Страница:
Вот, если конный корпус выполнить свою задачу, и вгрызется, как следует в красные тылы, то тогда многие части сделаются способными для энергичного преследования и их надо поберечь до этого времени.
Андогский с профессорским видом разглагольствует о присущей нашим войскам маневренности, что де проявлено ими под Челябинском. Печальное заблуждение господина профессора, видевшего войну только из кабинетов больших штабов и привыкшего копошиться в теории и жить в атмосфере трескучих фраз; этому уже совершенно не дано знать боевых коэффициентов войск; ему не дано понимать, что не может быть маневренности в сырых милиционных, не духом поднятых на брань толпах, руководимых малосведущим по специальности командным составом; ему не дано знать, что наша старая кадровая армия была очень слаба по части маневренности, ибо 25-летняя практика больших и показных маневров вбила в нашу военную психологию боязнь обходов и прорывов, коим, на этих экзаменах для большого начальства придавали решающее значение; ему не дано знать, что на настоящий маневр, да еще наступательный, у нас были способны только редкие, на перечет, дивизии, счастливые тем, что в предвоенный период имели удачный подбор талантливых и идейно работавших над боевой подготовкой своих частей командиров. Но и тогда это был редкие зубры; какие же могут быть разговоры о маневренности теперь, при настоящем составе нашей армии.
Нет даже утешения в том, что и красные не в лучшем, чем мы, положении. Конечно, и у них все очень серо и лохмато, но за всем этим стоит безжалостность комиссарских пулеметов и ни перед чем не останавливающаяся решительность коммунистических ядер, повелевающих кучами таких же насильно собранных парней; да и парни эти обучены много лучше нашего и скреплены наличием старых, прошедших всю большую войну, солдат.
Ничего из этого не вышло, так как Дитерихс уперся на своем. Я предлагал всевозможные уступки, но просил только не ломать последних остатков нашей системы. Я предлагал назначить Военного Министра и командующих войсками в тыловых округах по выбору самого Дитерихса с тем, чтобы они проводили там программу, разработанную Главнокомандующим и предписанную к исполнению Верховным Правителем.
Я предлагал назначить к Военному Министру и командующим войсками особых помощников по организационной части, избранных тоже Главнокомандующим и работающих по особой программе, утвержденной Адмиралом. Предлагал, наконец, углубить армейские районы хотя бы до Енисея и Байкала и назначить Главного начальник тыла, подчиненного Главнокомандующему; просил только избежать недопустимого двоевластия со всеми его сумбурными последствиями. Не соглашался только на какое-либо ответственное назначение Хрещатицкого, служебные и нравственные качества коего мне достаточно известны.
Соглашался при ныне существующей системе принять к беспрекословному исполнению все директивы и общие инструкции по подготовке резервов и пополнений, которые составит фронт и утвердит Адмирал, при условии, что самое исполнение будешь доставлено Военному Министру и командующим войсками в округах.
Головин вполне одобрил все мои уступки, но Дитерихс уперся на своем; твердил, что фронт не верит тылу и что все дело подготовки должно быть в его руках; было очевидно, что он не желает даже вникать в сущность делаемых ему предложений. В конце концов, он с пренебрежительным видом бросил фразу: "еще раз вижу, что русские генералы умеют только ссориться" и, воспользовавшись приездом к Головину генерала Жанена, уехал.
Я просил Головина доложить Адмиралу все мои предложения и удостоверить, что в моем противодействии проекту Дитерихса нет ничего личного и что, напротив я жертвую всем личным и соглашаюсь на все допустимые по сущности дела уступки, но отстаиваю незыблемость системы и организации; по длительному и многостороннему опыту знаю, К чему приводила и приводит эта дезорганизация, под какими соусами ее не преподносили, и до тех пор, пока несу на себе ответственность Военного министра буду всеми силами бороться против всяких дезорганизационных проектов, столь обильно рождаемых в нашей больной обстановке. Вновь и вновь повторяю, что все дело сейчас в людях, а не в перестройках и надстройках нашей организационной системы.
Адмирал должен знать, что я служу не ради честолюбия, а потому, что мне заявляют, что моя служба нужна; я готовь продолжать нести свои обязанности только при условии полного доверия и согласия с моими основными принципами; подчиняться фантазиям Дитерихса и потакать личным интересам Хрещатицкого я не хочу и не буду. Я обещаю, - а даром и впустую я никогда этого не делал, - что сумею смыть всю грязь ненависти и предубеждения, которую сплетня и низость разных ставочных и фронтовых вундеркиндов и хундкиндов вывалили на репутацию Военного Министерства, покрывая этим свое собственное ничтожное убожество и свои грехи. Работы я не боюсь; грехи и недостатки Министерства знаю; знаю также, что как ни редки ряды хороших и добросовестных работников, все же можно поставить настоящих людей на настоящие места и достаточно удовлетворительно справиться с предстоящими нам задачами.
Это не бахвальство, а результат обследований, обдумываний и подсчета. Я смотрю на должность Военного Министра, как на подвиг, как на принятие тяжелого креста и как на последнюю службу своей родине и своему народу; иду на нее по глубокому, сознательному чувству долга и уверенности, что сумею выполнить эти обязанности; поэтому то считаю себя в праве требовать, чтобы с моими мнениями считались, тем более, что я ведь не лезу в политику, не лезу в чужие дела, а требую только доверия и полноты власти в специфических, узких рамках своих обязанностей.
Просил доложить, что если мои условия неприемлемы, то прошу указания, кому передать исполнение должности Военного Министра, и назначения на фронт.
При дебатах по поводу кандидатуры Хрещатицкого, Дитерихс повторил самим же X. сфабрикованную и распространяемую сказку, что его назначения требуют японцы и в самой ультимативной форме, угрожая, при неисполнении, прекратить нам отпуск вооружения и снабжения.
Ответил, что в эту сказку не верю и что все это выдумано и размазано самим X., не останавливающимся ни перед чем для самоустройства; было бы нелепо, если бы японское правительство ставило на одну доску такие несоразмеримые вещи, как оказание или неоказание нам помощи и назначение или неназначение какого-то очень пронырливого и надоедливого, но безразличного для Японии генерала. Абсурдно это и потому, все получаемое из Японии идет к нам не по японской милости, а оплачивается в золотой валюте. Я прошу запросить официально японскую миссию и уверен, что она выразит недоумение по поводу сочиняемой Хрещатицким сказки. Я уже запрашивал по этому поводу Владивосток и получил от Розанова телеграмму, в которой тот сообщает, что начальник японской миссии ответил, что, по его мнению, никакого особого инспектора на Дальнем Востоке не надо и что они не считают себя в праве мешаться в назначения нашего личного состава.
На мою просьбу проверить происхождение присланного Владивостокской контрразведкой письма генерала Потапова на имя какого-то "дорогого Бориса Ростиславовича",
Дитерихс ответил отказом, заявив, что это "апокриф или провокация".
В Ставке уверяют, что Дитерихс, Хрещатицкий и Ко. задумали под видом стратегического резерва восстановить гвардейский корпус, как основание будущего монархического переворота; поэтому то все назначения в этот резерв делаются из бывших гвардейских офицеров.
При желании сварить жирные щи из старого топора в выдумках не стесняются.
Для чешско-русского хамелеона новый монархический вольт не представляет ничего особенного; в Киеве он именовал себя республиканцем, а в Сибири стал монархистом.
Вечером был на прощальном обеде у японского генерала Такаянаги в частной беседе заявил, что уезжает в Владивосток для доклада Главнокомандующему японскими войсками о положении дел на фронте и в Омске и о необходимости оказать нам более реальную помощь, чем это делалось до сих пор.
Тяжелое положение Омска делает Семеновщину все более и более наглой судный отдел и канцелярия комитета по охранению законности (председатель Министр юстиции) наполнены жалобами на грабежи и насилия, чинимые Семеновскими агентами; китайский консул жалуется на постоянные случаи ограбления китайских купцов при осмотре их чинами контрразведки на станции Даурия; американский консул заявил многомиллионный иск от фирмы Вульфсон за захваченные Семеновым два вагона ценной пушнины. Телеграфирую, прошу Сыробоярского повлиять на Читу, но все бесполезно; такие язвы выжигаются только каленым железом.
Из Владивостока прислана краткая сводка деятельности Хорвата; очень характерно, как сам Верховный Уполномоченный и его ближайший антураж разобрали себе свободные земли Посьетского района; самому Хорвату отведен кус в восемнадцать тысяч десятин земли, одному из деятелей дальневосточного комитета Тетюкову - в двенадцать тысяч десятин, остальному антуражу по важности и по способности.
К сожалению, это не выдумки контрразведки нового состава, опорочивающей старых владык, ибо подтверждено документами и официальными справками.
И такие-то люди брали на себя святую и чистую задачу спасения родины, ее оздоровления и вывода на новую дорогу. Неужели же в их голову не забрели мысли о том, какое великое зло они творят, рельефно показывая населению, что за люди стали ко власти; неужели они не понимали, что никто не поверит соусу о важности разведения в крае племенного скота и о том, что сия важная задача под руку только Хорвату, Тетюкову и иже с ними.
Последнее, быть может, и верно, но время ли заниматься такими, вызывающими сомнения, нарекания и сплетни, операциями; ведь, не те времена, когда всем предержащим было плевать и на общественное мнение и на настроение всего населения. По истине "ничему новому не научились и ничего старого не забыли".
Раз Дитерихсу доверен фронт и Ставка, то очевидно, ему вручен максимум адмиральского доверия, а поэтому его взгляды и решения должны над всем превалировать; в силу этого соображения меня надо убрать, заместив таким лицом, которое было бы солидарно с его взглядами.
Оперативная сводка гласит, что на фронте развиваются упорные бои; термин "упорные" мне очень не нравится, так как показывает, что первый ударе наш не был потрясающим, и что красные оказались способными на "упорное" сопротивление т. е. то, что не входило в расчеты Ставки.
Дитерихс очень бережно, но безостановочно вводить в дело свои резервы; с этой точки зрения он руководит операцией очень спокойно и умело; скверно только то, что все эти резервы совсем не то, что подразумевается под прикрывающими их номерами дивизий.
Еще хуже то, что сводка сообщает, что местами обнаруживается переходе красных в контрнаступление.
Тем не менее, впечатлительный Омск ожил и подбодрился; местные языкоблуды раскудахтались во всю и разносят сообщения о решительных победах и разгроме красных
В Ставке опереточные (заменяет "оперативные") вундеркинды насмешливо на меня оглядывают; особенно проникновенно, с величавым спокойствием гениального прозорливца
смотрит на меня Андогский; не сомневаюсь, что все сообщенное ему мной по возвращении из поездки на фронт отнесено им на счет моего "острого пессимизма" и "паничности".
Дай Бог, чтобы все они были правы, а я оказался старым дураком, пессимистом и выжившим из ума паником, ничего не понимающим в военном деле и в оценке обстановки, событий и лиц.
Ужасно то, что непонятный для многих скрытый язык фронтовых донесений говорит мне слишком много скверного; откинув шумиху трескучих фраз о тяжелых потерях красных, об истреблении целых полков и т. п., я вижу, что артиллерия красных уходит во время; что тех мелких трофеев, которые неизбежны при истреблении целых частей, нет; что те полки, которые сегодня показаны в реляции уничтоженными, через несколько дней сами атакуют и заставляют нас отступать; для меня нет сомнения, что половина этих реляций и три четверти содержания остальных сфабрикованы и притом малоискусными по этой части штабами. Какие то частичные успехи и кое-где есть, но они покупаются непомерно дорогой ценой выматывания последних сил; под ударами шпор наши войска напрягают последние усилия...
Где же конный корпус? ему давно пора проявить свое решительное значение.
Омские газеты полны победным пафосом; Сахаров объявлен спасителем отечества и героем; появилось даже в виде особого почета данное ему кем-то название "солдат-генерал"; что он солдафон в генеральской форме, это верно, но чтобы он был солдатом-генералом в высоком значении этого слова, - сие бесконечно далеко от истины.
Вся шпана, примазавшаяся к добровольческому движению, гордо машет руками и обещает двинуть на фронт целые рати; полились хвастливые речи о поголовном выходе на фронт целых разрядов населения.
А я, как противный, каркающий старый воронь, представляю себе, каким скользким и трусливо-подлым настроением все это сменится, если рассеется этот победный угар и над Омским болотом вновь поднимется призрак красного приближения.
Подняли большую шумиху с поголовной мобилизацией бывших пленных из Карпаторуссии; к этому делу примазался Иванов-Ринов, заявивший, что этим путем он получит пехоту в добавок к своему конному корпусу.
Бедных карпаторуссов стали хватать с помощью облав (И.-Р. по этой части дока) Благодаря этому, Омск остался без хлебопеков и ассенизаторов, так как миролюбивые и неприхотливые карпаторуссы специализировались по черному труду; узнав о принудительной мобилизации, они разбежались из Омска и в риновские сети попала только часть.
Озлобление среди них страшное; их собрали на станции Куломзино, рядом с бараками в которых помещаются семьи Ижевских рабочих; на днях у меня были старики Ижевцы и сообщили, что озлобленные карпаторуссы ругают их за верную службу своей родине и, не стесняясь, говорят, что им только бы попасть на фронт, а там они расправятся с теми, кто их туда погнал, а сами уйдут к красным; те же отправить их домой.
Сообщил это 3-му Ген.-Квару, прося обратить внимание, что это идет не из контрразведчичьих сфер, а сообщается стариками рабочими, неспособными на выдумку.
В результате новая глупость и новый вред: до сих пор у нас был добровольческий карпаторусский батальоне очень хорошего состава, очень добросовестно несший на себе тяжелые наряды и караулы. Теперь эта надежная и прочная горсточка растворена в насильно согнанных и нехотящих воевать людей.
В газетах моря платных восторгов по поводу "изумительного по своему единодушию поголовного подъема героев подъяремной Карпатской Руси на спасение родного русского народа". Платные перья всегда были особо подлы, а в теперешней гнилой атмосфере они побили все старые рекорды.
Каждое заседание Комитета по делам печати дает мне возможность высказать свое негодование по адресу наших осведомителей и наемных писак. Сначала Крафтон на меня обижался, но за последнее время часто соглашается, что я прав и что органы осведомления совершенно не выполняют своего назначения.
Доложил Адмиралу, что вполне приветствую такое решение, долженствующее удовлетворись фронт и вполне естественное, ибо все равно Омску суждено стать прифронтовым городом.
Отвечая на просьбу Адмирала не уходить с должности до приискания мне заместителя, доложил, что заместителем мог бы быть вполне соответствующий посту Военного Министра генерал Сурин, по моему мнению несравненно более меня подходящий к этой должности; Адмирал ответил, что против кандидатуры Сурина почти весь Советь Министров; это меня удивило, т. к. члены Совета не могли не знать, как методично, ревностно и добросовестно работал Сурин и какие успешные, хотя и невидные, результаты дала его работа; если бы у нас было побольше таких людей и работников, как Сурин, то можно было быть спокойным за будущее.
Вечером в Совете Министров узнал от Сукина, что он, по поручению Адмирала, был у генерала Такаянаги, чтобы узнать правда ли, что японское правительство требует обязательного назначения инспектором формирований Дальнего Востока ген. Хрещатицкого, связывая с этим назначением вопрос об оказании нам дальнейшей помощи.
По словам Сукина, Такаянаги был донельзя удивлен этими вопросами и ответил, что ни о чем подобном они никогда и не думали и что они не считают себя в праве вмешиваться в такие дела.
Таким образом открылась вся провокаторская махинация превосходительного спиртовоза; очевидно, это и повлияло на утреннее решение Адмирала.
Но, тем не менее, Хрещатицкий остается в распоряжении Дитерихса и предназначается на должность инспектора формирований в Омском округе.
Спрашивается, сколько же мерзостей надо сделать, чтобы над вами поставили, наконец, крест!
Что прочное и здоровое может быть при таком порядке, при котором разоблачений, подобных сегодняшнему, оказывается недостаточно чтобы с позором и пропечатанием выгнать вон способного на такие поступки генерала.
Не без труда протащил через Советь Министров законопроекта об ассигновании Военному Министру десяти миллионов рублей на экстренные расходы по устройству дела воспитаниия детей военно-служащих. Уже осень и нет возможности проводить все мелкие статьи, разрешающие этот насущный вопрос обычным путем; поэтому я и просил Совет Министров доверить мне это дело и отпустить просимый аванс.
Пролез большинством только одного голоса и то после того, как резко крикнул, что гoлocyющиe не имеют права отказать в помощи детям тех, которые за нас и за Россию умерли и умирают.
Разве можно успешно работать при таком государственном механизме при котором приходится протаскивать через голосовальную машину такие вопросы и рисковать остаться с носом, если более чем полудюжине министров вздумается голосовать против.
Тошно было слушать, как две бюрократических крысы от контроля и финансов вылезали из шкуры, чтобы как-нибудь провалить мой проект, доказывая ссылками на законы и протухшие циркуляры, что получающим усиленное жалованье не полагается выдавать пособий на воспитание детей.
С наслаждением отправил бы этих крыс на фронт, оклеив их этими циркулярами.
Спрашивал Ставку о причинах бездеятельности до сих пор конного корпуса; по секрету сообщили, что наступление начато не дожидаясь, не то что развертывания, а даже сбора частей конного корпуса; это так ужасно, что не хочется даже верить возможности столь чудовищной оплошности; ведь, ничто не требовало начать наступление в столько то часов такого то дня.
Отказываюсь понимать поведение Дитерихса; сам Адмирал, конечно, тут не причем. Как мог допустить это Андогский, который, по званию профессора военной Академии, обязан понимать, что значить подготовка операции и удачное для нее развертывание.
В Ставке сознаются, что сбор казаков шел очень медленно; угар станичных постановлений навеянных Риновскими ситцами, подарками и пособиями рассеялся, как только пришлось выходить на службу; но за то вылезли во всей будничной остроте жалость потерять хороший урожай, боязнь за семьи, страх за жизнь и пр. и пр.
Некоторые казачьи части сели в вагоны, забрав с собой жен и обильные запасы водки; по пути казачьего движения идет разгром наших продовольственных магазинов. Иванов-Ринов очень много шумел о том, что у него будет автономное и Демократическое снабжение, но, когда дело дошло до реального снабжения продовольствием и фуражем, то оказалось, что, кроме пустопорожнего названия, у нашего наполеонистого Держиморды ничего не имеется. Скверно то, что все это свалилось на нас неожиданно; все берется по казачьей ухватке в двойной и тройной запас; забираются склады и вагоны, приготовленные для армии и для пополнения магазинов; интендант ходит, как очумелый, но я приказал все давать и все разрешать, дабы хоть чем-нибудь не помешать быстрейшему сбору казаков.
Офицеры из контрразведки говорят, что в некоторых станицах идут секретные совещания о том, что не следовало отпускать строевых казаков на службу, так как все равно красные придут, а тогда будет трудно с ними сговориться; не думаю, что это измышлено, так как очень подходит к казачьей психологии и специально сибирской расчетливости, чуждой идейного сентиментализма.
Потеря нами восточного Приуралья и Троицко-Орского района лишила нас огромных хлебных и фуражных заготовок и подвесила все довольствие армий на запасы Средней Сибири. Все требования, предъявляемые в течение двух месяцев к Министерству Продовольствия о равномерном распределении запасов по всем магазинам и о доведении до нормы магазинов Средней и Восточной Сибири, остались неудовлетворенными. Каждую неделю, получая ведомости пополнения магазинов, писал Неклютину бумаги сначала вежливые, потом резкие, потом угрожающие и требовал исполнения наших нарядов, но все безрезультатно. Говорил с Неклютиным и его помощниками, получал кучи уверений и обещаний, подкисленныя ссылками на трудность положения, вызываемую потерей огромных запасов на фронте и тяжелыми условиями транспорта, смятого стихийной эвакуацией. С точки зрения законной отговорки они на половину правы, но с точки зрения способности подняться до высоты создавшегося трудного положения - их нельзя оправдать.
Сумело же министерство путей сообщения справиться с еще более тяжелыми и экстренными задачами; сумели же и некоторые более энергичные уполномоченные продовольственного министерства сделать то же самое; там же, где сидят уполномоченными разные дельцы и юнцы (говорят, что среди них есть юноша, несколько лет тому назад кончивший лицей), то там дело совсем хромает. Особенно непонятно плохое заполнение магазинов Иркутска, Забайкалья и Дальнего Востока, где и транспорт легче, и запасов сколько угодно (даже с поправкой на разные семенизации).
Не мало затруднений в деле заготовки снабжений чинят нам милые наши интервенты, любящее плотно и хорошо покушать; сейчас они навалились на ограниченные запасы Средней Сибири и изрядно их подсасывают; конкурировать с ними мы не можем, ибо они выменивают необходимое им довольствие у населения на разные товары и этим привлекают к себе весь сбыт. Очень много жалоб на безобразия и насилия чинимые польскими войсками в районе Ново-Николаевска; эти не стесняются грабить, производить насильственные фуражировки, расплачиваться по ничтожным ценам и захватывать наши заготовки, эшелоны и баржи с грузами.
На наши жалобы, обращенные к Жанену, не получаем даже ответа; польское хозяйничанье особенно для нас обидно; чехам мы все же обязаны и часть их дралась вместе с нами за общее дело; польские же войска создались у нас за спиной из бывших пленных и наших поляков, взявших с России все, что было возможно, а теперь заделавшихся польскими подданными и укрывшихся от всяких мобилизаций и военных неприятностей в рядах польских частей.
Очень много нареканий на безобразия, учиняемые весьма экзотическими морскими командами ручной флотилии; они разрушили нам весь план Тюменской эвакуации, забрав приготовленные для нее пароходы; теперь они плывут по Оби, возмущая своим безобразиями местное население и забирая разные запасы.
Очень тяжело положение с эвакуацией, так как потеря западных каменноугольных районов вызвала необходимость подавать уголь с востока с Черемховских копей и притом в таком размере, чтобы образовать теперь зимние запасы и обеспечить себя от того тяжелого угольного голода, который был так остр в прошлую зиму.
Но молодецкое М. П. С. находится в опытных руках и личный состав его работает выше всякой похвалы, успешно преодолевая все эти трудности.
Андогский с профессорским видом разглагольствует о присущей нашим войскам маневренности, что де проявлено ими под Челябинском. Печальное заблуждение господина профессора, видевшего войну только из кабинетов больших штабов и привыкшего копошиться в теории и жить в атмосфере трескучих фраз; этому уже совершенно не дано знать боевых коэффициентов войск; ему не дано понимать, что не может быть маневренности в сырых милиционных, не духом поднятых на брань толпах, руководимых малосведущим по специальности командным составом; ему не дано знать, что наша старая кадровая армия была очень слаба по части маневренности, ибо 25-летняя практика больших и показных маневров вбила в нашу военную психологию боязнь обходов и прорывов, коим, на этих экзаменах для большого начальства придавали решающее значение; ему не дано знать, что на настоящий маневр, да еще наступательный, у нас были способны только редкие, на перечет, дивизии, счастливые тем, что в предвоенный период имели удачный подбор талантливых и идейно работавших над боевой подготовкой своих частей командиров. Но и тогда это был редкие зубры; какие же могут быть разговоры о маневренности теперь, при настоящем составе нашей армии.
Нет даже утешения в том, что и красные не в лучшем, чем мы, положении. Конечно, и у них все очень серо и лохмато, но за всем этим стоит безжалостность комиссарских пулеметов и ни перед чем не останавливающаяся решительность коммунистических ядер, повелевающих кучами таких же насильно собранных парней; да и парни эти обучены много лучше нашего и скреплены наличием старых, прошедших всю большую войну, солдат.
3 Сентября.
По просьбе Адмирала Головин пригласил к себе меня и Дитерихса для выработки соглашения по организации военного управления в тылу.Ничего из этого не вышло, так как Дитерихс уперся на своем. Я предлагал всевозможные уступки, но просил только не ломать последних остатков нашей системы. Я предлагал назначить Военного Министра и командующих войсками в тыловых округах по выбору самого Дитерихса с тем, чтобы они проводили там программу, разработанную Главнокомандующим и предписанную к исполнению Верховным Правителем.
Я предлагал назначить к Военному Министру и командующим войсками особых помощников по организационной части, избранных тоже Главнокомандующим и работающих по особой программе, утвержденной Адмиралом. Предлагал, наконец, углубить армейские районы хотя бы до Енисея и Байкала и назначить Главного начальник тыла, подчиненного Главнокомандующему; просил только избежать недопустимого двоевластия со всеми его сумбурными последствиями. Не соглашался только на какое-либо ответственное назначение Хрещатицкого, служебные и нравственные качества коего мне достаточно известны.
Соглашался при ныне существующей системе принять к беспрекословному исполнению все директивы и общие инструкции по подготовке резервов и пополнений, которые составит фронт и утвердит Адмирал, при условии, что самое исполнение будешь доставлено Военному Министру и командующим войсками в округах.
Головин вполне одобрил все мои уступки, но Дитерихс уперся на своем; твердил, что фронт не верит тылу и что все дело подготовки должно быть в его руках; было очевидно, что он не желает даже вникать в сущность делаемых ему предложений. В конце концов, он с пренебрежительным видом бросил фразу: "еще раз вижу, что русские генералы умеют только ссориться" и, воспользовавшись приездом к Головину генерала Жанена, уехал.
Я просил Головина доложить Адмиралу все мои предложения и удостоверить, что в моем противодействии проекту Дитерихса нет ничего личного и что, напротив я жертвую всем личным и соглашаюсь на все допустимые по сущности дела уступки, но отстаиваю незыблемость системы и организации; по длительному и многостороннему опыту знаю, К чему приводила и приводит эта дезорганизация, под какими соусами ее не преподносили, и до тех пор, пока несу на себе ответственность Военного министра буду всеми силами бороться против всяких дезорганизационных проектов, столь обильно рождаемых в нашей больной обстановке. Вновь и вновь повторяю, что все дело сейчас в людях, а не в перестройках и надстройках нашей организационной системы.
Адмирал должен знать, что я служу не ради честолюбия, а потому, что мне заявляют, что моя служба нужна; я готовь продолжать нести свои обязанности только при условии полного доверия и согласия с моими основными принципами; подчиняться фантазиям Дитерихса и потакать личным интересам Хрещатицкого я не хочу и не буду. Я обещаю, - а даром и впустую я никогда этого не делал, - что сумею смыть всю грязь ненависти и предубеждения, которую сплетня и низость разных ставочных и фронтовых вундеркиндов и хундкиндов вывалили на репутацию Военного Министерства, покрывая этим свое собственное ничтожное убожество и свои грехи. Работы я не боюсь; грехи и недостатки Министерства знаю; знаю также, что как ни редки ряды хороших и добросовестных работников, все же можно поставить настоящих людей на настоящие места и достаточно удовлетворительно справиться с предстоящими нам задачами.
Это не бахвальство, а результат обследований, обдумываний и подсчета. Я смотрю на должность Военного Министра, как на подвиг, как на принятие тяжелого креста и как на последнюю службу своей родине и своему народу; иду на нее по глубокому, сознательному чувству долга и уверенности, что сумею выполнить эти обязанности; поэтому то считаю себя в праве требовать, чтобы с моими мнениями считались, тем более, что я ведь не лезу в политику, не лезу в чужие дела, а требую только доверия и полноты власти в специфических, узких рамках своих обязанностей.
Просил доложить, что если мои условия неприемлемы, то прошу указания, кому передать исполнение должности Военного Министра, и назначения на фронт.
При дебатах по поводу кандидатуры Хрещатицкого, Дитерихс повторил самим же X. сфабрикованную и распространяемую сказку, что его назначения требуют японцы и в самой ультимативной форме, угрожая, при неисполнении, прекратить нам отпуск вооружения и снабжения.
Ответил, что в эту сказку не верю и что все это выдумано и размазано самим X., не останавливающимся ни перед чем для самоустройства; было бы нелепо, если бы японское правительство ставило на одну доску такие несоразмеримые вещи, как оказание или неоказание нам помощи и назначение или неназначение какого-то очень пронырливого и надоедливого, но безразличного для Японии генерала. Абсурдно это и потому, все получаемое из Японии идет к нам не по японской милости, а оплачивается в золотой валюте. Я прошу запросить официально японскую миссию и уверен, что она выразит недоумение по поводу сочиняемой Хрещатицким сказки. Я уже запрашивал по этому поводу Владивосток и получил от Розанова телеграмму, в которой тот сообщает, что начальник японской миссии ответил, что, по его мнению, никакого особого инспектора на Дальнем Востоке не надо и что они не считают себя в праве мешаться в назначения нашего личного состава.
На мою просьбу проверить происхождение присланного Владивостокской контрразведкой письма генерала Потапова на имя какого-то "дорогого Бориса Ростиславовича",
Дитерихс ответил отказом, заявив, что это "апокриф или провокация".
В Ставке уверяют, что Дитерихс, Хрещатицкий и Ко. задумали под видом стратегического резерва восстановить гвардейский корпус, как основание будущего монархического переворота; поэтому то все назначения в этот резерв делаются из бывших гвардейских офицеров.
При желании сварить жирные щи из старого топора в выдумках не стесняются.
Для чешско-русского хамелеона новый монархический вольт не представляет ничего особенного; в Киеве он именовал себя республиканцем, а в Сибири стал монархистом.
Вечером был на прощальном обеде у японского генерала Такаянаги в частной беседе заявил, что уезжает в Владивосток для доклада Главнокомандующему японскими войсками о положении дел на фронте и в Омске и о необходимости оказать нам более реальную помощь, чем это делалось до сих пор.
Тяжелое положение Омска делает Семеновщину все более и более наглой судный отдел и канцелярия комитета по охранению законности (председатель Министр юстиции) наполнены жалобами на грабежи и насилия, чинимые Семеновскими агентами; китайский консул жалуется на постоянные случаи ограбления китайских купцов при осмотре их чинами контрразведки на станции Даурия; американский консул заявил многомиллионный иск от фирмы Вульфсон за захваченные Семеновым два вагона ценной пушнины. Телеграфирую, прошу Сыробоярского повлиять на Читу, но все бесполезно; такие язвы выжигаются только каленым железом.
Из Владивостока прислана краткая сводка деятельности Хорвата; очень характерно, как сам Верховный Уполномоченный и его ближайший антураж разобрали себе свободные земли Посьетского района; самому Хорвату отведен кус в восемнадцать тысяч десятин земли, одному из деятелей дальневосточного комитета Тетюкову - в двенадцать тысяч десятин, остальному антуражу по важности и по способности.
К сожалению, это не выдумки контрразведки нового состава, опорочивающей старых владык, ибо подтверждено документами и официальными справками.
И такие-то люди брали на себя святую и чистую задачу спасения родины, ее оздоровления и вывода на новую дорогу. Неужели же в их голову не забрели мысли о том, какое великое зло они творят, рельефно показывая населению, что за люди стали ко власти; неужели они не понимали, что никто не поверит соусу о важности разведения в крае племенного скота и о том, что сия важная задача под руку только Хорвату, Тетюкову и иже с ними.
Последнее, быть может, и верно, но время ли заниматься такими, вызывающими сомнения, нарекания и сплетни, операциями; ведь, не те времена, когда всем предержащим было плевать и на общественное мнение и на настроение всего населения. По истине "ничему новому не научились и ничего старого не забыли".
4 Сентября.
Просил Головина еще раз поговорить с Адмиралом об освобождении меня от должности; атмосфера несогласия между мной и Дитерихсом начинает распространяться на деловые отношения между Ставкой и Министерством; низы нахохлились и повторяются времена ссоры Лебедева и Степанова. Устранить это приказами нельзя, ибо оно в психологии служащих топорщиться за свое и за своих; между тем, это совершенно не допустимо.Раз Дитерихсу доверен фронт и Ставка, то очевидно, ему вручен максимум адмиральского доверия, а поэтому его взгляды и решения должны над всем превалировать; в силу этого соображения меня надо убрать, заместив таким лицом, которое было бы солидарно с его взглядами.
Оперативная сводка гласит, что на фронте развиваются упорные бои; термин "упорные" мне очень не нравится, так как показывает, что первый ударе наш не был потрясающим, и что красные оказались способными на "упорное" сопротивление т. е. то, что не входило в расчеты Ставки.
Дитерихс очень бережно, но безостановочно вводить в дело свои резервы; с этой точки зрения он руководит операцией очень спокойно и умело; скверно только то, что все эти резервы совсем не то, что подразумевается под прикрывающими их номерами дивизий.
Еще хуже то, что сводка сообщает, что местами обнаруживается переходе красных в контрнаступление.
Тем не менее, впечатлительный Омск ожил и подбодрился; местные языкоблуды раскудахтались во всю и разносят сообщения о решительных победах и разгроме красных
В Ставке опереточные (заменяет "оперативные") вундеркинды насмешливо на меня оглядывают; особенно проникновенно, с величавым спокойствием гениального прозорливца
смотрит на меня Андогский; не сомневаюсь, что все сообщенное ему мной по возвращении из поездки на фронт отнесено им на счет моего "острого пессимизма" и "паничности".
Дай Бог, чтобы все они были правы, а я оказался старым дураком, пессимистом и выжившим из ума паником, ничего не понимающим в военном деле и в оценке обстановки, событий и лиц.
Ужасно то, что непонятный для многих скрытый язык фронтовых донесений говорит мне слишком много скверного; откинув шумиху трескучих фраз о тяжелых потерях красных, об истреблении целых полков и т. п., я вижу, что артиллерия красных уходит во время; что тех мелких трофеев, которые неизбежны при истреблении целых частей, нет; что те полки, которые сегодня показаны в реляции уничтоженными, через несколько дней сами атакуют и заставляют нас отступать; для меня нет сомнения, что половина этих реляций и три четверти содержания остальных сфабрикованы и притом малоискусными по этой части штабами. Какие то частичные успехи и кое-где есть, но они покупаются непомерно дорогой ценой выматывания последних сил; под ударами шпор наши войска напрягают последние усилия...
Где же конный корпус? ему давно пора проявить свое решительное значение.
Омские газеты полны победным пафосом; Сахаров объявлен спасителем отечества и героем; появилось даже в виде особого почета данное ему кем-то название "солдат-генерал"; что он солдафон в генеральской форме, это верно, но чтобы он был солдатом-генералом в высоком значении этого слова, - сие бесконечно далеко от истины.
Вся шпана, примазавшаяся к добровольческому движению, гордо машет руками и обещает двинуть на фронт целые рати; полились хвастливые речи о поголовном выходе на фронт целых разрядов населения.
А я, как противный, каркающий старый воронь, представляю себе, каким скользким и трусливо-подлым настроением все это сменится, если рассеется этот победный угар и над Омским болотом вновь поднимется призрак красного приближения.
Подняли большую шумиху с поголовной мобилизацией бывших пленных из Карпаторуссии; к этому делу примазался Иванов-Ринов, заявивший, что этим путем он получит пехоту в добавок к своему конному корпусу.
Бедных карпаторуссов стали хватать с помощью облав (И.-Р. по этой части дока) Благодаря этому, Омск остался без хлебопеков и ассенизаторов, так как миролюбивые и неприхотливые карпаторуссы специализировались по черному труду; узнав о принудительной мобилизации, они разбежались из Омска и в риновские сети попала только часть.
Озлобление среди них страшное; их собрали на станции Куломзино, рядом с бараками в которых помещаются семьи Ижевских рабочих; на днях у меня были старики Ижевцы и сообщили, что озлобленные карпаторуссы ругают их за верную службу своей родине и, не стесняясь, говорят, что им только бы попасть на фронт, а там они расправятся с теми, кто их туда погнал, а сами уйдут к красным; те же отправить их домой.
Сообщил это 3-му Ген.-Квару, прося обратить внимание, что это идет не из контрразведчичьих сфер, а сообщается стариками рабочими, неспособными на выдумку.
В результате новая глупость и новый вред: до сих пор у нас был добровольческий карпаторусский батальоне очень хорошего состава, очень добросовестно несший на себе тяжелые наряды и караулы. Теперь эта надежная и прочная горсточка растворена в насильно согнанных и нехотящих воевать людей.
В газетах моря платных восторгов по поводу "изумительного по своему единодушию поголовного подъема героев подъяремной Карпатской Руси на спасение родного русского народа". Платные перья всегда были особо подлы, а в теперешней гнилой атмосфере они побили все старые рекорды.
Каждое заседание Комитета по делам печати дает мне возможность высказать свое негодование по адресу наших осведомителей и наемных писак. Сначала Крафтон на меня обижался, но за последнее время часто соглашается, что я прав и что органы осведомления совершенно не выполняют своего назначения.
5 Сентября.
Утром вызвали к Адмиралу, где уже были Головин и Дитерихс. Адмирал сообщил, что, выслушав все доклады и доводы, он остановился на решении включить в театр военных действий весь Омский военный округ, сделав его главным районом для новых формирований под руководством Главнокомандующего и избранных им лиц. Иркутский и Приамурский округа остаются в подчинении Верховному Правителю и в ведении Военного Министра; никакого стратегического резерва на Дальнем Востоке формироваться не будет, а потому вопрос о назначении Хрещатицкого отпадает.Доложил Адмиралу, что вполне приветствую такое решение, долженствующее удовлетворись фронт и вполне естественное, ибо все равно Омску суждено стать прифронтовым городом.
Отвечая на просьбу Адмирала не уходить с должности до приискания мне заместителя, доложил, что заместителем мог бы быть вполне соответствующий посту Военного Министра генерал Сурин, по моему мнению несравненно более меня подходящий к этой должности; Адмирал ответил, что против кандидатуры Сурина почти весь Советь Министров; это меня удивило, т. к. члены Совета не могли не знать, как методично, ревностно и добросовестно работал Сурин и какие успешные, хотя и невидные, результаты дала его работа; если бы у нас было побольше таких людей и работников, как Сурин, то можно было быть спокойным за будущее.
Вечером в Совете Министров узнал от Сукина, что он, по поручению Адмирала, был у генерала Такаянаги, чтобы узнать правда ли, что японское правительство требует обязательного назначения инспектором формирований Дальнего Востока ген. Хрещатицкого, связывая с этим назначением вопрос об оказании нам дальнейшей помощи.
По словам Сукина, Такаянаги был донельзя удивлен этими вопросами и ответил, что ни о чем подобном они никогда и не думали и что они не считают себя в праве вмешиваться в такие дела.
Таким образом открылась вся провокаторская махинация превосходительного спиртовоза; очевидно, это и повлияло на утреннее решение Адмирала.
Но, тем не менее, Хрещатицкий остается в распоряжении Дитерихса и предназначается на должность инспектора формирований в Омском округе.
Спрашивается, сколько же мерзостей надо сделать, чтобы над вами поставили, наконец, крест!
Что прочное и здоровое может быть при таком порядке, при котором разоблачений, подобных сегодняшнему, оказывается недостаточно чтобы с позором и пропечатанием выгнать вон способного на такие поступки генерала.
Не без труда протащил через Советь Министров законопроекта об ассигновании Военному Министру десяти миллионов рублей на экстренные расходы по устройству дела воспитаниия детей военно-служащих. Уже осень и нет возможности проводить все мелкие статьи, разрешающие этот насущный вопрос обычным путем; поэтому я и просил Совет Министров доверить мне это дело и отпустить просимый аванс.
Пролез большинством только одного голоса и то после того, как резко крикнул, что гoлocyющиe не имеют права отказать в помощи детям тех, которые за нас и за Россию умерли и умирают.
Разве можно успешно работать при таком государственном механизме при котором приходится протаскивать через голосовальную машину такие вопросы и рисковать остаться с носом, если более чем полудюжине министров вздумается голосовать против.
Тошно было слушать, как две бюрократических крысы от контроля и финансов вылезали из шкуры, чтобы как-нибудь провалить мой проект, доказывая ссылками на законы и протухшие циркуляры, что получающим усиленное жалованье не полагается выдавать пособий на воспитание детей.
С наслаждением отправил бы этих крыс на фронт, оклеив их этими циркулярами.
6 Сентября.
Капризное настроение Омска опять потемнело; присяжные оптимисты продолжают еще находиться под угаром "фронтовых побед, но тревожные нотки начинают проскальзывать уже даже у заправил Ставки; мелкие успехи есть, но разгрома красных не только нет, но они сами начали нас кое-где теснить; лучшие наши части уже израсходованы, резервы подходить к концу, а красные не желают даже начать отступление.Спрашивал Ставку о причинах бездеятельности до сих пор конного корпуса; по секрету сообщили, что наступление начато не дожидаясь, не то что развертывания, а даже сбора частей конного корпуса; это так ужасно, что не хочется даже верить возможности столь чудовищной оплошности; ведь, ничто не требовало начать наступление в столько то часов такого то дня.
Отказываюсь понимать поведение Дитерихса; сам Адмирал, конечно, тут не причем. Как мог допустить это Андогский, который, по званию профессора военной Академии, обязан понимать, что значить подготовка операции и удачное для нее развертывание.
В Ставке сознаются, что сбор казаков шел очень медленно; угар станичных постановлений навеянных Риновскими ситцами, подарками и пособиями рассеялся, как только пришлось выходить на службу; но за то вылезли во всей будничной остроте жалость потерять хороший урожай, боязнь за семьи, страх за жизнь и пр. и пр.
Некоторые казачьи части сели в вагоны, забрав с собой жен и обильные запасы водки; по пути казачьего движения идет разгром наших продовольственных магазинов. Иванов-Ринов очень много шумел о том, что у него будет автономное и Демократическое снабжение, но, когда дело дошло до реального снабжения продовольствием и фуражем, то оказалось, что, кроме пустопорожнего названия, у нашего наполеонистого Держиморды ничего не имеется. Скверно то, что все это свалилось на нас неожиданно; все берется по казачьей ухватке в двойной и тройной запас; забираются склады и вагоны, приготовленные для армии и для пополнения магазинов; интендант ходит, как очумелый, но я приказал все давать и все разрешать, дабы хоть чем-нибудь не помешать быстрейшему сбору казаков.
Офицеры из контрразведки говорят, что в некоторых станицах идут секретные совещания о том, что не следовало отпускать строевых казаков на службу, так как все равно красные придут, а тогда будет трудно с ними сговориться; не думаю, что это измышлено, так как очень подходит к казачьей психологии и специально сибирской расчетливости, чуждой идейного сентиментализма.
Потеря нами восточного Приуралья и Троицко-Орского района лишила нас огромных хлебных и фуражных заготовок и подвесила все довольствие армий на запасы Средней Сибири. Все требования, предъявляемые в течение двух месяцев к Министерству Продовольствия о равномерном распределении запасов по всем магазинам и о доведении до нормы магазинов Средней и Восточной Сибири, остались неудовлетворенными. Каждую неделю, получая ведомости пополнения магазинов, писал Неклютину бумаги сначала вежливые, потом резкие, потом угрожающие и требовал исполнения наших нарядов, но все безрезультатно. Говорил с Неклютиным и его помощниками, получал кучи уверений и обещаний, подкисленныя ссылками на трудность положения, вызываемую потерей огромных запасов на фронте и тяжелыми условиями транспорта, смятого стихийной эвакуацией. С точки зрения законной отговорки они на половину правы, но с точки зрения способности подняться до высоты создавшегося трудного положения - их нельзя оправдать.
Сумело же министерство путей сообщения справиться с еще более тяжелыми и экстренными задачами; сумели же и некоторые более энергичные уполномоченные продовольственного министерства сделать то же самое; там же, где сидят уполномоченными разные дельцы и юнцы (говорят, что среди них есть юноша, несколько лет тому назад кончивший лицей), то там дело совсем хромает. Особенно непонятно плохое заполнение магазинов Иркутска, Забайкалья и Дальнего Востока, где и транспорт легче, и запасов сколько угодно (даже с поправкой на разные семенизации).
Не мало затруднений в деле заготовки снабжений чинят нам милые наши интервенты, любящее плотно и хорошо покушать; сейчас они навалились на ограниченные запасы Средней Сибири и изрядно их подсасывают; конкурировать с ними мы не можем, ибо они выменивают необходимое им довольствие у населения на разные товары и этим привлекают к себе весь сбыт. Очень много жалоб на безобразия и насилия чинимые польскими войсками в районе Ново-Николаевска; эти не стесняются грабить, производить насильственные фуражировки, расплачиваться по ничтожным ценам и захватывать наши заготовки, эшелоны и баржи с грузами.
На наши жалобы, обращенные к Жанену, не получаем даже ответа; польское хозяйничанье особенно для нас обидно; чехам мы все же обязаны и часть их дралась вместе с нами за общее дело; польские же войска создались у нас за спиной из бывших пленных и наших поляков, взявших с России все, что было возможно, а теперь заделавшихся польскими подданными и укрывшихся от всяких мобилизаций и военных неприятностей в рядах польских частей.
Очень много нареканий на безобразия, учиняемые весьма экзотическими морскими командами ручной флотилии; они разрушили нам весь план Тюменской эвакуации, забрав приготовленные для нее пароходы; теперь они плывут по Оби, возмущая своим безобразиями местное население и забирая разные запасы.
Очень тяжело положение с эвакуацией, так как потеря западных каменноугольных районов вызвала необходимость подавать уголь с востока с Черемховских копей и притом в таком размере, чтобы образовать теперь зимние запасы и обеспечить себя от того тяжелого угольного голода, который был так остр в прошлую зиму.
Но молодецкое М. П. С. находится в опытных руках и личный состав его работает выше всякой похвалы, успешно преодолевая все эти трудности.