Страница:
«Я привела ее в свои апартаменты, показала ей свои роскошные будуары, созданные для любви и удовольствий. Когда я обратила ее внимание на эстампы — обнаженные дамы в откровенных позах, всевозможные приспособления для возбуждения желаний, то увидела, как моя юная гризетка преобразилась, взор ее воспламенился… Я едва вытащила ее из зала, — выбор мой был правилен! Далее я проводила девушку в огромную гардеробную, где открыла перед ней несколько шкафов и представила ее изумленным взорам голландские материн, кружева, шелка, тафту, веера, шелковые чулки, бриллианты.
— Ну, что? — воскликнула я. — Дитя мое, хотите вы связать со мной свою судьбу? У вас все это будет! У вас будет та жизнь, какой вы пожелаете! Каждый день — спектакли или праздники. Ужины с самыми знатными и обходительными господами, с самыми богатыми в городе и при дворе. А ночью… ночью вас ожидает море радостей! О, каких радостей, душа моя! Их нельзя назвать иначе как райскими! Вы встретитесь здесь с князьями, генералами, министрами, священниками, — все они работают для того, чтобы прийти отдохнуть ко мне и насладиться такими цветками, как вы…
Я сунула ей в карман шестифранковую монету. Мы договорились: когда понадобится, я пошлю за ней женщину — «…вы поймете ее без слов, дитя мое, — только знаки…». Радостная, полная всех этих новых впечатлений, она обняла меня и ушла…»
Несколькими дням позже один прелат — скорее всего это был архиепископ д'Арра — пришел к Гурдан с просьбой прислать ему новенькую — он сам преподаст ей первые уроки наслаждения. Сводница сразу почуяла, что м-ль Лансон устроила бы его. Она вызвала девушку и позаботилась о том, чтобы придать ей видимость девственницы при помощи каких-то лосьонов собственного приготовления. «Я передала ее прелату, — признается она, — получив за сей цветок сто луидоров. Он был сильно ею очарован и хотел даже взять ее на содержание, но ему пришлось спешно вернуться в свою епархию. Да такой поворот и не входил в мои планы, этой пташке предстояло не раз еще выступить в роли девственницы, прежде чем я навсегда рассталась бы с ней».
Манон Лансон проработала так у Гурдан около года; потом, под именем м-ль Вобернье, она попала в Другое заведение, где и встретила графа дю Барри. Восхищенный красотой Манон, граф поселил ее у себя и дал еще менее подходяще имя — м-ль Ланж. В течение нескольких лет этот подозрительный субъект жил за счет прелестей своей протеже. Свидетельствует полицейский Марэ: «М-ль Вубернье и г-н дю Барри живут вместе душа в душу, вернее сказать, дю Барри пользуется этой девицей как золотой жилой, заставляет платить за нее первого встречного, не уступая, однако, ни йоты из своих прав — он ежедневно спит с ней. Днем он не претендует на ее покой, но следит, чтобы она не выходила за рамки его советов. Сегодня, например, только на один день, он продолжил прелести этой мадемуазель герцогу де Ришелье и маркизу де Вильруа».
Именно эту-то молодую проститутку дю Барри и решил предложить королю.
— Восхитительные ноги, месье Лебель, крепкая, красивая грудь, очаровательный рот…
— Как ее зовут?
— Мадемуазель Ланж
Лебель наслышан был об этой девице. Он скорчил гримасу и молча проводил дю Барри до двери: камердинер уважал его величество и не хотел допускать в королевскую постель ту, которая побывала и у Гурдан, и в других всем известных заведениях. Но граф дю Барри не унимался — десять двадцать раз он приходил к Лебелю… Через месяц тот не выдержал атаки:
— Хорошо, приведите ее.
На следующее утро граф представил Манон «устроителю утех», который не смог скрыть своего восхищения. Пока он изучал прелести молодой женщины, граф направился к двери, с достоинством заметив:
— Оставляю ее вам. Смотрите, решайте… Клянусь честью — это творение неземное… — И, взяв свою муфту <В то время элегантные мужчины носили муфты: зимой — из меха, в теплое время года — шелковые. Цвета для них в моде были самые экстравагантные. Генералы, прелаты, министры — все с большим достоинством носил этот аксессуар.>, он преспокойно вернулся домой.
Оставшись наедине с Лебелем, Манон потупила взор и приготовилась выпустить коготки
Камердинер, с течением времени перенявший манеры своего величественного хозяина, подошел, сдернул с нее корсаж и впился в сосок. Возражений не последовало… Он раздел ее, уложил на оттоманку и, подобно поварам, пробующим блюда, перед тем как подать королю, «попробовал» эту соблазнительную молодую блондинку, предназначавшуюся Людовику XV.
Манон, предварительно воспринявшая урок графа, оказалась на высоте — Лебель остался доволен: он изобрел изысканное блюдо для своего хозяина. Когда увеселения их были позади, Манон, уже одетая и спокойная, улыбнулась ему и задала лишь один, зато деловой вопрос:
— Вы думаете, это подойдет?
Восхищенный слуга заверил, что постарается устроить ее встречу с королем. Он сдержал слово: в тот же вечер протеже графа дю Барри оказалась среди женщин, блуждающих по дворцу в поисках своего места» под солнцем… Но монарх ее не заметил. Расстроенная Манон провела с Лебедем всю ночь, удвоив свои ласки в надежде на его помощь. На следующий день случай помог ей: король ее увидел — и был очарован. Через два часа она лежала уже в его постели, Манон достойно проявила себя. Первый раз в жизни Людовику XV показалось, что женщина увидела в нем мужчину, а не короля. Предыдущие его любовницы не могли избавиться от некоторого смущения — их как будто подавляло… уважение к нему. Манон же действовала как подлинная девица легкого поведения и позволила себе всевозможные дерзости. Новая для него, живая и непосредственная манера молодой женщины основательно задела чувства короля. На следующее утро он признался одному из своих приближенных, герцогу де Ноаю, что познал не испытанные ранее удовольствия.
— Сир, — со всей откровенностью ответствовал ему придворный, не моргнув глазом, — просто вы никогда не были в борделе.
Это несколько охладило пыл короля.
В дальнейшем Манон, поселившаяся в малом павильоне, умудрялась каждую ночь изобретать новые утехи, способные оживить увядшие чувства короля, — и возбудила у него подлинную страсть.
— Замолчи, или я тебя ударю!
Лебель всегда был впечатлителен… Ночью у него начались печеночные колики, и через два дня он умер.
Многие придворные разделяли точку зрения почившего камердинера, но особенно не беспокоились: не может же такая плебейка официально быть представлена ко двору. Король Франции не подарит титул своей любовницы какой-то Манон Лансон или даже м-ль Ланж. По существующему обычаю на эту роль позволено претендовать лишь даме замужней и благородного происхождения.
Граф дю Барри, не прекративший прилагать усилия для успешной карьеры Манон при дворе, не замедлил посчитаться с мнением двора. Сам он не мог сделать Манон своей супругой — был он женат и имел пятерых детей, но решился выдать ее замуж за своего брата, Гийома дю Барри. Братец этот, живший в Тулузе, был «настоящей винной бочкой, свиньей, день и ночь он проводил в самых грязных оргиях». Гийом охотно принял предложение, недолго думая, вскочил в дилижанс и прикатил в Париж, где встретил его взволнованный граф. Основания для волнений у него, несомненно, были: только что, в возрасте шестидесяти пяти лет, умерла добрая и благочестивая королева Мари Лещинска. Людовик XV был не на шутку опечален, и потому граф боялся, что монарх повернется лицом к религии и прогонит Манон. Но после похорон королевы граф дю Барри успокоился: молодая женщина по-прежнему жила в малом павильоне, а король продолжал навещать ее каждую ночь.
Сразу же после свадьбы м-м дю Барри поселилась в замке, в апартаментах первого этажа. Она не могла принимать там короля наедине, так как не была еще официально представлена. «Презентация при дворе, — поясняет нам Жан Эрве, — была необыкновенно важна для королевской любовницы: без этой церемонии она не могла рассчитывать ни на какую должность и оставалась при дворе лишь временно. В случае немилости ей не приходилось надеяться на утешительные выплаты». Против презентации м-м дю Барри выступили целомудренные дочери короля, наставляемые герцогом де Шуазелем — он не потерял еще надежду увидеть в королевской постели собственную сестру. В конечном итоге министр проиграл: фаворитку представила его величеству 22 апреля 1769 года м-м де Беар, получившая за это сто тысяч франков.
Сделавшись титулованной любовницей, м-м дю Барри стала держать свой дом. Бывшая проститутка, отдававшаяся когда-то за несколько экю в галереях Пале-Рояля, завела интенданта, первого камердинера, парикмахера, двух косметистов, трех портних, кучеров, курьеров, лакеев, дворецкого, офицера охраны, гардеробную прислугу, горничных и даже негра — знаменитого Замора.
Король назначил ей содержание в миллион двести тысяч франков ежегодно, что равнозначно примерно пятидесяти миллионам старых франков; осыпал ее драгоценностями. Подобная роскошь и непомерные расходы на фоне общей нищеты в королевстве возмутили народ, сочинявший по этому поводу памфлеты и песни. На улицах распевали знаменитую «Бурбонку», распространению которой по приказу де Шуазеля способствовала полиция;
Бурбонка,
Приехав в Париж,
Заработала луидоры.
Бурбонка
Заработала луидоры
У маркиза.
Она мила,
У нее смазливое личико
И огонь под юбкой.
Она мила,
Она искусно возбуждает
Старого развратника.
Еще одно четверостишие звучало на улицах:
Франция, значит, такова твоя судьба
— Подчиняться самке.
От Девственницы <Имеется в виду Орлеанская дева> тебе пришло спасение
— От шлюхи ты погибнешь.
К тому же появились многочисленные сатирические эстампы, с карикатурами на фаворитку, которую называли м-м дю Бариль <Бариль — бочонок.>. Эта злая шутка понравилась графу де Лорагэ. Однажды вечером он отправился к Гурдан, выбрал там девушку, поместил ее в своем дворце и представил друзьями под именем м-м Бочка.
Герцог де Ришелье незамедлительно написал своей бывшей любовнице:
«Обожаемая моя графиня,
Вы будете правы, если срочно отреагируете на наглость графа де Лорагэ. Он только что взял девушку с улицы Сент-Оноре, дал ей дом, меблировал его и заставил называть ее графиня Бочка. В этой наглой выходке чувствуется грубый намек. Если это продлится еще несколько дней, то весь Париж будет смеяться. Надо пресечь это в зародыше. Граф де Лорагэ — друг герцога де Шуазеля, таким образом, вы видите, откуда направлен удар.
Остаюсь, моя обожаемая графиня, одним из ваших самых преданных слуг.
С уважением герцог де Ришелье».
М-м дю Барри не обладала скверным характером как де Помпадур — она лишь вдоволь посмеялась. Но скоро ей придется плакать.
Какое-то время придворные дамы притворялись, что не замечают м-м дю Барри. Встречая ее в длинных коридорах, они принимали презрительно-враждебный вид. Между собой эти очаровательные создания называли фаворитку то Жанной Бекю, то м-ль Гурдан, то Бурбонкой, то просто королевской шлюхой. Никто не согласился бы принять ее у себя или пойти с ней в гости.
М-м дю Барри было абсолютно наплевать на эти колкости: Людовик XV ужинал у нее каждый вечер. Она развлекалась словно маленькая девочка: покупала мебель для своих апартаментов, пела, танцевала до потери сознания, смеялась над шутками короля. Людовик XV взирал на нее с восхищением: сколько выдумки, веселья, страсти, озорства! Все это так отличает ее от незабвенной м-м де Помпадур — у той были весьма сдержанные манеры… Через несколько недель он первый не выдержал карантина, в котором держали его любовницу.
— Не хотите ли, чтобы я пригласила кого-нибудь на наш ужин? — спросила м-м дю Барри. Людовик XV улыбнулся.
— Никто не придет.
На следующий день были разосланы приглашения полудюжине придворных, особенно враждебно настроенных. Внизу на приглашении лукавая фаворитка написала: «Его Величество окажет мне честь своим присутствием». Все вынуждены были прийти. Та же стратегия использовалась ею неоднократно, и понемногу самые непокорные дамы привыкли посещать салон м-м дю Барри.
Но, несмотря на это, критиковать ее не перестали, напротив… Ведь бедняжка — ах, у нее была такая бурная молодость! — сохранила свободные манеры и смелые выражения, не принятые в Версале. Однажды вечером она и король играли в «фараона». Король перевернул карту, из-за которой м-м дю Барри проиграла бы. Она воскликнула:
— О! Я поджарена!
Это слово никогда не раздавалось под дворцовыми сводами. Один придворный с любезным видом парировал:
— Вам следует верить на слово — вы должны в этом разбираться.
Недвусмысленный намек на мать фаворитки, которая была поварихой.
В другой раз м-м дю Барри хлопнула по животу герцога Орлеанского, — тот пришел пригласить ее на свою свадьбу с м-м де Монтессон, а еще — с просьбой к королю, признать ее герцогиней Орлеанской. Итак, фаворитка сделала этот немыслимый жест и снисходительно заявила:
— Женитесь на ней, толстячок, а мы, быть может, придумаем еще что-нибудь, поинтереснее!..
Подобные речи сразу же передавались прислугой и становились общеизвестны.
— Эй, Франция! Твой кофе удирает!
Это возмутило всех! Даже бедняки не могли смириться с тем, что бывшая проститутка так нагло и неуважительно обращается к королю. Авторы памфлетов удвоили рвение и еще раз смешали с грязью м-м дю Барри.
Но столь часто повторяемый историками анекдот (во время революции он стал чем-то вроде лейтмотива речей против монархии) не что иное, как выдумка, Если м-м дю Барри и произнесла эту фразу, то обращалась она отнюдь не к королю. Один опытный исследователь, Шарль Ватель, доказал, что «Франция» — это имя или прозвище лакея графини: Ватель обнаружил мемуары парижского портного Карлье, которым можно верить. Вот некоторые выдержки. Тридцатого мая 1770 года портной вспоминает, что «выдал Августину, Франсуа и Этьену, лакеям графини дю Барри, четыре рулона голубой тафты». Первого июня 1771 года он просит об оплате «четырех рединготов и восьми дюжин больших пуговиц и халатов для Франции, Матюрэна и Куртуа». Третьего января 1771 года — новый счет: «за куртку из ратина для Франции». Четвертого января 1772 года портной упоминает о выдаче «рединготов из серого сукна для Франции и Пикардии».
К тому же из переписки короля и его любовницы видно, что они обращались друг к другу на «вы». Да и вопреки легенде следует заметить, что Людовик XV никогда сам не готовил кофе: под крышей дворца был закуток, называвшийся «кофейным кабинетом короля», — там все готовили слуги.
Вот уже семьдесят пять лет, как Шарль Ватель привел эти доказательства и установил истину. Но надоедливый анекдот по-прежнему приводится во всех учебниках истории…
— Пусть войдут, — распорядился монарх.
Двое священников вошли, поклонились королю, поздоровались с фавориткой, которая дружески помахала им, не поднимая головы от подушки…
Вскоре явился с контрактом нотариус Ле По д'0тей — ему требовалась подпись короля. Его приняли, и та же сцена повторилась. В тот момент, когда король ставил подпись, скучающая м-м дю Барри вдруг решила подняться. Ничуть не смущаясь троих мужчин, которые находились в комнате, она вылезла из постели совершенно раздетая… По ее просьбе два смешавшихся и одновременно восхищенных прелата подали ей домашние туфельки. «Они испытали, — пишет один историк, — явную неловкость, выполняя эту просьбу, но не забыли при этом украдкой оценить прелести красавицы». Что же касается нотариуса, то он описал всему Версалю «чудесные пейзажи, которые волею случая ему довелось лицезреть».
Людовика XV эта сцена сильно позабавила. Он никогда не помышлял о том, чтобы пристыдить м-м дю Барри за подобные выходки, — ни ее язык, ни вульгарность, ни отсутствие стыда не шокировали его. Он все ей прощал за те радости, что она ему доставляла.
Вскоре в народе появилась третья причина недовольства фавориткой: ее обвиняли в том, что она похотью утомляла короля, давала ему возбуждающие средства, дабы он всегда находился в прекрасной форме. Говорили, что она заставляла Людовика XV глотать шпанских мух, какой-то сироп и масло гвоздики.
Появился следующий куплет:
Посмотрите, вот лучший из королей,
Стоящий на коленях перед чудачкой,
Которую один экю сделал любовницей,
Как вы страстно тужитесь,
Чтобы привести в движение
Пружины ее древней машины.
Употребление возбуждающих средств было тогда привычным. Король сам охотно пользовался ими, чтобы завоевать благосклонность какой-нибудь строптивей дамы. Де Ришелье пишет: «Старому развратнику приходилось иметь дело со специально подобранными девушками. Похоть иногда вынуждала его прибегать к уверткам, чтобы соблазнить тех, которые были добродетельны или верны своим любовникам. Именно так он добился расположения некоторых знатных дам и покорил м-м де Сад. Он предложил ей чудесные пастилки, куда добавил порошок шпанских мух. Он сам съел их и дал своей подруге, доведя ее желание до бешенства. Она предалась удовольствиям, которые мы не беремся описывать. Король в конце своего правления позволил себе несколько раз подобное развлечение. Несколько придворных дам умерли от последствий этих постыдных оргий.
Позже во всех этих извращениях обвинили м-м дю Барри. Ее страсть к любовным утехам восхищала Людовика XV, и однажды он поделился с Ришелье:
— Я в восторге от вашей м-м дю Барри, это единственная женщина во Франции, которая знает секрет — как заставить меня забыть о моем шестидесятилетнем возрасте <Это признание короля можно найти в книге частная жизнь маршала де Ришелье (1791).>.
Естественно, фаворитка не упустила случая воспользоваться огромной властью над любовником.
«Властью такой удивительной, — пишут современники, — какой никто из ее предшественниц не смог добиться, она быстро подчинила разум короля, и скипетр Людовика XV, до сих пор являвшийся игрушкой любви, тщеславия и жадности, стал в руках графини символом безумия».
Несчастному Людовику XV придется однажды дорого заплатить за это безумие — последствия его будут пагубны.
МАРИ-АНТУАНЕТТА — КОЗЫРНАЯ КАРТА ШУАЗЕЛЯ ПРОТИВ ДЮ БАРРИ
В то время как м-м до Барри завоевывала положение при дворе, герцог и Шуазель готовился пустить в ход свой козырь против фаворитки. В течение нескольких лет он готовил свадьбу дофина с великой герцогиней Мари-Антуанеттой, дочерью Мари-Терезы. Изначально этот союз преследовал лишь политическую цель — упрочить союз с Австрией; вспомним франко-австрийский договор, подписанный в 1756 году с благословения м-м де Помпадур, дорогого друга герцога. С появлением графини дю Барри это стало для де Шуазеля личным делом. Он рассчитывал на поддержку новой дофины: обязанная ему всем, она не сможет отказать. Герцог готовил сражение между женщинами, чтобы сохранить свое пошатнувшееся положение. Умело расставленные шпионы ежедневно доносили ему все: что м-м дю Барри говорила по его поводу, какими жалобами мучила короля. В любую минуту она могла добиться его отставки — он знал это.
Следует признать, что де Шуазель заслужил враждебность графини: не в силах простить ей, что она заняла место, предназначавшееся его сестре, м-м де Грамон, герцог оскорблял ее с помощью наемных памфлетистов. Последняя его выдумка была особенно зла — он оповестил весь Париж: м-м дю Барри учредила новый орден под покровительством святого Николя. Имя Николя мгновенно вызывало смех: в Париже был широко известен некий Николь, шарлатан, занимающийся лечением венерических болезней. Агентами Шуазеля сообщались всем желающим детали о правилах и условиях приема в орден: женщинам — переспать по крайней мере с десятью разными мужчинами и доказать, что трижды перенесли карантин па болезни. Что же касается мужчин, «поскольку м-м дю Барри примет лишь тех, кто переспал с ней самой, орден святого Николя станет многочисленнее ордена святого Людовика…». Придумали ордену и приличествующую эмблему — вышитый на груди огурец с двумя ярко выраженными утолщениями…
Эти непристойности забавляли простой народ и приводили в ужас графиню. Зная, откуда ведется атака, м-м дю Барри изо всех сил защищалась. Кто же из противников победит?.. Уверенный в великой герцогине, де Шуазель посчитал себя более сильным — и ошибся.
13 мая 1770 года, отправившись из Вены через Страсбург, Нанси и Шалон, юная Мари-Антуанетта прибыла в Компьень, где ее уже ждали Людовик XV и дофин. На опушке леса остановилась карета герцога де Шуазеля, ему первому в знак величайшего расположения позволено было ее приветствовать. Он с достоинством вышел из кареты и почтительно поклонился. Мари-Антуанетта, пятнадцатилетняя девочка-подросток, просунула в дверцу белокурую головку и улыбнулась герцогу.
— Мсье, я никогда не забуду, что вы осчастливили меня.
— И Францию, — галантно добавил Шуазель, на радость его в этот момент приятно было смотреть.
Теперь он мог снова сесть в свою карету, а Марн-Антуанетта, маленькая дофина, — месяц назад в Вене она вышла замуж по доверенности — опять любоваться через окно на пейзажи Иль-де-Франс.
Между тем в Компьене, пока дофин, чтобы убить время, ловил мух, Людовик XV ходил взад и вперед по залу. Ему не терпелось узнать, красива ли эта юная австрийка, которая войдет в его семью. Вошел Бурэ, секретарь кабинета, он принес обменный контракт, составленный на границе. С пылающим взором король спросил:
— Вы видели м-м дофину? Как она вам? У нее есть грудь?
— О, сир, у дофины очаровательное лицо и очень красивые глаза.
— Я говорю не об этом, — живо возразил король. — Я спрашиваю: есть у нее грудь?
Г-н Бурэ опустил глаза.
— Сир, я не осмелился смотреть туда.
— Вы невежа, — смеясь, заметил Людовик XV. — Это первое, на что смотрят у женщин.
Когда объявили о приезде Мари-Антуанетты, он поспешил к ней навстречу — и был восхищен. Самая очаровательная из самых юных дам спускалась из кареты: глаза, словно незабудки, живые, игривые, светло-пепельные волосы, тонкие черты лица, вполне уже развитая, высокая грудь — все вместе представляло очень аппетитное зрелище… Сделав несколько легких шагов, она опустилась перед королем на колени. Людовик XV, смущенный больше, чем того требовали условности, весь дрожа, поднял и поцеловал ее. Видя, как он разнервничался и покраснел, несведущий принял бы его за мужа…
А в это время дофин рассеянно, с удручающим безразличием взирал на очаровательную девушку, так приглянувшуюся его деду. Он все-таки подошел, в свою очередь, поцеловал ее и вдруг побледнел, а Мари-Антуанетта покраснела… Толпа зааплодировала. Эта прелестная дофина сразу же пришлась народу по душе. Уже стали повторять ее слова. В Страсбурге глава магистрата, желая ей понравиться, обратился к ней по-немецки, но она прервала его:
— Не говорите больше по-немецки, мсье. С сегодняшнего дня я понимаю лишь по-французски.. Этим ответом сна покорила простой люд. Вечером следующего дня король, дофин и Мари-Антуанетта в сопровождении свиты прибыли в замок де ла Мнэт, где должен был состояться ужин. Обеспокоенный Шуазель, переходя от одной труппы к другой, пытался успокоиться. Доносились слухи, что король собирался пригласить на этот семейный ужин м-м дю Барри. Возмущенный таким бесстыдством, Мерси отмечает в своем дневнике: «Весьма неуместно, что король выбирает такой момент, чтобы воздать своей фаворитке честь, в которой ей доселе было отказано».
— Ну, что? — воскликнула я. — Дитя мое, хотите вы связать со мной свою судьбу? У вас все это будет! У вас будет та жизнь, какой вы пожелаете! Каждый день — спектакли или праздники. Ужины с самыми знатными и обходительными господами, с самыми богатыми в городе и при дворе. А ночью… ночью вас ожидает море радостей! О, каких радостей, душа моя! Их нельзя назвать иначе как райскими! Вы встретитесь здесь с князьями, генералами, министрами, священниками, — все они работают для того, чтобы прийти отдохнуть ко мне и насладиться такими цветками, как вы…
Я сунула ей в карман шестифранковую монету. Мы договорились: когда понадобится, я пошлю за ней женщину — «…вы поймете ее без слов, дитя мое, — только знаки…». Радостная, полная всех этих новых впечатлений, она обняла меня и ушла…»
Несколькими дням позже один прелат — скорее всего это был архиепископ д'Арра — пришел к Гурдан с просьбой прислать ему новенькую — он сам преподаст ей первые уроки наслаждения. Сводница сразу почуяла, что м-ль Лансон устроила бы его. Она вызвала девушку и позаботилась о том, чтобы придать ей видимость девственницы при помощи каких-то лосьонов собственного приготовления. «Я передала ее прелату, — признается она, — получив за сей цветок сто луидоров. Он был сильно ею очарован и хотел даже взять ее на содержание, но ему пришлось спешно вернуться в свою епархию. Да такой поворот и не входил в мои планы, этой пташке предстояло не раз еще выступить в роли девственницы, прежде чем я навсегда рассталась бы с ней».
Манон Лансон проработала так у Гурдан около года; потом, под именем м-ль Вобернье, она попала в Другое заведение, где и встретила графа дю Барри. Восхищенный красотой Манон, граф поселил ее у себя и дал еще менее подходяще имя — м-ль Ланж. В течение нескольких лет этот подозрительный субъект жил за счет прелестей своей протеже. Свидетельствует полицейский Марэ: «М-ль Вубернье и г-н дю Барри живут вместе душа в душу, вернее сказать, дю Барри пользуется этой девицей как золотой жилой, заставляет платить за нее первого встречного, не уступая, однако, ни йоты из своих прав — он ежедневно спит с ней. Днем он не претендует на ее покой, но следит, чтобы она не выходила за рамки его советов. Сегодня, например, только на один день, он продолжил прелести этой мадемуазель герцогу де Ришелье и маркизу де Вильруа».
Именно эту-то молодую проститутку дю Барри и решил предложить королю.
* * *
Однажды утром благодаря поддержке де Ришелье графа принял Лебель, первый камердинер и «устроитель королевских утех». Дю Барри без обиняков стал ему расписывать свою любовницу:— Восхитительные ноги, месье Лебель, крепкая, красивая грудь, очаровательный рот…
— Как ее зовут?
— Мадемуазель Ланж
Лебель наслышан был об этой девице. Он скорчил гримасу и молча проводил дю Барри до двери: камердинер уважал его величество и не хотел допускать в королевскую постель ту, которая побывала и у Гурдан, и в других всем известных заведениях. Но граф дю Барри не унимался — десять двадцать раз он приходил к Лебелю… Через месяц тот не выдержал атаки:
— Хорошо, приведите ее.
На следующее утро граф представил Манон «устроителю утех», который не смог скрыть своего восхищения. Пока он изучал прелести молодой женщины, граф направился к двери, с достоинством заметив:
— Оставляю ее вам. Смотрите, решайте… Клянусь честью — это творение неземное… — И, взяв свою муфту <В то время элегантные мужчины носили муфты: зимой — из меха, в теплое время года — шелковые. Цвета для них в моде были самые экстравагантные. Генералы, прелаты, министры — все с большим достоинством носил этот аксессуар.>, он преспокойно вернулся домой.
Оставшись наедине с Лебелем, Манон потупила взор и приготовилась выпустить коготки
Камердинер, с течением времени перенявший манеры своего величественного хозяина, подошел, сдернул с нее корсаж и впился в сосок. Возражений не последовало… Он раздел ее, уложил на оттоманку и, подобно поварам, пробующим блюда, перед тем как подать королю, «попробовал» эту соблазнительную молодую блондинку, предназначавшуюся Людовику XV.
Манон, предварительно воспринявшая урок графа, оказалась на высоте — Лебель остался доволен: он изобрел изысканное блюдо для своего хозяина. Когда увеселения их были позади, Манон, уже одетая и спокойная, улыбнулась ему и задала лишь один, зато деловой вопрос:
— Вы думаете, это подойдет?
Восхищенный слуга заверил, что постарается устроить ее встречу с королем. Он сдержал слово: в тот же вечер протеже графа дю Барри оказалась среди женщин, блуждающих по дворцу в поисках своего места» под солнцем… Но монарх ее не заметил. Расстроенная Манон провела с Лебедем всю ночь, удвоив свои ласки в надежде на его помощь. На следующий день случай помог ей: король ее увидел — и был очарован. Через два часа она лежала уже в его постели, Манон достойно проявила себя. Первый раз в жизни Людовику XV показалось, что женщина увидела в нем мужчину, а не короля. Предыдущие его любовницы не могли избавиться от некоторого смущения — их как будто подавляло… уважение к нему. Манон же действовала как подлинная девица легкого поведения и позволила себе всевозможные дерзости. Новая для него, живая и непосредственная манера молодой женщины основательно задела чувства короля. На следующее утро он признался одному из своих приближенных, герцогу де Ноаю, что познал не испытанные ранее удовольствия.
— Сир, — со всей откровенностью ответствовал ему придворный, не моргнув глазом, — просто вы никогда не были в борделе.
Это несколько охладило пыл короля.
В дальнейшем Манон, поселившаяся в малом павильоне, умудрялась каждую ночь изобретать новые утехи, способные оживить увядшие чувства короля, — и возбудила у него подлинную страсть.
* * *
Связь монарха с бывшей девицей из заведения Гурдан шокировала Версаль. Однажды вечером Лебель, испугавшийся возможных последствий, почувствовал угрызения совести и направился к Людовику XV. Он почтительно заметил, что, по его мнению, эта молодая особа достойна быть лишь мимолетным увлечением, но не фавориткой. Королю это замечание не понравилось. Он вспылил, схватил щипцы и, угрожая камердинеру, воскликнул:— Замолчи, или я тебя ударю!
Лебель всегда был впечатлителен… Ночью у него начались печеночные колики, и через два дня он умер.
Многие придворные разделяли точку зрения почившего камердинера, но особенно не беспокоились: не может же такая плебейка официально быть представлена ко двору. Король Франции не подарит титул своей любовницы какой-то Манон Лансон или даже м-ль Ланж. По существующему обычаю на эту роль позволено претендовать лишь даме замужней и благородного происхождения.
Граф дю Барри, не прекративший прилагать усилия для успешной карьеры Манон при дворе, не замедлил посчитаться с мнением двора. Сам он не мог сделать Манон своей супругой — был он женат и имел пятерых детей, но решился выдать ее замуж за своего брата, Гийома дю Барри. Братец этот, живший в Тулузе, был «настоящей винной бочкой, свиньей, день и ночь он проводил в самых грязных оргиях». Гийом охотно принял предложение, недолго думая, вскочил в дилижанс и прикатил в Париж, где встретил его взволнованный граф. Основания для волнений у него, несомненно, были: только что, в возрасте шестидесяти пяти лет, умерла добрая и благочестивая королева Мари Лещинска. Людовик XV был не на шутку опечален, и потому граф боялся, что монарх повернется лицом к религии и прогонит Манон. Но после похорон королевы граф дю Барри успокоился: молодая женщина по-прежнему жила в малом павильоне, а король продолжал навещать ее каждую ночь.
* * *
23 июля 1768 года состоялась свадьба Гийома дю Барри и Манон. По этому случаю было сделано фальшивое свидетельство о рождении: Жанна Бекю превратилась в дочь некоего Жан-Жака де Вобернье. Вся церемония была обычным фарсом. В контракте оговаривалось, что супруги никогда не должны жить как муж и жена; нотариусами были официально заверены титулы, которыми в течение многих лет незаконно пользовалась дю Барри. «Именно тогда эта семья стала знатной и известной. Неожиданно появились три графа, графиня и виконт — так появляются и растут ночью грибы». Наделенный богатым воображением, граф дю Барри возомнил, что родоначальниками его семьи являются Барриморы из младшей ветви Стюартов… В конце концов, как говорится в одном из памфлетов того времени, «все эти лжедворяне протащили ко двору натуральную шлюху».Сразу же после свадьбы м-м дю Барри поселилась в замке, в апартаментах первого этажа. Она не могла принимать там короля наедине, так как не была еще официально представлена. «Презентация при дворе, — поясняет нам Жан Эрве, — была необыкновенно важна для королевской любовницы: без этой церемонии она не могла рассчитывать ни на какую должность и оставалась при дворе лишь временно. В случае немилости ей не приходилось надеяться на утешительные выплаты». Против презентации м-м дю Барри выступили целомудренные дочери короля, наставляемые герцогом де Шуазелем — он не потерял еще надежду увидеть в королевской постели собственную сестру. В конечном итоге министр проиграл: фаворитку представила его величеству 22 апреля 1769 года м-м де Беар, получившая за это сто тысяч франков.
Сделавшись титулованной любовницей, м-м дю Барри стала держать свой дом. Бывшая проститутка, отдававшаяся когда-то за несколько экю в галереях Пале-Рояля, завела интенданта, первого камердинера, парикмахера, двух косметистов, трех портних, кучеров, курьеров, лакеев, дворецкого, офицера охраны, гардеробную прислугу, горничных и даже негра — знаменитого Замора.
Король назначил ей содержание в миллион двести тысяч франков ежегодно, что равнозначно примерно пятидесяти миллионам старых франков; осыпал ее драгоценностями. Подобная роскошь и непомерные расходы на фоне общей нищеты в королевстве возмутили народ, сочинявший по этому поводу памфлеты и песни. На улицах распевали знаменитую «Бурбонку», распространению которой по приказу де Шуазеля способствовала полиция;
Бурбонка,
Приехав в Париж,
Заработала луидоры.
Бурбонка
Заработала луидоры
У маркиза.
Она мила,
У нее смазливое личико
И огонь под юбкой.
Она мила,
Она искусно возбуждает
Старого развратника.
Еще одно четверостишие звучало на улицах:
Франция, значит, такова твоя судьба
— Подчиняться самке.
От Девственницы <Имеется в виду Орлеанская дева> тебе пришло спасение
— От шлюхи ты погибнешь.
К тому же появились многочисленные сатирические эстампы, с карикатурами на фаворитку, которую называли м-м дю Бариль <Бариль — бочонок.>. Эта злая шутка понравилась графу де Лорагэ. Однажды вечером он отправился к Гурдан, выбрал там девушку, поместил ее в своем дворце и представил друзьями под именем м-м Бочка.
Герцог де Ришелье незамедлительно написал своей бывшей любовнице:
«Обожаемая моя графиня,
Вы будете правы, если срочно отреагируете на наглость графа де Лорагэ. Он только что взял девушку с улицы Сент-Оноре, дал ей дом, меблировал его и заставил называть ее графиня Бочка. В этой наглой выходке чувствуется грубый намек. Если это продлится еще несколько дней, то весь Париж будет смеяться. Надо пресечь это в зародыше. Граф де Лорагэ — друг герцога де Шуазеля, таким образом, вы видите, откуда направлен удар.
Остаюсь, моя обожаемая графиня, одним из ваших самых преданных слуг.
С уважением герцог де Ришелье».
М-м дю Барри не обладала скверным характером как де Помпадур — она лишь вдоволь посмеялась. Но скоро ей придется плакать.
Какое-то время придворные дамы притворялись, что не замечают м-м дю Барри. Встречая ее в длинных коридорах, они принимали презрительно-враждебный вид. Между собой эти очаровательные создания называли фаворитку то Жанной Бекю, то м-ль Гурдан, то Бурбонкой, то просто королевской шлюхой. Никто не согласился бы принять ее у себя или пойти с ней в гости.
М-м дю Барри было абсолютно наплевать на эти колкости: Людовик XV ужинал у нее каждый вечер. Она развлекалась словно маленькая девочка: покупала мебель для своих апартаментов, пела, танцевала до потери сознания, смеялась над шутками короля. Людовик XV взирал на нее с восхищением: сколько выдумки, веселья, страсти, озорства! Все это так отличает ее от незабвенной м-м де Помпадур — у той были весьма сдержанные манеры… Через несколько недель он первый не выдержал карантина, в котором держали его любовницу.
— Не хотите ли, чтобы я пригласила кого-нибудь на наш ужин? — спросила м-м дю Барри. Людовик XV улыбнулся.
— Никто не придет.
На следующий день были разосланы приглашения полудюжине придворных, особенно враждебно настроенных. Внизу на приглашении лукавая фаворитка написала: «Его Величество окажет мне честь своим присутствием». Все вынуждены были прийти. Та же стратегия использовалась ею неоднократно, и понемногу самые непокорные дамы привыкли посещать салон м-м дю Барри.
Но, несмотря на это, критиковать ее не перестали, напротив… Ведь бедняжка — ах, у нее была такая бурная молодость! — сохранила свободные манеры и смелые выражения, не принятые в Версале. Однажды вечером она и король играли в «фараона». Король перевернул карту, из-за которой м-м дю Барри проиграла бы. Она воскликнула:
— О! Я поджарена!
Это слово никогда не раздавалось под дворцовыми сводами. Один придворный с любезным видом парировал:
— Вам следует верить на слово — вы должны в этом разбираться.
Недвусмысленный намек на мать фаворитки, которая была поварихой.
В другой раз м-м дю Барри хлопнула по животу герцога Орлеанского, — тот пришел пригласить ее на свою свадьбу с м-м де Монтессон, а еще — с просьбой к королю, признать ее герцогиней Орлеанской. Итак, фаворитка сделала этот немыслимый жест и снисходительно заявила:
— Женитесь на ней, толстячок, а мы, быть может, придумаем еще что-нибудь, поинтереснее!..
Подобные речи сразу же передавались прислугой и становились общеизвестны.
* * *
Вскоре во всем Париже стала известна история, имевшая в дальнейшем большой успех. Рассказывали, что к Людовику XV, занятому приготовлением кофе, его любовница обратилась в следующих выражениях:— Эй, Франция! Твой кофе удирает!
Это возмутило всех! Даже бедняки не могли смириться с тем, что бывшая проститутка так нагло и неуважительно обращается к королю. Авторы памфлетов удвоили рвение и еще раз смешали с грязью м-м дю Барри.
Но столь часто повторяемый историками анекдот (во время революции он стал чем-то вроде лейтмотива речей против монархии) не что иное, как выдумка, Если м-м дю Барри и произнесла эту фразу, то обращалась она отнюдь не к королю. Один опытный исследователь, Шарль Ватель, доказал, что «Франция» — это имя или прозвище лакея графини: Ватель обнаружил мемуары парижского портного Карлье, которым можно верить. Вот некоторые выдержки. Тридцатого мая 1770 года портной вспоминает, что «выдал Августину, Франсуа и Этьену, лакеям графини дю Барри, четыре рулона голубой тафты». Первого июня 1771 года он просит об оплате «четырех рединготов и восьми дюжин больших пуговиц и халатов для Франции, Матюрэна и Куртуа». Третьего января 1771 года — новый счет: «за куртку из ратина для Франции». Четвертого января 1772 года портной упоминает о выдаче «рединготов из серого сукна для Франции и Пикардии».
К тому же из переписки короля и его любовницы видно, что они обращались друг к другу на «вы». Да и вопреки легенде следует заметить, что Людовик XV никогда сам не готовил кофе: под крышей дворца был закуток, называвшийся «кофейным кабинетом короля», — там все готовили слуги.
Вот уже семьдесят пять лет, как Шарль Ватель привел эти доказательства и установил истину. Но надоедливый анекдот по-прежнему приводится во всех учебниках истории…
* * *
Вольные манеры м-м дю Барри шокировали не менее чем ее язык. Ей неведома была стыдливость, и она часто представала перед гостями обнаженной. Однажды утром с нотариусом и двумя прелатами случилось следующее. Король находился в комнате м-м дю Барри, а она не вставала раньше полудня, когда явились нунций и кардинал де ла Рошэймон.— Пусть войдут, — распорядился монарх.
Двое священников вошли, поклонились королю, поздоровались с фавориткой, которая дружески помахала им, не поднимая головы от подушки…
Вскоре явился с контрактом нотариус Ле По д'0тей — ему требовалась подпись короля. Его приняли, и та же сцена повторилась. В тот момент, когда король ставил подпись, скучающая м-м дю Барри вдруг решила подняться. Ничуть не смущаясь троих мужчин, которые находились в комнате, она вылезла из постели совершенно раздетая… По ее просьбе два смешавшихся и одновременно восхищенных прелата подали ей домашние туфельки. «Они испытали, — пишет один историк, — явную неловкость, выполняя эту просьбу, но не забыли при этом украдкой оценить прелести красавицы». Что же касается нотариуса, то он описал всему Версалю «чудесные пейзажи, которые волею случая ему довелось лицезреть».
Людовика XV эта сцена сильно позабавила. Он никогда не помышлял о том, чтобы пристыдить м-м дю Барри за подобные выходки, — ни ее язык, ни вульгарность, ни отсутствие стыда не шокировали его. Он все ей прощал за те радости, что она ему доставляла.
Вскоре в народе появилась третья причина недовольства фавориткой: ее обвиняли в том, что она похотью утомляла короля, давала ему возбуждающие средства, дабы он всегда находился в прекрасной форме. Говорили, что она заставляла Людовика XV глотать шпанских мух, какой-то сироп и масло гвоздики.
Появился следующий куплет:
Посмотрите, вот лучший из королей,
Стоящий на коленях перед чудачкой,
Которую один экю сделал любовницей,
Как вы страстно тужитесь,
Чтобы привести в движение
Пружины ее древней машины.
Употребление возбуждающих средств было тогда привычным. Король сам охотно пользовался ими, чтобы завоевать благосклонность какой-нибудь строптивей дамы. Де Ришелье пишет: «Старому развратнику приходилось иметь дело со специально подобранными девушками. Похоть иногда вынуждала его прибегать к уверткам, чтобы соблазнить тех, которые были добродетельны или верны своим любовникам. Именно так он добился расположения некоторых знатных дам и покорил м-м де Сад. Он предложил ей чудесные пастилки, куда добавил порошок шпанских мух. Он сам съел их и дал своей подруге, доведя ее желание до бешенства. Она предалась удовольствиям, которые мы не беремся описывать. Король в конце своего правления позволил себе несколько раз подобное развлечение. Несколько придворных дам умерли от последствий этих постыдных оргий.
Позже во всех этих извращениях обвинили м-м дю Барри. Ее страсть к любовным утехам восхищала Людовика XV, и однажды он поделился с Ришелье:
— Я в восторге от вашей м-м дю Барри, это единственная женщина во Франции, которая знает секрет — как заставить меня забыть о моем шестидесятилетнем возрасте <Это признание короля можно найти в книге частная жизнь маршала де Ришелье (1791).>.
Естественно, фаворитка не упустила случая воспользоваться огромной властью над любовником.
«Властью такой удивительной, — пишут современники, — какой никто из ее предшественниц не смог добиться, она быстро подчинила разум короля, и скипетр Людовика XV, до сих пор являвшийся игрушкой любви, тщеславия и жадности, стал в руках графини символом безумия».
Несчастному Людовику XV придется однажды дорого заплатить за это безумие — последствия его будут пагубны.
МАРИ-АНТУАНЕТТА — КОЗЫРНАЯ КАРТА ШУАЗЕЛЯ ПРОТИВ ДЮ БАРРИ
Лучшее оружие против женщины — другая женщина.
СТЕНДАЛЬ
В то время как м-м до Барри завоевывала положение при дворе, герцог и Шуазель готовился пустить в ход свой козырь против фаворитки. В течение нескольких лет он готовил свадьбу дофина с великой герцогиней Мари-Антуанеттой, дочерью Мари-Терезы. Изначально этот союз преследовал лишь политическую цель — упрочить союз с Австрией; вспомним франко-австрийский договор, подписанный в 1756 году с благословения м-м де Помпадур, дорогого друга герцога. С появлением графини дю Барри это стало для де Шуазеля личным делом. Он рассчитывал на поддержку новой дофины: обязанная ему всем, она не сможет отказать. Герцог готовил сражение между женщинами, чтобы сохранить свое пошатнувшееся положение. Умело расставленные шпионы ежедневно доносили ему все: что м-м дю Барри говорила по его поводу, какими жалобами мучила короля. В любую минуту она могла добиться его отставки — он знал это.
Следует признать, что де Шуазель заслужил враждебность графини: не в силах простить ей, что она заняла место, предназначавшееся его сестре, м-м де Грамон, герцог оскорблял ее с помощью наемных памфлетистов. Последняя его выдумка была особенно зла — он оповестил весь Париж: м-м дю Барри учредила новый орден под покровительством святого Николя. Имя Николя мгновенно вызывало смех: в Париже был широко известен некий Николь, шарлатан, занимающийся лечением венерических болезней. Агентами Шуазеля сообщались всем желающим детали о правилах и условиях приема в орден: женщинам — переспать по крайней мере с десятью разными мужчинами и доказать, что трижды перенесли карантин па болезни. Что же касается мужчин, «поскольку м-м дю Барри примет лишь тех, кто переспал с ней самой, орден святого Николя станет многочисленнее ордена святого Людовика…». Придумали ордену и приличествующую эмблему — вышитый на груди огурец с двумя ярко выраженными утолщениями…
Эти непристойности забавляли простой народ и приводили в ужас графиню. Зная, откуда ведется атака, м-м дю Барри изо всех сил защищалась. Кто же из противников победит?.. Уверенный в великой герцогине, де Шуазель посчитал себя более сильным — и ошибся.
13 мая 1770 года, отправившись из Вены через Страсбург, Нанси и Шалон, юная Мари-Антуанетта прибыла в Компьень, где ее уже ждали Людовик XV и дофин. На опушке леса остановилась карета герцога де Шуазеля, ему первому в знак величайшего расположения позволено было ее приветствовать. Он с достоинством вышел из кареты и почтительно поклонился. Мари-Антуанетта, пятнадцатилетняя девочка-подросток, просунула в дверцу белокурую головку и улыбнулась герцогу.
— Мсье, я никогда не забуду, что вы осчастливили меня.
— И Францию, — галантно добавил Шуазель, на радость его в этот момент приятно было смотреть.
Теперь он мог снова сесть в свою карету, а Марн-Антуанетта, маленькая дофина, — месяц назад в Вене она вышла замуж по доверенности — опять любоваться через окно на пейзажи Иль-де-Франс.
Между тем в Компьене, пока дофин, чтобы убить время, ловил мух, Людовик XV ходил взад и вперед по залу. Ему не терпелось узнать, красива ли эта юная австрийка, которая войдет в его семью. Вошел Бурэ, секретарь кабинета, он принес обменный контракт, составленный на границе. С пылающим взором король спросил:
— Вы видели м-м дофину? Как она вам? У нее есть грудь?
— О, сир, у дофины очаровательное лицо и очень красивые глаза.
— Я говорю не об этом, — живо возразил король. — Я спрашиваю: есть у нее грудь?
Г-н Бурэ опустил глаза.
— Сир, я не осмелился смотреть туда.
— Вы невежа, — смеясь, заметил Людовик XV. — Это первое, на что смотрят у женщин.
Когда объявили о приезде Мари-Антуанетты, он поспешил к ней навстречу — и был восхищен. Самая очаровательная из самых юных дам спускалась из кареты: глаза, словно незабудки, живые, игривые, светло-пепельные волосы, тонкие черты лица, вполне уже развитая, высокая грудь — все вместе представляло очень аппетитное зрелище… Сделав несколько легких шагов, она опустилась перед королем на колени. Людовик XV, смущенный больше, чем того требовали условности, весь дрожа, поднял и поцеловал ее. Видя, как он разнервничался и покраснел, несведущий принял бы его за мужа…
А в это время дофин рассеянно, с удручающим безразличием взирал на очаровательную девушку, так приглянувшуюся его деду. Он все-таки подошел, в свою очередь, поцеловал ее и вдруг побледнел, а Мари-Антуанетта покраснела… Толпа зааплодировала. Эта прелестная дофина сразу же пришлась народу по душе. Уже стали повторять ее слова. В Страсбурге глава магистрата, желая ей понравиться, обратился к ней по-немецки, но она прервала его:
— Не говорите больше по-немецки, мсье. С сегодняшнего дня я понимаю лишь по-французски.. Этим ответом сна покорила простой люд. Вечером следующего дня король, дофин и Мари-Антуанетта в сопровождении свиты прибыли в замок де ла Мнэт, где должен был состояться ужин. Обеспокоенный Шуазель, переходя от одной труппы к другой, пытался успокоиться. Доносились слухи, что король собирался пригласить на этот семейный ужин м-м дю Барри. Возмущенный таким бесстыдством, Мерси отмечает в своем дневнике: «Весьма неуместно, что король выбирает такой момент, чтобы воздать своей фаворитке честь, в которой ей доселе было отказано».