Пьер БУЛЬ
МОСТ ЧЕРЕЗ РЕКУ КВАЙ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Нет он не выглядел смешным; скорее — жалким; он олицетворял собой все предыдущие жертвы Большой Затеи.
Но в конце концов затеи толкают мир вперед, так что дело это почетное.
И, кроме всего, это был порядочный человек.
Джозеф Конрад
I
«Что, если извечная пропасть, отделяющая, по мнению некоторых, человека Запада от человека Востока, не более чем мираж? Вдруг это всего лишь ходячий образ, пикантное выражение, коварно принявшее вид непреложной истины? Что, если в этой войне необходимость „сохранить лицо“ подчинила себе как британцев, так и японцев? Что, если именно она безотчетно вершила поступками тех и других, с жестокой неотвратимостью направляя шаги многих народов? Что, если внешнее противоборство воюющих было, по сути, выражением одних и тех же порывов? И разве не мог японский полковник Сайто подчиняться тому же велению души, что и его пленник — полковник Никольсон?»Такими вопросами задавался майор медицинской службы Клиптон, живший в лагере для военнопленных на берегу реки Квай. Бок о бок с ним там находились еще пятьсот человек из числа шестидесяти тысяч англичан, австралийцев, голландцев и американцев, согнанных японцами в эту глушь. Разбитые на несколько групп, пленные прокладывали сквозь джунгли Виры и Таиланда железную дорогу, которой предстояло связать побережье Бенгальского залива с Бангкоком и Сингапуром.
Порою Клиптон утвердительно отвечал на свои вопросы, хотя окружавшая действительность не давала особых для этого оснований. В частности, неясно было, как расценивать в этом смысле зуботычины, удары прикладом и прочие угрожающие выпады японской стороны, равно как и массивные проявления чисто британского высокомерия и превосходства — излюбленное оружие полковника Никольсона? Клиптону не оставалось ничего иного, как признать правоту ходячих представлений.
* * *
Уважение, которое полковник Никольсон питал к дисциплине, можно было бы проиллюстрировать множеством примеров из его прошлой службы в Азии и Африке. Но особенно ярко оно проявилось во время капитуляции союзных войск, последовавшей за вторжением японцев в Малайю и падением Сингапура в 1942 году.Когда главное командование отдало приказ сложить оружие, а группа молодых офицеров решила на свой страх и риск пробиваться к побережью, чтобы добыть там какую-нибудь посудину и плыть в Нидерландскую Индию, полковник Никольсон, воздав должное их мужеству и отваге, категорически воспротивился этому намерению.
Вначале он пытался разубедить их. Подобная попытка, втолковывал он им, полностью противоречит полученному приказу. С момента подписания главнокомандующим акта о капитуляции всех союзных войск в Малайе бегство подданного его величества явилось бы грубейшим нарушением дисциплины. Лично он видел одну-единственную возможность: ждать на месте появления кого-либо из старых японских офицеров, уполномоченных принять сдачу его полка и нескольких сотен солдат из других частей, уцелевших после ожесточенных боев в последние недели.
— Какой пример мы подадим солдатам, если станем уклоняться от своих обязанностей! — корил полковник молодых офицеров.
При этим он смотрел на собеседников пронзительным взором, появлявшимся у него в трудные минуты. В обычное время его глаза отливали лазурной синевой Индийского океана при тихой погоде, а всегда спокойное лицо подтверждало уравновешенность характера. Он носил светлые с рыжинкой усы в подражание непоколебимым героям литературы, а розовая кожа красноречиво свидетельствовала о том, что сердце в груди полковника работает без перебоев, равномерно прогоняя кровь по всему телу. Клиптон, наблюдавший за ним в течение всей кампании, не уставал удивляться этому живому воплощению типичного британского офицера колониальных войск.
Полковник категорически приказал всем офицерам, унтер-офицерам и солдатам ждать на месте прихода японцев. Сдача в плен была санкционирована главнокомандующим, а значит, ее не следовало воспринимать как унижение. Всю тяжесть ответственности за полк он примет на свои плечи.
Большинство офицеров склонилось перед авторитетом. Личная храбрость полковника не давала повода усмотреть в его поведении ничего, кроме стремления исполнить свой долг. Несколько человек все же решили уйти в джунгли. Полковник Никольсон с сожалением приказал их считать дезертирами. Оставшиеся ждали прихода японцев.
В преддверии церемонии полковник, мысленно перебрав несколько вариантов, решил со сдержанным достоинством вручить полковнику армии противника, который явится принять капитуляцию, свой пистолет, как бы символизируя этим сдачу на милость победителя. Он несколько раз прорепетировал этот жест и теперь был уверен, что сумеет легко отстегнуть от пояса кобуру. Никольсон облачился в свой лучший мундир и потребовал от подчиненных привести себя в порядок. После этого велел офицерам построить полк и самолично проверил равнение рядов.
* * *
Первыми появились солдаты, не говорившие ни на одном из цивилизованных языков. Полковник Никольсон не двинулся с места. За ними подъехал на грузовике унтер-офицер и сделал англичанам знак сложить в кузов оружие.Полковник запретил выходить из строя. Он заявил, что хочет видеть старшего офицера. Но офицеров не было, ни старшего, ни младшего; к тому же японцы не понимали, чего от них хотят. Они озлились. Солдаты угрожающе вскинули автоматы, а унтер-офицер что-то хрипло прокричал, указывая на строй. Полковник приказал всем оставаться на месте, невозмутимо повторил свое требование. Англичане беспокойно косились на Никольсона; Клиптон подумал про себя, что полковник вполне способен положить их на месте в угоду принципу. Но в этот момент подъехала машина с японскими офицерами. На одном были майорские знаки различия. За неимением лучшего полковник Никольсон решил сдаваться ему. Он скомандовал полку «Смирно!». Откозырял по всем правилам майору и, отстегнув от пояса кобуру с револьвером, исполненным достоинства жестом протянул.
При виде такого подарка майор отпрянул; потом, похоже, смутился и, чтобы скрыть это, грубо захохотал. Свита тут же подхватила смех. Полковник Никольсон пожал плечами и надменно выпрямился. Коротким кивком он велел солдатам грузить оружие в кузов.
* * *
В лагере для военнопленных под Сингапуром полковник Никольсон упорно сохранял англосаксонскую выдержку перед лицом бестолковых действий победителей. Находившийся при нем Клиптон уже тогда спрашивал, что делать — благодарить или ругать его за это.Так, в силу отданных полковником распоряжений солдаты его полка вели себя лучше и питались хуже остальных. Пленным из других частей удавалось иногда, обманув охрану или при ее содействии, «слямзить», как они говорили, то есть раздобыть, пару банок консервов или чего-нибудь съестного в разбитых бомбами домах сингапурского предместья. Это сильно подкрепляло скудный лагерный рацион. Но полковник Никольсон объявил, что не потерпит у себя мародерства. С помощью офицеров он заклеймил позором подобные случаи, сказав, что английский солдат обязан преподать своим временным победителям наглядный урок безупречности в поведении. Кроме того, он стал проверять исполнение своего приказа, тщательно обыскивая бараки. Беседы о честности, которую обязан блюсти солдат в чужой стране, составляли лишь часть его воспитательной работы.
Убежденный, что праздность как ничто снижает воинский дух и вызывает разложение, полковник организовал программу заполнения досуга. Он заставлял офицеров читать солдатам вслух и обсуждать с ними разделы воинского устава, проводил контрольные опросы и выдавал поощрения в виде благодарностей за своей подписью. Естественно, что вопросам укрепления дисциплины уделялось на этих занятиях особое место. Периодически указывалось на необходимость приветствовать старших по званию, даже будучи в лагере для военнопленных. Таким образом, рядовые, которые обязаны были еще отдавать честь всем японцам без различия чинов и званий, рисковали в случае оплошности получить удар прикладом от караульного либо нагоняй от полковника. В особых случаях тот мог заставить провинившегося стоять несколько часов по стойке «смирно» после отбоя.
То, что солдаты безропотно подчинились спартанским порядкам, заведенным их командиром, хотя тот сам подвергался всем лагерным унижениям, восхищало Клиптона. Доктор не мог лишь взять в толк, что это было — следствие уважения к полковнику или результат получаемых преимуществ? Дело в том, что полковник, требуя от солдат выполнения устава, вместе с тем упрямо добивался от японцев следования параграфам «Сборника законов о ведении войны», куда входили Женевская и Гаагская конвенции. Эту книжицу он спокойно совал под нос японцам всякий раз, когда те допускали отступления от международных правил. Кроме того, росту авторитета полковника, без сомнения, способствовали физическая стойкость и полное пренебрежение к выпадавшим на его долю побоям. В случаях, когда японцы нарушали параграфы закона об обращении с военнопленными, он не ограничивался изъявлением протеста. Он вмешивался самолично. Однажды караульный, отличавшийся особенно жестоким нравом, избил его в ответ на отказ исполнить незаконное требование. Но полковник все же добился отмены незаконного распоряжения и наказания караульного.
Выходило, что в лагере действует режим Никольсона — еще более драконовский, чем у японцев.
— Главное, — говорил полковник Клиптону, когда тот указывал, что в сложившейся обстановке с рядовыми следовало бы обращаться помягче, — ребята должны помнить, что в лагере мы остаемся их командирами. Мы, а не эти японцы. Иначе они перестанут быть солдатами и превратятся в рабов.
Как всегда, беспристрастный Клиптон должен был согласиться, что в рассуждениях полковника есть логика, а его поступки продиктованы лучшими намерениями.
II
Эти месяцы, проведенные в Сингапуре, пленные вспоминали сейчас, как эру благоденствия, и тяжко вздыхали, сравнивая их с теперешней жизнью в негостеприимном таиландском краю. Их везли сюда в поезде бесконечно долго через всю Малайю, а затем гнали пешком сквозь джунгли; ослабевшие в тяжелом климате от недоедания, люди побросали дорогой все, что у них было. А легенды, уже слагавшиеся вокруг будущей железной дороги, никак не прибавляли бодрости.Полковника Никольсона с его частью доставили в Таиланд немного позже других, когда работы уже начались. Первые контакты с новым японским начальством после изнурительного марша были мало обнадеживающими. В Сингапуре пленные имели дело с солдатами-фронтовиками, которые, едва с них схлынуло опьянение победой, вели себя не более жестоко, чем это сделали бы победители-европейцы. Японские офицеры, назначенные командовать пленными на строительстве дороги, выглядели совсем иначе. Они сразу повели себя как свирепые каторжные надзиратели, грозя превратиться со временем в садистов-мучителей.
Норма выработки была бы невелика для взрослого, нормально питающегося человека, но она была не под силу измученным и изголодавшимся за два месяца людям. В результате англичан держали на стройке с рассвета до глубокой ночи. При малейшей оплошности конвойные с руганью набрасывались на пленных, нещадно избивая их. Деморализованные люди жили в постоянном страхе перед наказаниями. При взгляде на них Клиптон пришел в волнение. В лагере свирепствовали малярия, дизентерия, бери-бери и фурункулез; лагерный врач сказал Клиптону, что опасается вспышки эпидемии — она грозила обернуться катастрофой, поскольку у него не было самых элементарных лекарств.
* * *
Полковник свел на переносице брови, но ничего не сказал. За этот лагерь «отвечал» не он; он был здесь как бы на правах гостя. Один-единственный раз он выразил негодование английскому подполковнику, старшему по чину офицеру лагеря, когда увидел, что пленные офицеры даже в звании майора участвуют в работах наравне с солдатами. Они копали и возили на тачках землю как чернорабочие. Подполковник потупил взор. Он ответил, что всеми силами пытается воспротивиться унижению, но вынужден был покориться грубой силе, иначе лагерю грозили массовые репрессии. Полковник Никольсон покачал головой, как бы выражая сомнение, в приведенном доводе, и вновь величественно замолк.На пересыльном пункте пленные пробыли два дня. Затем японцы раздали им скудный паек на дорогу и выкроенные из грубой материи треугольники, именовавшиеся «рабочими спецовками»; кроме того, к ним обратился с речью генерал Ямасита. Стоя на деревянной эстраде, при сабле и серых парадных перчатках, генерал объяснил им на плохом английском языке, для какой цели указом его императорского величества пленных передали под его команду.
Речь продолжалась больше двух часов, уязвляя слух и национальную гордость англичан не меньше, чем брань и побои конвойных. Генерал заявил, что японцы не держат против пленных зла, поскольку те были обмануты лживыми посулами своего правительства; что пленные могут рассчитывать на гуманное обращение, если станут вести себя «по-дзентельменски», иными словами — честно и не щадя сил способствовать развитию южноазиатской сферы сопроцветания [Термин «сопроцветание» был пущен японской пропагандой во время Второй мировой войны. «Сфера сопроцветания» включала Японию и часть оккупированных ею азиатских стран. (Примеч. пер.)] — что пленные должны быть благодарны его императорскому величеству, давшему им возможность искупить свою вину участием в строительстве железной дороги. Затем Ямасита предупредил, что не потерпит нарушений дисциплины и неповиновения. Леность и недобросовестность будут считаться преступлением. Малейшая попытка к бегству — наказана смертью. Английские офицеры отвечают перед японской администрацией за своих солдат.
— Болезнь не считается оправданием, — добавил генерал Ямасита. — Разумный труд прекрасно поддерживает физические силы. Даже дизентерия обходит людей, отдающих все свои силы на выполнение долга перед императором.
Он закончил с воодушевлением, которое привело слушателей в ярость.
— «Работать задорно и весело» — таков мой девиз, — сказал генерал. — С сегодняшнего дня он должен стать и вашим девизом. Честные работники могут рассчитывать на мою поддержку и на самое лучшее отношение со стороны офицеров великой японской армии, в чье распоряжение вы поступили.
После этого каждую часть направили на закрепленный за ней участок. Полковник Никольсон оказался со своими солдатами в самом дальнем лагере, на берегу реки Квай, всего в нескольких милях от бирманской границы. Комендантом там был полковник Сайто.
III
С первых же дней в Квайском речном лагере сложилась взрывчатая атмосфера.Началось с того, что полковник Сайто распорядился выгнать пленных офицеров на работы вместе с солдатами. В ответ последовало вежливое, но твердое возражение полковника Никольсона: британские офицеры призваны командовать, а не махать лопатой или киркой.
Сайто выслушал ответ без раздражения, и это показалось полковнику добрым знаком. Комендант отослал его, сказав, что подумает. В надежде, что все образуется, полковник Никольсон вернулся в бамбуковую хижину, отведенную ему вместе с Клиптоном и еще двумя офицерами. Там, уже для собственного удовольствия, он повторил доводы, заставившие японца пойти на попятный. Все аргументы казались ему неоспоримыми, особенно последний: вряд ли несколько человек, малопривычных к физическому труду, решат исход дела, зато в качестве руководителей они внесут существенный вклад. Лагерная администрация наверняка заинтересована в быстрейшем завершении работ, поэтому ей не стоит лишать авторитета британский командный состав, ставя его на одну доску с солдатами. Никольсон с жаром развивал этот тезис перед собственными офицерами.
— Разве я не прав? — обратился он к майору Хьюзу. — Вы вот, как бывший директор предприятия, можете представить подобную стройку без руководства?
Штаб полка, сильно поредевший к исходу трагической кампании, насчитывал теперь лишь двух офицеров, кроме врача Клиптона. Никольсон сделал все, чтобы не разлучиться с ними в Сингапуре. Он не только ценил их советы, но считал должным обсуждать в коллективе все важные решения, прежде чем окончательно принять их. Оба офицера,были призваны из запаса. Один, майор Хьюз, до войны был директором горнорудного предприятия в Малайе. Он был призван в полк Никольсона, и тот сразу оценил его организаторские способности. Второй, капитан Ривз, до мобилизации был инженером общественных работ в Индии. Попав в саперную роту, он после первых боев оказался отрезанным от части и пристал к полку Никольсона, который сделал его вторым советником. Полковник любил быть в окружении специалистов.
— Вы совершенно правы, сэр, — ответил Хьюз.
— Я того же мнения, — сказал Ривз. — На строительстве железнодорожного полотна и моста (а я думаю, предстоит наводить мост через реку Квай) недопустимы никакие скороспелые импровизации.
— Да, ведь вы специалист по этим работам, — подумал вслух полковник. — Как видите, я пытался хоть как-то урезонить этого безмозглого выскочку.
— И потом, — добавил Клиптон, глядя на командира, — если соображений здравого смысла окажется недостаточно, есть ведь «Сборник законов о ведении войны» и международные конвенции.
— Да, есть международные конвенции, — подтвердил полковник Никольсон. — Но я приберег их для следующего раза, если потребуется.
Клиптон говорил с оттенком грустной иронии, сильно опасаясь, что призыва к здравомыслию коменданта будет недостаточно. Он уже был наслышан о характере Сайто в пересыльном лагере. Еще как-то слушавший возражения в трезвом виде, японский офицер становился невменяем, когда напивался.
Полковник Никольсон заявил свой протест утром первого дня, отведенного пленным на устройство в полуразвалившихся бараках. Как он и обещал, Сайто подумал. Возражения полковника показались ему подозрительными, и, чтобы освежить голову, он зашел к себе выпить. По мере того как он пил, Сайто все больше убеждал себя, что полковник нанес ему недопустимое оскорбление, осмелившись обсуждать его приказ. И подозрение постепенно сменялось в нем глухой яростью.
К вечеру он совсем разъярился и решил, не откладывая, дать пленным почувствовать, кто здесь командует. Сайто велел выстроить лагерь и произнес речь. С первых же ее слов стало ясно, что над рекой Квай собираются грозовые тучи.
— Ненавижу британцев…
Это была первая фраза, которую он потом вставлял в речь как знак препинания. Сайто довольно хорошо изъяснялся по-английски, поскольку занимал раньше пост военного атташе в одной из англоязычных стран. С дипломатической карьерой ему пришлось распрощаться из-за пьянства. Постепенно он докатился до должности каторжного надзирателя без надежды на повышение. И теперь всю свою злость за погубленную жизнь комендант вымещал на пленных.
— Ненавижу британцев, — начал полковник Сайто. — Здесь командую я. Вы обязаны трудиться для победы великой японской армии. Предупреждаю в первый и последний раз — я не потерплю неисполнения своих приказов. Ненавижу британцев. Не будете слушаться — вас ждет суровое наказание. Я не допущу нарушения дисциплины… Если кто-то собирается спорить, пусть запомнит — здесь вашей жизнью распоряжаюсь я! Мне даны все права, чтобы выполнить в срок задачу, доверенную его императорским величеством. Ненавижу британцев. Если в лагере у меня помрет несколько пленных, нам на это плевать! Если вы все подохнете — тоже невелика потеря для офицера великой японской армии!
Комендант, явно копируя генерала Ямаситу, тоже влез на стол; на нем были начищенные до блеска сапоги, а не обмотки, как утром. Разумеется, он прицепил к боку саблю и поминутно бил рукой по эфесу, дабы придать вес своим словам и не дать остыть гневу. Зрелище было карикатурным. Голова коменданта дергалась взад-вперед, как у куклы. Он был пьян, набравшись виски и коньяку из запасов, оставленных европейцами при бегстве из Рангуна и Сингапура.
Слушая эти болезненно бившие по нервам фразы, Клиптон вспомнил слова одного приятеля, долго жившего среди японцев: «Помните, что этот народ считает свое божественное происхождение непреложным фактом». Поразмыслив, однако, врач решил, что вряд ли сыщется на свете народ, сомневающийся в своем божественном происхождении. Доктор понял, что Сайто черпает вдохновение из источника, общего для Востока и Запада. Тут была и идея расового превосходства, и упоение властью, и страх не быть воспринятым всерьез. Это заставляло коменданта перебегать беспокойно-подозрительным взглядом по лицам стоявших, словно ожидая увидеть улыбку.
Британские офицеры слушали молча. Конвоиры сжимали автоматы, как бы подчеркивая готовность немедля выполнить приказ своего начальника. Англичане старались выглядеть так же бесстрастно, как полковник Никольсон; тот, кстати, специально подчеркнул перед этим, что на враждебные выпады надлежит реагировать спокойно, сохраняя достоинство.
После краткого вступления, призванного поразить воображение, Сайто перешел к существу дела. Тон его стал почти торжественным, и пленные приготовились услышать разумные речи.
— Запомните мои слова. Вы знаете, в чем заключается работа, доверенная императором английским военнопленным. Надо связать железной дорогой столицы Таиланда и Бирмы, пройти четыреста километров сквозь джунгли и открыть японской армии путь в Бенгалию. Мы уже освободили Бирму и Таиланд от тирании европейцев. Железная дорога позволит нашей победоносной армии завладеть Индией и быстро закончить войну. Работы поэтому надо выполнить в кратчайший срок — за шесть месяцев, как приказал его величество император. Это отвечает и вашим интересам. Как только война закончится, вы сможете под охраной нашей армии вернуться к себе домой.
Полковник Сайто говорил уже куда спокойнее, словно алкогольное наваждение сошло с него.
— В лагере вы будете находиться под моим командованием. Я собрал вас, чтобы разъяснить задачу: вам предстоит построить два коротких участка пути до стыка с соседними секторами, но главная ваша цель — мост через реку Квай. Задача почетная, поскольку мост — важнейший объект всей дороги. Работа ждет интересная. Вы сможете проявить себя как строители, а не какие-то землекопы. Вам выпала честь стать пионерами южноазиатской сферы сопроцветания…
«Аргумент, который вполне мог привести западный руководитель», — невольно отметил Клиптон.
Сайто чуть сгорбился и, опершись рукой о саблю, устремил взор в первые ряды.
— Работами будет руководить знающий специалист, японский инженер. Дисциплину буду поддерживать я и мои подчиненные. Так что руководством вы обеспечены. В этой связи я приказал английским офицерам работать по-братски бок о бок со своими солдатами. По причинам, которые я изложил уже, в моем лагере не может быть дармоедов. Надеюсь, мне не придется повторять это дважды. Иначе…
Без всякого перехода Сайто снова впал в исступление и, как безумец, замахал руками.
— Иначе я прибегну к силе! Ненавижу британцев. Я лучше расстреляю, если понадобится, всех бездельников, вместо того, чтобы кормить их. Больные не освобождаются от работы. Мы найдем для них занятие. Я построю мост любой ценой, хоть на костях пленных! Ненавижу британцев. Завтра на рассвете приступаем. Начало работы — по свистку. Все офицеры — в одной бригаде. Японский инженер раздаст инструменты и разведет вас по местам. «Работать задорно и весело» велел генерал Ямасита. Помните это.
Сайто слез со стола и, все еще разъяренный, большими шагами направился к себе в контору. Пленные, подавленные сказанным, разошлись по баракам.
— Кажется, он ничего не понял, сэр. Видимо, придется напомнить ему параграф международной конвенции, — сказал Клиптон Никольсону, в задумчивости оставшемуся стоять па плацу.
— Видимо, да, Клиптон, — медленно отозвался полковник. — Боюсь, что нас ждут тяжелые времена…
IV
Тяжелые времена, наступления которых опасался Никольсон, грозили вылиться в трагедию, подумал Клиптон. Как врач, он был единственный офицер, кого не коснулось распоряжение коменданта, — у него на руках были пленные, свалившиеся после этапа в джунглях. Когда на рассвете он пришел в барак, пышно названный «лазаретом», тревога охватила его с новой силой.Затемно караульные свистками и криками подняли пленных. Солдаты выходили из бараков, сонно моргая. Ночь прошла беспокойно, мучили москиты, а жесткие нары долго не давали уснуть. Офицеры построились в указанном месте. Полковник Никольсон четко проинструктировал их.
— Нельзя, — сказал он, — давать повод обвинить нас в неповиновении до тех пор, пока приказ не затрагивает честь офицера. Я тоже выйду на построение.
Естественно, выполнение приказа Сайто должно было этим ограничиться.
Они долго стояли на плацу, ежась в предутренней сырости. Когда немного развиднелось, показался полковник Сайто в окружении своих офицеров; с ними — инженер, назначенный руководить работами. Комендант шел насупившись. Однако при виде стоявших в строю пленных офицеров во главе с полковником лицо его просветлело.
В лагерь въехал грузовик с инструментами, и инженер приступил к раздаче. Полковник Никольсон сделал шаг вперед и попросил разрешения поговорить с Сайто наедине. Взгляд коменданта не предвещал ничего хорошего, однако полковник сделал вид, что принял молчание за согласие, и подошел вплотную к нему.