Страница:
Когда палаш прошел сквозь сердце, Ардшил рухнула на землю. Она конвульсивно дернулась, и в ее ужасных глазах вдруг промелькнул огонек узнавания, с «которым не совладала даже самая черная магия. Глаза замерли, и чары рухнули. Смерть забрала Ардшил еще раз.
Переломанный, выдохшийся, являя собой жалкую пародию на блестящего рыцаря, каковым предстал в начале битвы, Паладин высвободил палаш из поверженного тела и повернулся к королю Заземелья. Глаза их встретились. У Паладина возникло странное чувство, будто он смотрит в глаза самому себе. Рыцарь начал было опускаться на одно колено, но попал в исходящий от медальона луч и забылся исцеляющим сном.
В наступившей тишине Бен с Ивицей услышали, что снова идет дождь.
Оставшись снова одни, Бен и Ивица кинулись в объятия друг другу, прижимаясь так крепко, будто стояли на узком уступе скалы. Они молчали. Просто стояли в темноте, ища успокоения в объятиях. Ивица тряслась как осиновый лист. Бена, хоть он и сохранял внешнее спокойствие, тоже лихорадило внутри.
Они залезли под одеяло, обшаривая глазами темную комнату и прислушиваясь к малейшим шорохам. Они не спали, да и не пытались уснуть. Бену удалось совладать с дрожью Ивицы, временно отогнав ужасавшие ее воспоминания о твари, пришедшей их уничтожить. Крепко прижимая к себе жену, он пытался найти слова, чтобы сделать признание, необходимое ему, если он хотел обрести покой.
За окном дождь стучал по камню, капли равномерно падали с крыши.
— Я должен рассказать тебе кое-что о Паладине, — наконец заговорил Бен, отчаявшись облачить свои мысли в более связные фразы. — Это трудно объяснить, но я вынужден. Мы с ним одно и то же, Ивица. И сейчас я испытываю его боль. Чувствую, как болят его мышцы и кости, ощущаю горечь в его душе, боль, которая грозит его сломать. Я чувствую это, когда он сражается, чувствую и теперь. — Он набрал в грудь побольше воздуха. — Это все, что я могу сделать, чтобы уменьшить ее. Мне кажется, что она рвет меня на части, крушит кости и вколачивает в землю. Даже сейчас, когда он ушел. Но это не меняет дела.
Бен почувствовал, что Ивица подняла голову с его плеча, чтобы заглянуть ему в глаза, и ощутил, как ее пальчики побежали по его груди.
— Он часть меня, Ивица. Вот что я пытаюсь сказать. Он часть меня, и всегда был ею, с того самого момента, как я пришел в Заземелье и принял медальон как символ королевской власти. Медальон соединяет нас в единое целое, когда я призываю Паладина оттуда, где он находится. — Бен глянул на жену и быстро отвел взгляд. — Когда медальон призывает его, магия переносит какую-то часть меня в его доспехи. Не тело и разум, а сердце, волю и целеустремленность — то, что ему требуется. В некотором роде король и королевский поборник — одно лицо. Это и есть настоящая тайна медальона. Та тайна, о которой я не мог тебе сказать раньше.
Изумрудные глаза спокойно посмотрели на него.
— А почему ты не мог мне этого сказать раньше?
— Потому что боялся твоей реакции — Он заставил себя посмотреть ей в глаза. — Как бы ты отреагировала, если бы узнала, что каждый раз, когда призывают Паладина, это я — ну, во всяком случае, значительная часть меня — буду вести сражение. Как бы ты повела себя, если бы узнала, что смерть Паладина неизбежно повлечет за собой и мою смерть тоже. — Он помотал головой, чувствуя, что запутался. — Но дело обстоит еще хуже. Каждый раз, как я перевоплощаюсь в Паладина и становлюсь с ним единым целым, я чувствую, как мое истинное “я” все больше и больше отдаляется от меня. Я становлюсь Паладином, и каждый раз мне все труднее возвращаться обратно. И я живу в постоянном страхе, что однажды не смогу вернуться. Не смогу, потому что не захочу, потому что забуду, кто я есть на самом деле, потому что мне нравится быть Паладином. Магия затягивает! Когда я Паладин, то не хочу быть никем другим. Если бы медальон не возвращал меня и не отсылал Паладина, не знаю, захотел бы я вернуться по своей воле. Думаю, что мог бы остаться им навсегда.
Было ужасно видеть боль в ее глазах.
— Тебе следовало давно мне рассказать, — спокойно произнесла Ивица Бен кивнул, не зная, что сказать. — Разве ты не понимаешь, Бен? Я отдалась тебе целиком и без всяких условий, когда нашла тебя у Иррилина. Я принадлежу тебе, и ничто не заставит меня покинуть тебя. Ничто!
— Знаю.
— Нет, не знаешь! Иначе давным-давно рассказал бы мне о своей тайне. — Она говорила мягким тоном, но в нем сквозила сталь. — Нет ничего такого, о чем ты не мог бы мне рассказать, Бен. Ничего. Мы всегда будем вместе, до самого конца. Ты знаешь, что это было предсказано. Тебе известно предсказание. И не стоит сомневаться в его правдивости.
— Я боялся.. — начал было он, но Ивица не дала договорить.
— Нет, забудь об этом. Забудь. — Она ласково погладила его. — Расскажи-ка еще раз. Ты чувствуешь всю его боль? Всю, что он испытывает после сражения?
Бен закрыл глаза:
— У меня такое чувство, будто меня рвут на части, будто я умираю, но не могу понять, от чего именно. Боль везде — внутри и снаружи. Меня по частям раскидали по этой комнате — в воздухе, в звуках дождя, в моем собственном дыхании. И я не знаю, что делать. Паладин победил, но я, кажется, проиграл. Призвать его так скоро оказалось для меня не под силу. Я еще не был готов, Ивица!
— Ш-ш-ш, все, хватит, — успокоила она его, крепко прижавшись и поцеловав. — У тебя хватает душевных сил на всех нас, Бен Холидей. И в этом твоя сила. Ты пережил ужасную вещь. Обычному человеку не удалось бы сделать то, что удалось тебе. Не казни себя. Не преуменьшай своего деяния. Послушай. Теперь секрет Паладина принадлежит нам обоим, ты больше не несешь этот груз один. Отныне мы делим его пополам. Я помогу тебе. Найду способ поддержать тебя, если устанешь или будет тяжело на душе, как сейчас. Я заслоню тебя от боли. Если ты перевоплотишься в Паладина ради нас, я найду способ вернуть тебя обратно. Всегда. И вечно. Я люблю тебя.
— Я никогда в этом не сомневался, — мягко ответил Бен. — Если бы сомневался, мне бы давно пришел конец.
Она ласково гладила ему лоб, целуя. Бен начал потихоньку расслабляться и засыпать.
— Спи, — прошептала Ивица.
Он едва кивнул, дыхание его стало ровнее и глубже. Боль немного утихла. Воспоминания о едва не проигранном сражении отступили под ласковыми руками Ивицы. Сон восстановит его силы, и утром он придет в норму. Останется только понимание того, что с каждым перевоплощением ему снова и снова придется проходить через такое. Но даже это можно принять. Даже это, если тебя так любит женщина.
Бен успокоился, отринув страх и отчаяние. Найди Мистаю, сказал он себе. Найди ее живой и здоровой, и тогда ничто не будет иметь значения. Верни советника Тьюса и Абернети. Положи конец гнусным играм Райделла из Марнхулла и уничтожь самого короля.
В чернильной тьме внутренний голос звучал, как колокол надежды.
Отыщи Ночную Мглу в Бездонной Пропасти. Ищи истину там.
На этом Бен провалился в глубокий сон.
Глава 18. СОБАЧЬИ МЕЧТЫ
Переломанный, выдохшийся, являя собой жалкую пародию на блестящего рыцаря, каковым предстал в начале битвы, Паладин высвободил палаш из поверженного тела и повернулся к королю Заземелья. Глаза их встретились. У Паладина возникло странное чувство, будто он смотрит в глаза самому себе. Рыцарь начал было опускаться на одно колено, но попал в исходящий от медальона луч и забылся исцеляющим сном.
В наступившей тишине Бен с Ивицей услышали, что снова идет дождь.
* * *
Вызванные гвардейцы унесли останки Ардшил. Шума битвы никто не слышал, что было невозможно без целенаправленного магического вмешательства. Когда солдаты ушли и комнату привели в порядок, Сапожок занял свой пост в коридоре у двери в королевскую спальню. Кобольд винил себя в происшедшем. Он рыскал за пределами замка, возле стен, но враг каким-то образом сумел проскользнуть мимо него и незаметно проникнуть в замок. Не было произнесено ни единого слова, но выражение глаз Сапожка и ощеренные в подобии улыбки клыки говорили, что кобольд просит прощения.Оставшись снова одни, Бен и Ивица кинулись в объятия друг другу, прижимаясь так крепко, будто стояли на узком уступе скалы. Они молчали. Просто стояли в темноте, ища успокоения в объятиях. Ивица тряслась как осиновый лист. Бена, хоть он и сохранял внешнее спокойствие, тоже лихорадило внутри.
Они залезли под одеяло, обшаривая глазами темную комнату и прислушиваясь к малейшим шорохам. Они не спали, да и не пытались уснуть. Бену удалось совладать с дрожью Ивицы, временно отогнав ужасавшие ее воспоминания о твари, пришедшей их уничтожить. Крепко прижимая к себе жену, он пытался найти слова, чтобы сделать признание, необходимое ему, если он хотел обрести покой.
За окном дождь стучал по камню, капли равномерно падали с крыши.
— Я должен рассказать тебе кое-что о Паладине, — наконец заговорил Бен, отчаявшись облачить свои мысли в более связные фразы. — Это трудно объяснить, но я вынужден. Мы с ним одно и то же, Ивица. И сейчас я испытываю его боль. Чувствую, как болят его мышцы и кости, ощущаю горечь в его душе, боль, которая грозит его сломать. Я чувствую это, когда он сражается, чувствую и теперь. — Он набрал в грудь побольше воздуха. — Это все, что я могу сделать, чтобы уменьшить ее. Мне кажется, что она рвет меня на части, крушит кости и вколачивает в землю. Даже сейчас, когда он ушел. Но это не меняет дела.
Бен почувствовал, что Ивица подняла голову с его плеча, чтобы заглянуть ему в глаза, и ощутил, как ее пальчики побежали по его груди.
— Он часть меня, Ивица. Вот что я пытаюсь сказать. Он часть меня, и всегда был ею, с того самого момента, как я пришел в Заземелье и принял медальон как символ королевской власти. Медальон соединяет нас в единое целое, когда я призываю Паладина оттуда, где он находится. — Бен глянул на жену и быстро отвел взгляд. — Когда медальон призывает его, магия переносит какую-то часть меня в его доспехи. Не тело и разум, а сердце, волю и целеустремленность — то, что ему требуется. В некотором роде король и королевский поборник — одно лицо. Это и есть настоящая тайна медальона. Та тайна, о которой я не мог тебе сказать раньше.
Изумрудные глаза спокойно посмотрели на него.
— А почему ты не мог мне этого сказать раньше?
— Потому что боялся твоей реакции — Он заставил себя посмотреть ей в глаза. — Как бы ты отреагировала, если бы узнала, что каждый раз, когда призывают Паладина, это я — ну, во всяком случае, значительная часть меня — буду вести сражение. Как бы ты повела себя, если бы узнала, что смерть Паладина неизбежно повлечет за собой и мою смерть тоже. — Он помотал головой, чувствуя, что запутался. — Но дело обстоит еще хуже. Каждый раз, как я перевоплощаюсь в Паладина и становлюсь с ним единым целым, я чувствую, как мое истинное “я” все больше и больше отдаляется от меня. Я становлюсь Паладином, и каждый раз мне все труднее возвращаться обратно. И я живу в постоянном страхе, что однажды не смогу вернуться. Не смогу, потому что не захочу, потому что забуду, кто я есть на самом деле, потому что мне нравится быть Паладином. Магия затягивает! Когда я Паладин, то не хочу быть никем другим. Если бы медальон не возвращал меня и не отсылал Паладина, не знаю, захотел бы я вернуться по своей воле. Думаю, что мог бы остаться им навсегда.
Было ужасно видеть боль в ее глазах.
— Тебе следовало давно мне рассказать, — спокойно произнесла Ивица Бен кивнул, не зная, что сказать. — Разве ты не понимаешь, Бен? Я отдалась тебе целиком и без всяких условий, когда нашла тебя у Иррилина. Я принадлежу тебе, и ничто не заставит меня покинуть тебя. Ничто!
— Знаю.
— Нет, не знаешь! Иначе давным-давно рассказал бы мне о своей тайне. — Она говорила мягким тоном, но в нем сквозила сталь. — Нет ничего такого, о чем ты не мог бы мне рассказать, Бен. Ничего. Мы всегда будем вместе, до самого конца. Ты знаешь, что это было предсказано. Тебе известно предсказание. И не стоит сомневаться в его правдивости.
— Я боялся.. — начал было он, но Ивица не дала договорить.
— Нет, забудь об этом. Забудь. — Она ласково погладила его. — Расскажи-ка еще раз. Ты чувствуешь всю его боль? Всю, что он испытывает после сражения?
Бен закрыл глаза:
— У меня такое чувство, будто меня рвут на части, будто я умираю, но не могу понять, от чего именно. Боль везде — внутри и снаружи. Меня по частям раскидали по этой комнате — в воздухе, в звуках дождя, в моем собственном дыхании. И я не знаю, что делать. Паладин победил, но я, кажется, проиграл. Призвать его так скоро оказалось для меня не под силу. Я еще не был готов, Ивица!
— Ш-ш-ш, все, хватит, — успокоила она его, крепко прижавшись и поцеловав. — У тебя хватает душевных сил на всех нас, Бен Холидей. И в этом твоя сила. Ты пережил ужасную вещь. Обычному человеку не удалось бы сделать то, что удалось тебе. Не казни себя. Не преуменьшай своего деяния. Послушай. Теперь секрет Паладина принадлежит нам обоим, ты больше не несешь этот груз один. Отныне мы делим его пополам. Я помогу тебе. Найду способ поддержать тебя, если устанешь или будет тяжело на душе, как сейчас. Я заслоню тебя от боли. Если ты перевоплотишься в Паладина ради нас, я найду способ вернуть тебя обратно. Всегда. И вечно. Я люблю тебя.
— Я никогда в этом не сомневался, — мягко ответил Бен. — Если бы сомневался, мне бы давно пришел конец.
Она ласково гладила ему лоб, целуя. Бен начал потихоньку расслабляться и засыпать.
— Спи, — прошептала Ивица.
Он едва кивнул, дыхание его стало ровнее и глубже. Боль немного утихла. Воспоминания о едва не проигранном сражении отступили под ласковыми руками Ивицы. Сон восстановит его силы, и утром он придет в норму. Останется только понимание того, что с каждым перевоплощением ему снова и снова придется проходить через такое. Но даже это можно принять. Даже это, если тебя так любит женщина.
Бен успокоился, отринув страх и отчаяние. Найди Мистаю, сказал он себе. Найди ее живой и здоровой, и тогда ничто не будет иметь значения. Верни советника Тьюса и Абернети. Положи конец гнусным играм Райделла из Марнхулла и уничтожь самого короля.
В чернильной тьме внутренний голос звучал, как колокол надежды.
Отыщи Ночную Мглу в Бездонной Пропасти. Ищи истину там.
На этом Бен провалился в глубокий сон.
Глава 18. СОБАЧЬИ МЕЧТЫ
Когда Абернети утром проснулся, на удивление хорошо выспавшись, несмотря на вчерашние треволнения, советник Тьюс сидел в кресле напротив и смотрел на него как на покойника. Это озадачило. Абернети моргнул, нашарил очки и посмотрел на чародея долгим задумчивым взглядом.
— Что-нибудь случилось? — спросил он. Волшебник сначала согласно кивнул, затем отрицательно помотал головой, неспособный прийти к какому-нибудь решению.
— Нам необходимо поговорить, старый друг, — устало произнес он.
Абернети чуть не рассмеялся над торжественностью заявления. Затем увидел пустые глаза советника и ощутил ледяной комок в груди. Тьюс был чем-то огорчен до глубины души.
Абернети встал, на секунду позволив себе еще раз полюбоваться ровными линиями своих рук и ног. Пальцы на руках были тонкими и длинными, но на ногах толстенькими, как те жевательные штучки, к которым он пристрастился за последнее время. У Элизабет на кухне их целый мешок, и она все время его угощала. А ему было как-то совершенно безразлично, что они по форме смахивают на его пальцы на ногах.
— О чем ты хочешь поговорить? — кашлянув, поинтересовался Абернети, надеясь, что тема разговора не кыш-гном.
Советник Тьюс с трудом вылез из кресла и подошел к окну, этакое высокое согнутое огородное пугало с торчащей в разные стороны соломой. Он раздвинул занавески и выглянул наружу, щурясь от света. День обещал быть солнечным и теплым, на небе ни облачка.
— Давай выйдем на улицу и присядем в тенек вон под теми деревьями, — предложил Тьюс, вымученно стараясь говорить бодро.
— Давай, — вздохнул Абернети. — Только сначала я приму ванну.
Приводя себя в порядок, Абернети размышлял, и до него вдруг дошло, что Тьюс собирается поговорить о книге “Теория магии и ее применение”. Абернети напрочь забыл о ней, озадаченный неожиданным появлением в Граум-Вит Щелчка и его последующей поимкой. Кыш-гном оказался еще одним невольным переселенцем из Заземелья, пойманным в ловушку, как и они. С той лишь разницей, конечно, что Щелчок не хотел иметь ничего общего с тем миром, в котором очутился, тогда как Абернети постепенно все лучше и лучше чувствовал себя в изгнании.
И сие означает, что советник выудил в книге что-то о возможности возвращения домой, пришел к выводу писец. Поэтому волшебник и не спал: он нашел ответ и размышляет теперь, как сообщить об этом Абернети, который, как известно чародею, вовсе не рвется обратно. Нет, урезонил сам себя писец, он хочет домой, потому что понимает не хуже советника, что Его Величество нуждается в них обоих. Мистая в руках ведьмы, и произойдет что-то ужасное, если они не вернутся вовремя, чтобы помешать этому.
Но что? Что должно произойти? Хотелось бы ему знать. Неплохо было бы иметь хоть какое-нибудь представление.
Он вышел из ванной комнаты и предстал перед советником. Повернувшийся к нему чародей, казалось, изумился тому, что увидел, и быстро отвернулся.
— Премного благодарен! — рявкнул Абернети. — У меня что, штаны наизнанку? Или ботинки не того цвета?
— Нет-нет. — Тьюс коснулся лба, как при головной боли. — Ты выглядишь очень внушительно. — Он чуть взмахнул рукой. — Извини, что был груб. Но я читал всю ночь напролет, и мне вовсе не понравилось то, что я вычитал.
Абернети кивнул, не имея ни малейшего представления, с чем, собственно, соглашается.
— Почему бы нам не спуститься вниз и не поговорить начистоту, — сказал он, желая поскорее прояснить ситуацию. — Можно посмотреть, проснулась ли Элизабет, и позвать ее к нам. Пусть послушает. Но советник резко тряхнул головой:
— Нет, мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами. — Он уставился в пол, прикусив губу. — Сделай мне одолжение, пожалуйста.
Абернети уступил. Они вышли из спальни, прошли по коридору и спустились вниз. Проходя мимо дверей Элизабет, они услышали, как она распевает. По крайней мере хоть кто-то чувствовал себя счастливым. Пройдя через гостиную на кухню, они столкнулись с миссис Аллен. Экономка готовила чай. Грубоватая, самоуверенная, она с абсолютно победоносным видом повернулась к ним и изрекла:
— Вчера я разговаривала с отцом Элизабет. Он не припоминает, чтобы у него имелся дядя по имени Абернети. И вообще не помнит никого с таким именем. Что вы на это скажете?
В руке она держала чайное ситечко. Вооружена и опасна на тот случай, если они поимеют глупость предпринять что-нибудь непотребное.
Абернети изобразил самую обезоруживающую ульюку, на какую был способен.
— Мы не виделись очень много лет. Последний раз мы с ним встречались еще детьми У экономки дернулся уголок губ.
— Он велел передать Элизабет, что прилетит сегодня вечером. Хочет поглядеть на вас.
Абернети моргнул, представив себе эту встречу. Миссис Аллен наклонила голову, будто пытаясь прочесть его мысли.
Советник Тьюс мгновенно вмешался.
— Подумать только! — заявил он. Схватив Абернети под руку, он выволок его на улицу мимо изумленной экономки. — Не беспокойтесь! — крикнул он через плечо. — Проблема решится очень быстро!
Они спустились с крыльца во двор, Абернети при этом изо всех сил старался удержаться и не оглянуться назад, чтобы проверить, не глядит ли им вслед миссис Аллен.
— Не нравится мне эта баба, — пробормотал он. Советник Тьюс скривился:
— Что ж, ты ей тоже не очень-то симпатичен.
Они отошли подальше от дома и лишних ушей, которые могли бы услышать разговор.
Абернети глянул на небо и поразился его бездонной голубизне. Он с удовольствием вдыхал запах цветов, травы и влажной земли. Миссис Аллен была забыта.
Друзья подошли к старой скамье, окрашенной белой краской, чтобы предохранить дерево от загнивания, уселись на нее и устремили взор на возвышавшиеся за широкими полями горы, упиравшиеся белыми вершинами в бездонное небо.
После довольно продолжительного молчания Абернети посмотрел на советника:
— Ну?
Волшебник вздохнул, потер ладони о колени, снова вздохнул и начал:
— У нас проблема.
Абернети подождал, пока не стало ясно, что советник не знает, как продолжить:
— Вы не могли бы произносить больше, чем по одному предложению за раз, советник? Иначе мы просидим здесь весь день.
— Да? Ну ладно. — Тьюс был явно растерян. — Книга “Теория магии и ее применение”. Я прочел ее прошлой ночью. Дважды прочел, по правде сказать. Очень внимательно изучил все, что там сказано. Думаю, это именно то, что мы искали.
Абернети кивнул:
— Думаешь? Не очень ободряюще звучит для тех, кто желает узнать точно — да или нет.
— Ну, она действительно о магии, а магия никогда не бывает точной, как тебе известно. А эта книга о теории, общие рассуждения о том, как действуют различные виды волшебства, их принципах и общих свойствах. Так что там не сказано: “Возьми глаз ньюта, смешай с задней лапой лягушки и трижды повернись через левое плечо”.
— Очень надеюсь, что нет.
— Ну, это не подлинное заклинание, конечно. Но это пример конкретного заклинания в отличие от теории. Как я уже сказал, эта книга — теоретическая, поэтому нельзя быть до конца уверенным в чем-то, пока не попробуешь. Можно лишь применить теорию на практике и ждать результата.
Абернети нахмурился:
— Почему это меня как-то не успокаивает, а наводит на воспоминания о прежних временах? Не понимаю.
Советник Тьюс всплеснул руками:
— Тьфу на тебя, Абернети, я говорю о серьезных вещах! И ты мне отнюдь не помогаешь своим ерничеством! Избавь меня от образчиков своего юмора, будь любезен! Просто слушай!
Они уставились друг на друга в изумленном молчании. Улыбка медленно сползла с лица Абернети.
— Прошу прощения, — сказал он, удивившись, что смог выговорить эти слова.
Советник торопливо кивнул, отметая извинения. Он всегда утверждал, что в этом нет необходимости между друзьями.
— Послушай, — продолжил он, не теряя нити рассуждений, — в этой книге изложена теория, которую я помню еще с времен моего ученичества у брата при старом короле. Все проистекает примерно так: когда вмешивается другая магия, чтобы изменить результат первой, и заменяет этот результат, то, чтобы изменить воздействие этой второй магии, необходимо прибегнуть к третьей, чтобы вернуть все на свое место. То есть сначала используется магия номер один, магия номер два изменяет результат первой, а номер три возвращает все на ту стадию, которая была до того, как использовали номер два.
Абернети уставился на чародея:
— А что с последствиями магии номер один, когда воздействие магии номер два нейтрализовано?
— Нет-нет, она уже не имеет значения! Магия номер один уже нейтрализована! — Тонкие губы советника сжались в полоску, густые брови нахмурились. — Ты понимаешь, о чем я?
— Ночная Мгла пыталась убить нас своим колдовством. Ей это не удалось, потому что вмешалась вторая магия, предположительно болотного щенка. Теперь нам нужно прибегнуть к третьей магии, чтобы все вернулось на свое место. Тут я не понял. Что вернулось на место?
Советник опустил глаза:
— Подожди, это еще не все. Вторая магия, чтобы преодолеть первую и в то же время облегчить возможность своей дальнейшей нейтрализации, должна использовать катализатор, очень мощную зацепку, побочный эффект, который нельзя ни с чем перепутать. Этот эффект помогает второй магии преодолеть первую. Рассматривай это как своего рода жертву. И в некоторых случаях так оно и есть. Одна жизнь ради жизни многих, например. В таком случае трудновато вернуть все на место. Но, как правило, побочный эффект не имеет никакого воздействия, кроме точного обозначения того, что конкретно нужно вернуть на место. — Он глубоко вздохнул. — Извини, я понимаю, что все это несколько запутанно.
Абернети медленно покачал головой, внезапно побледнев как полотно:
— Ты ведь говоришь обо мне, советник, не так ли? О том, что меня нужно превратить обратно в собаку. Так?
— Да.
— Это же смешно!
Но голос его звучал совсем не весело, да и сам писец не находил в этом ничего смешного. Что-то внутри него подсказывало, что все так и есть, как говорит Тьюс. Что-то внутри него с момента его неожиданного превращения обратно в человека ожидало чего-то подобного. Было совершенно ясно, что ему придется расплачиваться, что ему не удастся так легко избежать этой участи. Абернети ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать. Проклят судьбой. Обречен на чистилище. Ему был дарован временный отпуск от реальности, только и всего.
— Ты можешь ошибаться, — все же возразил он, пытаясь сохранить спокойствие, чувствуя растущее отчаяние, жаром заливающее лицо.
— Возможно, — признал советник. — Только вряд ли. Мы уже пришли к выводу, что нас отослали в прежний мир Его Величества, чтобы спасти нам жизнь и потому, что здесь спрятано нечто, что поможет нам вернуться обратно в Заземелье. Пославшая нас сюда магия, кто бы ее ни использовал, обеспечила нам ключ от нашей темницы. Все сходится, кроме твоего превращения — разве что оно и есть этот самый ключ. Другого объяснения этой трансформации не вижу. Она слишком значительна, чтобы являться просто побочным эффектом. Это нечто большее, а что может быть иное, чем ключ?
Абернети вскочил на ноги — свои человеческие ноги — и пошел прочь. Отойдя на достаточное расстояние, чтобы почувствовать, что остался один, он остановился и уставился в пространство.
— Я этого не сделаю! — заорал он.
— А я и не прошу! — ответил волшебник. Абернети с отвращением всплеснул руками:
— Не смеши меня! Конечно, просишь! Он воинственно обернулся. И советник Тьюс показался ему вдруг совсем старым и дряхлым.
— Нет, Абернети, не прошу. Да и как я могу? Это ведь я превратил тебя в пса. Да, непреднамеренно, но это не оправдание. Я превратил тебя из человека в собаку, а потом не смог вернуть тебе прежний облик. И с тех пор всю жизнь переживаю свою неудачу, свою ошибку. Переживаю каждый божий день. А теперь меня загнали в ситуацию, когда от меня ждут, чтобы я во второй раз обратил тебя в пса. Я вынужден снова пережить самый худший момент в своей жизни, зная, что, как ты помнишь, я по-прежнему не могу превратить тебя в человека. — В глазах старика стояли слезы. Резко смахнув их, он добавил:
— И полагаю, не стоит говорить тебе, что я даже думать об этом не могу!
«Оба мы не можем”, — мрачно подумал Абернети. Он посмотрел на себя, на подлинного себя, восстановленного себя, и подумал на мгновение, каково ему будет снова стать собакой. Он представил себе лохматое неловкое смешное существо, каким был в течение многих лет. Представил себя в чужом теле, отчаянно борющимся за сохранение чувства собственного достоинства, прилагающим каждый день огромные усилия, чтобы убедить окружающих, что он такой же человек, как и они. Как можно ждать от него подобной жертвы? И это — плата за возвращение в Заземелье? Но он понимал, что это нечто большее. Плата за жизнь. Если бы не вмешательство таинственной магии, он был бы уже мертв. Ведьма прикончила бы его. Их обоих. И советник Тьюс, безусловно, прав, как ни больно это признавать. Его превращение из собаки в человека имело определенную цель, а единственная цель, имеющая логическое обоснование, это именно та, о которой волшебник вычитал в книге.
Так что он может остаться или уйти. Выбор за ним. Советник не станет пытаться убедить его в любом случае. Чародей и так живет со своими собственными демонами в душе. Так что решать ему, Абернети. Если он откажется от превращения, то навсегда останется здесь. В этом есть и плохое, и хорошее, надо полагать. Конечно, Его Величество Бен Холидей тоже обречен — он не получит от них никакой помощи. С другой стороны, если позволить Тьюсу осуществить трансформацию, то тогда он, вероятно, успеет вернуться вовремя, чтобы помочь королю. Но так ли это? Имеет ли значение его возвращение в Заземелье, или все пойдет своим чередом вне зависимости от того, вернется он или нет? Знать бы наверняка. Одно дело, если своим возвращением он поможет спасти короля с семьей от Райделла и Ночной Мглы. И совсем другое, если его возвращение не сыграет никакой роли.
Абернети оглянулся на дом. Миссис Аллен глядела на них из окна, с довольным видом потягивая чай. Должно быть, думала о вознаграждении, которое получит вечером. Элизабет видно не было. За домом, там, где дорога приближалась ко двору, сквозь листву светило солнце.
Абернети вернулся к советнику и остановился прямо перед ним, пристально глядя в морщинистое лицо старца.
— Я правда не думаю, что могу на это пойти, — спокойно произнес он.
Волшебник кивнул, морщинок на его лице стало еще больше.
— Не могу тебя за это винить. Абернети вытянул руки, посмотрел на них и покачал головой.
— Ты помнишь, каким образом превратил меня в лохматого пса? — Советник, не поднимая головы, кивнул. — А ведь прошло столько лет. Разве не здорово? — Абернети оглядел себя. Он совсем недавно снова стал человеком, но как-то враз освоился со своим обликом. — Я себе таким нравлюсь, — прошептал писец.
В дверях появилась Элизабет.
— Завтрак готов! — крикнула она. Друзья не шелохнулись. Затем советник помахал девушке рукой.
— Сейчас будем! — крикнул он в ответ и посмотрел на Абернети. — Мне действительно очень жаль. Писец мрачно усмехнулся:
— Конечно, тебе жаль.
— Я бы отдал все на свете, лишь бы избежать необходимости говорить тебе это. Все на свете, чтобы вопрос решался по-другому. — Тьюс закусил губу.
— А если все совсем не так, как ты говоришь, — размышлял вслух Абернети, — то я все равно останусь здесь, только уже не в человеческом облике, а в собачьем. — Советник Тьюс кивнул, на сей раз глядя в глаза писца. — Но все так. Ты в этом совершенно уверен. Настолько уверен, насколько можно, верно?
Чародей снова молча кивнул.
— И я должен принять решение прямо сейчас, так? — нехотя проговорил Абернети. — Если мы хотим принести пользу Его Величеству и Мистае, то должны вернуться как можно быстрее. На раздумья времени нет.
— Да, боюсь, что нет.
— Тогда почему ты со мной не споришь?
— Спорить с тобой?!
— Спорь, убеждай меня! Выбери вариант и спорь. Убеждай и в том, и в другом, если хочешь, только дай мне любой повод поспорить. Чтобы я слышал еще чей-то голос, кроме своего собственного!
— Я же тебе уже объяснил…
— Кончай объяснять! — рявкнул смертельно побелевший Абернети. — Перестань быть рациональным! Быть пассивным! Прекрати просто сидеть и ждать, пока я сам приму решение!
— Но ведь это ты должен решать, Абернети. Не я. Ты. И ты это знаешь.
— Ничего я не знаю! Вообще ничего не знаю! Мне осточертело не понимать того, что происходит с моей жизнью! Все, что я хочу, это иметь возможность вернуться к прежнему, но мне не дают такой возможности! От меня опять требуют устроить представление, как тогда, когда мы появились на этом как-его-там фестивале, только на сей раз аудитория у нас невидимая! С какой стати я должен на это соглашаться? Уж лучше просто сесть и ничего не делать вообще!
— Ничего не делать — это все равно что делать что-то! — Советник начал потихоньку горячиться. — Это все равно выбор!
Абернети сердито стиснул пальцы:
— Значит, с чего начали, тем и заканчиваем, верно? Все равно нужно делать какой-то выбор, хотя на самом деле никакого выбора нет?
— Ты несешь околесицу!
— Я всего лишь пытаюсь найти смысл! Советник Тьюс вздохнул:
— Почему бы нам не позавтракать, может, потом…
— А, да забудь ты об этом! Я возвращаюсь!
— ..все покажется несколько проще. — Волшебник замолчал и резко выдохнул:
— Что ты сказал? Абернети судорожно пытался совладать с голосом:
— Я сказал, что возвращаюсь! Я хочу, чтобы ты заколдовал меня снова! — Он скривился, увидев лицо друга, и вдруг успокоился. — Не так уж трудно было принять решение, советник. Когда все это закончится, я хочу жить в мире с самим собой. Если от меня требуется снова стать псом, я согласен. Я могу принять это, зная, что сделал все от меня зависящее, чтобы помочь Его Величеству. Но если я останусь человеком, а потом узнаю, что, превратившись в собаку, мог спасти ему жизнь.., ну, ты понимаешь… — Он прокашлялся. — Кроме того, я дал клятву. — На какой-то миг писец стал живым воплощением мировой скорби. — Я — Придворный Писец Заземелья, давший клятву служить его правителю. Я должен выполнять свою клятву любым способом. Возможно, сейчас мне очень хотелось бы, чтобы все было по-другому, но я не в силах ничего изменить.
— Что-нибудь случилось? — спросил он. Волшебник сначала согласно кивнул, затем отрицательно помотал головой, неспособный прийти к какому-нибудь решению.
— Нам необходимо поговорить, старый друг, — устало произнес он.
Абернети чуть не рассмеялся над торжественностью заявления. Затем увидел пустые глаза советника и ощутил ледяной комок в груди. Тьюс был чем-то огорчен до глубины души.
Абернети встал, на секунду позволив себе еще раз полюбоваться ровными линиями своих рук и ног. Пальцы на руках были тонкими и длинными, но на ногах толстенькими, как те жевательные штучки, к которым он пристрастился за последнее время. У Элизабет на кухне их целый мешок, и она все время его угощала. А ему было как-то совершенно безразлично, что они по форме смахивают на его пальцы на ногах.
— О чем ты хочешь поговорить? — кашлянув, поинтересовался Абернети, надеясь, что тема разговора не кыш-гном.
Советник Тьюс с трудом вылез из кресла и подошел к окну, этакое высокое согнутое огородное пугало с торчащей в разные стороны соломой. Он раздвинул занавески и выглянул наружу, щурясь от света. День обещал быть солнечным и теплым, на небе ни облачка.
— Давай выйдем на улицу и присядем в тенек вон под теми деревьями, — предложил Тьюс, вымученно стараясь говорить бодро.
— Давай, — вздохнул Абернети. — Только сначала я приму ванну.
Приводя себя в порядок, Абернети размышлял, и до него вдруг дошло, что Тьюс собирается поговорить о книге “Теория магии и ее применение”. Абернети напрочь забыл о ней, озадаченный неожиданным появлением в Граум-Вит Щелчка и его последующей поимкой. Кыш-гном оказался еще одним невольным переселенцем из Заземелья, пойманным в ловушку, как и они. С той лишь разницей, конечно, что Щелчок не хотел иметь ничего общего с тем миром, в котором очутился, тогда как Абернети постепенно все лучше и лучше чувствовал себя в изгнании.
И сие означает, что советник выудил в книге что-то о возможности возвращения домой, пришел к выводу писец. Поэтому волшебник и не спал: он нашел ответ и размышляет теперь, как сообщить об этом Абернети, который, как известно чародею, вовсе не рвется обратно. Нет, урезонил сам себя писец, он хочет домой, потому что понимает не хуже советника, что Его Величество нуждается в них обоих. Мистая в руках ведьмы, и произойдет что-то ужасное, если они не вернутся вовремя, чтобы помешать этому.
Но что? Что должно произойти? Хотелось бы ему знать. Неплохо было бы иметь хоть какое-нибудь представление.
Он вышел из ванной комнаты и предстал перед советником. Повернувшийся к нему чародей, казалось, изумился тому, что увидел, и быстро отвернулся.
— Премного благодарен! — рявкнул Абернети. — У меня что, штаны наизнанку? Или ботинки не того цвета?
— Нет-нет. — Тьюс коснулся лба, как при головной боли. — Ты выглядишь очень внушительно. — Он чуть взмахнул рукой. — Извини, что был груб. Но я читал всю ночь напролет, и мне вовсе не понравилось то, что я вычитал.
Абернети кивнул, не имея ни малейшего представления, с чем, собственно, соглашается.
— Почему бы нам не спуститься вниз и не поговорить начистоту, — сказал он, желая поскорее прояснить ситуацию. — Можно посмотреть, проснулась ли Элизабет, и позвать ее к нам. Пусть послушает. Но советник резко тряхнул головой:
— Нет, мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами. — Он уставился в пол, прикусив губу. — Сделай мне одолжение, пожалуйста.
Абернети уступил. Они вышли из спальни, прошли по коридору и спустились вниз. Проходя мимо дверей Элизабет, они услышали, как она распевает. По крайней мере хоть кто-то чувствовал себя счастливым. Пройдя через гостиную на кухню, они столкнулись с миссис Аллен. Экономка готовила чай. Грубоватая, самоуверенная, она с абсолютно победоносным видом повернулась к ним и изрекла:
— Вчера я разговаривала с отцом Элизабет. Он не припоминает, чтобы у него имелся дядя по имени Абернети. И вообще не помнит никого с таким именем. Что вы на это скажете?
В руке она держала чайное ситечко. Вооружена и опасна на тот случай, если они поимеют глупость предпринять что-нибудь непотребное.
Абернети изобразил самую обезоруживающую ульюку, на какую был способен.
— Мы не виделись очень много лет. Последний раз мы с ним встречались еще детьми У экономки дернулся уголок губ.
— Он велел передать Элизабет, что прилетит сегодня вечером. Хочет поглядеть на вас.
Абернети моргнул, представив себе эту встречу. Миссис Аллен наклонила голову, будто пытаясь прочесть его мысли.
Советник Тьюс мгновенно вмешался.
— Подумать только! — заявил он. Схватив Абернети под руку, он выволок его на улицу мимо изумленной экономки. — Не беспокойтесь! — крикнул он через плечо. — Проблема решится очень быстро!
Они спустились с крыльца во двор, Абернети при этом изо всех сил старался удержаться и не оглянуться назад, чтобы проверить, не глядит ли им вслед миссис Аллен.
— Не нравится мне эта баба, — пробормотал он. Советник Тьюс скривился:
— Что ж, ты ей тоже не очень-то симпатичен.
Они отошли подальше от дома и лишних ушей, которые могли бы услышать разговор.
Абернети глянул на небо и поразился его бездонной голубизне. Он с удовольствием вдыхал запах цветов, травы и влажной земли. Миссис Аллен была забыта.
Друзья подошли к старой скамье, окрашенной белой краской, чтобы предохранить дерево от загнивания, уселись на нее и устремили взор на возвышавшиеся за широкими полями горы, упиравшиеся белыми вершинами в бездонное небо.
После довольно продолжительного молчания Абернети посмотрел на советника:
— Ну?
Волшебник вздохнул, потер ладони о колени, снова вздохнул и начал:
— У нас проблема.
Абернети подождал, пока не стало ясно, что советник не знает, как продолжить:
— Вы не могли бы произносить больше, чем по одному предложению за раз, советник? Иначе мы просидим здесь весь день.
— Да? Ну ладно. — Тьюс был явно растерян. — Книга “Теория магии и ее применение”. Я прочел ее прошлой ночью. Дважды прочел, по правде сказать. Очень внимательно изучил все, что там сказано. Думаю, это именно то, что мы искали.
Абернети кивнул:
— Думаешь? Не очень ободряюще звучит для тех, кто желает узнать точно — да или нет.
— Ну, она действительно о магии, а магия никогда не бывает точной, как тебе известно. А эта книга о теории, общие рассуждения о том, как действуют различные виды волшебства, их принципах и общих свойствах. Так что там не сказано: “Возьми глаз ньюта, смешай с задней лапой лягушки и трижды повернись через левое плечо”.
— Очень надеюсь, что нет.
— Ну, это не подлинное заклинание, конечно. Но это пример конкретного заклинания в отличие от теории. Как я уже сказал, эта книга — теоретическая, поэтому нельзя быть до конца уверенным в чем-то, пока не попробуешь. Можно лишь применить теорию на практике и ждать результата.
Абернети нахмурился:
— Почему это меня как-то не успокаивает, а наводит на воспоминания о прежних временах? Не понимаю.
Советник Тьюс всплеснул руками:
— Тьфу на тебя, Абернети, я говорю о серьезных вещах! И ты мне отнюдь не помогаешь своим ерничеством! Избавь меня от образчиков своего юмора, будь любезен! Просто слушай!
Они уставились друг на друга в изумленном молчании. Улыбка медленно сползла с лица Абернети.
— Прошу прощения, — сказал он, удивившись, что смог выговорить эти слова.
Советник торопливо кивнул, отметая извинения. Он всегда утверждал, что в этом нет необходимости между друзьями.
— Послушай, — продолжил он, не теряя нити рассуждений, — в этой книге изложена теория, которую я помню еще с времен моего ученичества у брата при старом короле. Все проистекает примерно так: когда вмешивается другая магия, чтобы изменить результат первой, и заменяет этот результат, то, чтобы изменить воздействие этой второй магии, необходимо прибегнуть к третьей, чтобы вернуть все на свое место. То есть сначала используется магия номер один, магия номер два изменяет результат первой, а номер три возвращает все на ту стадию, которая была до того, как использовали номер два.
Абернети уставился на чародея:
— А что с последствиями магии номер один, когда воздействие магии номер два нейтрализовано?
— Нет-нет, она уже не имеет значения! Магия номер один уже нейтрализована! — Тонкие губы советника сжались в полоску, густые брови нахмурились. — Ты понимаешь, о чем я?
— Ночная Мгла пыталась убить нас своим колдовством. Ей это не удалось, потому что вмешалась вторая магия, предположительно болотного щенка. Теперь нам нужно прибегнуть к третьей магии, чтобы все вернулось на свое место. Тут я не понял. Что вернулось на место?
Советник опустил глаза:
— Подожди, это еще не все. Вторая магия, чтобы преодолеть первую и в то же время облегчить возможность своей дальнейшей нейтрализации, должна использовать катализатор, очень мощную зацепку, побочный эффект, который нельзя ни с чем перепутать. Этот эффект помогает второй магии преодолеть первую. Рассматривай это как своего рода жертву. И в некоторых случаях так оно и есть. Одна жизнь ради жизни многих, например. В таком случае трудновато вернуть все на место. Но, как правило, побочный эффект не имеет никакого воздействия, кроме точного обозначения того, что конкретно нужно вернуть на место. — Он глубоко вздохнул. — Извини, я понимаю, что все это несколько запутанно.
Абернети медленно покачал головой, внезапно побледнев как полотно:
— Ты ведь говоришь обо мне, советник, не так ли? О том, что меня нужно превратить обратно в собаку. Так?
— Да.
— Это же смешно!
Но голос его звучал совсем не весело, да и сам писец не находил в этом ничего смешного. Что-то внутри него подсказывало, что все так и есть, как говорит Тьюс. Что-то внутри него с момента его неожиданного превращения обратно в человека ожидало чего-то подобного. Было совершенно ясно, что ему придется расплачиваться, что ему не удастся так легко избежать этой участи. Абернети ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать. Проклят судьбой. Обречен на чистилище. Ему был дарован временный отпуск от реальности, только и всего.
— Ты можешь ошибаться, — все же возразил он, пытаясь сохранить спокойствие, чувствуя растущее отчаяние, жаром заливающее лицо.
— Возможно, — признал советник. — Только вряд ли. Мы уже пришли к выводу, что нас отослали в прежний мир Его Величества, чтобы спасти нам жизнь и потому, что здесь спрятано нечто, что поможет нам вернуться обратно в Заземелье. Пославшая нас сюда магия, кто бы ее ни использовал, обеспечила нам ключ от нашей темницы. Все сходится, кроме твоего превращения — разве что оно и есть этот самый ключ. Другого объяснения этой трансформации не вижу. Она слишком значительна, чтобы являться просто побочным эффектом. Это нечто большее, а что может быть иное, чем ключ?
Абернети вскочил на ноги — свои человеческие ноги — и пошел прочь. Отойдя на достаточное расстояние, чтобы почувствовать, что остался один, он остановился и уставился в пространство.
— Я этого не сделаю! — заорал он.
— А я и не прошу! — ответил волшебник. Абернети с отвращением всплеснул руками:
— Не смеши меня! Конечно, просишь! Он воинственно обернулся. И советник Тьюс показался ему вдруг совсем старым и дряхлым.
— Нет, Абернети, не прошу. Да и как я могу? Это ведь я превратил тебя в пса. Да, непреднамеренно, но это не оправдание. Я превратил тебя из человека в собаку, а потом не смог вернуть тебе прежний облик. И с тех пор всю жизнь переживаю свою неудачу, свою ошибку. Переживаю каждый божий день. А теперь меня загнали в ситуацию, когда от меня ждут, чтобы я во второй раз обратил тебя в пса. Я вынужден снова пережить самый худший момент в своей жизни, зная, что, как ты помнишь, я по-прежнему не могу превратить тебя в человека. — В глазах старика стояли слезы. Резко смахнув их, он добавил:
— И полагаю, не стоит говорить тебе, что я даже думать об этом не могу!
«Оба мы не можем”, — мрачно подумал Абернети. Он посмотрел на себя, на подлинного себя, восстановленного себя, и подумал на мгновение, каково ему будет снова стать собакой. Он представил себе лохматое неловкое смешное существо, каким был в течение многих лет. Представил себя в чужом теле, отчаянно борющимся за сохранение чувства собственного достоинства, прилагающим каждый день огромные усилия, чтобы убедить окружающих, что он такой же человек, как и они. Как можно ждать от него подобной жертвы? И это — плата за возвращение в Заземелье? Но он понимал, что это нечто большее. Плата за жизнь. Если бы не вмешательство таинственной магии, он был бы уже мертв. Ведьма прикончила бы его. Их обоих. И советник Тьюс, безусловно, прав, как ни больно это признавать. Его превращение из собаки в человека имело определенную цель, а единственная цель, имеющая логическое обоснование, это именно та, о которой волшебник вычитал в книге.
Так что он может остаться или уйти. Выбор за ним. Советник не станет пытаться убедить его в любом случае. Чародей и так живет со своими собственными демонами в душе. Так что решать ему, Абернети. Если он откажется от превращения, то навсегда останется здесь. В этом есть и плохое, и хорошее, надо полагать. Конечно, Его Величество Бен Холидей тоже обречен — он не получит от них никакой помощи. С другой стороны, если позволить Тьюсу осуществить трансформацию, то тогда он, вероятно, успеет вернуться вовремя, чтобы помочь королю. Но так ли это? Имеет ли значение его возвращение в Заземелье, или все пойдет своим чередом вне зависимости от того, вернется он или нет? Знать бы наверняка. Одно дело, если своим возвращением он поможет спасти короля с семьей от Райделла и Ночной Мглы. И совсем другое, если его возвращение не сыграет никакой роли.
Абернети оглянулся на дом. Миссис Аллен глядела на них из окна, с довольным видом потягивая чай. Должно быть, думала о вознаграждении, которое получит вечером. Элизабет видно не было. За домом, там, где дорога приближалась ко двору, сквозь листву светило солнце.
Абернети вернулся к советнику и остановился прямо перед ним, пристально глядя в морщинистое лицо старца.
— Я правда не думаю, что могу на это пойти, — спокойно произнес он.
Волшебник кивнул, морщинок на его лице стало еще больше.
— Не могу тебя за это винить. Абернети вытянул руки, посмотрел на них и покачал головой.
— Ты помнишь, каким образом превратил меня в лохматого пса? — Советник, не поднимая головы, кивнул. — А ведь прошло столько лет. Разве не здорово? — Абернети оглядел себя. Он совсем недавно снова стал человеком, но как-то враз освоился со своим обликом. — Я себе таким нравлюсь, — прошептал писец.
В дверях появилась Элизабет.
— Завтрак готов! — крикнула она. Друзья не шелохнулись. Затем советник помахал девушке рукой.
— Сейчас будем! — крикнул он в ответ и посмотрел на Абернети. — Мне действительно очень жаль. Писец мрачно усмехнулся:
— Конечно, тебе жаль.
— Я бы отдал все на свете, лишь бы избежать необходимости говорить тебе это. Все на свете, чтобы вопрос решался по-другому. — Тьюс закусил губу.
— А если все совсем не так, как ты говоришь, — размышлял вслух Абернети, — то я все равно останусь здесь, только уже не в человеческом облике, а в собачьем. — Советник Тьюс кивнул, на сей раз глядя в глаза писца. — Но все так. Ты в этом совершенно уверен. Настолько уверен, насколько можно, верно?
Чародей снова молча кивнул.
— И я должен принять решение прямо сейчас, так? — нехотя проговорил Абернети. — Если мы хотим принести пользу Его Величеству и Мистае, то должны вернуться как можно быстрее. На раздумья времени нет.
— Да, боюсь, что нет.
— Тогда почему ты со мной не споришь?
— Спорить с тобой?!
— Спорь, убеждай меня! Выбери вариант и спорь. Убеждай и в том, и в другом, если хочешь, только дай мне любой повод поспорить. Чтобы я слышал еще чей-то голос, кроме своего собственного!
— Я же тебе уже объяснил…
— Кончай объяснять! — рявкнул смертельно побелевший Абернети. — Перестань быть рациональным! Быть пассивным! Прекрати просто сидеть и ждать, пока я сам приму решение!
— Но ведь это ты должен решать, Абернети. Не я. Ты. И ты это знаешь.
— Ничего я не знаю! Вообще ничего не знаю! Мне осточертело не понимать того, что происходит с моей жизнью! Все, что я хочу, это иметь возможность вернуться к прежнему, но мне не дают такой возможности! От меня опять требуют устроить представление, как тогда, когда мы появились на этом как-его-там фестивале, только на сей раз аудитория у нас невидимая! С какой стати я должен на это соглашаться? Уж лучше просто сесть и ничего не делать вообще!
— Ничего не делать — это все равно что делать что-то! — Советник начал потихоньку горячиться. — Это все равно выбор!
Абернети сердито стиснул пальцы:
— Значит, с чего начали, тем и заканчиваем, верно? Все равно нужно делать какой-то выбор, хотя на самом деле никакого выбора нет?
— Ты несешь околесицу!
— Я всего лишь пытаюсь найти смысл! Советник Тьюс вздохнул:
— Почему бы нам не позавтракать, может, потом…
— А, да забудь ты об этом! Я возвращаюсь!
— ..все покажется несколько проще. — Волшебник замолчал и резко выдохнул:
— Что ты сказал? Абернети судорожно пытался совладать с голосом:
— Я сказал, что возвращаюсь! Я хочу, чтобы ты заколдовал меня снова! — Он скривился, увидев лицо друга, и вдруг успокоился. — Не так уж трудно было принять решение, советник. Когда все это закончится, я хочу жить в мире с самим собой. Если от меня требуется снова стать псом, я согласен. Я могу принять это, зная, что сделал все от меня зависящее, чтобы помочь Его Величеству. Но если я останусь человеком, а потом узнаю, что, превратившись в собаку, мог спасти ему жизнь.., ну, ты понимаешь… — Он прокашлялся. — Кроме того, я дал клятву. — На какой-то миг писец стал живым воплощением мировой скорби. — Я — Придворный Писец Заземелья, давший клятву служить его правителю. Я должен выполнять свою клятву любым способом. Возможно, сейчас мне очень хотелось бы, чтобы все было по-другому, но я не в силах ничего изменить.