Страница:
Я кинулась в ванную. Клубы горячего пара обрушились на меня, едва я открыла дверь. Пар прикрывал зеркало легкой дымкой, и моеотражение в нем казалось причудливым цветным пятном. От жары и духоты я начала задыхаться.
Сквозь пелену тумана я увидела Дэвида. Его глаза были закрыты в экстазе; сидя на краю ванны, он держал в объятиях женщину. Всякий раз, когда он толчками входил в нее, ее длинные светлые волосы вздрагивали подобно влажной спутанной гриве. Вздымаясь подобно необузданному жеребцу, напрягая каждый мускул в сладострастной ярости, он поднимал ее все выше и выше. Его собственные волосы, обычно безукоризненно уложенные, были спутаны и растрепаны. Совершив заключительный толчок, он, содрогаясь всем телом, издал дикий вопль, и его прекрасное лицо тут же приняло тупое, безразличное выражение.
Приглушенные временем, картины прошлого кружат в моей памяти, обернутые каждая в свой аромат: «Поло колон», наше с Дэвидом любимое мыло, которым были намылены их сплетенные тела, аромат гардении, который я почувствовала днем раньше.
Все наши последние ночи. Упорное нежелание Дэвида сообщать точное время своего возвращения. Все, оказывается, имело вполне определенную разгадку. А я-то, дура, думала, что, заурядная внешне и чувственно, смогу удовлетворить такого мужчину, как Дэвид. Теперь я узнала – о, как мучителен был момент прозрения! – что мой ненасытный муж удовлетворял свою страсть с другой женщиной, а не со мной.
Я, шатаясь, вышла из комнаты. Дэвид что-то кричал мне вслед, его хриплый голос, казалось, проникал повсюду. Слезы заливали мои глаза, и узор ковра, лежавшего на полу, расплывался в причудливую какофонию цветов. Я уронила свой кошелек, но не остановилась, а продолжала идти. Какая же я дура, если раньше не разгадала Дэвида! Неужели я ослепла от любви и не могу видеть правду? Всю жизнь я восхищалась своей матерью, стоицизмом, с которым она переносила жизнь без папы, всегда хотела быть хоть немножко похожей на нее. Словно студентка, прилежно копирующая своего преподавателя, я вышла замуж за подобие своего отца.
Я добежала до лифтов и стала нервно давить на кнопку, но двери упорно не открывались. В отчаянии я прислонилась к стене. Все, во что я верила, на что надеялась в этой жизни, было ложью. Семья, любовь – все оказалось жестоким обманом, все рухнуло в один момент. Я вынула носовой платок и поднесла к лицу.
Рыдая в платок, пропитанный волшебным ароматом, я потеряла сознание. Темнота начала обволакивать меня, предлагая мне спасение в ином мире – лучшем, чем тот, что окружал меня до сих пор.
В этот момент я еще помнила резкий запах, который сопровождал совокупление Дэвида с его любовницей, но уже не имела ни сил, ни желаний что-либо предпринимать. Я чувствовала, как меня уносит куда-то далеко на мягких крыльях волшебного аромата, яркие цвета ковра мертвели. Глухой удар закрывающихся дверей лифта – последнее, что я помню.
Я приподняла одно веко, и убийственной силы удар немедленно обрушился на меня. Правый хук был нанесен классным боксером, и некоторое время я лежала неподвижно, пытаясь унять страшную боль, пронзившую меня, потом снова открыла глаз. Только один: я, кажется, окривела. Передо мной стоял негр в одежде невероятных размеров.
– Откуда ты взялась? – спросил он, с удивлением глядя на меня. – Я думал, все вышли на последнем этаже.
Я не понимала, о чем он говорит. И, потрясенная происходящим, дрожащими руками принялась расправлять складки на моем легком летнем платье. Кабина с великолепной стеклянной дверью и сверкающими латунными поручнями была явно не та, которую я помнила. Как я здесь оказалась?
Воспоминания о Дэвиде пронзили меня острой болью. Пар, струящийся по двери ванной, глаза, закрытые в экстазе, – он достиг, очевидно, таких вершин блаженства, каких никогда не знал со мной; его рот в тот момент был слегка приоткрыт, расслаблен в пароксизме страсти; а ведь Дэвид всегда так умел контролировать себя! Я пулей вылетела из лифта, сопровождаемая удивленным взглядом дежурного.
Лица незнакомых людей, толпившихся около лифтов, мелькали передо мной как в тумане. Реальность была нечеткой, будто потусторонней, и это мешало мне сосредоточиться. В толпе все выглядели одинаково, лица перемешались, образовав однородную серую массу.
Потрясенная, я выбежала из гостиницы, не думая о том, куда направляюсь, лишь бы быть подальше от Дэвида и ужасной сцены там, наверху.
– Вызвать вам такси? – Плотный мужчина в старомодном костюме в полоску стоял передо мной. Я кивнула и полезла в карман за кошельком.
– Нет, не нужно такси, – пробормотала я, обнаружив пропажу.
– Вы остановились здесь?
Я взглянула через плечо на импозантный фасад «Арлингтона».
– Уже нет.
Он пристально посмотрел на меня.
– Вы выглядите неважно, детка. Может, отвезти вас в больницу? Ведь вы приехали в Хот-Спрингс ради целебных ванн, не так ли? – Не спросясь, он взял меня под локоть.
Он, разумеется, не был служащим отеля, для этого он был слишком старомодно одет; к тому же я заметила, что швейцар неодобрительно хмурится, глядя на него.
Покачав головой, я попробовала вырваться из его потной ладони, но споткнулась. Мощная рука незнакомца удержала меня на ногах; так, в обнимку, мы сделали несколько шагов.
– Каждый из приехавших сюда, на воды, имеет свою болячку. Ревматизм, боли в спине, слабые кишки. – Он пожирал глазами мои голые ноги и вырез на платье; его голос начинал дрожать. – Еще невралгия. А что у вас?
Разумеется, его не интересовали мои семейные проблемы. Невралгия. У меня, слава Богу, не было ни невралгии, ни неврита, но из рекламы аспирина я знала, что это распространенный и мучительный недуг.
– Невралгия, – буркнула я. Потрясение, пережитое мной, и боль, которую я испытывала сейчас, давали мне право на эту ложь.
Он улыбнулся, и его густые бакенбарды будто распушились.
– О, это поддается лечению; но я знаю только одного человека, который сможет помочь.
Усатый незнакомец, обладатель старомодного костюма и жилета, проигнорировал мои бурные протесты.
– Бесплатная еда и поездка по самым горячим минеральным ваннам в городе... Убирайся, она занята! – Мой добровольный сопровождающий неожиданно выпятил грудь, оскалив зубы.
– Ты на моей территории, Скайлз! – зарычал неизвестно откуда взявшийся другой человек, хватая меня за руку.
Одержав победу в ходе оживленного обмена мнениями, Скайлз наконец обратился ко мне.
– Прискорбный инцидент, дорогая леди, – сказал он, вновь сцапав мою руку. – Я настаиваю, чтобы вы немедленно проследовали со мной в клинику доктора Леммингса. – Еще крепче сжав свою лапу, он повел меня к тротуару.
В этот момент я почувствовала, что волна головокружения снова накрывает меня. Я огляделась вокруг, ища какой-нибудь затененный уголок, чтобы присесть и решить, как избавиться от назойливого кавалера и дать покой голове и сердцу, как вдруг еще какой-то мужчина появился перед нами.
Его зеленые глаза пристально смотрели на меня из-под фетровой шляпы. Я замерла в ужасе, узнав эти глаза. Я видела их прежде, в прежнем своем бреду. «Неужели он все время следил за мной?!» мелькнула безумная мысль. Он постоял секунду, затем, чуть коснувшись макушки своей шляпы, пошагал дальше.
Когда он удалился, спасительная мысль мелькнула у меня: быть может, все эти люди – актеры, которые своими костюмами хотели поразить Хот-Спрингс по случаю какого-нибудь карнавала? Я огляделась вокруг и увидела людей, так же старомодно одетых, – неужели и туристы присоединились к актерским забавам? Лечение больных со всего света было когда-то хорошим бизнесом здесь. Быть может, какой-то умник из местных вспомнил об этом и решил таким образом привлечь туристов?..
– Пойдем, – грубо сказал Скайлз. Игнорируя мои протесты, он потащил меня к краю тротуара, где несколько старинных автомобилей рычали, выгружая пассажиров в таких же карнавальных костюмах.
Мое дыхание становилось более частым и затрудненным, а голова раскалывалась. Я прекрасно чувствовала себя в летнем Хот-Спрингс – разве что проклятая жара немного мешала, – но почему-то покинула тот город и никак не могла вернуться обратно.
Мальчишка-продавец сунул мне газету прямо в лицо. Я взглянула на дату. Там стояло: 31 июля, 1926 год.
Я прищурилась, снова и снова вглядываясь в эти цифры. Ошибки не было. Что это, тоже элемент карнавала? Я сошла с ума или мне снится все это?
Всюду, куда ни падал взгляд, были такие же старинные здания, автомобили, одежды. Даже запахи не те, что были связаны в моем сознании с местом под названием Хот-Спрингс. Но если это не Хот-Спрингс, то где я?..
Спазм, подобный тому, что я испытала раньше под воздействием жары, выдавил воздух из моих легких. Уже почти без сознания, я всем телом навалилась на Скайлза, пытаясь не упасть. Автомобиль экспонат музея истории техники – тормознул поблизости, громко зазвучал гудок. Вышел водитель, открыл дверь и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда мы сядем. Я вцепилась в пальто Скайлза, чувствуя, что сознание покидает меня.
Я разгребала темные тучи, упорно пытаясь подняться из черного небытия к свету. Постепенно приходя в сознание, я сначала почувствовала, что раздета, потом заметила окружавшие меня грязновато-желтые стены; в нос ударил крепкий запах мочи. Потом я начала различать другие запахи и поняла, что нахожусь где угодно, но только не в «Арлингтоне». Но как я попала сюда, как оказалась на жесткой кровати в комнате, больше похожей на контейнер? Мои последние воспоминания были связаны с человеком, которого звали Скайлз. Я помнила, что он пытался отвезти меня к доктору, но лицо его заслонил образ незнакомца с зелеными глазами.
Муха, вероятно, слишком тяжелая, чтобы подняться в воздух, прогуливалась по моему носу, словно по проспекту. Я хотела поднять руку, чтобы смахнуть насекомое, но что-то мне помешало. Попробовав пошевелиться, я к своему ужасу обнаружила, что крепко привязана к кровати туго натянутыми кожаными ремнями.
Головокружение еще мучило меня, мои мысли были такими же малоподвижными, как и мое тело, и я не могла произнести ни звука. Зловоние аммиака, смешавшись с десятками других омерзительных запахов, терзало мой сверхчувствительный нос, тяжелый влажный воздух обволакивал меня, едва давая возможность дышать. В моей голове как тяжелые жернова прокручивались раздумья о том, на что похоже это удушье: то ли меня хотят утопить, то ли надевают на голову один из этих ужасных полиэтиленовых пакетов, от баловства с которыми матери предостерегают своих детей. Приступ клаустрофобии, который я испытала в это мгновение, был ужасен; к тому же я не могла двигаться.
Вдруг открылась дверь, пропустив в комнату слабую струю воздуха и высокого мужчину в чем-то грязно-белом. Я так задыхалась и так страдала от одиночества, что готова была благодарить судьбу за глоток свежего воздуха и за чье угодно общество.
– Мы проведем курс из двадцати одной инъекции мышьяка для лечения сифилиса. – Это были первые слова, которые я здесь услышала. Смех, похожий на скрежет железа по стеклу, раздался из его утробы. – Если мышьяк не убьет ее, это, скорее всего, поможет.
Сифилис? Мышьяк?..
– Прежде чем ей полегчает, она много раз пожалеет, что не выбрала другую профессию. – Это произнесла какая-то женщина, и оба вошедших весело рассмеялись; их голоса доносились до меня будто из другого мира. И вправду ли я нахожусь там? Мышьяк больше не используют для лечения, я твердо помнила это. И почему эти люди решили, что у меня сифилис? Все это казалось невероятным.
– Сначала она была очень возбуждена; мы долго боролись с этим, – сказал мужчина, все еще трясясь от смеха. – Принесите мне пиявки. Пустим кровь, и ей полегчает.
Послышались удаляющиеся шорох и скрип ботинок: какие-то люди спускались по лестнице. Мне оставалось только гадать, кто находится в соседних комнатах: я слышала только их стоны и тяжелые запахи, исходившие от их нездоровых тед. Дом ужасов; я с трудом повернула голову, надеясь, что они заметят мое движение и освободят меня.
Доктор в мятом белом халате склонился надо мной.
– Лежите-спокойно. Ваше состояние еще не стабильно; если бы вы были более осторожны, то не оказались бы здесь. – Он повернулся ко мне спиной и угрожающе загремел инструментами, лежавшими рядом на металлической тележке.
Поежившись от страха, я снова посмотрела вниз и обнаружила, что кто-то снял с меня всю одежду, заменив ее больничной рубахой. Мои ноги и руки были обнажены; на пальце бледным пятном выделялся след от обручального кольца. Спинки моей кровати были чугунными, такие я видела на картинках, изображавших больницы времен первой мировой войны.
Газета!
Она была датирована 31 июля, 1926 года. Если газета была всего лишь частью декорации, которая должна убедить меня в реальности карнавального действа, тогда почему я нахожусь здесь одна среди этих ужасных людей? Нет, судя по всему, я попала в прошлое.
Но ведь это невозможно. Я будто попала в произведение какого-нибудь писателя-фантаста. Подключив все свое воображение, я, пожалуй, могла допустить, что каждого туриста каким-то образом нарядили в одежду двадцатых годов, но зачем меня поместили сюда, в это омерзительное место?!
Не выдержав арканзасской жары и испытав шок от измены Дэвида, я, очевидно, потеряла сознание, и сейчас лежу на больничной койке под прохладными простынями, но после теплового удара воображаю, будто нахожусьв прошлом. Такое объяснение выглядело вполне логичным и вполне правдоподобным.
Снова послышался скрип, и я увидела медсестру, несущую банку с водой, в которой, извиваясь, плавали пиявки. Галлюцинация это или нет, какая разница: испуг мой был вполне реальным. Я умоляла о помощи, но как это часто бывает в кошмарном сне, у меня не было сил произнести хотя бы слово. По бесстрастному лицу сестры милосердия я поняла, что она не снизойдет до того, чтобы заглянуть в мои глаза, полные ужаса.
Она поставила банку на стол неподалеку от меня; вода просто-таки кишела этими мерзкими тварями. Я снова резко дернулась, пытаясь хоть как-то ослабить опутывавшие меня ремни, но убедилась, что привязана так сильно, что даже глубокий вдох был бы для меня болезненным. Во мне поднималась паника, я задыхалась, но была не в силах отвести взгляд от проклятых пиявок.
Я тщетно пыталась пробудиться от мучившего меня кошмара. С ужасом и изумлением я наблюдала, как медсестра, на мгновение опустив руку в банку, проворно выхватила оттуда одного червя. Вода капала с ее кулака, когда она, достав извивающуюся пиявку, поднесла ее к моему лицу.
В комнате стояла невыносимая жара; она, казалось, становилась все нестерпимее, в то время как я обреченно наблюдала за приближающейся ко мне пиявкой. Внутри ее рта – если это отверстие можно так назвать – не разглядела зубов, но это было слабым утешением.
Медсестра пристраивала пиявку к моему виску. Почувствовав холодное прикосновение, я отпрянула, но так и не смогла предотвратить неизбежное. Почувствовав, как холодная скользкая пиявка приступила к своей кровавой трапезе, я пронзительно закричала и, отчаянно мотая головой, попыталась избавиться от пиявки.
– Заткните ей рот, – прорычал доктор сквозь стиснутые губы, которые у него были какого-то нездорового синюшного цвета. Медсестра отошла от меня и тут же вернулась с устрашающим кожаным ремнем, который напоминал намордник.
– Вы должны благодарить Бога, что Скайлз не отправил вас в «Государственную бесплатную лечебницу», – он явно издевался надо мной. – Где пребывает большинство ваших товарок.
«Моих товарок?..»
– А здесь у вас даже отдельная комната, – продолжал он в том же тоне.
– Н-но я не могу заплатить вам, – прохрипела я в надежде, что моя неплатежеспособность освободит меня.
– Ваш счет полностью оплачен, – сказал доктор, выразительно подняв руку: на кончик своего мизинца он нацепил мое обручальное кольцо. Мои надежды испарились.
В то время как я тупо смотрела на кривую ухмылку доктора, дверь с шумом распахнулась, что немало удивило всех присутствующих. В дверях стоял мужчина, шляпа скрывала его лицо.
Луч надежды блеснул для меня. Возможно,пришло мое спасение. Если я все еще никак не могу пробудиться от этого кошмара или галлюцинаций, или еще чего-то, что мне сейчас трудно понять, – самым лучшим завершением будет появление преданного рыцаря в сияющих доспехах. Мой загадочный рыцарь сдвинул на затылок фетровую шляпу, и я увидела уже знакомые мне зеленые глаза человека, с которым столкнулась у отеля.
Быстрым взглядом он окинул меня всю – от пиявок на голове до кончиков пальцев голых ног.
– Для ваших опытов вам придется подыскать кого-нибудь другого, Леммингc, – сказал он спокойно. – Эта пациентка подлежит проверке.
– Но я должен продолжить, сынок. Я не могу сейчас отпустить ее к вам. Я дал клятву Гиппократа. Лечить ее это моя обязанность. – Он посмотрел на меня заинтересованно и в то же время с отвращением. – Я не могу позволить ей продолжать сеять вокруг себя заразу, – он пожал плечами. – Одному Богу известно, сколько еще мужчин пострадает безвинно.
– Она поедет со мной, Леммингc. – Незнакомец боком протиснулся вдоль стены. Не глядя, он сгреб мою одежду и встал у меня в ногах. – Освободите ее от ремней... и удалите пиявку.
– Молодой человек, я не знаю, кем вы там себя возомнили, но вы мешаете мне заботиться о своей пациентке. – Голос доктора был резким и скрипучим и напоминал звуки, сопровождающие работу несмазанных шестеренокдопотопных машин. Он угрожающе шагнул вперед. – Если вы откажетесь немедленно покинуть нас, я прибегну к помощи властей.
– Пожалуйста, – невозмутимо ответил мужчина. – Но полицейские наверняка примут мою сторону, когда узнают, каким образом вы приобретаете своих пациентов.
– Тебе-то что за дело?
– Использовать коммивояжера, чтобы обманным путем доставлять людей в вашу клинику, – это противозаконно.
Доктор улыбнулся.
– Даже, если бы вам удалось выстрелить из палки, – он кивнул в мою сторону, – и привлечь ее в качестве свидетеля, что само по себе уже невероятно, у меня есть протекция; все схвачено и за все заплачено, парень.
– Тогда я обращусь в более высокие инстанции.
Не успела я моргнуть, как незнакомец, словно фокусник, достал пистолет и нацелил его на доктора Леммингса. Свет от единственной электрической лампочки, висевшей без плафона, блеснул на серебристой поверхности ружейного ствола.
– Снимите с нее эту пиявку. Немедленно.
Доктор Леммингc ослабил мои путы, затем быстрым движением оторвал пиявку. Я получила немалое удовольствие, заметив, как дрожала его рука, когда он опускал эту мерзость обратно в банку.
– Теперь шаг назад. Вы и медсестра. Мы уезжаем. – Он устремил на меня взгляд своих зеленых глаз и лукаво выгнул бровь. – Если, конечно, вы не мазохистка.
Я радостно закивала: в моем теперешнем положении перспектива поездки даже неизвестно куда с властным вооруженным незнакомцем показалась мне спасением. Мне хотелось как можно быстрее и как можно дальше уйти из этого ужасного места.
– Обнимите меня за шею, – приказал он. Я попробовала шевельнуть руками, но они были тяжелыми как свинец. Не дождавшись помощи, он легко поднял меня одной рукой, переложив оружие в другую.
Пока он нес меня, я уловила исходящий от него аромат. Подчеркнутый удачно подобранным одеколоном, это был грубый запах, запах тревог и волнений. Я привыкла к «Поло», любимой марке Дэвида: этот аромат привносил элемент таинственности в наши взаимоотношения. Теперь я посчитала это одним из бесчисленных способов, которыми пользовался муж, чтобы ввести меня в заблуждение.
Я рассматривала моего спасителя, размышляя, какую тайну он хранит в себе. Было это его первое похищение или он уже проделывал подобные штучки раньше? Ведь он был так спокоен, когда держал на мушке доктора Леммингса.
– Подождите, он взял мое кольцо, – сказала я, когда мы подошли к двери.
– Грабим своих пациентов даже тех, которые еще живы, Леммингc? Да вы хуже гангстера! Давайте сюда кольцо.
Как только кольцо вновь заняло привычное место на моем пальце, мы вышли из комнаты и спустились в холл. Учитывая все обстоятельства, я должна была безумно радоваться уже тому, что вырвалась из рук ужасного доктора, а я вдруг вспомнила о своей одежде.
– Мой прикид никуда не годится.
– Что не годится?
– Прикид... – Я, покраснев до корней волос, пыталась объяснить, что мое платье слишком легкое и очень открытое на спине. Я устремила рассеянный взгляд в бесконечность, надеясь, что мой путник меня поймет.
Он перехватил этот взгляд и улыбнулся.
– Ничего смешного, – сказала я.
– Я и не утверждаю этого, – ответил он, поджимая нижнюю губу, чтобы удержаться от смеха. – Но вы предъявляете требования, не замолкая, говорите, забывая, что я уже довольно долго держу вас на руках. – Помогая себе ногой, он приподнял меня повыше, обернул полой своего пальто и направился к выходу из клиники.
– Благодарю вас, – сказала я со всей вежливостью, на которую только была сейчас способна. Испытания, так неожиданно свалившиеся на мою бедную голову, вконец вымотали меня, и я почувствовала, что все мои желания сводятся сейчас к одному – выспаться. Я даже не задумывалась о том, куда он несет меня.
Покачиваясь на его сильных руках, вдыхая пленительный аромат, исходивший от его кожи, я начала забываться.
– Еще раз благодарю вас, – промямлила я и добавила, ужаснувшись тому, что сорвалось с моих губ: – В знак благодарности я даже готова снять перед вами трусы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сквозь пелену тумана я увидела Дэвида. Его глаза были закрыты в экстазе; сидя на краю ванны, он держал в объятиях женщину. Всякий раз, когда он толчками входил в нее, ее длинные светлые волосы вздрагивали подобно влажной спутанной гриве. Вздымаясь подобно необузданному жеребцу, напрягая каждый мускул в сладострастной ярости, он поднимал ее все выше и выше. Его собственные волосы, обычно безукоризненно уложенные, были спутаны и растрепаны. Совершив заключительный толчок, он, содрогаясь всем телом, издал дикий вопль, и его прекрасное лицо тут же приняло тупое, безразличное выражение.
Приглушенные временем, картины прошлого кружат в моей памяти, обернутые каждая в свой аромат: «Поло колон», наше с Дэвидом любимое мыло, которым были намылены их сплетенные тела, аромат гардении, который я почувствовала днем раньше.
Все наши последние ночи. Упорное нежелание Дэвида сообщать точное время своего возвращения. Все, оказывается, имело вполне определенную разгадку. А я-то, дура, думала, что, заурядная внешне и чувственно, смогу удовлетворить такого мужчину, как Дэвид. Теперь я узнала – о, как мучителен был момент прозрения! – что мой ненасытный муж удовлетворял свою страсть с другой женщиной, а не со мной.
Я, шатаясь, вышла из комнаты. Дэвид что-то кричал мне вслед, его хриплый голос, казалось, проникал повсюду. Слезы заливали мои глаза, и узор ковра, лежавшего на полу, расплывался в причудливую какофонию цветов. Я уронила свой кошелек, но не остановилась, а продолжала идти. Какая же я дура, если раньше не разгадала Дэвида! Неужели я ослепла от любви и не могу видеть правду? Всю жизнь я восхищалась своей матерью, стоицизмом, с которым она переносила жизнь без папы, всегда хотела быть хоть немножко похожей на нее. Словно студентка, прилежно копирующая своего преподавателя, я вышла замуж за подобие своего отца.
Я добежала до лифтов и стала нервно давить на кнопку, но двери упорно не открывались. В отчаянии я прислонилась к стене. Все, во что я верила, на что надеялась в этой жизни, было ложью. Семья, любовь – все оказалось жестоким обманом, все рухнуло в один момент. Я вынула носовой платок и поднесла к лицу.
Рыдая в платок, пропитанный волшебным ароматом, я потеряла сознание. Темнота начала обволакивать меня, предлагая мне спасение в ином мире – лучшем, чем тот, что окружал меня до сих пор.
В этот момент я еще помнила резкий запах, который сопровождал совокупление Дэвида с его любовницей, но уже не имела ни сил, ни желаний что-либо предпринимать. Я чувствовала, как меня уносит куда-то далеко на мягких крыльях волшебного аромата, яркие цвета ковра мертвели. Глухой удар закрывающихся дверей лифта – последнее, что я помню.
* * *
Меня уносило куда-то непрерывными уверенными толчками. Хотя это были, скорее, энергичные покачивания, почти приятные, подобные тем, что испытывает, наверное, ребенок в колыбели. Вдруг это движение прекратилось, видимо, кабина лифта добралась до нужного этажа. Двери открылись.Я приподняла одно веко, и убийственной силы удар немедленно обрушился на меня. Правый хук был нанесен классным боксером, и некоторое время я лежала неподвижно, пытаясь унять страшную боль, пронзившую меня, потом снова открыла глаз. Только один: я, кажется, окривела. Передо мной стоял негр в одежде невероятных размеров.
– Откуда ты взялась? – спросил он, с удивлением глядя на меня. – Я думал, все вышли на последнем этаже.
Я не понимала, о чем он говорит. И, потрясенная происходящим, дрожащими руками принялась расправлять складки на моем легком летнем платье. Кабина с великолепной стеклянной дверью и сверкающими латунными поручнями была явно не та, которую я помнила. Как я здесь оказалась?
Воспоминания о Дэвиде пронзили меня острой болью. Пар, струящийся по двери ванной, глаза, закрытые в экстазе, – он достиг, очевидно, таких вершин блаженства, каких никогда не знал со мной; его рот в тот момент был слегка приоткрыт, расслаблен в пароксизме страсти; а ведь Дэвид всегда так умел контролировать себя! Я пулей вылетела из лифта, сопровождаемая удивленным взглядом дежурного.
Лица незнакомых людей, толпившихся около лифтов, мелькали передо мной как в тумане. Реальность была нечеткой, будто потусторонней, и это мешало мне сосредоточиться. В толпе все выглядели одинаково, лица перемешались, образовав однородную серую массу.
Потрясенная, я выбежала из гостиницы, не думая о том, куда направляюсь, лишь бы быть подальше от Дэвида и ужасной сцены там, наверху.
– Вызвать вам такси? – Плотный мужчина в старомодном костюме в полоску стоял передо мной. Я кивнула и полезла в карман за кошельком.
– Нет, не нужно такси, – пробормотала я, обнаружив пропажу.
– Вы остановились здесь?
Я взглянула через плечо на импозантный фасад «Арлингтона».
– Уже нет.
Он пристально посмотрел на меня.
– Вы выглядите неважно, детка. Может, отвезти вас в больницу? Ведь вы приехали в Хот-Спрингс ради целебных ванн, не так ли? – Не спросясь, он взял меня под локоть.
Он, разумеется, не был служащим отеля, для этого он был слишком старомодно одет; к тому же я заметила, что швейцар неодобрительно хмурится, глядя на него.
Покачав головой, я попробовала вырваться из его потной ладони, но споткнулась. Мощная рука незнакомца удержала меня на ногах; так, в обнимку, мы сделали несколько шагов.
– Каждый из приехавших сюда, на воды, имеет свою болячку. Ревматизм, боли в спине, слабые кишки. – Он пожирал глазами мои голые ноги и вырез на платье; его голос начинал дрожать. – Еще невралгия. А что у вас?
Разумеется, его не интересовали мои семейные проблемы. Невралгия. У меня, слава Богу, не было ни невралгии, ни неврита, но из рекламы аспирина я знала, что это распространенный и мучительный недуг.
– Невралгия, – буркнула я. Потрясение, пережитое мной, и боль, которую я испытывала сейчас, давали мне право на эту ложь.
Он улыбнулся, и его густые бакенбарды будто распушились.
– О, это поддается лечению; но я знаю только одного человека, который сможет помочь.
Усатый незнакомец, обладатель старомодного костюма и жилета, проигнорировал мои бурные протесты.
– Бесплатная еда и поездка по самым горячим минеральным ваннам в городе... Убирайся, она занята! – Мой добровольный сопровождающий неожиданно выпятил грудь, оскалив зубы.
– Ты на моей территории, Скайлз! – зарычал неизвестно откуда взявшийся другой человек, хватая меня за руку.
Одержав победу в ходе оживленного обмена мнениями, Скайлз наконец обратился ко мне.
– Прискорбный инцидент, дорогая леди, – сказал он, вновь сцапав мою руку. – Я настаиваю, чтобы вы немедленно проследовали со мной в клинику доктора Леммингса. – Еще крепче сжав свою лапу, он повел меня к тротуару.
В этот момент я почувствовала, что волна головокружения снова накрывает меня. Я огляделась вокруг, ища какой-нибудь затененный уголок, чтобы присесть и решить, как избавиться от назойливого кавалера и дать покой голове и сердцу, как вдруг еще какой-то мужчина появился перед нами.
Его зеленые глаза пристально смотрели на меня из-под фетровой шляпы. Я замерла в ужасе, узнав эти глаза. Я видела их прежде, в прежнем своем бреду. «Неужели он все время следил за мной?!» мелькнула безумная мысль. Он постоял секунду, затем, чуть коснувшись макушки своей шляпы, пошагал дальше.
Когда он удалился, спасительная мысль мелькнула у меня: быть может, все эти люди – актеры, которые своими костюмами хотели поразить Хот-Спрингс по случаю какого-нибудь карнавала? Я огляделась вокруг и увидела людей, так же старомодно одетых, – неужели и туристы присоединились к актерским забавам? Лечение больных со всего света было когда-то хорошим бизнесом здесь. Быть может, какой-то умник из местных вспомнил об этом и решил таким образом привлечь туристов?..
– Пойдем, – грубо сказал Скайлз. Игнорируя мои протесты, он потащил меня к краю тротуара, где несколько старинных автомобилей рычали, выгружая пассажиров в таких же карнавальных костюмах.
Мое дыхание становилось более частым и затрудненным, а голова раскалывалась. Я прекрасно чувствовала себя в летнем Хот-Спрингс – разве что проклятая жара немного мешала, – но почему-то покинула тот город и никак не могла вернуться обратно.
Мальчишка-продавец сунул мне газету прямо в лицо. Я взглянула на дату. Там стояло: 31 июля, 1926 год.
Я прищурилась, снова и снова вглядываясь в эти цифры. Ошибки не было. Что это, тоже элемент карнавала? Я сошла с ума или мне снится все это?
Всюду, куда ни падал взгляд, были такие же старинные здания, автомобили, одежды. Даже запахи не те, что были связаны в моем сознании с местом под названием Хот-Спрингс. Но если это не Хот-Спрингс, то где я?..
Спазм, подобный тому, что я испытала раньше под воздействием жары, выдавил воздух из моих легких. Уже почти без сознания, я всем телом навалилась на Скайлза, пытаясь не упасть. Автомобиль экспонат музея истории техники – тормознул поблизости, громко зазвучал гудок. Вышел водитель, открыл дверь и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда мы сядем. Я вцепилась в пальто Скайлза, чувствуя, что сознание покидает меня.
Я разгребала темные тучи, упорно пытаясь подняться из черного небытия к свету. Постепенно приходя в сознание, я сначала почувствовала, что раздета, потом заметила окружавшие меня грязновато-желтые стены; в нос ударил крепкий запах мочи. Потом я начала различать другие запахи и поняла, что нахожусь где угодно, но только не в «Арлингтоне». Но как я попала сюда, как оказалась на жесткой кровати в комнате, больше похожей на контейнер? Мои последние воспоминания были связаны с человеком, которого звали Скайлз. Я помнила, что он пытался отвезти меня к доктору, но лицо его заслонил образ незнакомца с зелеными глазами.
Муха, вероятно, слишком тяжелая, чтобы подняться в воздух, прогуливалась по моему носу, словно по проспекту. Я хотела поднять руку, чтобы смахнуть насекомое, но что-то мне помешало. Попробовав пошевелиться, я к своему ужасу обнаружила, что крепко привязана к кровати туго натянутыми кожаными ремнями.
Головокружение еще мучило меня, мои мысли были такими же малоподвижными, как и мое тело, и я не могла произнести ни звука. Зловоние аммиака, смешавшись с десятками других омерзительных запахов, терзало мой сверхчувствительный нос, тяжелый влажный воздух обволакивал меня, едва давая возможность дышать. В моей голове как тяжелые жернова прокручивались раздумья о том, на что похоже это удушье: то ли меня хотят утопить, то ли надевают на голову один из этих ужасных полиэтиленовых пакетов, от баловства с которыми матери предостерегают своих детей. Приступ клаустрофобии, который я испытала в это мгновение, был ужасен; к тому же я не могла двигаться.
Вдруг открылась дверь, пропустив в комнату слабую струю воздуха и высокого мужчину в чем-то грязно-белом. Я так задыхалась и так страдала от одиночества, что готова была благодарить судьбу за глоток свежего воздуха и за чье угодно общество.
– Мы проведем курс из двадцати одной инъекции мышьяка для лечения сифилиса. – Это были первые слова, которые я здесь услышала. Смех, похожий на скрежет железа по стеклу, раздался из его утробы. – Если мышьяк не убьет ее, это, скорее всего, поможет.
Сифилис? Мышьяк?..
– Прежде чем ей полегчает, она много раз пожалеет, что не выбрала другую профессию. – Это произнесла какая-то женщина, и оба вошедших весело рассмеялись; их голоса доносились до меня будто из другого мира. И вправду ли я нахожусь там? Мышьяк больше не используют для лечения, я твердо помнила это. И почему эти люди решили, что у меня сифилис? Все это казалось невероятным.
– Сначала она была очень возбуждена; мы долго боролись с этим, – сказал мужчина, все еще трясясь от смеха. – Принесите мне пиявки. Пустим кровь, и ей полегчает.
Послышались удаляющиеся шорох и скрип ботинок: какие-то люди спускались по лестнице. Мне оставалось только гадать, кто находится в соседних комнатах: я слышала только их стоны и тяжелые запахи, исходившие от их нездоровых тед. Дом ужасов; я с трудом повернула голову, надеясь, что они заметят мое движение и освободят меня.
Доктор в мятом белом халате склонился надо мной.
– Лежите-спокойно. Ваше состояние еще не стабильно; если бы вы были более осторожны, то не оказались бы здесь. – Он повернулся ко мне спиной и угрожающе загремел инструментами, лежавшими рядом на металлической тележке.
Поежившись от страха, я снова посмотрела вниз и обнаружила, что кто-то снял с меня всю одежду, заменив ее больничной рубахой. Мои ноги и руки были обнажены; на пальце бледным пятном выделялся след от обручального кольца. Спинки моей кровати были чугунными, такие я видела на картинках, изображавших больницы времен первой мировой войны.
Газета!
Она была датирована 31 июля, 1926 года. Если газета была всего лишь частью декорации, которая должна убедить меня в реальности карнавального действа, тогда почему я нахожусь здесь одна среди этих ужасных людей? Нет, судя по всему, я попала в прошлое.
Но ведь это невозможно. Я будто попала в произведение какого-нибудь писателя-фантаста. Подключив все свое воображение, я, пожалуй, могла допустить, что каждого туриста каким-то образом нарядили в одежду двадцатых годов, но зачем меня поместили сюда, в это омерзительное место?!
Не выдержав арканзасской жары и испытав шок от измены Дэвида, я, очевидно, потеряла сознание, и сейчас лежу на больничной койке под прохладными простынями, но после теплового удара воображаю, будто нахожусьв прошлом. Такое объяснение выглядело вполне логичным и вполне правдоподобным.
Снова послышался скрип, и я увидела медсестру, несущую банку с водой, в которой, извиваясь, плавали пиявки. Галлюцинация это или нет, какая разница: испуг мой был вполне реальным. Я умоляла о помощи, но как это часто бывает в кошмарном сне, у меня не было сил произнести хотя бы слово. По бесстрастному лицу сестры милосердия я поняла, что она не снизойдет до того, чтобы заглянуть в мои глаза, полные ужаса.
Она поставила банку на стол неподалеку от меня; вода просто-таки кишела этими мерзкими тварями. Я снова резко дернулась, пытаясь хоть как-то ослабить опутывавшие меня ремни, но убедилась, что привязана так сильно, что даже глубокий вдох был бы для меня болезненным. Во мне поднималась паника, я задыхалась, но была не в силах отвести взгляд от проклятых пиявок.
Я тщетно пыталась пробудиться от мучившего меня кошмара. С ужасом и изумлением я наблюдала, как медсестра, на мгновение опустив руку в банку, проворно выхватила оттуда одного червя. Вода капала с ее кулака, когда она, достав извивающуюся пиявку, поднесла ее к моему лицу.
В комнате стояла невыносимая жара; она, казалось, становилась все нестерпимее, в то время как я обреченно наблюдала за приближающейся ко мне пиявкой. Внутри ее рта – если это отверстие можно так назвать – не разглядела зубов, но это было слабым утешением.
Медсестра пристраивала пиявку к моему виску. Почувствовав холодное прикосновение, я отпрянула, но так и не смогла предотвратить неизбежное. Почувствовав, как холодная скользкая пиявка приступила к своей кровавой трапезе, я пронзительно закричала и, отчаянно мотая головой, попыталась избавиться от пиявки.
– Заткните ей рот, – прорычал доктор сквозь стиснутые губы, которые у него были какого-то нездорового синюшного цвета. Медсестра отошла от меня и тут же вернулась с устрашающим кожаным ремнем, который напоминал намордник.
– Вы должны благодарить Бога, что Скайлз не отправил вас в «Государственную бесплатную лечебницу», – он явно издевался надо мной. – Где пребывает большинство ваших товарок.
«Моих товарок?..»
– А здесь у вас даже отдельная комната, – продолжал он в том же тоне.
– Н-но я не могу заплатить вам, – прохрипела я в надежде, что моя неплатежеспособность освободит меня.
– Ваш счет полностью оплачен, – сказал доктор, выразительно подняв руку: на кончик своего мизинца он нацепил мое обручальное кольцо. Мои надежды испарились.
В то время как я тупо смотрела на кривую ухмылку доктора, дверь с шумом распахнулась, что немало удивило всех присутствующих. В дверях стоял мужчина, шляпа скрывала его лицо.
Луч надежды блеснул для меня. Возможно,пришло мое спасение. Если я все еще никак не могу пробудиться от этого кошмара или галлюцинаций, или еще чего-то, что мне сейчас трудно понять, – самым лучшим завершением будет появление преданного рыцаря в сияющих доспехах. Мой загадочный рыцарь сдвинул на затылок фетровую шляпу, и я увидела уже знакомые мне зеленые глаза человека, с которым столкнулась у отеля.
Быстрым взглядом он окинул меня всю – от пиявок на голове до кончиков пальцев голых ног.
– Для ваших опытов вам придется подыскать кого-нибудь другого, Леммингc, – сказал он спокойно. – Эта пациентка подлежит проверке.
– Но я должен продолжить, сынок. Я не могу сейчас отпустить ее к вам. Я дал клятву Гиппократа. Лечить ее это моя обязанность. – Он посмотрел на меня заинтересованно и в то же время с отвращением. – Я не могу позволить ей продолжать сеять вокруг себя заразу, – он пожал плечами. – Одному Богу известно, сколько еще мужчин пострадает безвинно.
– Она поедет со мной, Леммингc. – Незнакомец боком протиснулся вдоль стены. Не глядя, он сгреб мою одежду и встал у меня в ногах. – Освободите ее от ремней... и удалите пиявку.
– Молодой человек, я не знаю, кем вы там себя возомнили, но вы мешаете мне заботиться о своей пациентке. – Голос доктора был резким и скрипучим и напоминал звуки, сопровождающие работу несмазанных шестеренокдопотопных машин. Он угрожающе шагнул вперед. – Если вы откажетесь немедленно покинуть нас, я прибегну к помощи властей.
– Пожалуйста, – невозмутимо ответил мужчина. – Но полицейские наверняка примут мою сторону, когда узнают, каким образом вы приобретаете своих пациентов.
– Тебе-то что за дело?
– Использовать коммивояжера, чтобы обманным путем доставлять людей в вашу клинику, – это противозаконно.
Доктор улыбнулся.
– Даже, если бы вам удалось выстрелить из палки, – он кивнул в мою сторону, – и привлечь ее в качестве свидетеля, что само по себе уже невероятно, у меня есть протекция; все схвачено и за все заплачено, парень.
– Тогда я обращусь в более высокие инстанции.
Не успела я моргнуть, как незнакомец, словно фокусник, достал пистолет и нацелил его на доктора Леммингса. Свет от единственной электрической лампочки, висевшей без плафона, блеснул на серебристой поверхности ружейного ствола.
– Снимите с нее эту пиявку. Немедленно.
Доктор Леммингc ослабил мои путы, затем быстрым движением оторвал пиявку. Я получила немалое удовольствие, заметив, как дрожала его рука, когда он опускал эту мерзость обратно в банку.
– Теперь шаг назад. Вы и медсестра. Мы уезжаем. – Он устремил на меня взгляд своих зеленых глаз и лукаво выгнул бровь. – Если, конечно, вы не мазохистка.
Я радостно закивала: в моем теперешнем положении перспектива поездки даже неизвестно куда с властным вооруженным незнакомцем показалась мне спасением. Мне хотелось как можно быстрее и как можно дальше уйти из этого ужасного места.
– Обнимите меня за шею, – приказал он. Я попробовала шевельнуть руками, но они были тяжелыми как свинец. Не дождавшись помощи, он легко поднял меня одной рукой, переложив оружие в другую.
Пока он нес меня, я уловила исходящий от него аромат. Подчеркнутый удачно подобранным одеколоном, это был грубый запах, запах тревог и волнений. Я привыкла к «Поло», любимой марке Дэвида: этот аромат привносил элемент таинственности в наши взаимоотношения. Теперь я посчитала это одним из бесчисленных способов, которыми пользовался муж, чтобы ввести меня в заблуждение.
Я рассматривала моего спасителя, размышляя, какую тайну он хранит в себе. Было это его первое похищение или он уже проделывал подобные штучки раньше? Ведь он был так спокоен, когда держал на мушке доктора Леммингса.
– Подождите, он взял мое кольцо, – сказала я, когда мы подошли к двери.
– Грабим своих пациентов даже тех, которые еще живы, Леммингc? Да вы хуже гангстера! Давайте сюда кольцо.
Как только кольцо вновь заняло привычное место на моем пальце, мы вышли из комнаты и спустились в холл. Учитывая все обстоятельства, я должна была безумно радоваться уже тому, что вырвалась из рук ужасного доктора, а я вдруг вспомнила о своей одежде.
– Мой прикид никуда не годится.
– Что не годится?
– Прикид... – Я, покраснев до корней волос, пыталась объяснить, что мое платье слишком легкое и очень открытое на спине. Я устремила рассеянный взгляд в бесконечность, надеясь, что мой путник меня поймет.
Он перехватил этот взгляд и улыбнулся.
– Ничего смешного, – сказала я.
– Я и не утверждаю этого, – ответил он, поджимая нижнюю губу, чтобы удержаться от смеха. – Но вы предъявляете требования, не замолкая, говорите, забывая, что я уже довольно долго держу вас на руках. – Помогая себе ногой, он приподнял меня повыше, обернул полой своего пальто и направился к выходу из клиники.
– Благодарю вас, – сказала я со всей вежливостью, на которую только была сейчас способна. Испытания, так неожиданно свалившиеся на мою бедную голову, вконец вымотали меня, и я почувствовала, что все мои желания сводятся сейчас к одному – выспаться. Я даже не задумывалась о том, куда он несет меня.
Покачиваясь на его сильных руках, вдыхая пленительный аромат, исходивший от его кожи, я начала забываться.
– Еще раз благодарю вас, – промямлила я и добавила, ужаснувшись тому, что сорвалось с моих губ: – В знак благодарности я даже готова снять перед вами трусы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Кто-то ласкал мои руки, мягко поглаживая их, нежно перебирая пальцы. Откуда-то издалека мне слышался низкий, тихий голос. И было странно, что в окружавшем меня царстве призраков и теней, этот голос показался мне хорошо знакомым.
Я спала, как мне казалось, несколько дней подряд. В моих снах присутствовали и другие голоса, говорившие на незнакомом мне диалекте, но я догадывалась, что это старое южное произношение. Несколько раз мне мерещился мой зеленоглазый незнакомец, он сидел подле моей кровати и рассказывал разные истории. Был ли в этих рассказах удачливый карточный игрок с такими же рыжими волосами, как и у меня, или мне только грезилось это?..
– Она, кажется, приходит в себя...
Я заставила себя открыть глаза, чтобы разглядеть того, кто произнес эту фразу, и столкнулась с пристальным взглядом моего зеленоглазого спасителя. Значит, не все видения были плодом моего воображения. Он появлялся в перерывах между сновидениями, его тягучий южный говор проникал и в мои беспокойные сны.
Он сидел с непокрытой головой – строгие линии его лица больше не были скрыты низкоопущенными полями шляпы; его темные волосы были растрепаны возможно, ветром, но скорее откуда взяться ветру в этой безвоздушной стране? – это произошло, когда он снимал свою шляпу. Я приподнялась и задала вопрос тот, что обычно задают пациенты, очнувшиеся после беспамятства и горячки:
– Где я?
– Клиника доктора Тайлера. Лечение артритов и ревматизма.
У меня не было артрита, но это место выглядело значительно привлекательнее, чем государственная бесплатная лечебница, и уж, конечно, не было никакого сравнения с сумасшедшим домом.
– А доктор Л-лемон? Он здесь? – Он прыснул от смеха.
– Леммингc? Нет, его здесь нет. Я бы с удовольствием узнал, что он и ему подобные кормят сейчас акул где-нибудь в океане.
Я разделяла эти чувства. В комнате с традиционными для больницы мертвенно-белыми стенами было душно, но здесь я, по крайней мере, могла не опасаться пиявок. Я вздрогнула, вспомнив отвратительные сцены в клинике Леммингса.
– А какое сегодня число? – спросила я, облизывая губы, сухие и липкие одновременно.
– Пятое августа, четверг.
До моего дня рождения оставалось меньше двух недель! А куда делись целых четыре дня? Неужели я так долго была без сознания?
Я осмотрелась. Спинки кровати были старыми железными – такими же, как у доктора Леммингса. Все предметы вокруг меня – красиво оформленный глобус у окна, латунные дверные ручки – все не принадлежало времени, в котором я жила. Это были раритеты, и подлинность их не вызывала у меня сомнения.
Стала ли я жертвой жестокого обмана или просто сошла с ума?
– А какой год? – спросила я.
– Пятое августа тысяча девятьсот...
С замиранием сердца я ждала гласа судьбы.
Он пристально смотрел на мою грудь, учащенно вздымавшуюся от волнения, и я заметила характерный блеск желания в его глазах. А ведь я была одета в омерзительный больничный балахон... Да, это был настоящий мужчина!
– Год?.. – повторила я; мое дыхание учащалось под его раздевающим взглядом.
Он поднял глаза, и его брови саркастически изогнулись: заметив, как покраснело мое лицо, он, очевидно, решил, что последний вопрос – обычная шутка.
– Тысяча девятьсот двадцать шестой.
Я замерла на полувздохе. 1926. Та самая дата, что была обозначена на газете. Мое последнее отчетливое воспоминание относилось к моменту, когда я очнулась в кабине лифта. Старинные автомобили, и никаких современных удобств. Никаких видеокамер. Никаких багажных тележек с резиновыми колесами. Никаких неоновых реклам.
Я спала, как мне казалось, несколько дней подряд. В моих снах присутствовали и другие голоса, говорившие на незнакомом мне диалекте, но я догадывалась, что это старое южное произношение. Несколько раз мне мерещился мой зеленоглазый незнакомец, он сидел подле моей кровати и рассказывал разные истории. Был ли в этих рассказах удачливый карточный игрок с такими же рыжими волосами, как и у меня, или мне только грезилось это?..
– Она, кажется, приходит в себя...
Я заставила себя открыть глаза, чтобы разглядеть того, кто произнес эту фразу, и столкнулась с пристальным взглядом моего зеленоглазого спасителя. Значит, не все видения были плодом моего воображения. Он появлялся в перерывах между сновидениями, его тягучий южный говор проникал и в мои беспокойные сны.
Он сидел с непокрытой головой – строгие линии его лица больше не были скрыты низкоопущенными полями шляпы; его темные волосы были растрепаны возможно, ветром, но скорее откуда взяться ветру в этой безвоздушной стране? – это произошло, когда он снимал свою шляпу. Я приподнялась и задала вопрос тот, что обычно задают пациенты, очнувшиеся после беспамятства и горячки:
– Где я?
– Клиника доктора Тайлера. Лечение артритов и ревматизма.
У меня не было артрита, но это место выглядело значительно привлекательнее, чем государственная бесплатная лечебница, и уж, конечно, не было никакого сравнения с сумасшедшим домом.
– А доктор Л-лемон? Он здесь? – Он прыснул от смеха.
– Леммингc? Нет, его здесь нет. Я бы с удовольствием узнал, что он и ему подобные кормят сейчас акул где-нибудь в океане.
Я разделяла эти чувства. В комнате с традиционными для больницы мертвенно-белыми стенами было душно, но здесь я, по крайней мере, могла не опасаться пиявок. Я вздрогнула, вспомнив отвратительные сцены в клинике Леммингса.
– А какое сегодня число? – спросила я, облизывая губы, сухие и липкие одновременно.
– Пятое августа, четверг.
До моего дня рождения оставалось меньше двух недель! А куда делись целых четыре дня? Неужели я так долго была без сознания?
Я осмотрелась. Спинки кровати были старыми железными – такими же, как у доктора Леммингса. Все предметы вокруг меня – красиво оформленный глобус у окна, латунные дверные ручки – все не принадлежало времени, в котором я жила. Это были раритеты, и подлинность их не вызывала у меня сомнения.
Стала ли я жертвой жестокого обмана или просто сошла с ума?
– А какой год? – спросила я.
– Пятое августа тысяча девятьсот...
С замиранием сердца я ждала гласа судьбы.
Он пристально смотрел на мою грудь, учащенно вздымавшуюся от волнения, и я заметила характерный блеск желания в его глазах. А ведь я была одета в омерзительный больничный балахон... Да, это был настоящий мужчина!
– Год?.. – повторила я; мое дыхание учащалось под его раздевающим взглядом.
Он поднял глаза, и его брови саркастически изогнулись: заметив, как покраснело мое лицо, он, очевидно, решил, что последний вопрос – обычная шутка.
– Тысяча девятьсот двадцать шестой.
Я замерла на полувздохе. 1926. Та самая дата, что была обозначена на газете. Мое последнее отчетливое воспоминание относилось к моменту, когда я очнулась в кабине лифта. Старинные автомобили, и никаких современных удобств. Никаких видеокамер. Никаких багажных тележек с резиновыми колесами. Никаких неоновых реклам.