, матушка! Ты — лучшая из матерей и лучшая из женщин!
Слова его были бальзамом на сердце Моргаузы.
И прежде чем отпустить Гвидиона, она на миг задержала его и поцеловала, наслаждаясь своей властью.
Глава 16
Гвенвифар лежала, глядя в темноту и прислушиваясь, не послышатся ли шаги Ланселета. Но вместе с тем у нее не шли из головы слова Моргаузы; сегодня вечером Моргауза улыбнулась хитро и понимающе и промурлыкала: «Ах, моя милая, как я тебе завидую! Кормак, конечно, прекрасный юноша, и достаточно пылкий, но куда ему до изящества и красоты твоего возлюбленного!»
Гвенвифар склонила голову и промолчала. Какое она имеет право презирать Моргаузу — она ведь сама ничем не лучше ее… Все это так опасно… Вот и епископ в прошлое воскресенье прочел проповедь, посвященную одной из десяти заповедей, — той, которая запрещает прелюбодеяние. Он заявил, что добродетель жен — это самая основа христианского образа жизни, ибо, лишь сохраняя добродетель в браке, женщины способны искупить грех праматери Евы. А Гвенвифар вспомнилась история о женщине, которую уличили в прелюбодеянии и привели к Христу, а Христос сказал: «Кто сам без греха, пусть первым бросит в нее камень». И там не нашлось ни одного безгрешного — но здесь, при ее дворе, таких много — да хоть сам Артур, и уж здесь-то найдется, кому бросить камень. Христос сказал той женщине: «Иди и не греши больше». Вот так бы надлежало поступить и ей…
Не тела его она желала. Моргауза, со смешком рассказывающая о том страстном молодом человеке, ее любовнике, никогда не поверит, сколь мало значат для них с Ланселетом эти утехи.
Да, правда, иногда Ланселет брал ее грешным, бесчестным способом, но лишь в первые годы, когда они с молчаливого согласия Артура проверяли: может, Гвенвифар все-таки сумеет родить королевству наследника? А так… Существовали и другие способы доставить друг другу удовольствие, и некоторые казались Гвенвифар меньшим грехом, меньшим посягательством на законные права Артура. Но все равно — не этого она жаждала всей душой. Ей лишь хотелось быть рядом с Ланселетом… Это чувство затрагивало скорее душу, чем тело. За что же Богу порицать подобную любовь? Он мог осуждать их за грех — и Гвенвифар снова и снова искупала этот грех, — но разве станет Господь осуждать истинную любовь, идущую из глубины сердца?
«Я отдаю Артуру все, что он желал бы от меня получить. Ему нужна королева, хозяйка, которая содержала бы его замок в порядке; что же касается всего прочего, Артур не хочет от меня ничего, кроме сына — а в этом ему отказываю не я, а Господь».
В темноте послышались мягкие шаги.
— Ланселет, ты? — шепотом позвала Гвенвифар.
— Не совсем.
Проблеск света, исходящего от маленькой лампы, на миг сбил Гвенвифар с толку; ей показалось, будто она видит лицо возлюбленного, только почему-то помолодевшее, — но затем королева поняла, кто это.
— Да как ты смеешь?! Стоит мне закричать, и мои женщины прибегут сюда, и никто не поверит, будто ты явился по моему приглашению!
— Тихо, — велел Гвидион. — Имей в виду, моя леди, я держу нож у твоего горла.
Королева, съежившись от ужаса, вцепилась в ворот ночной рубашки.
— Не льсти себе, госпожа, я пришел не ради насилия. Для меня твои прелести слишком зрелые и слишком хорошо выдержанны.
— Довольно! — раздался из темноты, откуда-то из-за спины
Гвидиона хриплый голос. — Прекрати насмехаться над ней, слышишь? Грязное это дело — шарить по чужим спальням. Я и так жалею, что ввязался в него. А теперь умолкните все и прячьтесь по углам.
Постепенно глаза Гвенвифар приспособились к тусклому свету; она узнала лицо Гавейна, а за Гавейном виднелась еще одна знакомая фигура.
— Гарет! Что ты здесь делаешь? — печально спросила королева. — А я-то считала тебя лучшим другом Ланселета…
— И это правда, — сурово произнес Гарет. — Я пришел проследить, чтоб с ним обошлись по справедливости. А то ведь этот, — он презрительно махнул рукой в сторону Гвидиона, — вполне способен перерезать ему горло, а потом свалить обвинение в убийстве на тебя!
— Тихо! — велел Гвидион, и свет погас. Гвенвифар почувствовала укол ножа. — Если ты попытаешься хоть словом его предупредить, я перережу тебе горло, а потом уж как-нибудь постараюсь объяснить лорду моему Артуру, что заставило меня так поступить.
Следующий укол заставил Гвенвифар содрогнуться от боли; действительно ли из ранки потекла кровь, или ей просто показалось? Королева слышала едва различимые звуки — шорох одежд, приглушенное звяканье оружия. Сколько же человек привел с собой Гвидион ради этой засады? Гвенвифар лежала, в отчаянье заламывая руки. Если б только она могла предостеречь Ланселета… Но она была совершенно беспомощна, словно зверек, запутавшийся в силках.
Так она и лежала, зажатая между подушками и ножом; казалось, что время едва ползет. Так тянулось довольно долго; затем послышалось тихое посвистывание, напоминающее птичью трель. Гвенвифар напряглась; Гвидион, почувствовав это, скрипучим шепотом спросил:
— Сигнал Ланселета?
Он снова ткнул ножом в шею Гвенвифар; от ужаса королеву бросило в пот, и она прошептала:
— Да. Гвидион пошевелился, и солома в тюфяке зашуршала.
— Здесь дюжина человек. Только попробуй предупредить его, и ты не проживешь и трех секунд.
Из прихожей донеслись негромкие звуки; Ланселет расстегнул плащ, снял перевязь с мечом… О Господи, неужто они собираются схватить его и безоружным? Гвенвифар снова напряглась. Она уже заранее чувствовала, как нож входит в ее тело — но ведь должна же она предупредить Ланселета! Королева уже разомкнула губы, но тут рука Гвидиона — «Откуда он узнал? Это что, Зрение?» — с маху запечатала ей рот, заглушив едва родив-шийся крик. Задыхаясь, Гвенвифар попыталась вывернуться — и услышала, как кровать скрипнула под весом Ланселета.
— Гвен! — прошептал он. — Что случилось? Ты кричала, любимая?
Гвенвифар каким-то чудом удалось вырваться из хватки Гвидиона.
— Беги! — закричала она. — Это ловушка, засада…
— Ад и дьяволы!
Гвенвифар почувствовала, как он по-кошачьи проворно вскочил и отпрыгнул назад.
Лампа в руках у Гвидиона вспыхнула, а за ней и огоньки в руках у остальных, и в конце концов комната озарилась светом; Гавейн, Кэй и Гарет выступили вперед, а за ним столпился еще десяток неясных фигур. Гвенвифар съежилась под одеялом, а Ланселет застыл на месте; он был наг и безоружен.
— Мордред! — с презрением произнес Ланселет. — Да, эта хитрость вполне достойна тебя!
— Ланселет, — официальным тоном произнес Гавейн, — именем короля я обвиняю тебя в государственной измене. Отдай мне свой меч.
— Не морочься с этим! — бросил Гвидион. — Забери меч сам, да и все.
— Гарет! Боже милостивый! Ты-то как оказался в этом замешан?
В свете ламп глаза Гарета блестели, словно от слез.
— Я никогда не верил ни единому дурному слову о тебе, Ланселет. О Господи! Лучше б я пал в какой-нибудь битве и не дожил до этого дня!
Ланселет опустил голову, но Гвенвифар заметила, как он с лихорадочной поспешностью оглядел комнату.
— О Господи, — пробормотал он. — Вот так же на меня смотрел и Пелинор, когда они ввалились с факелами в шатер и застали меня на ложе Элейны. Неужто это моя судьба — постоянно оказываться преданным?
Гвенвифар хотелось броситься к любимому, заслонить его собой, разрыдаться от жалости и боли. Но Ланселет даже не глядел на нее.
— Твой меч, — тихо повторил Гавейн. — И оденься, Ланселет. Я не хочу вести тебя к Артуру голым. Ты и так уже достаточно опозорен.
— Не позволяй ему взять меч… — произнес чей-то голос из темноты, но Гавейн презрительным взмахом руки заставил безликую фигуру умолкнуть. Ланселет медленно повернулся и побрел в крохотную прихожую, где остались вся его одежда и оружие. Гвенвифар услышала шорох ткани — Ланселет одевался. Гарет стоял, положив руку на рукоять меча. Ланселет вошел в комнату, одетый, но безоружный, держа руки на виду.
— Я рад, что ты предпочел мирно пойти с нами — тебе же лучше, — сказал Гвидион. — Матушка, — он повернулся в темный угол, и Гвенвифар с ужасом осознала, что там стоит королева Моргауза, — пригляди за королевой. Пусть она остается под твоим присмотром, пока у Артура не дойдут до нее руки.
Моргауза выступила вперед и встала у кровати. Гвенвифар никогда прежде не замечала, до чего же Моргауза крупная — для женщины, — и какая безжалостность чувствуется в ее четко очерченном подбородке.
— Давай-ка ты оденешься, моя леди, — сказала Моргауза. — А я помогу тебе привести волосы в порядок. Ты же не хочешь предстать перед королем в непотребном виде? И радуйся, что здесь оказалась женщина. Эти мужчины, — Моргауза обвела присутствующих презрительным взглядом, — собирались подождать и захватить Ланселета, когда он уже войдет в тебя.
Эти грубые, беспощадные слова заставили Гвенвифар съежится. Она медленно потянулась за платьем; пальцы не слушались ее.
— Неужто мне придется одеваться при мужчинах? Моргауза не успела ничего ответить — ее опередил Гвидион.
— Не пытайся нас одурачить, бесстыдная ты женщина! Да как ты смеешь притворяться, будто в тебе сохранилась хоть капля скромности?! Сейчас же надевай платье, или моя мать засунет тебя туда, как в мешок!
«Он зовет ее матерью. Неудивительно, что Гвидион так жесток и безжалостен — ведь его воспитала королева Лотиана!» Но ведь Моргауза всегда казалась Гвенвифар всего лишь безвредной любительницей житейских удовольствий — что заставило ее вмешаться в это дело? Королева наклонилась, чтоб завязать шнурки, да так и застыла.
— Так значит, вам нужен мой меч? — тихо спросил Ланселет.
— Ты сам знаешь, — отозвался Гавейн.
— Ну, тогда… — и почти неуловимым для глаза движением Ланселет метнулся вперед, к Гавейну, а в следующий миг уже отскочил, и в руке у него был меч Гавейна. — … тогда подойдите и возьмите его!
Он сделал выпад, метя в Гвидиона, и Гвидион с воплем перекатился через кровать, зажимая рассеченную ягодицу — из раны обильно хлынула кровь. Тут вперед шагнул Кэй с мечом в руке. Ланселет схватил с кровати подушку и швырнул в Кэя — с такой силой, что тот рухнул на людей, двигавшихся следом, и те тоже попадали, споткнувшись об него. Ланселет же вскочил на кровать и негромко, отрывисто велел Гвенвифар:
— Замри! Будь наготове!
Задохнувшись от страха, королева забилась в угол. Противники тем временем снова двинулись к Ланселету; Ланселет отшвырнул одного из них, с легкостью разделался с другим, а когда тот упал, рубанул наотмашь по смутно виднеющейся фигуре. Великанский силуэт медленно осел на пол. Ланселет уже схватился с кем-то другим, но тут истекающий кровью Гвидион вскричал: «Гарет!» — и бросился к упавшему приемному брату. На миг всех сковало ужасающее оцепенение. И когда Гвидион, рыдая, рухнул на колени рядом с телом Гарета, Ланселет подхватил Гвенвифар, стремительно развернулся, убил человека, стоявшего в дверях — королева так никогда и не узнала, кто же это был, — а потом, когда они оказались в коридоре, поставил Гвенвифар на ноги и с лихорадочной поспешностью помчался вперед, увлекая королеву за собой. Кто-то бросился им наперерез, и Ланселет убил и этого нападавшего.
Гвенвифар склонила голову и промолчала. Какое она имеет право презирать Моргаузу — она ведь сама ничем не лучше ее… Все это так опасно… Вот и епископ в прошлое воскресенье прочел проповедь, посвященную одной из десяти заповедей, — той, которая запрещает прелюбодеяние. Он заявил, что добродетель жен — это самая основа христианского образа жизни, ибо, лишь сохраняя добродетель в браке, женщины способны искупить грех праматери Евы. А Гвенвифар вспомнилась история о женщине, которую уличили в прелюбодеянии и привели к Христу, а Христос сказал: «Кто сам без греха, пусть первым бросит в нее камень». И там не нашлось ни одного безгрешного — но здесь, при ее дворе, таких много — да хоть сам Артур, и уж здесь-то найдется, кому бросить камень. Христос сказал той женщине: «Иди и не греши больше». Вот так бы надлежало поступить и ей…
Не тела его она желала. Моргауза, со смешком рассказывающая о том страстном молодом человеке, ее любовнике, никогда не поверит, сколь мало значат для них с Ланселетом эти утехи.
Да, правда, иногда Ланселет брал ее грешным, бесчестным способом, но лишь в первые годы, когда они с молчаливого согласия Артура проверяли: может, Гвенвифар все-таки сумеет родить королевству наследника? А так… Существовали и другие способы доставить друг другу удовольствие, и некоторые казались Гвенвифар меньшим грехом, меньшим посягательством на законные права Артура. Но все равно — не этого она жаждала всей душой. Ей лишь хотелось быть рядом с Ланселетом… Это чувство затрагивало скорее душу, чем тело. За что же Богу порицать подобную любовь? Он мог осуждать их за грех — и Гвенвифар снова и снова искупала этот грех, — но разве станет Господь осуждать истинную любовь, идущую из глубины сердца?
«Я отдаю Артуру все, что он желал бы от меня получить. Ему нужна королева, хозяйка, которая содержала бы его замок в порядке; что же касается всего прочего, Артур не хочет от меня ничего, кроме сына — а в этом ему отказываю не я, а Господь».
В темноте послышались мягкие шаги.
— Ланселет, ты? — шепотом позвала Гвенвифар.
— Не совсем.
Проблеск света, исходящего от маленькой лампы, на миг сбил Гвенвифар с толку; ей показалось, будто она видит лицо возлюбленного, только почему-то помолодевшее, — но затем королева поняла, кто это.
— Да как ты смеешь?! Стоит мне закричать, и мои женщины прибегут сюда, и никто не поверит, будто ты явился по моему приглашению!
— Тихо, — велел Гвидион. — Имей в виду, моя леди, я держу нож у твоего горла.
Королева, съежившись от ужаса, вцепилась в ворот ночной рубашки.
— Не льсти себе, госпожа, я пришел не ради насилия. Для меня твои прелести слишком зрелые и слишком хорошо выдержанны.
— Довольно! — раздался из темноты, откуда-то из-за спины
Гвидиона хриплый голос. — Прекрати насмехаться над ней, слышишь? Грязное это дело — шарить по чужим спальням. Я и так жалею, что ввязался в него. А теперь умолкните все и прячьтесь по углам.
Постепенно глаза Гвенвифар приспособились к тусклому свету; она узнала лицо Гавейна, а за Гавейном виднелась еще одна знакомая фигура.
— Гарет! Что ты здесь делаешь? — печально спросила королева. — А я-то считала тебя лучшим другом Ланселета…
— И это правда, — сурово произнес Гарет. — Я пришел проследить, чтоб с ним обошлись по справедливости. А то ведь этот, — он презрительно махнул рукой в сторону Гвидиона, — вполне способен перерезать ему горло, а потом свалить обвинение в убийстве на тебя!
— Тихо! — велел Гвидион, и свет погас. Гвенвифар почувствовала укол ножа. — Если ты попытаешься хоть словом его предупредить, я перережу тебе горло, а потом уж как-нибудь постараюсь объяснить лорду моему Артуру, что заставило меня так поступить.
Следующий укол заставил Гвенвифар содрогнуться от боли; действительно ли из ранки потекла кровь, или ей просто показалось? Королева слышала едва различимые звуки — шорох одежд, приглушенное звяканье оружия. Сколько же человек привел с собой Гвидион ради этой засады? Гвенвифар лежала, в отчаянье заламывая руки. Если б только она могла предостеречь Ланселета… Но она была совершенно беспомощна, словно зверек, запутавшийся в силках.
Так она и лежала, зажатая между подушками и ножом; казалось, что время едва ползет. Так тянулось довольно долго; затем послышалось тихое посвистывание, напоминающее птичью трель. Гвенвифар напряглась; Гвидион, почувствовав это, скрипучим шепотом спросил:
— Сигнал Ланселета?
Он снова ткнул ножом в шею Гвенвифар; от ужаса королеву бросило в пот, и она прошептала:
— Да. Гвидион пошевелился, и солома в тюфяке зашуршала.
— Здесь дюжина человек. Только попробуй предупредить его, и ты не проживешь и трех секунд.
Из прихожей донеслись негромкие звуки; Ланселет расстегнул плащ, снял перевязь с мечом… О Господи, неужто они собираются схватить его и безоружным? Гвенвифар снова напряглась. Она уже заранее чувствовала, как нож входит в ее тело — но ведь должна же она предупредить Ланселета! Королева уже разомкнула губы, но тут рука Гвидиона — «Откуда он узнал? Это что, Зрение?» — с маху запечатала ей рот, заглушив едва родив-шийся крик. Задыхаясь, Гвенвифар попыталась вывернуться — и услышала, как кровать скрипнула под весом Ланселета.
— Гвен! — прошептал он. — Что случилось? Ты кричала, любимая?
Гвенвифар каким-то чудом удалось вырваться из хватки Гвидиона.
— Беги! — закричала она. — Это ловушка, засада…
— Ад и дьяволы!
Гвенвифар почувствовала, как он по-кошачьи проворно вскочил и отпрыгнул назад.
Лампа в руках у Гвидиона вспыхнула, а за ней и огоньки в руках у остальных, и в конце концов комната озарилась светом; Гавейн, Кэй и Гарет выступили вперед, а за ним столпился еще десяток неясных фигур. Гвенвифар съежилась под одеялом, а Ланселет застыл на месте; он был наг и безоружен.
— Мордред! — с презрением произнес Ланселет. — Да, эта хитрость вполне достойна тебя!
— Ланселет, — официальным тоном произнес Гавейн, — именем короля я обвиняю тебя в государственной измене. Отдай мне свой меч.
— Не морочься с этим! — бросил Гвидион. — Забери меч сам, да и все.
— Гарет! Боже милостивый! Ты-то как оказался в этом замешан?
В свете ламп глаза Гарета блестели, словно от слез.
— Я никогда не верил ни единому дурному слову о тебе, Ланселет. О Господи! Лучше б я пал в какой-нибудь битве и не дожил до этого дня!
Ланселет опустил голову, но Гвенвифар заметила, как он с лихорадочной поспешностью оглядел комнату.
— О Господи, — пробормотал он. — Вот так же на меня смотрел и Пелинор, когда они ввалились с факелами в шатер и застали меня на ложе Элейны. Неужто это моя судьба — постоянно оказываться преданным?
Гвенвифар хотелось броситься к любимому, заслонить его собой, разрыдаться от жалости и боли. Но Ланселет даже не глядел на нее.
— Твой меч, — тихо повторил Гавейн. — И оденься, Ланселет. Я не хочу вести тебя к Артуру голым. Ты и так уже достаточно опозорен.
— Не позволяй ему взять меч… — произнес чей-то голос из темноты, но Гавейн презрительным взмахом руки заставил безликую фигуру умолкнуть. Ланселет медленно повернулся и побрел в крохотную прихожую, где остались вся его одежда и оружие. Гвенвифар услышала шорох ткани — Ланселет одевался. Гарет стоял, положив руку на рукоять меча. Ланселет вошел в комнату, одетый, но безоружный, держа руки на виду.
— Я рад, что ты предпочел мирно пойти с нами — тебе же лучше, — сказал Гвидион. — Матушка, — он повернулся в темный угол, и Гвенвифар с ужасом осознала, что там стоит королева Моргауза, — пригляди за королевой. Пусть она остается под твоим присмотром, пока у Артура не дойдут до нее руки.
Моргауза выступила вперед и встала у кровати. Гвенвифар никогда прежде не замечала, до чего же Моргауза крупная — для женщины, — и какая безжалостность чувствуется в ее четко очерченном подбородке.
— Давай-ка ты оденешься, моя леди, — сказала Моргауза. — А я помогу тебе привести волосы в порядок. Ты же не хочешь предстать перед королем в непотребном виде? И радуйся, что здесь оказалась женщина. Эти мужчины, — Моргауза обвела присутствующих презрительным взглядом, — собирались подождать и захватить Ланселета, когда он уже войдет в тебя.
Эти грубые, беспощадные слова заставили Гвенвифар съежится. Она медленно потянулась за платьем; пальцы не слушались ее.
— Неужто мне придется одеваться при мужчинах? Моргауза не успела ничего ответить — ее опередил Гвидион.
— Не пытайся нас одурачить, бесстыдная ты женщина! Да как ты смеешь притворяться, будто в тебе сохранилась хоть капля скромности?! Сейчас же надевай платье, или моя мать засунет тебя туда, как в мешок!
«Он зовет ее матерью. Неудивительно, что Гвидион так жесток и безжалостен — ведь его воспитала королева Лотиана!» Но ведь Моргауза всегда казалась Гвенвифар всего лишь безвредной любительницей житейских удовольствий — что заставило ее вмешаться в это дело? Королева наклонилась, чтоб завязать шнурки, да так и застыла.
— Так значит, вам нужен мой меч? — тихо спросил Ланселет.
— Ты сам знаешь, — отозвался Гавейн.
— Ну, тогда… — и почти неуловимым для глаза движением Ланселет метнулся вперед, к Гавейну, а в следующий миг уже отскочил, и в руке у него был меч Гавейна. — … тогда подойдите и возьмите его!
Он сделал выпад, метя в Гвидиона, и Гвидион с воплем перекатился через кровать, зажимая рассеченную ягодицу — из раны обильно хлынула кровь. Тут вперед шагнул Кэй с мечом в руке. Ланселет схватил с кровати подушку и швырнул в Кэя — с такой силой, что тот рухнул на людей, двигавшихся следом, и те тоже попадали, споткнувшись об него. Ланселет же вскочил на кровать и негромко, отрывисто велел Гвенвифар:
— Замри! Будь наготове!
Задохнувшись от страха, королева забилась в угол. Противники тем временем снова двинулись к Ланселету; Ланселет отшвырнул одного из них, с легкостью разделался с другим, а когда тот упал, рубанул наотмашь по смутно виднеющейся фигуре. Великанский силуэт медленно осел на пол. Ланселет уже схватился с кем-то другим, но тут истекающий кровью Гвидион вскричал: «Гарет!» — и бросился к упавшему приемному брату. На миг всех сковало ужасающее оцепенение. И когда Гвидион, рыдая, рухнул на колени рядом с телом Гарета, Ланселет подхватил Гвенвифар, стремительно развернулся, убил человека, стоявшего в дверях — королева так никогда и не узнала, кто же это был, — а потом, когда они оказались в коридоре, поставил Гвенвифар на ноги и с лихорадочной поспешностью помчался вперед, увлекая королеву за собой. Кто-то бросился им наперерез, и Ланселет убил и этого нападавшего.