Лиз подползла к краю платформы, взяла большие ножницы из ящика для инструментов. Ей почудилось, что на одном из сидений платформы сидела Гудрун в кожаной одежде медового цвета. Она звала: «Лиззи, милая, скоро ты станешь чудесной надувной куклой! Не узнаешь меня? Здорово я тебя разыграла… Я — Наша. Ты сомневалась в этом? Это Гудрун умерла в метро. После катастрофы я решила стать ею, чтобы ты оставила меня в покое. Это был единственный способ избавиться от тебя. Я — Наша, Наша, Наша… И теперь, поскольку ты скоро умрешь, я могу тебе это сказать, я больше ничем не рискую».
Лиз швырнула в нее ножницы, но призрак исчез в стене.
— Это неправда! — завопила Лиз. — Ты не Наша! Ты Гудрун, Гудрун…
Поняв наконец, что она одна, Лиз упала, уткнувшись носом в грибы.
Много позже она осознала, что ее привязывают к подводным носилкам, снабженным подъемным бакеном, и крепят на затылке редукционный клапан с наконечником.
— Дэвид? — спросила она. — Дэвид, это ты? Вели старику уйти.
Но никто не ответил ей.
Лиз впала в забытье, и ей приснилось, что она стала мумией, заключенной в саркофаг, а ее гроб многие века дрейфовал под тоннами воды. Иногда она приоткрывала один глаз и видела себя такой, какой была в реальности, — привязанной к носилкам из полых труб, влекомых буями, которые тащил невидимый пловец вдоль нескончаемых туннелей.
Подъему, казалось, не будет конца. И все же, по мере удаления от отравленной станции, сознание Лиз просветлялось. Она догадалась, что Конноли спустил в воду спасительные наргиле. Дэвид же воспользовался этими мобильными средствами, чтобы Нат и она выдержали бесконечные подводные остановки. Лиз закрыла глаза. Ей было холодно, ужасно холодно.
«Мне бы еще пуховик», — мелькнула мысль, и она опять потеряла сознание.
Лиз пришла в себя ночью, лежа затылком на жесткой подушке в медпункте. Конноли скручивал сигарету, сидя в ногах железной кровати. Силуэт Дэвида вырисовывался на фоне серого прямоугольника окна. Лиз пошевелила руками. Плечам было холодно, как в тот вечер, когда она попала под дождь и когда… Она сообразила, что лежит раздетая под двумя шершавыми одеялами. Конноли уже прикуривал свою самокрутку. Бумага, смоченная слюной, никак не хотела разгораться.
— Она очнулась, — сказал Дэвид.
Лиз облизнула губы. Во рту все склеилось, словно во сне ее поили клеем. Мысль о том, что она лежит голая перед двумя мужчинами, ей не понравилась. Лиз так и не привыкла к спокойному бесстыдству товарищей по гимнастической школе. Кто раздел ее? Наверняка Дэвид. Вообразив их комментарии, она показалась себе смешной. Какие непристойные мысли! Может, пребывание в гнилом воздухе повлияло на ее мозг?
— Скажи же что-нибудь! — нетерпеливо попросил Дэвид.
— Привет, — пробормотала Лиз. — Значит, достали всех?
— Тебе еще повезло! — бросил Конноли. — Не очень пострадала. Тебя здорово провентилировали внизу, к тому же у тебя был шок от взрыва, страх. И начиналось отравление углекислым газом. Ты получила приличную дозу кислорода наверху, а я сделал тебе внутривенное вливание адреналина. Если бы не это…
— А Нат?
— Переведен в военный госпиталь, — процедил Дэвид. — Доктор предполагает, что у него перелом основания черепа и позвоночника. Ему предстоит операция.
В голосе Дэвида слышалась глухая злоба. Лиз поняла: он сердится на нее за то, что она уцелела, а его друг борется со смертью под ярким светом операционных ламп. А что она могла сделать? Почему умирает не она, а Нат? Потому что она слишком любопытна?
— Ну, мы оставляем тебя, — сказал Конноли. — Отдыхай. Предупредить кого-нибудь?
Лиз покачала головой. Нет, не нужно.
Они молча покинули медсанчасть, но в коридоре низкими голосами продолжили бурный разговор, смысл которого Лиз не уловила. Ей показалось, что они говорили о ней. Она пожала плечами. Везде подозревать заговоры — признак паранойи.
Она размяла затылком жесткую больничную подушку, раздвинула ноги, но слишком накрахмаленная простыня не давала ощущения неги, предвестницы сна.
«Отравление углекислым газом», как сказал Конноли. И это все? Как новичок, Лиз уже раза два отравилась, однако в тех случаях не испытывала подобных приступов галлюцинаций. Нет, здесь что-то другое. Дэвид это тоже почувствовал? Впрочем, он провел меньше времени в отравленной атмосфере станции. Закрыв глаза, Лиз тотчас вновь открыла их. Не стоит никому доверять. До Лиз дошло, что ее покинуло чувство безопасности. В ее измученном мозгу медсанчасть была лишь продолжением метро. Ответвлением западни…
Она отдала бы все, лишь бы Гудрун была тут, у ее изголовья.
Долго Лиз лежала неподвижно, уставившись в серый прямоугольник окна. Когда стемнело, она поспешно включила лампу.
ОСТРАЯ ЗУБНАЯ БОЛЬ
Лиз швырнула в нее ножницы, но призрак исчез в стене.
— Это неправда! — завопила Лиз. — Ты не Наша! Ты Гудрун, Гудрун…
Поняв наконец, что она одна, Лиз упала, уткнувшись носом в грибы.
Много позже она осознала, что ее привязывают к подводным носилкам, снабженным подъемным бакеном, и крепят на затылке редукционный клапан с наконечником.
— Дэвид? — спросила она. — Дэвид, это ты? Вели старику уйти.
Но никто не ответил ей.
Лиз впала в забытье, и ей приснилось, что она стала мумией, заключенной в саркофаг, а ее гроб многие века дрейфовал под тоннами воды. Иногда она приоткрывала один глаз и видела себя такой, какой была в реальности, — привязанной к носилкам из полых труб, влекомых буями, которые тащил невидимый пловец вдоль нескончаемых туннелей.
Подъему, казалось, не будет конца. И все же, по мере удаления от отравленной станции, сознание Лиз просветлялось. Она догадалась, что Конноли спустил в воду спасительные наргиле. Дэвид же воспользовался этими мобильными средствами, чтобы Нат и она выдержали бесконечные подводные остановки. Лиз закрыла глаза. Ей было холодно, ужасно холодно.
«Мне бы еще пуховик», — мелькнула мысль, и она опять потеряла сознание.
Лиз пришла в себя ночью, лежа затылком на жесткой подушке в медпункте. Конноли скручивал сигарету, сидя в ногах железной кровати. Силуэт Дэвида вырисовывался на фоне серого прямоугольника окна. Лиз пошевелила руками. Плечам было холодно, как в тот вечер, когда она попала под дождь и когда… Она сообразила, что лежит раздетая под двумя шершавыми одеялами. Конноли уже прикуривал свою самокрутку. Бумага, смоченная слюной, никак не хотела разгораться.
— Она очнулась, — сказал Дэвид.
Лиз облизнула губы. Во рту все склеилось, словно во сне ее поили клеем. Мысль о том, что она лежит голая перед двумя мужчинами, ей не понравилась. Лиз так и не привыкла к спокойному бесстыдству товарищей по гимнастической школе. Кто раздел ее? Наверняка Дэвид. Вообразив их комментарии, она показалась себе смешной. Какие непристойные мысли! Может, пребывание в гнилом воздухе повлияло на ее мозг?
— Скажи же что-нибудь! — нетерпеливо попросил Дэвид.
— Привет, — пробормотала Лиз. — Значит, достали всех?
— Тебе еще повезло! — бросил Конноли. — Не очень пострадала. Тебя здорово провентилировали внизу, к тому же у тебя был шок от взрыва, страх. И начиналось отравление углекислым газом. Ты получила приличную дозу кислорода наверху, а я сделал тебе внутривенное вливание адреналина. Если бы не это…
— А Нат?
— Переведен в военный госпиталь, — процедил Дэвид. — Доктор предполагает, что у него перелом основания черепа и позвоночника. Ему предстоит операция.
В голосе Дэвида слышалась глухая злоба. Лиз поняла: он сердится на нее за то, что она уцелела, а его друг борется со смертью под ярким светом операционных ламп. А что она могла сделать? Почему умирает не она, а Нат? Потому что она слишком любопытна?
— Ну, мы оставляем тебя, — сказал Конноли. — Отдыхай. Предупредить кого-нибудь?
Лиз покачала головой. Нет, не нужно.
Они молча покинули медсанчасть, но в коридоре низкими голосами продолжили бурный разговор, смысл которого Лиз не уловила. Ей показалось, что они говорили о ней. Она пожала плечами. Везде подозревать заговоры — признак паранойи.
Она размяла затылком жесткую больничную подушку, раздвинула ноги, но слишком накрахмаленная простыня не давала ощущения неги, предвестницы сна.
«Отравление углекислым газом», как сказал Конноли. И это все? Как новичок, Лиз уже раза два отравилась, однако в тех случаях не испытывала подобных приступов галлюцинаций. Нет, здесь что-то другое. Дэвид это тоже почувствовал? Впрочем, он провел меньше времени в отравленной атмосфере станции. Закрыв глаза, Лиз тотчас вновь открыла их. Не стоит никому доверять. До Лиз дошло, что ее покинуло чувство безопасности. В ее измученном мозгу медсанчасть была лишь продолжением метро. Ответвлением западни…
Она отдала бы все, лишь бы Гудрун была тут, у ее изголовья.
Долго Лиз лежала неподвижно, уставившись в серый прямоугольник окна. Когда стемнело, она поспешно включила лампу.
ОСТРАЯ ЗУБНАЯ БОЛЬ
Автодорога, проходящая над домом, несла на своей горбатой спине тысячи спешащих машин. Лиз закрыла все окна, но непрерывный гул проникал через двойные рамы, заполнял комнаты, спускался по стенам, полз по паркету. Вездесущее, но неуловимое животное.
Девушка праздно слонялась по коридорам в своем единственном халате. С самого утра она пять раз заходила на кухню и варила себе кофе. Лиз читала, шесть раз прослушала любимую песенку в исполнении Нкуле Бассаи, записанную им в Кингстоне. Потом смотрела в окно, надеясь, что худая фигура Гудрун внезапно появится на пустыре.
Накануне Лиз сходила в местную администрацию и узнала, что на неделю отстранена от работы по причине болезни. Врач что-то невнятно сказал о прожилках на кожном покрове, но она не слушала его. Недовольный реакцией Лиз, он прописал ей впечатляющий список лекарств, но она, разумеется, забыла купить их. После консультации Лиз побежала в военный госпиталь, однако ее выпроводили, сообщив, что водолаз нуждается в «интенсивном уходе» и еще не пришел в сознание. Не найдя аргументов, чтобы уговорить санитарку, сидевшую за приемной стойкой, Лиз в мрачном настроении пошла домой. С тех пор она только ждала, стараясь больше не думать о «несчастном случае». Когда Лиз заговорила с Конноли о рапорте, тот возразил, что спешить не стоит, поскольку всегда найдется время для разных бумаженций. Хотел ли он сам спустить все на тормозах? Получил ли приказ? И от кого?
Лиз пожала плечами. Тайны метро становились слишком сложными, ей необходима официальная поддержка, видимость покровительства. Гудрун была права: под водой ее легко уничтожить…
Стараясь отделаться от всех мыслей, она уперлась лбом в окно. Палевое солнце, проходя через стекло, усеянное пузырьками, согревало ее лицо, шею. Это было приятно. Лиз развязала поясок халата, скинула одежду и подставила обнаженное тело свету. Из-за моста и его гигантской тени солнце лишь изредка на короткое время проникало в комнату.
А тут, как на грех, заболели зубы. Острая боль пронзала нижнюю челюсть там, где были запломбированы коренные зубы. Сначала Лиз не придавала этому значения, к этой неприятности она уже привыкла. Сжатый воздух, вдыхаемый на глубине, проникал в маленькие щелочки пломб, потом увеличивался в объеме согласно законам физики. Боль проходила через несколько часов.
Но едва Лиз увлеклась пейзажем, будто раскаленный бурав вошел ей в челюсть, заставив дрожать от боли. Она сдержала крик, отшатнулась от окна и обхватила нижнюю часть лица ладонями. В эту секунду Лиз почувствовала, что словно крохотная граната взорвалась внутри рта, вонзив в язык и нёбо острые осколки. Скорчившись, она бросилась в ванную комнату, нагнулась над раковиной и выплюнула струю крови, смешанную со слюной. От боли из глаз потекли слезы, почти ослепив ее. Она нашла на ощупь полотенце. Сейчас огненная пульсация продолжалась в челюсти, словно ей вырвали зуб без заморозки. Лиз повернула кран, прополоскала рот. Осколки эмали показались на губах. Перепуганная, она осторожно засунула палец в рот, коснулась десен. Один из коренных зубов с дефектной пломбой взорвался как бомба, порезав ей язык и щеки острыми осколками костяной ткани. Присев, Лиз несколько минут старалась избавиться от них, но они не желали выходить, как неосторожно проглоченные рыбные кости. Изо рта сочилась кровь. Ее щеки, подбородок и горло стали красными, как у вурдалака из фильма ужасов.
Когда Лиз прополаскивала рот теплой водой, боль дала о себе знать в другом коренном зубе. Она сообразила, что сейчас произойдет, и инстинктивно засунула в рот туалетную перчатку, надеясь избежать распыления осколков. Зуб взорвался с сухим треском расколотого ореха. Лиз взвыла, но приглушила крик квадратиком губки. Ей было ужасно плохо, и черные лучики, мелькающие перед глазами, предвещали обморок. Она села голым задом около ванны, прямо на плитки пола. Испуг. В растерянности Лиз пыталась вспомнить, сколько у нее запломбированных зубов. Четыре? Пять? Это повергло ее в панику. Она встала на колени, пустила холодную воду и выплюнула мокрую перчатку с осколками. Оставшиеся кусочки скрипели, как стекло, на пораненном языке. Лиз снова прополоскала рот. Холодная вода утихомирила боль. Что же с ней случилось? Никогда она не слышала о таких случаях. Говорили ей о расшатанных пломбах, вылетавших, как пробки из бутылок шампанского, но ни разу никто не упомянул о случае с взрывавшимися, словно миниатюрные гранаты, зубами!
Лиз открыла туалетный ящичек, нашла тюбик болеутоляющего и проглотила четыре таблетки. Нужно ли вызвать врача? Что-то подсказывало ей, что этого делать не следует. Да и Конноли, кажется, сказал: «Тебя там здорово гиперпровентилировали». Да, это так, согласна, но чем?
Какой газ накопил свои микроскопические пузырьки в ее организме? Какой смесью дышала она в туннеле, пока Дэвид выбирался на поверхность?
Лиз вымыла туалетную перчатку, выжала ее. Взяв тюбик с болеутоляющим, прошла в спальню и повалилась на неубранную постель. Под глазами обозначились круги. Она пыталась размышлять, позабыть о бомбардировке, разворотившей ее челюсть…
Газы расширяются при нагревании, а если пососать лед, может, она избавится от этого феномена?
Лиз спустилась в кухню, открыла морозильник и поднялась обратно в спальню со стаканом ледяных кубиков. Положила один в рот. От холода онемели пораненные десны. И тут она заметила, что дрожит. Кровь высохла на груди, подбородке, превратившись в алый крахмал. Лиз глотнула воды, кашлянула. Сколько зубов ожидает такая же участь? Как узнать, сколько их выдернет дантист, пока ты сидишь с глупо открытым ртом? Один… Два? Три? Она выругалась. Ей не очень-то хотелось прожить оставшиеся дни, питаясь одним мороженым! Успокоительные таблетки начинали действовать. Голова у Лиз стала тяжелой-тяжелой. Она уже не могла размышлять.
Луч солнца скользнул в кровать. Лиз хотела отдвинуться, но даже на это не осталось сил. Она заснула.
Рано утром на пустырь въехала машина. Из нее вышел Дэвид. Минуту поколебавшись, он пошел между останками машин. Лиз спустилась в холл, открыла задвижку на двери и вышла на крыльцо. Молодой человек смущенно поздоровался с ней.
— Нат умер этой ночью, — сказал он. — Его положили в гроб на дворе станции, чтобы проститься с ним. Я приехал за тобой, потому что, кроме нас и Конноли, никого не будет. Мэр появится позже с посмертной медалью; с ним прибудут пресса и военный представитель.
— Входи, — пробормотала Лиз, — я сейчас оденусь…
Через десять минут, в униформе, со шлемом под мышкой, она вышла из дома и захлопнула дверь. Дэвид ждал ее, осматривая кучу ржавевшего металлолома.
— Тебе не к лицу униформа, — заметил он. — У тебя странно раздута челюсть.
Лиз молча пожала плечами и села в машину.
— Нат так и не пришел в сознание? — спросила она, кладя шлем на колени.
— Нет, ни на секунду.
Дэвид положил свои мощные руки на баранку, шины взвизгнули, и он быстро тронулся с места.
— Только что, — произнес он отрешенным тоном, — я ругал себя за то, что позабыл про цветы. Ругал и цветочника, потому что он не прислал венки. Ты проводишь меня к нему, о'кей? И не будешь удивляться?
— Почему бы и нет? — уклончиво ответила Лиз.
— Я должен познакомить тебя с одним человеком. Сейчас ни о чем не спрашивай. Я не имею права отвечать. Речь идет о твоей сестре. Человек, которого ты встретишь, удовлетворит твое любопытство. С ним-то ты и наговоришься.
Лиз почувствовала, что задыхается. Она повернула голову и посмотрела на Дэвида. Но его непроницаемое лицо не сулило ничего хорошего.
— Кто ты? — спросила она. — Кто ты на самом деле?
— Я просил не задавать вопросов.
Меньше чем за десять минут они доехали до бетонного бункера 6-го батальона водолазов.
Конноли надел потертый морской мундир. В фуражке и с трубкой во рту он выглядел как старый морской волк. Перед затопленным входом в метро на козлах установили гроб. В инсценировке, предназначенной для журналистов, было нечто наигранное. Лиз приблизилась. Стальной гроб закрывала пока не привинченная стеклянная крышка; через нее были видны останки Ната в голубой униформе муниципальной полиции. Сплющенная фуражка с серебряными галунами лежала на его груди. К обшлагам рукавов были пришиты эмблемы различных бригад, где он служил.
— В таком виде он похож на паркового сторожа, — буркнул Дэвид. — Почему ему не положили его кожаные ремни патрульного и шлем? Черт бы их побрал!
Лиз нагнулась. Тело выглядело странно широким. Казалось, тонкий и блестящий кожаный покров набит силикатом и растянут, как шарик жевательной резинки.
— Я приготовил кофе и спиртное, — сообщил Конноли, — но не налакайтесь, если хотите достойно предстать перед мэром. Будет медаль для старины Ната и благодарность в приказе для вас обоих. Как мне сказали, если Лиззи захочет перевестись в другую службу, с этим не возникнет проблем. Мэр считает, что такая работенка слишком тяжела для женщины. Что ты об этом думаешь, дочка? — Сигнал тревоги прозвучал в мозгу Лиз. Перевод на другую работу в виде поощрения! Классический удар. Она невнятно произнесла бессмысленную фразу, которая могла сойти за туманное согласие. Конноли обнял их за шеи и подтолкнул к столу, где на разогревателе стоял эмалированный кофейник. Были там и пастис, и узо, и лимоны. — На закуску у меня есть колбаса из ослятины и черный хлеб, — уточнил практичный ирландец.
Лиз чувствовала себя неловко. Десны болели, а обезболивающие притупляли рефлексы. Стенки бункера суживали ее жизненное пространство, как сетка ловушки.
Конноли наполнил чашки и начал рассказывать какую-то историю. Лиз решила ничего не пить. Как маньячка, она выловила льдинку из ведерка с узо и старательно сосала ее.
Смерть Ната не удивила Лиз. Уже увидев его раненным, она прониклась уверенностью, что он не выживет. В отличие от Дэвида Лиз не питала никаких надежд. Конноли тронул ее за плечо, возвращая к реальности. Какую роль играл он в этом заговоре? Она не смогла бы ответить. Лед анестезировал ее челюсти, и это уже было хорошо. Лиз перестала думать. Слушая пустую болтовню ирландца, они провели час. Лиз находилась на грани сомнамбулизма, напичкав себя таблетками и льдом.
Разговор перешел на Шмейссера. Похоже, он преисполнился решимости вернуть уцелевших, заблокированных в воздушных карманах.
— Дрянное это дело, — брюзжал Дэвид. — Незачем идти на неоправданный риск ради того, чтобы поднять на поверхность банду чокнутых. А что с ними делать потом? Выпустить на волю? — Наступило неловкое молчание. Дэвид взглянул на часы и покачал головой, притворяясь раздраженным. — Цветочник так и не прислал венки, — заметил он. — Придется ехать за ними. Поедешь со мной, Лиз?
Девушка вздрогнула.
— Хорошо. — Она встала.
Они вышли из здания, провожаемые любопытным взглядом Конноли.
Дождь стучал по капоту спортивной машины, стоявшей во дворе. Дэвид сел за руль, открыл дверцу.
— Идешь?
Лиз повиновалась. Автомобиль помчался по пустынным улицам.
— Почему ты защищаешь интересы мэра? — спросила Лиз.
— Потому что в этом моя работа, — ответил Дэвид. — Меня перевели в батальон водолазов, чтобы наблюдать за вами.
— Шпион?
— Шпион, если угодно. Мэр называет нас невидимыми глазами. Нельзя позволять полицейским делать то, что они хотят. Дальше кончика своего носа они ничего не видят. У них нет политического видения вещей. А мыслят они на уровне маргаритки.
— А смерть Ната? — возразила Лиз. — Это ошибка мэра? Ведь пираты, минировавшие туннель, выполняли приказ мэра, не так ли?
Дэвид раздраженно передернул плечом.
— Накладка, — буркнул он. — Ошибка в хронометраже. Этих типов не должно было быть в это время. Они опоздали.
— Догадалась. Я поняла, что ты с ними заодно, увидев, как ты промазал. Такого с тобой еще не случалось. Стрелка, попавшая в баллон аквалангиста, свидетельствует об обратном. На самом деле это мы пришли слишком рано. Опоздай мы на каких-нибудь полчаса, завал преградил бы нам дорогу. И мы не выполнили бы свою задачу.
— Так и есть. Идея состоит в том, чтобы ликвидировать все воздушные карманы один за другим и покончить с выжившими до того, как Шмейссер выпустит их на поверхность.
— Но Нат погиб, и у тебя нет претензий к муниципалитету?
— Конечно, нет! Не разбив яйца, не сделаешь яичницу. Не притворяйся дурочкой, ты давно всюду суешь свой нос и знаешь больше, чем надо. Мы не можем позволить тебе продолжать… У тебя есть две возможности: присоединиться к нам… либо исчезнуть.
— Но моя сестра… — удивилась Лиз. — Мнимые откровения, которые я должна услышать от высокопоставленного чиновника… Все это вздор, да? Трюк, придуманный для того, чтобы я сопровождала тебя. И об этом я догадывалась.
— Ты хороший работник! — Дэвид будто не слышал ее вопроса. — На тебя можно положиться, ты сильная. Как настоящий мужик! Какого черта тебе связываться с людьми, не имеющими шансов выиграть, вроде Шмейссера или этого Тропфмана?
— Я не имею с ними никаких дел. Даже не знаю, что у них в голове.
— Не прикидывайся идиоткой. Тебя частенько видели у Тропфмана.
— Тропфман на пенсии, он содержит бутик для собачьих туалетов. Изготовляет зубную пасту для пуделей.
— Прикрытие. Тропфман — крот, это нам известно. Послушай, Лиз, ты мне очень нравишься, и я досадую, что ты лезешь в гнилую операцию. Новый следователь постарается ставить палки в колеса муниципалитета, но он уже проиграл. В этот самый момент десятки таких, как я, тайно минируют туннели. Это вопрос дней. Через неделю максимум мы ликвидируем все карманы, закроем подступы к ним. Не позволяй водить себя за нос. Еще есть время перейти на другую сторону баррикады. Под покровительством мэра ты займешь важный пост. И никогда больше не опустишься в этот поганый затопленный морг.
Девушка молчала.
Дэвид выругался. Лиз заметила, что машина петляет в лабиринте заброшенных складов, и сочла это плохим предзнаменованием. Рев мотора эхом отдавался от стен пустых ангаров. Ей стало страшно. Она незаметно подвинулась к дверце, пальцами нащупывая ручку защелки.
— Не делай этого, Лиззи! — бросил Дэвид. — Сиди смирно.
Засунув руку под панель, он достал пистолет польского производства ВИС-35. Автомобиль въехал на квадратную площадку бывшего паркинга, где сейчас валялись ящики из-под фруктов, разный мусор. Дэвид затормозил, выключил фары. Ветер прилепил к лобовому стеклу обрывки жирной бумаги. Лиз покорно положила ладони на колени.
— Послушай… — начала она.
— Ничего не хочу слышать, — оборвал ее парень, — у тебя был шанс, теперь все кончено. Вы все умрете: ты, следователь, Тропфман. Вы сдохнете, как глупцы, упрямо защищающие горстку умалишенных, затерянных на тридцатиметровой глубине. Очень, очень глупо. Ты хочешь, чтобы эти дегенераты постепенно заражали людей? Чтобы они плодились? Ты представляешь себе, что будет? Давай выходи!
Свободной рукой Дэвид вынул ключи зажигания и нажал ручку своей двери. Как только она открылась, обрывки газет и журналов втянуло в машину. Отливающий голубизной ствол пистолета уловил отголоски общественного мнения.
— Выходи! — повторил он.
Лиз сглотнула слюну. У нее не останется ни одного шанса, если она заупрямится. А так, может быть… Но и в это ей не верилось. Дэвид — профессионал, его не проведешь. Она толкнула дверь, поставила ногу на мягкий слой отбросов. Дэвид поднял пистолет, палец его уже лежал на курке.
Вдруг что-то просвистело в темноте. Блеснула молния, глухо ударившись в грудь парня. Лиз увидела его обмякшую руку, пальцы, выпускающие рукоять пистолета. Оружие упало на гниющие фрукты. Роговая ручка отбрасывала красную тень на куртку молодого человека. Цилиндр с заклепками, потемневший от частого употребления. Ручка ножа со стопором. Дэвид упал на спину, рот его был открыт.
— Конечная остановка, всем выходить! — весело воскликнула Гудрун, обходя кучу гнилья.
Лиз отпрянула назад.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
— Сокращаю момент напряженного ожидания, — дерзко ответила Гудрун. — А ты чего дрожишь?
— Ты ехала за нами?
— Да, на мотороллере. Уже два дня я прикрываю тебя. Я стала твоим ангелом-хранителем, твоей тенью-покровительницей. Твоей невидимой мамочкой, каково!
Лиз нагнулась, дотронулась до сонной артерии Дэвида. Пульса не было.
— Ты убила его. — Она вытерла руку о кожу комбинезона.
— Вот те на, какое горе! — усмехнулась Гудрун. — Такой видный мужчина!
Лиз прислонилась спиной к машине, волнения сломили ее.
— Ты мне покровительствуешь? — устало пробормотала она. — Что за странное призвание?
Гудрун громко высморкалась, не торопясь, согнула колени, положила в карман нож, подобрала польский пистолет.
— Шмейссер попросил меня, — призналась она. — Он все знает о тебе и обо мне.
— Что он хочет?
— Неподкупных и сильных помощников. Когда имеешь дело с мэром, бумажкой его не перешибешь!
— И он тебя завербовал? Тебя?!
— Да, мускулов у меня маловато, но есть нож. Не знаю, доходит ли это до тебя?
Лиз потеряла терпение. В висках стучало. Она села на крыло автомобиля.
— Он сам говорил с тобой? — спросила она срывающимся голосом.
— Не сам. Его женщина, секретарша, не знаю уж кто. Ландброке, Грета. Из службы переписи. Кажется, вы знакомы. Некий Тропфман рекомендовал тебя им. Они пытаются организовать небольшую бригаду веселых заговорщиков. По-моему, это просто петрушки, насмотревшиеся кино. У них нет никаких шансов сместить мэра законным путем. Так или иначе, они заинтересовались тобой. Даже подкупили такую девку, как я, чтобы обеспечить твою защиту. Трое суток я провела в ржавом железе возле твоей хибары. Следователь боялся, как бы тебя не прикончили ночью.
Лиз обошла автомобиль. Ключи зажигания валялись в масляной луже, она подобрала их.
— Я займусь трупом, — закончила Гудрун, — а историю выдумывать — тебе. Шмейссер хотел бы поскорее встретиться с тобой. Свяжись с ним по этому номеру, эта линия не прослушивается.
Она вынула из кармана куртки сложенный квадратик картона. Лиз взяла его.
— Шмейссер… — задумчиво повторила она.
— Ага, — усмехнулась Гудрун, — неподкупный к тому же. У него мало надежды на долгую жизнь, я это чувствую! Не связывайся с ним, Лиззи. Мэром, конечно, стать можно, но при помощи карабина с оптическим прицелом, а не Уголовного кодекса! Такие штучки явно не для тебя…
— Нет.
Лиз села за руль. Оставалось одно: вернуться в бункер. А как объяснить отсутствие Дэвида? Ведь Конноли забросает ее вопросами. Она высунула руку, махнула на прощание Гудрун. Та не ответила. Лиз запустила двигатель. Через четыре часа мэр поблагодарит ее за отвагу, внутренне проклиная за то, что она осталась в живых. Возможно, он попытается напоследок подкупить ее? К примеру, назначив на ответственную должность в отдаленном городе? Медалью? Деньгами… Лиз вздохнула, чувствуя, что нервы совсем расшалились. И зачем она упрямится? Какие надежды возлагает на этого Шмейссера, о котором ничего не знает? Ей казалось, что ее окружают персонажи в масках. Тропфман играл пьяницу… Гудрун — скептическую вандалку… Грета Ландброке — непонятную служащую…
Лиз прибавила скорость, проехала по авеню в полубессознательном состоянии, затормозила в метре от входа в бункер. Навстречу выбежал Конноли.
— Ну? — запыхавшись, бросил он. — Какого черта вы там делали? Сейчас прибудет делегация. А где Дэвид?
Лиз вышла из машины, ладони у нее вспотели. Не слушая вопросов ирландца, она вошла в здание, проглотила три таблетки аспирина и легла на кровать в медсанчасти.
В ней накопились усталость, боль и желание спать. Лиз тотчас уснула.
Мэр прибыл в условленный час. Не показывая, что удивлен отсутствием Дэвида, он произнес помпезную речь, которую журналисты даже не удосужились записать. Потом пожал героям руки. Это журналисты сфотографировали. Лиз достались лишь банальные поздравления, произнесенные ледяным тоном. Она поблагодарила и щелкнула каблуками, глядя в спину уже уходящего мэра. Лиз отметила, что на нем был костюм из дорогой кожи, цвет которой напоминал медовый.
Ната похоронили в 11 часов. За катафалком шли только Конноли и Лиз. Когда тело предали земле, они пешком вернулись в бункер, нагруженные сумками с продуктами.
Они машинально пересекли серый дворик и заперлись в бытовке. Конноли насыпал молотый кофе в бумажный фильтр и включил электрочайник. Он избегал взгляда Лиз.
Девушка праздно слонялась по коридорам в своем единственном халате. С самого утра она пять раз заходила на кухню и варила себе кофе. Лиз читала, шесть раз прослушала любимую песенку в исполнении Нкуле Бассаи, записанную им в Кингстоне. Потом смотрела в окно, надеясь, что худая фигура Гудрун внезапно появится на пустыре.
Накануне Лиз сходила в местную администрацию и узнала, что на неделю отстранена от работы по причине болезни. Врач что-то невнятно сказал о прожилках на кожном покрове, но она не слушала его. Недовольный реакцией Лиз, он прописал ей впечатляющий список лекарств, но она, разумеется, забыла купить их. После консультации Лиз побежала в военный госпиталь, однако ее выпроводили, сообщив, что водолаз нуждается в «интенсивном уходе» и еще не пришел в сознание. Не найдя аргументов, чтобы уговорить санитарку, сидевшую за приемной стойкой, Лиз в мрачном настроении пошла домой. С тех пор она только ждала, стараясь больше не думать о «несчастном случае». Когда Лиз заговорила с Конноли о рапорте, тот возразил, что спешить не стоит, поскольку всегда найдется время для разных бумаженций. Хотел ли он сам спустить все на тормозах? Получил ли приказ? И от кого?
Лиз пожала плечами. Тайны метро становились слишком сложными, ей необходима официальная поддержка, видимость покровительства. Гудрун была права: под водой ее легко уничтожить…
Стараясь отделаться от всех мыслей, она уперлась лбом в окно. Палевое солнце, проходя через стекло, усеянное пузырьками, согревало ее лицо, шею. Это было приятно. Лиз развязала поясок халата, скинула одежду и подставила обнаженное тело свету. Из-за моста и его гигантской тени солнце лишь изредка на короткое время проникало в комнату.
А тут, как на грех, заболели зубы. Острая боль пронзала нижнюю челюсть там, где были запломбированы коренные зубы. Сначала Лиз не придавала этому значения, к этой неприятности она уже привыкла. Сжатый воздух, вдыхаемый на глубине, проникал в маленькие щелочки пломб, потом увеличивался в объеме согласно законам физики. Боль проходила через несколько часов.
Но едва Лиз увлеклась пейзажем, будто раскаленный бурав вошел ей в челюсть, заставив дрожать от боли. Она сдержала крик, отшатнулась от окна и обхватила нижнюю часть лица ладонями. В эту секунду Лиз почувствовала, что словно крохотная граната взорвалась внутри рта, вонзив в язык и нёбо острые осколки. Скорчившись, она бросилась в ванную комнату, нагнулась над раковиной и выплюнула струю крови, смешанную со слюной. От боли из глаз потекли слезы, почти ослепив ее. Она нашла на ощупь полотенце. Сейчас огненная пульсация продолжалась в челюсти, словно ей вырвали зуб без заморозки. Лиз повернула кран, прополоскала рот. Осколки эмали показались на губах. Перепуганная, она осторожно засунула палец в рот, коснулась десен. Один из коренных зубов с дефектной пломбой взорвался как бомба, порезав ей язык и щеки острыми осколками костяной ткани. Присев, Лиз несколько минут старалась избавиться от них, но они не желали выходить, как неосторожно проглоченные рыбные кости. Изо рта сочилась кровь. Ее щеки, подбородок и горло стали красными, как у вурдалака из фильма ужасов.
Когда Лиз прополаскивала рот теплой водой, боль дала о себе знать в другом коренном зубе. Она сообразила, что сейчас произойдет, и инстинктивно засунула в рот туалетную перчатку, надеясь избежать распыления осколков. Зуб взорвался с сухим треском расколотого ореха. Лиз взвыла, но приглушила крик квадратиком губки. Ей было ужасно плохо, и черные лучики, мелькающие перед глазами, предвещали обморок. Она села голым задом около ванны, прямо на плитки пола. Испуг. В растерянности Лиз пыталась вспомнить, сколько у нее запломбированных зубов. Четыре? Пять? Это повергло ее в панику. Она встала на колени, пустила холодную воду и выплюнула мокрую перчатку с осколками. Оставшиеся кусочки скрипели, как стекло, на пораненном языке. Лиз снова прополоскала рот. Холодная вода утихомирила боль. Что же с ней случилось? Никогда она не слышала о таких случаях. Говорили ей о расшатанных пломбах, вылетавших, как пробки из бутылок шампанского, но ни разу никто не упомянул о случае с взрывавшимися, словно миниатюрные гранаты, зубами!
Лиз открыла туалетный ящичек, нашла тюбик болеутоляющего и проглотила четыре таблетки. Нужно ли вызвать врача? Что-то подсказывало ей, что этого делать не следует. Да и Конноли, кажется, сказал: «Тебя там здорово гиперпровентилировали». Да, это так, согласна, но чем?
Какой газ накопил свои микроскопические пузырьки в ее организме? Какой смесью дышала она в туннеле, пока Дэвид выбирался на поверхность?
Лиз вымыла туалетную перчатку, выжала ее. Взяв тюбик с болеутоляющим, прошла в спальню и повалилась на неубранную постель. Под глазами обозначились круги. Она пыталась размышлять, позабыть о бомбардировке, разворотившей ее челюсть…
Газы расширяются при нагревании, а если пососать лед, может, она избавится от этого феномена?
Лиз спустилась в кухню, открыла морозильник и поднялась обратно в спальню со стаканом ледяных кубиков. Положила один в рот. От холода онемели пораненные десны. И тут она заметила, что дрожит. Кровь высохла на груди, подбородке, превратившись в алый крахмал. Лиз глотнула воды, кашлянула. Сколько зубов ожидает такая же участь? Как узнать, сколько их выдернет дантист, пока ты сидишь с глупо открытым ртом? Один… Два? Три? Она выругалась. Ей не очень-то хотелось прожить оставшиеся дни, питаясь одним мороженым! Успокоительные таблетки начинали действовать. Голова у Лиз стала тяжелой-тяжелой. Она уже не могла размышлять.
Луч солнца скользнул в кровать. Лиз хотела отдвинуться, но даже на это не осталось сил. Она заснула.
Рано утром на пустырь въехала машина. Из нее вышел Дэвид. Минуту поколебавшись, он пошел между останками машин. Лиз спустилась в холл, открыла задвижку на двери и вышла на крыльцо. Молодой человек смущенно поздоровался с ней.
— Нат умер этой ночью, — сказал он. — Его положили в гроб на дворе станции, чтобы проститься с ним. Я приехал за тобой, потому что, кроме нас и Конноли, никого не будет. Мэр появится позже с посмертной медалью; с ним прибудут пресса и военный представитель.
— Входи, — пробормотала Лиз, — я сейчас оденусь…
Через десять минут, в униформе, со шлемом под мышкой, она вышла из дома и захлопнула дверь. Дэвид ждал ее, осматривая кучу ржавевшего металлолома.
— Тебе не к лицу униформа, — заметил он. — У тебя странно раздута челюсть.
Лиз молча пожала плечами и села в машину.
— Нат так и не пришел в сознание? — спросила она, кладя шлем на колени.
— Нет, ни на секунду.
Дэвид положил свои мощные руки на баранку, шины взвизгнули, и он быстро тронулся с места.
— Только что, — произнес он отрешенным тоном, — я ругал себя за то, что позабыл про цветы. Ругал и цветочника, потому что он не прислал венки. Ты проводишь меня к нему, о'кей? И не будешь удивляться?
— Почему бы и нет? — уклончиво ответила Лиз.
— Я должен познакомить тебя с одним человеком. Сейчас ни о чем не спрашивай. Я не имею права отвечать. Речь идет о твоей сестре. Человек, которого ты встретишь, удовлетворит твое любопытство. С ним-то ты и наговоришься.
Лиз почувствовала, что задыхается. Она повернула голову и посмотрела на Дэвида. Но его непроницаемое лицо не сулило ничего хорошего.
— Кто ты? — спросила она. — Кто ты на самом деле?
— Я просил не задавать вопросов.
Меньше чем за десять минут они доехали до бетонного бункера 6-го батальона водолазов.
Конноли надел потертый морской мундир. В фуражке и с трубкой во рту он выглядел как старый морской волк. Перед затопленным входом в метро на козлах установили гроб. В инсценировке, предназначенной для журналистов, было нечто наигранное. Лиз приблизилась. Стальной гроб закрывала пока не привинченная стеклянная крышка; через нее были видны останки Ната в голубой униформе муниципальной полиции. Сплющенная фуражка с серебряными галунами лежала на его груди. К обшлагам рукавов были пришиты эмблемы различных бригад, где он служил.
— В таком виде он похож на паркового сторожа, — буркнул Дэвид. — Почему ему не положили его кожаные ремни патрульного и шлем? Черт бы их побрал!
Лиз нагнулась. Тело выглядело странно широким. Казалось, тонкий и блестящий кожаный покров набит силикатом и растянут, как шарик жевательной резинки.
— Я приготовил кофе и спиртное, — сообщил Конноли, — но не налакайтесь, если хотите достойно предстать перед мэром. Будет медаль для старины Ната и благодарность в приказе для вас обоих. Как мне сказали, если Лиззи захочет перевестись в другую службу, с этим не возникнет проблем. Мэр считает, что такая работенка слишком тяжела для женщины. Что ты об этом думаешь, дочка? — Сигнал тревоги прозвучал в мозгу Лиз. Перевод на другую работу в виде поощрения! Классический удар. Она невнятно произнесла бессмысленную фразу, которая могла сойти за туманное согласие. Конноли обнял их за шеи и подтолкнул к столу, где на разогревателе стоял эмалированный кофейник. Были там и пастис, и узо, и лимоны. — На закуску у меня есть колбаса из ослятины и черный хлеб, — уточнил практичный ирландец.
Лиз чувствовала себя неловко. Десны болели, а обезболивающие притупляли рефлексы. Стенки бункера суживали ее жизненное пространство, как сетка ловушки.
Конноли наполнил чашки и начал рассказывать какую-то историю. Лиз решила ничего не пить. Как маньячка, она выловила льдинку из ведерка с узо и старательно сосала ее.
Смерть Ната не удивила Лиз. Уже увидев его раненным, она прониклась уверенностью, что он не выживет. В отличие от Дэвида Лиз не питала никаких надежд. Конноли тронул ее за плечо, возвращая к реальности. Какую роль играл он в этом заговоре? Она не смогла бы ответить. Лед анестезировал ее челюсти, и это уже было хорошо. Лиз перестала думать. Слушая пустую болтовню ирландца, они провели час. Лиз находилась на грани сомнамбулизма, напичкав себя таблетками и льдом.
Разговор перешел на Шмейссера. Похоже, он преисполнился решимости вернуть уцелевших, заблокированных в воздушных карманах.
— Дрянное это дело, — брюзжал Дэвид. — Незачем идти на неоправданный риск ради того, чтобы поднять на поверхность банду чокнутых. А что с ними делать потом? Выпустить на волю? — Наступило неловкое молчание. Дэвид взглянул на часы и покачал головой, притворяясь раздраженным. — Цветочник так и не прислал венки, — заметил он. — Придется ехать за ними. Поедешь со мной, Лиз?
Девушка вздрогнула.
— Хорошо. — Она встала.
Они вышли из здания, провожаемые любопытным взглядом Конноли.
Дождь стучал по капоту спортивной машины, стоявшей во дворе. Дэвид сел за руль, открыл дверцу.
— Идешь?
Лиз повиновалась. Автомобиль помчался по пустынным улицам.
— Почему ты защищаешь интересы мэра? — спросила Лиз.
— Потому что в этом моя работа, — ответил Дэвид. — Меня перевели в батальон водолазов, чтобы наблюдать за вами.
— Шпион?
— Шпион, если угодно. Мэр называет нас невидимыми глазами. Нельзя позволять полицейским делать то, что они хотят. Дальше кончика своего носа они ничего не видят. У них нет политического видения вещей. А мыслят они на уровне маргаритки.
— А смерть Ната? — возразила Лиз. — Это ошибка мэра? Ведь пираты, минировавшие туннель, выполняли приказ мэра, не так ли?
Дэвид раздраженно передернул плечом.
— Накладка, — буркнул он. — Ошибка в хронометраже. Этих типов не должно было быть в это время. Они опоздали.
— Догадалась. Я поняла, что ты с ними заодно, увидев, как ты промазал. Такого с тобой еще не случалось. Стрелка, попавшая в баллон аквалангиста, свидетельствует об обратном. На самом деле это мы пришли слишком рано. Опоздай мы на каких-нибудь полчаса, завал преградил бы нам дорогу. И мы не выполнили бы свою задачу.
— Так и есть. Идея состоит в том, чтобы ликвидировать все воздушные карманы один за другим и покончить с выжившими до того, как Шмейссер выпустит их на поверхность.
— Но Нат погиб, и у тебя нет претензий к муниципалитету?
— Конечно, нет! Не разбив яйца, не сделаешь яичницу. Не притворяйся дурочкой, ты давно всюду суешь свой нос и знаешь больше, чем надо. Мы не можем позволить тебе продолжать… У тебя есть две возможности: присоединиться к нам… либо исчезнуть.
— Но моя сестра… — удивилась Лиз. — Мнимые откровения, которые я должна услышать от высокопоставленного чиновника… Все это вздор, да? Трюк, придуманный для того, чтобы я сопровождала тебя. И об этом я догадывалась.
— Ты хороший работник! — Дэвид будто не слышал ее вопроса. — На тебя можно положиться, ты сильная. Как настоящий мужик! Какого черта тебе связываться с людьми, не имеющими шансов выиграть, вроде Шмейссера или этого Тропфмана?
— Я не имею с ними никаких дел. Даже не знаю, что у них в голове.
— Не прикидывайся идиоткой. Тебя частенько видели у Тропфмана.
— Тропфман на пенсии, он содержит бутик для собачьих туалетов. Изготовляет зубную пасту для пуделей.
— Прикрытие. Тропфман — крот, это нам известно. Послушай, Лиз, ты мне очень нравишься, и я досадую, что ты лезешь в гнилую операцию. Новый следователь постарается ставить палки в колеса муниципалитета, но он уже проиграл. В этот самый момент десятки таких, как я, тайно минируют туннели. Это вопрос дней. Через неделю максимум мы ликвидируем все карманы, закроем подступы к ним. Не позволяй водить себя за нос. Еще есть время перейти на другую сторону баррикады. Под покровительством мэра ты займешь важный пост. И никогда больше не опустишься в этот поганый затопленный морг.
Девушка молчала.
Дэвид выругался. Лиз заметила, что машина петляет в лабиринте заброшенных складов, и сочла это плохим предзнаменованием. Рев мотора эхом отдавался от стен пустых ангаров. Ей стало страшно. Она незаметно подвинулась к дверце, пальцами нащупывая ручку защелки.
— Не делай этого, Лиззи! — бросил Дэвид. — Сиди смирно.
Засунув руку под панель, он достал пистолет польского производства ВИС-35. Автомобиль въехал на квадратную площадку бывшего паркинга, где сейчас валялись ящики из-под фруктов, разный мусор. Дэвид затормозил, выключил фары. Ветер прилепил к лобовому стеклу обрывки жирной бумаги. Лиз покорно положила ладони на колени.
— Послушай… — начала она.
— Ничего не хочу слышать, — оборвал ее парень, — у тебя был шанс, теперь все кончено. Вы все умрете: ты, следователь, Тропфман. Вы сдохнете, как глупцы, упрямо защищающие горстку умалишенных, затерянных на тридцатиметровой глубине. Очень, очень глупо. Ты хочешь, чтобы эти дегенераты постепенно заражали людей? Чтобы они плодились? Ты представляешь себе, что будет? Давай выходи!
Свободной рукой Дэвид вынул ключи зажигания и нажал ручку своей двери. Как только она открылась, обрывки газет и журналов втянуло в машину. Отливающий голубизной ствол пистолета уловил отголоски общественного мнения.
— Выходи! — повторил он.
Лиз сглотнула слюну. У нее не останется ни одного шанса, если она заупрямится. А так, может быть… Но и в это ей не верилось. Дэвид — профессионал, его не проведешь. Она толкнула дверь, поставила ногу на мягкий слой отбросов. Дэвид поднял пистолет, палец его уже лежал на курке.
Вдруг что-то просвистело в темноте. Блеснула молния, глухо ударившись в грудь парня. Лиз увидела его обмякшую руку, пальцы, выпускающие рукоять пистолета. Оружие упало на гниющие фрукты. Роговая ручка отбрасывала красную тень на куртку молодого человека. Цилиндр с заклепками, потемневший от частого употребления. Ручка ножа со стопором. Дэвид упал на спину, рот его был открыт.
— Конечная остановка, всем выходить! — весело воскликнула Гудрун, обходя кучу гнилья.
Лиз отпрянула назад.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
— Сокращаю момент напряженного ожидания, — дерзко ответила Гудрун. — А ты чего дрожишь?
— Ты ехала за нами?
— Да, на мотороллере. Уже два дня я прикрываю тебя. Я стала твоим ангелом-хранителем, твоей тенью-покровительницей. Твоей невидимой мамочкой, каково!
Лиз нагнулась, дотронулась до сонной артерии Дэвида. Пульса не было.
— Ты убила его. — Она вытерла руку о кожу комбинезона.
— Вот те на, какое горе! — усмехнулась Гудрун. — Такой видный мужчина!
Лиз прислонилась спиной к машине, волнения сломили ее.
— Ты мне покровительствуешь? — устало пробормотала она. — Что за странное призвание?
Гудрун громко высморкалась, не торопясь, согнула колени, положила в карман нож, подобрала польский пистолет.
— Шмейссер попросил меня, — призналась она. — Он все знает о тебе и обо мне.
— Что он хочет?
— Неподкупных и сильных помощников. Когда имеешь дело с мэром, бумажкой его не перешибешь!
— И он тебя завербовал? Тебя?!
— Да, мускулов у меня маловато, но есть нож. Не знаю, доходит ли это до тебя?
Лиз потеряла терпение. В висках стучало. Она села на крыло автомобиля.
— Он сам говорил с тобой? — спросила она срывающимся голосом.
— Не сам. Его женщина, секретарша, не знаю уж кто. Ландброке, Грета. Из службы переписи. Кажется, вы знакомы. Некий Тропфман рекомендовал тебя им. Они пытаются организовать небольшую бригаду веселых заговорщиков. По-моему, это просто петрушки, насмотревшиеся кино. У них нет никаких шансов сместить мэра законным путем. Так или иначе, они заинтересовались тобой. Даже подкупили такую девку, как я, чтобы обеспечить твою защиту. Трое суток я провела в ржавом железе возле твоей хибары. Следователь боялся, как бы тебя не прикончили ночью.
Лиз обошла автомобиль. Ключи зажигания валялись в масляной луже, она подобрала их.
— Я займусь трупом, — закончила Гудрун, — а историю выдумывать — тебе. Шмейссер хотел бы поскорее встретиться с тобой. Свяжись с ним по этому номеру, эта линия не прослушивается.
Она вынула из кармана куртки сложенный квадратик картона. Лиз взяла его.
— Шмейссер… — задумчиво повторила она.
— Ага, — усмехнулась Гудрун, — неподкупный к тому же. У него мало надежды на долгую жизнь, я это чувствую! Не связывайся с ним, Лиззи. Мэром, конечно, стать можно, но при помощи карабина с оптическим прицелом, а не Уголовного кодекса! Такие штучки явно не для тебя…
— Нет.
Лиз села за руль. Оставалось одно: вернуться в бункер. А как объяснить отсутствие Дэвида? Ведь Конноли забросает ее вопросами. Она высунула руку, махнула на прощание Гудрун. Та не ответила. Лиз запустила двигатель. Через четыре часа мэр поблагодарит ее за отвагу, внутренне проклиная за то, что она осталась в живых. Возможно, он попытается напоследок подкупить ее? К примеру, назначив на ответственную должность в отдаленном городе? Медалью? Деньгами… Лиз вздохнула, чувствуя, что нервы совсем расшалились. И зачем она упрямится? Какие надежды возлагает на этого Шмейссера, о котором ничего не знает? Ей казалось, что ее окружают персонажи в масках. Тропфман играл пьяницу… Гудрун — скептическую вандалку… Грета Ландброке — непонятную служащую…
Лиз прибавила скорость, проехала по авеню в полубессознательном состоянии, затормозила в метре от входа в бункер. Навстречу выбежал Конноли.
— Ну? — запыхавшись, бросил он. — Какого черта вы там делали? Сейчас прибудет делегация. А где Дэвид?
Лиз вышла из машины, ладони у нее вспотели. Не слушая вопросов ирландца, она вошла в здание, проглотила три таблетки аспирина и легла на кровать в медсанчасти.
В ней накопились усталость, боль и желание спать. Лиз тотчас уснула.
Мэр прибыл в условленный час. Не показывая, что удивлен отсутствием Дэвида, он произнес помпезную речь, которую журналисты даже не удосужились записать. Потом пожал героям руки. Это журналисты сфотографировали. Лиз достались лишь банальные поздравления, произнесенные ледяным тоном. Она поблагодарила и щелкнула каблуками, глядя в спину уже уходящего мэра. Лиз отметила, что на нем был костюм из дорогой кожи, цвет которой напоминал медовый.
Ната похоронили в 11 часов. За катафалком шли только Конноли и Лиз. Когда тело предали земле, они пешком вернулись в бункер, нагруженные сумками с продуктами.
Они машинально пересекли серый дворик и заперлись в бытовке. Конноли насыпал молотый кофе в бумажный фильтр и включил электрочайник. Он избегал взгляда Лиз.