Солнце же уже начинало медленно, но верно клониться к закату, спускаясь к горизонту по западному небосклону. Так что если он все же рассчитывает помириться с калекой, нужно поторапливаться. А если это не удастся, то что тогда? Неужели ему придется принять смерть прежде, чем холодный рассвет забрезжит в небе над восточными горами? В этом Джарвин не сомневался. Он представил себя убитым и с горечью подумал о том, что никто не будет скорбеть по нему. И кому тогда достанется рудник и всего его богатства? Мистер Джарвин даже взмок от волнения. Он решил, что единственное, что ему остается, это оседлать коня и немедленно уехать их поселка. Но, с другой стороны, если он сейчас отправится на конюшню, то не ввергнет ли себя в руки тех парней, кому он исправно платил жалованье, и которые всей душой ненавидели его?
Джарвин поднялся. Он взошел на веранду собственного дома, откашлялся, а затем, наконец, осмелился вежливо постучать в дверь.
— Хейл? Можно к тебе? — тихонько позвал он.
Из-за двери ему как ни в чем не бывало ответил веселый голос.
— Конечно, Майк!
Джарвин начал осторожно приоткрывать дверь, пока, наконец, ему не стал виден могучий торс Питера Хейла, склоненный над поверженным на пол креслом — это было большое кресло с откидывающейся спинкой и снимающимися подушками, которое по праву считалось самым роскошным предметом обстановки в доме.
— Заходи, Джарвин! Рад, что кресло тебя не задело!
Майк охнул, бросив взгляд на бесформенную груду обломков на полу — все, что осталось от его любимого кресла. Похоже, Питер и не собирался утруждать себя наведением порядка в комнате.
— Да чего уж там, Хейл, — сказал Джарвин, — ведь, в конце концов, главное для нас вовремя понять, что мы оба были не правы, а?
— Ничего подобного, — сказал Питер. — Мелкие недоразумения неизбежны. И, наверное, так будет до тех пор, пока мы не научимся правильному обращению друг с другом.
Мистер Джарвин промолчал. Что-то в этом заявлении заставило его насторожиться. И тогда он робко заметил вслух:
— Видишь ли, Питер, я по характеру человек вспыльчивый. Ничего поделать с собой не могу. И очень часто меня это подводит. Но ты ведь со временем привыкнешь, правда?
— Не знаю, — покачал головой Питер. — Знаешь, Майк, просто когда люди со мной обходятся так откровенно грубо, то мои руки совершенно помимо моей воли начинают вытворять разные штуки. Я ведь, честное слово, вовсе не собирался бросать в тебя креслом. И более чем уверен, что впредь ничего подобного не повториться — если, конечно, твой язык снова тебя не подведет!
Глава 24. ГИПНОЗ
Глава 25. ПЛАНЫ
Глава 26. УСТРОЕННАЯ ИГРА
Джарвин поднялся. Он взошел на веранду собственного дома, откашлялся, а затем, наконец, осмелился вежливо постучать в дверь.
— Хейл? Можно к тебе? — тихонько позвал он.
Из-за двери ему как ни в чем не бывало ответил веселый голос.
— Конечно, Майк!
Джарвин начал осторожно приоткрывать дверь, пока, наконец, ему не стал виден могучий торс Питера Хейла, склоненный над поверженным на пол креслом — это было большое кресло с откидывающейся спинкой и снимающимися подушками, которое по праву считалось самым роскошным предметом обстановки в доме.
— Заходи, Джарвин! Рад, что кресло тебя не задело!
Майк охнул, бросив взгляд на бесформенную груду обломков на полу — все, что осталось от его любимого кресла. Похоже, Питер и не собирался утруждать себя наведением порядка в комнате.
— Да чего уж там, Хейл, — сказал Джарвин, — ведь, в конце концов, главное для нас вовремя понять, что мы оба были не правы, а?
— Ничего подобного, — сказал Питер. — Мелкие недоразумения неизбежны. И, наверное, так будет до тех пор, пока мы не научимся правильному обращению друг с другом.
Мистер Джарвин промолчал. Что-то в этом заявлении заставило его насторожиться. И тогда он робко заметил вслух:
— Видишь ли, Питер, я по характеру человек вспыльчивый. Ничего поделать с собой не могу. И очень часто меня это подводит. Но ты ведь со временем привыкнешь, правда?
— Не знаю, — покачал головой Питер. — Знаешь, Майк, просто когда люди со мной обходятся так откровенно грубо, то мои руки совершенно помимо моей воли начинают вытворять разные штуки. Я ведь, честное слово, вовсе не собирался бросать в тебя креслом. И более чем уверен, что впредь ничего подобного не повториться — если, конечно, твой язык снова тебя не подведет!
Глава 24. ГИПНОЗ
Хозяину рудника подобная сделка показалась не совсем обычной — если он обязуется вежливо говорить с этим молодым человеком, то этот молодой человек не станет убивать его! Он глубоко вздохнул, начиная чувствовать, что Питер для него стал даже гораздо более ценным приобретением, чем ему казалось изначально. И все-таки, юность во многом схожа с острым инструментом, требующим крайне осторожного обращение. Иначе сам владелец рискует сильно пораниться. Разумеется, было бы глупо отказываться от услуг этого ужасного типа, не выяснив прежде, каким образом им можно управлять.
Вслух же Джарвин сказал:
— Знаешь, Питер, мне не хотелось бы показаться навязчивым, но должен тебе заметить, что Обмылок был одним из самых лучших парней, которые когда-либо работали на меня. И честно говоря, его побег стал для меня большим ударом. Кроме того — он забрал твоего коня…
— Не стоит беспокоиться, — перебил его Питер. — Это я попросил его выполнить небольшое поручение. Но ещё до темноты он вернется, можешь не сомневаться!
— Так что же, черт побери, ты мне сразу об этом не сказал? — завопил Джарвин.
Стоило ему лишь раскрыть рот, как огромная рука Питера легла на спинку стоявшего рядом стула — Джарвин, испуганно хрюкнув, опрометью выскочил за дверь и снова отправился посидеть на солнышке и поразмыслить на досуге о радостных и печальных сторонах жизни. Положительным Джарвин считал все то, что приносило ему удовольствие и на чем можно было неплохо нажиться; к отрицательным же сторонам причислялось все, что угрожало его безопасности и комфорту.
Он познал на собственном опыте, что все удачи и разочарования странным образом перемешаны и идут рука об руку. Например, взять хотя бы рудник, поглощавший труд множества работяг. В награду за поистине каторжные усилия земля отдавала руду, которую спускали вниз в вагонетках по рельсам, проложенным его, Джарвина, стараниями, до самой дороги, откуда ценные ископаемые уже переправляли до ближайшего пункта отгрузки. Денежки с рудника текли рекой, и поток этот нарастал с таким постоянством, что Майк Джарвин начинал мыслить уже не привычными категориями в сотни тысяч долларов, а в масштабе будущих миллионов.
С другой стороны, добросовестные работяги, те, кто добывал для него золото, отбирая несметные сокровища у земных недр, все как один были его злейшими врагами. Неужели это все из-за того, что он в свое время обыгрывал их в карты?
У Майка складывалось такое впечатление, что они переживали поражение слишком болезненно. Любой человек, садящийся за карточный стол, должен обладать хоть каплей соображения. Игра велась на полном серьезе, и если он не был готов к такого рода схватке, то очень глупо было с его стороны вообще ввязываться в нее, и в таком случае, ему следовало бы быть благодарным судьбе хотя бы за то, что денежки у него отобрали так легко и безболезненно, как это обычно практиковал Джарвин. Но вот только рассудительности в них не было ни на грош; они откровенно ненавидели его. Когда же на руднике появлялся новый работник, то в первый же день местные трепачи рассказывали ему все эти душераздирающие истории, после чего новичок тоже проникался ненавистью к боссу и наравне со всеми начинал поносить того последними словами.
Вспомнив об этом, мистер Джарвин чувствовал, что люди, приносящие ему богатство, одной рукой кладут к его ногам золото, в то время как другая рука сжимает кинжал за спиной. Интересно, когда они все же решатся рискнуть?
И тогда толстяк Майк, ощущая некоторое напряжение, выхватил свой блестящий на солнце металлом револьвер и одним выстрелом разнес на мелкие осколки кусок кварца. Затем он увидел, как в темном дверном проеме кухни мелькнуло чье-то лицо. Однако никого, похоже, не встревожил звук выстрела, прогремевшего вблизи от рудника. А что если, к примеру, убийца тихонько подберется со спины и всадит пулю ему в поясницу, кто увидит, как он упадет?
И правда, а вдруг именно в этот самый момент тот черномазый гад, что работает на конюшни — что если он уже пробирается по склону, переползает от валуна к валуну, задумав отправить босса на тот свет?
Джарвин резко обернулся, держа пистолет наготове. Склон был совершенно пустынным. Но тут ветки кустарника зашуршали, словно от внезапного дуновения ветерка. Джарвин не раздумывая выстрелил. Если там затаился человек, то пусть теперь, дурень этакий, пеняет на себя.
До слуха Джарвина долетел тихий визг. Толстяк слушал его, испытывая удовлетворение кровожадного хищника. Отныне он всегда будет доверять своим предчувствиям; станет всецело полагаться на них, как женщина полагается на свою интуицию!
Но вместо недвижного человеческого тела из-за кустов выпала и покатилась вниз по склону легкая заячья тушка, безжалостно изуродованная его пулей.
— Везет тебе, Джарвин! — сказал Майк. — Черт возьми, вот повезло!
Он отнес зайца к повару.
— Вот, собственноручно пристрелил с сорока ярдов!
— Ну надо же! — сказал повар, усмехаясь.
Взяв кролика, повар повернулся к боссу спиной и больше не произнес ни слова. Вот она, людская бездушность. Майк тяжело вздохнул и повернул обратно. Не то чтобы он повернулся спиной, нет; вообще-то он никогда не поворачивался спиной ни к ксому из своих людей, за исключением тех случаев, когда рядом был охранник. Сделав небольшой крюк, он возвратился от домика повара к своей собственной хижине.
Работа по уборке хижины Баттриков и подготовке её для нового жильца шла полным ходом.
Бывший матрос и рабочий с рудника старательно скребли половицы и выметали мусор за порог.
— Эй, Пит, — окликнул Майк. — Обмылок так и не вернулся!
— Он будет ко времени, — ответил Питер Хейл.
— К какому времени? — поинтересовался мистер Джарвин.
— К тому времени, как он мне понадобится, — сказал Питер, — и я думаю, что пора прекратить этот разговор. Ведь теперь он вроде бы как работает на меня, не так ли?
Джарвин испустил горестный вздох.
— Обмылок был всегда одним из самых лучших моих людей, и, не скрою, что я уступаю его тебе с тяжелым сердцем, — проникновенно объявил он. — Но раз он уж тебе так нужен, то, надеюсь, ты сумеешь найти с ним общий язык.
Тем временем огромный жеребец мчался во весь опор, унося холодевшего ото ужаса Обмылка все дальше и дальше от поселка и рудника. Оставив позади себя пару миль и почувствовав себя, наконец, в относительной безопасности, он осадил коня, заставляя го перейти на шаг. Но затем, принявшись сворачивать сигарету, он все же время от времени отвлекался от этого занятия и оглядывался назад. Почему? Во всей округе, нигде среди этих гор, не было такого коня, на котором можно было бы пуститься в погоню за его жеребцом и нагнать его, особенно после того темпа, который изначально был задан Обмылок; и все же его не оставляло в покое гнетущее ощущение близкой опасности, скрывавшейся за каждым поворотом!
Его страшило непостижимое могущество таинственного потустороннего мира, находившегося за пределами понимания подавляющего большинства людей. Как знать, что за руки могут потянуться к нему из той неведомой пучины? Бедный Обмылок старался поскорее забыть о том, что происходило с ним в хижине, когда он сидел за столом напротив Питера Хейла. И все-таки, чем упорнее он старался загнать эти мысли в самый дальний уголок своей памяти, тем настойчивее они рвались наружу.
Его ничуть не беспокоил ни тот факт, что ему пришлось стать банальным конокрадом, ни то, что он бросил свою старую работу у Джарвина. Он был рад поскорее выбраться оттуда и с содроганием поглядывал на дрожащую и ноющую руку в синяках, державшую сигарету.
Дважды он останавливал коня, испытывая необъяснимое желание повернуть обратно и боясь сам не зная чего. На третий раз, глядя на то, как солнце медленно опускается за поросший деревьями западный склон горы, он вспомнил, к какому времени Питер Хейл назначил ему вернуться. Мулат мигом развернул и пришпорил коня, поспешно отправляясь в обратный путь, не задумываясь о причинах и не тратя время на рассуждения, а зная лишь то, что больше всего на свете ему хочется вовремя вернуться в поселок.
Солнце, ещё видимое с горного плато, садилось за низкие холмы, озаряя небо алыми и багряными сполохами, когда Обмылок, наконец, вернулся на рудник. Испытывая огромное облегчение, он отправился на конюшню и принялся расседлывать своего огромного коня. Подошедший конюх строго спросил его:
— За чем это тебя посылали?
— Посылали? — переспросил мулат.
— Ну да, — подтвердил тот. — Мы все думали, что ты решил смыться, но Хейл сказал, что услал тебя по делу, и что ты обязательно вернешься. И тут являешься ты!
Бедный Обмылок так и остался стоять, разинув рот, с уздечкой в одной руке и с седлом в другой, размышляя о том, что же все-таки творится в этом странном мире. Теперь у него не осталось ни малейших сомнений относительно того, что заставило его возвратиться обратно на рудник. Это была молчаливая воля белого человека, которая, преодолев расстояние в несколько миль, коснулась его души незримой рукой. Он чувствовал, что все это время лично от него не зависело ровным счетом ничего, и Питеру Хейлу не составило никакого труда вернуть обратно беглеца — ему было достаточно лишь только пожелать этого.
— Гипноз! — ахнул Обмылок. — Ведь я же уже уехал! И как ему только это удается?
На этот вопрос у него не было ответа. Теперь он считал себя уже совсем пропащим, будучи твердо уверенным в том, что теперь Питер Хейл станет манипулировать им по своему желанию, а у него не будет ни малейшей возможности противостоять этому влиянию.
Обмылок вошел в хижину. В углу комнаты стояла кровать; в другом углу была поставлена обыкновенная койка. Негр обнаружил, что все его пожитки, которые он, спасаясь бегством от дьявола, бросил впопыхах, были развешаны на крючках, вбитых в стену над койкой. На постели лежали вещи белого человека, а у изголовья кровати была прислонена к сетке длинная винтовка.
Обмылок осторожно взял её, отмечая про себя, что приклад был довольно потертым, но ствол хранил следы частой чистки. Механизм двигался без труда, а затвор был в идеальном состоянии. Обмылок отметил, что, по-видимому, хозяин винтовки знал толк в оружии и знал, как с ним обращаться, хотя, с другой стороны, его удивляло то, что такой зловещий тип, как этот самый Питер Хейл, держит при себе ещё и винтовку.
На узкой веранде крошечного домишки раздалось металлическое позвякивание, и на пороге появился Питер Хейл. Он дружелюбно кивнул Обмылку.
— Ну вот, Обмылок, — сказал он, — для нас уже есть новость. Завтра мы все втроем совершим небольшую поездку. Ты, Джарвин и я. Ну как, ты готов?
— А куда ехать? — мрачнея, спросил Обмылок.
— Прогулка за пределы рудника ради сбора Джарвиным какого-то там навара. Ты уже когда-либо сопровождал его во время подобной жатвы?
Сам того не желая, Обмылок широко улыбнулся, обнажая два ряда крепких белых зубов. Подобные экскурсии были для него делом привычным. И он подумал, что, может быть, в конце концов, гипнотизер и не станет для него такой уж тяжкой обузой.
Вслух же Джарвин сказал:
— Знаешь, Питер, мне не хотелось бы показаться навязчивым, но должен тебе заметить, что Обмылок был одним из самых лучших парней, которые когда-либо работали на меня. И честно говоря, его побег стал для меня большим ударом. Кроме того — он забрал твоего коня…
— Не стоит беспокоиться, — перебил его Питер. — Это я попросил его выполнить небольшое поручение. Но ещё до темноты он вернется, можешь не сомневаться!
— Так что же, черт побери, ты мне сразу об этом не сказал? — завопил Джарвин.
Стоило ему лишь раскрыть рот, как огромная рука Питера легла на спинку стоявшего рядом стула — Джарвин, испуганно хрюкнув, опрометью выскочил за дверь и снова отправился посидеть на солнышке и поразмыслить на досуге о радостных и печальных сторонах жизни. Положительным Джарвин считал все то, что приносило ему удовольствие и на чем можно было неплохо нажиться; к отрицательным же сторонам причислялось все, что угрожало его безопасности и комфорту.
Он познал на собственном опыте, что все удачи и разочарования странным образом перемешаны и идут рука об руку. Например, взять хотя бы рудник, поглощавший труд множества работяг. В награду за поистине каторжные усилия земля отдавала руду, которую спускали вниз в вагонетках по рельсам, проложенным его, Джарвина, стараниями, до самой дороги, откуда ценные ископаемые уже переправляли до ближайшего пункта отгрузки. Денежки с рудника текли рекой, и поток этот нарастал с таким постоянством, что Майк Джарвин начинал мыслить уже не привычными категориями в сотни тысяч долларов, а в масштабе будущих миллионов.
С другой стороны, добросовестные работяги, те, кто добывал для него золото, отбирая несметные сокровища у земных недр, все как один были его злейшими врагами. Неужели это все из-за того, что он в свое время обыгрывал их в карты?
У Майка складывалось такое впечатление, что они переживали поражение слишком болезненно. Любой человек, садящийся за карточный стол, должен обладать хоть каплей соображения. Игра велась на полном серьезе, и если он не был готов к такого рода схватке, то очень глупо было с его стороны вообще ввязываться в нее, и в таком случае, ему следовало бы быть благодарным судьбе хотя бы за то, что денежки у него отобрали так легко и безболезненно, как это обычно практиковал Джарвин. Но вот только рассудительности в них не было ни на грош; они откровенно ненавидели его. Когда же на руднике появлялся новый работник, то в первый же день местные трепачи рассказывали ему все эти душераздирающие истории, после чего новичок тоже проникался ненавистью к боссу и наравне со всеми начинал поносить того последними словами.
Вспомнив об этом, мистер Джарвин чувствовал, что люди, приносящие ему богатство, одной рукой кладут к его ногам золото, в то время как другая рука сжимает кинжал за спиной. Интересно, когда они все же решатся рискнуть?
И тогда толстяк Майк, ощущая некоторое напряжение, выхватил свой блестящий на солнце металлом револьвер и одним выстрелом разнес на мелкие осколки кусок кварца. Затем он увидел, как в темном дверном проеме кухни мелькнуло чье-то лицо. Однако никого, похоже, не встревожил звук выстрела, прогремевшего вблизи от рудника. А что если, к примеру, убийца тихонько подберется со спины и всадит пулю ему в поясницу, кто увидит, как он упадет?
И правда, а вдруг именно в этот самый момент тот черномазый гад, что работает на конюшни — что если он уже пробирается по склону, переползает от валуна к валуну, задумав отправить босса на тот свет?
Джарвин резко обернулся, держа пистолет наготове. Склон был совершенно пустынным. Но тут ветки кустарника зашуршали, словно от внезапного дуновения ветерка. Джарвин не раздумывая выстрелил. Если там затаился человек, то пусть теперь, дурень этакий, пеняет на себя.
До слуха Джарвина долетел тихий визг. Толстяк слушал его, испытывая удовлетворение кровожадного хищника. Отныне он всегда будет доверять своим предчувствиям; станет всецело полагаться на них, как женщина полагается на свою интуицию!
Но вместо недвижного человеческого тела из-за кустов выпала и покатилась вниз по склону легкая заячья тушка, безжалостно изуродованная его пулей.
— Везет тебе, Джарвин! — сказал Майк. — Черт возьми, вот повезло!
Он отнес зайца к повару.
— Вот, собственноручно пристрелил с сорока ярдов!
— Ну надо же! — сказал повар, усмехаясь.
Взяв кролика, повар повернулся к боссу спиной и больше не произнес ни слова. Вот она, людская бездушность. Майк тяжело вздохнул и повернул обратно. Не то чтобы он повернулся спиной, нет; вообще-то он никогда не поворачивался спиной ни к ксому из своих людей, за исключением тех случаев, когда рядом был охранник. Сделав небольшой крюк, он возвратился от домика повара к своей собственной хижине.
Работа по уборке хижины Баттриков и подготовке её для нового жильца шла полным ходом.
Бывший матрос и рабочий с рудника старательно скребли половицы и выметали мусор за порог.
— Эй, Пит, — окликнул Майк. — Обмылок так и не вернулся!
— Он будет ко времени, — ответил Питер Хейл.
— К какому времени? — поинтересовался мистер Джарвин.
— К тому времени, как он мне понадобится, — сказал Питер, — и я думаю, что пора прекратить этот разговор. Ведь теперь он вроде бы как работает на меня, не так ли?
Джарвин испустил горестный вздох.
— Обмылок был всегда одним из самых лучших моих людей, и, не скрою, что я уступаю его тебе с тяжелым сердцем, — проникновенно объявил он. — Но раз он уж тебе так нужен, то, надеюсь, ты сумеешь найти с ним общий язык.
Тем временем огромный жеребец мчался во весь опор, унося холодевшего ото ужаса Обмылка все дальше и дальше от поселка и рудника. Оставив позади себя пару миль и почувствовав себя, наконец, в относительной безопасности, он осадил коня, заставляя го перейти на шаг. Но затем, принявшись сворачивать сигарету, он все же время от времени отвлекался от этого занятия и оглядывался назад. Почему? Во всей округе, нигде среди этих гор, не было такого коня, на котором можно было бы пуститься в погоню за его жеребцом и нагнать его, особенно после того темпа, который изначально был задан Обмылок; и все же его не оставляло в покое гнетущее ощущение близкой опасности, скрывавшейся за каждым поворотом!
Его страшило непостижимое могущество таинственного потустороннего мира, находившегося за пределами понимания подавляющего большинства людей. Как знать, что за руки могут потянуться к нему из той неведомой пучины? Бедный Обмылок старался поскорее забыть о том, что происходило с ним в хижине, когда он сидел за столом напротив Питера Хейла. И все-таки, чем упорнее он старался загнать эти мысли в самый дальний уголок своей памяти, тем настойчивее они рвались наружу.
Его ничуть не беспокоил ни тот факт, что ему пришлось стать банальным конокрадом, ни то, что он бросил свою старую работу у Джарвина. Он был рад поскорее выбраться оттуда и с содроганием поглядывал на дрожащую и ноющую руку в синяках, державшую сигарету.
Дважды он останавливал коня, испытывая необъяснимое желание повернуть обратно и боясь сам не зная чего. На третий раз, глядя на то, как солнце медленно опускается за поросший деревьями западный склон горы, он вспомнил, к какому времени Питер Хейл назначил ему вернуться. Мулат мигом развернул и пришпорил коня, поспешно отправляясь в обратный путь, не задумываясь о причинах и не тратя время на рассуждения, а зная лишь то, что больше всего на свете ему хочется вовремя вернуться в поселок.
Солнце, ещё видимое с горного плато, садилось за низкие холмы, озаряя небо алыми и багряными сполохами, когда Обмылок, наконец, вернулся на рудник. Испытывая огромное облегчение, он отправился на конюшню и принялся расседлывать своего огромного коня. Подошедший конюх строго спросил его:
— За чем это тебя посылали?
— Посылали? — переспросил мулат.
— Ну да, — подтвердил тот. — Мы все думали, что ты решил смыться, но Хейл сказал, что услал тебя по делу, и что ты обязательно вернешься. И тут являешься ты!
Бедный Обмылок так и остался стоять, разинув рот, с уздечкой в одной руке и с седлом в другой, размышляя о том, что же все-таки творится в этом странном мире. Теперь у него не осталось ни малейших сомнений относительно того, что заставило его возвратиться обратно на рудник. Это была молчаливая воля белого человека, которая, преодолев расстояние в несколько миль, коснулась его души незримой рукой. Он чувствовал, что все это время лично от него не зависело ровным счетом ничего, и Питеру Хейлу не составило никакого труда вернуть обратно беглеца — ему было достаточно лишь только пожелать этого.
— Гипноз! — ахнул Обмылок. — Ведь я же уже уехал! И как ему только это удается?
На этот вопрос у него не было ответа. Теперь он считал себя уже совсем пропащим, будучи твердо уверенным в том, что теперь Питер Хейл станет манипулировать им по своему желанию, а у него не будет ни малейшей возможности противостоять этому влиянию.
Обмылок вошел в хижину. В углу комнаты стояла кровать; в другом углу была поставлена обыкновенная койка. Негр обнаружил, что все его пожитки, которые он, спасаясь бегством от дьявола, бросил впопыхах, были развешаны на крючках, вбитых в стену над койкой. На постели лежали вещи белого человека, а у изголовья кровати была прислонена к сетке длинная винтовка.
Обмылок осторожно взял её, отмечая про себя, что приклад был довольно потертым, но ствол хранил следы частой чистки. Механизм двигался без труда, а затвор был в идеальном состоянии. Обмылок отметил, что, по-видимому, хозяин винтовки знал толк в оружии и знал, как с ним обращаться, хотя, с другой стороны, его удивляло то, что такой зловещий тип, как этот самый Питер Хейл, держит при себе ещё и винтовку.
На узкой веранде крошечного домишки раздалось металлическое позвякивание, и на пороге появился Питер Хейл. Он дружелюбно кивнул Обмылку.
— Ну вот, Обмылок, — сказал он, — для нас уже есть новость. Завтра мы все втроем совершим небольшую поездку. Ты, Джарвин и я. Ну как, ты готов?
— А куда ехать? — мрачнея, спросил Обмылок.
— Прогулка за пределы рудника ради сбора Джарвиным какого-то там навара. Ты уже когда-либо сопровождал его во время подобной жатвы?
Сам того не желая, Обмылок широко улыбнулся, обнажая два ряда крепких белых зубов. Подобные экскурсии были для него делом привычным. И он подумал, что, может быть, в конце концов, гипнотизер и не станет для него такой уж тяжкой обузой.
Глава 25. ПЛАНЫ
Великий Майк Джарвин нечасто снисходил до появления в миру. Но в былые времена, когда его талия была поуже, а рука вернее, Джарвин частенько объявлялся по другую сторону границы, там, где его никто не знал. Это давало ему огромные преимущества. Во-первых, знакомых у него там не было, и вымышленное имя позволяло скрыть свою истинную репутацию. А во-вторых, даже если его и ловили за руку, то в те времена обычай выражать свое негодование при помощи оружия ещё не вошел в моду.
К сожалению, с тех пор многое в мире изменилось, и теперь толстый Майк Джарвин с непередаваемой тоской взирал на окружавший его мир с высот благополучия собственного рудника. Можно сказать, что он стойко держал оборону своего форта, не полагаясь на силы окружавшего его мятежного гарнизона и противостоя постоянным приступам страха. Это было сродни тому, что плыть на корабле с давно прогнившим днищем по морю среди рифов. Джарвин так часто видел, как волны разбиваются об острые скалы, что почти привык жить с ощущением постоянной опасности. Но когда он начинал задумываться о том, куда ещё податься, чтобы провернуть очередное дельце на стороне, тем самым хоть на время избавляя себя от постоянной опасности, подстерегавшей его на собственном руднике, то, неизменно оказывался в весьма затруднительном положении.
Когда-то он был стройным и подтянутым, что давало ему возможность проскользнуть где угодно и с легкостью затеряться в любой толпе. Но с тех пор лицо его заметно округлилось, а огромный живот и располневшая талия обращали на него всеобщее внимание. Он ещё показаться нигде не успеет, как, завидев его издалека, люди уже говорили друг другу: «А вон идет Майк Джарвин!»
После чего рука такого человека непроизвольно тянулась к пистолету, чтобы убедиться, что он должным образом готов к грядущему событию. Можно подумать, что честный Майк отбирал деньги у людей под дулом пистолета, словно какой-то бандит; на самом же деле он всегда использовал тихие, хорошо отработанные и безболезненные приемы, которые он пускал в ход за карточным столом. И всякий раз, вспоминая о той неприкрытой враждебности, с которой относились к нему окружающие, Майк тяжело вздыхал и сокрушенно качал головой. Подчас у него даже возникало желание открыть им свое сердце, чтобы они, наконец, убедились сами, какое огромное число добродетелей там скрыто.
Но все-таки этот день в душе его затеплилась новая надежда. В повозку были запряжены два сильных, поджарых мустанга, способные всего за один день без особого труда преодолеть расстояние в добрую сотню миль. Выбор пал на столь могучих скакунов, так как, по-видимому, планировалась более дальняя поездку, чем обычно.
Как правило, один, без сопровождения Баттриков, он никогда не решался уезжать от своего жилища слишком далеко — чтобы в случае чего можно было бы благополучно возвратиться обратно, гоня коней во весь опор и не давая им отдыха. Но даже при путешествии с Баттриками, расстояния, на которые он мог удаляться, были строго ограничены. На руднике он чувствовал себя в относительной безопасности. Остальной же мир просто-таки, образно говоря, кишел голодными, прожорливыми акулами, прекрасно осведомленными о прошлом Майка Джарвина, и кровожадно мечтавшими о том, чтобы растерзать его на мелкие кусочки или при случае заглотить целиком со всеми потрохами.
Но теперь к нему возвратилась былая уверенность. Бесспорно, браться Баттрики были известными и доблестными воинами. Но уж куда им равняться с Обмылком и калекой! На протяжении многих и многих месяцев он лелеял мечту о том, чтобы доверить собственную охрану одному обмылку, чем держать при себе несговорчивых Баттриков. Но он так и не осмелился сказать об этом мулату. Джарвин знал, что негр давно и тайно его ненавидит, и что, пожалуй, ничто на свете не доставило бы Обмылку такой радости, как заполучить, наконец, долгожданную возможность молча сомкнуть свои толстые пальцы на шее хозяина.
Однако, теперь у Обмылка появился хозяин, чье загадочное влияние было столь велико, что мулата можно было держать под контролем. Это поражало Джарвина, и одновременно с тем радовало его до глубины души. Итак, вот он, Майк Джарвин, человек ещё вполне способный сам постоять за себя, но предпочитающий, чтобы враги подходили к нему по очереди. Теперь у него за спиной возвышалась странная фигура калеки, который на самом деле им вовсе не был — он был наделен умом, спокойствием и силой Питера Хейла. А за Питером Хейлом стоял хищный зверь, безумец; тот, кто наслаждался мгновениями смертельной опасности, как другие упиваются чистым и прозрачным воздухом гор. Все вместе они образовывали могучий треугольник. Так чего же удивляться, что он решил для себя, что вполне может совершить ещё одну пиратскую вылазку в раскинувшиеся внизу долины?
Оттуда, из поселков лесорубов, далеких рудников, захолустных городишек, больших и малых скотоводческих хозяйств — из каждого такого источника к нему тек постоянный ручеек прибыли. По правде говоря, теперь, когда столь широкое распространение получила банковская система, русла денежных рек стали по большей части невидимы. Но люди умные обычно могут безошибочно определить близкое присутствие подобного потока и устроить колодец на его пути. Люди больше не возили с собой много золотого песка или же толстые пачки наличных. С другой же стороны, теперь они могли подписывать долговые обязательства на гораздо большие суммы, тем свободнее оперируя огромными числами, чем выше оценивалось их состояние.
Именно в таком свете Майк Джарвин взирал с высоты своих владений на жиреющий внизу мир, самодовольно потирал руки и улыбался, отчего его маленькие глазки совершенно исчезали в складках жира.
— Что ж, как знать, — глубокомысленно изрек он, наконец. — Возможно, ночью мы уже будем в тех местах, где меня ещё никогда не видели!
Джарвин предложил ехать напрямик через владения его рудника в сторону окутанных сизой дымкой холмов, видневшихся на горизонте. Там, по другую сторону от этих холмов, у него появлялась возможность переменить обстановку и оказаться в обществе совершенно незнакомых людей. И может быть именно там ему удастся провернуть достаточно занятные махинации, чтобы потом на досуге, предаваясь воспоминаниям в тишине рудника, было бы о чем вспомнить.
А на тот случай внезапной опасности он призвал к себе двоих самых грозных защитников из тех, с кем ему только доводилось сталкиваться за всю свою деловую жизнь — большая часть которой прошла так или иначе в тесном общении с ганфайтерами, считавшимися мастерами своего дела. Он также не сомневался и в том, что сил и прыти мустангов хватит для блестящего завершения задуманного путешествия — на одном дыхании, без остановок. Но рассчитывал он отнюдь не только на них. Помимо мустангов в путь отправлялся и неутомимый, спокойный и выносливый мул Обмылка, а также собственный любимый конь Джарвина, который хоть с виду и казался несколько тяжеловат для скаковой лошади, но был довольно быстр для того, чтобы оторваться от преследователей. Кроме того, у них был ещё и огромный Лэрриби, который должен был нести на себе их козырного туза, Питера Хейла, доставив его до места, а затем при необходимости вырвать из зубов у опасности!
В целом мистер Джарвин был доволен. Он ненадолго задержался, чтобы самолично проверить приготовленный в дорогу багаж. Когда же к его величайшему удовлетворению все было закончено, то к уже уложенным вещам он лично от себя добавил еще одну маленькую вещицу, которая, как оказалось, вот уже с давних пор сопровождала его повсюду.
— Возможно, я покажусь тебе странным, — сказал Джарвин Питеру. — Наверное я просто безнадежно устарел и отстал от моды. Я замечаю, что парни сейчас все чаще не расстаются с автоматическими пистолетами, где лишь достаточно однажды нажать на пусковой крючок, чтобы разом выдать целую очередь из дюжины патрон! Что ж, Пит, они могут сколько угодно увлекаться этими новомодными изобретениями, но признаюсь тебе, я своим успехом я в какой-то мере обязан именно вот этой старенькой винтовке.
Ее не назвать скорострельной, для стрельбы с большого расстояния тоже не подходит, да и с виду не слишком-то изящно. Можно ли положиться на такое старье? И я скажу: можно! Как-то раз, имея при себе лишь вот это самое ружьецо, я наткнулся на шайку угонщиков скота, которые направлялись обратно в Мексику. Я совсем не собирался с ними связываться. Я даже не знал, кто они такие. И знать не хотел. Но тем не менее, выехав из-за поворота, я оказался лицом к лицу с ними. Они немедленно решили, что я послан для того, чтобы остановить их. Не успел я и глазом моргнуть, как на солнце сверкнул ствол пистолета, и две пули просвистели у самого моего уха.
Можно сказать, что положение было критическим. И тогда я выхватил своего старого боевого приятеля. У меня не было времени прицеливаться. Они были прямо передо мной. Еще немного, Пит, и меня наверняка расстреляли бы в клочья.
Тогда опер ствол о колено и почти не глядя спустил один, а затем и второй курок. Сынок, вот это уж воистину можно было назвать преступлением — то, как летели пули.
Всего какую-то минуту назад передо мной была шайка наглых ворюг, державших путь к границе с Мексикой. А в следующее мгновение все они уже лежали в пыли — кто-то, уткнувшись носом в землю, иные, наоборот, обратив лицо к небу, кое-кто быстро шептал молитвы, другие на редкость громко ругались, проклиная все на свете — но только всем им было суждено вскоре оказаться в совсем другом месте, куда более жарком, нежели Мексика.
С тех пор и по сей день, отправляясь в дорогу, я всегда беру с собой эту старенькую двустволку. Имея её под рукой, ты даже пьяный будешь не беспомощен.
Давай, Обмылок, залезай в повозку. Будешь править лошадьми. А я сяду здесь же, рядышком и буду любоваться на твою распрекрасную физиономию!
К сожалению, с тех пор многое в мире изменилось, и теперь толстый Майк Джарвин с непередаваемой тоской взирал на окружавший его мир с высот благополучия собственного рудника. Можно сказать, что он стойко держал оборону своего форта, не полагаясь на силы окружавшего его мятежного гарнизона и противостоя постоянным приступам страха. Это было сродни тому, что плыть на корабле с давно прогнившим днищем по морю среди рифов. Джарвин так часто видел, как волны разбиваются об острые скалы, что почти привык жить с ощущением постоянной опасности. Но когда он начинал задумываться о том, куда ещё податься, чтобы провернуть очередное дельце на стороне, тем самым хоть на время избавляя себя от постоянной опасности, подстерегавшей его на собственном руднике, то, неизменно оказывался в весьма затруднительном положении.
Когда-то он был стройным и подтянутым, что давало ему возможность проскользнуть где угодно и с легкостью затеряться в любой толпе. Но с тех пор лицо его заметно округлилось, а огромный живот и располневшая талия обращали на него всеобщее внимание. Он ещё показаться нигде не успеет, как, завидев его издалека, люди уже говорили друг другу: «А вон идет Майк Джарвин!»
После чего рука такого человека непроизвольно тянулась к пистолету, чтобы убедиться, что он должным образом готов к грядущему событию. Можно подумать, что честный Майк отбирал деньги у людей под дулом пистолета, словно какой-то бандит; на самом же деле он всегда использовал тихие, хорошо отработанные и безболезненные приемы, которые он пускал в ход за карточным столом. И всякий раз, вспоминая о той неприкрытой враждебности, с которой относились к нему окружающие, Майк тяжело вздыхал и сокрушенно качал головой. Подчас у него даже возникало желание открыть им свое сердце, чтобы они, наконец, убедились сами, какое огромное число добродетелей там скрыто.
Но все-таки этот день в душе его затеплилась новая надежда. В повозку были запряжены два сильных, поджарых мустанга, способные всего за один день без особого труда преодолеть расстояние в добрую сотню миль. Выбор пал на столь могучих скакунов, так как, по-видимому, планировалась более дальняя поездку, чем обычно.
Как правило, один, без сопровождения Баттриков, он никогда не решался уезжать от своего жилища слишком далеко — чтобы в случае чего можно было бы благополучно возвратиться обратно, гоня коней во весь опор и не давая им отдыха. Но даже при путешествии с Баттриками, расстояния, на которые он мог удаляться, были строго ограничены. На руднике он чувствовал себя в относительной безопасности. Остальной же мир просто-таки, образно говоря, кишел голодными, прожорливыми акулами, прекрасно осведомленными о прошлом Майка Джарвина, и кровожадно мечтавшими о том, чтобы растерзать его на мелкие кусочки или при случае заглотить целиком со всеми потрохами.
Но теперь к нему возвратилась былая уверенность. Бесспорно, браться Баттрики были известными и доблестными воинами. Но уж куда им равняться с Обмылком и калекой! На протяжении многих и многих месяцев он лелеял мечту о том, чтобы доверить собственную охрану одному обмылку, чем держать при себе несговорчивых Баттриков. Но он так и не осмелился сказать об этом мулату. Джарвин знал, что негр давно и тайно его ненавидит, и что, пожалуй, ничто на свете не доставило бы Обмылку такой радости, как заполучить, наконец, долгожданную возможность молча сомкнуть свои толстые пальцы на шее хозяина.
Однако, теперь у Обмылка появился хозяин, чье загадочное влияние было столь велико, что мулата можно было держать под контролем. Это поражало Джарвина, и одновременно с тем радовало его до глубины души. Итак, вот он, Майк Джарвин, человек ещё вполне способный сам постоять за себя, но предпочитающий, чтобы враги подходили к нему по очереди. Теперь у него за спиной возвышалась странная фигура калеки, который на самом деле им вовсе не был — он был наделен умом, спокойствием и силой Питера Хейла. А за Питером Хейлом стоял хищный зверь, безумец; тот, кто наслаждался мгновениями смертельной опасности, как другие упиваются чистым и прозрачным воздухом гор. Все вместе они образовывали могучий треугольник. Так чего же удивляться, что он решил для себя, что вполне может совершить ещё одну пиратскую вылазку в раскинувшиеся внизу долины?
Оттуда, из поселков лесорубов, далеких рудников, захолустных городишек, больших и малых скотоводческих хозяйств — из каждого такого источника к нему тек постоянный ручеек прибыли. По правде говоря, теперь, когда столь широкое распространение получила банковская система, русла денежных рек стали по большей части невидимы. Но люди умные обычно могут безошибочно определить близкое присутствие подобного потока и устроить колодец на его пути. Люди больше не возили с собой много золотого песка или же толстые пачки наличных. С другой же стороны, теперь они могли подписывать долговые обязательства на гораздо большие суммы, тем свободнее оперируя огромными числами, чем выше оценивалось их состояние.
Именно в таком свете Майк Джарвин взирал с высоты своих владений на жиреющий внизу мир, самодовольно потирал руки и улыбался, отчего его маленькие глазки совершенно исчезали в складках жира.
— Что ж, как знать, — глубокомысленно изрек он, наконец. — Возможно, ночью мы уже будем в тех местах, где меня ещё никогда не видели!
Джарвин предложил ехать напрямик через владения его рудника в сторону окутанных сизой дымкой холмов, видневшихся на горизонте. Там, по другую сторону от этих холмов, у него появлялась возможность переменить обстановку и оказаться в обществе совершенно незнакомых людей. И может быть именно там ему удастся провернуть достаточно занятные махинации, чтобы потом на досуге, предаваясь воспоминаниям в тишине рудника, было бы о чем вспомнить.
А на тот случай внезапной опасности он призвал к себе двоих самых грозных защитников из тех, с кем ему только доводилось сталкиваться за всю свою деловую жизнь — большая часть которой прошла так или иначе в тесном общении с ганфайтерами, считавшимися мастерами своего дела. Он также не сомневался и в том, что сил и прыти мустангов хватит для блестящего завершения задуманного путешествия — на одном дыхании, без остановок. Но рассчитывал он отнюдь не только на них. Помимо мустангов в путь отправлялся и неутомимый, спокойный и выносливый мул Обмылка, а также собственный любимый конь Джарвина, который хоть с виду и казался несколько тяжеловат для скаковой лошади, но был довольно быстр для того, чтобы оторваться от преследователей. Кроме того, у них был ещё и огромный Лэрриби, который должен был нести на себе их козырного туза, Питера Хейла, доставив его до места, а затем при необходимости вырвать из зубов у опасности!
В целом мистер Джарвин был доволен. Он ненадолго задержался, чтобы самолично проверить приготовленный в дорогу багаж. Когда же к его величайшему удовлетворению все было закончено, то к уже уложенным вещам он лично от себя добавил еще одну маленькую вещицу, которая, как оказалось, вот уже с давних пор сопровождала его повсюду.
— Возможно, я покажусь тебе странным, — сказал Джарвин Питеру. — Наверное я просто безнадежно устарел и отстал от моды. Я замечаю, что парни сейчас все чаще не расстаются с автоматическими пистолетами, где лишь достаточно однажды нажать на пусковой крючок, чтобы разом выдать целую очередь из дюжины патрон! Что ж, Пит, они могут сколько угодно увлекаться этими новомодными изобретениями, но признаюсь тебе, я своим успехом я в какой-то мере обязан именно вот этой старенькой винтовке.
Ее не назвать скорострельной, для стрельбы с большого расстояния тоже не подходит, да и с виду не слишком-то изящно. Можно ли положиться на такое старье? И я скажу: можно! Как-то раз, имея при себе лишь вот это самое ружьецо, я наткнулся на шайку угонщиков скота, которые направлялись обратно в Мексику. Я совсем не собирался с ними связываться. Я даже не знал, кто они такие. И знать не хотел. Но тем не менее, выехав из-за поворота, я оказался лицом к лицу с ними. Они немедленно решили, что я послан для того, чтобы остановить их. Не успел я и глазом моргнуть, как на солнце сверкнул ствол пистолета, и две пули просвистели у самого моего уха.
Можно сказать, что положение было критическим. И тогда я выхватил своего старого боевого приятеля. У меня не было времени прицеливаться. Они были прямо передо мной. Еще немного, Пит, и меня наверняка расстреляли бы в клочья.
Тогда опер ствол о колено и почти не глядя спустил один, а затем и второй курок. Сынок, вот это уж воистину можно было назвать преступлением — то, как летели пули.
Всего какую-то минуту назад передо мной была шайка наглых ворюг, державших путь к границе с Мексикой. А в следующее мгновение все они уже лежали в пыли — кто-то, уткнувшись носом в землю, иные, наоборот, обратив лицо к небу, кое-кто быстро шептал молитвы, другие на редкость громко ругались, проклиная все на свете — но только всем им было суждено вскоре оказаться в совсем другом месте, куда более жарком, нежели Мексика.
С тех пор и по сей день, отправляясь в дорогу, я всегда беру с собой эту старенькую двустволку. Имея её под рукой, ты даже пьяный будешь не беспомощен.
Давай, Обмылок, залезай в повозку. Будешь править лошадьми. А я сяду здесь же, рядышком и буду любоваться на твою распрекрасную физиономию!
Глава 26. УСТРОЕННАЯ ИГРА
Повозка катилась по дороге. Мустанги резво пускались вскачь, оставляя позади многие мили, отделявшие их от северных холмов, и в конце концов, перешли на шаг. К тому времени, как холмы, выступив из далекой призрачной дымки, стали вполне осязаемой реальностью, а извилистая дорога пошла в гору, Питер Хейл уже не находил себе места от усталости. Он устал от жесткого сидения тряской повозки; устал даже от езды верхом на своем замечательном жеребце, отличавшемся наредкость ровной поступью. Но больше всего он проклинал свою жизнь и судьбу, которой было угодно связать его с такими попутчиками.
Майку Джарвину поездка скучной не казалась. Убедившись для начала, что Питер не глядит ему в спину, он извлек из своих запасов большую бутылку виски. Посудина была заполнена жидкостью манящей, как лунный свет, прозрачной, как слеза, и горючей, словно порох. На протяжении всего душного, пыльного дня, бутыль переходила поочередно из его рук в руки Обмылка и обратно, и хоть Джарвину было доподлинно известно, что ничто не доставило бы негру большего наслаждения, как возможность свернуть ему шею, но все-таки Питер был рядом, так что пьянствовать в компании такого собутыльника, как Обмылок, было вполне безопасно.
Уже на самом подъезде к холмам неуемное веселье мистера Джарвина достигло своего апогея. Пока мустанги взбирались по крутому склону, он громко мычал какие-то песни; но на вершине холма честный Майк внезапно посерьезнел и хоть с большим трудом, но все же сумел взять себя в руки. Обмылок — совершенно трезвый, как будто в тот день с самого утра у него во рту не было и капли спиртного — хлестнул вожжами по спинам коней, заставляя их перейти на рысь, и повозка покатилась под гору, подскакивая и тарахтя на кочках и выбоинах. Сняв шляпу и плеснув на голову холодной воды из жестяной кружки, Майк приходил в себя, подставляя лицо навстречу прохладному ветерку, трепавшему его по мокрым волосам, пока, наконец, туман в голове не начал рассеиваться.
Майку Джарвину поездка скучной не казалась. Убедившись для начала, что Питер не глядит ему в спину, он извлек из своих запасов большую бутылку виски. Посудина была заполнена жидкостью манящей, как лунный свет, прозрачной, как слеза, и горючей, словно порох. На протяжении всего душного, пыльного дня, бутыль переходила поочередно из его рук в руки Обмылка и обратно, и хоть Джарвину было доподлинно известно, что ничто не доставило бы негру большего наслаждения, как возможность свернуть ему шею, но все-таки Питер был рядом, так что пьянствовать в компании такого собутыльника, как Обмылок, было вполне безопасно.
Уже на самом подъезде к холмам неуемное веселье мистера Джарвина достигло своего апогея. Пока мустанги взбирались по крутому склону, он громко мычал какие-то песни; но на вершине холма честный Майк внезапно посерьезнел и хоть с большим трудом, но все же сумел взять себя в руки. Обмылок — совершенно трезвый, как будто в тот день с самого утра у него во рту не было и капли спиртного — хлестнул вожжами по спинам коней, заставляя их перейти на рысь, и повозка покатилась под гору, подскакивая и тарахтя на кочках и выбоинах. Сняв шляпу и плеснув на голову холодной воды из жестяной кружки, Майк приходил в себя, подставляя лицо навстречу прохладному ветерку, трепавшему его по мокрым волосам, пока, наконец, туман в голове не начал рассеиваться.