Страница:
– Рад, что тебе это кажется забавным. – В его голосе была обида.
Она не могла остановиться. Он заговорил громче:
– Я пытался вести себя с тобой по-человечески. Искренне. Но каждый раз ты меня отпихивала.
– Прекрати. – Она ухватилась за живот. – Прекрати. – Она боялась, что от смеха у нее пупок развяжется.
– Ты мне по-настоящему нравилась, Джина. И я был настолько глуп, что думал, будто и ты испытываешь что-то ко мне. Дурак же я. Не представлял, что у тебя было что-то с Беллзом.
Она перестала смеяться и зло уставилась на него. Как он смеет предполагать, что их с Беллзом может что-то связывать?
– Ты такое дерьмо...
– Я не дерьмо. Это ты относилась ко мнекак к партнеру на одну ночь. Сколько раз я звонил тебе, куда-то приглашал? Я старался, Джина, но я тебе не нужен.
Она не верила ни единому его слову. Он просто хотел переспать с ней. Он думал, она шлюха. Да и то сказать, она вела себя как шлюха.
Он пожал плечами:
– Тебе абсолютно наплевать на меня. – Он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
Быстрым движением она отбросила волосы с лица и надела очки.
– И ты думаешь, я тебе поверю?
– Да.
– Ты на самом деле... что-то чувствовал ко мне?
– Да.
– И не только в то воскресенье? Я хочу сказать, но и после?
– Да!
– Ты думал, у нас могло бы получиться что-то вроде дружбы? Что-то постоянное?
– Да!
—Правда?
– Да!
– Так докажи это. Если мне суждено умереть сегодня вечером, я хочу еще раз заняться любовью и хотя бы один раз в жизни хочу быть уверенной, что это – настоящее. – Внутри у нее все дрожало.
– Ты не умрешь сегодня вечером. Джина. Выбрось это из головы.
– Не успокаивай меня. Ты не отец мне, черт возьми. Сделай это или заткнись. Если то, что ты мне говорил, не туфта.
– Это не туфта. Это правда, все до единого слова. – Его лицо раскраснелось. Глубоко посаженные глаза горели.
– Тогда поцелуй меня. Люби меня. Я хочу знать, что хотя бы раз в жизни меня по-настоящему любили. – Глядя ему прямо в глаза, одной рукой она обхватила его за пояс. Она была абсолютно серьезна.
– Но...
Никаких чертовых «но», подумала она, приблизив к нему лицо и целуя его так крепко, что поцелуй походил на укус. Свободную руку он положил ей на спину, затем провел ею до затылка. Она потянула за ремень, впиваясь губами в его лицо, боясь услышать звук поднимающегося лифта. Тогда все кончится.
Тоцци отвернул голову, чтобы избежать ее поцелуя.
– Подожди, – сказал он. – Расслабься.
– Не могу. Нет времени. – В горле у нее застрял комок. Ей хотелось заплакать, но она не станет этого делать, во всяком случае не сейчас. Она откинула голову назад, потянувшись своими губами к его.
Он еще крепче прижал ее к себе, снова положив руку ей на спину, и зарылся лицом в ее шею. Но он был слишком нежен. Нежность ей не нужна. Она хотела страсти. Изогнувшись, Джина снова припала к его губам.
– Может, по крайней мере, снимешь очки? – спросил Тоцци.
– Нет. На этот раз я хочу видеть, что делаю.
– О!
Она отыскала его губы и захватила в кулак волосы на его затылке. Она не отпустит его. Он не должен видеть ее слез.
– Извини, – сказал он, откашлявшись.
– За что?
– За то, что заснул.
Она не ответила, но Тоцци показалось, что она пожала плечами, хотя наверняка он сказать не мог – ее рука была запрокинута за голову.
Ее блузка была застегнута, слаксы натянуты. Откинувшись назад, Тоцци начал застегивать «молнию» на брюках. Сделать это одной рукой оказалось не так просто. Джина протянула руку и помогла ему застегнуть пуговицу на поясе. Он ожидал, что она снова выйдет из себя, но она казалась спокойной. По правде сказать, ей не из-за чего злиться. Конечно, если она чувствовала то же, что и он. А что касается его... Может, все дело было в наручниках, или подействовала мысль о том, что, вероятно, он занимается сексом в последний раз в жизни, или же сыграло роль волнение оттого, что в любую минуту мог вернуться Беллз, но эти минуты вместе с Джиной Дефреско были невероятными. Он и раньше испытывал блаженство от близости с женщинами, но на этот раз он побывал в раю.
Очень плохо, что он ей по-настоящему не нравится. Все могло бы быть еще лучше.
Засунув края рубашки в брюки, он протянул руку к ней и убрал пряди волос за ухо, чтобы лучше видеть ее лицо.
– Сделай мне одолжение, – сказала Джина. Ее голос был хриплым и тихим.
– Конечно.
– Не говори, что любишь меня.
– Почему?
– Не говори, и все.
– Почему?
– Потому, что я не хочу этого слышать.
– А если это действительно так?
– Тебе это только кажется. Поэтому лучше молчи.
Тоцци перебирал пальцами ее волосы.
– Знаешь, с тобой не соскучишься.
– Перестань. Ты сейчас разгорячен, потому и хочешь это сказать, но я не хочу этого слышать.
– Почему же?
– Потому что это ничего не значит. После постели мужчины всегда влюблены. Как собаки. Когда накормишь собаку, она такая хорошая. А все-остальное время писает на ковер. (Тоцци выпустил ее волосы.) Я ничего не имею против тебя лично, Майк. Ты такой, какой есть. Этого не исправишь.
Он стиснул зубы. Она разрушала то, что было самым невероятным сексуальным ощущением в его жизни. И делала это нарочно. Не может просто наслаждаться тем, что есть. Нет, ей надо все растоптать. Не может просто заткнуться и, по крайней мере, дать емувозможность поверить в то, что в последние минуты жизни он наконец нашел любовь. Или начало того, что могло стать любовью. Или...
Дерьмо. Он становится таким же чокнутым, как она.
Джина подняла голову и приподнялась на локте.
– Как ты думаешь, что случилось с Беллзом? – Теперь уже она говорила громко, и это разозлило Тоцци. Очевидно, сексуальная интермедия закончена.
Тоцци поднес запястье к свету.
– Когда он ушел? Около двух часов назад?
– Сколько времени нужно, чтобы купить клейкую ленту? – Ее слова прозвучали так, будто ей не терпелось перейти к этой части программы. Секс уже был, настало время насилия.
Может, Беллз и в самом деле превратился в летучую мышь, подумал Тоцци.
– Возможно, он ждет, когда взойдет луна.
– Беллз ничего никогда не ждет. Ты ведь слышал. – Голос ее звучал сердито и возмущенно, будто она говорила сама с собой. – Этот ублюдок делает только то, что он хочет и когда хочет. И только так.
Интересно, она в этом убедилась на собственном опыте? – подумал Тоцци. Ему до смерти хотелось знать, что же связывало ее с Беллзом, но он был уверен, что, если спросит ее об этом, не получит вразумительного ответа. По правде сказать, в этот момент он не был уверен, что так уж хочет это знать. Золотая цепочка со свадебным кольцом вокруг ее шеи тускло поблескивала в зеленоватом свете. У Тоцци было такое чувство, что правда об их отношениях может ему не понравиться. Он сжал кулак и в раздражении дернул за цепь.
– Может, перестанешь это делать? Ты мне руку из сустава выдернешь. Это ничего не изменит.
Тоцци уставился на цепь. Она блестела ярче, чем свадебная цепочка. Интересно, какой величины тут зазор? Двадцать дюймов? Тридцать? Трудно сказать. Его глаза скользнули к талии Джины.
– Давай-ка попробуем кое-что сделать. – Он начал протаскивать пальто через петлю, образованную цепью. – Посмотрим, сможешь ли ты пролезть через цепь.
– Что?
– Вот смотри. – Он целиком протащил пальто, так что оно оказалось с его стороны. – Попробуй пролезть в эту петлю. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
Прекрасно знает. Просто хочет его позлить.
Тоцци заговорил с ней как с пятилетним ребенком:
– Видишь эту цепь, большую цепь вокруг батареи? Она образует петлю между трубой и цепочкой наручников. Попытайся протиснуться через эту петлю.
– Почему бы тебе самому не протиснуться через нее?
Тоцци начал терять терпение. Просто ослица какая-то.
– Я слишком большой. Не пролезу. А ты можешь пролезть. Какая у тебя талия, двадцать восемь дюймов?
– Двадцать шесть. – Ее голос звучал оскорбленно.
– Прекрасно. Пойдет как по маслу.
– Ну а бедра? Они... больше.
– Не настолько больше. У тебя отличные бедра.
– Слушай, у меня большая попа, и я отлично это знаю, так что не надо мне заливать. Забудь об этом. Я не пролезу.
Тоцци закатил глаза. Теперь ему еще придется стать психотерапевтом.
– Джина, у тебя совершенно нормальные бёдра. Ты очень пропорционально сложена. Попытайся это сделать. Ты пролезешь. Попытайся.
– Ты это просто так говоришь.
– Нет, не просто так. У тебя очень красивое тело.
– Нет, не красивое. У меня маленькие сиськи и задница как у слона.
Тоцци закрыл глаза и сосчитал до десяти.
– Джина, ты хочешьумереть?
– Конечно нет.
– Тогда сделай что-нибудь, чтобы спастись. Постарайся протиснуться через петлю. У тебя получится.
– Раньше ты не говорил «протиснуться». Видишь, ты и сам считаешь, что у меня большая задница. Врун.
– Джина, я сейчас свихнусь. Ты только попробуй.
Наморщив лоб, она посмотрела на цепь у себя над головой.
– Батарея горячая. Я обожгусь.
– Не настолько горячая.
– Что, если вернется Беллз? Он с ума сойдет, если увидит, что мы хотели убежать.
– Джина, он и так собирается нас убить. Что еще он может с нами сделать?
Она снова посмотрела на цепь. Больше придумать было нечего.
– Я слишком большущая, – пробормотала она. – Ничего не выйдет.
– Попробуй.
– Петля слишком маленькая.
– Сними штаны.
– Что?
– Спусти штаны. На тебе шелковые трусики. Если застрянешь, шелк поможет тебе проскользнуть.
– Они не шелковые. Это полиэстр.
– Все равно. Они скользкие. – Тоцци терял терпение.
Она снова взглянула на цепь.
– Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.
– Попробуй, – прошептал он.
Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.
– Не толкайся, – сказала она.
Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.
– Видишь? Я говорила, что не пролезу.
Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.
– Я сама. – Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.
Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.
– Труба горячая, – пожаловалась она.
Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.
– Давай побыстрее, тогда не обожжешься.
– Да, будто тебе не все равно.
– Ты хочешь умереть, как Марджи?
Она бросила на него сердитый взгляд.
– Не говори о Марджи. – Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.
– Умница, – подбодрил ее Тоцци. – Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.
– Кто это сказал?
– Так говорят, когда рождаются детишки.
– Не смей говорить о новорожденных.
Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.
– Ты почти у цели, – прошептал он. – Давай лезь дальше.
Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.
– Я застряла, – сказала она. – Я застряла. Мне больно!
– Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.
– Но цепь врезается в меня.
– Двигайся.
– Но...
Бряк!
Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.
– Это он, – прошептала Джина.
– Шевелись. Быстрее.
Бряк!
– О,черт! – Ее лицо окаменело.
Внутри у Тоцци все сжалось.
Глава 19
Она не могла остановиться. Он заговорил громче:
– Я пытался вести себя с тобой по-человечески. Искренне. Но каждый раз ты меня отпихивала.
– Прекрати. – Она ухватилась за живот. – Прекрати. – Она боялась, что от смеха у нее пупок развяжется.
– Ты мне по-настоящему нравилась, Джина. И я был настолько глуп, что думал, будто и ты испытываешь что-то ко мне. Дурак же я. Не представлял, что у тебя было что-то с Беллзом.
Она перестала смеяться и зло уставилась на него. Как он смеет предполагать, что их с Беллзом может что-то связывать?
– Ты такое дерьмо...
– Я не дерьмо. Это ты относилась ко мнекак к партнеру на одну ночь. Сколько раз я звонил тебе, куда-то приглашал? Я старался, Джина, но я тебе не нужен.
Она не верила ни единому его слову. Он просто хотел переспать с ней. Он думал, она шлюха. Да и то сказать, она вела себя как шлюха.
Он пожал плечами:
– Тебе абсолютно наплевать на меня. – Он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
Быстрым движением она отбросила волосы с лица и надела очки.
– И ты думаешь, я тебе поверю?
– Да.
– Ты на самом деле... что-то чувствовал ко мне?
– Да.
– И не только в то воскресенье? Я хочу сказать, но и после?
– Да!
– Ты думал, у нас могло бы получиться что-то вроде дружбы? Что-то постоянное?
– Да!
—Правда?
– Да!
– Так докажи это. Если мне суждено умереть сегодня вечером, я хочу еще раз заняться любовью и хотя бы один раз в жизни хочу быть уверенной, что это – настоящее. – Внутри у нее все дрожало.
– Ты не умрешь сегодня вечером. Джина. Выбрось это из головы.
– Не успокаивай меня. Ты не отец мне, черт возьми. Сделай это или заткнись. Если то, что ты мне говорил, не туфта.
– Это не туфта. Это правда, все до единого слова. – Его лицо раскраснелось. Глубоко посаженные глаза горели.
– Тогда поцелуй меня. Люби меня. Я хочу знать, что хотя бы раз в жизни меня по-настоящему любили. – Глядя ему прямо в глаза, одной рукой она обхватила его за пояс. Она была абсолютно серьезна.
– Но...
Никаких чертовых «но», подумала она, приблизив к нему лицо и целуя его так крепко, что поцелуй походил на укус. Свободную руку он положил ей на спину, затем провел ею до затылка. Она потянула за ремень, впиваясь губами в его лицо, боясь услышать звук поднимающегося лифта. Тогда все кончится.
Тоцци отвернул голову, чтобы избежать ее поцелуя.
– Подожди, – сказал он. – Расслабься.
– Не могу. Нет времени. – В горле у нее застрял комок. Ей хотелось заплакать, но она не станет этого делать, во всяком случае не сейчас. Она откинула голову назад, потянувшись своими губами к его.
Он еще крепче прижал ее к себе, снова положив руку ей на спину, и зарылся лицом в ее шею. Но он был слишком нежен. Нежность ей не нужна. Она хотела страсти. Изогнувшись, Джина снова припала к его губам.
– Может, по крайней мере, снимешь очки? – спросил Тоцци.
– Нет. На этот раз я хочу видеть, что делаю.
– О!
Она отыскала его губы и захватила в кулак волосы на его затылке. Она не отпустит его. Он не должен видеть ее слез.
* * *
Когда Тоцци открыл глаза, было темно. Холодный зеленоватый свет уличных фонарей сквозь окна проникал на чердак. Джина смотрела на него, ее очки поблескивали в полумраке. Вероятно, он задремал.– Извини, – сказал он, откашлявшись.
– За что?
– За то, что заснул.
Она не ответила, но Тоцци показалось, что она пожала плечами, хотя наверняка он сказать не мог – ее рука была запрокинута за голову.
Ее блузка была застегнута, слаксы натянуты. Откинувшись назад, Тоцци начал застегивать «молнию» на брюках. Сделать это одной рукой оказалось не так просто. Джина протянула руку и помогла ему застегнуть пуговицу на поясе. Он ожидал, что она снова выйдет из себя, но она казалась спокойной. По правде сказать, ей не из-за чего злиться. Конечно, если она чувствовала то же, что и он. А что касается его... Может, все дело было в наручниках, или подействовала мысль о том, что, вероятно, он занимается сексом в последний раз в жизни, или же сыграло роль волнение оттого, что в любую минуту мог вернуться Беллз, но эти минуты вместе с Джиной Дефреско были невероятными. Он и раньше испытывал блаженство от близости с женщинами, но на этот раз он побывал в раю.
Очень плохо, что он ей по-настоящему не нравится. Все могло бы быть еще лучше.
Засунув края рубашки в брюки, он протянул руку к ней и убрал пряди волос за ухо, чтобы лучше видеть ее лицо.
– Сделай мне одолжение, – сказала Джина. Ее голос был хриплым и тихим.
– Конечно.
– Не говори, что любишь меня.
– Почему?
– Не говори, и все.
– Почему?
– Потому, что я не хочу этого слышать.
– А если это действительно так?
– Тебе это только кажется. Поэтому лучше молчи.
Тоцци перебирал пальцами ее волосы.
– Знаешь, с тобой не соскучишься.
– Перестань. Ты сейчас разгорячен, потому и хочешь это сказать, но я не хочу этого слышать.
– Почему же?
– Потому что это ничего не значит. После постели мужчины всегда влюблены. Как собаки. Когда накормишь собаку, она такая хорошая. А все-остальное время писает на ковер. (Тоцци выпустил ее волосы.) Я ничего не имею против тебя лично, Майк. Ты такой, какой есть. Этого не исправишь.
Он стиснул зубы. Она разрушала то, что было самым невероятным сексуальным ощущением в его жизни. И делала это нарочно. Не может просто наслаждаться тем, что есть. Нет, ей надо все растоптать. Не может просто заткнуться и, по крайней мере, дать емувозможность поверить в то, что в последние минуты жизни он наконец нашел любовь. Или начало того, что могло стать любовью. Или...
Дерьмо. Он становится таким же чокнутым, как она.
Джина подняла голову и приподнялась на локте.
– Как ты думаешь, что случилось с Беллзом? – Теперь уже она говорила громко, и это разозлило Тоцци. Очевидно, сексуальная интермедия закончена.
Тоцци поднес запястье к свету.
– Когда он ушел? Около двух часов назад?
– Сколько времени нужно, чтобы купить клейкую ленту? – Ее слова прозвучали так, будто ей не терпелось перейти к этой части программы. Секс уже был, настало время насилия.
Может, Беллз и в самом деле превратился в летучую мышь, подумал Тоцци.
– Возможно, он ждет, когда взойдет луна.
– Беллз ничего никогда не ждет. Ты ведь слышал. – Голос ее звучал сердито и возмущенно, будто она говорила сама с собой. – Этот ублюдок делает только то, что он хочет и когда хочет. И только так.
Интересно, она в этом убедилась на собственном опыте? – подумал Тоцци. Ему до смерти хотелось знать, что же связывало ее с Беллзом, но он был уверен, что, если спросит ее об этом, не получит вразумительного ответа. По правде сказать, в этот момент он не был уверен, что так уж хочет это знать. Золотая цепочка со свадебным кольцом вокруг ее шеи тускло поблескивала в зеленоватом свете. У Тоцци было такое чувство, что правда об их отношениях может ему не понравиться. Он сжал кулак и в раздражении дернул за цепь.
– Может, перестанешь это делать? Ты мне руку из сустава выдернешь. Это ничего не изменит.
Тоцци уставился на цепь. Она блестела ярче, чем свадебная цепочка. Интересно, какой величины тут зазор? Двадцать дюймов? Тридцать? Трудно сказать. Его глаза скользнули к талии Джины.
– Давай-ка попробуем кое-что сделать. – Он начал протаскивать пальто через петлю, образованную цепью. – Посмотрим, сможешь ли ты пролезть через цепь.
– Что?
– Вот смотри. – Он целиком протащил пальто, так что оно оказалось с его стороны. – Попробуй пролезть в эту петлю. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
Прекрасно знает. Просто хочет его позлить.
Тоцци заговорил с ней как с пятилетним ребенком:
– Видишь эту цепь, большую цепь вокруг батареи? Она образует петлю между трубой и цепочкой наручников. Попытайся протиснуться через эту петлю.
– Почему бы тебе самому не протиснуться через нее?
Тоцци начал терять терпение. Просто ослица какая-то.
– Я слишком большой. Не пролезу. А ты можешь пролезть. Какая у тебя талия, двадцать восемь дюймов?
– Двадцать шесть. – Ее голос звучал оскорбленно.
– Прекрасно. Пойдет как по маслу.
– Ну а бедра? Они... больше.
– Не настолько больше. У тебя отличные бедра.
– Слушай, у меня большая попа, и я отлично это знаю, так что не надо мне заливать. Забудь об этом. Я не пролезу.
Тоцци закатил глаза. Теперь ему еще придется стать психотерапевтом.
– Джина, у тебя совершенно нормальные бёдра. Ты очень пропорционально сложена. Попытайся это сделать. Ты пролезешь. Попытайся.
– Ты это просто так говоришь.
– Нет, не просто так. У тебя очень красивое тело.
– Нет, не красивое. У меня маленькие сиськи и задница как у слона.
Тоцци закрыл глаза и сосчитал до десяти.
– Джина, ты хочешьумереть?
– Конечно нет.
– Тогда сделай что-нибудь, чтобы спастись. Постарайся протиснуться через петлю. У тебя получится.
– Раньше ты не говорил «протиснуться». Видишь, ты и сам считаешь, что у меня большая задница. Врун.
– Джина, я сейчас свихнусь. Ты только попробуй.
Наморщив лоб, она посмотрела на цепь у себя над головой.
– Батарея горячая. Я обожгусь.
– Не настолько горячая.
– Что, если вернется Беллз? Он с ума сойдет, если увидит, что мы хотели убежать.
– Джина, он и так собирается нас убить. Что еще он может с нами сделать?
Она снова посмотрела на цепь. Больше придумать было нечего.
– Я слишком большущая, – пробормотала она. – Ничего не выйдет.
– Попробуй.
– Петля слишком маленькая.
– Сними штаны.
– Что?
– Спусти штаны. На тебе шелковые трусики. Если застрянешь, шелк поможет тебе проскользнуть.
– Они не шелковые. Это полиэстр.
– Все равно. Они скользкие. – Тоцци терял терпение.
Она снова взглянула на цепь.
– Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.
– Попробуй, – прошептал он.
Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.
– Не толкайся, – сказала она.
Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.
– Видишь? Я говорила, что не пролезу.
Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.
– Я сама. – Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.
Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.
– Труба горячая, – пожаловалась она.
Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.
– Давай побыстрее, тогда не обожжешься.
– Да, будто тебе не все равно.
– Ты хочешь умереть, как Марджи?
Она бросила на него сердитый взгляд.
– Не говори о Марджи. – Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.
– Умница, – подбодрил ее Тоцци. – Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.
– Кто это сказал?
– Так говорят, когда рождаются детишки.
– Не смей говорить о новорожденных.
Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.
– Ты почти у цели, – прошептал он. – Давай лезь дальше.
Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.
– Я застряла, – сказала она. – Я застряла. Мне больно!
– Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.
– Но цепь врезается в меня.
– Двигайся.
– Но...
Бряк!
Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.
– Это он, – прошептала Джина.
– Шевелись. Быстрее.
Бряк!
– О,черт! – Ее лицо окаменело.
Внутри у Тоцци все сжалось.
Глава 19
8.13 вечера
Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.
Гиббонс тупо уставился на ряды бутылок на полках за стойкой бара. Может, пуленепробиваемый жилет не спас его этим утром? Может, он в самом деле умер? Может, это просто прелюдия к чистилищу? Все это слишком странно.
Опершись на локти, стриптизерка просматривала дешевую книжку в желтой бумажной обложке под названием «Утешение философии», написанную этим самым Бетиусом. Ее черные как смоль волосы были красиво подстрижены под голландского мальчика. Когда она наклоняла голову над книгой, волосы падали ей на щеки. Ее груди свисали над стойкой бара. Они тоже были красивыми. Интересно, заметила ли Лоррейн, что на девчонке ничего нет? Иногда она бывает очень рассеянна. Увидев книгу на стуле позади стойки, Лоррейн не Могла не спросить, кто ее читает. Ведь она занималась именно средними веками. Когда стриптизерка сказала, что она готовится к занятиям по литературе, в Лоррейн проснулся преподавательский дух и она начала выкладывать все, что знает об этом Бетиусе. Девчонка слушала, затаив дыхание. Она поняла, что разговаривает со специалистом, и Гиббонс готов был держать пари, что слова Лоррейн найдут отражение в ее курсовой работе по литературе.
Гиббонс обвел глазами помещение. В другом углу бара двое старикашек передвигали шашки, не обращая внимания друг на друга. Судя по тому, что какое-то время назад бармен отнес в заднюю комнату поднос с напитками, там должны были быть посетители, но Гиббонс никого не видел. Хорошо, что посетителей больше интересует выпивка, а не представление. Лекция Лоррейн прервала выступление. Философия, голые сиськи и ягодицы не очень хорошо сочетаются.
– Бетиус действительно выдающаяся личность, – заключила девчушка. – А я никак не могла понять, почему наш преподаватель заставляет нас читать его. Он немножко зануда.
Лоррейн быстро отпила виски.
– Бетиус выдающийся философ. Он являлся главным распространителем идей Платона в Западной Европе.
Глаза девчушки, полускрытые волосами, широко раскрылись.
– Наш преподаватель нам этого не говорил. – У нее был приятный мелодичный голос, напомнивший Гиббонсу девочек, которые носят объемные свитера с высоким воротником и вельветовые юбки в солнечный день, а не набедренные повязки при холодном голубом свете, который отбрасывает музыкальный аппарат.
– В средние века в Европе не знали трудов Платона. Но в арабском мире Платон был известен, и именно по арабским переводам Бетиус сформулировал его философию. Если бы не он, взгляды Платона и его последователей не оказали бы такого влияния на западную мысль. Можете представить, что бы тогда произошло?
Поверх стакана с виски Гиббонс перевел взгляд на жену. Мир без Платона. Подумать страшно.
Серия пульсирующих ударов пронзила его челюсть, и он заскрипел зубами от боли. Вскинув запястье, он посмотрел на часы, затем взглянул на входную дверь. Полчаса назад он в четвертый раз позвонил в оперативное управление и получил тот же ответ: оставайтесь на месте, люди высланы. Прошло уже почти три часа, как Будда Станционе выкинул их с Лоррейн из машины для наружного наблюдения и оставил на улице. Учитывая ситуацию, Иверсу следовало бы выслать людей немедленно, pronto[7].А теперь можно и не торопиться. След уже остыл. Может, Беллз и был где-то неподалеку три часа назад, но сейчас, ясное дело, черт знает где. Тут не может быть сомнений. Гиббонс осушил стакан и знаком приказал хамоватого вида бармену налить ему еще один.
Лоррейн тоже указала на свой пустой стакан, не прерывая, однако, беседы с девчушкой. Она продолжала вещать:
– Я уверена, ваш преподаватель по литературе говорил вам о Колесе фортуны. Судьба, олицетворенная в виде женщины? Иногда ее называют Леди Удача и изображают с огромным колесом на теле, с маленькими фигурками смертных, застрявшими между спицами. Те, что наверху колеса, веселятся, а те, что внизу, в горе и печали. Если я не ошибаюсь, Чосер упоминает Колесо фортуны в нескольких своих стихотворениях. Такое понимание цикличности судьбы и ее неподвластности человеку идет непосредственно от Бетиуса.
Стриптизерка кивнула, и ее волосы цвета воронова крыла взметнулись, как у девушки с картины Брека. Она делала записи на бумажных салфетках, небольшая стопка которых была сложена на стойке. Гиббонс все еще не мог поверить в это – Лоррейн не обращала внимания на окружающую обстановку, она вела себя так, будто эта девчонка с красивыми грудями одна из ее студенток, а сама она находится в своем кабинете в Принстоне. Может быть, таким образом она справлялась с нанесенной ей психологической травмой. Сначала она видит, как его убивают, затем – как похищают Тоцци, потом похищают ее саму – может быть, таким образом она просто отрицает все, что с ней случилось. И все-таки все это очень странно. Ему бы и в голову никогда не пришло, что он может увидеть свою жену в подобном месте, в забегаловке под названием «Звездный свет в гостиной у Джои». Никогда.
Гиббонс снова посмотрел на часы. Какого черта они так долго возятся? Задержать Беллза – главная задача. Этот парень в течение одного дня напал на двух агентов – даже на трех, если считать самого Гиббонса, и вот такая реакция? Этот долбаный Беллз застрелил его и бросил умирать. То же самое он сделал с Петерсеном, и, кто знает, может, Петерсен уже умер в больнице. А Тоцци? Да что говорить...
Он взглянул на стойку бара, где, как по мановению волшебной палочки, появился новый стакан с виски. Он взял его, сделал большой глоток и, прежде чем проглотить, пополоскал больной зуб. Он пытался не думать о Тоцци, потому что то, что подсказывал ему здравый смысл, не вызывало у него энтузиазма. Если Беллз, не раздумывая, за один день застрелил почти в упор двух агентов ФБР, что он может сделать с третьим, который носит на себе передатчик и которого он заковал в наручники, как каторжника? Надо смотреть в лицо реальности. Вполне вероятно, что Тоцци уже мертв.
Гиббонс уставился на янтарную жидкость в своем стакане, и этот занюханный бар, музыкальный аппарат, девчушка с красивой грудью и даже Лоррейн куда-то уплыли, оставив его одного в черной дыре, наедине со стойкой бара и остатками виски в стакане. Тоцци мертв. Он чувствовал себя так, будто из него вырывают внутренности. Тоцци мертв. Теперь все будет по-другому. Он больше не сможет работать. Не сможет ужиться с новым напарником, а на бумажной работе не продержится и десяти минут. Тоцци мертв. И с Лоррейн все будет по-другому. Она обвинит во всем его, обвинит ФБР, что в принципе одно и то же. Тоцци мертв. Теперь все изменится. Абсолютно все. Тоцци мертв. Остается только отступить и удерживать то, что осталось.
Он взял стакан, но не смог поднести его к губам. К чему все это? Тоцци мертв.
Гиббонс вздохнул так глубоко и печально, что, казалось, душа его выскользнула из тела с этим вздохом. Если и так, ему все равно. Все здесь одиноки и разъединены. Лоррейн и девчушка-стриптизерка не разговаривали, не общались. Лоррейн вещала, а девчушка впитывала услышанное, думая о том, как выложит все, что записала на салфетках, на занятиях по литературе. Двое старых выпивох на другом конце бара делали вид, что не замечают друг друга, не говоря уже обо всех остальных. Бармен подсчитывал деньги в кассе. Гиббонс подумал, не заговорить ли с ним, – обычно он никогда этого не делал, только если хотел получить информацию о подозреваемом. Предполагается, что бармены умеют выслушивать рассказы о чужих неприятностях. Возможно, им так же на них наплевать, как и всем остальным, но они умеют притворяться. Это все, что нужно. Гиббонса это устроит. Ему необходимо с кем-нибудь поговорить. Все равно с кем. Потому что Тоцци мертв.
– Послушайте, – начал Гиббонс, но взгляд бармена был направлен мимо него, на входную дверь. Его болезненное лицо вытянулось. Внезапно он крепко сжал губы, взгляд его стал пустым. Он продолжал перебирать деньги, которые держал в руке, но не смотрел на них.
Гиббонс взглянул в зеркало. Что это привело его в такой ужас?
Боже милостивый! В зал входил Беллз.
Гангстер быстро прошел мимо отбрасывающего голубой свет музыкального аппарата, не обращая внимания на бармена, который, очевидно, знал его. В руке он нес большую пластиковую хозяйственную сумку с чем-то тяжелым внутри. Он направлялся в заднюю комнату. Гиббонс инстинктивно сунул руку под куртку за экскалибуром и встал со стула. С языка у него уже были готовы сорваться слова: «Не двигаться! ФБ...»
Его пальцы наткнулись на пустую кобуру. Он забыл: экскалибура нет.
Но Тоцци мертв.
Гиббонс двигался стремительно, будто ничего не весил. Он схватил пустую пивную бутылку, стоявшую на стойке перед сидящим ближе к нему пьянчужкой, и, прежде чем тот заметил ее исчезновение, ткнул ею в спину Беллза, другой рукой обхватив ублюдка за шею и потянув, его назад.
– Не двигайся, мерзавец! ФБР! – Дыхание Гиббонса было горячим, чему способствовал и воспаленный зуб. Он будто изрыгал огонь.
Лоррейн резко повернулась на стуле:
– Гиббонс!
– Господи! – Стриптизерка вскочила и прикрыла грудь книжкой Бетиуса.
Беллз расслабился, почти повис в руках Гиббонса.
Взглянув в сторону задней комнаты, бармен выпучил глаза:
– Стенли! – Его резкий скрипучий голос напоминал лай старого пса.
Имя ничего не сказало Гиббонсу. Но вот из мрака задней комнаты показались восемь фигур: правая рука Беллза Стенли, Будда Станционе, этот маленький кусок дерьма Живчик и отряд горилл Будды.
Гиббонс тихо выругался Беллзу в затылок. Вся банда здесь. Чудесно.
– Эй, Беллз! – Приветствие Стенли прозвучало неуверенно.
Глаза Будды остались холодными.
– Мы тебя ждем, Беллз.
Живчик нервно переминался с ноги на ногу, избегая смотреть на кого-нибудь слишком долго.
Гориллы, так же как их босс, смотрели только на Беллза. Как будто Гиббонса там вовсе не было.
Гиббонс взглянул в зеркало над баром. Женщины замерли, пьянчужки тупо следили за происходящим. Он взглянул на бармена, пытаясь определить, понял ли тот, что он прижимает к спине Беллза не пистолет, а пивную бутылку. Трудно сказать. На его лице с отвисшей челюстью ничего нельзя было прочесть.
– Отпусти его, – произнес Будда.
Вмешался Стенли.
– Мы сами с ним разберемся. – Голос его звучал несколько неуверенно, так как он принял сторону Будды против своего босса, Беллза. Правда, учитывая, что его со всех сторон окружали гориллы Будды, выбора у него не было.
Гиббонс снова взглянул в зеркало. Беллз смотрел прямо на него, ухмыляясь своей мерзкой улыбочкой, будто у него припасен какой-то сюрприз. В руке он все еще держал пакет из хозяйственного магазина. Надо посмотреть, что у него там, подумал Гиббонс. Но его смущало самоуверенное хитрое выражение на лице этого ублюдка. Можно было ожидать, что в подобных обстоятельствах Беллз немного растеряется, но он сохранял полное спокойствие. Более того, казалось, он получает от всего происходящего удовольствие.
Глядя в зеркало на Гиббонса, Беллз поднял брови:
– Жилет?
Гиббонс не ответил, но его удивило, что ублюдок узнал его.
– На тебе был пуленепробиваемый жилет, так? Сукин сын. – Беллз потряс головой и хихикнул, как мультимиллионер, только что проигравший в рулетку десять тысяч, мол, не имеет никакого значения, это всего лишь деньги.
– Ладно, Гиббонс, отпусти его, – повторил Стенли.
Беллз улыбнулся маленькому капо.
– Я не видел машин снаружи, Будда. Наверное, вы припарковались сбоку, за живой изгородью, и вошли через заднюю дверь, так ведь? Надо было проверить. Глупо с моей стороны. – Он скосил глаза и посмотрел на Гиббонса в зеркало. – Ты ведь тоже не знал, что они здесь, а? – Он продолжал улыбаться, словно все это не имело для него никакого значения.
На лице Будды появилось такое выражение, как будто он говорил: «Давайте пошевеливаться». Гориллы придвинулись ближе и сгрудились за спиной у капо.
– Забудьте об этом, – сказал им всем Гиббонс. – Он арестован, я забираю его с собой.
Будда покачал головой.
Гиббонс не обратил на него внимания.
– Его будут судить за то, что он сделал. По-настоящему. Не по-вашему.
Беллз тихо, про себя, засмеялся. Гиббонс нахмурился. Что это он, сумасшедшего из себя разыгрывает? Он еще глубже вдавил горлышко бутылки в спину Беллза.
– Он наш, – проговорил Будда. – Мы сами о нем позаботимся.
– Забудьте об этом. – Гиббонс услышал, как за его спиной открылась дверь. Если правда, что самое главное – слаженность в действиях, сейчас самое время появиться ребятам из оперативного управления. Гиббонс подождал, но ничего больше не услышал. Вот тебе и слаженность.
Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.
Гиббонс тупо уставился на ряды бутылок на полках за стойкой бара. Может, пуленепробиваемый жилет не спас его этим утром? Может, он в самом деле умер? Может, это просто прелюдия к чистилищу? Все это слишком странно.
Опершись на локти, стриптизерка просматривала дешевую книжку в желтой бумажной обложке под названием «Утешение философии», написанную этим самым Бетиусом. Ее черные как смоль волосы были красиво подстрижены под голландского мальчика. Когда она наклоняла голову над книгой, волосы падали ей на щеки. Ее груди свисали над стойкой бара. Они тоже были красивыми. Интересно, заметила ли Лоррейн, что на девчонке ничего нет? Иногда она бывает очень рассеянна. Увидев книгу на стуле позади стойки, Лоррейн не Могла не спросить, кто ее читает. Ведь она занималась именно средними веками. Когда стриптизерка сказала, что она готовится к занятиям по литературе, в Лоррейн проснулся преподавательский дух и она начала выкладывать все, что знает об этом Бетиусе. Девчонка слушала, затаив дыхание. Она поняла, что разговаривает со специалистом, и Гиббонс готов был держать пари, что слова Лоррейн найдут отражение в ее курсовой работе по литературе.
Гиббонс обвел глазами помещение. В другом углу бара двое старикашек передвигали шашки, не обращая внимания друг на друга. Судя по тому, что какое-то время назад бармен отнес в заднюю комнату поднос с напитками, там должны были быть посетители, но Гиббонс никого не видел. Хорошо, что посетителей больше интересует выпивка, а не представление. Лекция Лоррейн прервала выступление. Философия, голые сиськи и ягодицы не очень хорошо сочетаются.
– Бетиус действительно выдающаяся личность, – заключила девчушка. – А я никак не могла понять, почему наш преподаватель заставляет нас читать его. Он немножко зануда.
Лоррейн быстро отпила виски.
– Бетиус выдающийся философ. Он являлся главным распространителем идей Платона в Западной Европе.
Глаза девчушки, полускрытые волосами, широко раскрылись.
– Наш преподаватель нам этого не говорил. – У нее был приятный мелодичный голос, напомнивший Гиббонсу девочек, которые носят объемные свитера с высоким воротником и вельветовые юбки в солнечный день, а не набедренные повязки при холодном голубом свете, который отбрасывает музыкальный аппарат.
– В средние века в Европе не знали трудов Платона. Но в арабском мире Платон был известен, и именно по арабским переводам Бетиус сформулировал его философию. Если бы не он, взгляды Платона и его последователей не оказали бы такого влияния на западную мысль. Можете представить, что бы тогда произошло?
Поверх стакана с виски Гиббонс перевел взгляд на жену. Мир без Платона. Подумать страшно.
Серия пульсирующих ударов пронзила его челюсть, и он заскрипел зубами от боли. Вскинув запястье, он посмотрел на часы, затем взглянул на входную дверь. Полчаса назад он в четвертый раз позвонил в оперативное управление и получил тот же ответ: оставайтесь на месте, люди высланы. Прошло уже почти три часа, как Будда Станционе выкинул их с Лоррейн из машины для наружного наблюдения и оставил на улице. Учитывая ситуацию, Иверсу следовало бы выслать людей немедленно, pronto[7].А теперь можно и не торопиться. След уже остыл. Может, Беллз и был где-то неподалеку три часа назад, но сейчас, ясное дело, черт знает где. Тут не может быть сомнений. Гиббонс осушил стакан и знаком приказал хамоватого вида бармену налить ему еще один.
Лоррейн тоже указала на свой пустой стакан, не прерывая, однако, беседы с девчушкой. Она продолжала вещать:
– Я уверена, ваш преподаватель по литературе говорил вам о Колесе фортуны. Судьба, олицетворенная в виде женщины? Иногда ее называют Леди Удача и изображают с огромным колесом на теле, с маленькими фигурками смертных, застрявшими между спицами. Те, что наверху колеса, веселятся, а те, что внизу, в горе и печали. Если я не ошибаюсь, Чосер упоминает Колесо фортуны в нескольких своих стихотворениях. Такое понимание цикличности судьбы и ее неподвластности человеку идет непосредственно от Бетиуса.
Стриптизерка кивнула, и ее волосы цвета воронова крыла взметнулись, как у девушки с картины Брека. Она делала записи на бумажных салфетках, небольшая стопка которых была сложена на стойке. Гиббонс все еще не мог поверить в это – Лоррейн не обращала внимания на окружающую обстановку, она вела себя так, будто эта девчонка с красивыми грудями одна из ее студенток, а сама она находится в своем кабинете в Принстоне. Может быть, таким образом она справлялась с нанесенной ей психологической травмой. Сначала она видит, как его убивают, затем – как похищают Тоцци, потом похищают ее саму – может быть, таким образом она просто отрицает все, что с ней случилось. И все-таки все это очень странно. Ему бы и в голову никогда не пришло, что он может увидеть свою жену в подобном месте, в забегаловке под названием «Звездный свет в гостиной у Джои». Никогда.
Гиббонс снова посмотрел на часы. Какого черта они так долго возятся? Задержать Беллза – главная задача. Этот парень в течение одного дня напал на двух агентов – даже на трех, если считать самого Гиббонса, и вот такая реакция? Этот долбаный Беллз застрелил его и бросил умирать. То же самое он сделал с Петерсеном, и, кто знает, может, Петерсен уже умер в больнице. А Тоцци? Да что говорить...
Он взглянул на стойку бара, где, как по мановению волшебной палочки, появился новый стакан с виски. Он взял его, сделал большой глоток и, прежде чем проглотить, пополоскал больной зуб. Он пытался не думать о Тоцци, потому что то, что подсказывал ему здравый смысл, не вызывало у него энтузиазма. Если Беллз, не раздумывая, за один день застрелил почти в упор двух агентов ФБР, что он может сделать с третьим, который носит на себе передатчик и которого он заковал в наручники, как каторжника? Надо смотреть в лицо реальности. Вполне вероятно, что Тоцци уже мертв.
Гиббонс уставился на янтарную жидкость в своем стакане, и этот занюханный бар, музыкальный аппарат, девчушка с красивой грудью и даже Лоррейн куда-то уплыли, оставив его одного в черной дыре, наедине со стойкой бара и остатками виски в стакане. Тоцци мертв. Он чувствовал себя так, будто из него вырывают внутренности. Тоцци мертв. Теперь все будет по-другому. Он больше не сможет работать. Не сможет ужиться с новым напарником, а на бумажной работе не продержится и десяти минут. Тоцци мертв. И с Лоррейн все будет по-другому. Она обвинит во всем его, обвинит ФБР, что в принципе одно и то же. Тоцци мертв. Теперь все изменится. Абсолютно все. Тоцци мертв. Остается только отступить и удерживать то, что осталось.
Он взял стакан, но не смог поднести его к губам. К чему все это? Тоцци мертв.
Гиббонс вздохнул так глубоко и печально, что, казалось, душа его выскользнула из тела с этим вздохом. Если и так, ему все равно. Все здесь одиноки и разъединены. Лоррейн и девчушка-стриптизерка не разговаривали, не общались. Лоррейн вещала, а девчушка впитывала услышанное, думая о том, как выложит все, что записала на салфетках, на занятиях по литературе. Двое старых выпивох на другом конце бара делали вид, что не замечают друг друга, не говоря уже обо всех остальных. Бармен подсчитывал деньги в кассе. Гиббонс подумал, не заговорить ли с ним, – обычно он никогда этого не делал, только если хотел получить информацию о подозреваемом. Предполагается, что бармены умеют выслушивать рассказы о чужих неприятностях. Возможно, им так же на них наплевать, как и всем остальным, но они умеют притворяться. Это все, что нужно. Гиббонса это устроит. Ему необходимо с кем-нибудь поговорить. Все равно с кем. Потому что Тоцци мертв.
– Послушайте, – начал Гиббонс, но взгляд бармена был направлен мимо него, на входную дверь. Его болезненное лицо вытянулось. Внезапно он крепко сжал губы, взгляд его стал пустым. Он продолжал перебирать деньги, которые держал в руке, но не смотрел на них.
Гиббонс взглянул в зеркало. Что это привело его в такой ужас?
Боже милостивый! В зал входил Беллз.
Гангстер быстро прошел мимо отбрасывающего голубой свет музыкального аппарата, не обращая внимания на бармена, который, очевидно, знал его. В руке он нес большую пластиковую хозяйственную сумку с чем-то тяжелым внутри. Он направлялся в заднюю комнату. Гиббонс инстинктивно сунул руку под куртку за экскалибуром и встал со стула. С языка у него уже были готовы сорваться слова: «Не двигаться! ФБ...»
Его пальцы наткнулись на пустую кобуру. Он забыл: экскалибура нет.
Но Тоцци мертв.
Гиббонс двигался стремительно, будто ничего не весил. Он схватил пустую пивную бутылку, стоявшую на стойке перед сидящим ближе к нему пьянчужкой, и, прежде чем тот заметил ее исчезновение, ткнул ею в спину Беллза, другой рукой обхватив ублюдка за шею и потянув, его назад.
– Не двигайся, мерзавец! ФБР! – Дыхание Гиббонса было горячим, чему способствовал и воспаленный зуб. Он будто изрыгал огонь.
Лоррейн резко повернулась на стуле:
– Гиббонс!
– Господи! – Стриптизерка вскочила и прикрыла грудь книжкой Бетиуса.
Беллз расслабился, почти повис в руках Гиббонса.
Взглянув в сторону задней комнаты, бармен выпучил глаза:
– Стенли! – Его резкий скрипучий голос напоминал лай старого пса.
Имя ничего не сказало Гиббонсу. Но вот из мрака задней комнаты показались восемь фигур: правая рука Беллза Стенли, Будда Станционе, этот маленький кусок дерьма Живчик и отряд горилл Будды.
Гиббонс тихо выругался Беллзу в затылок. Вся банда здесь. Чудесно.
– Эй, Беллз! – Приветствие Стенли прозвучало неуверенно.
Глаза Будды остались холодными.
– Мы тебя ждем, Беллз.
Живчик нервно переминался с ноги на ногу, избегая смотреть на кого-нибудь слишком долго.
Гориллы, так же как их босс, смотрели только на Беллза. Как будто Гиббонса там вовсе не было.
Гиббонс взглянул в зеркало над баром. Женщины замерли, пьянчужки тупо следили за происходящим. Он взглянул на бармена, пытаясь определить, понял ли тот, что он прижимает к спине Беллза не пистолет, а пивную бутылку. Трудно сказать. На его лице с отвисшей челюстью ничего нельзя было прочесть.
– Отпусти его, – произнес Будда.
Вмешался Стенли.
– Мы сами с ним разберемся. – Голос его звучал несколько неуверенно, так как он принял сторону Будды против своего босса, Беллза. Правда, учитывая, что его со всех сторон окружали гориллы Будды, выбора у него не было.
Гиббонс снова взглянул в зеркало. Беллз смотрел прямо на него, ухмыляясь своей мерзкой улыбочкой, будто у него припасен какой-то сюрприз. В руке он все еще держал пакет из хозяйственного магазина. Надо посмотреть, что у него там, подумал Гиббонс. Но его смущало самоуверенное хитрое выражение на лице этого ублюдка. Можно было ожидать, что в подобных обстоятельствах Беллз немного растеряется, но он сохранял полное спокойствие. Более того, казалось, он получает от всего происходящего удовольствие.
Глядя в зеркало на Гиббонса, Беллз поднял брови:
– Жилет?
Гиббонс не ответил, но его удивило, что ублюдок узнал его.
– На тебе был пуленепробиваемый жилет, так? Сукин сын. – Беллз потряс головой и хихикнул, как мультимиллионер, только что проигравший в рулетку десять тысяч, мол, не имеет никакого значения, это всего лишь деньги.
– Ладно, Гиббонс, отпусти его, – повторил Стенли.
Беллз улыбнулся маленькому капо.
– Я не видел машин снаружи, Будда. Наверное, вы припарковались сбоку, за живой изгородью, и вошли через заднюю дверь, так ведь? Надо было проверить. Глупо с моей стороны. – Он скосил глаза и посмотрел на Гиббонса в зеркало. – Ты ведь тоже не знал, что они здесь, а? – Он продолжал улыбаться, словно все это не имело для него никакого значения.
На лице Будды появилось такое выражение, как будто он говорил: «Давайте пошевеливаться». Гориллы придвинулись ближе и сгрудились за спиной у капо.
– Забудьте об этом, – сказал им всем Гиббонс. – Он арестован, я забираю его с собой.
Будда покачал головой.
Гиббонс не обратил на него внимания.
– Его будут судить за то, что он сделал. По-настоящему. Не по-вашему.
Беллз тихо, про себя, засмеялся. Гиббонс нахмурился. Что это он, сумасшедшего из себя разыгрывает? Он еще глубже вдавил горлышко бутылки в спину Беллза.
– Он наш, – проговорил Будда. – Мы сами о нем позаботимся.
– Забудьте об этом. – Гиббонс услышал, как за его спиной открылась дверь. Если правда, что самое главное – слаженность в действиях, сейчас самое время появиться ребятам из оперативного управления. Гиббонс подождал, но ничего больше не услышал. Вот тебе и слаженность.