Буковски Чарльз. Капитан ушел обедать, верховодит матросня (Дневник последних лет жизни)

охотник". Карсон МакКаллерс, чрезвычайно недооцененный писатель. Лучшим из
дюжины моих названий было "Признания человека, достаточно безумного, чтобы
жить с тварями". Но я отбросил его за излишнюю сатиричность. Чересчур.
Тут автострада встала, а я сидел. Названия не было. Голова пустовала.
Мне казалось, я могу проспать неделю. Я был рад, что заранее выставил
помойные баки. Я устал, и мне не нужно этим заниматься. Помойные баки.
Как-то ночью я спал и пил на одном из них. Нью-Йорк. Меня разбудила большая
крыса, сидевшеая на животе. Мы оба мгновенно подпрыгнули в воздух фута на
три. Я пробовался как писатель. Теперь я пытался быть им и не мог придумать
название. Шарлатан. Трафик пришел в движение, и я последовал за ним. Никто
из нас не знал, кто из нас кто, и это было здорово. Потом громадная молния
сверкнула над автострадой, и впервые за день я почувствовал себя хорошо.

9/30/91 23:36
Так, после нескольких дней бесплотного обмозговывания, я проснулся
утром с готовым названием. Оно пришло во сне: "Стихи последней ночи на
Земле". Это подходило к содержанию. Стихи окончательности, болезни и смерти.
Они перемежались и сдругими, конечно. Даже юмор какой-то был. Но название
все равно на пользу книге. Стоит только придумать заглавие, как оно сразу
заключит в себе все. Стихи найдут своего читателя. Мне название нравится.
Если бы я увидел книгу с таким названием, я бы взял ее и пробежал бы
несколько страниц. Некоторые названия излишне вычурны, чтобы привлечь
внимание. Такие не прохиляют, потому что ложь не срабатывает.
Ладно, это я сделал. Что дальше? Вернусь к роману и новым стихам. Что
случилось с рассказами? Они от меня ушли. Причина есть, но мне она
неизвестная. Если б я над этим поработал, то знал бы, но это ни к чему бы не
привело. В смысле, это время можно использвоать для романа или стиха. Или
для постригания ногтей на ногах.
Знаете, кто-то должен изобрести приличные кусачки для ногтей на ногах.
Уверен, это возможно. Те, что мы использвуем сейчас, не в меру неуклюжи и
вгоняют в уныние. Я читал о парне в трущобах, который пытался грабануть
винный магазин при помощи кусачек для ногтей. Для этого они тоже не годятся.
Как Достоевский стриг ногти на ногах? Ван Гог? Бетховен? Они их вообще
стригли? Не верится. К своим я допускаю Линду. Она все делает превосходно.
Хватит с меня боли. Любого рода.
Я знаю, что скоро умру, и это для меня очень странно. В силу эгоизма я
предпочел бы, чтоб моя задница написала побольше. Это придает мне
страстности, подбрасывает к небу в алмазах. Но, правда - сколько я еще
протяну? Это неправильно -
протягивать. Черт, смерт - это всего лишь горючее для танка, как ни
крути. Оно нужно нам. Нужно мне. Нужно тебе. Мы здесь все засрем, если
останемся надолго.
Самое странное, на мой взгляд, это смотреть на обувь умерших. Это
наиболее тоскливо. Как будто большая частица их личности остается в их
ботинках. В одежде - нет. Просто тоскливо, что умер близкий. Ты кладешь его
шляпу, перчатки и обувь на кровать и смотришь на них. Ты рехнешься. Не делай
этого. Как бы то ни было, теперь они знают что-то, чего мы не знаем.
Возможно.
Сегодня последний день бегов в Голливудском парке. Я ставил во всех 13
заездах. Удачный выдался день. Выходил я оттуда всецело освеженным и
сильным. Даже не успел заскучать. Почувствовал себя веселым и доступным.
Когда ты поднялся, это здорово. Ты многое замечаешь. Так, по дороге домой,
обращаешь внимание на приводное колесо твоей машины. На коробку передач.
Тебе кажется, что ты в каком-то долбаном здездолете. Ты сливаешься и
отслаиваешься от трафика, ловко, не грубо - меняя скорость и дистанцию.
Идиотизм. Но не сегодня. Ты поднялся и остаешься в этом состоянии. Как
необычно. Но ты этому не
сопротивляешься. Ты знаешь - это ненадолго. Завтра выходной. Скачки в
Оуктри, 2 октября. Соревнования все идут и идут, носятся тысячи лошадей.
Трогательные, как волны. Ну, некоторые из них.
Я засек машину копов, севшую на хвост на Харборской автостраде.
Вовремя. Сбавил до 60. Вдруг он оторвался. Я остался на 60. Он почти схапал
меня на 75. Они ненавидят "Акуры". Я вел на 60. Пять минут. Он просвистел
мимо меня, выжимая добрых 90. Пока-пока, дружок. Как и все, терпеть не могу
получать квитанции. Приходится использовать зеркало заднего вида. Это
просто. В конце концов тебя завернут. И когда это произойдет, радуйся, что
не пьян и не пакуешь наркоту. Если это не так. Так или иначе, название было
готово.
А сейчас я тут, наверху, с "Маком", и надо мной чудный космос. По радио
- жуткая музыка, но не нельзя же ожидать ото дня всех 100 процентов. Получил
51 - победил. Сегодня было 97.
Вот Мэйлер, написал большущий роман о ЦРУ и тому подобном. Норман -
профессиональный писатель. Однажды он спросил мою жену:
- Хэнку не нравится то, как я пишу?
Видишь ли, Норман, всего нескольким писателям нравятся вещи других
писателей. И то если последние умирают или уже давно в гробу. Писатели любят
нюхать только свой кал. Я - один из них. Я не люблю даже говорить с
писателями, смотреть на
них или, что хуже, их слушать. А самое плохое - это с ними пить. Они
сюсюкают друг с другом, они поистине жалки, выглядят так, будто ищут мамину
сиську.
Лучше размышлять о смерти, чем о писателях. Куда как приятней.
Выключу-ка я радио. Композиторы и те его порой портят. Если бы мне
пришлось с кем-то общаться, я предпочел быкомьютерного ремонтника или
гробовщика. С пьянством или без. Желательно с пьянством.

10/2/91 23:03
Ждешь ты смерти или нет, она приходит. Жаркий день. Жаркий дебильный
день. Вышел из почтового отделения. Машина не заводилась. Ладно, я
добропорядочный гражданин. Я состою в автоклубе. Так что мне понадобился
телефон. Сорок лет назад телефоны были повсюду. Телефоны и часы. Куда ни
глянь, всегда можно было узнать, сколько натикало. Теперь - все. Никакого
свободного времени. И телефонные будки исчезают.
Я подчинился инстинкту. Вернулся на почту и спустился вниз по лестнице.
Там, в темном углу, одинокий и нигде не заявленный, был телефон. Липкий,
грязный, черный телефон. Другого не было на дистанции в две мили. Я знаю,
как устроен телефон. В общих чертах. Информация. Раздался голос оператора, и
я почувствовал себя спасенным. Это был ровный и скучный голос, спросивший,
чего я хочу. Я назвал город и автоклуб. (Тебе положено знать, как рулить ту
или иную мелочь и ты будешь ее рулить вновь и вновь или умрешь. Умрешь на
паперти. Запущенный и никому не нужный. Дама дала мне номер, но он был
неверным. То был бизнес-офис. Там мне дали гараж. Голос мачо, спокойный,
изнуренный до агрессии. Я снабдил его информацией.
- 30 минут, - сказал он.
Я вернулся к машине, вскрыл письмо. Стихи. Боже. Обо мне. И о нем.
Встречались мы, кажется, дважды, около 15 лет назад. Он еще опубликовал меня
в своем журнале. Ты - великий поэт, твердил он, а я пил. И жил своей убогой
бродячей жизнью. Теперь молодые поэты пили и жили убогими бродягами потому,
что думали, что это способ всего добиться. Плюс, в стихах я нападал на
других, включая и его. Я считал, он напишет нелестные стихи обо мне. Я
заблуждался. Он был по-настоящему хорошим человеком, он сказал, что
публиковал многих других поэтов в своем журнале на протяжении 15 лет. А я
хорошим человеком не был. Я был великим писателем, но отнюдь не хорошим
человеком. И он никогда передо мной не заискивал. А еще у него были проблемы
с правописанием.
В машине - парилка. 100 градусов, самый жаркий октябрь после 1906 года.
Я не собирался отвечать на его письмо. Он бы написал мне новое.
Другое письмо - от литературного агента. Я мельком проглядел. Ничего
хорошего. Само собой. "Мы были бы очень признательны за какие-либо
предложения по поводу прочитанных произведений или любые подводки к ним".
Еще одно письмо от дамочки, благодарящей меня за несколько строк для ее
мужа и составленную рецензию, которая его осчастливила. Но теперь они были в
разводе, на процесс для которого она подрабатывала, и могла бы она подъехать
и взять у меня интервью?
Дважды в неделю я получаю предложения об интервью. Дело в том, столько
болтать не о чем. Есть уйма вещей, о которых можно написать, но нечего
сказать.
Помню, однажды, давным давно, меня интервьюировал какой-то немецкий
журналист. Я вливал в него вино и траторил четыре часа. После чего он,
пьяный, подался вперед и сказал:
- Я не репортер. Мне просто нужен был предлог, чтобы с вами
повидаться...
Я отбросил почту в сторону и сел в ожидании. Вскоре показался тягач. В
нем - молодой улыбающийся парнишка. Приятный пацан. Разумеется.
- ЭЙ, МАЛЫШ, - завопил я, - СЮДА!
Он поставил тягач, и я объяснил ему, в чем проблема.
- Отбуксируй меня в гараж "Акуры", - сказал я.
- С гарантией на машину все в порядке? - спросил он.
Он ведь знал, что это ни хрена не так. Шел 1991-й, а гарантия кончилась
в 1989-ом.
- Неважно, - сказал я, - отбуксируй меня к дилеру "Акуры".
- У них ремонт займет долго. Возможно, неделю.
- Ни хрена, они скоростные.
- Слушай, - сказал пацан, - у нас свой гараж. Можем откантовать ее
туда, вероятно, сегодня починим. Если нет, доведем до ума и позвоним при же
первой возможности.
Я представил свою машину у них в гараже на целую неделю. Чтобы потом
услышать, что мне требуется новый распределительный кулачковый вал. Или
заземление головки блока цилиндров.
- Отбуксируй меня в "Акуру", - сказал я.
- Погоди, - сказал парень, - мне сперва боссу надо звякнуть.
Я ждал. Он вернулся.
- Он сказал завести тебя.
- Что?
- Он сказал тебя завести.
- Хорошо. Давай так и поступим.
Я сел в машину и подрулил сзади к его грузовику. Он достал провода, и
машина завелась. Я подписал бумаги, и мы разъехались...
Потом я решил разъехаться со своей машиной в гараже на углу.
- Мы вас знаем. Вы сюда много лет ходите, сказал менеджер.
- Хорошо, - сказал я, - так не облопошьте меня.
Он уставился на меня.
- Дайте нам 45 минут.
- Ладно.
- Вас подвезти?
- Конечно.
Он указал:
- Он вас довезет.
Приятный парень, стоящий рядом. Мы прошли к его машине. Я отдал
распоряжения. Мы заехали на холм.
- Вы все еще работаете в кино?
Я был знаменитостью, видите ли.
- Нет, - сказал я, - ебал я этот Голливуд.
Он меня не понял.
- Останови здесь, - сказал я.
- О, какой большой дом.
- Я тут только работаю, - сказал я.
И это было правдой.
Я вылез. Сунул ему 2 доллара. Он запротестовал, но взял их.
Я взобрался по подъездной дорожке. Кошки были разморены и измотаны. В
следующей жизни я хочу быть кошкой. Спать по 20 часов в сутки и ждать, когда
покормят. Писиживать, вылизывая себе жопу. Люди слишком жалки, злы и
однобоки.
Я прошел и сел за компьютер. Это мой новый утешитель. Моя писанина
удвоилась в силе и объеме с тех пор, как он у меня. Магическая штуковина. Я
сижу перед ним как большинство сидит перед телевизором.
- Это всего-навсего печатная машина с подсветкой, - сказал мне как-то
мой зять.
Но он не писатель. Он не знает, что такое, когда слова впиваются в
пространство и мерцают, когда мысли, что приходят в голову, могут мгновенно
сопровождаться словами, которые потворствуют появлению новых мыслей и слов.
С печатной машинкой это все равно что прогуливаться в слякоть. С комьютером
- бег на коньках. Взрывная волна. Конечно, если ты пуст, это несущественно.
И потом, существует генеральная уборка - корректура. Черт, раньше мне
приходилось писать все дважды. Первый раз - записать, второй - исправить
ошибки и выкинуть лажу. Теперь же один-единственный раз - для веселья, славы
и спасения.
Любопытно, каким будет следующий шаг после компьютера? Мы, возможно,
будем лишь сдавливать пальцами виски, и мозгу будет сообщаться безупречная
словесность. Определенно, придется заправляться, прежде чем начинать, но
всегда будут счастливчики, которые это смогут. Будем надеяться.
Зазвонил телефон.
- Аккумулятор, - сказал он, - пришлось заменить аккумулятор.
- Считаете, мне нечем заплатить?
- Тогда мы пока закрепим запасное колесо.
- Скоро буду.
Как только я стал спускаться с холма, я услышал своего пожилого соседа.
Он на меня орал. Я поднялся к нему на крыльцо. На нем были штаны от пижамы и
старая серая трикотажная рубашка. Я подошел и пожал ему руку.
- Кто вы? - спросил он.
- Ваш сосед. Живу здесь десять лет.
- Мне 96, - сказал он.
- Я в курсе, Чарли.
- Бог меня не забирает, потому что боится, что я отниму его работу.
- Ты такой.
- И у Дьявола работенку оттяпал бы.
- Кто б сомневался.
- Сколько тебе?
- 71.
- 71?
- Да.
- Это тоже возраст.
- О, я знаю, Чарли.
Мы обменялись рукопожатием, и я спустился с крыльца, а потом и с холма,
минуя обветшалые фабрики и дома.
Я был на пути к бензоколонке.
Еще одному дню - пня под зад.

10/3/91 23:56
Состоялся второй день скачек в Оуктри. Столько лошадей, а народу
каких-то 7 тысяч. Многим не с руки совершать такой марш-бросок в Аркадию.
Для живущих в южной части Голливуда, это означает пилить по Харборской
автостраде, оттуда по Пасаденской и только, миновав шелушащиеся улицы,
попасть на ипподром. Это долгая запаривающая поездка, состоящая из вождения
и пешкодрала. На ипподром я всегда являюсь выжатым ка лимон.
Мне позвонил жокей из второго эшелона.
- Сюда никто не приехал. Это конец. Мне нужна новая мулька. Думаю, я
куплю "электронный редактор" и стану писателем. Напишу о тебе...
Его голос был на автоответчике. Я перезвонил ему и поздравил с приходом
вторым в 6ом заезде.
- Нет больше мелкого жокея. Это все, - сказал он.
Завтра поглядим, что они там наваяли. Пятница. Может быть, на тысячу
человек больше. Разрешены ставки на другие скачки - наглядная экономия. Все
куда хуже, чем допускают правительство с прессой. Те, кто еще выжил
благодаря экономии, помалкивают об этом. Осмелюсь предположить, что
крупнейший бизнес - это наркоторговля. Блин, да откажись вы от нее, почти
вся молодежь осталась бы безработной. Что до меня, я по-прежнему зарабатываю
писательством, но это может и покинуть меня как-нибудь посреди ночи. Что ж,
у меня останется моя стариковская пенсия: 943 доллара в месяц. Мне ее
поставили, когда я разменял восьмой десяток. Но ее тоже могут скоро отнять.
Вообразите себе всех стариков, бродящими по улицам без пенсии. Не стоит
исключать такой поворот. Национальный долг может потянуть нас ко дну, как
гигантский спрут. Люди будут спать на кладбищах. В то же время, есть
прослойка богатеев, живущих на верхушке разложения. Разве это не
изумительно? Кто-то располагает таким состоянием, что точно не знает его
размеры. Речь идет о миллионах. Взять Голливуд: выпускают фильмы с бюджетом
по 60 миллионов, такие же идиотские, как и те придурки, что на них ходят.
Толстосумы по-прежнему сверху, они всегда найдут способ доить систему.
Помню дни, когда ипподромы ломились от людей. Плечо к плечу, жопа к
жопе, потеющие, орущие, щемящиеся в полные бары. То были славные времена.
Получи все сразу - пей и смейся. Мы считали, эти дни никогда не кончатся. А
с чего бы? Игры на деньги на автостоянках. Кулачные бои. Бравада и триумф.
Электричество. Черт, жизнь была прекрасна, жизнь была смешна. Все мы, там,
мы бы ни от кого не потерпели дерьма. И, откровенно говоря, ощущение это нас
переполняло. В награду - кир и свистопляс. И пропасть баров, забитых баров.
Никаких телевизоров. Ты болтал и огребал неприятностей. Если тебя принимали
пьяным на улице, то только запирали на ночь, чтобы просох. Ты терял работу и
находил новую. Никакой привязки к месту. Что за время. Что за жизнь. Одни
безумства продолжали другие.
Все страсти откипели. Семь тысяч человек на главном ипподроме в
солнечный полдень. В баре никого. Только бармен, держащий полотенце. Где
люди? Людей больше, чем когда-либо, но где они? Стоят на углу, сидят в
комнатах. Буша могут и преизбрать - он выиграл легкую войну. Но он ни хера
не сделал для экономики. Ты никогда не знаешь, откроется ли завтра утром
твой банк. Я не предлагаю петь блюз. Но, знаете ли, в 1930-х все хотя бы
знали, где они. Сейчас это игра зеркал. И никто порядком не уверен, на чем
все держится. Или на кого они в действительности пашут. Если они вообще
трудоустроены.
Черт, я должен из этого выбраться. Никто, похоже, не ворчит по поводу
статьи дохода. Или, если ворчат, то там, где их никто не слышит.
А я посиживаю, пишу стихи, роман. И ничего не могу поделать. И никто не
может.
Я бедствовал 60 лет. Сейчас я ни богат, ни беден.
Ипподромы будут увольнят сократят штат торговых палаток, автостоянок,
офисов и техобслуживания. Расходы на скачки снизятся. Поля станут меньше.
Меньше жокеев. Гораздо меньше смеха. Капитализм пережил коммунизм. Теперь он
сам себя пожирает. Переместимся на 2000 лет вперед. Я буду мертв и далеко
отсюда. Осталась маленькая полка моих книг. Семь тысяч на ипподроме. Семь
тысяч. Не верится. Сьерра-Мадре рыдает в дыму. Когда лошади остановят бег,
небо упадет, плоское, широкое, тяжелое, громящее все-все-все. Стекляшка
выиграл в 9-ом, я поставил девять баксов. И получил десятку.

10/9/91 12:07
Компьютерные курсы бьют по больному. Ты врубаешься шаг за шагом,
стараясь ухватить суть. Проблема в том, что книги говорят одно, а люди
другое. Терминология постепенно усваивается. Все что делает компьютер - он
ни во что не въезжает. Ты можешь его чем-нибудь озадачить, и он на тебя
ополчится. Тебе решать, поладите вы или нет. Кроме того, он может ошизеть и
начать выделывать диковинные кренделя. Он ловит вирусы, ломается, взрывается
и т.д. Так или иначе, сегодня мне кажется, что чем меньше я напишу о
компьютере, тем лучше.
Любопытно, что сделалось с тем чокнутым французским репортером, что
брал у меня интервью в Париже много лет назад? С тем малым, что пил виски
как большинство мужиков пьют пиво? И по мере опустошения бутылки он
становился все просветленней и интереснее. Вероятно, он умер. Я привык пить
по 15 часов в день, но в основном пиво и вино. Я уже должен был
преставиться. Так и будет. Неплохо об этом поразмыслить. Я прожил странную и
запутанную жизнь, по большей части ужасную, совершенно монотонную. Но,
по-моему, благодаря этому я протащил себя через дерьмо, что и сыграло роль.
Оглядываясь назад, я думаю, что демонстрировал смесь крутости и класса вне
зависимости от того, что происходило. Помню, ребята из ФБР на говно изошли,
везя меня в неизвестном направлении.
- ЭЙ, ДА ЭТОТ ПАРЕНЬ ДОВОЛЬНО КРУТ, - злобно проорал один из них.
Я даже не спросил, за что меня взяли или куда мы едем. Меня это просто
не волновало. Еще один ломтик от бесссмысленного пирога жизни.
- Погодите-ка, - отозвался я, - мне страшно.
От этого они должны были почувствовать себя лучше. По мне, так они были
инопланетными созданиями. Мы не могли установить контакт. Странно. Я ничего
не ощущал. Для меня это было в порядке вещей, но странновато в общепринятом
понимании. Я видел только руки, ноги и головы, которые были забиты всякой
всячиной, у кого чем. Я не искал справедливости и логики. Я их сам никогда
не ведал. Может, поэтому и не писал ничего с социальным подтекстом. По мне,
так порядок вещей никогда не изменится, неважно что ты там нахимичишь.
Невозможно воздействовать на объект, находясь вне системы его координат.
Этим ребятам хотелось, чтобы я выказал страх, они к этому привыкли. Я же
испытывал отвращение.
Сейчас я хожу на компьютерные курсы. Все к лучшему. Играть словами -
моя единственная забава. Столько удивительного за сегодня. Классика по радио
не слишком хороша. Думаю, я прервусь и пойду немного посижу с женой и
кошками. Никогда не дави на мир, не насилуй его. Блин, ведь на самом деле
нет никакого противоборства. Конкуренция ничтожна. Ничтожна.

10/14/91 12:47
Само собой, на ипподроме попадаются подозрительные типы. Есть, к
примеру, парень, который торчит там почти все дни напролет. Похоже, он
никогда не выигрывает. После каждого заезда он в смятении визжит по поводу
лошади, пришедшей первой:
- ВОТ КУСОК ГОВНА!
И продолжает голосить на предмет того, что эта лошадь никогда не должна
была победить. Проходит добрых пять минут. Часто лошадь делает 5 к 2, 3 к 1,
7 к 2. Такая лошадь должна что-то показать, иначе ставки взлетят. Но нашему
джентльмену это до фени. И не дай Бог он пропустит фотофиниш. Он на полном
серьезе вспыхивает из-за этого.
- Б ТВОЮ ЗА НОГУ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Понятия не имею, почему его не ограждают от ипподрома.
Другого парня я однажды спросил:
- Слушай, на что он живет?
Я видел их как-то беседующими.
- Одалживается, - ответил тот мне.
- И еще не пустил по миру кредиторов?
- Он находит новых. Знаешь его любимое выражение?
- Нет.
- "Во сколько там банк открывается?"
Полагаю, он просто хочет присутствовать на ипподроме, каким бы то ни
было образом, просто быть там. Ипподром что-то значит для него, если он
ходит сюда, продолжая проигрывать. Это пристанище. Безумная мечта. Но здесь
не живет скука. Шальное местечко. Каждый считает, что ангел-хранитель есть
только у него. Тупые, потерянные эгоисты. И я - один из них. С той лишь
разницей, что для меня это хобби. Я думаю. Надеюсь. Но что-то в этом есть,
на узком временном отрезке - короткий разряд - когда лошадь бежит и вдруг
происходит это. Это высшая точка, подъем. Жизнь почти обретает смысл, когда
твоя ставка оказывается верной. Но интервалы между такими эпизодами очень
унылы. Стоящие люди, в большинстве своем - неудачники. Они выглядят сухими,
как пыль. Они высосаны досуха. Вдобавок, когда я заставляю себя остаться
дома, я начинаю ощущать себя вялым, больным и бесполезным. Странно. По ночам
все нормально, я печатаю. Но от дней нужно избавляться. Плюс, я в известной
степени болен. Я не смотрю правде в глаза. А кому на хрен охота?
Как тот бар в Филадельфии, где я сидел с 5 вечера до 2 ночи. Он казался
единственным местом, где я мог находиться. Зачастую я даже не фиксировал,
как иду в свой номер или возвращаюсь обратно. Мне казалось, что я вообще не
слезаю со стула у стойки. Я ускользал от реалий, не нравились они мне.
Может, для этого парня ипподром значит то же, что тот бар значил для
меня?
Ладно, дайте мне дельный совет. Стать юристом? Врачом? Конгрессменом?
Тот же отстой. Все думают, это не отстой, но это он и есть. Они заперты в
системе и никак не выберутся. И почти все не особо блещут в своем деле. Это
неважно, они в безопасном коконе.
Порядком смешно там было единожды. Я опять про ипподром.
Чокнутый Крикун как обычно был тут как тут. Но был и еще один парень.
Было заметно, что у него что-то не то с глазами. Смотрел он как-то зло.
Стоял рядом с Крикуном и слушал. Потом он услышал Крикунские пророчества на
следующий заезд. В этом Крикун был мастак. И, очевидно, Злые Зенки сделал
ставку по подсказкам Крикуна.
День еле тянулся. Я шел из туалета, когда увидел и услышал это. Злые
Зенки верещал на Крикуна:
- Будь ты проклят, заткнись! Я убью тебя!
Крикун обернулся и попятился, устало и омерзительно талдыча:
- Пожалуйста... пожалуйста...
Злые Зенки преследовал его.
- ТЫ, СУКИН СЫН! Я ТЕБЯ УБЬЮ!
Появились охранники, преградили путь Злым Зенкам и увели его. Смерти на
ипподроме явно не попустительствуют.
Бедный Крикун. Он держался тихо весь остаток дня. Но остался тем еще
субчиком. Азартные игры правда могут съесть живьем.
Была у меня подружка, которая сказала однажды:
- Ты на самом деле в попадосе. Ты ходишь одновременно к Анонимным
Алкоголикам и к Анонимным Игрокам.
При этом она не парилась ни о чем, пока это не служило препятствием
нашим постельным упражнениям. А тогда уж онаненавидела причину.
Вспоминается один мой друг, игрок пропащий. Как-то он сказал мне:
- Мне без разницы, выиграю я или проиграю, я просто хочу играть.
Я не такой, я слишком часто оказывался в ряду голодающих. Полнейшее
отсутствие средств к существованию имеет легкий привкус Романтизма только
пока ты молод.
Как бы там ни было, Крикун явился и на следующий день. Та же фигня: он
сетовал на результаты каждого заезда. Подумать только. Это чрезвычайно
сложно. Я имею в виду, даже если ты не в теме, ты можешь просто взять номер,
любой номер, допустим, 3. Ставя на тройку 2 или 3 дня подряд, ты обречен на
победу. Но только не он. Он - чудо. Он знает о лошадях все - статистику
побед, скорость, класс и т.д., но по-прежнему умеет только спускать.
Прикиньте. А потом забудье или это вас с ума сведет.
Сегодня я поднял 275 баксов. Я начал ставить на лошадей поздно, в 35. Я
занимался этим 36 лет и считаю, они до сих пор должны мне 5000 баксов. Так,
может, боги добавят мне 8-9 лет жизни?
Вот это цель, которая стоит того, чтоб ее достичь, как считаете?
А?

10/15/91 00:55
Я перегорел. Пара ночей пьянства за неделю. Вынужден признать, я уже не
оправляюсь так быстро, как раньше. Лучшее в усталости - то, что ты не
выступаешь (в писательстве) с какими-то дикими и головокружительными
воззваниями. Вообще, это не страшно, если не входит в привычку. Главная
функция писанины - это спасение твоей собственной жопы. Если она выполнена,
писанина будет сочной и развлекательной.
Один мой знакомый писатель звонит людям и твердит им, что печатает по 5
часов за ночь. По-видимому, они должны этому изумляться. Должен ли я? Что
важно, так это то, ЧТО он печатает. Любопытно, засчитывает ли он
продолжительность телефонных разговоров, как часть своего 5-часового
печатания?
Я могу печатать от часа до четырех, но 4-й час почему-то всегда
проходит впустую. Знавал я парня, который сказал однажды:
- Мы еблись всю ночь.
Это не тот, что по 5 часов печатает. Хотя они и встречались. Может, они