Бруно Энтони. Грязный бизнес

   – А теперь, Катберт, будь так любезен, заведи руки за спину, чтобы я смог надеть на тебя наручники.
   – Что здесь происходит?
   На кухне, шаркая тапочками, жмурясь со сна и придерживая свой распахивающийся халат, появилась Лоррейн.
   Высоко подняв руки, Гиббонс повернулся к Мак-Клири и, глядя ему в глаза, произнес:
   – Ловим тараканов.
   – Доброе утро, Лоррейн. Я надеялся, что мы не разбудим тебя.
   Она откинула с лица волосы и неожиданно увидела револьвер в руке Мак-Клири. Ее глаза округлились.
   – Что ты делаешь? Гиббонс, что он делает?
   – Говорит, что арестовывает меня. Что ты на это скажешь?
   – Что? – в изумлении воскликнула она.
   – Извини, Лоррейн, но боюсь, что это так. У меня ордер, я очень сожалею.
   Взгляд Лоррейн был прикован к револьверу Мак-Клири, рука лежала на вздымавшейся груди.
   – Не могу в это поверить... Почему? Что он сделал?
   В ее присутствии на Мак-Клири нападала робость.
   – Мне очень жаль, Лоррейн, действительно жаль, но я всего лишь выполняю предписание суда.
   Гиббонс вытаращил глаза и присвистнул.
   – Вот трепло. Он всего лишь выполняет приказ.
   Мак-Клири серьезно посмотрел на него.
   – Стоит ли напоминать тебе, Катберт, что все, что ты скажешь, может и будет использовано против тебя? А теперь, будь добр, повернись и сложи руки за спиной. Пожалуйста.
   Гиббонс бросил на него сердитый взгляд и медленно повернулся. Когда Мак-Клири склонился над его руками, он скривился и стал тяжело дышать.
   – В чем дело, Катберт? Уж не собираешься ли ты разрыдаться?
   Гиббонс покачал головой и медленно повел плечами.
   – Бурсит.^[7]Время от времени дает о себе знать.
   – Должно быть, это ужасно – чувствовать, что становишься старым?
   Тут вмешалась Лоррейн.
   – Джимми, неужели ты непременно должен надеть на него наручники? Так уж это необходимо?
   – Таков порядок, Лоррейн, – произнес Гиббонс, поморщившись. – У него нет выбора. Давай, Мак-Клири, надевай их. Я переживу.
   – Джимми, пожалуйста, – взмолилась Лоррейн.
   – Хорошо, хорошо. Я надену наручники спереди. Это ты сможешь перетерпеть, Катберт?
   – Не нужны мне твои одолжения. Делай свое дело.
   Лоррейн готова была расплакаться.
   Мак-Клири вздохнул, недовольный Гиббонсом, и защелкнул наручник на его запястье.
   – Поворачивайся, старый козел. – Он схватил Гиббонса за пиджак и развернул его, защелкнув наручник спереди. – Так тебе удобнее?
   – Еще бы. Теперь мне не хватает только пива.
   – Ты большой наглец, Катберт. Хочу, чтобы ты знал: я делаю это исключительно ради Лоррейн. Меньше всего я забочусь о тебе.
   – Это чертовски любезно с твоей стороны.
   Мак-Клири нахмурился и повернулся к Лоррейн.
   – Могу я воспользоваться вашим телефоном? Мне нужно позвонить.
   Она посмотрела на мужа. Гиббонс прикрыл глаза и кивнул.
   – Думаю, да... – произнесла она.
   – Благодарю.
   Мак-Клири снял трубку, набрал номер и, натягивая шнур, вышел в коридор.
   – Что здесь, к дьяволу, происходит? – прошептала Лоррейн.
   – Не могу сказать точно, но, что бы это ни было, это чушь собачья.
   – Чем я могу помочь?
   – Не звони Тоцци. Слишком поздно. Я лишь надеюсь, что он успел уйти из дома прежде, чем головорезы Мак-Клири добрались до него.
   Лоррейн была напугана и озадачена.
   – Не понимаю, о чем ты?
   – Потом объясню.
   Мак-Клири вернулся на кухню и положил трубку. Он улыбался своей обычной идиотской улыбкой.
   – Тебе повезло, Катберт.
   – Да?
   – Прежде чем доставить тебя в тюрьму, я должен заскочить в Малую Италию – кое-что проверить. Ничего особенного. Нам не придется даже выходить из машины. Но для тебя это будет последней возможностью познать все великодушие закона, прежде чем тебя окончательно засадят, Катберт. Будет что вспоминать.
   – Я тронут.
   – Лоррейн, в очередной раз приношу тебе свои извинения.
   Сожалею, что все так получилось.
   Гиббонс громко вздохнул.
   – Пошли скорее, Мак-Клири. Меня скоро стошнит от твоих ирландских излияний.
   – Лоррейн, ты святая. Как ты с ним уживаешься?
   Лоррейн его не слушала, она, нахмурившись, смотрела на Гиббонса.
   – Не беспокойся, – мягко проговорил он. – Ничего серьезного. Поверь мне.
   – Правда?
   – Правда.
   Она обняла его.
   – Я люблю тебя.
   Господи, не дай мне расчувствоваться.
   – И я... – пробормотал он, уткнувшись в ее волосы.
   – Нам пора. – Мак-Клири потряс Гиббонса за локоть.
   Лоррейн неохотно отпустила его, и Гиббонс тут же почувствовал холод и одиночество. Ему стало стыдно, что он так мало говорил ей о том, как любит ее.
   Мак-Клири повел его через парадный вход, и они начали молча спускаться по мраморным ступеням старого многоквартирного дома. Когда они миновали одну лестничную площадку и стали спускаться по следующему лестничному пролету, Гиббонс опять заметил у Мак-Клири эту его идиотскую ухмылку.
   – Что тебя так развеселило? – проворчал он.
   – Да так, задумался.
   – О чем же?
   – О том, что твоя бедная жена останется одна-одинешенька, когда ее мужа и дорогого кузена упекут в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.
   – Ну что ж, мечтать не вредно.
   – Придется мне почаще заглядывать к ней. Знаешь, у нас, ирландцев, принято утешать в горе. Мы это хорошо умеем делать. Думаю, Лоррейн отдаст должное моей жизнерадостной натуре. Надеюсь, ты меня понимаешь? – Его глаза сияли.
   Гиббонс замер на середине пролета и уставился на Мак-Клири. Ах, если бы можно было убить взглядом.
   – Ты хотел мне что-то сказать, Катберт?
   Гиббонс прикусил язык, хотя все у него внутри переворачивалось.
   Да ни за что на свете. Она не взглянет в твою сторону, даже если кроме тебя, малоумка, на земле не останется ни одного мужика.
   Гиббонс продолжал молча спускаться. Когда они свернули на следующую площадку, он посмотрел наверх, в сторону своей квартиры.
   Лучше ей этого не делать.

Глава 22

   Из машины ему было видно, как снег вихрем кружил над переходом посреди Гранд-стрит. Снежные хлопья плясали по темному лобовому стеклу, на котором расплывались круги пара, поднимавшегося из бумажной чашки с горячим кофе, стоявшей на приборной доске. Продолжая внимательно всматриваться в холодную серую улицу, Огастин потянулся к чашке и отпил немного кофе. Его взгляд несколько раз останавливался на невзрачном белом фургоне с покрытыми ржавчиной дверями, который стоял напротив ресторана «Прекрасный остров». Уличное движение было пока еще слабым. Немногочисленные пешеходы, ссутулившись в своих пальто, с трудом брели против ветра. Он поставил чашку обратно на приборную доску и посмотрел на часы. Без десяти восемь. Мимо прогрохотал грузовик. Порыв ветра неожиданно подхватил чуть ли не целый снежный сугроб и с воем закружил его. В машине было тепло и уютно. Огастин чувствовал себя отъединенным от всего мира и потому защищенным от всех его опасностей. Это состояние всегда нравилось ему.
   Огастину был хорошо виден серебристый «понтиак» Джимми Мак-Клири, припаркованный рядом с пожарным гидрометом немного вниз по улице. Мак-Клири подъехал несколько минут назад. Очевидно, он получил сообщение, что этим утром здесь что-то должно произойти. Огастин ухмыльнулся: он поступил очень разумно, анонимно позвонив сегодня рано утром в офис из таксофона, чтобы его не могли выследить. В это время там не бывает никого из тех, кто мог бы задать ему кое-какие вопросы. Огастин попивал кофе и самодовольно ухмылялся, гадая, то ли это он такой сообразительный, то ли остальной мир такой бестолковый.
   На переднем сиденье рядом с Мак-Клири был виден Гиббонс. Огастин не заметил фотокамеры, но не сомневался на этот счет. Мак-Клири был исполнительным ирландским копом, которые любят ворчать и жаловаться, но всегда выполняют то, что от них требуется. Они напоминают хороших работящих пчел. Надо только время от времени поощрять их несколько романтическое представление о самих себе: пусть верят, что они значительно умнее, чем есть на самом деле. Огастин не сомневался, что Мак-Клири взял с собой фотокамеру, заряженную новой пленкой и снабженную отполированными телеобъективами. Таковы уж эти люди, созданные для того, чтобы служить.
   Что до Гиббонса, то это совсем другой случай. Нет ничего хуже настоящего стопроцентного американца-неудачника. Как и все подобные типы – а Огастин встречал их немало, – Гиббонс гордился своим грубым, примитивным существованием. Многие в клане Гиббонсов были, вероятно, горько разочарованы в нем, особенно если он состоял в родстве с питтсбургскими Гиббонсами. Этот человек жил как какой-нибудь индеец, и все-таки была существенная разница между ним и людьми, подобными Мак-Клири и Тоцци. У Гиббонса не было присущего иммигрантам стремления во что бы то ни стало пробиться наверх к лучшей жизни, достичь уважения, богатства, положения в обществе. Нет, Гиббонс стопроцентный янки, совсем как он сам. Он не карабкается вверх. По-видимому, положение для него ничего не значит. Его невозможно подкупить, купить, обольстить или совратить, потому что, в отличие от детей иммигрантов, у него нет идиотских устремлений. Он всегда был самим собой – упорным, жестким и бескомпромиссным, следовавшим строгим правилам пуританской морали и сразу угадывавшим чужака. Ужасные качества. У Гиббонса не было желаний и мечтаний, а стало быть, он недосягаем для искушений и коррупции. Это делало его очень опасным.
   Откуда-то сзади медленно выехала машина и остановилась бок о бок с машиной Огастина. Тоже «мерседес». Водитель, человек с черными усами, взглянул на Огастина и жестами спросил, не собирается ли он освободить место. Огастин покачал головой, и человек, улыбнувшись в ответ и пожав плечами, отъехал. Огастин следил, как машина проехала вверх по кварталу и остановилась недалеко от ресторана Саламандры. Огастин отметил, что это была одна из последних моделей «мерседеса», его же 420-я модель насчитывала уже три года. Когда мужчина вышел из машины, Огастин увидел, что на нем были мешковатые белые брюки и белая тенниска под черной кожаной курткой. Он походил на продавца пиццы. Подумать только. Какой-то продавец пиццы водит самую последнюю модель «мерседеса». Огастин помрачнел. Господи, куда катится эта страна?
   Еще один обшарпанный грузовичок – словно он только что побывал на войне – прогромыхал мимо него с другой стороны. На его бортах были нарисованные китайские иероглифы, а открытый кузов до отказа набит деревянными ящиками и корзинами, наполненными той особой продукцией, которой китайцы торгуют на улицах в Чайнатауне. Огастин проводил грузовик хмурым взглядом и вновь обратил свой взор к ресторану Саламандры. Прямо перед рестораном во втором ряду остановился какой-то невзрачный, неопределенной марки автомобиль – голубой с металлическим отливом. Он встал как раз напротив того неопрятного белого фургона. Огастин напряженно вглядывался, стараясь рассмотреть сидящих в машине людей. За рулем, без сомнения, был Тоцци. Но кто это с ним рядом? Он же предупреждал Тоцци, чтобы никого с собой не брал. Черт бы его взял!
   Человек наклонился к Тоцци и исчез из поля зрения Огастина. Но все же он успел увидеть лицо и короткие светлые волосы. Лесли Хэллоран. Огастин усмехнулся. Как глупо. Ну, ей же хуже. Он считал ее более сообразительной, а она опустилась до уровня Тоцци. Ладно. Посадят их обоих. Очень романтично.
   Огастин машинально тер большим пальцем скулу, обдумывая вновь сложившуюся ситуацию, анализируя новый поворот событий. Как скажется присутствие мисс Хэллоран на конечном результате? Скорее всего никак. Мак-Клири сфотографирует Тоцци, доставившего ковер к известному месту сборища мафии, это окончательно подтвердит его связь с сицилийцами. Когда судье Моргенроту представят эти снимки, он ничего не сможет поделать – руки у него будут связаны. Преступный сговор под руководством алчного агента ФБР, и судье придется прекратить процесс. Саламандра получит свой героин, он и его люди будут сняты с крючка до нового пересмотра дела, а к тому времени они или смоются, или храбро предстанут перед лицом правосудия, которое он сам, лично, запутает так, что присяжные, выходцы из низов, постараются поскорее вынести оправдательный приговор, чтобы не сбиться окончательно в сложных и противоречивых фактах.
   В данной ситуации участие Лесли Хэллоран может оказаться весьма кстати. Она со своим возлюбленным, разумеется, будет утверждать, что они привезли ковер не для перепродажи, а в качестве выкупа за маленькую Патрицию. Но управление генпрокурора может заявить, что вся история с похищением Патриции сфабрикована, чтобы замаскировать истинный характер сделки. Учитывая тот факт, что мисс Хэллоран является защитником обвиняемых, любые ее показания относительно так называемого похищения ребенка вряд ли вызовут большое доверие. Сам же ребенок сможет сказать только то, что поздно ночью ее похитил ужасный карлик. Сказка, ночной кошмар – будет настаивать обвинение. Кроме того, детей так легко запутать во время допроса.
   Огастин удовлетворенно улыбнулся. Получалось даже лучше, чем он предполагал. Такая работа стоит значительно дороже четырнадцати миллионов, но сейчас он не будет торговаться с сицилийцами. Для того чтобы проложить дорогу в мэрию, четырнадцати миллионов вполне достаточно.
   Он откинул голову на подголовник. Слава Богу, что на этот раз он взял инициативу в свои руки и сам организовал похищение ребенка. Саламандра считает, что он недостаточно усерден. Увидеть бы его лицо, когда он выложит им ковер. Это станет окончательным доказательством того, что он достоин каждого пенни из этой суммы. Огастин, прищурясь, смотрел на семейный седан Тоцци, мысленно наслаждаясь звучанием своих будущих титулов: достопочтенный мэр Нью-Йорка Томас Огастин Третий... Мэр Огастин... Его честь...
   Огастин взял телефон и набрал номер. Гудок прозвучал четыре раза, прежде чем сняли трубку.
   – Пронто, говорите.
   Очевидно, кто-то из его холуев. Возможно, тот продавец пиццы, который приехал на новом «мерседесе».
   – Позови своего босса.
   – Кого?
   Болван, притворяется, что не понял.
   – Господина Саламандру, – произнес он с некоторым раздражением.
   – Кто?
   – Скажи, его святой покровитель.
   Молчание.
   – Подождите.
   Держа около уха трубку, Огастин наблюдал за Тоцци, вылезающим из машины. Тот был одет в джинсы и кожаную куртку. Прекрасно. Без костюма и галстука он будет выглядеть на фотографиях еще более подозрительно. Тоцци, оглядываясь, неторопливо направился в сторону грузовика, ожидая, что к нему кто-нибудь подойдет.
   Спокойно, Тоцци. Подожди еще немного.
   – Хэлло, кто это? – раздраженно спросил Саламандра.
   – Я тебя разбудил? Ты, кажется, недоволен?
   – Кто это?
   – Святой покровитель юристов.
   У Огастина это прозвучало почти с тем же сарказмом, с каким ранее произносил этот отвратительный эвфемизм Саламандра.
   – Я не знаю, кто ты. До свидания.
   – Не вешай трубку. – Сицилиец боялся прослушивания, и напрасно. Огастин знал, что предписания, санкционирующего прослушивание квартиры над рестораном «Прекрасный остров», не было. – Не клади трубку. Твой ковер у меня. – Молчание. Обычная итальянская подозрительность, замешанная на невысказанной враждебности. – Я сказал, твой ковер у меня. Он нужен тебе или нет? – Молчание. – Теперь послушай меня. Я знаю, ты мне не доверяешь. Ты считаешь, что я провалил ваше дело, но ты ошибаешься. Я собираюсь выполнить все, что обещал первоначально, и даже больше. У нас не было договоренности о том, что я буду заниматься снабженческой стороной дела, но в данном случае я доставил вам ваш товар. Я также собираюсь обеспечить прекращение процесса, если, разумеется, вы будете мне помогать.
   Молчание.
   Кровь прилила к лицу Огастина. Он почувствовал, что говорит слишком много, слишком долго объясняет. Он потер скулу – под глазом начиналась тупая боль. Не следовало ничего объяснять этому иммигранту, этому головорезу. Кто здесь в конце-то концов ключевая фигура? Это он должен давать указания Саламандре, что и как делать. Инициатива принадлежит ему, черт бы их всех побрал.
   – Я хочу, чтобы ты послал кого-нибудь из своих рассыльных, какую-нибудь мелкую сошку. В эту самую минуту во втором ряду перед рестораном стоит синяя машина. Около нее Майк Тоцци. Ковер у него. Пошли за ним своего парня.
   – Ты сумасшедший, – злобно произнес Саламандра.
   – Отнюдь нет. Я не сумасшедший. Я держу Тоцци за яйца, он больше не представляет для тебя угрозы. Просто пошли кого-нибудь забрать у него ковер. Кого-нибудь, кого тебе не жалко потерять.
   – Что значит «мелкую сошку»? В моей семье нет «сошек». Я люблю всех своих людей.
   – Ты поглупел, Уго. Внизу сорок килограммов груза дожидаются, чтобы их забрали. Иди и возьми их. Почему ты медлишь?
   Молчание.
   – Ловушка, – произнес в конце концов Саламандра. – Ты обманываешь меня. Внизу полиция, в засаде. Ждет, чтобы кто-нибудь вышел и забрал ковер.
   Неисправимый кретин. Лицо Огастина пылало.
   – Нет, Уго, там нет засады. И полиции нет. Всего один человек, который работает на меня. Он никого не потревожит. У него свое задание. Он – часть моего плана.
   – Какого плана? Мы составляем планы. Ты планы не составляешь.
   Саламандра был в ярости.
   – Послушай, я пытаюсь спасти ваши задницы и ваш бизнес. Я. Если же ты слишком гордый и тупой, чтобы признать, что кто-то еще может выполнять за тебя твою работу, то черт с тобой.
   – Тупой? Это я тупой? Ты притаскиваешь ковер сюда, ко мне домой, а я тупой? Это ты тупой.
   – Уверяю тебя, если вы будете действовать со мной заодно и действовать быстро, это совершенно безопасно. – Огастин стиснул зубы. – Пошли человека забрать ковер. Сам сиди дома. Позднее, если потребуется, можно будет состряпать алиби. Парень, которого ты пошлешь, будет отдан под суд, но я сведу все к заключению соглашения между сторонами. При самом плохом раскладе он получит максимум месяцев шесть. Я думаю, у тебя достаточно преданных людей, которые с удовольствием это проделают.
   Молчание. Затем неожиданный взрыв.
   – А Тоцци? Он Фэ-Бэ-Эр. Он – опасен.
   – Нисколько. – Огастин откинул голову назад, прищурился и ухмыльнулся. Он ждал этого момента. – Выгляни в окно, Уго. Смотришь?
   – Да, смотрю.
   – Видишь старый белый фургон на другой стороне улицы? Совсем обшарпанный?
   – Да.
   – Возможно, оттуда, где ты находишься, тебе не видно, но за рулем сидит Немо.
   – Немо!
   Огастину было приятно слышать, как ошарашен Саламандра, – один из его людей работает на него, Огастина! Это свидетельствовало о том, что власть Саламандры над своим кланом не была такой уж абсолютной, как он считал.
   – А ты не видишь в фургоне еще кого-нибудь? Пассажира ты оттуда не видишь?
   – Да... – мрачно произнес Саламандра, в его голосе была неуверенность.
   – Что ты видишь?
   – Я вижу маленькую головку, светлые волосы. Мадонна, это же ребенок. На полу, с кляпом во рту.
   – Да, и ее руки и ноги должны быть связаны: Это дочь твоего адвоката.
   Повисла грозная напряженная тишина.
   – Тоцци уже согласился на обмен: ковер за ребенка. Он явно неравнодушен к мисс Хэллоран, так что сделает все, чтобы вернуть малютку целой и невредимой.
   Молчание стало еще более напряженным.
   – Поверь мне, Уго. Я все просчитал. У меня прикрыты все тылы. Ты получишь свой героин, а Тоцци потерпит полный крах. Я гарантирую. Потребуется не меньше года, чтобы возобновить процесс Фигаро, а за это время я многое успею сделать. Улики исчезнут, свидетели, с нашей помощью, многое подзабудут. Существует масса всяких возможностей.
   Между тем Саламандра уже не слушал его. Он разговаривал с кем-то по-итальянски. Говорил быстро и взволнованно. Другие голоса задавали короткие резкие вопросы. Трудно было определить, сколько всего человек принимают участие в разговоре. Однако в голосах звучала растерянность, и это Огастину не понравилось. Растерянность ведет к панике, а паника может все испортить. Они должны немедленно послать человека за ковром, иначе дело сорвется. Под глазом пульсировало так сильно, что его трудно было держать открытым. Неужели они надеются, что Тоцци сам позвонит в дверь и принесет им этот чертов ковер? Но и нельзя заставлять его ждать слишком долго. Он весьма возбудимый тип, непредсказуемый, склонный к безрассудству. Саламандра должен действовать немедленно, пока Тоцци не выкинул что-нибудь непоправимое – от него всего можно ожидать.
   – Саламандра! – заорал Огастин в трубку, но тот был занят переговорами со своими гориллами, будь они прокляты. – Саламандра!
   Господи, но почему они такие тупые? Этот проклятый героин здесь. Идеальный козел отпущения стоит прямо под их окнами, ожидая своей участи. Мак-Клири с фотоаппаратом сидит на своем месте в полной готовности. А они ничего не собираются делать, ничего.
   – Саламандра! Отвечай!
   Но никто его не слушал.
   – Саламандра!
   Огастин изо всех сил старался удержать глаза открытыми. Дьявольская дрель вновь начала вгрызаться в его череп.
   – Саламандра! Поговори со мной!

Глава 23

   Лесли высунулась из окна автомобиля. Тоцци казалось, что она выплакала уже все слезы, но сейчас она была готова снова расплакаться.
   – Что-то не так, Майкл? Мы здесь уже пятнадцать минут. Где она?
   Тоцци старался ничем не выдавать своего волнения. Но ее слова еще более усилили его. Куда они, к черту, провалились? Он знал, героин им необходим, тут никаких сомнений. Вероятно, Огастин все организовал, но, возможно, у него возникли проблемы с сицилийцами. Или они пытаются переиграть друг друга? Вот черт. Это плохо. Все должно было быть сделано быстро и четко – Патриция за ковер. По-видимому, что-то произошло. У него появились опасения, что это может навредить Патриции.
   – Майкл, ради Бога, скажи мне, где они? Ты уверен, что это то самое место? – взмолилась Лесли, высовываясь из окна.
   Нужно что-то предпринять, но что?
   Он посмотрел на дом Саламандры. Рождественские украшения все еще свисали с телефонных столбов – огромные серебряные гирлянды из конфет. Он заметил, что на третьем этаже, во всех четырех окнах, выходящих на улицу, шевелятся занавески. Значит, они там, наверху. И их много. Они наблюдали, но ничего не предпринимали. Тоцци кожей чувствовал все оружие, которое он на себя навешал. Оно излучало тепло, словно уран – радиацию. Под пиджаком в наплечной кобуре «Беретта-92», к поясу прикреплен «руджер» 38-го калибра, маленький «Бауэр-27» – на лодыжке. Всего двадцать семь патронов плюс еще в кармане две полные обоймы для «беретты». Но сколько человек было наверху? Какой арсенал заготовлен у них? А как же Патриция и Лесли? Нет, не может он в их присутствии устроить перестрелку. Дело дрянь. Должен быть иной выход. Надо что-то придумать, чтобы спасти положение.
   Воздействовать на их дерьмовое сознание. Ведь боролся же он в спортивном зале с целой оравой парней, руководя их мышлением и создавая удобные для себя ситуации.
   Да, но здесь не класс айкидо, и они не на спортивном мате. Здесь – итальянский квартал, шансы неравны и честной борьбы ждать нечего.
   Тоцци видел измученное лицо Лесли и старался что-нибудь придумать. Принципы айкидо применимы в любых ситуациях, и в прошлом, в том или ином виде, они не раз выручали его. Спокойствие и сосредоточенность, присутствие духа и ясность сознания, готовность к атаке со стороны противника, применение ки, а не физической силы – все это неоднократно выручало его. Почему же сейчас он так растерялся? Возможно, потому, что защищал не себя, а других, дорогих ему людей. И это, похоже, сводило на нет его познания о противостоянии агрессии. Он чувствовал, что должен нанести упреждающий удар, прежде чем у них появится возможность сделать первый шаг.
   Но, может быть, в этом-то и была загвоздка. Он ломал голову над тем, как придумать план нападения, а это не соответствует характеру айкидо. Это агрессия, она делает твое положение уязвимым. Особенность айкидо в ином. Ты ждешь нападения и извлекаешь из него все преимущества, заставляя противника действовать так, как надо тебе, а когда он потеряет равновесие, ты используешь против него его же силу. Сейчас он не должен думать о нападении. Пусть они сделают первый шаг, а затем он будет действовать соответственно обстоятельствам. Пусть их агрессия определит его ответный удар. Главное – сохранить ясность сознания, чтобы суметь использовать возможности, когда они появятся. Конечно, так. Это же совершенно очевидно.
   Но проблема в том, что они не нападали и ничего не предпринимали. А у них Патриция. Что делать в такой ситуации?
   Тоцци посмотрел на багажник своей машины. Тогда он сам должен заставить их напасть, нацелив их мысль на хорошую, большую мишень. Вот что ему надо сделать.
   – Лесли, выйди из машины и помоги мне.
   Он подошел к багажнику и, пока она вылезала из машины, отпер его.
   – Что ты собираешься делать?
   – Кажется, мы в тупике. Может быть, они забыли о том, что им нужно. Мы должны им напомнить.
   – Что?
   – Ты слыхала сказку о том, как осла вели к водопою?
   – Это когда хозяин брызгал ему на нос водой, чтобы привлечь его внимание?
   – Именно. Мы тоже привлечем их внимание и дадим определенное направление их мыслям.
   – Ты уверен, что поступаешь правильно?
   – Помоги мне управиться с ковром.