Страница:
— А что толку рассказывать? — То был не вопль отчаяния, но всего лишь горький вопрос.
— Я барраярец. У меня особый интерес к цетагандийским ублюдкам. Цетагандийские гем-лорды истребили пять миллионов из поколения моего деда, прежде чем наконец сдались и убрались с Барраяра. У меня все еще хранится его мешок с цетагандийскими скальпами. Для некоторых пород цетагандийцев у меня найдется применение, которое тебе может показаться интересным.
Блуждающий взгляд арестанта остановился на его лице и замкнулся на нем. Впервые за все время Майлз завладел полным вниманием Гупты. Только теперь ему пришло на ум, что у него есть нечто, чего Гуппи действительно хочет. Хочет? Страстно желает, алчет, жаждет до безумия. Его остекленевшие глаза жаждали… может мести, а может, и справедливости — в любом случае, крови. Но у лягушачьего принца явно недоставало опыта по части возмездия. Квадди не занимаются кровопролитием. У барраярцев… более кровожадная репутация. Что впервые за всю командировку может и впрямь оказаться полезным.
Гупта сделал глубокий вдох.
— Я не знаю, из какойпороды был этот. И сейчас есть. Он не похож ни на кого, с кем я встречался прежде. Цетагандийский ублюдок. Он растворилнас.
— Расскажи мне, — выдохнул Майлз, — все. Почему вас?
— Он вышел на нас… через наших обычных грузовых агентов. Мы думали, все пройдет нормально. У нас был корабль — это, значит, у меня, Грас-Грейс, Фирки и Хьюлита. Хьюлит был наш пилот, но мозгами у нас была Грас-Грейс. Что до меня, так я спец по ремонту. А Фирка вел журналы и готовил документы и паспорта, и договаривался с надоедливыми чиновниками. Грас-Грейс и трое ее муженьков — вот как мы свою шайку называли. Мы трое были отбросами, изгоями, но, может, из нас вместе взятых получился для нее один нормальный муж, не знаю. Один за всех и все за одного, потому что команде джексонианских эмигрантов, лишенных защиты Дома или барона, уж точно никто в галактике роздыху не даст.
Гупта разговорился, увлекшись собственным рассказом. Майлз, слушая его с предельным вниманием, молил небо, чтобы у Венна хватило ума не встревать. Вокруг них в этой комнате зависло десять человек, и все же он и Гупта, взаимно загипнотизированные возрастающей напряженностью его исповеди, как будто пребывали в пузыре времени и пространства вне этой вселенной.
— Так где все-таки вы подобрали этого цетагандийца и его груз?
Гупта пораженно уставился на него:
— Вы знаете про груз?
— Если это тот самый, что на борту “Идриса”, то да, я видел его. Он показался мне довольно пугающим.
— Что у него там, на самом-то деле? Я видел его только снаружи.
— Я, пожалуй, пока не стану говорить. А что он, — Майлз решил пока не вдаваться в путаные подробности относительно пола ба, — сказал вам по поводу содержимого?
— Видоизмененные млекопитающие. Не то что бы мы особо интересовались. Нам доплатили за то, чтоб мы не задавали вопросов. Мы думали, это была Сделка.
И если для нравственно гибких джексонианцев и было что-то святое, так это Сделка.
— Выгодная сделка?
— Тогда казалось — да. Два-три таких рейса, и мы бы выкупили корабль — целиком и полностью.
Про себя Майлз усомнился в этом, учитывая, что экипаж был в долгу у типичного джексонианского финансового Дома. Но, может, Гуппи и его друзья были крайними оптимистами. “Или крайне отчаявшимися”.
— Казалось, затея довольно простая. Просто совершить небольшой перелет со смешанным грузом через периферию Цетагандийской Империи. Мы проскочили туда через Ступицу Хеджена и Верван и двинули к Ро Кита. Всем этим заносчивым, подозрительным ублюдкам-инспекторам, которые осматривали наш корабль у точек перехода, не в чем было нас обвинить, хоть и очень хотелось, ведь у нас на борту не было ничего, что не значилось бы в манифесте. То-то старина Фирка смеялся. Но вот когда мы оказались всего в нескольких скачках от Ро Кита, в одной из тех буферных систем, где маршрут разветвляется к Комарру, мы совершили посреди космоса стыковку, не прописанную в плане полета.
— С каким кораблем вы состыковались? Скачковым, или просто субсветовым грузовиком? Можно было определить наверняка или он был закамуфлирован?
— Скачковый. Вряд ли он мог быть чем-нибудь еще. Выглядел как цетагандийский правительственный корабль. Во всяком случае, на нем было полно пышных опознавательных знаков. Не очень большой, но быстрый, новенький и шикарный. Цетагандийский ублюдок перетащил к нам весь груз самолично — на воздушных платформах, ручным тягачом — но времени он не терял. Как только шлюзы закрылись, они отчалили.
— Куда? Вы не смогли определить?
— Ну, Хьюлит сказал, что у них странная траектория. Мы тогда были в необитаемой бинарной системе в нескольких скачках от Ро Кита, не знаю, слышали вы про нее…
Майлз ободряюще кивнул.
— Они повернули вглубь гравитационного колодца. Может, собирались обогнуть солнца и приблизиться к одной из точек перехода по замаскированной траектории, не знаю. Если учесть все остальное, это вполне понятно.
— Только один пассажир?
— Ага.
— Расскажи-ка мне о нем.
— Рассказывать в общем-то нечего. Он держался особняком, ел свою пайку у себя в каюте. Со мной вообще не разговаривал. Только с Фиркой — Фирка ведь готовил его декларацию. Когда мы добрались до первой барраярской инспекции, груз уже имел совсем другое происхождение. Он тоже к тому времени сменил личность.
— И как его звали? Кер Дюбауэр?
Венн вздрогнул при упоминании знакомого имени, раскрыл рот и вдохнул, но закрыл его снова, не прервав Гуппи. Несчастный человек-амфибия теперь вовсю изливал душу.
— Не-а, он тогда еще был не Дюбауэр. Видать, стал Дюбауэром, пока дожидался своего корабля на комаррской пересадочной станции. Ну, я-то его отслеживал не по имени. Он слишком хитер для этого. Облапошил он вас, барраярцев, а?
“Это точно”. Вероятный цетагандийский агент высочайшего калибра просочился через ключевой торговый перекресток Барраяра как дым. СБ удар хватит, когда прибудет этотдоклад.
— Как же тогда ты выследил его?
Впервые нечто похожее на улыбку проскользнуло по резинистому лицу Гупты:
— Я ведь был корабельным инженером. Выследил его по массе груза. Отличительная оказалась примета, когда я потом стал его искать. — Призрачная улыбка погасла, и он опять мрачно насупился. — Когда мы ссадили его вместе с грузом на комаррской пересадочной станции, он казался довольным. Весь из себя добренький, любезный. Он впервые подошел к каждому из нас и сам вручил премиальные. Он пожал руку Хьюлиту и Фирке. Он спросил, можно ли посмотреть мои перепонки, и я показал ему растопыренную ладонь. Он схватил меня за руку и стал ее разглядывать, как будто ему и правда очень интересно, а потом сказал спасибо. Он похлопал Грас-Грейс по щеке, и улыбнулся эдак слащаво. Он ухмылялся, когда дотронулся до ее. Зная, что творит. Она тогда держала в руке премиальные, и потому вроде как улыбнулась ему в ответ и не врезала по роже, хотя я видел, что руки у нее так и чесались. На этом наша работа закончилась. Мы с Хьюлитом хотели устроить себе отпуск на станции и прогулять там премиальные, но Грас-Грейс сказала, что отпразднуем попозже. И еще Фирка сказал, что ребятам вроде нас торчать в Барраярской империи вредно для здоровья. — С его губ сорвался безумный смех, не имеющий никакого отношения к веселью. Так вот оно что. Гуппи так страшно закричал, когда Майлз приклеил на его кожу пластырь, не потому, что слишком остро прореагировал. Он просто заново пережил тот момент. Майлз подавил дрожь. “Прости меня, прости”.
— Через шесть дней после вылета с Комарра, когда мы уже сделали один скачок к Полу, у нас всех началась лихорадка. Грас-Грейс первая догадалась, от чего это — по тому, как она проявлялась. Грас-Грейс всегда быстрей нас всех соображала. Четыре маленьких розовых волдыря, смахивающих на укусы насекомых: у Хьюлита и Фирки — на тыльной стороне ладони, у нее — на щеке, а у меня — на руке, где меня коснулся цетагандийский ублюдок. Они распухли до размера куриного яйца и пульсировали, хоть и не так сильно, как наши головы. На это ушел всего лишь час. У меня голова просто раскалывалась, я едва мог видеть, и Грас-Грейс, хоть ей самой было ничуть не лучше, помогла мне добраться до каюты, чтобы я смог залезть в свой бак.
— Бак?
— Я соорудил у себя каюте большой бак, с крышкой, чтобы можно было запереться изнутри, ведь гравитация на этом старом корабле не очень-то надежная. Там было очень удобно отдыхать — такая вот моя собственная разновидность водной кровати. Я мог там вытянуться во весь рост, и повернуться как угодно. Вода хорошо фильтровалась, приятная была и чистая, и пузырьки кислорода поднимаются вверх и искрятся, все такие красивые от разноцветных лампочек. И музыка. Я скучаю по своему баку. — Он тяжко вздохнул.
— У тебя… похоже, есть еще и легкие. Ты под водой задерживаешь дыхание, или как?
Гупта пожал плечами.
— У меня в носу, в ушах и в горле дополнительные круговые мышцы — они машинально схлопываются, когда мое дыхание переключается. Это всегда малость затруднительно — переключиться; мои легкие не всегда хотят останавливаться. И снова начинать работать иногда. Но вечно торчать в баке мне нельзя — не могу же я мочиться в ту воду, которой дышу. Так и в тот раз случилось. Я плавал в своем баке несколько… часов, не знаю, правда, сколько. По-моему, я был малость не в себе — так больно было. Но потом мне захотелось отлить. Очень сильно. Поэтому пришлось вылезать.
Я чуть не грохнулся в обморок, когда на ноги встал. Меня вырвало прямо на пол. Но я мог идти. Наконец я добрался до уборной. Корабль все еще работал, я чувствовал, как он вибрирует у меня под ногами, но стало очень тихо. Никто не болтает, не спорит, не храпит. Не смеется. И музыки нету. Меня знобило, и я накинул халат — мне его когда-то Грас-Грейс отдала: мол, ей всегда жарко, потому что она толстая, а вот я вечно мерзну. Она сказала, это оттого, что мои создатели вложили в меня лягушачьи гены. Насколько я знаю, это может быть и правда.
Я нашел ее тело… — он осекся. Взгляд сделался еще более отрешенным. — В коридоре, в пяти шагах от моей двери. По крайней мере, я думаю, что это была она. Там коса ее плавала в… Короче, мне показалось, что это было тело. Размер лужи как раз примерно соответствовал. Она воняла как… Какая адова болезнь может растворять кости?
Он выдохнул и нетвердым голосом продолжил:
— Фирка добрался до изолятора, правда, никакой пользы это ему не принесло. Он был весь дряблый, как сдутый шарик. И он капал. С края койки. Он вонял еще хуже, чем Грас-Грейс. И от него шел пар.
Хьюлит — то, что от него осталось — сидел в пилотском кресле в ходовой рубке. Не знаю, зачем он туда приполз — может, там ему было спокойнее. Пилоты вообще немножко сдвинутые на этом. Его пилотский шлем вроде как скреплял его череп, но вот его лицо… его черты … они просто оплывали. Может, он пытался послать сигнал бедствия. “Помогите. Органическое заражение на борту”. А может, и нет, ведь никто так и не пришел. Позже я подумал, что он в сообщении слишком много рассказал, и спасатели нарочно держались в стороне. Чего ради добропорядочные граждане станут рисковать из-за нас? Всего лишь джексонианские контрабандисты, жалкие отбросы. Помрем — тем лучше. Не будет лишних хлопот и судебных издержек, так ведь? — Сейчас он не смотрел ни на кого.
Майлз опасался, что Гуппи сейчас иссякнет и замолчит. Но ведь надо узнать еще столько всего, просто отчаянно необходимо… Он осмелился закинуть удочку:
— Так, выходит, ты застрял на дрейфующем корабле с тремя разлагающимися телами, включая мертвого скачкового пилота. Как же ты выбрался?
— Корабль… от корабля мне без Хьюлита не было никакого проку. И без остальных. Пускай гады-финансисты забирают его себе, обеззараживают, если надо. Погубленные мечты. Но тогда я сообразил, что я их наследник. У них никого, кроме меня, на свете не осталось, никого, о ком стоило бы говорить. Случись все по-другому, наоборот, я тоже хотел бы, чтобы мое добро им досталось. Я обошел корабль и собрал всю наличку и кредитные чеки — у Фирки оказался неслабый тайник. Это он умеет. И еще у него были все наши поддельные документы. Грас-Грейс, видно, свои кому-то отдала, или проиграла, или потратила на игрушки, или еще как-нибудь спустила. Выходит, в конечном счете она оказалась умнее Фирки. А Хьюлит свои, видать, почти все пропил. Но осталось немало. Достаточно, чтобы добраться до любого конца галактики, если действовать толково. Достаточно, чтобы нагнать того цетагандийского ублюдка, как бы он ни удирал. Я сообразил, что с таким тяжелым грузом он вряд ли сможет путешествовать быстро.
Я собрал все это добро и погрузил на спасательную капсулу. Сперва, конечно, продезинфицировал все и самого себя раз десять, чтобы отделаться от этого жуткого запаха смерти. Я тогда не… очень хорошо соображал, не думал ни о чем, но все же не настолькорехнулся. Я забрался в капсулу, а дальше все было просто. Они ведь нарочно разработаны для того, чтобы доставить раненых идиотов в безопасное место, следуя по буйкам в локальном пространстве… Через три дня меня подобрало проходившее мимо судно, и я наплел им, что наш корабль развалился на части — они даже в этоповерили, когда увидали джексонианское судовое свидетельство. Только тогда я перестал рыдать. — Сейчас в его глазах блестели слезы. — Не стал упоминать про ту заразу, а то они посадили бы меня под замок. Они высадили меня на ближайшей полианской станции у точки перехода. Там я еле улизнул от следователей службы безопасности и на первом же попутном корабле вернулся на Комарр. Я выяснил, что цетагандийский подонок вместе с грузом сел на корабль комаррского флота, который только-только отчалил. Потом подобрал маршрут, чтобы как можно скорее нагнать его. Я нагнал его здесь. — Он огляделся по сторонам и удивленно мигнул при виде слушавших его квадди, будто удивляясь, что они все еще тут.
— Как лейтенант Солиан влип в эту историю? — Майлз ждал момента задать этот вопрос с натянутыми, как струна, нервами.
— Я думал, что просто залягу в засаде и нападу на цетагандийского ублюдка, как только он выйдет с “Идриса”. Но он так и не вышел. Видно, отсиживался в своей каюте. Хитрый мерзавец. Я никак не мог просочиться через таможню и систему безопасности корабля — я ведь не был зарегистрированным пассажиром или гостем одного из них, хотя я пытался нескольких умаслить. До смерти перепугался, когда один тип, которого я пробовал подкупить, пригрозил выдать меня. Потом я сделал умнее — оплатил место на “Рудре”, что по крайней мере дало мне легальное право проходить через таможню в погрузочные доки. И еще, если флот внезапно снимется с якоря — он ведь и так задержался, — я точно смогу улететь вместе с ним. Я хотел убить мерзавца сам, за Грас-Грейс, Фирку и Хьюлита, но если он уйдет от меня, решил я, то я выдам его барраярцам как цетагандийского шпиона, и тогда может… короче, может случиться что-нибудь интересное. Такое, что ему не понравится. Я не хотел светиться в видеозаписях наблюдения, так что поймал офицера безопасности с “Идриса”, когда он вышел в погрузочный док. Дал ему наводку. Не знаю наверняка, поверил он мне или нет, но, похоже, он пошел проверить. — Гупта замялся. — Видать, напоролся на цетагандийского подонка. Мне очень жаль. Боюсь, из-за меня он тоже растворился. Как Грас-Грейс и… — Он запнулся, задохнувшись слезами.
— Это тогда у Солиана пошла носом кровь? Когда ты давал ему наводку? — спросил Майлз.
Гупта ошалело уставился на него.
— Кто ты какой — ясновидящий, что ли?
“В точку”.
— Зачем ты подделал кровь и разлил ее в доке?
— Ну… я слышал, что флот снимается с якоря. Они решили, что тот бедолага, который погиб из-за меня, дезертировал, и списали его со счетов, как будто… как будто у него нет ни Дома, и барона, чтобы назначить за него награду, и всем плевать, что с ним стало. Но я боялся, что цетагандийский мерзавец сделает еще одну пересадку посреди космоса, а я застряну на “Рудре”, и он улизнет… Я думал, это снова привлечет внимание к “Идрису” и к тому, что на нем. Я ведь даже представить не мог, что эти недоумки-военные нападут на Станцию квадди!
— Таково было стечение обстоятельств, — чопорно произнес Майлз, который впервые за долгое время, показавшееся наполненной ужасами вечностью, вспомнил о присутствии чиновников-квадди. — Ты определенно положил начало тем событиям, но не мог предвидеть всех последствий. — Он тоже моргнул и огляделся по сторонам. — Э-э… у вас есть какие-нибудь вопросы, шеф Венн?
Венн очень странно на него смотрел. И очень медленно покачал головой.
— Э-э… — Молодой патрульный-квадди — Майлз едва заметил, как тот вошел во время страстного монолога Гуппи, — протянул своему шефу маленький блестящий предмет. — У меня тут фаст-пента, которую вы велели принести, сэр…
Венн взял его и уставился на судью Лютвин.
Лютвин откашлялся.
— Поразительно. Кажется, лорд Аудитор Форкосиган, я сегодня впервые наблюдал допрос под фаст-пентой, проведенный без применения фаст-пенты.
Майлз бросил взгляд на Гуппи, свернувшегося клубком в воздухе. Того слегка трясло, в уголках глаз все еще искрились слезы.
— Он… очень сильно хотел рассказать кому-то свою историю. Невыносимо было держать такое в себе. Просто до сих пор во всей галактике не было никого, кому бы он мог доверять.
— Да и теперь нет, — всхлипнул арестант. — Не больно-то зазнавайся, барраярец. Не знаю никого, кто был бы на моейстороне. Но я сделал свой выстрел — промахнулся, и он видел меня. Мне ничего не грозило, пока он думал, что я растаял вместе с остальными. А теперь, как ни крути, я уже дохлая лягушка. Но если я не смогу утащить его за собой, может, это удастся кому-то еще.
ГЛАВА 13
— Я барраярец. У меня особый интерес к цетагандийским ублюдкам. Цетагандийские гем-лорды истребили пять миллионов из поколения моего деда, прежде чем наконец сдались и убрались с Барраяра. У меня все еще хранится его мешок с цетагандийскими скальпами. Для некоторых пород цетагандийцев у меня найдется применение, которое тебе может показаться интересным.
Блуждающий взгляд арестанта остановился на его лице и замкнулся на нем. Впервые за все время Майлз завладел полным вниманием Гупты. Только теперь ему пришло на ум, что у него есть нечто, чего Гуппи действительно хочет. Хочет? Страстно желает, алчет, жаждет до безумия. Его остекленевшие глаза жаждали… может мести, а может, и справедливости — в любом случае, крови. Но у лягушачьего принца явно недоставало опыта по части возмездия. Квадди не занимаются кровопролитием. У барраярцев… более кровожадная репутация. Что впервые за всю командировку может и впрямь оказаться полезным.
Гупта сделал глубокий вдох.
— Я не знаю, из какойпороды был этот. И сейчас есть. Он не похож ни на кого, с кем я встречался прежде. Цетагандийский ублюдок. Он растворилнас.
— Расскажи мне, — выдохнул Майлз, — все. Почему вас?
— Он вышел на нас… через наших обычных грузовых агентов. Мы думали, все пройдет нормально. У нас был корабль — это, значит, у меня, Грас-Грейс, Фирки и Хьюлита. Хьюлит был наш пилот, но мозгами у нас была Грас-Грейс. Что до меня, так я спец по ремонту. А Фирка вел журналы и готовил документы и паспорта, и договаривался с надоедливыми чиновниками. Грас-Грейс и трое ее муженьков — вот как мы свою шайку называли. Мы трое были отбросами, изгоями, но, может, из нас вместе взятых получился для нее один нормальный муж, не знаю. Один за всех и все за одного, потому что команде джексонианских эмигрантов, лишенных защиты Дома или барона, уж точно никто в галактике роздыху не даст.
Гупта разговорился, увлекшись собственным рассказом. Майлз, слушая его с предельным вниманием, молил небо, чтобы у Венна хватило ума не встревать. Вокруг них в этой комнате зависло десять человек, и все же он и Гупта, взаимно загипнотизированные возрастающей напряженностью его исповеди, как будто пребывали в пузыре времени и пространства вне этой вселенной.
— Так где все-таки вы подобрали этого цетагандийца и его груз?
Гупта пораженно уставился на него:
— Вы знаете про груз?
— Если это тот самый, что на борту “Идриса”, то да, я видел его. Он показался мне довольно пугающим.
— Что у него там, на самом-то деле? Я видел его только снаружи.
— Я, пожалуй, пока не стану говорить. А что он, — Майлз решил пока не вдаваться в путаные подробности относительно пола ба, — сказал вам по поводу содержимого?
— Видоизмененные млекопитающие. Не то что бы мы особо интересовались. Нам доплатили за то, чтоб мы не задавали вопросов. Мы думали, это была Сделка.
И если для нравственно гибких джексонианцев и было что-то святое, так это Сделка.
— Выгодная сделка?
— Тогда казалось — да. Два-три таких рейса, и мы бы выкупили корабль — целиком и полностью.
Про себя Майлз усомнился в этом, учитывая, что экипаж был в долгу у типичного джексонианского финансового Дома. Но, может, Гуппи и его друзья были крайними оптимистами. “Или крайне отчаявшимися”.
— Казалось, затея довольно простая. Просто совершить небольшой перелет со смешанным грузом через периферию Цетагандийской Империи. Мы проскочили туда через Ступицу Хеджена и Верван и двинули к Ро Кита. Всем этим заносчивым, подозрительным ублюдкам-инспекторам, которые осматривали наш корабль у точек перехода, не в чем было нас обвинить, хоть и очень хотелось, ведь у нас на борту не было ничего, что не значилось бы в манифесте. То-то старина Фирка смеялся. Но вот когда мы оказались всего в нескольких скачках от Ро Кита, в одной из тех буферных систем, где маршрут разветвляется к Комарру, мы совершили посреди космоса стыковку, не прописанную в плане полета.
— С каким кораблем вы состыковались? Скачковым, или просто субсветовым грузовиком? Можно было определить наверняка или он был закамуфлирован?
— Скачковый. Вряд ли он мог быть чем-нибудь еще. Выглядел как цетагандийский правительственный корабль. Во всяком случае, на нем было полно пышных опознавательных знаков. Не очень большой, но быстрый, новенький и шикарный. Цетагандийский ублюдок перетащил к нам весь груз самолично — на воздушных платформах, ручным тягачом — но времени он не терял. Как только шлюзы закрылись, они отчалили.
— Куда? Вы не смогли определить?
— Ну, Хьюлит сказал, что у них странная траектория. Мы тогда были в необитаемой бинарной системе в нескольких скачках от Ро Кита, не знаю, слышали вы про нее…
Майлз ободряюще кивнул.
— Они повернули вглубь гравитационного колодца. Может, собирались обогнуть солнца и приблизиться к одной из точек перехода по замаскированной траектории, не знаю. Если учесть все остальное, это вполне понятно.
— Только один пассажир?
— Ага.
— Расскажи-ка мне о нем.
— Рассказывать в общем-то нечего. Он держался особняком, ел свою пайку у себя в каюте. Со мной вообще не разговаривал. Только с Фиркой — Фирка ведь готовил его декларацию. Когда мы добрались до первой барраярской инспекции, груз уже имел совсем другое происхождение. Он тоже к тому времени сменил личность.
— И как его звали? Кер Дюбауэр?
Венн вздрогнул при упоминании знакомого имени, раскрыл рот и вдохнул, но закрыл его снова, не прервав Гуппи. Несчастный человек-амфибия теперь вовсю изливал душу.
— Не-а, он тогда еще был не Дюбауэр. Видать, стал Дюбауэром, пока дожидался своего корабля на комаррской пересадочной станции. Ну, я-то его отслеживал не по имени. Он слишком хитер для этого. Облапошил он вас, барраярцев, а?
“Это точно”. Вероятный цетагандийский агент высочайшего калибра просочился через ключевой торговый перекресток Барраяра как дым. СБ удар хватит, когда прибудет этотдоклад.
— Как же тогда ты выследил его?
Впервые нечто похожее на улыбку проскользнуло по резинистому лицу Гупты:
— Я ведь был корабельным инженером. Выследил его по массе груза. Отличительная оказалась примета, когда я потом стал его искать. — Призрачная улыбка погасла, и он опять мрачно насупился. — Когда мы ссадили его вместе с грузом на комаррской пересадочной станции, он казался довольным. Весь из себя добренький, любезный. Он впервые подошел к каждому из нас и сам вручил премиальные. Он пожал руку Хьюлиту и Фирке. Он спросил, можно ли посмотреть мои перепонки, и я показал ему растопыренную ладонь. Он схватил меня за руку и стал ее разглядывать, как будто ему и правда очень интересно, а потом сказал спасибо. Он похлопал Грас-Грейс по щеке, и улыбнулся эдак слащаво. Он ухмылялся, когда дотронулся до ее. Зная, что творит. Она тогда держала в руке премиальные, и потому вроде как улыбнулась ему в ответ и не врезала по роже, хотя я видел, что руки у нее так и чесались. На этом наша работа закончилась. Мы с Хьюлитом хотели устроить себе отпуск на станции и прогулять там премиальные, но Грас-Грейс сказала, что отпразднуем попозже. И еще Фирка сказал, что ребятам вроде нас торчать в Барраярской империи вредно для здоровья. — С его губ сорвался безумный смех, не имеющий никакого отношения к веселью. Так вот оно что. Гуппи так страшно закричал, когда Майлз приклеил на его кожу пластырь, не потому, что слишком остро прореагировал. Он просто заново пережил тот момент. Майлз подавил дрожь. “Прости меня, прости”.
— Через шесть дней после вылета с Комарра, когда мы уже сделали один скачок к Полу, у нас всех началась лихорадка. Грас-Грейс первая догадалась, от чего это — по тому, как она проявлялась. Грас-Грейс всегда быстрей нас всех соображала. Четыре маленьких розовых волдыря, смахивающих на укусы насекомых: у Хьюлита и Фирки — на тыльной стороне ладони, у нее — на щеке, а у меня — на руке, где меня коснулся цетагандийский ублюдок. Они распухли до размера куриного яйца и пульсировали, хоть и не так сильно, как наши головы. На это ушел всего лишь час. У меня голова просто раскалывалась, я едва мог видеть, и Грас-Грейс, хоть ей самой было ничуть не лучше, помогла мне добраться до каюты, чтобы я смог залезть в свой бак.
— Бак?
— Я соорудил у себя каюте большой бак, с крышкой, чтобы можно было запереться изнутри, ведь гравитация на этом старом корабле не очень-то надежная. Там было очень удобно отдыхать — такая вот моя собственная разновидность водной кровати. Я мог там вытянуться во весь рост, и повернуться как угодно. Вода хорошо фильтровалась, приятная была и чистая, и пузырьки кислорода поднимаются вверх и искрятся, все такие красивые от разноцветных лампочек. И музыка. Я скучаю по своему баку. — Он тяжко вздохнул.
— У тебя… похоже, есть еще и легкие. Ты под водой задерживаешь дыхание, или как?
Гупта пожал плечами.
— У меня в носу, в ушах и в горле дополнительные круговые мышцы — они машинально схлопываются, когда мое дыхание переключается. Это всегда малость затруднительно — переключиться; мои легкие не всегда хотят останавливаться. И снова начинать работать иногда. Но вечно торчать в баке мне нельзя — не могу же я мочиться в ту воду, которой дышу. Так и в тот раз случилось. Я плавал в своем баке несколько… часов, не знаю, правда, сколько. По-моему, я был малость не в себе — так больно было. Но потом мне захотелось отлить. Очень сильно. Поэтому пришлось вылезать.
Я чуть не грохнулся в обморок, когда на ноги встал. Меня вырвало прямо на пол. Но я мог идти. Наконец я добрался до уборной. Корабль все еще работал, я чувствовал, как он вибрирует у меня под ногами, но стало очень тихо. Никто не болтает, не спорит, не храпит. Не смеется. И музыки нету. Меня знобило, и я накинул халат — мне его когда-то Грас-Грейс отдала: мол, ей всегда жарко, потому что она толстая, а вот я вечно мерзну. Она сказала, это оттого, что мои создатели вложили в меня лягушачьи гены. Насколько я знаю, это может быть и правда.
Я нашел ее тело… — он осекся. Взгляд сделался еще более отрешенным. — В коридоре, в пяти шагах от моей двери. По крайней мере, я думаю, что это была она. Там коса ее плавала в… Короче, мне показалось, что это было тело. Размер лужи как раз примерно соответствовал. Она воняла как… Какая адова болезнь может растворять кости?
Он выдохнул и нетвердым голосом продолжил:
— Фирка добрался до изолятора, правда, никакой пользы это ему не принесло. Он был весь дряблый, как сдутый шарик. И он капал. С края койки. Он вонял еще хуже, чем Грас-Грейс. И от него шел пар.
Хьюлит — то, что от него осталось — сидел в пилотском кресле в ходовой рубке. Не знаю, зачем он туда приполз — может, там ему было спокойнее. Пилоты вообще немножко сдвинутые на этом. Его пилотский шлем вроде как скреплял его череп, но вот его лицо… его черты … они просто оплывали. Может, он пытался послать сигнал бедствия. “Помогите. Органическое заражение на борту”. А может, и нет, ведь никто так и не пришел. Позже я подумал, что он в сообщении слишком много рассказал, и спасатели нарочно держались в стороне. Чего ради добропорядочные граждане станут рисковать из-за нас? Всего лишь джексонианские контрабандисты, жалкие отбросы. Помрем — тем лучше. Не будет лишних хлопот и судебных издержек, так ведь? — Сейчас он не смотрел ни на кого.
Майлз опасался, что Гуппи сейчас иссякнет и замолчит. Но ведь надо узнать еще столько всего, просто отчаянно необходимо… Он осмелился закинуть удочку:
— Так, выходит, ты застрял на дрейфующем корабле с тремя разлагающимися телами, включая мертвого скачкового пилота. Как же ты выбрался?
— Корабль… от корабля мне без Хьюлита не было никакого проку. И без остальных. Пускай гады-финансисты забирают его себе, обеззараживают, если надо. Погубленные мечты. Но тогда я сообразил, что я их наследник. У них никого, кроме меня, на свете не осталось, никого, о ком стоило бы говорить. Случись все по-другому, наоборот, я тоже хотел бы, чтобы мое добро им досталось. Я обошел корабль и собрал всю наличку и кредитные чеки — у Фирки оказался неслабый тайник. Это он умеет. И еще у него были все наши поддельные документы. Грас-Грейс, видно, свои кому-то отдала, или проиграла, или потратила на игрушки, или еще как-нибудь спустила. Выходит, в конечном счете она оказалась умнее Фирки. А Хьюлит свои, видать, почти все пропил. Но осталось немало. Достаточно, чтобы добраться до любого конца галактики, если действовать толково. Достаточно, чтобы нагнать того цетагандийского ублюдка, как бы он ни удирал. Я сообразил, что с таким тяжелым грузом он вряд ли сможет путешествовать быстро.
Я собрал все это добро и погрузил на спасательную капсулу. Сперва, конечно, продезинфицировал все и самого себя раз десять, чтобы отделаться от этого жуткого запаха смерти. Я тогда не… очень хорошо соображал, не думал ни о чем, но все же не настолькорехнулся. Я забрался в капсулу, а дальше все было просто. Они ведь нарочно разработаны для того, чтобы доставить раненых идиотов в безопасное место, следуя по буйкам в локальном пространстве… Через три дня меня подобрало проходившее мимо судно, и я наплел им, что наш корабль развалился на части — они даже в этоповерили, когда увидали джексонианское судовое свидетельство. Только тогда я перестал рыдать. — Сейчас в его глазах блестели слезы. — Не стал упоминать про ту заразу, а то они посадили бы меня под замок. Они высадили меня на ближайшей полианской станции у точки перехода. Там я еле улизнул от следователей службы безопасности и на первом же попутном корабле вернулся на Комарр. Я выяснил, что цетагандийский подонок вместе с грузом сел на корабль комаррского флота, который только-только отчалил. Потом подобрал маршрут, чтобы как можно скорее нагнать его. Я нагнал его здесь. — Он огляделся по сторонам и удивленно мигнул при виде слушавших его квадди, будто удивляясь, что они все еще тут.
— Как лейтенант Солиан влип в эту историю? — Майлз ждал момента задать этот вопрос с натянутыми, как струна, нервами.
— Я думал, что просто залягу в засаде и нападу на цетагандийского ублюдка, как только он выйдет с “Идриса”. Но он так и не вышел. Видно, отсиживался в своей каюте. Хитрый мерзавец. Я никак не мог просочиться через таможню и систему безопасности корабля — я ведь не был зарегистрированным пассажиром или гостем одного из них, хотя я пытался нескольких умаслить. До смерти перепугался, когда один тип, которого я пробовал подкупить, пригрозил выдать меня. Потом я сделал умнее — оплатил место на “Рудре”, что по крайней мере дало мне легальное право проходить через таможню в погрузочные доки. И еще, если флот внезапно снимется с якоря — он ведь и так задержался, — я точно смогу улететь вместе с ним. Я хотел убить мерзавца сам, за Грас-Грейс, Фирку и Хьюлита, но если он уйдет от меня, решил я, то я выдам его барраярцам как цетагандийского шпиона, и тогда может… короче, может случиться что-нибудь интересное. Такое, что ему не понравится. Я не хотел светиться в видеозаписях наблюдения, так что поймал офицера безопасности с “Идриса”, когда он вышел в погрузочный док. Дал ему наводку. Не знаю наверняка, поверил он мне или нет, но, похоже, он пошел проверить. — Гупта замялся. — Видать, напоролся на цетагандийского подонка. Мне очень жаль. Боюсь, из-за меня он тоже растворился. Как Грас-Грейс и… — Он запнулся, задохнувшись слезами.
— Это тогда у Солиана пошла носом кровь? Когда ты давал ему наводку? — спросил Майлз.
Гупта ошалело уставился на него.
— Кто ты какой — ясновидящий, что ли?
“В точку”.
— Зачем ты подделал кровь и разлил ее в доке?
— Ну… я слышал, что флот снимается с якоря. Они решили, что тот бедолага, который погиб из-за меня, дезертировал, и списали его со счетов, как будто… как будто у него нет ни Дома, и барона, чтобы назначить за него награду, и всем плевать, что с ним стало. Но я боялся, что цетагандийский мерзавец сделает еще одну пересадку посреди космоса, а я застряну на “Рудре”, и он улизнет… Я думал, это снова привлечет внимание к “Идрису” и к тому, что на нем. Я ведь даже представить не мог, что эти недоумки-военные нападут на Станцию квадди!
— Таково было стечение обстоятельств, — чопорно произнес Майлз, который впервые за долгое время, показавшееся наполненной ужасами вечностью, вспомнил о присутствии чиновников-квадди. — Ты определенно положил начало тем событиям, но не мог предвидеть всех последствий. — Он тоже моргнул и огляделся по сторонам. — Э-э… у вас есть какие-нибудь вопросы, шеф Венн?
Венн очень странно на него смотрел. И очень медленно покачал головой.
— Э-э… — Молодой патрульный-квадди — Майлз едва заметил, как тот вошел во время страстного монолога Гуппи, — протянул своему шефу маленький блестящий предмет. — У меня тут фаст-пента, которую вы велели принести, сэр…
Венн взял его и уставился на судью Лютвин.
Лютвин откашлялся.
— Поразительно. Кажется, лорд Аудитор Форкосиган, я сегодня впервые наблюдал допрос под фаст-пентой, проведенный без применения фаст-пенты.
Майлз бросил взгляд на Гуппи, свернувшегося клубком в воздухе. Того слегка трясло, в уголках глаз все еще искрились слезы.
— Он… очень сильно хотел рассказать кому-то свою историю. Невыносимо было держать такое в себе. Просто до сих пор во всей галактике не было никого, кому бы он мог доверять.
— Да и теперь нет, — всхлипнул арестант. — Не больно-то зазнавайся, барраярец. Не знаю никого, кто был бы на моейстороне. Но я сделал свой выстрел — промахнулся, и он видел меня. Мне ничего не грозило, пока он думал, что я растаял вместе с остальными. А теперь, как ни крути, я уже дохлая лягушка. Но если я не смогу утащить его за собой, может, это удастся кому-то еще.
ГЛАВА 13
Шеф Венн проговорил:
— Так… вы и впрямь думаете, что тот цетагандийский ублюдок, из-за которого буйствовал тут Гупта — который, по его словам, убил троих его друзей и, возможно, вашего лейтенанта Солиана — это тот самый бетанский транзитник, Дюбауэр, которого вы хотели отыскать прошлой ночью? Так он гермафродит, мужчина или что?
— Или что, — ответил Майлз. — Мои медики установили по образцу крови, который я вчера случайно добыл, что Дюбауэр является цетагандийским ба. Ба — ни мужчина, ни женщина, ни гермафродит; они — бесполая… каста. Да, наверное, это самое подходящее слово, каста слуг цетагандийских хаут-лордов. А конкретнее, они служат хаут-леди, руководящим Звездными Яслями в сердце Небесного Сада, в императорской резиденции на Эте Кита. — А хаут-леди почти никогда не покидают Небесный Сад, со слугами или без. “Так как же это ба очутилось здесь, а?” Майлз помедлил в нерешительности, затем продолжил: — Очевидно, это ба сопровождает груз из тысячи маточных репликаторов, в которых, я подозреваю, находятся новейшие генетически видоизмененные хаут-зародыши. Я не знаю, куда оно их везет, зачем и кому, но если Гуппи говорит правду, ба убило четверых человек вместе с нашим пропавшим офицером безопасности, — “По меньшей мере четверых”, — и пыталось убить Гуппи, чтобы сохранить свой секрет и замести следы.
Лицо Гринлоу застыло в испуге. Венн хмуро посмотрел на Гупту.
— Тогда, пожалуй, надо объявить во всеобщий розыск и Дюбауэра.
— Нет! — воскликнул Майлз в тревоге.
Венн недоуменно поднял брови.
Майлз торопливо объяснил:
— Речь идет о возможно обученном цетагандийском агенте, который может иметь при себе изощренное биологическое оружие. Ба и так уже крайне издергано задержками, которые повлек за собой этот спор вокруг торгового флота. Оно только что узнало, что совершило по крайней мере одну крупную ошибку, поскольку Гуппи все еще жив. Неважно, сверхчеловек оно или нет, но оно наверняка чертовски взбудоражено. Еще не хватало посылать против него ораву беспомощных штатских! Тому, кто не знает, что делает и с чем имеет дело, не следует даже приближаться к ба.
— И вашилюди привезли это существо сюда, на моюстанцию?
— Поверьте мне, если бы хоть кто-нибудь из наших узнал раньше, кем оно является, оно бы никогда не улетело дальше Комарра. Я уверен, что торговый флот стал жертвой обмана, ни о чем не подозревающим переносчиком. — Вообще-то, он был не совсемуверен — проверкой этого легковесного утверждения контрразведка дома займется в первую очередь.
— Переносчиком… — эхом отозвалась Гринлоу, уставившись на Гуппи. Все квадди, находившиеся в комнате, проследили за ее взглядом. — Может ли этот транзитник все еще нести в себе ту… инфекцию?
Майлз сделал глубокий вдох.
— Возможно. Но если и так, то сейчас уже слишком поздно. Гуппи носится по всей Станции Граф уже несколько дней. Черт, да если он заразен, он уже распространил эту чуму на всем пути через галактику, затронув полдюжины планет. — “И меня. И мой флот. И, может, Катерину тоже”. — Меня обнадеживают два обстоятельства. Первое — согласно признанию Гуппи, ба необходимо дотронуться до жертвы, чтобы заразить ее.
Патрульные, которые касались арестанта, со страхом переглянулись.
— И второе, — продолжил Майлз, — если эта болезнь или отрава является биоинженерной разработкой Звездных Ясель, она скорее всего управляема — вероятно, она самокупируется и самоуничтожается. Хаут-леди не любят оставлять свой мусор валяться, чтоб его подбирал кто попало.
— Но я же поправился! — воскликнул Гуппи.
— Да, — согласился Майлз. — Но почему? Очевидно, нечто в твоей уникальной генетике или особой обстановке либо победило заразу, либо затормозило ее развитие, и ты продержался до окончания периода ее активности. Сейчас помещать тебя в карантин уже практически бесполезно, но вторым по важности делом после поимки ба будет твое медицинское обследование — надо выяснить, может ли то, что выручило тебя, спасти кого-то еще. — Майлз набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул: — Не хотите ли воспользоваться медицинским оборудованием “Принца Ксава”? Наши медики имеют определенную подготовку по части цетагандийского биологического оружия.
Гуппи испуганно выпалил, обращаясь к Венну:
— Не отдавайте меня им! Они меня препарируют!
Венн, который просветлел, услышав предложение Майлза, метнул на арестанта раздраженный взгляд. Но Гринлоу медленно произнесла:
— Я кое-что знаю о гемах и хаутах, однако никогда не слышала об этих ба или Звездных Яслях.
Судья Лютвин осторожно добавил:
— Цетагандийцы любого сорта встречались мне не часто.
Гринлоу продолжала:
— Почему вы думаете, что их работа столь безопасна?
— Безопасна — нет. Управляема — возможно. — Чем бы подкрепить свое объяснение, чтобы они осознали нависшую опасность? Жизненно важно, чтобы квадди поверили ему. — У цетагандийцев… существует этакая двухъярусная аристократия, которая приводит в замешательство их не-цетагандийских военных наблюдателей. В центре — хаут-лорды, которые, в сущности, являются одним гигантским генетическим экспериментом с целью создания пост-человеческой расы. Эта работа проводится и контролируется хаутами, женщинами-генетиками из Звездных Ясель — центра, где создают и модифицируют все зародыши хаутов, прежде чем отослать родным хаут-созвездиям — их кланам, родителям — на отдаленные планеты империи. В отличие от предыдущих подобных затей в истории человечества, хаут-леди вовсе не считают, что они уже достигли совершенства. В настоящее время они полагают, что им еще долго подправлять свою породу. Когда они завершат работу… ну, кто знает, что произойдет тогда. Какие цели и желания будут у истинного сверхчеловека? Даже хаут-леди не пытаются предугадать, кем будут их пра-пра-сколько-там-еще-правнуки. Несколько неуютно, я бы сказал, бывает от соседства с ними.
— Разве хауты не пытались как-то раз завоевать вас, барраярцев? — спросил Лютвин.
— Не хауты. Гем-лорды. Буферная раса, если хотите, между хаутами и остальным человечеством. Полагаю, гемов можно считать незаконнорожденными детьми хаутов, хотя они не ублюдки. По крайней мере, не в этом смысле. Хауты позволяют просочиться отдельным генетическим линиям в гем-кланы, даря им хаут-жен… это сложная система. Но гем-лорды — военное крыло империи, всегда жаждущее доказать свою ценность своим господам-хаутам.
— С гемами я встречался, — сказал Венн. — Они бывают здесь проездом время от времени. Я думал, хауты — они… ну, вроде дегенератов. Аристократы-тунеядцы. Боятся пачкать руки. Сами не работают. — Он презрительно фыркнул — очень характерно для квадди. — И не воюют. Остается удивляться, как только военные-гемы их терпят.
— На первый взгляд кажется, что хауты господствуют над гемами посредством одного лишь нравственного убеждения, внушая им благоговейный трепет своей красотой, интеллектом и утонченностью, и делая себя источником всевозможных почетных наград, венцом которых являются хаут-жены. Все это верно. Но за внешним фасадом… мы сильно подозреваем, что хауты располагают биологическим и биохимическим арсеналом, который ужасает даже гемов.
— Никогда не слыхал, чтобы такое оружие где-то применялось, — скептически заметил Венн.
— О, ну разумеется, вы не могли об этом слышать.
— Так… вы и впрямь думаете, что тот цетагандийский ублюдок, из-за которого буйствовал тут Гупта — который, по его словам, убил троих его друзей и, возможно, вашего лейтенанта Солиана — это тот самый бетанский транзитник, Дюбауэр, которого вы хотели отыскать прошлой ночью? Так он гермафродит, мужчина или что?
— Или что, — ответил Майлз. — Мои медики установили по образцу крови, который я вчера случайно добыл, что Дюбауэр является цетагандийским ба. Ба — ни мужчина, ни женщина, ни гермафродит; они — бесполая… каста. Да, наверное, это самое подходящее слово, каста слуг цетагандийских хаут-лордов. А конкретнее, они служат хаут-леди, руководящим Звездными Яслями в сердце Небесного Сада, в императорской резиденции на Эте Кита. — А хаут-леди почти никогда не покидают Небесный Сад, со слугами или без. “Так как же это ба очутилось здесь, а?” Майлз помедлил в нерешительности, затем продолжил: — Очевидно, это ба сопровождает груз из тысячи маточных репликаторов, в которых, я подозреваю, находятся новейшие генетически видоизмененные хаут-зародыши. Я не знаю, куда оно их везет, зачем и кому, но если Гуппи говорит правду, ба убило четверых человек вместе с нашим пропавшим офицером безопасности, — “По меньшей мере четверых”, — и пыталось убить Гуппи, чтобы сохранить свой секрет и замести следы.
Лицо Гринлоу застыло в испуге. Венн хмуро посмотрел на Гупту.
— Тогда, пожалуй, надо объявить во всеобщий розыск и Дюбауэра.
— Нет! — воскликнул Майлз в тревоге.
Венн недоуменно поднял брови.
Майлз торопливо объяснил:
— Речь идет о возможно обученном цетагандийском агенте, который может иметь при себе изощренное биологическое оружие. Ба и так уже крайне издергано задержками, которые повлек за собой этот спор вокруг торгового флота. Оно только что узнало, что совершило по крайней мере одну крупную ошибку, поскольку Гуппи все еще жив. Неважно, сверхчеловек оно или нет, но оно наверняка чертовски взбудоражено. Еще не хватало посылать против него ораву беспомощных штатских! Тому, кто не знает, что делает и с чем имеет дело, не следует даже приближаться к ба.
— И вашилюди привезли это существо сюда, на моюстанцию?
— Поверьте мне, если бы хоть кто-нибудь из наших узнал раньше, кем оно является, оно бы никогда не улетело дальше Комарра. Я уверен, что торговый флот стал жертвой обмана, ни о чем не подозревающим переносчиком. — Вообще-то, он был не совсемуверен — проверкой этого легковесного утверждения контрразведка дома займется в первую очередь.
— Переносчиком… — эхом отозвалась Гринлоу, уставившись на Гуппи. Все квадди, находившиеся в комнате, проследили за ее взглядом. — Может ли этот транзитник все еще нести в себе ту… инфекцию?
Майлз сделал глубокий вдох.
— Возможно. Но если и так, то сейчас уже слишком поздно. Гуппи носится по всей Станции Граф уже несколько дней. Черт, да если он заразен, он уже распространил эту чуму на всем пути через галактику, затронув полдюжины планет. — “И меня. И мой флот. И, может, Катерину тоже”. — Меня обнадеживают два обстоятельства. Первое — согласно признанию Гуппи, ба необходимо дотронуться до жертвы, чтобы заразить ее.
Патрульные, которые касались арестанта, со страхом переглянулись.
— И второе, — продолжил Майлз, — если эта болезнь или отрава является биоинженерной разработкой Звездных Ясель, она скорее всего управляема — вероятно, она самокупируется и самоуничтожается. Хаут-леди не любят оставлять свой мусор валяться, чтоб его подбирал кто попало.
— Но я же поправился! — воскликнул Гуппи.
— Да, — согласился Майлз. — Но почему? Очевидно, нечто в твоей уникальной генетике или особой обстановке либо победило заразу, либо затормозило ее развитие, и ты продержался до окончания периода ее активности. Сейчас помещать тебя в карантин уже практически бесполезно, но вторым по важности делом после поимки ба будет твое медицинское обследование — надо выяснить, может ли то, что выручило тебя, спасти кого-то еще. — Майлз набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул: — Не хотите ли воспользоваться медицинским оборудованием “Принца Ксава”? Наши медики имеют определенную подготовку по части цетагандийского биологического оружия.
Гуппи испуганно выпалил, обращаясь к Венну:
— Не отдавайте меня им! Они меня препарируют!
Венн, который просветлел, услышав предложение Майлза, метнул на арестанта раздраженный взгляд. Но Гринлоу медленно произнесла:
— Я кое-что знаю о гемах и хаутах, однако никогда не слышала об этих ба или Звездных Яслях.
Судья Лютвин осторожно добавил:
— Цетагандийцы любого сорта встречались мне не часто.
Гринлоу продолжала:
— Почему вы думаете, что их работа столь безопасна?
— Безопасна — нет. Управляема — возможно. — Чем бы подкрепить свое объяснение, чтобы они осознали нависшую опасность? Жизненно важно, чтобы квадди поверили ему. — У цетагандийцев… существует этакая двухъярусная аристократия, которая приводит в замешательство их не-цетагандийских военных наблюдателей. В центре — хаут-лорды, которые, в сущности, являются одним гигантским генетическим экспериментом с целью создания пост-человеческой расы. Эта работа проводится и контролируется хаутами, женщинами-генетиками из Звездных Ясель — центра, где создают и модифицируют все зародыши хаутов, прежде чем отослать родным хаут-созвездиям — их кланам, родителям — на отдаленные планеты империи. В отличие от предыдущих подобных затей в истории человечества, хаут-леди вовсе не считают, что они уже достигли совершенства. В настоящее время они полагают, что им еще долго подправлять свою породу. Когда они завершат работу… ну, кто знает, что произойдет тогда. Какие цели и желания будут у истинного сверхчеловека? Даже хаут-леди не пытаются предугадать, кем будут их пра-пра-сколько-там-еще-правнуки. Несколько неуютно, я бы сказал, бывает от соседства с ними.
— Разве хауты не пытались как-то раз завоевать вас, барраярцев? — спросил Лютвин.
— Не хауты. Гем-лорды. Буферная раса, если хотите, между хаутами и остальным человечеством. Полагаю, гемов можно считать незаконнорожденными детьми хаутов, хотя они не ублюдки. По крайней мере, не в этом смысле. Хауты позволяют просочиться отдельным генетическим линиям в гем-кланы, даря им хаут-жен… это сложная система. Но гем-лорды — военное крыло империи, всегда жаждущее доказать свою ценность своим господам-хаутам.
— С гемами я встречался, — сказал Венн. — Они бывают здесь проездом время от времени. Я думал, хауты — они… ну, вроде дегенератов. Аристократы-тунеядцы. Боятся пачкать руки. Сами не работают. — Он презрительно фыркнул — очень характерно для квадди. — И не воюют. Остается удивляться, как только военные-гемы их терпят.
— На первый взгляд кажется, что хауты господствуют над гемами посредством одного лишь нравственного убеждения, внушая им благоговейный трепет своей красотой, интеллектом и утонченностью, и делая себя источником всевозможных почетных наград, венцом которых являются хаут-жены. Все это верно. Но за внешним фасадом… мы сильно подозреваем, что хауты располагают биологическим и биохимическим арсеналом, который ужасает даже гемов.
— Никогда не слыхал, чтобы такое оружие где-то применялось, — скептически заметил Венн.
— О, ну разумеется, вы не могли об этом слышать.