Страница:
— Очевидно, — подтвердил Уорден. — Я не видел еще, чтобы человеку так хотелось взорвать мост… Иногда мне приходит на ум, Ширс, что для таких людей, как он, Отряд 316 — божье благословение. Если бы Отряд не существовал, его надо было бы выдумать… Впрочем, если бы вас так не раздражала регулярная армейская служба…
— А если бы вас полностью удовлетворяло университетское преподавание? Лучше не будем… Да, так вот, когда началась война, он все еще корпел над своей балкой. Представьте, он на полном серьезе заявил мне, что за два года ему удалось сэкономить полтора фунта металла — на бумаге. Кажется, это совсем не плохо, но его начальство считало, что можно сэкономить больше. Ему пришлось бы еще несколько месяцев прокорпеть над ней. В первые дни войны он подал заявление. А когда прослышал об Отряде 316, он не просто побежал, он полетел на крыльях, Уорден! Вот и отвергай после этого призвание… Но все же странно, Уорден. Не будь этой балки, возможно, он не сидел бы сейчас там, в кустах, меньше чем в сотне ярдов от противника, с ножом на поясе, держа перед собой подрывное устройство.
— Вы твердо уверены, что сможете действовать так же энергично, как Уорден или я, в любой ситуации? — строго спросил он в последний раз.
— Абсолютно уверен, сэр. Если вы дадите возможность доказать это.
Ширс больше не возвращался к этой теме.
Незадолго до темноты Первый велел начать погрузку снаряжения на плотик. Берег был пуст. Плотик они, не доверяя никому, связали сами; он состоял из двух частей — так легче было нести по джунглям. Спустив их на воду, диверсанты скрепили обе половины поперечными планками и перевязали веревками. Получилась прочная платформа, к которой они крепко прикрутили взрывчатку, рулоны проводов, батарею, детонаторные шнуры и подрывное устройство. Хрупкие вещи, как положено, были завернуты в плотный брезент. Ширс взял два комплекта детонаторов; они с Джойсом прикрепили их к поясу. Это были единственные по-настоящему хрупкие вещи — взрывчатка, та в общем выдерживала легкие удары.
— Очевидно, было не очень удобно плыть со свертками на животе, — обронил Уорден.
— Тогда мы не замечали… Все тяготы были впереди. Вот когда мы хлебнули горя. Хотя таи обещали, что спуск по реке пройдет гладко.
По данным тайских разведчиков, они должны были доплыть до моста за полчаса. Группа пустилась поэтому в дорогу, только когда совсем стемнело. На самом деле путь отнял у них добрый час, и плавание было бурным. Течение реки Квай, за исключением отрезка, где стоял мост, очень стремительное. Поток сразу же схватил их и поволок на середину, нещадно колотя о подводные камни. Они даже не могли отталкиваться от них, боясь упустить драгоценный плот.
— Знай я заранее характер реки, выбрал бы другой маршрут. Пожалуй, рискнул бы спустить плот на воду где-нибудь рядом с мостом. В таких делах нельзя доверять никому, Уорден, — ни европейцам, ни местным жителям. Надо разведывать самому. Я уже не раз сталкивался с этим и опять попал впросак. Вы не представляете, каких трудов нам стоило управлять «субмариной» в этой стремнине.
«Субмариной» они окрестили свой плот. Осев под тяжестью балласта, он почти целиком погрузился в воду. Груз был рассчитан так тщательно, что плот погружался ровно настолько, чтобы не затонуть совсем, и плыл как бы самостоятельно. Простым движением руки его можно было скрыть под водой.
— На первом пороге, грохотавшем, как Ниагарский водопад, нас встряхнуло. А дальше начало подкидывать, мять и вертеть во все стороны. Затягивало под плот, царапало о каменистое дно, швыряло на ветви прибрежных кустов. Когда я наконец разобрался в ситуации (а я это сделал не сразу, настолько был оглушен), то приказал всем уцепиться за «подводную лодку» и ни в коем случае не выпускать ее. Это все, что мы могли сделать. Каким-то чудом никому не размозжило голову… Великолепное начало, доложу я вам; особенно, если затем надо иметь ясную голову для серьезного дела. Волны были такие, словно мы попали в шторм на море. Меня едва не рвало… И никакой возможности избежать ударов! Были моменты — представьте себе, Уорден! — когда я не мог сообразить, куда мы плывем. Странно? Когда берега сходятся, а джунгли смыкаются над головой, трудно понять, в какую сторону вас несет поток. Нас ведь влекло течение, верно? Но. если не считать волн, вода вокруг была спокойна, как в озере. Только препятствия давали почувствовать направление и скорость, с которой мы врезались в них. Наглядный пример теории относительности! Не знаю, представляете ли вы…
Пережитое действительно выглядело необычным. Ширс пытался поточнее передать свои ощущения. Уорден ловил каждое его слово.
— Понимаю, Ширс. И плот выдержал до конца спуска?
— Еще одно чудо! В те редкие минуты, когда мне удавалось высунуть голову из воды, я слышал, как он скрипел и трещал по всем швам. Но, как видите, все обошлось… Однако был момент… Мальчишка спас плот. Это первоклассный парень, Уорден! Сейчас я все расскажу вам. Когда мы миновали первый порог и стали понемногу привыкать к темноте, нас вдруг понесло на скалистый утес, торчавший посредине реки. Перекат буквально выбросил нас из воды, и тут же мощный поток потащил нас к утесу. Я бы не поверил, что такое бывает. Скала выросла у меня над головой, когда я был уже всего в нескольких футах. Я не успел ничего сообразить, только вытянул вперед ноги и вцепился изо всех сил в плот. Обоих таев отшвырнуло в сторону; слава богу, мы нашли их чуть дальше… Да, так знаете, что сделал Джойс? Заметьте, у него было не больше четверти секунды на раздумье. Он кинулся и лег, раскинув руки, сверху на плот. Понимаете, зачем, Уорден? Чтобы удержать вместе две половины. Ну да, лопнула веревка. Поперечины соскользнули, и плот начал распадаться. Удар раскидал бы его. Катастрофа!.. Джойс сообразил это сразу и мгновенно принял решение. Реакция у него отличная и сил достаточно. Он плыл передо мной. Плот вышвырнуло из воды, он взлетел в воздух, как лосось выпрыгивает из стремнины. Но Джойс ни на мгновенье не выпустил его из рук. Я подплыл ближе, и мы кое-как привязали поперечины… Заметьте, что все это время детонаторы на поясе были в прямом соприкосновении со взрывчаткой, и его в любую секунду могло разнести… Когда его взметнуло над водой, меня осенило: ведь мы же перевозим взрывчатку! Но что поделаешь? Надо было пойти на риск, чтобы не случилось худшего. Он это понял в четверть секунды. Незаурядный паренек, уверяю вас, Уорден. Он сделает все как надо.
— Поразительное сочетание хладнокровия и быстрой реакции, — оценил Уорден.
Ширс продолжал, понизив голос:
— Он сделает все как надо, Уорден. Это его дело, и ничто не в состоянии помешать ему. Он заслужил свое дело. Он знает это. Мы с вами теперь только помощники. Наше время позади… Надо подумать теперь, как облегчить ему работу. Судьба моста в надежных руках.
Пройдя порог, течение немного утихло, и они воспользовались передышкой, чтобы связать плот. Ниже их вновь тряхнуло при входе в узкую протоку, а потом они едва не застряли у затора из валунов. В середине затора образовался большой водоворот, в котором их вертело несколько минут, не давая выбраться.
Наконец эта ловушка оказалась позади. Река расширилась, течение внезапно успокоилось, и им показалось, будто они плывут по необъятному гладкому озеру. Берега угадывались справа и слева, и им удавалось держаться середины течения. А вскоре они увидели мост.
Ширс прервал рассказ и долгим взглядом обвел долину.
— Странно глядеть вот так, сверху… Долина просматривается целиком. Снизу, особенно ночью, все выглядит иначе. Какие-то аморфные куски. Да и мост целиком поглощал внимание. Силуэт его вырисовывался на фоне неба с необыкновенной четкостью. Я вдруг со страхом подумал, что нас могут заметить. Мне казалось, мы видны, как на ладони. Иллюзия, конечно. Над водой торчали лишь наши носы, «субмарина» погружена. Кстати говоря, плот едва не затонул, сломалось несколько бамбуковых стволов. Но все обошлось. Было темно. Мы бесшумно скользнули во мрак, сгущавшийся под мостом, причалили плот к опоре во внутреннем ряду и принялись за работу. Холод уже сводил конечности.
— Никаких особых затруднений? — осведомился Уорден.
— Особых — никаких, если считать нормальной подобную работу.
Ширс вновь прервал рассказ и словно завороженный уставился на мост, освещенный заревом заката. Свежеструганное дерево белело над желтоватой водой.
— Все это выглядит как во сне, Уорден. Со мной уже было такое однажды. Готовишься, готовишься, а в последний момент начинаешь вспоминать, правильно ли уложена взрывчатка, надежны ли контакты на подрывном устройстве. Все кажется нереальным… Джойс сидит там, меньше чем в сотне ярдов от японского поста, за рыжим деревом. Держу пари, он не пошевелился с тех пор, как мы расстались. Подумайте, Уорден, еще целый день впереди. Мало ли что может случиться… Достаточно, чтобы кому-то из японских солдат вздумалось погнаться за змеей, уползающей в кустарник, и… Не надо было оставлять его там. Разумней было бы спуститься ночью.
— У него есть нож, — отозвался Уорден. — Он справится. Доскажите, что было дальше, когда вы причалили к мосту?
От долгого пребывания в воде кожа сделалась настолько чувствительной, что отзывалась болью на простое прикосновение к грубой поверхности. Особенно пострадали руки. С большим трудом, обдирая кожу с ладоней, им удалось развязать узлы на веревках, крепивших взрывчатку к плоту. Веревки, свитые местными крестьянами, были необыкновенно жесткие и колючие.
— Все это звучит по-детски, Уорден, но в том состоянии… К тому же работать надо было бесшумно. Взгляните на мои руки. У Джойса они не лучше.
Он еще раз обвел взглядом долину. Ширса не покидала мысль о товарище, затаившемся на вражеском берегу. Он осмотрел глубокие порезы на ладонях, успевшие запечься на солнце, безнадежно махнул рукой и продолжал рассказ.
У них были остро отточенные ножи, но одеревеневшие пальцы не слушались. Кроме того, хотя тол и надежная взрывчатка, в нем не рекомендуют ковыряться металлическими предметами. Оба таи совсем выбились из сил.
— Этого я и боялся. Еще перед погрузкой я сказал мальчику, что мы можем рассчитывать только на себя. Крестьяне выдохлись. От непривычного холода их била дрожь. Я велел им вылезти на берег и ждать нас у подножия горы. Мы остались вдвоем… Для такой работенки, Уорден, недостаточно одной физической выдержки. Парень держался молодцом. А я вот на пределе. Ничего не поделаешь — старею.
Один за другим они отвязывали снаряды и крепили их под водой к опоре, согласно плану разрушения. При этом надо было все время следить, чтобы поток не унес их. Обвив ногами опору, они погружались под воду и крепко-накрепко приматывали заряды к столбу. Это должно было увеличить разрушительное действие тола. Проклятые колючие веревки при каждом движении в кровь обдирали руки. Завязывание узла превращалось в мучительную пытку. Приходилось нырять и стягивать узел зубами.
Так прошла добрая половина ночи. Следующая задача была не столь тяжелой, но требовала особой внимательности. Детонаторы они установили одновременно с зарядами. Теперь надо было осторожно подсоединить к ним шнур мгновенного действия, чтобы все заряды сработали разом. Подобная работа требует точности и ясной головы, малейшая ошибка грозит разнести все. Соединение зарядов напоминает немного монтаж электропроводки. Но дело осложнялось тем, что Первый решил для страховки продублировать провода. Кроме того, на шнур были нанизаны железные болты, служившие на плоту балластом, а теперь предназначенные для того, чтобы увлечь шнур на дно.
— Наконец все было готово. Полагаю, в целом вышло неплохо. Тем не менее я еще раз осмотрел все «обработанные» опоры. Хотя можно было бы и обойтись без этого. С Джойсом я мог быть уверенным, что все закреплено на совесть. Ничто не сдвинется с места.
Измотанные, промерзшие, израненные, они к концу словно обрели второе дыхание. Оставалось разобрать плот и по одному спустить бамбук по течению. Теперь можно было уходить. Они поплыли к правому берегу. Один тащил завернутую в брезент батарею, другой разматывал за собой провод, следя, чтобы тот погрузился на дно. Они вылезли на берег точно в том месте, которое выбрал Джойс. Берег там круто обрывался в воду и густо зарос висячим кустарником. Они запрятали провод в чаще кустарника и углубились в джунгли. Здесь Джойс установил батарею и подрывное устройство.
— Вон он, за рыжим деревом, ветви которого полощутся в реке.
Я уверен, что он там — добавил Ширс.
— Ну что ж, пока все идет как надо, — резюмировал Уорден. — День на исходе, а его не обнаружили. Отсюда мы бы заметили это. Никто не прогуливался в его стороне. Кстати, в лагере не заметно особого оживления. Пленных вчера увели.
— Пленных вчера увели?
— Я видел, как большая колонна выступила из лагеря. Праздник был приурочен, очевидно, ко дню окончания строительства, и японцы решили не держать здесь лишних людей.
— Оно и к лучшему.
— Остались только тяжелобольные, те, кто не смогли идти сами… Итак, устроив его, вы ушли?
— Я ушел. Делать мне было нечего, да и вот-вот должно было начать светать. Храни его Бог! Только бы не обнаружили.
— У него есть нож, — сказал Уорден. — Пока все идет хорошо. Уже смеркается. В долине почти темно. Вряд ли сейчас может что-то произойти.
— Непредвиденное может случиться когда угодно, Уорден. Вы знаете это не хуже меня. Не знаю почему, но дело всегда развивается иначе, чем было запланировано.
— Верно. Я тоже обращал на это внимание.
— Как все произойдет на этот раз?.. Я оставил его одного. В кармане у меня нашлось немного риса, была фляжка виски — я берег остатки провизии как зеницу ока. Мы выпили по глотку, остальное я дал ему. Он сказал на прощание, чтобы я не беспокоился, он уверен в себе. Я оставил его одного.
Проснувшись поутру, он вдруг сознает, что голос реки, постоянно вторивший до этого всем его словам и поступкам, изменился. Ритм ее стал иным. Он долго прислушивается, замерев, весь сжавшийся, как для прыжка. Что-то необъяснимо чужеродное закралось во все окружающее.
Произошла какая-то перемена. Прошлую ночь в воде, а потом на вершине все было иначе. Началось это незадолго до рассвета, безо всякой причины. Он в удивлении встрепенулся. Странная тревога все больше завладевала им, все настойчивее требовала осмысления. Уже начал заниматься день, а он так и не мог сказать ничего, кроме: «Что-то изменилось во всей атмосфере вокруг моста и реки Квай».
— Что-то изменилось… — шепотом повторяет он. Это особое «чувство атмосферы» почти никогда не обманывает его. Беспокойство все усиливается, перерастая в тревогу, которую он тщетно пытается рассеять логикой рассуждений.
— Да, несомненно, что-то изменилось. И это естественно: звук меняется в зависимости от того, где находится слушатель. Сейчас я в лесу, у подножия горы. Эхо доносится сюда иначе, чем когда я был на вершине или в воде… Если я не возьму себя в руки, мне начнут скоро слышаться загробные голоса!
Он выглядывает из листвы, но не замечает ничего особенного. Заря едва-едва освещает реку. Противоположный берег пока что выглядит бесформенной серой массой. Он старается думать только о боевой диспозиции, вспоминая расположение ударных групп. Час, когда надо приступать к делу, приближается. Ночью он спустился с четырьмя партизанами с горы и расположился на позиции, выбранной Уорденом, чуть выше полотна железной дороги. Уорден с двумя таи остался наверху, у минометов. Он должен вести наблюдение за театром военных действий и вступить в бой сразу после начала дела. Так распорядился Первый. Он откровенно сказал другу, что хочет оставить на каждом узловом пункте по командиру-европейцу. Нельзя предусмотреть заранее все случайности. Уорден согласился. Теперь все дело было сосредоточено в руках третьего их товарища.
Уже больше суток Джойс сидит в укрытии, как раз напротив Ширса. Ждет поезда. Эшелон вышел ночью из Бангкока — была получена радиограмма.
«Что-то изменилось в атмосфере…» Вот и таи, залегший у ручного пулемета, явно проявляет признаки беспокойства. Он поднимается на колени и силится разглядеть реку.
Тревога Ширса никак не проходит. Он пытается найти какое-то четкое объяснение происходящему, но мысли разбегаются, а таинственность всегда приводила Ширса в раздражение.
Шум реки стал иным, он готов поклясться. Человек профессии Ширса инстинктивно воспринимает симфонию звуков природы. Эта способность уже два-три раза выручала его. Рокот стремнины, характерное трение воды о песок, треск ветвей, уносимых потоком, — все это было сегодня иным, звучало глуше, чем вчера. Ширс самым серьезным образом спрашивает себя, не стал ли он глохнуть? Или совсем расшатались нервы?
Но не мог же ведь таи оглохнуть одновременно с ним! И потом еще — изменился запах. Река Квай пахнет сегодня иначе, чем вчера. Явственно чувствуется резкий запах тины, как от пруда.
— Река Квай опустилась! — восклицает вдруг таи.
Занимавшийся день высвечивает противоположный берег, и к Ширсу приходит озарение. Дерево, огромное рыжее дерево, за которым сидел в укрытии Джойс, больше не купает ветви в воде… Река Квай обмелела. Уровень воды резко понизился за ночь. На сколько? На фут? Возле дерева, под крутым берегом, возник галечный пляж, мокро поблескивавший на утреннем солнце.
В первый момент Ширс с облегчением воспринял объяснение томившей его тревоги. Все в порядке, он еще не спятил. Течение стало иным, и запах тоже. Изменилась вся окружающая атмосфера. Обнажившееся, еще мокрое дно испускало запах тины.
Катастрофы никогда не наступают мгновенно. Для осознания их требуется время. Схватывая по очереди детали, Ширс постепенно отдает себе отчет в происшедшем.
Река Квай обмелела! Перед рыжим деревом явственно вырисовывается каменистое дно, вчера еще покрытое водой. И на нем — провод… электрический провод! У Ширса вырывается непристойное ругательство. Провод… Он хватает бинокль и жадно впивается глазами в обнажившийся за ночь кусок суши.
Вот он, провод. Большой отрезок тянется теперь посуху. Ширс прослеживает его путь — он выходит из воды и исчезает на крутом берегу, темный шнур с приставшими к нему травинками.
Правда, провод не очень бросается в глаза. Ширс обнаружил его только потому, что искал на этом участке. Его могут и не заметить, если никто из японцев не пойдет мимо… Но берег, вчера еще недоступный берег! Он начинается теперь ровным пляжем и уходит далеко… быть может, до самого моста, отсюда не видно. Ослепленному яростью Ширсу кажется, что пляж просто манит на прогулку. Хотя у японцев должны быть другие дела, кроме как фланировать у воды перед проходом поезда. Ширс вытирает пот со лба…
Дело никогда не развивается по намеченному плану. В последнюю минуту какой-нибудь тривиальный, банальный, подчас смехотворный случай непременно опрокидывает тщательно намеченную программу. Первый обвиняет себя в непростительной халатности: как же так, не предусмотреть возможность спада воды! И надо же было этому случиться именно минувшей ночью. Ни следующей ночью, ни двумя ночами раньше, а именно минувшей!
Этот открытый пляж, без единого кустика, голый, голый, как истина, режет глаз. Река Квай, должно быть, значительно обмелела. На фут? На два? Не больше? Черт бы ее подрал!..
У Ширса подгибаются колени. Он цепляется за дерево, чтобы скрыть дрожь от таи. Второй раз в жизни с ним случается подобное потрясение. Первый раз это было, когда он почувствовал, как по рукам у него течет кровь врага. Сердце работает с перебоями, тело обливает холодный пот.
— На два фута? Не больше? Боже всемогущий! А заряды? Взрывчатка на опорах моста!
Джойс встал, снял с себя мокрую одежду, выжал ее и растер окоченевшее тело. Потом вновь надел шорты и рубашку — хоть и сырые, они все же защищали от предутреннего холода. После этого он проглотил несколько ложек риса, оставленного Ширсом, и отхлебнул добрый глоток виски. Надо было бы выйти из укрытия и набрать воды, но он не решился. Поэтому он вылил часть виски на раны и ссадины, густо покрывавшие руки и ноги. Проделав это, Джойс вновь устроился под деревом и стал ждать.
Несколько раз он видел на мосту японцев. Они шли совершенно спокойно, ни один не взглянул в его сторону. Как тогда, во сне, он наметил себе на мосту определенную точку — крестовину под поручнем с провисшей на ней сухой веткой. Точка находилась примерно на середине настила — как раз там, где начинался заминированный пролет. Когда паровоз дойдет до этой точки — вернее, будет в нескольких футах от нее, — Джойс всей тяжестью наляжет на рукоять подрывного устройства. Уже раз двадцать, отъединив провод, он повторял это простое движение, пока не довел его до автоматизма.
День пролетел быстро. С наступлением ночи он спустился с откоса и, припав к мутной воде, жадно и долго пил; затем наполнил доверху флягу и вернулся к себе в засаду. Он даже позволил себе вздремнуть, не меняя положения, привалившись к дереву. Если паче чаяния изменится график движения, он все равно услышит приближение поезда. В джунглях человек привыкает спать чутко, как зверь.
Он спал урывками, а в промежутках пристально следил за происходящим. Как во сне, так и наяву куски вчерашнего приключения мешались с воспоминаниями о прежней жизни — той самой, о которой он поведал Ширсу перед отплытием.
Он видел себя в пыльном проектном бюро, где провел свои лучшие годы, склоняясь над чертежом в слепящем свете проекционной лампы. И каждый день перед ним возникала одна и та же балка, металлическая деталь, которую он ни разу не видел в натуре, — символическая балка в двух измерениях, отобравшая у него юность. План, профиль, вертикальная проекция, бесчисленные сечения вращались калейдоскопом перед его мысленным взором со всеми своими сочленениями, умелое расположение которых дало фирме экономию в полтора фунта стали после двух лет слепых поисков.
Но сейчас на всех изображениях, поверх этих профилей и сечений, виднелись маленькие коричневые прямоугольники, будто нарисованные Уорденом на крупномасштабной схеме моста — по одному на каждой из двадцати четырех опор. Название чертежа Джойс никак не мог прочитать. Он судорожно всматривался, но буквы расплывались перед его замутненным взором. Вновь и вновь буквы то разбегались по всему чертежу, то собирались в единое слово, точно титры перед началом кинофильма. Наконец он увидел его. Написанное черной тушью, переливаясь в свете чертежной лампы, слово появилось на экране воображения, закрыв собой все остальное, и это слово было «РАЗРУШЕНИЕ».
Впрочем, он мог легко рассеять видение, чуточку приоткрыв глаза. Чернильный силуэт моста через реку Квай разгонял пыльные призраки прошлого и возвращал Джойса к действительности, его действительности. Жизнь должна пойти по-иному после того, что случится. Он заранее наслаждался успехом, видя в нем перст судьбы.
Перед рассветом, примерно тогда же, что и Ширс, он ощутил странную тревогу — от реки донесся чужой запах. Изменение происходило так постепенно, что Джойс в полусне не сразу заметил его. Из своего укрытия он видел лишь настил. Река была внизу, скрытая кустарником. Но он не мог ошибиться; надо было что-то предпринять. Он прополз почти до самой воды и осторожно выглянул из листвы. Все стало ясно: на галечном пляже лежал открытым электрический провод.
Как и Ширс, он медленно, постепенно осознавал, что случилось непоправимое. В мозгу болезненно билась мысль о зарядах. Отсюда, с новой позиции, ему были видны опоры. Вот они, стоит только поднять голову. Но как нелегко заставить себя сделать это…
Он долго всматривался, соображая, что натворила своими причудами река Квай. Хотя, возможно, все было не так ужасно… Джойс то впадал в отчаяние, то зажигался надеждой, глядя на изменчивую рябь у основания моста. Поначалу он обрадовался и даже успокоил немного расходившиеся нервы. Не так уж низко спала река. Заряды по-прежнему скрыты под водой…
Или это только кажется из его укрытия? А сверху? С моста?.. Да и отсюда… Вглядевшись, он увидел большой бурун, похожий на те, что образуются вокруг речных валунов. Теперь бурун вспух возле знакомых опор. Кто-кто, но уж он хорошо знал их; на каждой опоре были лоскутья его кожи с ладоней! Нет, он не имел права обманывать себя. Буруны вокруг тех опор были выше… А возле одной, похоже, выглядывал из воды уголок коричневого предмета, ясно выделяясь на свежеошкуренном бревне. Уголок, словно рыбий плавник, то показывался, то исчезал. Заряды, видимо, оказались теперь на самой поверхности. И бдительный часовой, перегнувшись через поручень, вполне мог заметить их на внешних опорах. А что, если уровень опустится еще ниже? Тогда заряды предстанут во всей красе — вот они, еще мокрые от воды, сверкают в лучах безжалостного таиландского солнца! Дикая нелепость подобной картины леденила кровь в жилах. Который сейчас час? Долго ли еще ждать?.. Солнце еще только-только вставало над долиной. Поезд ожидался к десяти утра. Вся кропотливая работа, все тяготы и лишения, все становилось нелепым, почти смехотворным из-за бесчеловечной фантазии природы, по прихоти какого-то источника, бившего высоко в горах! Успех дела, в который они вложили все свои силы, годами до этого сберегая их, лежал теперь на весах, и Джойс был бессилен склонить их чашу в свою пользу. Все решали сейчас минуты, оставшиеся до прохода поезда. Судьба дела, может быть, и зависела от чьей-то воли, но то была воля чужая, безжалостная, бесконечно далекая от людских забот, так что ничье желание или мольба не могли повлиять на нее.
— А если бы вас полностью удовлетворяло университетское преподавание? Лучше не будем… Да, так вот, когда началась война, он все еще корпел над своей балкой. Представьте, он на полном серьезе заявил мне, что за два года ему удалось сэкономить полтора фунта металла — на бумаге. Кажется, это совсем не плохо, но его начальство считало, что можно сэкономить больше. Ему пришлось бы еще несколько месяцев прокорпеть над ней. В первые дни войны он подал заявление. А когда прослышал об Отряде 316, он не просто побежал, он полетел на крыльях, Уорден! Вот и отвергай после этого призвание… Но все же странно, Уорден. Не будь этой балки, возможно, он не сидел бы сейчас там, в кустах, меньше чем в сотне ярдов от противника, с ножом на поясе, держа перед собой подрывное устройство.
III
Ширс с Джойсом проговорили до вечера; двое таев, ходившие с ними, шепотом рассказывали остальным о событиях минувшей ночи. Ширс никак не мог отделаться от сомнений, правильно ли он поступил, выбрав Джойса для главной роли; действительно ли из них троих у Джойса больше всего шансов на успех; не было ли это решение уступкой горячим просьбам юноши.— Вы твердо уверены, что сможете действовать так же энергично, как Уорден или я, в любой ситуации? — строго спросил он в последний раз.
— Абсолютно уверен, сэр. Если вы дадите возможность доказать это.
Ширс больше не возвращался к этой теме.
Незадолго до темноты Первый велел начать погрузку снаряжения на плотик. Берег был пуст. Плотик они, не доверяя никому, связали сами; он состоял из двух частей — так легче было нести по джунглям. Спустив их на воду, диверсанты скрепили обе половины поперечными планками и перевязали веревками. Получилась прочная платформа, к которой они крепко прикрутили взрывчатку, рулоны проводов, батарею, детонаторные шнуры и подрывное устройство. Хрупкие вещи, как положено, были завернуты в плотный брезент. Ширс взял два комплекта детонаторов; они с Джойсом прикрепили их к поясу. Это были единственные по-настоящему хрупкие вещи — взрывчатка, та в общем выдерживала легкие удары.
— Очевидно, было не очень удобно плыть со свертками на животе, — обронил Уорден.
— Тогда мы не замечали… Все тяготы были впереди. Вот когда мы хлебнули горя. Хотя таи обещали, что спуск по реке пройдет гладко.
По данным тайских разведчиков, они должны были доплыть до моста за полчаса. Группа пустилась поэтому в дорогу, только когда совсем стемнело. На самом деле путь отнял у них добрый час, и плавание было бурным. Течение реки Квай, за исключением отрезка, где стоял мост, очень стремительное. Поток сразу же схватил их и поволок на середину, нещадно колотя о подводные камни. Они даже не могли отталкиваться от них, боясь упустить драгоценный плот.
— Знай я заранее характер реки, выбрал бы другой маршрут. Пожалуй, рискнул бы спустить плот на воду где-нибудь рядом с мостом. В таких делах нельзя доверять никому, Уорден, — ни европейцам, ни местным жителям. Надо разведывать самому. Я уже не раз сталкивался с этим и опять попал впросак. Вы не представляете, каких трудов нам стоило управлять «субмариной» в этой стремнине.
«Субмариной» они окрестили свой плот. Осев под тяжестью балласта, он почти целиком погрузился в воду. Груз был рассчитан так тщательно, что плот погружался ровно настолько, чтобы не затонуть совсем, и плыл как бы самостоятельно. Простым движением руки его можно было скрыть под водой.
— На первом пороге, грохотавшем, как Ниагарский водопад, нас встряхнуло. А дальше начало подкидывать, мять и вертеть во все стороны. Затягивало под плот, царапало о каменистое дно, швыряло на ветви прибрежных кустов. Когда я наконец разобрался в ситуации (а я это сделал не сразу, настолько был оглушен), то приказал всем уцепиться за «подводную лодку» и ни в коем случае не выпускать ее. Это все, что мы могли сделать. Каким-то чудом никому не размозжило голову… Великолепное начало, доложу я вам; особенно, если затем надо иметь ясную голову для серьезного дела. Волны были такие, словно мы попали в шторм на море. Меня едва не рвало… И никакой возможности избежать ударов! Были моменты — представьте себе, Уорден! — когда я не мог сообразить, куда мы плывем. Странно? Когда берега сходятся, а джунгли смыкаются над головой, трудно понять, в какую сторону вас несет поток. Нас ведь влекло течение, верно? Но. если не считать волн, вода вокруг была спокойна, как в озере. Только препятствия давали почувствовать направление и скорость, с которой мы врезались в них. Наглядный пример теории относительности! Не знаю, представляете ли вы…
Пережитое действительно выглядело необычным. Ширс пытался поточнее передать свои ощущения. Уорден ловил каждое его слово.
— Понимаю, Ширс. И плот выдержал до конца спуска?
— Еще одно чудо! В те редкие минуты, когда мне удавалось высунуть голову из воды, я слышал, как он скрипел и трещал по всем швам. Но, как видите, все обошлось… Однако был момент… Мальчишка спас плот. Это первоклассный парень, Уорден! Сейчас я все расскажу вам. Когда мы миновали первый порог и стали понемногу привыкать к темноте, нас вдруг понесло на скалистый утес, торчавший посредине реки. Перекат буквально выбросил нас из воды, и тут же мощный поток потащил нас к утесу. Я бы не поверил, что такое бывает. Скала выросла у меня над головой, когда я был уже всего в нескольких футах. Я не успел ничего сообразить, только вытянул вперед ноги и вцепился изо всех сил в плот. Обоих таев отшвырнуло в сторону; слава богу, мы нашли их чуть дальше… Да, так знаете, что сделал Джойс? Заметьте, у него было не больше четверти секунды на раздумье. Он кинулся и лег, раскинув руки, сверху на плот. Понимаете, зачем, Уорден? Чтобы удержать вместе две половины. Ну да, лопнула веревка. Поперечины соскользнули, и плот начал распадаться. Удар раскидал бы его. Катастрофа!.. Джойс сообразил это сразу и мгновенно принял решение. Реакция у него отличная и сил достаточно. Он плыл передо мной. Плот вышвырнуло из воды, он взлетел в воздух, как лосось выпрыгивает из стремнины. Но Джойс ни на мгновенье не выпустил его из рук. Я подплыл ближе, и мы кое-как привязали поперечины… Заметьте, что все это время детонаторы на поясе были в прямом соприкосновении со взрывчаткой, и его в любую секунду могло разнести… Когда его взметнуло над водой, меня осенило: ведь мы же перевозим взрывчатку! Но что поделаешь? Надо было пойти на риск, чтобы не случилось худшего. Он это понял в четверть секунды. Незаурядный паренек, уверяю вас, Уорден. Он сделает все как надо.
— Поразительное сочетание хладнокровия и быстрой реакции, — оценил Уорден.
Ширс продолжал, понизив голос:
— Он сделает все как надо, Уорден. Это его дело, и ничто не в состоянии помешать ему. Он заслужил свое дело. Он знает это. Мы с вами теперь только помощники. Наше время позади… Надо подумать теперь, как облегчить ему работу. Судьба моста в надежных руках.
Пройдя порог, течение немного утихло, и они воспользовались передышкой, чтобы связать плот. Ниже их вновь тряхнуло при входе в узкую протоку, а потом они едва не застряли у затора из валунов. В середине затора образовался большой водоворот, в котором их вертело несколько минут, не давая выбраться.
Наконец эта ловушка оказалась позади. Река расширилась, течение внезапно успокоилось, и им показалось, будто они плывут по необъятному гладкому озеру. Берега угадывались справа и слева, и им удавалось держаться середины течения. А вскоре они увидели мост.
Ширс прервал рассказ и долгим взглядом обвел долину.
— Странно глядеть вот так, сверху… Долина просматривается целиком. Снизу, особенно ночью, все выглядит иначе. Какие-то аморфные куски. Да и мост целиком поглощал внимание. Силуэт его вырисовывался на фоне неба с необыкновенной четкостью. Я вдруг со страхом подумал, что нас могут заметить. Мне казалось, мы видны, как на ладони. Иллюзия, конечно. Над водой торчали лишь наши носы, «субмарина» погружена. Кстати говоря, плот едва не затонул, сломалось несколько бамбуковых стволов. Но все обошлось. Было темно. Мы бесшумно скользнули во мрак, сгущавшийся под мостом, причалили плот к опоре во внутреннем ряду и принялись за работу. Холод уже сводил конечности.
— Никаких особых затруднений? — осведомился Уорден.
— Особых — никаких, если считать нормальной подобную работу.
Ширс вновь прервал рассказ и словно завороженный уставился на мост, освещенный заревом заката. Свежеструганное дерево белело над желтоватой водой.
— Все это выглядит как во сне, Уорден. Со мной уже было такое однажды. Готовишься, готовишься, а в последний момент начинаешь вспоминать, правильно ли уложена взрывчатка, надежны ли контакты на подрывном устройстве. Все кажется нереальным… Джойс сидит там, меньше чем в сотне ярдов от японского поста, за рыжим деревом. Держу пари, он не пошевелился с тех пор, как мы расстались. Подумайте, Уорден, еще целый день впереди. Мало ли что может случиться… Достаточно, чтобы кому-то из японских солдат вздумалось погнаться за змеей, уползающей в кустарник, и… Не надо было оставлять его там. Разумней было бы спуститься ночью.
— У него есть нож, — отозвался Уорден. — Он справится. Доскажите, что было дальше, когда вы причалили к мосту?
От долгого пребывания в воде кожа сделалась настолько чувствительной, что отзывалась болью на простое прикосновение к грубой поверхности. Особенно пострадали руки. С большим трудом, обдирая кожу с ладоней, им удалось развязать узлы на веревках, крепивших взрывчатку к плоту. Веревки, свитые местными крестьянами, были необыкновенно жесткие и колючие.
— Все это звучит по-детски, Уорден, но в том состоянии… К тому же работать надо было бесшумно. Взгляните на мои руки. У Джойса они не лучше.
Он еще раз обвел взглядом долину. Ширса не покидала мысль о товарище, затаившемся на вражеском берегу. Он осмотрел глубокие порезы на ладонях, успевшие запечься на солнце, безнадежно махнул рукой и продолжал рассказ.
У них были остро отточенные ножи, но одеревеневшие пальцы не слушались. Кроме того, хотя тол и надежная взрывчатка, в нем не рекомендуют ковыряться металлическими предметами. Оба таи совсем выбились из сил.
— Этого я и боялся. Еще перед погрузкой я сказал мальчику, что мы можем рассчитывать только на себя. Крестьяне выдохлись. От непривычного холода их била дрожь. Я велел им вылезти на берег и ждать нас у подножия горы. Мы остались вдвоем… Для такой работенки, Уорден, недостаточно одной физической выдержки. Парень держался молодцом. А я вот на пределе. Ничего не поделаешь — старею.
Один за другим они отвязывали снаряды и крепили их под водой к опоре, согласно плану разрушения. При этом надо было все время следить, чтобы поток не унес их. Обвив ногами опору, они погружались под воду и крепко-накрепко приматывали заряды к столбу. Это должно было увеличить разрушительное действие тола. Проклятые колючие веревки при каждом движении в кровь обдирали руки. Завязывание узла превращалось в мучительную пытку. Приходилось нырять и стягивать узел зубами.
Так прошла добрая половина ночи. Следующая задача была не столь тяжелой, но требовала особой внимательности. Детонаторы они установили одновременно с зарядами. Теперь надо было осторожно подсоединить к ним шнур мгновенного действия, чтобы все заряды сработали разом. Подобная работа требует точности и ясной головы, малейшая ошибка грозит разнести все. Соединение зарядов напоминает немного монтаж электропроводки. Но дело осложнялось тем, что Первый решил для страховки продублировать провода. Кроме того, на шнур были нанизаны железные болты, служившие на плоту балластом, а теперь предназначенные для того, чтобы увлечь шнур на дно.
— Наконец все было готово. Полагаю, в целом вышло неплохо. Тем не менее я еще раз осмотрел все «обработанные» опоры. Хотя можно было бы и обойтись без этого. С Джойсом я мог быть уверенным, что все закреплено на совесть. Ничто не сдвинется с места.
Измотанные, промерзшие, израненные, они к концу словно обрели второе дыхание. Оставалось разобрать плот и по одному спустить бамбук по течению. Теперь можно было уходить. Они поплыли к правому берегу. Один тащил завернутую в брезент батарею, другой разматывал за собой провод, следя, чтобы тот погрузился на дно. Они вылезли на берег точно в том месте, которое выбрал Джойс. Берег там круто обрывался в воду и густо зарос висячим кустарником. Они запрятали провод в чаще кустарника и углубились в джунгли. Здесь Джойс установил батарею и подрывное устройство.
— Вон он, за рыжим деревом, ветви которого полощутся в реке.
Я уверен, что он там — добавил Ширс.
— Ну что ж, пока все идет как надо, — резюмировал Уорден. — День на исходе, а его не обнаружили. Отсюда мы бы заметили это. Никто не прогуливался в его стороне. Кстати, в лагере не заметно особого оживления. Пленных вчера увели.
— Пленных вчера увели?
— Я видел, как большая колонна выступила из лагеря. Праздник был приурочен, очевидно, ко дню окончания строительства, и японцы решили не держать здесь лишних людей.
— Оно и к лучшему.
— Остались только тяжелобольные, те, кто не смогли идти сами… Итак, устроив его, вы ушли?
— Я ушел. Делать мне было нечего, да и вот-вот должно было начать светать. Храни его Бог! Только бы не обнаружили.
— У него есть нож, — сказал Уорден. — Пока все идет хорошо. Уже смеркается. В долине почти темно. Вряд ли сейчас может что-то произойти.
— Непредвиденное может случиться когда угодно, Уорден. Вы знаете это не хуже меня. Не знаю почему, но дело всегда развивается иначе, чем было запланировано.
— Верно. Я тоже обращал на это внимание.
— Как все произойдет на этот раз?.. Я оставил его одного. В кармане у меня нашлось немного риса, была фляжка виски — я берег остатки провизии как зеницу ока. Мы выпили по глотку, остальное я дал ему. Он сказал на прощание, чтобы я не беспокоился, он уверен в себе. Я оставил его одного.
IV
Ширс прислушивается к неумолчному говору реки Квай, сочащейся сквозь таиландские джунгли, и чувствует странную подавленность.Проснувшись поутру, он вдруг сознает, что голос реки, постоянно вторивший до этого всем его словам и поступкам, изменился. Ритм ее стал иным. Он долго прислушивается, замерев, весь сжавшийся, как для прыжка. Что-то необъяснимо чужеродное закралось во все окружающее.
Произошла какая-то перемена. Прошлую ночь в воде, а потом на вершине все было иначе. Началось это незадолго до рассвета, безо всякой причины. Он в удивлении встрепенулся. Странная тревога все больше завладевала им, все настойчивее требовала осмысления. Уже начал заниматься день, а он так и не мог сказать ничего, кроме: «Что-то изменилось во всей атмосфере вокруг моста и реки Квай».
— Что-то изменилось… — шепотом повторяет он. Это особое «чувство атмосферы» почти никогда не обманывает его. Беспокойство все усиливается, перерастая в тревогу, которую он тщетно пытается рассеять логикой рассуждений.
— Да, несомненно, что-то изменилось. И это естественно: звук меняется в зависимости от того, где находится слушатель. Сейчас я в лесу, у подножия горы. Эхо доносится сюда иначе, чем когда я был на вершине или в воде… Если я не возьму себя в руки, мне начнут скоро слышаться загробные голоса!
Он выглядывает из листвы, но не замечает ничего особенного. Заря едва-едва освещает реку. Противоположный берег пока что выглядит бесформенной серой массой. Он старается думать только о боевой диспозиции, вспоминая расположение ударных групп. Час, когда надо приступать к делу, приближается. Ночью он спустился с четырьмя партизанами с горы и расположился на позиции, выбранной Уорденом, чуть выше полотна железной дороги. Уорден с двумя таи остался наверху, у минометов. Он должен вести наблюдение за театром военных действий и вступить в бой сразу после начала дела. Так распорядился Первый. Он откровенно сказал другу, что хочет оставить на каждом узловом пункте по командиру-европейцу. Нельзя предусмотреть заранее все случайности. Уорден согласился. Теперь все дело было сосредоточено в руках третьего их товарища.
Уже больше суток Джойс сидит в укрытии, как раз напротив Ширса. Ждет поезда. Эшелон вышел ночью из Бангкока — была получена радиограмма.
«Что-то изменилось в атмосфере…» Вот и таи, залегший у ручного пулемета, явно проявляет признаки беспокойства. Он поднимается на колени и силится разглядеть реку.
Тревога Ширса никак не проходит. Он пытается найти какое-то четкое объяснение происходящему, но мысли разбегаются, а таинственность всегда приводила Ширса в раздражение.
Шум реки стал иным, он готов поклясться. Человек профессии Ширса инстинктивно воспринимает симфонию звуков природы. Эта способность уже два-три раза выручала его. Рокот стремнины, характерное трение воды о песок, треск ветвей, уносимых потоком, — все это было сегодня иным, звучало глуше, чем вчера. Ширс самым серьезным образом спрашивает себя, не стал ли он глохнуть? Или совсем расшатались нервы?
Но не мог же ведь таи оглохнуть одновременно с ним! И потом еще — изменился запах. Река Квай пахнет сегодня иначе, чем вчера. Явственно чувствуется резкий запах тины, как от пруда.
— Река Квай опустилась! — восклицает вдруг таи.
Занимавшийся день высвечивает противоположный берег, и к Ширсу приходит озарение. Дерево, огромное рыжее дерево, за которым сидел в укрытии Джойс, больше не купает ветви в воде… Река Квай обмелела. Уровень воды резко понизился за ночь. На сколько? На фут? Возле дерева, под крутым берегом, возник галечный пляж, мокро поблескивавший на утреннем солнце.
В первый момент Ширс с облегчением воспринял объяснение томившей его тревоги. Все в порядке, он еще не спятил. Течение стало иным, и запах тоже. Изменилась вся окружающая атмосфера. Обнажившееся, еще мокрое дно испускало запах тины.
Катастрофы никогда не наступают мгновенно. Для осознания их требуется время. Схватывая по очереди детали, Ширс постепенно отдает себе отчет в происшедшем.
Река Квай обмелела! Перед рыжим деревом явственно вырисовывается каменистое дно, вчера еще покрытое водой. И на нем — провод… электрический провод! У Ширса вырывается непристойное ругательство. Провод… Он хватает бинокль и жадно впивается глазами в обнажившийся за ночь кусок суши.
Вот он, провод. Большой отрезок тянется теперь посуху. Ширс прослеживает его путь — он выходит из воды и исчезает на крутом берегу, темный шнур с приставшими к нему травинками.
Правда, провод не очень бросается в глаза. Ширс обнаружил его только потому, что искал на этом участке. Его могут и не заметить, если никто из японцев не пойдет мимо… Но берег, вчера еще недоступный берег! Он начинается теперь ровным пляжем и уходит далеко… быть может, до самого моста, отсюда не видно. Ослепленному яростью Ширсу кажется, что пляж просто манит на прогулку. Хотя у японцев должны быть другие дела, кроме как фланировать у воды перед проходом поезда. Ширс вытирает пот со лба…
Дело никогда не развивается по намеченному плану. В последнюю минуту какой-нибудь тривиальный, банальный, подчас смехотворный случай непременно опрокидывает тщательно намеченную программу. Первый обвиняет себя в непростительной халатности: как же так, не предусмотреть возможность спада воды! И надо же было этому случиться именно минувшей ночью. Ни следующей ночью, ни двумя ночами раньше, а именно минувшей!
Этот открытый пляж, без единого кустика, голый, голый, как истина, режет глаз. Река Квай, должно быть, значительно обмелела. На фут? На два? Не больше? Черт бы ее подрал!..
У Ширса подгибаются колени. Он цепляется за дерево, чтобы скрыть дрожь от таи. Второй раз в жизни с ним случается подобное потрясение. Первый раз это было, когда он почувствовал, как по рукам у него течет кровь врага. Сердце работает с перебоями, тело обливает холодный пот.
— На два фута? Не больше? Боже всемогущий! А заряды? Взрывчатка на опорах моста!
V
После того как Ширс ушел, молча пожав ему руку, Джойс долгое время сидел, словно оглушенный. Сознание того, что он наконец будет действовать самостоятельно, пьянило голову, как алкоголь.Джойс встал, снял с себя мокрую одежду, выжал ее и растер окоченевшее тело. Потом вновь надел шорты и рубашку — хоть и сырые, они все же защищали от предутреннего холода. После этого он проглотил несколько ложек риса, оставленного Ширсом, и отхлебнул добрый глоток виски. Надо было бы выйти из укрытия и набрать воды, но он не решился. Поэтому он вылил часть виски на раны и ссадины, густо покрывавшие руки и ноги. Проделав это, Джойс вновь устроился под деревом и стал ждать.
Несколько раз он видел на мосту японцев. Они шли совершенно спокойно, ни один не взглянул в его сторону. Как тогда, во сне, он наметил себе на мосту определенную точку — крестовину под поручнем с провисшей на ней сухой веткой. Точка находилась примерно на середине настила — как раз там, где начинался заминированный пролет. Когда паровоз дойдет до этой точки — вернее, будет в нескольких футах от нее, — Джойс всей тяжестью наляжет на рукоять подрывного устройства. Уже раз двадцать, отъединив провод, он повторял это простое движение, пока не довел его до автоматизма.
День пролетел быстро. С наступлением ночи он спустился с откоса и, припав к мутной воде, жадно и долго пил; затем наполнил доверху флягу и вернулся к себе в засаду. Он даже позволил себе вздремнуть, не меняя положения, привалившись к дереву. Если паче чаяния изменится график движения, он все равно услышит приближение поезда. В джунглях человек привыкает спать чутко, как зверь.
Он спал урывками, а в промежутках пристально следил за происходящим. Как во сне, так и наяву куски вчерашнего приключения мешались с воспоминаниями о прежней жизни — той самой, о которой он поведал Ширсу перед отплытием.
Он видел себя в пыльном проектном бюро, где провел свои лучшие годы, склоняясь над чертежом в слепящем свете проекционной лампы. И каждый день перед ним возникала одна и та же балка, металлическая деталь, которую он ни разу не видел в натуре, — символическая балка в двух измерениях, отобравшая у него юность. План, профиль, вертикальная проекция, бесчисленные сечения вращались калейдоскопом перед его мысленным взором со всеми своими сочленениями, умелое расположение которых дало фирме экономию в полтора фунта стали после двух лет слепых поисков.
Но сейчас на всех изображениях, поверх этих профилей и сечений, виднелись маленькие коричневые прямоугольники, будто нарисованные Уорденом на крупномасштабной схеме моста — по одному на каждой из двадцати четырех опор. Название чертежа Джойс никак не мог прочитать. Он судорожно всматривался, но буквы расплывались перед его замутненным взором. Вновь и вновь буквы то разбегались по всему чертежу, то собирались в единое слово, точно титры перед началом кинофильма. Наконец он увидел его. Написанное черной тушью, переливаясь в свете чертежной лампы, слово появилось на экране воображения, закрыв собой все остальное, и это слово было «РАЗРУШЕНИЕ».
Впрочем, он мог легко рассеять видение, чуточку приоткрыв глаза. Чернильный силуэт моста через реку Квай разгонял пыльные призраки прошлого и возвращал Джойса к действительности, его действительности. Жизнь должна пойти по-иному после того, что случится. Он заранее наслаждался успехом, видя в нем перст судьбы.
Перед рассветом, примерно тогда же, что и Ширс, он ощутил странную тревогу — от реки донесся чужой запах. Изменение происходило так постепенно, что Джойс в полусне не сразу заметил его. Из своего укрытия он видел лишь настил. Река была внизу, скрытая кустарником. Но он не мог ошибиться; надо было что-то предпринять. Он прополз почти до самой воды и осторожно выглянул из листвы. Все стало ясно: на галечном пляже лежал открытым электрический провод.
Как и Ширс, он медленно, постепенно осознавал, что случилось непоправимое. В мозгу болезненно билась мысль о зарядах. Отсюда, с новой позиции, ему были видны опоры. Вот они, стоит только поднять голову. Но как нелегко заставить себя сделать это…
Он долго всматривался, соображая, что натворила своими причудами река Квай. Хотя, возможно, все было не так ужасно… Джойс то впадал в отчаяние, то зажигался надеждой, глядя на изменчивую рябь у основания моста. Поначалу он обрадовался и даже успокоил немного расходившиеся нервы. Не так уж низко спала река. Заряды по-прежнему скрыты под водой…
Или это только кажется из его укрытия? А сверху? С моста?.. Да и отсюда… Вглядевшись, он увидел большой бурун, похожий на те, что образуются вокруг речных валунов. Теперь бурун вспух возле знакомых опор. Кто-кто, но уж он хорошо знал их; на каждой опоре были лоскутья его кожи с ладоней! Нет, он не имел права обманывать себя. Буруны вокруг тех опор были выше… А возле одной, похоже, выглядывал из воды уголок коричневого предмета, ясно выделяясь на свежеошкуренном бревне. Уголок, словно рыбий плавник, то показывался, то исчезал. Заряды, видимо, оказались теперь на самой поверхности. И бдительный часовой, перегнувшись через поручень, вполне мог заметить их на внешних опорах. А что, если уровень опустится еще ниже? Тогда заряды предстанут во всей красе — вот они, еще мокрые от воды, сверкают в лучах безжалостного таиландского солнца! Дикая нелепость подобной картины леденила кровь в жилах. Который сейчас час? Долго ли еще ждать?.. Солнце еще только-только вставало над долиной. Поезд ожидался к десяти утра. Вся кропотливая работа, все тяготы и лишения, все становилось нелепым, почти смехотворным из-за бесчеловечной фантазии природы, по прихоти какого-то источника, бившего высоко в горах! Успех дела, в который они вложили все свои силы, годами до этого сберегая их, лежал теперь на весах, и Джойс был бессилен склонить их чашу в свою пользу. Все решали сейчас минуты, оставшиеся до прохода поезда. Судьба дела, может быть, и зависела от чьей-то воли, но то была воля чужая, безжалостная, бесконечно далекая от людских забот, так что ничье желание или мольба не могли повлиять на нее.