Страница:
Джесси всякий раз отвечал ему лишь заметным отрицательным покачиванием головы.
Между тем Ангелочек Рей вновь издал долгий свист на пронзительно высокой ноте, как это делает птица, попавшая в беду.
— Я заставлю эту сойку вернуться, — упорствовал он. — Она пожалует ко мне сюда, как по пятницам прилетает к самому дьяволу.
— И какими же деньгами ты можешь ответить за свои слова? — спросил Дик Кеннеди. Его бледное лицо выглядело жестким.
— Да сколько ни скажешь, — отозвался Рей.
— Пять сотен тебя устроят? — поинтересовался Кеннеди.
— Содрать с тебя пять сотен мне гораздо приятнее, чем целую тысячу с кого-либо другого, — не замедлил с ответом Ангелочек Рей и снова свистнул.
— Вот мои пять сотен, — заявил Кеннеди, выкладывая стопку банкнотов на стол и прижимая их сверху, чтобы не улетели, трубкой.
— А вот тебе мое слово — оно стоит твоих бумажек! — воскликнул Ангелочек Рей с юношеским непокорством, которое нашло отклик в сердце Джексона. — Выиграешь, отстегну тебе эту сумму, а пока не до этого — занят. — И он свистнул еще раз.
Никакого ответа из леса не последовало.
— И как долго ты намерен ее звать? — поинтересовался Кеннеди, изогнув губы в холодную улыбку, скорее похожую на оскал. — Если за этим занятием провести весь день, то, глядишь, сойка и впрямь залетит сюда по чистой случайности.
— Дай мне еще шестьдесят секунд, — попросил Ангелочек. — Идет, ты, любитель коротких состязаний?
— О спорте мы еще с тобой поговорим, попозже, — заметил Кеннеди суровым голосом. — Возьмите кто-нибудь часы!
— Двадцать секунд прошло… полминуты… сорок секунд… пятьдесят… — монотонно стал отсчитывать Непоседа Мэлоун.
Вновь раздался пронзительный свист Рея, перейдя в конце в точную имитацию панического крика охваченной ужасом птицы, когда ее преследует ястреб.
И вдруг над вершинами дальних деревьев показалась большая голубая сойка и, подлетев, устремилась книзу.
— Ровно минута! — объявил Непоседа Мэлоун.
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Между тем Ангелочек Рей вновь издал долгий свист на пронзительно высокой ноте, как это делает птица, попавшая в беду.
— Я заставлю эту сойку вернуться, — упорствовал он. — Она пожалует ко мне сюда, как по пятницам прилетает к самому дьяволу.
— И какими же деньгами ты можешь ответить за свои слова? — спросил Дик Кеннеди. Его бледное лицо выглядело жестким.
— Да сколько ни скажешь, — отозвался Рей.
— Пять сотен тебя устроят? — поинтересовался Кеннеди.
— Содрать с тебя пять сотен мне гораздо приятнее, чем целую тысячу с кого-либо другого, — не замедлил с ответом Ангелочек Рей и снова свистнул.
— Вот мои пять сотен, — заявил Кеннеди, выкладывая стопку банкнотов на стол и прижимая их сверху, чтобы не улетели, трубкой.
— А вот тебе мое слово — оно стоит твоих бумажек! — воскликнул Ангелочек Рей с юношеским непокорством, которое нашло отклик в сердце Джексона. — Выиграешь, отстегну тебе эту сумму, а пока не до этого — занят. — И он свистнул еще раз.
Никакого ответа из леса не последовало.
— И как долго ты намерен ее звать? — поинтересовался Кеннеди, изогнув губы в холодную улыбку, скорее похожую на оскал. — Если за этим занятием провести весь день, то, глядишь, сойка и впрямь залетит сюда по чистой случайности.
— Дай мне еще шестьдесят секунд, — попросил Ангелочек. — Идет, ты, любитель коротких состязаний?
— О спорте мы еще с тобой поговорим, попозже, — заметил Кеннеди суровым голосом. — Возьмите кто-нибудь часы!
— Двадцать секунд прошло… полминуты… сорок секунд… пятьдесят… — монотонно стал отсчитывать Непоседа Мэлоун.
Вновь раздался пронзительный свист Рея, перейдя в конце в точную имитацию панического крика охваченной ужасом птицы, когда ее преследует ястреб.
И вдруг над вершинами дальних деревьев показалась большая голубая сойка и, подлетев, устремилась книзу.
— Ровно минута! — объявил Непоседа Мэлоун.
Глава 29
Кеннеди взял со стола пятьсот долларов и передал их юноше. Затем процедил сквозь зубы:
— Минуту назад здесь что-то было сказано о коротких состязаниях, но не слишком внятно.
— Мои слова, — подтвердил Ангелочек. — А как ты их понял — твое дело. — И он улыбнулся верзиле, намного превосходящему его по габаритам.
— Хотелось бы услышать некоторые пояснения, — с угрозой произнес Кеннеди. — А то я не совсем врубился, что ты имел в виду.
— Изволь! Длинные дистанции ты не любишь — на них надо выкладываться. А вот орел или решка — другое дело. Здесь думать не надо да и напрягаться — тоже, — вкрадчиво объяснил мальчишка. — Теперь, надеюсь, понял?
— Ну, как сказать, — протянул Кеннеди. — Не мешало бы нам с тобой прогуляться и объясниться без помех.
— Никогда еще никому не отказывал в прогулке, — откликнулся Рей, — будь то мужчина или девушка. Куда пойдем? Вверх или вниз по склону? Мне без разницы.
— Эй, ребята, осадите назад! — вмешался Непоседа Мэлоун. — Вы же знаете, что док не любит разборок, так что полегче на поворотах, вы, любители костра и солнца!
— Насчет этого я в курсе, можешь не волноваться, — ответил ему Ангелочек Рей. — Только вот дылда давно уже напрашивается на неприятности и сейчас получит от меня по кислой роже то, чего так упорно добивается.
— Приказ дока — закон для всех нас, — торжественно заявил Непоседа Мэлоун.
— Да будь он проклят! — взорвался Кеннеди. — Мне не терпится свести счеты с этим херувимчиком. Этот смазливый дурак вот уже целый месяц действует мне на нервы!
— Кеннеди! — донесся голос из лачуги.
Все головы повернулись к ней. Парни насторожились. И тут Джексон увидел в дверном проеме мужчину среднего роста, ладно скроенного, с крупной головой и чем-то похожего на Наполеона. В его умных глазах читалась непреклонная решимость. Джесси мгновенно понял, что это Хэйман. Каким бы аморальным ни был этот человек, в нем чувствовалась сила, без которой невозможно стать главарем банды.
— Да, док! — откликнулся Кеннеди, мгновенно обратившись весь во внимание, вытянувшись, как исправный солдат.
Глядя на эту стойку, Джексон подумал, что в спинной мозг Кеннеди проник леденящий страх, сделав его позвоночник прямым как палка. Впрочем, и он ощутил, что по его коже пробежал холодок.
— А теперь, ребята, объясняю для всех, — отчеканил Хэйман. — Я уже говорил вам прежде, что здесь не может быть никаких ссор. Каждый должен быть достаточно хорош, чтобы стать другом для остальных, иначе в моей компании ему делать нечего. Чуть ли не раз в месяц я предупреждаю всех, что здесь исключаются драки и схватки с применением оружия. И делаю я это главным образом потому, что не хочу, чтобы вам пришлось иметь дело с шерифами, маршалами и их помощниками. Для газет лакомый кусочек — порадовать читателей известием о гибели кого-либо из вас. И я не желаю за мой счет снабжать подписчиков чтивом подобного рода. Ну так вот, а теперь выслушайте мой новый ультиматум! Прежде я обещал, что в случае схватки уцелевшему в ней придется иметь дело лично со мной. Сейчас же заявляю, что в следующий раз, когда заслышу громкие голоса или перебранку, я не стану ждать, чем все это закончится! Просто выйду и разберусь с теми, кто затеет свару, будь то двое… трое… короче, сколько бы вас ни было. Буду стрелять без предупреждения. Ясно?! — Он сделал шаг из дверного проема и добавил: — А теперь относительно вас двоих. Вы самые молодые и наименее ценные среди всех остальных. Правда, и остальные не многого стоят, но вы все равно худшие. И, однако, именно вы двое осмелились нарушить мой сон своими воплями. Не будь у меня сердце кроткое, как у ягненка, я бы обоих вас пристрелил как собак. Впрочем, и сейчас еще не отказался от этой мысли. — И Хэйман приблизился к ним еще на шаг.
Розовые щеки Ангелочка Рея побелели, а Дик Кеннеди, отступив на шаг, затравленно огляделся по сторонам, как бы в поисках убежища.
Джексону показалось, что черные, горящие глаза Хэймана гипнотизируют. Даже обрадовался, что его взгляд направлен не на него. И усилием воли приготовился к тому, чтобы встретиться с ним глазами.
Док сделал еще один шаг вперед, но только махнул рукой.
— А ну-ка, вы, оба, скройтесь с глаз моих долой и дайте мне денек отдохнуть от ваших физиономий! Чтобы и духу вашего здесь не было в ближайшие двадцать четыре часа. На этом все!
Парни ринулись в разные стороны, как испуганные школьники. Однако у Ангелочка Рея хватило мужества, добежав до угла лачуги, остановиться и обернуться. В руке Хэймана уже было оружие, но он не выстрелил. А мальчишка даже и не попытался вытащить свою пушку.
— Не желаю, чтобы со мной разговаривали как со щенком! — крикнул он.
Док ничего ему не ответил, только посмотрел на него. И Рей поспешно скрылся из виду.
Как только он исчез, Хэйман убрал свою пушку, причем с такой быстротой, которая изумила даже Джексона. Его наметанный глаз не смог уловить стремительного движения руки дока, когда он спрятал оружие под курткой.
Затем Хэйман повернулся к Джо Пузану и произнес:
— Я же не велел приводить нового человека, пока сам не увижу его в лицо.
Пузан поднялся. У него задрожали колени.
— Этот парень исключение, док, — вымолвил он, пытаясь оправдаться.
— Ни для кого никаких исключений! — отрезал Хэйман. — Существуют составленные мною правила, и им следует безоговорочно подчиняться. Нужны будут исключения — я их сам сделаю. — После чего повернулся к Джексону.
Последний сидел на земле, скрестив ноги. Он немного поднял голову и встретил взгляд главаря. Он был готов к этому и все-таки выдержал его с трудом.
У Хэймана были черные как ночь глаза, и только в самой их глубине мерцал слабый свет, будто свечение на дне глубокого водоема. Определенно, этот человек владел гипнозом. Джексон почувствовал, как у него на лбу выступил холодный пот. Он встречал на своем веку немало сильных, смелых и изощренных людей, но такого, как этот, видеть еще не доводилось.
— Встань! — приказал Хэйман.
Джесси не шевельнулся.
— Встань! — холодно повторил главарь банды.
Внезапно парню показалось, будто весь воздух вокруг него насытился электричеством. Все бандиты смотрели на него с пристальным напряженным вниманием.
Он постарался овладеть собой и сосредоточить все внимание на готовности правой руки незамедлительно действовать в случае необходимости, хотя находился в такой позе, что быстро достать оружие было не просто. Для этого требовалась особая ловкость. Джексон ответил, гордясь тем, что голос его прозвучал твердо:
— Здесь не классная комната в школе, Хэйман.
Главарь молчал, но в глазах его вспыхнул такой огонь, что Джексон чуть не выхватил оружие. Но затем пламя ушло куда-то вовнутрь и заволоклось облачком — Хэйман явно успокоился и ограничился кивком.
— Ты прав, Пузан, — обратился он к Джо. — Я прощаю тебя. Он и впрямь исключение. Как его имя?
— Манхэттенский Джесси!
— А точнее? — резко спросил Хэйман, обращаясь уже к Джексону.
— Более полные сведения в семейной Библии, — парировал Джесси.
Быстрая улыбка мелькнула и тут же исчезла на губах дока.
— Не соизволишь ли пройти со мной вовнутрь, Манхэттенец? — любезно предложил он. И, круто повернувшись, зашагал к лачуге.
Джексон встал и последовал за ним. Он шел быстро, нутром ощущая, что никто из остальных бандитов не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже глазом моргнуть и что даже сам воздух на вырубке, залитой солнечным светом, застыл, словно замороженный. Затем уже на ходу заметил, что Ларри Барнс стирает со лба пот. Джесси мысленно это записал как очко в его пользу — надо же, Барнс нашел в себе силы переживать за друга. Вместе с тем этот жест заставил Джексона немного встревожиться.
Ларри знал его хорошо. Во всяком случае, был в курсе того, что за ним числится в прошлом и на что он способен. И все же, несмотря на это, почему-то не на шутку встревожился за его жизнь! В таком случае, что же за человек этот док Хэйман? И какие же в нем кроются силы, коли он держит в страхе даже такого неукротимого парня, как Ларри?
Крадущейся кошачьей походкой Джексон вошел в лачугу следом за главарем банды и огорчился, что внутри это неказистое жилище очень плохо освещено. По сравнению с тем ярким светом, которым было все залито снаружи, тут оказалось просто темно. А Джексону хотелось, чтобы на лицо Хэймана падало как можно больше света.
На середине комнаты главарь повернулся, и Джесси заметил, или это ему так показалось, будто бы его глаза и в темноте ярко вспыхнули. А может, он просто дал слишком большую волю своему воображению?
Во всяком случае, все его нервы были обострены. Джексон почти дрожал, охваченный безотчетным ощущением тревоги. Он был готов ко всему. Но потом до него дошло, что он допускает огромную ошибку. Так недолго и вымотаться вконец… в то время как сам Хэйман, судя по всему, совершенно спокоен. Джесси постарался взять себя в руки и расслабиться.
Первым заговорил Хэйман.
— Ты, никак, робеешь, Манхэттенец?
— Да, — неожиданно для себя признался Джексон. — Ты не тот человек, с которым приятно встретиться, и выступать против тебя тем более мало удовольствия. Говорю как на духу!
— Что ж, это верно, — согласился бандит. — На меня катить бочку — себе дороже. Мало найдется таких, что могут позволить себе такую глупость, как перейти мне дорогу, друг мой. Ты сюда пожаловал, чтобы присоединиться ко мне?
— Скорее затем, чтобы взглянуть на тебя, — уклонился от прямого ответа Джексон.
— Взглянуть на меня? Люди не любуются мною, Манхэттенец. Они или присоединяются ко мне, или… — Он сделал красноречивый жест, проведя рукой по горлу. Потом добавил: — Ты видел моих людей. Как после этого я могу дать тебе спокойно уйти?
— То, что я видел, — видели только мои глаза, а мой язык и глаза — это две разные вещи. Я пришел сюда не только чтобы взглянуть на тебя, но и убедиться, насколько хорошо здесь поставлено дело.
Хэйман искренне улыбнулся:
— В твоих жилах течет ледяная кровь, Манхэттенец!
— Да, — признался Джесси, — я холодный человек. И могу держать себя в руках при любых обстоятельствах!
— Ты так хорошо себя знаешь? — удивился Хэйман.
— Ничуть не хуже, чем ты себя, — не замедлил парень с ответом.
— Ну и какое предложение ты намерен мне сделать? Видишь ли, я все еще в настроении долго разговаривать…
— Согласен на роль второй скрипки в твоем оркестре, — заявил Джексон. — Это после тебя, и никого больше. У меня нет других предложений. Готов выслушивать твои советы, но отнюдь не приказы. Согласен? Если нет, то я забираю мою лошадь и делаю тебе ручкой.
— Нет, не согласен, — отрицал Хэйман. — Меня это не впечатляет. Однако убраться восвояси ты и сам не пожелаешь, или же…
— Минуту назад здесь что-то было сказано о коротких состязаниях, но не слишком внятно.
— Мои слова, — подтвердил Ангелочек. — А как ты их понял — твое дело. — И он улыбнулся верзиле, намного превосходящему его по габаритам.
— Хотелось бы услышать некоторые пояснения, — с угрозой произнес Кеннеди. — А то я не совсем врубился, что ты имел в виду.
— Изволь! Длинные дистанции ты не любишь — на них надо выкладываться. А вот орел или решка — другое дело. Здесь думать не надо да и напрягаться — тоже, — вкрадчиво объяснил мальчишка. — Теперь, надеюсь, понял?
— Ну, как сказать, — протянул Кеннеди. — Не мешало бы нам с тобой прогуляться и объясниться без помех.
— Никогда еще никому не отказывал в прогулке, — откликнулся Рей, — будь то мужчина или девушка. Куда пойдем? Вверх или вниз по склону? Мне без разницы.
— Эй, ребята, осадите назад! — вмешался Непоседа Мэлоун. — Вы же знаете, что док не любит разборок, так что полегче на поворотах, вы, любители костра и солнца!
— Насчет этого я в курсе, можешь не волноваться, — ответил ему Ангелочек Рей. — Только вот дылда давно уже напрашивается на неприятности и сейчас получит от меня по кислой роже то, чего так упорно добивается.
— Приказ дока — закон для всех нас, — торжественно заявил Непоседа Мэлоун.
— Да будь он проклят! — взорвался Кеннеди. — Мне не терпится свести счеты с этим херувимчиком. Этот смазливый дурак вот уже целый месяц действует мне на нервы!
— Кеннеди! — донесся голос из лачуги.
Все головы повернулись к ней. Парни насторожились. И тут Джексон увидел в дверном проеме мужчину среднего роста, ладно скроенного, с крупной головой и чем-то похожего на Наполеона. В его умных глазах читалась непреклонная решимость. Джесси мгновенно понял, что это Хэйман. Каким бы аморальным ни был этот человек, в нем чувствовалась сила, без которой невозможно стать главарем банды.
— Да, док! — откликнулся Кеннеди, мгновенно обратившись весь во внимание, вытянувшись, как исправный солдат.
Глядя на эту стойку, Джексон подумал, что в спинной мозг Кеннеди проник леденящий страх, сделав его позвоночник прямым как палка. Впрочем, и он ощутил, что по его коже пробежал холодок.
— А теперь, ребята, объясняю для всех, — отчеканил Хэйман. — Я уже говорил вам прежде, что здесь не может быть никаких ссор. Каждый должен быть достаточно хорош, чтобы стать другом для остальных, иначе в моей компании ему делать нечего. Чуть ли не раз в месяц я предупреждаю всех, что здесь исключаются драки и схватки с применением оружия. И делаю я это главным образом потому, что не хочу, чтобы вам пришлось иметь дело с шерифами, маршалами и их помощниками. Для газет лакомый кусочек — порадовать читателей известием о гибели кого-либо из вас. И я не желаю за мой счет снабжать подписчиков чтивом подобного рода. Ну так вот, а теперь выслушайте мой новый ультиматум! Прежде я обещал, что в случае схватки уцелевшему в ней придется иметь дело лично со мной. Сейчас же заявляю, что в следующий раз, когда заслышу громкие голоса или перебранку, я не стану ждать, чем все это закончится! Просто выйду и разберусь с теми, кто затеет свару, будь то двое… трое… короче, сколько бы вас ни было. Буду стрелять без предупреждения. Ясно?! — Он сделал шаг из дверного проема и добавил: — А теперь относительно вас двоих. Вы самые молодые и наименее ценные среди всех остальных. Правда, и остальные не многого стоят, но вы все равно худшие. И, однако, именно вы двое осмелились нарушить мой сон своими воплями. Не будь у меня сердце кроткое, как у ягненка, я бы обоих вас пристрелил как собак. Впрочем, и сейчас еще не отказался от этой мысли. — И Хэйман приблизился к ним еще на шаг.
Розовые щеки Ангелочка Рея побелели, а Дик Кеннеди, отступив на шаг, затравленно огляделся по сторонам, как бы в поисках убежища.
Джексону показалось, что черные, горящие глаза Хэймана гипнотизируют. Даже обрадовался, что его взгляд направлен не на него. И усилием воли приготовился к тому, чтобы встретиться с ним глазами.
Док сделал еще один шаг вперед, но только махнул рукой.
— А ну-ка, вы, оба, скройтесь с глаз моих долой и дайте мне денек отдохнуть от ваших физиономий! Чтобы и духу вашего здесь не было в ближайшие двадцать четыре часа. На этом все!
Парни ринулись в разные стороны, как испуганные школьники. Однако у Ангелочка Рея хватило мужества, добежав до угла лачуги, остановиться и обернуться. В руке Хэймана уже было оружие, но он не выстрелил. А мальчишка даже и не попытался вытащить свою пушку.
— Не желаю, чтобы со мной разговаривали как со щенком! — крикнул он.
Док ничего ему не ответил, только посмотрел на него. И Рей поспешно скрылся из виду.
Как только он исчез, Хэйман убрал свою пушку, причем с такой быстротой, которая изумила даже Джексона. Его наметанный глаз не смог уловить стремительного движения руки дока, когда он спрятал оружие под курткой.
Затем Хэйман повернулся к Джо Пузану и произнес:
— Я же не велел приводить нового человека, пока сам не увижу его в лицо.
Пузан поднялся. У него задрожали колени.
— Этот парень исключение, док, — вымолвил он, пытаясь оправдаться.
— Ни для кого никаких исключений! — отрезал Хэйман. — Существуют составленные мною правила, и им следует безоговорочно подчиняться. Нужны будут исключения — я их сам сделаю. — После чего повернулся к Джексону.
Последний сидел на земле, скрестив ноги. Он немного поднял голову и встретил взгляд главаря. Он был готов к этому и все-таки выдержал его с трудом.
У Хэймана были черные как ночь глаза, и только в самой их глубине мерцал слабый свет, будто свечение на дне глубокого водоема. Определенно, этот человек владел гипнозом. Джексон почувствовал, как у него на лбу выступил холодный пот. Он встречал на своем веку немало сильных, смелых и изощренных людей, но такого, как этот, видеть еще не доводилось.
— Встань! — приказал Хэйман.
Джесси не шевельнулся.
— Встань! — холодно повторил главарь банды.
Внезапно парню показалось, будто весь воздух вокруг него насытился электричеством. Все бандиты смотрели на него с пристальным напряженным вниманием.
Он постарался овладеть собой и сосредоточить все внимание на готовности правой руки незамедлительно действовать в случае необходимости, хотя находился в такой позе, что быстро достать оружие было не просто. Для этого требовалась особая ловкость. Джексон ответил, гордясь тем, что голос его прозвучал твердо:
— Здесь не классная комната в школе, Хэйман.
Главарь молчал, но в глазах его вспыхнул такой огонь, что Джексон чуть не выхватил оружие. Но затем пламя ушло куда-то вовнутрь и заволоклось облачком — Хэйман явно успокоился и ограничился кивком.
— Ты прав, Пузан, — обратился он к Джо. — Я прощаю тебя. Он и впрямь исключение. Как его имя?
— Манхэттенский Джесси!
— А точнее? — резко спросил Хэйман, обращаясь уже к Джексону.
— Более полные сведения в семейной Библии, — парировал Джесси.
Быстрая улыбка мелькнула и тут же исчезла на губах дока.
— Не соизволишь ли пройти со мной вовнутрь, Манхэттенец? — любезно предложил он. И, круто повернувшись, зашагал к лачуге.
Джексон встал и последовал за ним. Он шел быстро, нутром ощущая, что никто из остальных бандитов не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже глазом моргнуть и что даже сам воздух на вырубке, залитой солнечным светом, застыл, словно замороженный. Затем уже на ходу заметил, что Ларри Барнс стирает со лба пот. Джесси мысленно это записал как очко в его пользу — надо же, Барнс нашел в себе силы переживать за друга. Вместе с тем этот жест заставил Джексона немного встревожиться.
Ларри знал его хорошо. Во всяком случае, был в курсе того, что за ним числится в прошлом и на что он способен. И все же, несмотря на это, почему-то не на шутку встревожился за его жизнь! В таком случае, что же за человек этот док Хэйман? И какие же в нем кроются силы, коли он держит в страхе даже такого неукротимого парня, как Ларри?
Крадущейся кошачьей походкой Джексон вошел в лачугу следом за главарем банды и огорчился, что внутри это неказистое жилище очень плохо освещено. По сравнению с тем ярким светом, которым было все залито снаружи, тут оказалось просто темно. А Джексону хотелось, чтобы на лицо Хэймана падало как можно больше света.
На середине комнаты главарь повернулся, и Джесси заметил, или это ему так показалось, будто бы его глаза и в темноте ярко вспыхнули. А может, он просто дал слишком большую волю своему воображению?
Во всяком случае, все его нервы были обострены. Джексон почти дрожал, охваченный безотчетным ощущением тревоги. Он был готов ко всему. Но потом до него дошло, что он допускает огромную ошибку. Так недолго и вымотаться вконец… в то время как сам Хэйман, судя по всему, совершенно спокоен. Джесси постарался взять себя в руки и расслабиться.
Первым заговорил Хэйман.
— Ты, никак, робеешь, Манхэттенец?
— Да, — неожиданно для себя признался Джексон. — Ты не тот человек, с которым приятно встретиться, и выступать против тебя тем более мало удовольствия. Говорю как на духу!
— Что ж, это верно, — согласился бандит. — На меня катить бочку — себе дороже. Мало найдется таких, что могут позволить себе такую глупость, как перейти мне дорогу, друг мой. Ты сюда пожаловал, чтобы присоединиться ко мне?
— Скорее затем, чтобы взглянуть на тебя, — уклонился от прямого ответа Джексон.
— Взглянуть на меня? Люди не любуются мною, Манхэттенец. Они или присоединяются ко мне, или… — Он сделал красноречивый жест, проведя рукой по горлу. Потом добавил: — Ты видел моих людей. Как после этого я могу дать тебе спокойно уйти?
— То, что я видел, — видели только мои глаза, а мой язык и глаза — это две разные вещи. Я пришел сюда не только чтобы взглянуть на тебя, но и убедиться, насколько хорошо здесь поставлено дело.
Хэйман искренне улыбнулся:
— В твоих жилах течет ледяная кровь, Манхэттенец!
— Да, — признался Джесси, — я холодный человек. И могу держать себя в руках при любых обстоятельствах!
— Ты так хорошо себя знаешь? — удивился Хэйман.
— Ничуть не хуже, чем ты себя, — не замедлил парень с ответом.
— Ну и какое предложение ты намерен мне сделать? Видишь ли, я все еще в настроении долго разговаривать…
— Согласен на роль второй скрипки в твоем оркестре, — заявил Джексон. — Это после тебя, и никого больше. У меня нет других предложений. Готов выслушивать твои советы, но отнюдь не приказы. Согласен? Если нет, то я забираю мою лошадь и делаю тебе ручкой.
— Нет, не согласен, — отрицал Хэйман. — Меня это не впечатляет. Однако убраться восвояси ты и сам не пожелаешь, или же…
Глава 30
Теперь, когда прозвучал этот ответ, а точнее сказать, ультиматум, Джексону ничего не оставалось, как только спокойно стоять на месте и ждать. Однозначного решения, как выйти из создавшегося положения, у него пока не было. Он мог бы выхватить оружие и попытаться убить Хэймана, но, пожалуй, впервые в жизни засомневался, что сумеет взять верх над таким противником. Но допустим, что ему удастся убрать главаря, а как одолеть многочисленную группу первоклассных бойцов, которые в полном составе собрались на вырубке? Поэтому Джексон и выжидал, пытаясь понять, поглядывая на бесстрастное лицо Хэймана, что у того на уме.
— Ты же понимаешь, Манхэттенец, — буду называть тебя пока так, — в каком я положении, — нарушил затянувшуюся паузу Хэйман. — За меня, живого или мертвого, назначена награда в пятьдесят тысяч долларов. Любой, кто сообщит властям обо мне информацию, может рассчитывать на изрядную долю из этих денег. А на такой куш может клюнуть любой парень, даже такой, как ты, Манхэттенец. Пятьдесят тысяч чистоганом — сумма солидная. Позволяет закрыть глаза на то, что ради нее придется пойти на предательство. Так что если я и выгляжу излишне жестоким, то только из-за того, что власти загнали меня в угол. Когда за меня давали тысячу, пять тысяч, даже десять, я не реагировал. Но когда назначили награду в пятьдесят тысяч, даже воздух вокруг меня насквозь пропитался ядом предательства. Не спорю, ты парень смелый, у тебя есть воля и мозги. И ты не бессребреник, а это то, что я люблю использовать для взаимной выгоды — как для себя, так и для тех, кто со мной имеет дело. Но если ты будешь работать на меня, то должен подчиняться мне беспрекословно, не раздумывая, как самая тупая скотина, находящаяся в моем распоряжении.
Хэйман говорил об этом не спеша, взвешивая каждое слово, как о чем-то самом обыденном.
Внезапно Джексона охватила тревога. Из всех людей, с которыми ему доводилось сталкиваться, этот человек был самым опасным противником по уму и умению обращаться с оружием. Однако он ютился в жалкой лачуге, в окружении шайки отчаянных и жестоких головорезов, единственным достоинством которых было только то, что они беспрекословно подчинялись хозяину. Пожалуй, не найти ни горца, ни пастуха, который согласился бы жить в таких скотских условиях. Между тем все говорили о том, что Хэйман обрек себя на такое существование надолго. Наверное, он мог бы время от времени в поисках развлечений позволить себе нагрянуть в один из отдаленных городов, где его никто не знает, или пересечь границу и вволю посорить несколько дней деньгами налево и направо в соседней стране. Но Джесси показалось, что в душе Хэйман должен мучительно тосковать по книгам, содержательному разговору, хорошей музыке и картинам, короче, всему тому, что радует глаз и ухо образованных людей. А раз так, то что ему может дать заурядный дебош в приграничной полосе?
А путь в большие города ему заказан. От общества порядочных людей этот бандит отрезан окончательно. Пятьдесят тысяч долларов награды отравили вокруг него атмосферу, как он сам только что сказал, даже здесь, в горах, но то же самое он будет чувствовать и в любом другом месте.
Что же осталось ему взамен? Вот это Джексон хорошо знал и понимал. За отказ от мирских благ этот отщепенец получал радость от противостояния малыми силами превосходящим. За счет маневров, искусной тактики, неожиданного направления удара он выигрывал сражение за сражением, подобно новоявленному Наполеону. Испытывал высочайшее наслаждение оттого, что везде был первым, подчинял людей своей власти, презирал закон и жил вольной жизнью, вознесясь надо всеми как ястреб, парящий в небе.
По этой же причине Хэйман не согласился на предложение Джексона. Он должен быть первым. А те, кто присоединяются к его банде, могут быть только его слугами, но никак не товарищами.
Когда Джесси все это обдумал, ему многое стало ясно.
В комнате на столе он увидел большой комбинированный замок, вокруг которого были разбросаны небольшие блестящие стальные инструменты, было такое впечатление, словно кто-то разбирал его на части. Джесси показал на этот замок и произнес:
— Ты знаешь, Хэйман, что все на свете имеет свою цену?
— Верно, — согласился тот, — назови, какую ты предлагаешь.
— Я разгадаю устройство этого замка и как его открыть.
Хэйман пристально посмотрел на него:
— Ты знаешь этот замок?
— Прежде в глаза не видел.
— Тогда сколько тебе понадобится времени, чтобы разобраться с ним?
— Полчаса.
Док мрачно насупил брови и мрачным голосом сказал:
— Выйди пока наружу к остальным. А я тем временем установлю в замке цифровую комбинацию. Потом тебя позову и оставлю с ним наедине на полчаса. Если справишься с задачей — будешь представлять для меня определенную ценность и я поставлю тебя чуть выше остальных. Но если не справишься… — Рукой он нарисовал в воздухе крест, давая этим жестом понять, что речь идет о жизни Джексона.
И тот его очень хорошо понял.
Джесси вышел из хижины, а Хэйман крикнул в открытую дверь:
— Мэлоун, ты и другие, не спускайте глаз с этого Манхэттенца! Поняли? Я хочу, чтобы он никуда не отходил от халупы!
— Есть! — по-военному отчеканил Мэлоун. Без спешки и особой угрозы он достал револьвер и, положив руку на колено, навел его на Джексона. Джесси не сомневался, что за его спиной Бад Непромах сделал то же самое, но не стал оборачиваться.
Затем дверь закрылась, видимо, док не на шутку принялся придумывать цифровую комбинацию для замка. Джексона это не могло не встревожить. Он знал замки. Изучал их много лет, как школьник, штудирующий учебники, и здорово преуспел, образно говоря, в этой науке. Однако никому не дано знать все, тем более в такой трудной области. И все-таки он не случайно взялся за столь рискованное дело, ибо надеялся в случае удачи изменить мнение Хэймана о себе в лучшую сторону. Это был его вынужденный ответный ход. Чтобы добиться цели, ради которой он и оказался здесь, ему надо было утвердиться в банде почти на равных с ее главарем, следовательно, необходимо было доказать свое превосходство над остальными прямо сейчас. Вместе с тем Джексон понимал, что решил пройти по тончайшей проволоке, натянутой над бездной.
— Извини, — произнес Непоседа Мэлоун. — Но ты уже знаешь, что такое иметь дело с доком. С ним дважды не ошибаются. Мы вынуждены следить за каждым нашим шагом, когда он отдает приказ. Поэтому, Манхэттенец, будь добр сесть вон там и не дергайся во избежание неприятностей.
Джесси послушно сделал так, как ему велели. В этот момент из-за деревьев у нижней части вырубки выбрался совсем еще молодой всадник на прекрасной черной лошади, которая, правда, выглядела серой от пыли, покрывшей ее бока. Всадник махнул рукой в знак приветствия собравшимся и исчез из виду, свернув за лачугу.
Это был Джек Такер, выглядевший в жизни точь-в-точь как на фотографии: высокий, стройный, широкоплечий, поджарый, крепконогий — словом, эталон ковбоя с Запада. В очертаниях его нижней челюсти угадывалось мужество, а в глазах — решимость. Чуть погодя Джек вышел из корраля с тяжелым седлом в одной руке, которое он нес почти без усилий.
— Как дела? — спросил его Непоседа Мэлоун.
Такер повернулся к Джексону, устремив на него дерзкий взгляд юноши, которому еще не довелось хлебнуть лиха, и, вместо ответа Мэлоуну, сам спросил:
— Кто это?
— Манхэттенский Джесси, — сообщил Непоседа. — Его привел Джо Пузан, а док теперь, как я понимаю, заваривает для него кашу, которую бедняге придется расхлебывать. Ну а ты что видел, Джек?
— Они теперь там держат нос по ветру, не иначе как что-то пронюхали, — сообщил юноша, бросая седло на землю. — Выставили нового караульного. Я видел старого, и он сообщил, что за ним вроде бы следят. Сказал, что нам следует выждать, пока все не утихнет.
— Док не из тех, кто любит ждать, — заметил Мэлоун.
— Надеюсь, что не станет, — задорно заявил Такер. — Я осмотрел там все вокруг. Достаточно трех-четырех хороших залпов из нижних окон отеля, стоящего напротив банка, и все разбегутся кто куда. Городские обыватели по большей части трусы.
— Не скажи! Иногда они чем более сонными выглядят, тем становятся злее, когда дело доходит до драки, — возразил Непоседа. — Помню, мы как-то решили пошерстить небольшое местечко под названием Диггер-Крик в Аризоне. В этом городишке и жило-то, по нашим сведениям, полтора человека да две собаки. Но когда началась заварушка, из всех щелей повылезали вооруженные люди и открыли такую стрельбу! Мы оставили там троих, а все остальные еле ноги унесли.
Джек Такер пожал плечами:
— В Александрии народу побольше, чем полтора человека. Но, думаю, шестеро мужчин, хорошо знающих свое дело, могут проникнуть в банк и наделать там столько шуму, что все подумают, будто туда ворвалась целая толпа. У страха глаза велики!
Мэлоун ухмыльнулся:
— Ты еще слишком молод для таких дел, щенок!
— Я достаточно взрослый, чтобы ты так со мной разговаривал, — напыщенно парировал Джек.
Улыбка пропала с лица Непоседы.
— Выслушай меня, сынок, — произнес он. — Ты так и напрашиваешься, чтобы тебе надрали задницу. Да вот только заруби себе на носу: что кто бы ни начал здесь драку, ее все равно закончит док. Вот я и стараюсь спустить дело на тормозах, да только сдается мне, что ты слишком умен, чтобы внять доброму совету. Помнится, я велел держаться от нас подальше, но ты так и норовишь угодить к дьяволу на рога.
— Мне все равно, что ты обо мне думаешь, — объявил Такер. — Я работаю на дока, а не на вашу шайку. — Он встал, зевнул, потянулся и отошел, прихватив седло.
Мэлоун мрачно посмотрел ему вслед.
— Да-а. Он еще очень молод, — в раздумье протянул Джексон.
— Достаточно стар, чтобы проглотить свинцовую пилюлю, — процедил сквозь зубы Мэлоун. — Глупец! Я бы на…
Джесси так и не услышал окончания его последней фразы, так как дверь хибары открылась и перед ними предстал Хэйман. Он торжественно посмотрел на Джексона и распорядился:
— Давай заходи, Манхэттенец! Можешь заняться этой пустяковой работенкой. Я обожду результата снаружи. Особенно не торопись, у тебя впереди целых полчаса.
Джексон вошел в лачугу, и дверь за ним закрылась. Он подошел к столу, на котором, поблескивая сталью, лежал секретный замок, и опустился на пол на колени. В таком положении какое-то время переждал, пока шум его дыхания не стал едва различимым. Затем закрыл глаза, чтобы преградить доступ в мозг всем посторонним ощущениям, кроме тех, что поступали от кончиков пальцев, которыми он начал аккуратно и нежно поворачивать диск, вслушиваясь в его звуки — в десять раз более слабые, нежели те, что доносились до него снаружи.
— Ты же понимаешь, Манхэттенец, — буду называть тебя пока так, — в каком я положении, — нарушил затянувшуюся паузу Хэйман. — За меня, живого или мертвого, назначена награда в пятьдесят тысяч долларов. Любой, кто сообщит властям обо мне информацию, может рассчитывать на изрядную долю из этих денег. А на такой куш может клюнуть любой парень, даже такой, как ты, Манхэттенец. Пятьдесят тысяч чистоганом — сумма солидная. Позволяет закрыть глаза на то, что ради нее придется пойти на предательство. Так что если я и выгляжу излишне жестоким, то только из-за того, что власти загнали меня в угол. Когда за меня давали тысячу, пять тысяч, даже десять, я не реагировал. Но когда назначили награду в пятьдесят тысяч, даже воздух вокруг меня насквозь пропитался ядом предательства. Не спорю, ты парень смелый, у тебя есть воля и мозги. И ты не бессребреник, а это то, что я люблю использовать для взаимной выгоды — как для себя, так и для тех, кто со мной имеет дело. Но если ты будешь работать на меня, то должен подчиняться мне беспрекословно, не раздумывая, как самая тупая скотина, находящаяся в моем распоряжении.
Хэйман говорил об этом не спеша, взвешивая каждое слово, как о чем-то самом обыденном.
Внезапно Джексона охватила тревога. Из всех людей, с которыми ему доводилось сталкиваться, этот человек был самым опасным противником по уму и умению обращаться с оружием. Однако он ютился в жалкой лачуге, в окружении шайки отчаянных и жестоких головорезов, единственным достоинством которых было только то, что они беспрекословно подчинялись хозяину. Пожалуй, не найти ни горца, ни пастуха, который согласился бы жить в таких скотских условиях. Между тем все говорили о том, что Хэйман обрек себя на такое существование надолго. Наверное, он мог бы время от времени в поисках развлечений позволить себе нагрянуть в один из отдаленных городов, где его никто не знает, или пересечь границу и вволю посорить несколько дней деньгами налево и направо в соседней стране. Но Джесси показалось, что в душе Хэйман должен мучительно тосковать по книгам, содержательному разговору, хорошей музыке и картинам, короче, всему тому, что радует глаз и ухо образованных людей. А раз так, то что ему может дать заурядный дебош в приграничной полосе?
А путь в большие города ему заказан. От общества порядочных людей этот бандит отрезан окончательно. Пятьдесят тысяч долларов награды отравили вокруг него атмосферу, как он сам только что сказал, даже здесь, в горах, но то же самое он будет чувствовать и в любом другом месте.
Что же осталось ему взамен? Вот это Джексон хорошо знал и понимал. За отказ от мирских благ этот отщепенец получал радость от противостояния малыми силами превосходящим. За счет маневров, искусной тактики, неожиданного направления удара он выигрывал сражение за сражением, подобно новоявленному Наполеону. Испытывал высочайшее наслаждение оттого, что везде был первым, подчинял людей своей власти, презирал закон и жил вольной жизнью, вознесясь надо всеми как ястреб, парящий в небе.
По этой же причине Хэйман не согласился на предложение Джексона. Он должен быть первым. А те, кто присоединяются к его банде, могут быть только его слугами, но никак не товарищами.
Когда Джесси все это обдумал, ему многое стало ясно.
В комнате на столе он увидел большой комбинированный замок, вокруг которого были разбросаны небольшие блестящие стальные инструменты, было такое впечатление, словно кто-то разбирал его на части. Джесси показал на этот замок и произнес:
— Ты знаешь, Хэйман, что все на свете имеет свою цену?
— Верно, — согласился тот, — назови, какую ты предлагаешь.
— Я разгадаю устройство этого замка и как его открыть.
Хэйман пристально посмотрел на него:
— Ты знаешь этот замок?
— Прежде в глаза не видел.
— Тогда сколько тебе понадобится времени, чтобы разобраться с ним?
— Полчаса.
Док мрачно насупил брови и мрачным голосом сказал:
— Выйди пока наружу к остальным. А я тем временем установлю в замке цифровую комбинацию. Потом тебя позову и оставлю с ним наедине на полчаса. Если справишься с задачей — будешь представлять для меня определенную ценность и я поставлю тебя чуть выше остальных. Но если не справишься… — Рукой он нарисовал в воздухе крест, давая этим жестом понять, что речь идет о жизни Джексона.
И тот его очень хорошо понял.
Джесси вышел из хижины, а Хэйман крикнул в открытую дверь:
— Мэлоун, ты и другие, не спускайте глаз с этого Манхэттенца! Поняли? Я хочу, чтобы он никуда не отходил от халупы!
— Есть! — по-военному отчеканил Мэлоун. Без спешки и особой угрозы он достал револьвер и, положив руку на колено, навел его на Джексона. Джесси не сомневался, что за его спиной Бад Непромах сделал то же самое, но не стал оборачиваться.
Затем дверь закрылась, видимо, док не на шутку принялся придумывать цифровую комбинацию для замка. Джексона это не могло не встревожить. Он знал замки. Изучал их много лет, как школьник, штудирующий учебники, и здорово преуспел, образно говоря, в этой науке. Однако никому не дано знать все, тем более в такой трудной области. И все-таки он не случайно взялся за столь рискованное дело, ибо надеялся в случае удачи изменить мнение Хэймана о себе в лучшую сторону. Это был его вынужденный ответный ход. Чтобы добиться цели, ради которой он и оказался здесь, ему надо было утвердиться в банде почти на равных с ее главарем, следовательно, необходимо было доказать свое превосходство над остальными прямо сейчас. Вместе с тем Джексон понимал, что решил пройти по тончайшей проволоке, натянутой над бездной.
— Извини, — произнес Непоседа Мэлоун. — Но ты уже знаешь, что такое иметь дело с доком. С ним дважды не ошибаются. Мы вынуждены следить за каждым нашим шагом, когда он отдает приказ. Поэтому, Манхэттенец, будь добр сесть вон там и не дергайся во избежание неприятностей.
Джесси послушно сделал так, как ему велели. В этот момент из-за деревьев у нижней части вырубки выбрался совсем еще молодой всадник на прекрасной черной лошади, которая, правда, выглядела серой от пыли, покрывшей ее бока. Всадник махнул рукой в знак приветствия собравшимся и исчез из виду, свернув за лачугу.
Это был Джек Такер, выглядевший в жизни точь-в-точь как на фотографии: высокий, стройный, широкоплечий, поджарый, крепконогий — словом, эталон ковбоя с Запада. В очертаниях его нижней челюсти угадывалось мужество, а в глазах — решимость. Чуть погодя Джек вышел из корраля с тяжелым седлом в одной руке, которое он нес почти без усилий.
— Как дела? — спросил его Непоседа Мэлоун.
Такер повернулся к Джексону, устремив на него дерзкий взгляд юноши, которому еще не довелось хлебнуть лиха, и, вместо ответа Мэлоуну, сам спросил:
— Кто это?
— Манхэттенский Джесси, — сообщил Непоседа. — Его привел Джо Пузан, а док теперь, как я понимаю, заваривает для него кашу, которую бедняге придется расхлебывать. Ну а ты что видел, Джек?
— Они теперь там держат нос по ветру, не иначе как что-то пронюхали, — сообщил юноша, бросая седло на землю. — Выставили нового караульного. Я видел старого, и он сообщил, что за ним вроде бы следят. Сказал, что нам следует выждать, пока все не утихнет.
— Док не из тех, кто любит ждать, — заметил Мэлоун.
— Надеюсь, что не станет, — задорно заявил Такер. — Я осмотрел там все вокруг. Достаточно трех-четырех хороших залпов из нижних окон отеля, стоящего напротив банка, и все разбегутся кто куда. Городские обыватели по большей части трусы.
— Не скажи! Иногда они чем более сонными выглядят, тем становятся злее, когда дело доходит до драки, — возразил Непоседа. — Помню, мы как-то решили пошерстить небольшое местечко под названием Диггер-Крик в Аризоне. В этом городишке и жило-то, по нашим сведениям, полтора человека да две собаки. Но когда началась заварушка, из всех щелей повылезали вооруженные люди и открыли такую стрельбу! Мы оставили там троих, а все остальные еле ноги унесли.
Джек Такер пожал плечами:
— В Александрии народу побольше, чем полтора человека. Но, думаю, шестеро мужчин, хорошо знающих свое дело, могут проникнуть в банк и наделать там столько шуму, что все подумают, будто туда ворвалась целая толпа. У страха глаза велики!
Мэлоун ухмыльнулся:
— Ты еще слишком молод для таких дел, щенок!
— Я достаточно взрослый, чтобы ты так со мной разговаривал, — напыщенно парировал Джек.
Улыбка пропала с лица Непоседы.
— Выслушай меня, сынок, — произнес он. — Ты так и напрашиваешься, чтобы тебе надрали задницу. Да вот только заруби себе на носу: что кто бы ни начал здесь драку, ее все равно закончит док. Вот я и стараюсь спустить дело на тормозах, да только сдается мне, что ты слишком умен, чтобы внять доброму совету. Помнится, я велел держаться от нас подальше, но ты так и норовишь угодить к дьяволу на рога.
— Мне все равно, что ты обо мне думаешь, — объявил Такер. — Я работаю на дока, а не на вашу шайку. — Он встал, зевнул, потянулся и отошел, прихватив седло.
Мэлоун мрачно посмотрел ему вслед.
— Да-а. Он еще очень молод, — в раздумье протянул Джексон.
— Достаточно стар, чтобы проглотить свинцовую пилюлю, — процедил сквозь зубы Мэлоун. — Глупец! Я бы на…
Джесси так и не услышал окончания его последней фразы, так как дверь хибары открылась и перед ними предстал Хэйман. Он торжественно посмотрел на Джексона и распорядился:
— Давай заходи, Манхэттенец! Можешь заняться этой пустяковой работенкой. Я обожду результата снаружи. Особенно не торопись, у тебя впереди целых полчаса.
Джексон вошел в лачугу, и дверь за ним закрылась. Он подошел к столу, на котором, поблескивая сталью, лежал секретный замок, и опустился на пол на колени. В таком положении какое-то время переждал, пока шум его дыхания не стал едва различимым. Затем закрыл глаза, чтобы преградить доступ в мозг всем посторонним ощущениям, кроме тех, что поступали от кончиков пальцев, которыми он начал аккуратно и нежно поворачивать диск, вслушиваясь в его звуки — в десять раз более слабые, нежели те, что доносились до него снаружи.
Глава 31
Но все, что Джесси мог услышать, напрягая свой супертонкий, как у лисицы, слух, так это слабый шелест ветра за стенами лачуги, похожий на дыхание огромного животного, голоса людей да еле различимый гул, напоминающий невнятное бормотание, которые всегда присутствуют в любом доме и днем и ночью.
Он почувствовал, что его начинает охватывать паника. На лбу выступил холодный пот. В распоряжении у него было всего полчаса, а Джесси знал, как быстро бежит время, когда его в обрез.
Джексон твердо сказал себе, как делал это много раз прежде, что страху не должно быть места, потому что там, где начинается страх, кончается здоровая работа мысли. Следовательно, он должен взять себя в руки и исключить все, что мешает решению неотложной задачи.
Усилием воли парень отогнал это жуткое чувство и даже вынудил себя улыбнуться, словно сама мысль о том, что он может чего-то испугаться, была смехотворной. Результат не замедлил сказаться: вскоре Джесси обнаружил, что шелест ветра, голоса людей снаружи, а также характерные для любого жилья звуки: поскрипывание и потрескивание, — все это как бы отдалилось от него на значительное расстояние. Он с гораздо большим вниманием смог заняться работой, требующей предельной концентрации его психических и физических сил.
Время шло. Наконец Джексон услышал или почувствовал — он затруднился бы сказать, было ли это чисто физическое или интуитивное восприятие — звук, отдаленно напоминающий гул пчелы — только тоньше его в десять раз, а следом за ним слабое сотрясение или щелчок внутри замка.
Сердце Джесси подпрыгнуло в груди. Пальцы тут же застыли на наборном диске, не повернув его дальше даже на тысячную часть дюйма. Потом он вскинул голову и посмотрел, на какой цифре это случилось. На диске значилось «семнадцать»!
Он почувствовал, что его начинает охватывать паника. На лбу выступил холодный пот. В распоряжении у него было всего полчаса, а Джесси знал, как быстро бежит время, когда его в обрез.
Джексон твердо сказал себе, как делал это много раз прежде, что страху не должно быть места, потому что там, где начинается страх, кончается здоровая работа мысли. Следовательно, он должен взять себя в руки и исключить все, что мешает решению неотложной задачи.
Усилием воли парень отогнал это жуткое чувство и даже вынудил себя улыбнуться, словно сама мысль о том, что он может чего-то испугаться, была смехотворной. Результат не замедлил сказаться: вскоре Джесси обнаружил, что шелест ветра, голоса людей снаружи, а также характерные для любого жилья звуки: поскрипывание и потрескивание, — все это как бы отдалилось от него на значительное расстояние. Он с гораздо большим вниманием смог заняться работой, требующей предельной концентрации его психических и физических сил.
Время шло. Наконец Джексон услышал или почувствовал — он затруднился бы сказать, было ли это чисто физическое или интуитивное восприятие — звук, отдаленно напоминающий гул пчелы — только тоньше его в десять раз, а следом за ним слабое сотрясение или щелчок внутри замка.
Сердце Джесси подпрыгнуло в груди. Пальцы тут же застыли на наборном диске, не повернув его дальше даже на тысячную часть дюйма. Потом он вскинул голову и посмотрел, на какой цифре это случилось. На диске значилось «семнадцать»!