Росс Хейл ничего не ответил. Он снова тоскливо посмотрел на голубые вершины холмов и темные ближние склоны. Его взгляд остановился, и он снова вздохнул.
В доме снова послышались шаге, и затем скрипнула дверь.
— Ты посылал за мной, отец? Здравствуйте, мистер Хейл! Как у вас дела?
— Да так, живем помаленьку, — ответил Хейл, равнодушно глядя на нее.
— У меня так голова разболелась…, — начала девушка слабым голоском.
— Перестань нести чепуху, Рут, — перебил её отец. — Перед тобой отец самого сильного парня и замечательного стрелка, каких уже давно не знала наша округа. Он оказал тебе честь, приехав сюда исключительно ради тебя, а ты отказываешься поговорить с ним только потому, что у тебя, видите ли, болит голова? Проводи гостя в дом, усади, где попрохладнее, угости его кофе. Он хочет сказать тебе что-то важное и ужасно личное!
Девушка оказалась в безвыходном положении. Она пригласила Росса Хейла в прохладную гостиную и покорно принесла ему кофе, который так и остался стоять нетронутым на столике. Россу не хотелось кофе. В руке он все ещё держал письмо.
— Вы хотите сказать что-то о письме? — в конце концов, спросила Рут.
— Что-что? — рассеянно пробормотал Хейл. — Письмо? Ах, да! — Еще немного помолчав, он, наконец, собрался с мыслями и сказал: — Я тут встретил Чарльза… — Он снова замолчал и задумчиво поглядел на нее.
— Да, — сказала Рут МакНэр, слегка краснея.
— Что ж, — проговорил Росс Хейл. — Чарли — хороший парень.
Он снова замолчал, и внезапно Рут поднялась со своего места и пересела на стул рядом с его креслом. Она обеими руками взяла его огромную, грубую ладонь.
— Но вы ведь ехали в такую даль не для того, чтобы поговорить о Чарльзе, правда?
— Конечно же, дорогая, не за этим. Но видишь ли… — Он снова запнулся, глядя на то, как загорелись её глаза и с удивление замечая стоящие в них слезы. — Сказать по правде, я очень надеялся… Но это уже не важно. Я приехал сюда, чтобы спросить у тебя, Рут, не откажешься ли ты мне помочь?
— Я согласна, — сказала она, — с радостью!
— Но сначала скажи… это все из-за того, что произошло в Крике?
Она кивнула и потупилась. Но затем заставила себя снова поднять глаза.
— Да-да, я понимаю, — сказал Росс Хейл. — Любая девушка испугалась бы, узнав о том, что там творилось.
— Если бы он только написал мне, — не выдержала она. — Если бы только все объяснил… но вот так, неожиданно исчезнуть… а потом ещё терроризировать окрестности на пару с этим чудовищем, с Джарвиным; о, дядюшка Росс, как же я могла вынести такое? Сидя здесь, дома… и оставаясь в неведении… сходя с ума от горя.
— Да, конечно, — согласился ранчеро. — Точно. Сходя с ума от горя. Боже мой, как одиноко может быть в доме! Наверное, хуже, чем в могиле, гораздо хуже! Когда-то я испытывал жалость к тем людям, которые умерли. Но это было давно. Я тогда был слишком молод. Но если говорить о Питере, то, знаешь, никак повлиять на него я не могу. Я писал ему, много писал. И он всегда отвечал, присылал длинные, добрые письма.
Он снова замолчал.
— А что потом? — чуть слышно прошептала девушка.
— Странно, конечно, — пробормотал отец, — но у него довольно скверный почерк… хоть он и учился в колледже. И закончил его с отличием! Смотри, как он ужасно написал адрес!
Росс показал конверт.
— Да, — выдохнула Рут.
И вдруг расплакалась.
Глава 39. «ЕГО ДРУЗЬЯ»
Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
Глава 41. КОНЕЦ ЕГО ТЕРПЕНИЮ
В доме снова послышались шаге, и затем скрипнула дверь.
— Ты посылал за мной, отец? Здравствуйте, мистер Хейл! Как у вас дела?
— Да так, живем помаленьку, — ответил Хейл, равнодушно глядя на нее.
— У меня так голова разболелась…, — начала девушка слабым голоском.
— Перестань нести чепуху, Рут, — перебил её отец. — Перед тобой отец самого сильного парня и замечательного стрелка, каких уже давно не знала наша округа. Он оказал тебе честь, приехав сюда исключительно ради тебя, а ты отказываешься поговорить с ним только потому, что у тебя, видите ли, болит голова? Проводи гостя в дом, усади, где попрохладнее, угости его кофе. Он хочет сказать тебе что-то важное и ужасно личное!
Девушка оказалась в безвыходном положении. Она пригласила Росса Хейла в прохладную гостиную и покорно принесла ему кофе, который так и остался стоять нетронутым на столике. Россу не хотелось кофе. В руке он все ещё держал письмо.
— Вы хотите сказать что-то о письме? — в конце концов, спросила Рут.
— Что-что? — рассеянно пробормотал Хейл. — Письмо? Ах, да! — Еще немного помолчав, он, наконец, собрался с мыслями и сказал: — Я тут встретил Чарльза… — Он снова замолчал и задумчиво поглядел на нее.
— Да, — сказала Рут МакНэр, слегка краснея.
— Что ж, — проговорил Росс Хейл. — Чарли — хороший парень.
Он снова замолчал, и внезапно Рут поднялась со своего места и пересела на стул рядом с его креслом. Она обеими руками взяла его огромную, грубую ладонь.
— Но вы ведь ехали в такую даль не для того, чтобы поговорить о Чарльзе, правда?
— Конечно же, дорогая, не за этим. Но видишь ли… — Он снова запнулся, глядя на то, как загорелись её глаза и с удивление замечая стоящие в них слезы. — Сказать по правде, я очень надеялся… Но это уже не важно. Я приехал сюда, чтобы спросить у тебя, Рут, не откажешься ли ты мне помочь?
— Я согласна, — сказала она, — с радостью!
— Но сначала скажи… это все из-за того, что произошло в Крике?
Она кивнула и потупилась. Но затем заставила себя снова поднять глаза.
— Да-да, я понимаю, — сказал Росс Хейл. — Любая девушка испугалась бы, узнав о том, что там творилось.
— Если бы он только написал мне, — не выдержала она. — Если бы только все объяснил… но вот так, неожиданно исчезнуть… а потом ещё терроризировать окрестности на пару с этим чудовищем, с Джарвиным; о, дядюшка Росс, как же я могла вынести такое? Сидя здесь, дома… и оставаясь в неведении… сходя с ума от горя.
— Да, конечно, — согласился ранчеро. — Точно. Сходя с ума от горя. Боже мой, как одиноко может быть в доме! Наверное, хуже, чем в могиле, гораздо хуже! Когда-то я испытывал жалость к тем людям, которые умерли. Но это было давно. Я тогда был слишком молод. Но если говорить о Питере, то, знаешь, никак повлиять на него я не могу. Я писал ему, много писал. И он всегда отвечал, присылал длинные, добрые письма.
Он снова замолчал.
— А что потом? — чуть слышно прошептала девушка.
— Странно, конечно, — пробормотал отец, — но у него довольно скверный почерк… хоть он и учился в колледже. И закончил его с отличием! Смотри, как он ужасно написал адрес!
Росс показал конверт.
— Да, — выдохнула Рут.
И вдруг расплакалась.
Глава 39. «ЕГО ДРУЗЬЯ»
Росс вышел обратно на веранду и сел, пребывая в ещё большей растерянности, чем прежде. Прошло ещё полчаса, а он так и не перекинулся с гостеприимным хозяином ни единым словом. В конце концов, МакНэр решил первым нарушить затянувшееся молчание.
— Что-то короткий у тебя получился разговор с Рут, старина.
На что Росс Хейл ответил:
— Но ведь нельзя ожидать от девушки, что она станет говорить и плакать одновременно, правда?
— Из-за чего плакать? — забеспокоился МакНэр.
— Не знаю, — пробормотал мистер Хейл. — Я показал ей это письмо, просто сказал, какой у моего мальчика скверный почерк…
Он замолчал, и МакНэр тоже решил оставить это без комментариев. Но на протяжении следующего часа его взгляд стал все чаще и чаще задерживаться на лице гостя. Наконец, тот поднялся, и оперевшись на мгновение о деревянный столб, подпирающий крышу веранды, сказал:
— Что ж, Мак, спасибо за гостеприимство. Приятно было поболтать. Мне пора.
— Пока, — ответил МакНэр и принялся сосредоточенно строгать палку. — Ты заезжай, когда ещё что-нибудь узнаешь, — добавил он, когда Росс Хейл уже оседлал коня.
Он с завидным упорством продолжал строгать и не оторвался от своего занятия, пока его друг, наконец, не скрылся из глаз.
— Глядеть вслед уезжающему — плохая примета, — сказал МакНэр сам себе.
В тот вечер за обедом царило гробовое молчание.
Когда же дошла очередь до пирога — мистер МакНэр имел обыкновение есть пирог по крайней мере дважды в день — он позволил себе заметить вслух:
— Рут, ты опять выходила на улицу без шляпы. Негоже бросать деньги на ветер.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Рут слабеньким голоском.
— У тебя красные глаза, — сказал МакНэр, сидя с набитым ртом. — Ну-ка, отрежь мне ещё кусок пирога.
Она покорно выполнила просьбу отца.
— Так при чем здесь выброшенные на ветер деньги, отец?
— Кто? — строго переспросил он.
— То есть, папочка, — поправился она.
— Так ты же постоянно требуешь покупать тебе разные кольд-кремы, изводишь их на свое лицо, якобы для того, чтобы стать белой, как отбеленное полотно. Твоими словами это называется «хороший цвет лица». После этого ты выходишь на солнце и снова краснеешь — это я и называю выброшенными на ветер деньгами!
— Я не выходила на солнце, честное слово, — возразила девушка.
— Неужели?
— Я… у меня болела голова, — пояснила она.
— Разве от головной боли становятся красными глаза?
— Должно быть это невралгия, — с надеждой предположила она, уставившись в собственную тарелку.
— Не по такой погоде… невралгия отпадает. Придумай ещё что-нибудь.
— Честно сказать, я просто была немножко расстроена.
— Это чем же?
Она молчала, задумчиво закусив губу.
Тогда отец грохнул кулаком по столу и взревел:
— Что случилось?
— Я… я немного поплакала.
— Ха! Плакала? Из-за чего?
— Мистер Хейл меня немного расстроил.
— Он тебя расстроил? — переспросил отец, порывисто отодвигаясь от стола. — Старый идиот! Сейчас я ему позвоню и теперь уж выскажу все!
— Нет, папочка, не надо!
Он поднялся и направился к двери.
— Путь этот Росс Хейл знает, что я о нем думаю!
У него за спиной зашуршали юбки, и дочь схватила его за руку.
— Нет, папочка, пожалуйста, не надо!
— Что он там себе воображает?! — не унимался МакНэр.
— Это все из-за письма, честное слово.
— Зачем это ему ещё понадобилось писать тебе письма?
— Это было не его письмо… то есть… он просто показал мне письмо.
— Какое письмо?
— От Питера, — прошептала она.
— И что же он там написал?
— Ничего. Я не знаю. Я только видела адрес.
— Иди обратно и сядь, — сказал отец. — Теперь мне все ясно.
Она с готовностью вернулась на свое место, а отец принялся доедать свой пирог.
— Я понимаю, что тебя тревожило, милая. Ведь именно поэтому ты и решила выйти замуж за такого прекрасного парня, как Чарли Хейл, да?
Она низко опустила голову.
— А потом некто напоминает тебе о всем самом мерзком, что только есть в семействе Хейлов…
— О мерзком? — перебила девушка, удивленно вскидывая голову.
— О, я понимаю, каково тебе сейчас, — нежно проговорил МакНэр. — Собираясь замуж, девушка начинает задумываться о будущем, о детях. Хоть бы ваши детки удались бы такими же благополучными, как вы с Чарли. Это было бы просто здорово, большего и пожелать нельзя. Но какова на самом деле реальность? А она такова, что в роду у Чарли имеется и плохая кровь, которая тоже может быть запросто унаследована, и не дай Бог, получится так, что потомство ваше окажется столь порочно, что твое материнское сердце будет просто-таки разрываться от горя. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Рут.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Это не так…
— Перестань, — отмахнулся от неё отец, — я все знаю! Я же вижу тебя насквозь. Только и думаешь, что о том, что будет с вами дальше. Именно так! Не дай Бог один из твоих сыновей окажется таким, как Питер!
Сцепив руки, он страдальчески закатил глаза и в ужасе покачал головой. Но когда он снова взглянул на дочь, то увидел, что она неподвижно сидит перед ним, сверкая глазами. Этот блеск был ему хорошо знаком, ибо он видел его и прежде — в её глазах — и в собственном зеркале!
Она натянуто сказала:
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Потому что мне непонятно, чем так плох Питер Хейл.
— Что?!
Она насупилась ещё больше.
— Что слышал! — запальчиво огрызнулась Рут.
Он позволил себе расслабиться и постарался обратить все в шутку.
— Не понимаешь, чем он плох? Что ж, дорогая, зато я понимаю! Человек, который хватается за оружие и расстреливает людей…
— Да кого он убил-то? — резко перебила его дочь.
— Послушай, Рут… ты же не будешь отрицать, что он стреляет, как заправский ганфайтер?
Она смущенно отвела глаза.
— Но он не один, кто носит при себе пистолеты в этих краях, и тебе, папочка, это известно, как никому!
— Пистолеты? Брось, их цепляют для красоты, — отмахнулся он от дочери.
— Безобидные игрушки. Только и всего. Взят, к примеру, хотя бы меня. Я человек мирный и вовсе…
— Пап! А три года назад…
— Ты имеешь в виду того индейца из Окла…
— А за два года до того, когда ты…
— Ты имеешь в виду того наглого, косого и мерзкого скандалиста из Нью-Йорка? Так это же…
— А всякий раз, как ты уезжал из дома, когда я была ещё маленькой — разве не переживала мама за тебя? Ведь она до смерти боялась, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю…
— Перестань, твоя матушка была хорошей женщиной. Но слишком уж пугливой и впечатлительной. Нервничала из-за каждого пустяка, по всякому поводу и без повода.
— К тому же, — выпалила Рут, — то, что Питер сделал в Лоусон-Крик было… было… просто смело! Он герой!
— Вот как? Герой, переполошивший и запугавший до смерти целый город? Вынудивший сотни порядочных, законопослушных граждан влезать на заборы и искать убежища в погребах? Это, по-твоему, и есть геройство?
— Но он… он же никого не убил, — побледнев, проговорила девушка.
— Люди от ужаса седели на глазах — я видел Джада МакКрудера. Совсем седой — а все из-за того ада, что этот проходимец Питер устроил в Лоусон-Крик!
— Чепуха! Он начал седеть ещё три года назад.
— Этот вой Питер гонял людей по улицам города… дошел до того, что сбил с ног собственного кузена. Какая жестокость!
— Чарльз в состоянии сам за себя постоять!
— А потом, увидев толпу в две или три сотни человек, которая, изловив одного мошенника, собралась линчевать его — избавив тем самым закон от излишней траты драгоценного времени и денег — он собственноручно освободил того негодяя, после чего отправился дальше, едва не покалечив двадцать-тридцать других порядочных, сильных, отчаянных парней ради какого-то паршивого черномазого, которому те как раз собирались свернуть шею. И после всего этого ты оправдываешь его, считаешь, что он поступил красиво?
Она вскочила из-за стола и стояла, уперев руки в боки.
— Я защищаю и оправдываю каждый из его поступков, все до единого! — воскликнула Рут МакНэр.
— Зато потом он бежал, попутно разрушив и скинув в реку мост, чтобы уйти от возмездия миролюбивых, законопослушных горожан.
— Да кому нужно линчевать бедного Питера! И ты знаешь это! Тебе это прекрасно известно!
— А разве он этого не заслужил?
— Папа!
— Не смей кричать на отца! Я вижу тебя насквозь и говорю то, что у тебя на душе!
— Но ты не знаешь всего, что у меня на сердце!
— Это надо же, устроить такой погром в Лоусон-Крик только ради того, чтобы позабавиться!
— Нет, нет, нет! Он сделал это ради спасения друзей…
— Вот! Ты сама это сказала! Ради спасения друзей! Самого мерзкого, самого отъявленного мошенника во всей округе и паршивого черномазого убийцы.
— Ну папа, ты же сам говорил, что Обмылок сражался, как герой, чтобы пробраться через ту обезумевшую толпу.
— Мошенник и черномазый убийца. Вот они, его друзья!
— Папа, прекрати! Я не желаю слушать!
— Что-то короткий у тебя получился разговор с Рут, старина.
На что Росс Хейл ответил:
— Но ведь нельзя ожидать от девушки, что она станет говорить и плакать одновременно, правда?
— Из-за чего плакать? — забеспокоился МакНэр.
— Не знаю, — пробормотал мистер Хейл. — Я показал ей это письмо, просто сказал, какой у моего мальчика скверный почерк…
Он замолчал, и МакНэр тоже решил оставить это без комментариев. Но на протяжении следующего часа его взгляд стал все чаще и чаще задерживаться на лице гостя. Наконец, тот поднялся, и оперевшись на мгновение о деревянный столб, подпирающий крышу веранды, сказал:
— Что ж, Мак, спасибо за гостеприимство. Приятно было поболтать. Мне пора.
— Пока, — ответил МакНэр и принялся сосредоточенно строгать палку. — Ты заезжай, когда ещё что-нибудь узнаешь, — добавил он, когда Росс Хейл уже оседлал коня.
Он с завидным упорством продолжал строгать и не оторвался от своего занятия, пока его друг, наконец, не скрылся из глаз.
— Глядеть вслед уезжающему — плохая примета, — сказал МакНэр сам себе.
В тот вечер за обедом царило гробовое молчание.
Когда же дошла очередь до пирога — мистер МакНэр имел обыкновение есть пирог по крайней мере дважды в день — он позволил себе заметить вслух:
— Рут, ты опять выходила на улицу без шляпы. Негоже бросать деньги на ветер.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Рут слабеньким голоском.
— У тебя красные глаза, — сказал МакНэр, сидя с набитым ртом. — Ну-ка, отрежь мне ещё кусок пирога.
Она покорно выполнила просьбу отца.
— Так при чем здесь выброшенные на ветер деньги, отец?
— Кто? — строго переспросил он.
— То есть, папочка, — поправился она.
— Так ты же постоянно требуешь покупать тебе разные кольд-кремы, изводишь их на свое лицо, якобы для того, чтобы стать белой, как отбеленное полотно. Твоими словами это называется «хороший цвет лица». После этого ты выходишь на солнце и снова краснеешь — это я и называю выброшенными на ветер деньгами!
— Я не выходила на солнце, честное слово, — возразила девушка.
— Неужели?
— Я… у меня болела голова, — пояснила она.
— Разве от головной боли становятся красными глаза?
— Должно быть это невралгия, — с надеждой предположила она, уставившись в собственную тарелку.
— Не по такой погоде… невралгия отпадает. Придумай ещё что-нибудь.
— Честно сказать, я просто была немножко расстроена.
— Это чем же?
Она молчала, задумчиво закусив губу.
Тогда отец грохнул кулаком по столу и взревел:
— Что случилось?
— Я… я немного поплакала.
— Ха! Плакала? Из-за чего?
— Мистер Хейл меня немного расстроил.
— Он тебя расстроил? — переспросил отец, порывисто отодвигаясь от стола. — Старый идиот! Сейчас я ему позвоню и теперь уж выскажу все!
— Нет, папочка, не надо!
Он поднялся и направился к двери.
— Путь этот Росс Хейл знает, что я о нем думаю!
У него за спиной зашуршали юбки, и дочь схватила его за руку.
— Нет, папочка, пожалуйста, не надо!
— Что он там себе воображает?! — не унимался МакНэр.
— Это все из-за письма, честное слово.
— Зачем это ему ещё понадобилось писать тебе письма?
— Это было не его письмо… то есть… он просто показал мне письмо.
— Какое письмо?
— От Питера, — прошептала она.
— И что же он там написал?
— Ничего. Я не знаю. Я только видела адрес.
— Иди обратно и сядь, — сказал отец. — Теперь мне все ясно.
Она с готовностью вернулась на свое место, а отец принялся доедать свой пирог.
— Я понимаю, что тебя тревожило, милая. Ведь именно поэтому ты и решила выйти замуж за такого прекрасного парня, как Чарли Хейл, да?
Она низко опустила голову.
— А потом некто напоминает тебе о всем самом мерзком, что только есть в семействе Хейлов…
— О мерзком? — перебила девушка, удивленно вскидывая голову.
— О, я понимаю, каково тебе сейчас, — нежно проговорил МакНэр. — Собираясь замуж, девушка начинает задумываться о будущем, о детях. Хоть бы ваши детки удались бы такими же благополучными, как вы с Чарли. Это было бы просто здорово, большего и пожелать нельзя. Но какова на самом деле реальность? А она такова, что в роду у Чарли имеется и плохая кровь, которая тоже может быть запросто унаследована, и не дай Бог, получится так, что потомство ваше окажется столь порочно, что твое материнское сердце будет просто-таки разрываться от горя. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Рут.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Это не так…
— Перестань, — отмахнулся от неё отец, — я все знаю! Я же вижу тебя насквозь. Только и думаешь, что о том, что будет с вами дальше. Именно так! Не дай Бог один из твоих сыновей окажется таким, как Питер!
Сцепив руки, он страдальчески закатил глаза и в ужасе покачал головой. Но когда он снова взглянул на дочь, то увидел, что она неподвижно сидит перед ним, сверкая глазами. Этот блеск был ему хорошо знаком, ибо он видел его и прежде — в её глазах — и в собственном зеркале!
Она натянуто сказала:
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Потому что мне непонятно, чем так плох Питер Хейл.
— Что?!
Она насупилась ещё больше.
— Что слышал! — запальчиво огрызнулась Рут.
Он позволил себе расслабиться и постарался обратить все в шутку.
— Не понимаешь, чем он плох? Что ж, дорогая, зато я понимаю! Человек, который хватается за оружие и расстреливает людей…
— Да кого он убил-то? — резко перебила его дочь.
— Послушай, Рут… ты же не будешь отрицать, что он стреляет, как заправский ганфайтер?
Она смущенно отвела глаза.
— Но он не один, кто носит при себе пистолеты в этих краях, и тебе, папочка, это известно, как никому!
— Пистолеты? Брось, их цепляют для красоты, — отмахнулся он от дочери.
— Безобидные игрушки. Только и всего. Взят, к примеру, хотя бы меня. Я человек мирный и вовсе…
— Пап! А три года назад…
— Ты имеешь в виду того индейца из Окла…
— А за два года до того, когда ты…
— Ты имеешь в виду того наглого, косого и мерзкого скандалиста из Нью-Йорка? Так это же…
— А всякий раз, как ты уезжал из дома, когда я была ещё маленькой — разве не переживала мама за тебя? Ведь она до смерти боялась, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю…
— Перестань, твоя матушка была хорошей женщиной. Но слишком уж пугливой и впечатлительной. Нервничала из-за каждого пустяка, по всякому поводу и без повода.
— К тому же, — выпалила Рут, — то, что Питер сделал в Лоусон-Крик было… было… просто смело! Он герой!
— Вот как? Герой, переполошивший и запугавший до смерти целый город? Вынудивший сотни порядочных, законопослушных граждан влезать на заборы и искать убежища в погребах? Это, по-твоему, и есть геройство?
— Но он… он же никого не убил, — побледнев, проговорила девушка.
— Люди от ужаса седели на глазах — я видел Джада МакКрудера. Совсем седой — а все из-за того ада, что этот проходимец Питер устроил в Лоусон-Крик!
— Чепуха! Он начал седеть ещё три года назад.
— Этот вой Питер гонял людей по улицам города… дошел до того, что сбил с ног собственного кузена. Какая жестокость!
— Чарльз в состоянии сам за себя постоять!
— А потом, увидев толпу в две или три сотни человек, которая, изловив одного мошенника, собралась линчевать его — избавив тем самым закон от излишней траты драгоценного времени и денег — он собственноручно освободил того негодяя, после чего отправился дальше, едва не покалечив двадцать-тридцать других порядочных, сильных, отчаянных парней ради какого-то паршивого черномазого, которому те как раз собирались свернуть шею. И после всего этого ты оправдываешь его, считаешь, что он поступил красиво?
Она вскочила из-за стола и стояла, уперев руки в боки.
— Я защищаю и оправдываю каждый из его поступков, все до единого! — воскликнула Рут МакНэр.
— Зато потом он бежал, попутно разрушив и скинув в реку мост, чтобы уйти от возмездия миролюбивых, законопослушных горожан.
— Да кому нужно линчевать бедного Питера! И ты знаешь это! Тебе это прекрасно известно!
— А разве он этого не заслужил?
— Папа!
— Не смей кричать на отца! Я вижу тебя насквозь и говорю то, что у тебя на душе!
— Но ты не знаешь всего, что у меня на сердце!
— Это надо же, устроить такой погром в Лоусон-Крик только ради того, чтобы позабавиться!
— Нет, нет, нет! Он сделал это ради спасения друзей…
— Вот! Ты сама это сказала! Ради спасения друзей! Самого мерзкого, самого отъявленного мошенника во всей округе и паршивого черномазого убийцы.
— Ну папа, ты же сам говорил, что Обмылок сражался, как герой, чтобы пробраться через ту обезумевшую толпу.
— Мошенник и черномазый убийца. Вот они, его друзья!
— Папа, прекрати! Я не желаю слушать!
Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
Подавшись вперед, мистер МакНэр с такой силой грохнул кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели тарелки.
— А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.
— Папа, ну выслушай же меня.
— Тебе нечего возразить против сказанного мной.
— Да уж, не удивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!
— Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон-Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»
— Неправда! — воскликнула девушка. — Это же неправда!
— Ой ли? Я, лично, узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон-Крик.
— Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…
— Притворщик! — перебил её отец. — Это-то и хуже всего! То, что он лицемер!
— Нет!
— Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу мы-то знаем всю правду о нем!
— Ты не видишь фактов — реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…
— Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.
— Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.
— Какой ещё учебы? — спросил отец. — Чему его там научили?
— Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.
— На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?
— Как ты можешь так говорить? Уж не от того ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец — да-да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им — даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!
— Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь-то мы знаем, каков он на самом деле!
— Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…
— К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?
— Да!
— И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена — да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!
— Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!
— Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень — о таком женихе, как Чарли можно только мечтать!
— Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда-либо в своей жизни хоть чем-нибудь рисковал?
— Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон-Крик его будто видели за игрой в покер, и он там играл по-крупному.
— Так знай же, — воскликнула девушка, — что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!
— Рут, да что ты такое говоришь?
— Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует — ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!
— Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…
Она сердито притопнула ножкой.
— Я не желаю слышать, чего хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…
— В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.
От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.
— Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!
Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.
— Отец, ты что… что ты задумал?
— Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!
— Он сделал больше, — сказала девушка. — Он сказал мне — и я хочу, чтобы весь свет знал об этом — он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда-либо могло случиться со мной.
— Думаю, — проговорил мистер МакНэр, — ты права, дочка!
— Правда? Ты и в самом деле так считаешь?
— Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, — рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, — потому что, этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, и не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный — совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом — и сердцем!
— Да, — согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. — Милый Питер! Как он работал! Делал все, словно шутя! А помнишь…
— Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный — такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.
— Да.
— И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвиным. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.
— Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!
— И потом, даже связавшись с Джарвиным, он доказал всем, что может сражаться, как герой — и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!
— Да! Да! Он всем доказал! — воскликнула Рут, и слезы благодарные слезы счастья покатились по её щекам.
— Очень хорошо, — повысил голос отец, — так почему же ты не выйдешь за него замуж?
— Боже мой! — прошептала Рут. — А ты не смеешься надо мной?
— Разве ты не моя дочка? — загремел МакНэр. — Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из-за чего? Потому что Питер — умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же ещё меткий стрелок и просто красавец — потому что этот самый Питер во время же первой встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!
— Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.
— Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?
— Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?
— Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?
— Но, если я напишу… о чем писать-то?
— О том, что ты любишь его, дурочка!
— Но папа!
— Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит — и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.
— Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.
— Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этого ничтожества?!
— Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!
— Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?
— Решено, я напишу. Думаю…
— Но кому…
— Сначала Чарльзу.
— К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же её, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!
— К Питеру! Но папочка, я же умру от стыда!
— Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!
— Но ты не сделаешь этого!
— Ты плохо меня знаешь! Я говорю это на полном серьезе! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…
— Ну и что же ты там будешь делать?
— Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился и моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!
— А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.
— Папа, ну выслушай же меня.
— Тебе нечего возразить против сказанного мной.
— Да уж, не удивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!
— Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон-Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»
— Неправда! — воскликнула девушка. — Это же неправда!
— Ой ли? Я, лично, узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон-Крик.
— Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…
— Притворщик! — перебил её отец. — Это-то и хуже всего! То, что он лицемер!
— Нет!
— Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу мы-то знаем всю правду о нем!
— Ты не видишь фактов — реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…
— Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.
— Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.
— Какой ещё учебы? — спросил отец. — Чему его там научили?
— Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.
— На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?
— Как ты можешь так говорить? Уж не от того ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец — да-да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им — даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!
— Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь-то мы знаем, каков он на самом деле!
— Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…
— К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?
— Да!
— И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена — да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!
— Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!
— Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень — о таком женихе, как Чарли можно только мечтать!
— Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда-либо в своей жизни хоть чем-нибудь рисковал?
— Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон-Крик его будто видели за игрой в покер, и он там играл по-крупному.
— Так знай же, — воскликнула девушка, — что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!
— Рут, да что ты такое говоришь?
— Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует — ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!
— Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…
Она сердито притопнула ножкой.
— Я не желаю слышать, чего хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…
— В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.
От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.
— Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!
Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.
— Отец, ты что… что ты задумал?
— Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!
— Он сделал больше, — сказала девушка. — Он сказал мне — и я хочу, чтобы весь свет знал об этом — он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда-либо могло случиться со мной.
— Думаю, — проговорил мистер МакНэр, — ты права, дочка!
— Правда? Ты и в самом деле так считаешь?
— Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, — рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, — потому что, этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, и не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный — совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом — и сердцем!
— Да, — согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. — Милый Питер! Как он работал! Делал все, словно шутя! А помнишь…
— Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный — такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.
— Да.
— И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвиным. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.
— Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!
— И потом, даже связавшись с Джарвиным, он доказал всем, что может сражаться, как герой — и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!
— Да! Да! Он всем доказал! — воскликнула Рут, и слезы благодарные слезы счастья покатились по её щекам.
— Очень хорошо, — повысил голос отец, — так почему же ты не выйдешь за него замуж?
— Боже мой! — прошептала Рут. — А ты не смеешься надо мной?
— Разве ты не моя дочка? — загремел МакНэр. — Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из-за чего? Потому что Питер — умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же ещё меткий стрелок и просто красавец — потому что этот самый Питер во время же первой встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!
— Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.
— Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?
— Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?
— Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?
— Но, если я напишу… о чем писать-то?
— О том, что ты любишь его, дурочка!
— Но папа!
— Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит — и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.
— Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.
— Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этого ничтожества?!
— Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!
— Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?
— Решено, я напишу. Думаю…
— Но кому…
— Сначала Чарльзу.
— К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же её, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!
— К Питеру! Но папочка, я же умру от стыда!
— Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!
— Но ты не сделаешь этого!
— Ты плохо меня знаешь! Я говорю это на полном серьезе! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…
— Ну и что же ты там будешь делать?
— Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился и моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!
Глава 41. КОНЕЦ ЕГО ТЕРПЕНИЮ
Неплохо разбираясь в людях, Уилл Наст также был знатоком сельского хозяйства. Проезжая по тропинке, он глядел по сторонам и не мог скрыть своего восхищения акрами зеленеющих всходов. Так же как и любой другой, кому хоть раз приходилось проезжать этой дороге, он ещё помнил времена, когда по обеим сторонам от неё простирались лишь заброшенные, бесплодные поля. В его памяти свежи ещё были воспоминания и о том, когда на месте аккуратных заборов сиротливо стояли полусгнившие столбы, к которым были кое-как приколочены ветхие доски, вряд ли способные задержать нескольких вконец оголодавших коров, уныло бродивших по пустырю. Теперь же возделанная земля щедро отвечала на заботу, во всем чувствовалась сильная хозяйская рука. Подъехав поближе к дому, он обратил внимание на окружавшие его недавно высаженные взрослые деревья.
На то, чтобы доставить их сюда, Питеру пришлось потратить немало усилий, времени и денег — он не мог дождаться, когда фронтон старого дома приобретен тот благородный вид в сени раскидистых крон, как в далеком детстве, когда он впервые уехала из дома на учебу в колледж. Пеньки, оставшиеся от прежних деревьев были выкорчеваны — все, кроме одного, самого большого. Огромный пень остался стоять посреди небольшой лужайки, со всех сторон окруженной деревьями, и шериф Наст догадывался, для чего это было сделано, ибо он прежде всего имел дело с людьми; а увлечение сельским хозяйством носило вторичный характер.
Он понял, что единственный пень, оставленный в ухоженном дворе, был вечным символом беззаветного самопожертвования отца, который довел себя до истощения и добровольно загубил хозяйство ради единственного сына. Питер, глядя на этот пень, будет всегда помнить об этом. И другие, думающие люди, наделенные умом и воображением, тоже, наверное, догадаются об этом.
Мистер Наст созерцал эту картину ещё несколько мгновений, а затем, оставив лошадь у коновязи, открыл ворота. Они были аккуратно выкрашены все той же красной краской, что и весь забор вокруг, которым теперь были обнесены владения Росса Хейла. Он медленно пошел по дорожке, ведущей к дому. Вспоминая опыт других, шериф был до глубины души удивлен тем переменам, что произошли на ранчо за столь короткое время. Были в этих местах и другие, кто сумел наладить собственное хозяйство и нажить капитал, и, конечно же, самой заметной личностью из них был Энди Хейл. Энди начал с малого, потихоньку, рачительно складывая денежку к денежке и приумножая свои богатства, пока, наконец, не сделался обладателем внушительного состояния. Его хозяйство неустанно расширялось.
Но ведь Энди пошел по традиционному, испытанному пути. Немного ума, побольше терпения, острый глаз и удача в торговых делах, постоянное внимание к запросам рынка — в этом крылся секрет его благосостояния. К тому же, с ним рядом всегда был сын — первый помощник во всем. А вот с Питером Хейлом дело обстояло совершенно иначе. У него не было времени на то, чтобы долго и мучительно обучаться всем хозяйственным премудростям. Он пришел со стороны, и, как истинный гений, совершил такое чудо, полагаясь лишь на собственную интуицию. Конечно, достижения более скромные, чем Энди Хейла, если брать в сравнение масштабы хозяйств — и все же очень впечатляющие, если принимать во внимание время и обстоятельства.
На то, чтобы доставить их сюда, Питеру пришлось потратить немало усилий, времени и денег — он не мог дождаться, когда фронтон старого дома приобретен тот благородный вид в сени раскидистых крон, как в далеком детстве, когда он впервые уехала из дома на учебу в колледж. Пеньки, оставшиеся от прежних деревьев были выкорчеваны — все, кроме одного, самого большого. Огромный пень остался стоять посреди небольшой лужайки, со всех сторон окруженной деревьями, и шериф Наст догадывался, для чего это было сделано, ибо он прежде всего имел дело с людьми; а увлечение сельским хозяйством носило вторичный характер.
Он понял, что единственный пень, оставленный в ухоженном дворе, был вечным символом беззаветного самопожертвования отца, который довел себя до истощения и добровольно загубил хозяйство ради единственного сына. Питер, глядя на этот пень, будет всегда помнить об этом. И другие, думающие люди, наделенные умом и воображением, тоже, наверное, догадаются об этом.
Мистер Наст созерцал эту картину ещё несколько мгновений, а затем, оставив лошадь у коновязи, открыл ворота. Они были аккуратно выкрашены все той же красной краской, что и весь забор вокруг, которым теперь были обнесены владения Росса Хейла. Он медленно пошел по дорожке, ведущей к дому. Вспоминая опыт других, шериф был до глубины души удивлен тем переменам, что произошли на ранчо за столь короткое время. Были в этих местах и другие, кто сумел наладить собственное хозяйство и нажить капитал, и, конечно же, самой заметной личностью из них был Энди Хейл. Энди начал с малого, потихоньку, рачительно складывая денежку к денежке и приумножая свои богатства, пока, наконец, не сделался обладателем внушительного состояния. Его хозяйство неустанно расширялось.
Но ведь Энди пошел по традиционному, испытанному пути. Немного ума, побольше терпения, острый глаз и удача в торговых делах, постоянное внимание к запросам рынка — в этом крылся секрет его благосостояния. К тому же, с ним рядом всегда был сын — первый помощник во всем. А вот с Питером Хейлом дело обстояло совершенно иначе. У него не было времени на то, чтобы долго и мучительно обучаться всем хозяйственным премудростям. Он пришел со стороны, и, как истинный гений, совершил такое чудо, полагаясь лишь на собственную интуицию. Конечно, достижения более скромные, чем Энди Хейла, если брать в сравнение масштабы хозяйств — и все же очень впечатляющие, если принимать во внимание время и обстоятельства.