Бруно Энтони. Грязный бизнес

   – Стой!
   Но чертов Коротышка не слушал. Да и почему, собственно, он должен его слушать? Вот если бы у Тоцци был пистолет, тогда другое дело.
   Тоцци поднялся и заковылял за ним, но у него закружилась голова и подогнулись колени. Он ухватился за дверной косяк, вглядываясь вперед. Маленький ублюдок убегал. Тоцци опять закричал, приказывая ему остановиться, – проку, конечно, никакого, но должен же он сделать хоть что-то. К тому же, может быть, кто-нибудь услышит его крик и остановит убегавшего. Еле живой, он выбрался на холодный свежий воздух, нащупал металлические перила я, обвиснув на них, начал спускаться вниз, но споткнулся и чуть было не упал. Ему удалось удержаться на ногах, ухватившись за перила, но колени его подгибались, ноги заплетались.
   Черт, проклятый ублюдок сбежал. Черт.
   Голова кружилась, в висках стучало, он с великим трудом втащился обратно в дом. Теперь видимость стала немного лучше – слезы промыли глаза. Он добрался до ванной, подставил голову под кран и, обмывая лицо водой, почувствовал холод, идущий из широко открытого окна. Должно быть, этот ублюдок проник в дом через окно. По-видимому, он двигался очень тихо, и поэтому Лоррейн не услышала его.
   Лоррейн!
   Тоцци выскочил из ванной, не закрыв кран.
   – Лоррейн!
   В открытую дверь кухни он увидел ее ноги. Подбежал. Она лежала на спине со связанными сзади руками, с лицом, замотанным кухонным полотенцем. Полотенце было мокрым, волосы тоже. Лоррейн моргала и жмурилась. Рядом с ней он увидел бутыль с отбеливателем.
   Боже мой.
   Он упал на колени и, развязав полотенце, вынул изо рта кляп. Затем вскочил, схватил с кухонной плиты чайник для заварки, наполнил его водой и вылил Лоррейн в лицо. Металлическая крышка упала на пол и закатилась под холодильник. Он рванулся к крану, чтобы налить еще воды.
   – Майкл, стой. – Она закашлялась. – Развяжи меня.
   Он уронил чайник в раковину и бросился развязывать шнур, стягивавший ее запястья.
   – Лоррейн, твои глаза! Ты что-нибудь видишь? Скорей поедем в больницу!
   Она опять закашлялась и покачала головой.
   – Я в порядке. В полном порядке.
   – Но... но как же это может быть?
   Они оба уставились на бутылку с отбеливателем.
   – Оставим это на совести дядюшки Пита, – ответила она.
   – То есть как?
   Теперь, когда ее руки были свободны, она подняла белую пластиковую бутыль и понюхала горлышко, затем протянула ее Тоцци.
   – Нюхни.
   Тоцци понюхал, поморщился и отпрянул от бутылки.
   – Ты помнишь то ужасное белое вино, которое он обычно готовил в ванне?
   Тоцци кивнул, его глаза опять начали слезиться.
   – Оставим на совести дяди Пита и то, что он разливал его в бутылки из-под отбеливателя.
   Казалось, она больше расстроена недобросовестностью дядюшки Пита, нежели попыткой того парня ослепить ее.
   – Кто этот парень? Тебе удалось его разглядеть?
   Лоррейн поднялась и утвердительно кивнула.
   – Да. Низкорослый, черноволосый и уродливый.
   Она повернулась к раковине и, набрав в ладони воды, плеснула себе в лицо.
   Тоцци пнул ногой бутылку, валявшуюся на полу.
   – А я вообще ничего не видел. Он чем-то засыпал мне глаза.
   Он потер затылок и заметил банку с солью, валявшуюся на ковре в гостиной напротив.
   Ковер. Он сразу вспомнил, о чем говорил ему Гиббонс по телефону. Тогда, когда Гиббонс рассказал ему о своих подозрениях, он подумал, что тот спятил, но теперь... Он открыл ящик стола, достал нож для резки мяса и направился в гостиную.
   Тоцци откинул угол ковра и вонзил нож в его изнаночную сторону. Проделав два отверстия и сделав прямоугольный надрез, он приподнял надрезанный кусок и увидел серый пластик, простеганный квадратами в два-три дюйма. Острием ножа он попытался проткнуть пластик, но тот оказался на удивление прочным, пришлось приложить усилие, чтобы разрезать его. Когда же он наконец пропорол его и вынул лезвие ножа, на нем оказался белый порошок.
   Лоррейн наклонилась над ним.
   – Что это, Майкл?
   – Не догадываешься?
   Кончиком мизинца он коснулся лезвия и затем потер десны. Реакция была почти мгновенная – лучше новокаина.
   – Героин, – произнес он. – Я бы даже сказал, необработанный героин. Это то, о чем говорил мне Гиббонс по телефону. У него было подозрение насчет этого ковра. Как оказалось, правильное подозрение.
   – Что ты собираешься теперь делать?
   – Позвонить в управление и отдать им ковер.
   – Ты думаешь, это правильно? Они же ведут против тебя расследование, по подозрению в убийстве. Что они подумают, если ты возникнешь теперь с героином?
   На мгновение он задумался. В ее словах был резон. Выглядело все довольно скверно. Ковер явно компрометировал его. Во всяком случае, так это воспримут Мак-Клири и Огастин.
   – А что, если мне его ненадолго припрятать? Раз уж я здесь один. Он может пригодиться как разменная монета.
   – И ты сможешь это сделать?
   Он посмотрел на нее.
   – А кто узнает? Только если ты донесешь на меня.
   – Разумеется, я на тебя не донесу, но ввязываться в такое дело очень рискованно. Смотри, что здесь только что произошло. Ты не думаешь, что этот человек приходил сюда за ковром?
   – Возможно. Без сомнения, это один из людей Саламандры.
   – Если ты оставишь ковер у себя, они еще раз придут за ним. И просто убьют тебя.
   – Не выйдет, если я его хорошенько припрячу.
   – Это слишком опасно, Майкл. Может быть, ты все же сдашь его? Я буду свидетельствовать в твою пользу. Расскажу о человеке, который вломился сюда. Мне они поверят.
   – Послушай, Лоррейн, что касается тебя – ты ничего не знаешь. Ничего.
   – Думаешь, так будет лучше?
   – Поверь мне, я знаю, что делаю.
   Не совсем так, но незачем ей знать об этом.
   Он встал, убрал осколки разбитой лампы, чтобы можно было свернуть ковер.
   – Лоррейн, мне нужно немного скотча – заклеить дырку. Думаю, он в одном из шкафов на кухне. Будь добра, принеси его.
   Она вернулась со скотчем, и он заклеил прорезанную им дырку. Затем расправил ковер так, чтобы его можно было скатать.
   В это время вошел полицейский, призванный охранять место преступления.
   – Почему дверь открыта? – сурово спросил он.
   – Проветриваем помещение, – ответила Лоррейн, нисколько не растерявшись. – Что-то не так?
   – Да, это не полагается.
   – Тогда закройте все, – сказала Лоррейн, пожимая плечами.
   – А куда вы ходили? – поинтересовался Тоцци.
   – Кто-то сообщил о дорожном происшествии за углом. Ложный вызов.
   Полицейский закрыл дверь и запер ее. Затем поднялся на второй этаж и занял свой пост.
   Тоцци и Лоррейн вернулись на кухню.
   – Майкл, – прошептала Лоррейн, – не нравится мне все это.
   – Ты ничего не знаешь, Лоррейн. Забудь обо всем.
   – Что ты собираешься делать?
   – Поговорю с Гиббонсом. Послушаю, что он думает. Но не по телефону.
   Она схватила его за руку и посмотрела в лицо.
   – Майкл, сделай мне одолжение.
   – Какое?
   – Не говори Гиббонсу о том, что здесь случилось. Об этом типе, который связал меня и пытался ослепить.
   Тоцци пожал плечами.
   – Ну, если ты так хочешь...
   – Не говори ему ни о чем. Пожалуйста. Он рассвирепеет.
   Тоцци кивнул.
   – Пожалуй, ты права.
   Он подобрал бутыль из-под отбеливателя и положил ее в раковину. На старом зеленом линолеуме остались подтеки вина. Затем посмотрел в другой конец коридора, на ковер в гостиной, гадая, как он сюда попал. Потирая ушибленный лампой затылок, Тоцци думал: куда мне, черт побери, его припрятать?

Глава 14

   – Прошу извинить. Я сейчас освобожусь, – произнес Иверс. Гиббонс кивнул и уселся по другую сторону стола. Ему очень не хотелось сюда приходить. Глядя на секретаршу, напоминавшую маленького перепуганного кролика, с плохо наложенной косметикой, он начал машинально постукивать по колену. Секретарша покорно стояла возле Иверса, который подписывал какие-то бумаги, только что ею принесенные.
   Клочок розовой бумаги, лежавший в боковом кармане Гиббонса, казалось, прожигал его насквозь. Пока его не было на месте, позвонил Тоцци и оставил ему записку. Всего три слова: «Ты оказался прав». Гиббонс догадался, что Тоцци проверил ковер и обнаружил в нем наркотики. Но что он с ним сделал? Гиббонс решил пойти перекусить и позвонить из телефона-автомата, чтобы выяснить у Тоцци все детали, и был уже в дверях, когда позвонила секретарша Иверса и сказала, что босс хочет его видеть. И вот теперь Гиббонс сидел перед ним и гадал, знает ли Иверс что-нибудь про ковер. Коп, дежуривший в доме, должен был видеть, как Тоцци возился с ковром. Возможно, он информировал Мак-Клири, а тот – Огастина, Огастин, в свою очередь, сообщил об этом Иверсу. Вполне вероятно. Не осложнит ли положение Тоцци то, что он нашел ковер? И как поведет себя Иверс? Может быть, он будет выжидать, не скажет ли он, Гиббонс, что-нибудь о ковре, а потом заявит, что все уже знает? Следует быть предельно осторожным.
   Иверс вернул бумаги секретарше, которая быстренько, не поднимая глаз, направилась к дверям, положил руки на стол, сцепив пальцы, и поверх узких очков внимательно посмотрел на Гиббонса. Подождав, пока закроется дверь, он проговорил:
   – Меня кое-что тревожит. Гиббонс, поэтому я тебя и вызвал.
   Гиббонса насторожил доверительный тон Иверса. Это звучало подозрительно.
   – Я просто хочу, чтобы ты знал, – продолжил он, – в душе я верю в невиновность Тоцци. И хочу сказать тебе об этом.
   Гиббонс прищурился. Кого он, черт возьми, пытается надуть? Это ловушка, точно. Когда оказывается, что всем известный дурак вовсе не так уж глуп, что-то должно произойти.
   – Что тебя так удивило, Гиббонс?
   – Да нет, я... я хотел сказать, после того разговора у Тома Огастина я думал, что...
   – Что ты думал? Что я горю желанием вздернуть Тоцци?
   Гиббонс продолжал постукивать по колену. Затем остановился и положил ногу на ногу.
   – Да, но ведь это вы отстранили его от исполнения служебных обязанностей.
   – У меня не было выбора. Ведется уголовное расследование. Это политика.
   – Но вы же не считаете его убийцей?
   Иверс снял очки и покачал головой.
   – У него не было мотива.
   Не было? А ковер, нашпигованный героином? Это не мотив?
   – Ну а заметка в газете? – спросил Гиббонс. – Тоцци на самом деле говорил, что все обвиняемые по делу Фигаро и их защитники должны отведать свинца. Разве те, кто ведет расследование, не считают, что это указывает на явное намерение Тоцци?
   – Попробуй найди мне хоть одного полицейского или фэбээровца, который не ненавидел бы преступников, находящихся под обвинением, или их продажных адвокатов. Я тоже разделяю эти чувства. Но это еще не мотив для совершения преступления.
   Все это показалось Гиббонсу подозрительным. Иверс еще никогда не говорил так разумно, в особенности когда дело касалось Тоцци.
   – Раз вы считаете, что Тоцци не виноват, почему бы вам не воспользоваться своим влиянием и не вступиться за него?
   – Я пытался, но ведомство прокурора США блокирует мои усилия. Они даже не стали обсуждать со мной этот вопрос. И продолжают настаивать, что, поскольку Тоцци особый агент, Бюро не может участвовать в расследовании.
   Похоже, Иверс действительно рассержен. Гиббонсу хотелось верить в искренность этого засранца, однако он знал, что в прошлом заступничество за тех, на кого спустили собак, не входило в его репертуар.
   Гиббонс посмотрел в окно за спиной Иверса, из которого была видна панорама Федерал-Плаза, а за ней Фоли-сквер.
   – И чего они так развонялись насчет этого дурацкого замечания? Совершенно ясно, что убийство Джордано – дело рук мафии. Никто всерьез не верит в виновность Тоцци.
   Иверс снял очки.
   – Дело не в этом. Адвокаты защиты вопят о кровавом убийстве, о смертельной опасности, которой подвергаются как они, так и их подзащитные. Они требуют прекращения процесса, и у них есть теперь шанс добиться своего, если в ближайшее время не будет найден подозреваемый в совершении этого преступления. К несчастью, под рукой оказался Тоцци.
   – Другими словами, прокуратура США готова отдать Тоцци на растерзание, чтобы спасти процесс.
   Иверс мрачно посмотрел на него. Ответ был написан у него на лице.
   – Чем объяснить такое отношение к этому делу? Процесс Фигаро с самого начала приводил в бешенство генерального прокурора.
   – Не генерального прокурора, а Тома Огастина.
   – Огастина?
   Иверс утвердительно кивнул.
   – Огастин был одним из тех, кто настаивал, чтобы это дело передали в суд, хотя все советовали ему немного подождать. В министерстве экономики его буквально умоляли повременить, пока они не конфискуют крупную партию наркотиков, о которой мы все знали. Сорок килограммов. Это бы предрешило исход процесса, но Огастин не хотел ждать. Он наплел нам кучу всякого вздора о том, что, если мы будем тянуть, все подозреваемые покинут страну, и представил все это как необходимость сделать нужное дело в нужный момент, но, как оказалось, все это – туфта: И теперь именно он, с присущим ему упорством, затягивает петлю на шее Тоцци. Том всегда был игроком, хорошо знающим правила игры в одной команде, но вот уже год или около того, как...
   Иверс развернулся на своем вращающемся кресле и посмотрел в окно. Гиббонс проследил за его взглядом. На другой стороне Федерал-Плаза, за зданием федерального суда, можно было увидеть серые стены верхних этажей здания, в котором находился кабинет Огастина. Возможно, как раз в это время он сидел за своим столом и также смотрел в их сторону. Гиббонс буквально услышал голос Тоцци, бубнившего себе под нос после похорон дяди Пита, что он не будет удивлен, если узнает, что Огастин пытается его подставить, чтобы завоевать дешевую популярность в борьбе за голоса избирателей на предстоящих выборах мэра. Он говорил тогда полушутя. Но предположим, они всерьез возьмутся за Тоцци, обвинят его в тайном сговоре, во вмешательстве в происходящий процесс и протащат это дело в федеральный суд. Огастин может сам попытаться провернуть все это. Завоевав на процессе Фигаро лавры победителя, он будет очень неплохо выглядеть. Люди в этом городе до чертиков напуганы преступностью. Всеобщая волна желания установить порядок и законность буквально внесет Огастина в кресло мэра. А что? Вполне возможно.
   Иверс снова развернулся на своем кресле и надел очки.
   – Однако я вызвал тебя по другой причине.
   Он взял со стола пачку скрепленных бумаг и с минуту просматривал их.
   – Сегодня утром мы получили факс от нашего представителя в Риме. Вчера вечером Эмилио Зучетти сел в самолет, направляющийся в Нью-Йорк.
   – Держу пари, он летит сюда не видами города любоваться.
   Гиббонс на мгновение представил себе худощавого морщинистого старика – знаменитого сицилийского босса, в бермудах, дешевых солнцезащитных очках на большом, похожем на банан носу, в огромной идиотской шляпе с пуговкой.
   – Мы предполагаем, что он направляется на совещание с Саламандрой. К счастью, его рейс был отложен. В аэропорт его провожал один из сыновей. С помощью подслушивающего устройства нашим людям удалось записать часть разговора – Иверс перевернул страницу. – Из того, что сказал сын, ясно, что сицилийцы недовольны происходящим в Нью-Йорке. Судя по всему, он имеет в виду процесс. Зучетти заметил, что он доверял американцам, которых Саламандра привозил к нему на ферму, но теперь они его разочаровали. Он повторил это дважды. Сын добавил, что это ужасно: чтобы спасти положение, должен ехать сам саро di capi. Сын также несколько раз упоминал о каком-то «святом покровителе». Наш агент сделал пометку, что фраза эта произносилась без соответствующего уважения, скорее наоборот – тон был злой и язвительный.
   Гиббонс подался вперед.
   – Я только что прослушивал пленку, на которой Саламандра тоже упоминает «святого покровителя», хотя непонятно, что он имеет в виду.
   – Гм...
   Иверс поджал губы и перевернул еще одну страницу.
   – После слов о «святом покровителе» сын произносит: «Никогда не доверяй юристу, папа».
   Иверс поднял глаза от страницы.
   – Может так быть, что «святой покровитель» – это юрист, адвокат? Мартин Блюм например?
   Гиббонс покачал головой.
   – Не думаю.
   – Затем сын спросил отца, не следует ли преподать американцам урок правосудия по-сицилийски. Он усмехнулся, произнося это.
   – И что ответил Зучетти?
   – После паузы старик сказал: «Лучший юрист – это тот, который молчит».
   Иверс посмотрел на Гиббонса.
   – Это все, что удалось записать. После этого Зучетти с сыном пошли в бар. Наш человек не смог подсесть к ним достаточно близко, чтобы уловить что-нибудь еще. Тебе эта информация о чем-нибудь говорит?
   Гиббонс опять положил ногу на ногу и, ухватившись за свой ботинок, уставился в окно.
   «Никогда не доверяй юристу, папа... Лучший юрист – это тот, который молчит. Наш святой покровитель... Разочаровал...»
   Гиббонс посмотрел на верхние этажи здания прокуратуры США и задумался о подозрениях Тоцци по поводу Огастина. Что это – подозрения или инстинкт?
   – Я спрашиваю, можешь ли ты из этого что-нибудь понять?
   Гиббонс скривив рот и глубоко вздохнул.
   Он встал и, словно лунатик, направился к двери, не сводя глаз с офиса Огастина на другой стороне площади. Рука в кармане сжимала клочок розовой бумаги со словами: «Ты оказался прав».
   – Ты куда? – спросил Иверс.
   – Хочу кое-что проверить. Я еще вернусь к вам с этим делом.
   Он ушел, не закрыв за собой дверь.

* * *

   Тесный кабинет тонул в сигаретном дыму. Единственный цвет, кроме черного, серого и белого, который можно было здесь различить, – это зеленый цвет на экране компьютера. Гиббонс стоял в дверях и смотрел на огромную крысу, сидевшую у дисплея. Ее брюхо туго обтянуто рубашкой, из-под заостренного носа торчит сигарета, один глаз прищурен – дым мешает ей смотреть. Фосфоресцирующий зеленый цвет на дисплее подчеркивает желтоватую бледность крысы. Компьютер – нововведение в ее работе.
   Гиббонс постучал в открытую дверь и, достав свое удостоверение, поднял его таким образом, чтобы крыса смогла его разглядеть.
   – Мистер Московиц.
   – Пошел вон.
   Гиббонс оскалился.
   – Московиц.
   Большая крыса, не поднимая головы, завизжала:
   – Я же сказал: «Пошел вон!» Я занят.
   – Я тоже.
   Гиббонс подождал ответа, но крыса молчала.
   Ну ладно. Хорошо же.
   Гиббонс шагнул в комнату и пнул ногой металлический лист, которым был обшит стол крысы с противоположной от нее стороны. Страшный грохот заставил грызуна подпрыгнуть. На лице Гиббонса появилась крокодилья улыбка.
   – Какого хрена?..
   Гиббонс сунул крысе под нос свое удостоверение. Маленькие блестящие глазки вцепились в документ. К своему удивлению, Гиббонс увидел, что они не были розовыми.
   – Ну и что? Чего тебе надо?
   Крыса повернулась лицом к Гиббонсу и, сунув в рот новую сигарету, прикурила ее от старой.
   Гиббонс заметил, что под мышкой у него на специальном ремне торчала рукоятка какого-то автоматического оружия. Можно не сомневаться, оно было черного матового цвета – чтобы гармонировать с его черной одеждой. Ну и крутой же парень. Гиббонс чуть не рассмеялся. Репортеры криминальной хроники, защищающие себя от бандитов. Просто смех. Кому придет в голову расходовать патроны на такое дерьмо?
   – Чего нужно? Говори. – Дым клубами шел из крысиного носа.
   – Хочу поговорить с тобой.
   – Да? О чем же?
   – О процессе Фигаро для начала.
   Крыса фыркнула и протянула руку.
   – Покажи-ка еще раз свое удостоверение.
   Гиббонс насторожился, но удостоверение предъявил. Хотя он и не был уверен, но, очевидно, по закону в подобных ситуациях он должен это делать. Такая сволочь, как Московиц, наверняка знает все правила и может принести немало неприятностей, если пренебречь его просьбой. Тот еще засранец.
   Крыса опять покосилась на его удостоверение, все время при этом ухмыляясь.
   – Оперативный агент? Всего-то? О чем вообще с тобой можно разговаривать?
   Первым желанием Гиббонса было вбить зубы в глотку этому плюгавому говнюку, но ему требовалось кое-что разузнать у него, и Гиббонс решил не поднимать бурю, он даже улыбнулся в ответ.
   – Разумеется, Московиц, если не хочешь, можешь со мной не разговаривать.
   – Ты чертовски прав. Если захочу, могу с тобой не разговаривать. – Крыса заерзала на своем стуле, поудобнее пристраивая хвост на сиденье. Наконец она уселась, согнувшись в три погибели. – Послушай, приятель, с такой мелюзгой, как ты, я не разговариваю. Могу прямо сейчас позвонить твоему боссу и переговорить с ним. Его зовут Иверс, так? Брент Иверс.
   – Валяй звони. Передай ему от меня привет.
   Гиббонс представил мысленно, как этот прыщ участвует в настоящей перестрелке со своим личным оружием.
   – У меня связи с такими шишками наверху, о которых ты никогда не слыхал. Парни намного важнее тебя.
   Густой смог от сигаретного дыма завис над сальной головой Московица. Прямо-таки Лос-Анджелес в миниатюре.
   – Ну-ну, Московиц, кого ты еще знаешь? Я читал твои репортажи о процессе Фигаро. Не впечатляет. Так – отрывки, заметки... Понадергано отовсюду. Похоже, солидных источников с того конца Фоли-сквер у тебя нет.
   – Наоборот, мой друг полицейский. Я весьма близок к Тому Огастину.
   – Помощнику генерального прокурора США? Да пошел ты...
   Крыса поскребла свою тощую шею.
   – Я тебе все-таки кое-что скажу. Когда Огастин хочет, чтобы просочилась какая-нибудь информация, он обращается ко мне. Если он собирается что-нибудь сказать, я получаю эксклюзив. У нас очень тесные отношения.
   – Да пошел ты...
   – Я вовсе не собираюсь производить на тебя впечатление. Я знаю только то, что знаю. А я знаю, что, когда информация должна будет похерить судебный процесс, мой человек Том первому мне шепнет словечко.
   – Ты хочешь сказать, что Огастин предупреждает тебя заранее? Да пошел ты...
   Гиббонс изобразил на своем лице недоверие.
   – А ты понаблюдай за мной в суде. Разве я прыгаю возле Огастина в коридоре, выкрикиваю вопросы, как это делают другие репортеры? Мне не надо ввязываться в потасовку с этими неудачниками. Ты хоть когда-нибудь замечал, где я сижу? Внизу, в центре зала, рядом со столом обвинения. Это место зарезервировано за мной, спасибо приятелю Тому. Он дает мне возможность находиться поблизости, чтобы я мог все слышать. Очень благоразумно. Таков мой стиль.
   Уж куда благоразумнее, нечего сказать.
   Гиббонс попытался вспомнить, где же сидел Московиц в суде, но не смог. Он никогда не обращал на него внимания, так что не мог и сказать, что из услышанного им было трепом, что – правдой.
   – Иногда Огастин даже читает гранки моих статей, прежде чем я окончательно запускаю их в печать. – Самодовольная улыбка исказила крысиную морду.
   – Зачем это ему?
   Гиббонс засунул руки в карманы пальто.
   Уж не ошибки ли твои проверяет?
   – Послушай, если ты еще не знаешь, в будущем году этот парень собирается выставить свою кандидатуру на пост мэра. Вот и хочет быть уверенным – написано то, что надо.
   – И у тебя нет никаких проблем, что он предварительно читает твою стряпню? Ну там – журналистская этика и прочая ерунда?
   – К черту этику. Мужик может стать мэром. Хочу, чтобы он помнил обо мне, когда окажется в Сити-Холл.
   Крыса выпустила струю дыма прямо в смог над своей головой.
   – Хорошо, Московиц, сдаюсь. Ты очень умный парень. А что Огастин? Он, должно быть, сейчас расстроен. Процесс Фигаро на грани срыва. Суд после убийства Джордано не сдвинулся ни на шаг. Думаю, теперь ему не надо беспокоиться и читать твои статьи.
   Крыса покачала головой.
   – Как бы там ни было, он хочет первым видеть все, что его касается. Не важно, что это.
   – Да пошел ты... Теперь-то я вижу, что ты все мне натрепал.
   – Говорю тебе. Он прочитывал каждое слово, которое я писал о деле Фигаро. Если под статьей стоит моя подпись, то тут уже все верно, потому что это информация из первых рук. Я же говорил, у нас с Огастином особые отношения.
   Гиббонс продолжал изображать недоверие.
   – Он прочитывал все, написанное тобой, еще до того, как это было напечатано?
   – Все до единой строчки.
   Гиббонс уставился на клавиатуру компьютера. «Все до единой строчки...» Значит, и ту фразу, произнесенную Тоцци, которая якобы его изобличает. Если Огастин видел ее, то почему не остановил Московица?
   Крыса ткнула в него сигаретой.
   – Ты игрок. Гиббонс? Тогда поставь на Огастина – не проиграешь. Можешь мне поверить.
   – Шутишь, Московиц. Не надо быть гением, чтобы предугадать это. Из того расклада, что существует на данный момент, ясно, что голоса, поданные за либералов черными и испанцами, разделятся между Вашингтоном и Ортегой. Огастин чуть-чуть свернет вправо и соберет все голоса белых. У него сейчас хороший имидж и наверняка есть деньжата на организацию кампании. Думаю, если он решит участвовать в выборах, кресло мэра его.
   Крыса подалась вперед и облокотилась о стол.
   – Слушай сюда. Информация из самых первых рук – от Московица.
   У Гиббонса екнуло сердце.
   – Валяй, я слушаю.
   – Ты заметил его ненавязчивое заигрывание с партией? Это – часть его стратегии. Он будет баллотироваться. Это не подлежит сомнению. Просто он не хочет заявлять о себе слишком рано. Он добивается, чтобы избиратели сами захотели его. Он ведет жесткую игру, чтобы победить.