Страница:
Вечером 29 февраля Реввоенсовет Конармии решил 1 марта предпринять энергичное наступление на Атаман-Егорлыкскую силами Конармии и 20-й стрелковой дивизии.
Наступление началось на рассвете. Погода неблагоприятствовала. Дороги были исключительно тяжелыми. Артиллерия, пулеметные тачанки, повозки с боеприпасами и медикаментами вязли в густой цепкой грязи. Особенно было трудно продвигаться на спусках и подъемах балок. Лошади артиллерийских упряжек выбивались из сил. Приходилось в помощь им давать дополнительные уносы лошадей.
К 10 часам 4-я и 6-я дивизии Конармии сосредоточились в лощинах южнее станицы Егорлыкской. Плотный туман еще не рассеялся, закрывая серой пеленой притихшую станицу, до которой оставалось несколько километров. Между тем с юго-востока к Егорлыкской подходила 20-я стрелковая дивизия и развертывалась в боевой порядок. Вскоре на юго-востоке станицы застрочили пулеметы, началась сильная залповая стрельба. Это 20-я стрелковая дивизия вступала в бой с пластунами генерала Чернецова. Наши пехотинцы цепями, с винтовками наперевес, при поддержке сильного пулеметного и артиллерийского огня, упорно продвигались вперед, тесня пластунов противника.
Тем временем 4-я и 6-я кавалерийские дивизии развертывались для атаки. Казачьей конницы вначале не было видно. Но с отходом пластунов Чернецова началось поспешное движение крупных масс кавалерии на западной и южной окраинах станицы. Наиболее крупная группа конницы белых, сосредоточившись на западной окраине Егорлыкской, перешла в атаку в обход левого фланга Конармии. Замысел противника, очевидно, состоял в том, чтобы захлестнуть наши кавалерийские дивизии с левого фланга, смять боевые порядки частей и отбросить Конармию на северо-восток, к железной дороге, под огонь бронепоездов и пластунов генерала Чернецова.
Парировать удар обходной колонны противника было приказано 6-й кавалерийской дивизии. Перейдя в контратаку, 6-я дивизия сбила направление атакующего противника и завязала с ним упорный бой. В это время 4-я кавалерийская дивизия перешла в решительную атаку. Темная масса полков дивизии широкой лавой стремительно неслась на неприятельскую конницу, выдвинувшуюся на южную окраину Егорлыкской. Как-то все вдруг приутихло, и только тысячный топот коней конармейцев шумно разносился по степи. Белогвардейская конница начала было развертываться для атаки, но когда грянуло "ура" конармейцев, она быстро свернулась и, выбросив вперед пулеметы, отошла на окраину станицы.
Пулеметы белых открыли ураганный огонь по атакующим полкам 4-й дивизии и принудили их к отходу. Не успела 4-я дивизия отойти и перестроиться, как белогвардейская конница перешла в атаку против левого фланга 20-й стрелковой дивизии. Для ликвидации угрозы, нависшей над флангом нашей пехоты, две бригады 4-й дивизии круто повернули вправо и перешли в контратаку, сильным ударом отбрасывая конницу белогвардейцев. При этой схватке на флангах центр фронта Конармии оказался ослабленным. Этим воспользовались белые, бросив в атаку на центральный участок фронта Конармии крупную группу конницы. Нескончаемой волной катилась конница белых на участок, занимаемый лишь 19-м кавалерийским полком 4-й дивизии. Впереди атакующей конницы белых мчался офицерский конный полк, построенный взводными колоннами. Положение было очень опасное. Белые могли легко прорвать фронт 19-го полка и выйти на артиллерийские позиции и штабы 4-й и 6-й дивизий, а затем нанести удар Конармии в тыл.
Офицерский полк с гиком и свистом прорвался через слабую цепь 19-го полка и устремился вперед. И в этот момент блестящий пример хладнокровия и мужества проявил начальник 4-й кавалерийской дивизии Городовиков. Пропустив вперед зарвавшийся полк белых, он приказал всем пулеметчикам и конноартиллерийскому дивизиону открыть в упор огонь по главным силам атакующего противника. Это приказание было немедленно выполнено. Исключительно четко работали наши артиллеристы и пулеметчики. Десятками замертво ложились белоказаки на истоптанную тысячами копыт сырую весеннюю степь. Понеся огромные потери, противник отпрянул назад, а затем покатился к Егорлыкской. Зарвавшийся офицерский полк белых был полностью изрублен.
Между тем 6-я кавалерийская дивизия, отбросив правофланговую группу белых на западную окраину Егорлыкской, вышла во фланг противника, отступавшего перед 4-й дивизией, и нанесла ему сильный фланговый удар. Под ударом 6-й дивизии с фланга и частей 4-й дивизии с фронта расстроенные ряды белой конницы отступили в Егорлыкскую, под прикрытие своей артиллерии и пулеметов.
Одновременно с острыми схватками огромных кавалерийских масс на открытой равнине не переставая кипел жаркий бой между 20-й стрелковой дивизией и пехотой противника, засевшей под прикрытием бронепоездов на юго-восточной окраине станицы Егорлыкская и станции Атаман. Сковывая здесь противника непрерывными атаками, наши доблестные пехотинцы прочно обеспечивали правый фланг Конармии.
К вечеру, подтянув свежие силы конницы, белые вновь перешли в атаку. По всему фронту началась артиллерийская и ружейно-пулеметная стрельба, засверкали тысячи клинков, загремело многоголосое "ура", заколыхались десятки знамен и сотни разноцветных флажков эскадронов. Снова началась упорная борьба за фланги, жестокая кавалерийская сеча.
К концу дня 6-я кавалерийская дивизия отбросила противника на левом фланге в пос. Иловайский, 4-я дивизия вышла к южной окраине Егорлыкской, 20-я стрелковая дивизия при поддержке 11-й кавалерийской дивизии и подошедших дивизий Гая и имени Блинова заняла станцию Атаман и северо-восточную окраину станицы Егорлыкской.
Противник продолжал оказывать упорное сопротивление, отчаянно цепляясь за каждый дом, за каждый сарай станицы. Многие улицы белогвардейцы забаррикадировали повозками, плугами, бочками, бревнами, санями и отчаянно отбивались. По всей станице шел ожесточенный кровопролитный бой. Лишь во второй половине ночи белогвардейцы были выбиты из Егорлыкской и наши части полностью овладели станицей.
Этой же ночью, когда кавалерия белых, бросая орудия, зарядные ящики, повозки, беспорядочно отступала из Егорлыкской на юго-запад, на помощь им в Егорлыкскую из Мечетинской спешила белая пехота, в основном пластунские части, спешно сформированные из казаков-стариков. Вероятно, деникинскому командованию, отправлявшему казаков-пластунов в Егорлыкскую, не было известно, что она занята красными. А наши части, утомленные тяжелым боем, отдыхали в станице и не заметили, как к северо-западным окраинам ее подходила белогвардейская пехота. На рассвете, обнаружив белых у себя под боком, части 4-й кавалерийской дивизии перешли в атаку, смяли пластунские части казаков, не успевшие принять боевой порядок, и обратили их в паническое бегство. Казаки-бородачи, несмотря на свой солидный возраст, так бойко удирали, что их бегу в лучшее время позавидовали бы молодые. Ну, а теперь завидовать было нечему. "Марафонский бег" казаков приносил им только позор. В распутицу бежать было трудно, особенно если учесть, что белоказаки были одеты по-зимнему тепло. Преследуемые конармейцами, они бросали в грязи валенки и улепетывали босиком. Насколько охватывал глаз в сторону станицы Мечетинской, в вязкой глине дороги и ее обочин торчали, как обгорелые пни, казацкие валенки.
Так закончилось это большое сражение между советскими войсками и лучшими частями деникинских войск на Северном Кавказе, в котором с обеих сторон участвовало только кавалерии до сорока тысяч сабель.
Если говорить об этом сражении, как испытании боевой зрелости и боевого духа Конармии, то я с полным правом могу сказать, что испытание было выдержано блестяще всеми соединениями и частями нашей армии. Геройски сражались и умело руководили дивизиями начдивы 4, 6 и 11-й кавалерийских дивизий Городовиков, Тимошенко и Степной-Спижарный. Примером личной храбрости воодушевляли бойцов комиссары дивизий Бахтуров, Детистов и Хрулев. Тюленев, сменивший на посту погибшего Мироненко, раненный в бою, руководил 2-й бригадой 4-й дивизии до конца сражения. Нельзя было не восхищаться стойкостью в бою наших артиллеристов и пулеметчиков. Храбро сражались бойцы, командиры и комиссары доблестной двадцатой стрелковой дивизии.
Трудно назвать всех героев этого сражения, потому что чудеса храбрости, лихой отваги и товарищеской взаимовыручки в бою показали сотни бойцов, командиров и политработников. Приведу несколько характерных подвигов конармейцев, награжденных за заслуги в боях под Еторлыкской орденами Красного Знамени.
При атаке противника, обходившего фланг 20-й стрелковой дивизии, помощник командира взвода 22-го кавалерийского полка 4-й дивизии Быков Михаил Александрович бросился к вражескому пулемету, открывшему внезапный фланговый огонь по нашей пехоте, и уничтожил белогвардейских пулеметчиков. Подвиг Михаила Быкова спас десятки жизней красноармейцев.
Командир взвода этого же полка Агеев Георгий Николаевич первым ворвался в ряды белогвардейцев, приготовившихся к атаке, застрелил двух офицеров и, захватив пулемет, открыл из него огонь по противнику.
Бойцы Петрушин Петр Максимович и Ромов Федор Данилович прорвались к неприятельской батарее, зарубили двух офицеров и, овладев батареей, немедленно использовали ее против белогвардейцев.
Командир взвода 22-го кавполка 4-й дивизии Журавлев, попав раненным в плен, во время атаки белых подобрался к их пулемету, перебил его прислугу и, открыв огонь по белогвардейцам, сорвал их атаку.
Геройский подвиг совершила медицинская сестра Таисия Плотникова, спасая раненых конармейцев. Когда конный полк белых прорвался в тылы 4-й дивизии, она, вскочив на коня, повела бойцов в контратаку и первая, ворвавшись в ряды противника, застрелила офицера.
По сути дела сражение под Егорлыкской было завершающей операцией по ликвидации деникинщины.
Воспользовавшись успехами Первой Конной армии и стрелковых дивизий 10-й армии, перешли в наступление 8-я и 9-я армии. Части этих армий заняли Азов, Батайск, Койсуг, Хомутовскую, Мечетинскую. 11-я армия овладела Ставрополем...
"Дух был потерян вновь", - писал Деникин, характеризуя состояние своих войск после поражения, понесенного ими у Торговой, Белой Глины, Среднего Егорлыка и Егорлыкской. Однако он еще рассчитывал задержать свои войска на рубеже рек Кубань, Лоба и Белая.
"Необходимо было оторваться от врага, поставить между ними и собой непреодолимую преграду и "отсидеться" в более или менее обеспеченном районе, - первое время, по крайней мере, пока не сойдут маразм и уныние с людей, потрясенных роковыми событиями", - писал Деникин{49}.
Однако деникинские войска были уже не способны к организованному сопротивлению. Белое казачество окончательно разлагалось. Донцы разбегались или сдавались в плен, не желая отступать на Кубань. Кубанских казаков они не любили, называли их "хохлами" и добра от них не ожидали. А те действительно не проявляли гостеприимства к своим собратьям по казачеству.
- Проворонили свой Тихий Дон и убирайтесь куда хотите. Прятаться на Кубани нечего, - говорили кубанцы донцам.
Один взятый нами в плен старый донской казак сказал, что он вместе с другими беженцами двигался на Кубань в своей бричке, на своей лошади.
- Ну и где же твоя лошадь и бричка? - спросил я его.
- Где? Отобрали кубанские казаки. Дали вот палку в руки и говорят: проваливай туда, откуда приехал...
Началась дружная весна. Отступление в распутицу - тяжелое дело. Дороги так развезло, что движение по ним, особенно артиллерии и колёсного транспорта, стало совершенно невозможным.
Части разбитых донских корпусов, лишенные единого и твердого командования, рассыпались на группы, бросали орудия и пулеметы, бросали больных и раненых бросали исхудалых, выбившихся из сил лошадей. Наши любители сравнений говорили, что деникинская армия в это время была похожа на армию Наполеона, бежавшую в 1812 году по старой Смоленской дороге. Разница была лишь в том, что французы бежали на запад в зимнюю стужу, а деникинцы на юг в весеннюю распутицу.
Положение белых было бы еще хуже, если бы Конармия и части 10-й армии неотступно продолжали преследование.
Однако мы, к сожалению, преследовать противника не могли, и не только потому, что мешала непролазная грязь. Конармия и стрелковые дивизии 10-й армии были крайне утомлены непрерывными и напряженными боями. Нужно было дать частям отдых, надо было подтянуть тылы, пополниться всем необходимым для боя и жизни, произвести учет захваченных трофеев, сдать пленных или обратить их на пополнение наших частей.
Конармия расположилась на отдых в станице Егорлыкской, на станции Атаман и в прилегающих хуторах. В этом же районе расположилась 20-я стрелковая дивизия, а также 1-я кавказская кавалерийская дивизия и 2-я кавалерийская дивизия им. Блинова, которые, кстати говоря, вместе с Донской (впоследствии 9-й) и 12-й кавалерийскими дивизиями были объединены во 2-й Конный корпус 10-й армии и директивой Реввоенсовета Кавказского фронта от 3 марта 1920 года переданы в оперативное подчинение Конармии. В дальнейшем обстановка показала, что надобности в этом подчинении нет, и 31 марта 2-й Конный корпус был передан 10-й армии.
50-я стрелковая дивизия оставалась в Среднем Егорлыке, а 34-я - в Белой Глине.
32-я стрелковая дивизия и отдельная кавалерийская бригада Курышко занимали населенные пункты восточнее Белой Глины.
5
Когда части Конармии расположились на отдых, мы с Климентом Ефремовичем поехали на захваченном у противника бронепоезде в Ростов - надо было организовать подвоз в армию необходимого интендантского имущества, продовольствия, фуража и боеприпасов. По дороге в Батайске мы узнали, что на станции стоит служебный вагон командующего Кавказским фронтом Тухачевского. Лично мы его еще не знали. Слышали только, что он командовал армией на Восточном фронте, потом был в резерве Реввоенсовета республики, а затем назначен командующим войсками Кавказского фронта. Мы решили представиться Тухачевскому, доложить о состоянии армии и узнать о новой задаче.
Войдя в вагон, мы встретились с Тухачевским в узком проходе перед салоном.
После того как мы представились ему, он строго спросил:
- Почему вы не выполнили моего распоряжения об ударе в направлении станицы Мечетинской и повели Конную армию в район Торговой?
Меня удивила молодость командующего фронтом. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Он держал себя солидно и даже грозно, но чувствовалось, что это у него напускное, а на самом деле он просто молодой человек, красивый, румяный, который не привык еще к своему высокому положению.
На строгий вопрос Тухачевского я спокойно ответил ему, что удар Конармии из района Платовской строго на запад в направлении Мечетинской в конкретно сложившейся к тому времени обстановке был нецелесообразным по следующим причинам:
Конармия, утомленная форсированным маршем, не могла наступать по степи, заваленной глубоким снегом, где нельзя было найти ни жилья, ни фуража.
Но главное - начались сильные морозы, при которых оставлять армию в степи означало сознательно погубить ее, что и подтвердила участь группы генерала Павлова.
Поэтому Реввоенсовет Конармии решил несколько уклониться вправо - в населенные районы, где можно было достать фураж и обогреть людей, а затем во взаимодействии со стрелковыми соединениями 10-й армии разгромить противника и продолжать движение в указанном направлении. События показали, что решение Реввоенсовета армии было оправданным.
Пока я говорил это, к нам подошел черноглазый и черноусый плотно сложенный мужчина средних лет с орлиным носом и, немного послушав, добродушно улыбаясь, с заметно кавказским акцентом сказал командующему:
- Брось придираться. Нужно радоваться. Ведь противник разбит. Разбит в основном усилиями Конармии. А ты говоришь... Даже Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят, - и он обернулся к нам. - Будем знакомы Орджоникидзе.
Григорий Константинович поздоровался с нами и пригласил нас в салон.
В салоне Тухачевский спросил меня:
- Вы как здесь очутились?
- Едем в Ростов.
- Почему без моего ведома?
- Мы едем в свой штаб и о вас узнали чисто случайно. А узнав, решили представиться.
- Ну хорошо, - сказал Тухачевский, - но я же вам в Ростов ехать не разрешал.
- А разве бывает такой командующий армией, который каждый раз, как ему есть надобность ехать в свой штаб, спрашивает о том командующего фронтом?
- Прав он, - отозвался своим звонким баритоном Орджоникидзе. - Чего ты к нему придираешься? - повторил он и заговорил с нами. - Мы сами собирались добраться до вас, посмотреть на ваши дела. Очень хорошо, что приехали. А то мы точно не знали, где вас искать - в Белой Глине, в Торговой или в Мечетинской. Ну рассказывайте, каковы ваши дела, как Конармия.
Мы доложили со всеми подробностями о боях Конармии и о положении на фронте.
- Войска Деникина, - заключил Григорий Константинович, - практически разгромлены. Это большая победа. Народ вам спасибо скажет.
Тухачевский поговорил еще с нами, но уже в другом тоне - чувствовалось, что после нашего доклада мнение его о нас и о Конармии изменилось, а потом куда-то ушел.
К Орджоникидзе мы как-то сразу прониклись доверием. Его душевная простота располагала к откровенности, и, когда Тухачевский ушел, мы попросили Григория Константиновича рассказать нам о новом командующем фронтом.
Он сказал, что Тухачевского мало знает, так как с ним работает совсем недавно, может сказать только, что по социальному происхождению Тухачевский из дворян, окончил Александровское пехотное училище в Москве, затем служил в Петрограде взводным офицером, принимал участие в мировой войне, но в первые же дни попал в плен к немцам, пытался бежать, два раза его ловили, но третий раз побег удался; прибыв в Россию, предложил свои услуги Советской власти...
- Вот и все, что я о нем знаю. Личное мое мнение о нем такое: воевать может и хочет. Живой, подвижный, не плохо подготовленный в военном отношении, начитанный, особенно знает и почитает Клаузевица. Но вот молодой, горячий, не все иногда додумывает до конца. И что особенно заметно - мало учитывает политическую обстановку и особенности гражданской войны.
Орджоникидзе не скрыл от нас, что Тухачевский был недоброжелательно настроен к Конармии, в частности, ко мне - повлияла нездоровая атмосфера, созданная некоторыми лицами вокруг Конармии. Он познакомил нас с телеграммой, полученной им от Ленина, из которой очевидно было, что и Владимира Ильича кто-то неверно информировал о Конармии.
Ленин писал, что он "крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте", в частности "...полным разложением у Буденного..."{50}
Мы с Климентом Ефремовичем были очень взволнованы, узнав об этой телеграмме Владимира Ильича.
Ясно было, что в центре кто-то злостно и безнаказанно лжет на нас.
Орджоникидзе успокоил нас, сказав, что он в тот же день ответил Ленину, что разговоры о разложении Конармии не основательны.
Ворошилов попросил Орджоникидзе подробно информировать Владимира Ильича об истинном положении дел в Конармии и передать ему наш горячий конармейский привет.
- После вашего обстоятельного доклада, - сказал Орджоникидзе, - у меня не остается и тени сомнений относительно боеспособности кашей армии и правильности принятых вами решений. И обещаю вам сообщить об этом лично Ленину.
Вернулся Тухачевский. Мы еще долго говорили о фронтовых делах и очередных задачах Конармии. Нам предстояло форсированное наступление на ют, к Черному морю, в полосе Туапсе, Сочи. Главное было не дать противнику закрепиться на реках Кубань и Лаба.
Тухачевский сказал, что директива с постановкой задачи Конармии будет отдана позже. В связи с тем, что стрелковые дивизии 10-й армии нам предстояло передать в подчинение командарма десятой, мы попросили одну из дивизий, в частности 20-ю, оставить в Конармии. Тухачевский не согласился, сославшись на то, что он не может ослаблять 10-й армии. Однако он обещал подчинить нам в оперативном отношении 22-ю стрелковую дивизию 9-й армии. Кроме того, мы получили разрешение на использование в завершающих операциях бригады Левды 14-й кавалерийской дивизии, которую Е. А. Щаденко формировал в Таганроге.
Простившись с Орджоникидзе и Тухачевским, мы поехали в Ростов, где 11 марта Ворошилов выступил с докладом о действиях Конармии на собрании представителей партийных и советских организаций города.
Будучи в Ростове, мы поддерживали постоянную связь с Зотовым, находившимся с полевым штабом армии в станице Егорлыкской. Он доложил нам, что дивизии, в том числе и стрелковые, привели себя в порядок, отдохнули и готовы к наступлению, что командующим 9-й армией передана в оперативное подчинение Конармии 22-я стрелковая дивизия и начдив этой дивизии Овчинников с начальником штаба были у него и просили поставить задачу. Зная уже общее направление наступления армии, мы приказали Зотову поставить частные задачи дивизиям на продвижение в район Тихорецкой.
Между прочим, в Ростове я установил, откуда шла очень посмешившая нас информация о гибели "красного командарма Буденного", которую незадолго до этого белые распространили по своим войскам. Как-то вечером ко мне зашел брат Емельян Михайлович. Вся голова его была забинтована, лишь один, уцелевший после первой мировой войны глаз тускло блестел... Я знал, что в боях за Ростов он был ранен и отправлен на излечение в госпиталь.
- Это тебя под Ростовом так угораздило? - спросил я.
- Это, - Емельян показал на свою голову, - в Ростове, да так, что до сих пор, не верю, что живой остался... Из Таганрога я поехал в Ростов, в штаб армии, - рассказывал Емельян. - Думаю, узнаю, где вы, да и в свой полк махну. С вокзала отправился пешком: хотелось пройтись по городу, посмотреть, как он выглядит после хозяйничанья белых. Иду. И вдруг окружает меня белоказачий патруль. Так неожиданно... Я ведь не знал, что белые в эти дни захватили Ростов. Хватаюсь за наган, но поздно. Офицер уложил меня выстрелом в лицо. Что они со мной делали - не знаю, только очнулся я в медицинском пункте вокзала, куда попал как белый солдат. Затем меня положили в белогвардейский госпиталь, который деникинцы бросили, когда уходили из Ростова. Вот какая история! - заключил Емельян. Он очень сокрушался, что белые раздели его до белья. - Ну и все: документы, наган, шашку, верхнюю одежду - все забрали.
Вот, оказывается, в чем дело - деникинцы воспользовались документами Емельяна, чтобы оповестить о моей гибели.
6
13 марта, когда мы уже возвратились в Егорлыкскую, была получена директива Реввоенсовета Кавказского фронта от 12 марта, в которой Первой Конной армии приказывалось выйти в район Усть-Лабинская, Ладожская, форсировать реку Кубань и к 19 марта овладеть районом Белореченская, Гиагинская.
После занятия станции Тихорецкой стрелковые дивизии 10-й армии были возвращены в подчинение своего командарма, но в дальнейшем по-прежнему с нами взаимодействовали.
14 марта в Конармию приехали командующий Кавказским фронтом Тухачевский и член Реввоенсовета фронта Орджоникидзе. Они осмотрели несколько частей армии и остались довольны их состоянием.
В дополнение к полученной нами раньше директиве Конармии дано было распоряжение наносить фланговые удары противнику, расположенному перед фронтом 9-й армии, чтобы облегчить этой армии захват Екатеринодара (Краснодара). Необходимость этого была вызвана тем, что в направлении Екатеринодара продвижение 9-й армии затруднял конный корпус князя Султан-Гирея. 16 марта в районе Усть-Лабинской 4-я кавалерийская дивизия столкнулась с этим корпусом силой до пяти тысяч сабель. Султан-Гирей стал отходить к Кирпильскому и в восьми километрах от этого поселка попал под удар 6-й кавалерийской дивизии, наступавшей на станицу Усть-Лабинскую. Началась жестокая рубка. Не выдержав ее, белые начали отходить. Значительная часть их, прижатая к реке Кубань, бросилась на мост, который уже успели захватить конармейцы. Пытаясь спастись, белые прыгали в реку, но либо тонули, либо уничтожались огнем наших пулеметов.
Разгромив корпус Султан-Гирея, Конармия продолжала наступление. Белогвардейцы уничтожили большинство переправ через реку Кубань, но это уже не могло удержать наши войска. Взорванные мосты ремонтировались, наводились понтонные переправы, разыскивались пригодные броды. Форсировав Кубань, Конная армия устремилась к реке Лабе.
19 марта была получена директива Реввоенсовета фронта, в которой Первой Конной армии ставилась задача занять 21 марта Майкоп и выделить часть сил для овладения районом Туапсе. Во исполнение этой директивы вечером того же дня был отдан приказ по Конармии с постановкой боевых задач дивизиям. Майкоп охватывался войсками армии с северо-запада и северо-востока. Для действий в направлении Туапсе направлялась бригада под командованием Левды, или, как она тогда именовалась, бригада упраформа Конармии.
20 марта 4-я кавалерийская дивизия, наступая в направлении Майкопа, в районе станицы Гиагинской встретила упорное сопротивление противника, перешедшего в контратаку при поддержке трех бронепоездов. Контратака была отбита. Противник, понеся большие потери, отступил.
6-я кавалерийская дивизия 21 марта после ожесточенного боя овладела станцией Белореченской, взяв в плен около тысячи белоказаков и захватив большие трофеи. Остатки белогвардейских частей скрылись в горах.
Наступление началось на рассвете. Погода неблагоприятствовала. Дороги были исключительно тяжелыми. Артиллерия, пулеметные тачанки, повозки с боеприпасами и медикаментами вязли в густой цепкой грязи. Особенно было трудно продвигаться на спусках и подъемах балок. Лошади артиллерийских упряжек выбивались из сил. Приходилось в помощь им давать дополнительные уносы лошадей.
К 10 часам 4-я и 6-я дивизии Конармии сосредоточились в лощинах южнее станицы Егорлыкской. Плотный туман еще не рассеялся, закрывая серой пеленой притихшую станицу, до которой оставалось несколько километров. Между тем с юго-востока к Егорлыкской подходила 20-я стрелковая дивизия и развертывалась в боевой порядок. Вскоре на юго-востоке станицы застрочили пулеметы, началась сильная залповая стрельба. Это 20-я стрелковая дивизия вступала в бой с пластунами генерала Чернецова. Наши пехотинцы цепями, с винтовками наперевес, при поддержке сильного пулеметного и артиллерийского огня, упорно продвигались вперед, тесня пластунов противника.
Тем временем 4-я и 6-я кавалерийские дивизии развертывались для атаки. Казачьей конницы вначале не было видно. Но с отходом пластунов Чернецова началось поспешное движение крупных масс кавалерии на западной и южной окраинах станицы. Наиболее крупная группа конницы белых, сосредоточившись на западной окраине Егорлыкской, перешла в атаку в обход левого фланга Конармии. Замысел противника, очевидно, состоял в том, чтобы захлестнуть наши кавалерийские дивизии с левого фланга, смять боевые порядки частей и отбросить Конармию на северо-восток, к железной дороге, под огонь бронепоездов и пластунов генерала Чернецова.
Парировать удар обходной колонны противника было приказано 6-й кавалерийской дивизии. Перейдя в контратаку, 6-я дивизия сбила направление атакующего противника и завязала с ним упорный бой. В это время 4-я кавалерийская дивизия перешла в решительную атаку. Темная масса полков дивизии широкой лавой стремительно неслась на неприятельскую конницу, выдвинувшуюся на южную окраину Егорлыкской. Как-то все вдруг приутихло, и только тысячный топот коней конармейцев шумно разносился по степи. Белогвардейская конница начала было развертываться для атаки, но когда грянуло "ура" конармейцев, она быстро свернулась и, выбросив вперед пулеметы, отошла на окраину станицы.
Пулеметы белых открыли ураганный огонь по атакующим полкам 4-й дивизии и принудили их к отходу. Не успела 4-я дивизия отойти и перестроиться, как белогвардейская конница перешла в атаку против левого фланга 20-й стрелковой дивизии. Для ликвидации угрозы, нависшей над флангом нашей пехоты, две бригады 4-й дивизии круто повернули вправо и перешли в контратаку, сильным ударом отбрасывая конницу белогвардейцев. При этой схватке на флангах центр фронта Конармии оказался ослабленным. Этим воспользовались белые, бросив в атаку на центральный участок фронта Конармии крупную группу конницы. Нескончаемой волной катилась конница белых на участок, занимаемый лишь 19-м кавалерийским полком 4-й дивизии. Впереди атакующей конницы белых мчался офицерский конный полк, построенный взводными колоннами. Положение было очень опасное. Белые могли легко прорвать фронт 19-го полка и выйти на артиллерийские позиции и штабы 4-й и 6-й дивизий, а затем нанести удар Конармии в тыл.
Офицерский полк с гиком и свистом прорвался через слабую цепь 19-го полка и устремился вперед. И в этот момент блестящий пример хладнокровия и мужества проявил начальник 4-й кавалерийской дивизии Городовиков. Пропустив вперед зарвавшийся полк белых, он приказал всем пулеметчикам и конноартиллерийскому дивизиону открыть в упор огонь по главным силам атакующего противника. Это приказание было немедленно выполнено. Исключительно четко работали наши артиллеристы и пулеметчики. Десятками замертво ложились белоказаки на истоптанную тысячами копыт сырую весеннюю степь. Понеся огромные потери, противник отпрянул назад, а затем покатился к Егорлыкской. Зарвавшийся офицерский полк белых был полностью изрублен.
Между тем 6-я кавалерийская дивизия, отбросив правофланговую группу белых на западную окраину Егорлыкской, вышла во фланг противника, отступавшего перед 4-й дивизией, и нанесла ему сильный фланговый удар. Под ударом 6-й дивизии с фланга и частей 4-й дивизии с фронта расстроенные ряды белой конницы отступили в Егорлыкскую, под прикрытие своей артиллерии и пулеметов.
Одновременно с острыми схватками огромных кавалерийских масс на открытой равнине не переставая кипел жаркий бой между 20-й стрелковой дивизией и пехотой противника, засевшей под прикрытием бронепоездов на юго-восточной окраине станицы Егорлыкская и станции Атаман. Сковывая здесь противника непрерывными атаками, наши доблестные пехотинцы прочно обеспечивали правый фланг Конармии.
К вечеру, подтянув свежие силы конницы, белые вновь перешли в атаку. По всему фронту началась артиллерийская и ружейно-пулеметная стрельба, засверкали тысячи клинков, загремело многоголосое "ура", заколыхались десятки знамен и сотни разноцветных флажков эскадронов. Снова началась упорная борьба за фланги, жестокая кавалерийская сеча.
К концу дня 6-я кавалерийская дивизия отбросила противника на левом фланге в пос. Иловайский, 4-я дивизия вышла к южной окраине Егорлыкской, 20-я стрелковая дивизия при поддержке 11-й кавалерийской дивизии и подошедших дивизий Гая и имени Блинова заняла станцию Атаман и северо-восточную окраину станицы Егорлыкской.
Противник продолжал оказывать упорное сопротивление, отчаянно цепляясь за каждый дом, за каждый сарай станицы. Многие улицы белогвардейцы забаррикадировали повозками, плугами, бочками, бревнами, санями и отчаянно отбивались. По всей станице шел ожесточенный кровопролитный бой. Лишь во второй половине ночи белогвардейцы были выбиты из Егорлыкской и наши части полностью овладели станицей.
Этой же ночью, когда кавалерия белых, бросая орудия, зарядные ящики, повозки, беспорядочно отступала из Егорлыкской на юго-запад, на помощь им в Егорлыкскую из Мечетинской спешила белая пехота, в основном пластунские части, спешно сформированные из казаков-стариков. Вероятно, деникинскому командованию, отправлявшему казаков-пластунов в Егорлыкскую, не было известно, что она занята красными. А наши части, утомленные тяжелым боем, отдыхали в станице и не заметили, как к северо-западным окраинам ее подходила белогвардейская пехота. На рассвете, обнаружив белых у себя под боком, части 4-й кавалерийской дивизии перешли в атаку, смяли пластунские части казаков, не успевшие принять боевой порядок, и обратили их в паническое бегство. Казаки-бородачи, несмотря на свой солидный возраст, так бойко удирали, что их бегу в лучшее время позавидовали бы молодые. Ну, а теперь завидовать было нечему. "Марафонский бег" казаков приносил им только позор. В распутицу бежать было трудно, особенно если учесть, что белоказаки были одеты по-зимнему тепло. Преследуемые конармейцами, они бросали в грязи валенки и улепетывали босиком. Насколько охватывал глаз в сторону станицы Мечетинской, в вязкой глине дороги и ее обочин торчали, как обгорелые пни, казацкие валенки.
Так закончилось это большое сражение между советскими войсками и лучшими частями деникинских войск на Северном Кавказе, в котором с обеих сторон участвовало только кавалерии до сорока тысяч сабель.
Если говорить об этом сражении, как испытании боевой зрелости и боевого духа Конармии, то я с полным правом могу сказать, что испытание было выдержано блестяще всеми соединениями и частями нашей армии. Геройски сражались и умело руководили дивизиями начдивы 4, 6 и 11-й кавалерийских дивизий Городовиков, Тимошенко и Степной-Спижарный. Примером личной храбрости воодушевляли бойцов комиссары дивизий Бахтуров, Детистов и Хрулев. Тюленев, сменивший на посту погибшего Мироненко, раненный в бою, руководил 2-й бригадой 4-й дивизии до конца сражения. Нельзя было не восхищаться стойкостью в бою наших артиллеристов и пулеметчиков. Храбро сражались бойцы, командиры и комиссары доблестной двадцатой стрелковой дивизии.
Трудно назвать всех героев этого сражения, потому что чудеса храбрости, лихой отваги и товарищеской взаимовыручки в бою показали сотни бойцов, командиров и политработников. Приведу несколько характерных подвигов конармейцев, награжденных за заслуги в боях под Еторлыкской орденами Красного Знамени.
При атаке противника, обходившего фланг 20-й стрелковой дивизии, помощник командира взвода 22-го кавалерийского полка 4-й дивизии Быков Михаил Александрович бросился к вражескому пулемету, открывшему внезапный фланговый огонь по нашей пехоте, и уничтожил белогвардейских пулеметчиков. Подвиг Михаила Быкова спас десятки жизней красноармейцев.
Командир взвода этого же полка Агеев Георгий Николаевич первым ворвался в ряды белогвардейцев, приготовившихся к атаке, застрелил двух офицеров и, захватив пулемет, открыл из него огонь по противнику.
Бойцы Петрушин Петр Максимович и Ромов Федор Данилович прорвались к неприятельской батарее, зарубили двух офицеров и, овладев батареей, немедленно использовали ее против белогвардейцев.
Командир взвода 22-го кавполка 4-й дивизии Журавлев, попав раненным в плен, во время атаки белых подобрался к их пулемету, перебил его прислугу и, открыв огонь по белогвардейцам, сорвал их атаку.
Геройский подвиг совершила медицинская сестра Таисия Плотникова, спасая раненых конармейцев. Когда конный полк белых прорвался в тылы 4-й дивизии, она, вскочив на коня, повела бойцов в контратаку и первая, ворвавшись в ряды противника, застрелила офицера.
По сути дела сражение под Егорлыкской было завершающей операцией по ликвидации деникинщины.
Воспользовавшись успехами Первой Конной армии и стрелковых дивизий 10-й армии, перешли в наступление 8-я и 9-я армии. Части этих армий заняли Азов, Батайск, Койсуг, Хомутовскую, Мечетинскую. 11-я армия овладела Ставрополем...
"Дух был потерян вновь", - писал Деникин, характеризуя состояние своих войск после поражения, понесенного ими у Торговой, Белой Глины, Среднего Егорлыка и Егорлыкской. Однако он еще рассчитывал задержать свои войска на рубеже рек Кубань, Лоба и Белая.
"Необходимо было оторваться от врага, поставить между ними и собой непреодолимую преграду и "отсидеться" в более или менее обеспеченном районе, - первое время, по крайней мере, пока не сойдут маразм и уныние с людей, потрясенных роковыми событиями", - писал Деникин{49}.
Однако деникинские войска были уже не способны к организованному сопротивлению. Белое казачество окончательно разлагалось. Донцы разбегались или сдавались в плен, не желая отступать на Кубань. Кубанских казаков они не любили, называли их "хохлами" и добра от них не ожидали. А те действительно не проявляли гостеприимства к своим собратьям по казачеству.
- Проворонили свой Тихий Дон и убирайтесь куда хотите. Прятаться на Кубани нечего, - говорили кубанцы донцам.
Один взятый нами в плен старый донской казак сказал, что он вместе с другими беженцами двигался на Кубань в своей бричке, на своей лошади.
- Ну и где же твоя лошадь и бричка? - спросил я его.
- Где? Отобрали кубанские казаки. Дали вот палку в руки и говорят: проваливай туда, откуда приехал...
Началась дружная весна. Отступление в распутицу - тяжелое дело. Дороги так развезло, что движение по ним, особенно артиллерии и колёсного транспорта, стало совершенно невозможным.
Части разбитых донских корпусов, лишенные единого и твердого командования, рассыпались на группы, бросали орудия и пулеметы, бросали больных и раненых бросали исхудалых, выбившихся из сил лошадей. Наши любители сравнений говорили, что деникинская армия в это время была похожа на армию Наполеона, бежавшую в 1812 году по старой Смоленской дороге. Разница была лишь в том, что французы бежали на запад в зимнюю стужу, а деникинцы на юг в весеннюю распутицу.
Положение белых было бы еще хуже, если бы Конармия и части 10-й армии неотступно продолжали преследование.
Однако мы, к сожалению, преследовать противника не могли, и не только потому, что мешала непролазная грязь. Конармия и стрелковые дивизии 10-й армии были крайне утомлены непрерывными и напряженными боями. Нужно было дать частям отдых, надо было подтянуть тылы, пополниться всем необходимым для боя и жизни, произвести учет захваченных трофеев, сдать пленных или обратить их на пополнение наших частей.
Конармия расположилась на отдых в станице Егорлыкской, на станции Атаман и в прилегающих хуторах. В этом же районе расположилась 20-я стрелковая дивизия, а также 1-я кавказская кавалерийская дивизия и 2-я кавалерийская дивизия им. Блинова, которые, кстати говоря, вместе с Донской (впоследствии 9-й) и 12-й кавалерийскими дивизиями были объединены во 2-й Конный корпус 10-й армии и директивой Реввоенсовета Кавказского фронта от 3 марта 1920 года переданы в оперативное подчинение Конармии. В дальнейшем обстановка показала, что надобности в этом подчинении нет, и 31 марта 2-й Конный корпус был передан 10-й армии.
50-я стрелковая дивизия оставалась в Среднем Егорлыке, а 34-я - в Белой Глине.
32-я стрелковая дивизия и отдельная кавалерийская бригада Курышко занимали населенные пункты восточнее Белой Глины.
5
Когда части Конармии расположились на отдых, мы с Климентом Ефремовичем поехали на захваченном у противника бронепоезде в Ростов - надо было организовать подвоз в армию необходимого интендантского имущества, продовольствия, фуража и боеприпасов. По дороге в Батайске мы узнали, что на станции стоит служебный вагон командующего Кавказским фронтом Тухачевского. Лично мы его еще не знали. Слышали только, что он командовал армией на Восточном фронте, потом был в резерве Реввоенсовета республики, а затем назначен командующим войсками Кавказского фронта. Мы решили представиться Тухачевскому, доложить о состоянии армии и узнать о новой задаче.
Войдя в вагон, мы встретились с Тухачевским в узком проходе перед салоном.
После того как мы представились ему, он строго спросил:
- Почему вы не выполнили моего распоряжения об ударе в направлении станицы Мечетинской и повели Конную армию в район Торговой?
Меня удивила молодость командующего фронтом. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Он держал себя солидно и даже грозно, но чувствовалось, что это у него напускное, а на самом деле он просто молодой человек, красивый, румяный, который не привык еще к своему высокому положению.
На строгий вопрос Тухачевского я спокойно ответил ему, что удар Конармии из района Платовской строго на запад в направлении Мечетинской в конкретно сложившейся к тому времени обстановке был нецелесообразным по следующим причинам:
Конармия, утомленная форсированным маршем, не могла наступать по степи, заваленной глубоким снегом, где нельзя было найти ни жилья, ни фуража.
Но главное - начались сильные морозы, при которых оставлять армию в степи означало сознательно погубить ее, что и подтвердила участь группы генерала Павлова.
Поэтому Реввоенсовет Конармии решил несколько уклониться вправо - в населенные районы, где можно было достать фураж и обогреть людей, а затем во взаимодействии со стрелковыми соединениями 10-й армии разгромить противника и продолжать движение в указанном направлении. События показали, что решение Реввоенсовета армии было оправданным.
Пока я говорил это, к нам подошел черноглазый и черноусый плотно сложенный мужчина средних лет с орлиным носом и, немного послушав, добродушно улыбаясь, с заметно кавказским акцентом сказал командующему:
- Брось придираться. Нужно радоваться. Ведь противник разбит. Разбит в основном усилиями Конармии. А ты говоришь... Даже Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят, - и он обернулся к нам. - Будем знакомы Орджоникидзе.
Григорий Константинович поздоровался с нами и пригласил нас в салон.
В салоне Тухачевский спросил меня:
- Вы как здесь очутились?
- Едем в Ростов.
- Почему без моего ведома?
- Мы едем в свой штаб и о вас узнали чисто случайно. А узнав, решили представиться.
- Ну хорошо, - сказал Тухачевский, - но я же вам в Ростов ехать не разрешал.
- А разве бывает такой командующий армией, который каждый раз, как ему есть надобность ехать в свой штаб, спрашивает о том командующего фронтом?
- Прав он, - отозвался своим звонким баритоном Орджоникидзе. - Чего ты к нему придираешься? - повторил он и заговорил с нами. - Мы сами собирались добраться до вас, посмотреть на ваши дела. Очень хорошо, что приехали. А то мы точно не знали, где вас искать - в Белой Глине, в Торговой или в Мечетинской. Ну рассказывайте, каковы ваши дела, как Конармия.
Мы доложили со всеми подробностями о боях Конармии и о положении на фронте.
- Войска Деникина, - заключил Григорий Константинович, - практически разгромлены. Это большая победа. Народ вам спасибо скажет.
Тухачевский поговорил еще с нами, но уже в другом тоне - чувствовалось, что после нашего доклада мнение его о нас и о Конармии изменилось, а потом куда-то ушел.
К Орджоникидзе мы как-то сразу прониклись доверием. Его душевная простота располагала к откровенности, и, когда Тухачевский ушел, мы попросили Григория Константиновича рассказать нам о новом командующем фронтом.
Он сказал, что Тухачевского мало знает, так как с ним работает совсем недавно, может сказать только, что по социальному происхождению Тухачевский из дворян, окончил Александровское пехотное училище в Москве, затем служил в Петрограде взводным офицером, принимал участие в мировой войне, но в первые же дни попал в плен к немцам, пытался бежать, два раза его ловили, но третий раз побег удался; прибыв в Россию, предложил свои услуги Советской власти...
- Вот и все, что я о нем знаю. Личное мое мнение о нем такое: воевать может и хочет. Живой, подвижный, не плохо подготовленный в военном отношении, начитанный, особенно знает и почитает Клаузевица. Но вот молодой, горячий, не все иногда додумывает до конца. И что особенно заметно - мало учитывает политическую обстановку и особенности гражданской войны.
Орджоникидзе не скрыл от нас, что Тухачевский был недоброжелательно настроен к Конармии, в частности, ко мне - повлияла нездоровая атмосфера, созданная некоторыми лицами вокруг Конармии. Он познакомил нас с телеграммой, полученной им от Ленина, из которой очевидно было, что и Владимира Ильича кто-то неверно информировал о Конармии.
Ленин писал, что он "крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте", в частности "...полным разложением у Буденного..."{50}
Мы с Климентом Ефремовичем были очень взволнованы, узнав об этой телеграмме Владимира Ильича.
Ясно было, что в центре кто-то злостно и безнаказанно лжет на нас.
Орджоникидзе успокоил нас, сказав, что он в тот же день ответил Ленину, что разговоры о разложении Конармии не основательны.
Ворошилов попросил Орджоникидзе подробно информировать Владимира Ильича об истинном положении дел в Конармии и передать ему наш горячий конармейский привет.
- После вашего обстоятельного доклада, - сказал Орджоникидзе, - у меня не остается и тени сомнений относительно боеспособности кашей армии и правильности принятых вами решений. И обещаю вам сообщить об этом лично Ленину.
Вернулся Тухачевский. Мы еще долго говорили о фронтовых делах и очередных задачах Конармии. Нам предстояло форсированное наступление на ют, к Черному морю, в полосе Туапсе, Сочи. Главное было не дать противнику закрепиться на реках Кубань и Лаба.
Тухачевский сказал, что директива с постановкой задачи Конармии будет отдана позже. В связи с тем, что стрелковые дивизии 10-й армии нам предстояло передать в подчинение командарма десятой, мы попросили одну из дивизий, в частности 20-ю, оставить в Конармии. Тухачевский не согласился, сославшись на то, что он не может ослаблять 10-й армии. Однако он обещал подчинить нам в оперативном отношении 22-ю стрелковую дивизию 9-й армии. Кроме того, мы получили разрешение на использование в завершающих операциях бригады Левды 14-й кавалерийской дивизии, которую Е. А. Щаденко формировал в Таганроге.
Простившись с Орджоникидзе и Тухачевским, мы поехали в Ростов, где 11 марта Ворошилов выступил с докладом о действиях Конармии на собрании представителей партийных и советских организаций города.
Будучи в Ростове, мы поддерживали постоянную связь с Зотовым, находившимся с полевым штабом армии в станице Егорлыкской. Он доложил нам, что дивизии, в том числе и стрелковые, привели себя в порядок, отдохнули и готовы к наступлению, что командующим 9-й армией передана в оперативное подчинение Конармии 22-я стрелковая дивизия и начдив этой дивизии Овчинников с начальником штаба были у него и просили поставить задачу. Зная уже общее направление наступления армии, мы приказали Зотову поставить частные задачи дивизиям на продвижение в район Тихорецкой.
Между прочим, в Ростове я установил, откуда шла очень посмешившая нас информация о гибели "красного командарма Буденного", которую незадолго до этого белые распространили по своим войскам. Как-то вечером ко мне зашел брат Емельян Михайлович. Вся голова его была забинтована, лишь один, уцелевший после первой мировой войны глаз тускло блестел... Я знал, что в боях за Ростов он был ранен и отправлен на излечение в госпиталь.
- Это тебя под Ростовом так угораздило? - спросил я.
- Это, - Емельян показал на свою голову, - в Ростове, да так, что до сих пор, не верю, что живой остался... Из Таганрога я поехал в Ростов, в штаб армии, - рассказывал Емельян. - Думаю, узнаю, где вы, да и в свой полк махну. С вокзала отправился пешком: хотелось пройтись по городу, посмотреть, как он выглядит после хозяйничанья белых. Иду. И вдруг окружает меня белоказачий патруль. Так неожиданно... Я ведь не знал, что белые в эти дни захватили Ростов. Хватаюсь за наган, но поздно. Офицер уложил меня выстрелом в лицо. Что они со мной делали - не знаю, только очнулся я в медицинском пункте вокзала, куда попал как белый солдат. Затем меня положили в белогвардейский госпиталь, который деникинцы бросили, когда уходили из Ростова. Вот какая история! - заключил Емельян. Он очень сокрушался, что белые раздели его до белья. - Ну и все: документы, наган, шашку, верхнюю одежду - все забрали.
Вот, оказывается, в чем дело - деникинцы воспользовались документами Емельяна, чтобы оповестить о моей гибели.
6
13 марта, когда мы уже возвратились в Егорлыкскую, была получена директива Реввоенсовета Кавказского фронта от 12 марта, в которой Первой Конной армии приказывалось выйти в район Усть-Лабинская, Ладожская, форсировать реку Кубань и к 19 марта овладеть районом Белореченская, Гиагинская.
После занятия станции Тихорецкой стрелковые дивизии 10-й армии были возвращены в подчинение своего командарма, но в дальнейшем по-прежнему с нами взаимодействовали.
14 марта в Конармию приехали командующий Кавказским фронтом Тухачевский и член Реввоенсовета фронта Орджоникидзе. Они осмотрели несколько частей армии и остались довольны их состоянием.
В дополнение к полученной нами раньше директиве Конармии дано было распоряжение наносить фланговые удары противнику, расположенному перед фронтом 9-й армии, чтобы облегчить этой армии захват Екатеринодара (Краснодара). Необходимость этого была вызвана тем, что в направлении Екатеринодара продвижение 9-й армии затруднял конный корпус князя Султан-Гирея. 16 марта в районе Усть-Лабинской 4-я кавалерийская дивизия столкнулась с этим корпусом силой до пяти тысяч сабель. Султан-Гирей стал отходить к Кирпильскому и в восьми километрах от этого поселка попал под удар 6-й кавалерийской дивизии, наступавшей на станицу Усть-Лабинскую. Началась жестокая рубка. Не выдержав ее, белые начали отходить. Значительная часть их, прижатая к реке Кубань, бросилась на мост, который уже успели захватить конармейцы. Пытаясь спастись, белые прыгали в реку, но либо тонули, либо уничтожались огнем наших пулеметов.
Разгромив корпус Султан-Гирея, Конармия продолжала наступление. Белогвардейцы уничтожили большинство переправ через реку Кубань, но это уже не могло удержать наши войска. Взорванные мосты ремонтировались, наводились понтонные переправы, разыскивались пригодные броды. Форсировав Кубань, Конная армия устремилась к реке Лабе.
19 марта была получена директива Реввоенсовета фронта, в которой Первой Конной армии ставилась задача занять 21 марта Майкоп и выделить часть сил для овладения районом Туапсе. Во исполнение этой директивы вечером того же дня был отдан приказ по Конармии с постановкой боевых задач дивизиям. Майкоп охватывался войсками армии с северо-запада и северо-востока. Для действий в направлении Туапсе направлялась бригада под командованием Левды, или, как она тогда именовалась, бригада упраформа Конармии.
20 марта 4-я кавалерийская дивизия, наступая в направлении Майкопа, в районе станицы Гиагинской встретила упорное сопротивление противника, перешедшего в контратаку при поддержке трех бронепоездов. Контратака была отбита. Противник, понеся большие потери, отступил.
6-я кавалерийская дивизия 21 марта после ожесточенного боя овладела станцией Белореченской, взяв в плен около тысячи белоказаков и захватив большие трофеи. Остатки белогвардейских частей скрылись в горах.