С громадным трудом Удалову с профессором удалось уговорить невидимых супругов пойти домой и постараться заснуть. Савичи отказывались, пока виновник их несчастий и Корнелий не согласились проводить пострадавших до родного дома.
   Прохожие, возвращавшиеся из кино или из гостей, с удивлением взирали на двух пожилых мужчин, которые, быстро шагая по улице, разговаривали на четыре голоса, причем один из голосов был женским.
   Удалов понимал, что сердиться на Савичей не следует, даже если они грубят. Они живут в страхе: а вдруг это уже насовсем? А вдруг вирусы уже никогда не отстираются? Ты идешь рядом с супругом, которого любил или терпел последние сорок лет, а его на самом деле нет, только голос доносится черт знает откуда. Ты спешишь домой, но не уверен, что на самом деле дом существует. Быть невидимым в видимом мире – еще полдела. А попробуйте побыть невидимым в мире невидимых вещей!
   Савич по голосу отыскал жену, провел пальцами по ее плечу и схватил за руку. Так они и шли, взявшись за руки, словно испуганные дети. Профессор с Удаловым об этом не догадывались.
   Когда дошли до исчезнувшего дома Савичей, оказалось, что положение куда хуже, чем час назад. Не только дома не было, не существовало более и окружающей растительности, а на месте участка зияла черная пропасть, до дна которой не мог достать жалкий свет уличных фонарей. Невидимость подбиралась к соседнему дому, где в освещенных окнах виднелись люди, собравшиеся ужинать. Боковой стены дома уже не существовало, только жильцы, сидевшие за столом, об этом пока не догадывались.
   Удалов подавил готовый вырваться крик ужаса, но Ванда такого крика подавить не смогла.
   – Пошли, – позвал ее Минц. – Не бойтесь. Все это лишь видимость. Перед вами твердая земля, впереди – ваш родной дом. Вперед без страха и упрека.
   – Нет! – отказалась Ванда.
   – Как только мы войдем внутрь, все станет нормальным, – уговаривал Минц. Он отыскал ее в полутьме и подталкивал в широкую горячую спину. Даже странно, что такая горячая спина могла быть невидима! Ванда не расставалась с мужем и тащила его за руку. Удалов замыкал шествие.
   Труднее всего дались первые шаги. Корнелий подумал, что путешествие над пропастью подобно ходьбе по стеклянному полу на высоте трех этажей. Надо привыкнуть, главное – не смотреть под ноги.
   И все же он не выдержал и закрыл глаза. Наверное, все закрыли глаза, потому что одновременно ахнули, ударившись о забор.
   После этого стало полегче. Теперь руки ощущали. Теперь ноги чувствовали под собой дорожку, теперь уже пальцы сами отыскали невидимый ключ в невидимом кармане, сунули его в невидимую скважину и толкнули, отперев, невидимую дверь. Дверь реалистически заскрипела...
   Когда Савичи вошли в дом, где тесно и приятно сдвинулись стены, где можно было расставить локти в коридоре и ощутить обои, стало легче.
   – Ложитесь спать пораньше, – посоветовал Минц. – И поговорите наконец откровенно. Ведь вы бы не попали в дурацкое положение, если бы не стремились выслеживать друг друга.
   – Как так? – воскликнула Ванда.
   – Как так? – ахнул Савич.
   Только сейчас они догадались, как глупо себя вели.
   – Ах, прости меня... – произнес Савич.
   – Извинения потом. Нам с Корнелием пора уходить. Ложитесь спать и обменяйтесь впечатлениями.
   – Что вы такое говорите? – вдруг обиделась Ванда. – Не хотите же вы, чтобы я стала раздеваться на глазах у всего города!
   – Город вас не видит, и ему вообще не до вас! – сказал Минц. – Спокойной ночи!
   Они с Удаловым ощупью покинули дом и ощупью вышли через калитку.
   – Но вы уверены, что это пройдет? – крикнула вслед Ванда.
   – Послезавтра, – пообещал Минц.
   – А нельзя ли пораньше?
   – Мы с вами подняли руку на Природу, – ответил Минц. – Это дело не выносит суеты.
   Ванда растерялась и замолчала.
   Минц потянул Удалова прочь от черного провала, который был полон перепуганных голосов, так как невидимость сожрала уже половину соседнего дома и жильцы его, спохватившись, старались выяснить, что же происходит.
   Минц и Удалов быстро пошли по улице.
   – Я не мог говорить при них, – сказал Минц. – Но я крайне встревожен.
   – А я просто напуган, – признался Удалов.
   – Не сегодня-завтра наш Гусляр может исчезнуть!
   – Люди не готовы, начнется паника, будут жертвы...
   – Не паникуй, Корнелий. Сейчас придем ко мне, сядем и все обсудим.
   К сожалению, сделать этого им не удалось. По очень банальной для Великого Гусляра причине: когда они подошли к дому № 16 по Пушкинской улице, то обнаружили, что дома № 16 нет, а на его месте зияет глубокий провал, захвативший также соседние дома. Более того, Удалов даже не был уверен, куда двигаться, чтобы нащупывать свой дом, на месте которого находилось лишь туманное зарево. Это вначале смутило, хотя потом Корнелий сообразил: ведь от того, что мир стал невидимым, лампы гореть не перестали.
   Минц с Удаловым стояли посреди улицы.
   – Там моя семья, – обреченно сказал Удалов. – Они ушибиться могут.
   – Тогда надо действовать! – принял решение Минц.
   Удалов открыл рот, чтобы выслушать внимательнее, что же предложит Минц, какое противоядие он отыщет, но тут с ужасом обнаружил, что перед ним стоит не Минц, а лишь правая половина Минца – левую уже сожрал вирус.
   – Ты тоже, – грустно произнес Удалов.
   – Не отвлекайся на мелочи, – сказал Минц. – Надо бежать на радио – объяснить народу.
   Видимого Удалова пускать на радио не хотел вахтер. Но когда появилась четверть Минца, вахтер потерял сознание, а Удалов пробежал наверх, к диктору. Диктор тоже немного сопротивлялся. Пока не увидел осьмушку Минца. И тогда в эфир пошло спасительное предупреждение.
   Сменяя друг друга, Удалов и Минц провели на радио всю ночь. Именно там был организован штаб по ликвидации последствий невидимости. Именно оттуда разлетались сигналы по всей стране, а потом, когда к утру исчез уже не только Гусляр, но и Вологда, и невидимость начала подкрадываться к антиподам, то есть к австралийцам, Гусляр на несколько часов был признан столицей мира. Мира, который исчез...
* * *
   Но главное не в этом.
   Ни Удалов, ни Минц, ни правительство России не знали о том, что по странному, но предопределенному Природой стечению обстоятельств через сутки после первого радиосообщения: «Мы невидимы, но мы остаемся людьми!» – к Земле приблизилась на громадной скорости эскадра Черных Владык с неизвестной на Земле, но немало нашкодившей в Галактике Сизой Планеты Немедленной Смерти, которая поставила себе целью уничтожить Землю как будущего лидера Освобожденной Галактики. Однако злодеи не смогли отыскать Землю.
   По всем данным, по всем звездным картам, по сведениям шпионов, Земля должна была находиться в определенном компьютерами месте. Но сколько ни вглядывались в темноту космоса капитаны Черных Владык, никакой Земли они не увидели. Тогда, казнив шпионов и осведомителей, сломав лживый компьютер, уничтожив весь запас спиртного и наркотиков, взбешенные негодяи взяли курс в открытый космос. Будучи в невменяемом состоянии, они влетели в Солнце и сгорели без следа, открыв дорогу миру и прогрессу в масштабах всей Вселенной.
   Об этом Удалову сообщили в Галактическом центре, куда он летал года через два после описанных событий.
   Савичи живут в мире и согласии. Минц не испытывает никаких угрызений совести. Он передал пробирку с вирусом в ООН, и теперь войны на Земле невозможны. Ну как могут воевать невидимые враги? На ощупь?

ГОЛОВА НА ГРЕНАДИНЕ

   – Корнелий, посмотри в окно! – приказала Ксения. – Вчера этого не было.
   Корнелий Иванович Удалов подошел к окну и поглядел во двор.
   Двор дома № 16 по Пушкинской улице Великого Гусляра, свидетель стольких событий (некоторые из них мирового значения), смотрелся обыкновенно.
   Недавно прошел дождь – обыкновенный майский дождь, столь полезный при посадке овощей, листва на деревьях была еще свежей, сирень только собиралась расцвести, крупные капли, собравшиеся на блестящей поверхности стола для домино, отражали солнечные лучи. Стол был вчера покрашен белой масляной краской, сделал это старик Ложкин, который готовился к своему девяностолетию и думал, что именно за тем столом его будут чествовать.
   Поодаль от стола, ближе к сараю, возвышалось неземное растение, напоминавшее небольшой баобаб, с листвой голубого цвета и сиреневыми плодами, схожими с грушами.
   – Ну что, это пришелец? – спросила Ксения.
   – Вернее всего, пришелец, – согласился Удалов. – Мичурину такого не вывести.
   Ксения, которая, как известно, лишена чувства юмора, спросила:
   – Это какой Мичурин? Из сельхозуправления?
   – Пойду вниз, – сказал Удалов. – Погляжу, зачем они прибыли.
   – Странно, что прибыли, – заметила Ксения. – У них же ног нету.
   – Все может быть.
   – Ты к ним близко не подходи, а то еще какую заразу домой притащишь.
   – Скорее всего, они к нам прилетели с добрыми намерениями, – ответил Удалов. – Видишь, на него голубь сел. И хоть бы что.
   – А вдруг они, мерзавцы, замедленного действия? Через полчаса подохнет твой голубь.
   Удалов не стал спорить с Ксенией. Она ведь женщина неумная, но если начнет спорить, за ней всегда останется последнее слово.
   Спустившись на первый этаж, Удалов постучал к профессору Минцу.
   Тот уже не спал, занимался зарядкой.
   В последние недели Минц решил сгонять вес. Конечно, он мог изобрести радикальное средство: неделя – и пятьдесят килограммов долой! Но Минц как серьезный исследователь предпочел сначала испробовать испытанные способы похудения, а потом уж изобрести что-нибудь свое.
   Так что когда Удалов постучал к Минцу, тот стоял на голове и читал газету.
   – Выходи, Лев Христофорович, – позвал Удалов профессора. – К нам опять пришелец залетел. Надо выйти на контакт, понять, в чем цель ихнего визита.
   Минц даже не стал задавать ненужных вопросов. Рухнул всем телом на пол, восстановил дыхание и, запахивая халат, присоединился к Удалову.
   Они вышли во двор. Было прохладно, даже зябко.
   Странное растение по-жестяному шуршало листьями.
   – Как оно тебе? – спросил Удалов.
   – А как они прилетели, если ног нет? – спросил Минц.
   – Опять двадцать пять! – возмутился Удалов. – Что вы, сговорились, что ли?
   Он дотронулся до листика. Листик был холодным и скользким.
   – Осторожнее! – крикнула из окна Ксения. – Может, он жжется.
   – Нет, не жжется, – возразил Удалов.
   И хотел сорвать грушу.
   Но груша не сорвалась.
   – Корнелий! – предупредил его Минц.
   И тут груша рассыпалась в руке Удалова, и из нее прыснуло во все стороны облако микроскопических семян.
   Минц отскочил.
   А Удалов даже и не пытался отскочить.
   Махонькие семечки комариными укусами вонзались в его подбородок, щеки и даже небольшой нос.
   – Фу ты! – возмутился Корнелий Иванович. – Это еще что за агрессия? Так себя братья по разуму не ведут.
   Он интуицией понял, что имеет дело с братьями по разуму, хоть и в растительной форме.
* * *
   Растение – назовем его космическим гренадином, потому что его как-то надо назвать, а настоящего названия мы не сможем выговорить, – думало примерно так:
   «Как приятно попасть на гостеприимную и теплую Землю, как славно увидеть аборигенов, таких здоровеньких и бойких. Как желательно включить их в собственную суть, сделать их одними из нас, чтобы мы вместе могли радоваться наполненности жизни, мирно философствовать и осваивать во благо местного населения все новые и новые космические тела. Вот этот, лысенький, курносенький, с проседью – он уже пронзен нашими стрелами любви, он скоро станет одним из нас, он присоединится к Мировой Яблоне. И счастье, владеющее нами, станет и его счастьем!»
   Из этого внутреннего монолога нетрудно сделать вывод, что на Землю действительно угодили братья по разуму, готовые дружить с нашим населением и ждущие взаимопонимания. Сколько раз в ее истории приходилось сталкиваться с агрессорами, извергами, а то и просто скотами, но вот наконец повезло!
   Удалов склонен к идеализации космической дружбы, он потянулся к растению, хоть и рассердился на уколы.
   Минц устроен иначе. Он ученый, он ищет сути. Он допускает, что под личиной друга может таиться враг.
   Поэтому он вытащил свой большой носовой платок, прикрылся им от летучих семян пришельца, а когда тот истощил весь запас, свернул платок вместе с захваченными орудиями агрессии и понес к себе. В это время во двор вошел новый редактор газеты «Гуслярское знамя» Михаил Стендаль, сменивший ушедшего на пенсию товарища Малюжкина. Он публиковал с продолжением в своей газете мемуары Корнелия Удалова, Гражданина Вселенной. Писал их он сам – благо жизнь Корнелия Ивановича прошла на глазах горожан, а Удалов лишь уточнял детали.
   – Что, – спросил он, – к Корнелию Ивановичу гости из космоса?
   – Нет, – сказал Минц, который уже почти ушел со двора, – это, боюсь, агрессия.
   – А красивое дерево, – заметил Стендаль.
   Минц его не слышал. В дверях он столкнулся с некогда персональным, а теперь обыкновенным пенсионером Ложкиным. Тот и в девяносто лет держал себя орлом и строчил кляузы в центральную печать, на которые никто не отвечал.
   – Милицию вызвали? – спросил Ложкин, который пришельцев не терпел и к космической дружбе относился враждебно. – Весь двор загадили. – Он подошел к растению и сказал ему в лоб: – Чего расселся! Тебя звали? А ну, собирай манатки и мчись на свой Альдебаран. Небось, оттуда тебя метлой выгнали!
   Растение мысленно поежилось.
   «Странное существо», – подумало оно.
   Оно попыталось мысленно дотянуться до Ложкина и поведать ему о вселенской любви, но не дотянулось, потому что до Ложкина еще никто не смог дотянуться.
   Ложкин подобрал с земли камень и кинул его в дерево. Дереву не было больно, и оно отнеслось к поступку Ложкина с пониманием, так как увидело в нем мятущуюся душу одинокого старика.
   Ложкин выругался нецензурно и пошел домой вызывать милицию.
   Он так спешил, что растение не успело выпустить по нему серию острых стрелок-семян.
   Михаил Стендаль наблюдал за этой сценой, не скрывая сардонической усмешки. Он подумывал о том, как напишет фельетон о г. Л., который площадно ругался с не понимающими его инопланетянами.
   Улыбаясь, он поднялся на второй этаж, не заметив, что ему в затылок вонзилось несколько стрелочек – семян пришельца.
* * *
   Инопланетное растение огляделось. Оно впервые попало в земную квартиру и было потрясено, как сложно, неудобно и даже бессмысленно живут люди на этой планете.
   Глазами Удалова, ставшего уже фактически частью растения, оно осмотрело мебель, столь ненужную разумному существу, посуду, различные вещи и даже жалкие растения на окнах. А одежда – зачем же таскать на себе эти тряпки? Антигигиенично, некрасиво и унизительно!
   Ксения спросила:
   – Ты чего, Корнелий?
   – Думаю, – ответил муж. – Думаю о том, что мы с тобой неправильно прожили жизнь.
   – Начинается! Где ты еще этого нахватался?
   – Мы мелочились, суетились, куда-то стремились. А зачем?
   – А затем, чтобы до зарплаты дотянуть, – разумно ответила Ксения.
   – Не опускайся на грязную землю, – попросил Корнелий супругу. – Ничего ты там не найдешь, кроме мелочности. Смотри вдаль.
   – Корнелий, не заболел ли?
   – Спустись вниз, подойди к посланцу Истины, убедись, насколько ты не права.
   – Только этого мне не хватало! А кормить тебя, оболтуса, кто будет, Пушкин?
   Удалов вздохнул, но не отчаялся. Как настоящий миссионер, он понимал, что миссии легкими не бывают. Сколько святых людей закончило свои дни на кострах, а то и в желудках каннибалов! Мысль Удалова, хоть и была подсказана растением, частью которого он уже становился, сохранила некоторую земную самобытность, потому что понятия каннибализма среди гренадинов не существовало.
   Пришел Стендаль.
   Он, конечно, значительно отстал от Удалова в процессе превращения в инопланетное растение, но был на верном пути.
   – Будем трудиться? – спросил он.
   Удалов посмотрел на него ясным взором и произнес:
   – А есть смысл вообще в воспоминаниях? Разве не отвлекают они нас от слияния с Космосом?
   – Странно, – ответил Стендаль. – С одной стороны, я положил немало сил для того, чтобы запечатлеть для потомков ваши героические деяния...
   – Ах, оставьте! – ответил Корнелий Иванович. – Мне теперь стыдно даже думать о том, на что ушла моя жизнь, вернее, ее первая половина.
   – Понимаю вас, понимаю, – согласился Стендаль. – Но жалко, а?
   – Нет, не жалко!
   Ксения смотрела на мужа и Мишу, не понимая, что с ними случилось. Разумеется, она не связывала это поведение с прилетом во двор инопланетной штуки. Но была встревожена. Тем более что и Корнелий, и Миша категорически отказались поесть.
   Тут со двора донеслись голоса.
   Внутренним чутьем – а ведь Корнелий был теперь связан невидимыми нитями с главным деревом – Удалов понял, что шум связан с инопланетным гостем.
   Оказывается, пришел милиционер Пилипенко-младший, тут же к нему присоединился Ложкин.
   Милиционер был в бронежилете, с дубинкой и автоматом.
   Это не означает, что такое вооружение ему было необходимо в мирном Гусляре, но раз такое завели в Москве, то мы ведь не хуже? Мы этого достойны?
   Милиционер обследовал дерево, не подходя к нему близко, за ним ходил Ложкин и громко ругался на то, что во двор уже выйти стало нельзя, так все загадили, а спросить надо с Удалова, потому что тот приманивает непрошеных гостей.
   Дерево, конечно же, слушало этот разговор и не все понимало, однако ему было неприятно ощущать отрицательные эмоции Ложкина, и потому оно принялось кидать в Ложкина стрелки, не забыв, конечно, и о милиционере.
   Ложкин пострадал почти сразу, но не заметил в пылу битвы, а вот сержант Пилипенко-младший устоял, так как был в бронежилете, а его семенами, даже космическими, не пробить.
   Вышел Минц.
   – Я согласен с Ложкиным в одном, – сказал он милиционеру, – мы не знаем действительных целей этого синего монстра. Хочет ли он нас любить или будет порабощать?
   – Любить! – крикнул со второго этажа Корнелий.
   – Я согласен с мнением предыдущего товарища! – поддержал его редактор газеты.
   – В любом случае пускай знает свое место, – сказал Ложкин, который еще не переменился, а продолжал упорствовать. – Пускай убирается на площадь или к музею, чтобы не создавать угрозы.
   – Ну что ты говоришь! – крикнул сверху Удалов. – Ведь оно прилетело к нам, чтобы научить нас любви и покою, а ты говоришь – не создавать угрозы!
   – Корнелий! – строго окликнул его профессор. – Что это означает? Ты почему с нами за инопланетянина говоришь?
   – Что чувствую, то и говорю, – ответил Корнелий.
   – Надо убирать, – согласился Пилипенко.
   Растение немного встревожилось и выпустило в него весь запас семян.
   А в душе Ложкина шевельнулись сомнения, правильно ли он делает, нападая на это красивое инопланетное создание?
   Это значило, что семена пустили корешки, и душа Ложкина постепенно проникалась благородными чувствами, свойственными растению гренадин.
   Пока сомнения шевелились в Ложкине, приехала пожарная машина, пожарные были одеты в брезентовые робы, растение не смогло обратить их в свою веру, так что пришлось вмешаться Удалову, а уж потом на помощь к нему пришел Стендаль.
   Но Пилипенко-младший был неумолим. Ему давно надоели инопланетяне. Они нарушали порядок в городе. В любой момент могло приехать начальство из области, а кому тогда отвечать? Пилипенке!
   Так что пожарники для видимости порубили растение топорами, топоры затупились, а результаты были нулевыми.
   Приехал бульдозер.
   К тому времени в душе Ложкина произошли перемены, и он полностью перешел в стан защитников инопланетянина. Он кричал на пожарников и бульдозериста, а также грозил написать куда следует.
   Вернулась с работы Гаврилова, в нее растение пустило несколько стрел, а заодно попало Ксении, которая пошла в магазин за молоком.
   Бульдозер опустил лопату и пошел на растение гренадин штурмом. Растение покачнулось, но выдержало удар. Ему было больно и горько сознавать, что в ответ на любовь и ласку люди стараются сделать больно.
   Правда, оно не отчаивалось, так как среди людей у него были верные друзья.
   С третьей попытки бульдозер сломал лопату, бульдозерист Кравченко вылез из машины, пошел к растению, поддал по нему сапогом и получил свою порцию семян.
   Пилипенко пошел звонить в воинскую часть, чтобы прислали танк с огнеметом, а также вертолеты. По наущению Минца он полагал, что Земля подверглась нашествию хуже Батыева.
* * *
   Смеркалось. В небе над Великим Гусляром прошел военный вертолет, подготавливался штурм.
   Удалов и его товарищи расставили стулья вокруг инопланетянина, решив провести так всю ночь и, если нужно, закрыть дерево уже не очень нужными телами.
   Они молчали, потому что за последние часы научились передавать на расстояние мысли и читать мысли своих товарищей.
   И мыслили они едино.
   Удалов, а с ним вместе Стендаль, Ксения, Ложкин, Гаврилова, бульдозерист Кравченко, дети из второго подъезда, почтальон и еще восемь человек, включая супругов Савичей, которые вовремя пришли в гости к Минцу, но потом раздумали у него пить чай, размышляли: «Насколько наивны потуги личностей, недовольных той внутренней свободой, гармонией и миром, которые принесли на Землю добрые посланцы Вселенной! Ведь они неизбежно потерпят поражение и станут частью всемирного братства духа и благородства. Что такое буддийская нирвана? Это и есть цель освобождения от чувств и, главное, желаний. Цель – быть одним телом и одной душой. И ничего не хотеть, кроме того, чтобы заполнить мир морем благожелательности. Нужны ли привязанности? Нет, конечно! Они нарушают гармонию покоя! Нужна ли сама жизнь? Только постольку, поскольку она не мешает слиянию душ в полном бездействии. Вот, оказывается, к чему должно стремиться человечество! И оно этого достигнет».
   Лишь профессор Минц понимал, что терпит поражение, что его друзья и соседи мысленно сдались перед растением и даже готовы отдать ему все, что есть у них дорогого.
   Профессор вышел во двор и увидел, как Корнелий Удалов подошел к растению, протянул вперед руки и вошел в его ствол.
   – Ах! – воскликнул профессор.
   Но ничего не смог поделать. Исчез Удалов. Словно его и не было.
   Тут поднялась Ксения Удалова. Она не смотрела по сторонам, да и на нее никто не смотрел. Словно робот, она двинулась следом за мужем.
   – Какое счастье, – произнесла она в тот момент, когда ее грудь коснулась ствола растения гренадин.
   И так, один за другим, в дерево вошли шестнадцать жителей Великого Гусляра.
   Минц ничего не сделал. И не мог ничего сделать. Он понимал, что бессилен победить законы Галактики.
   Только немые горькие слезы медленно стекали по его тугим щекам.
   Снова затрещал мотор вертолета. Он шел низко, словно собирался пустить ракету.
   И тогда, опомнившись, Минц побежал к себе, набрал номер секретного телефона воинской части и потребовал, чтобы приготовления к штурму инопланетного растения были прекращены. Там, в растении, люди.
   – Оно их сожрало? – в ужасе спросил дежурный по части.
   – Нет, – ответил Минц, глотая слезы, – они сами с ним слились. Теперь мы имеем дело не только – и не столько – с пришельцем, сколько с коллективом, в котором на каждого пришельца приходится больше десятка наших граждан.
   Дежурный по части не поверил, и Минцу пришлось дозваниваться до Министерства обороны, благо у него там были друзья.
   Бомбардировку Великого Гусляра было решено отложить до утра, а пока выслать квалифицированный десант.
* * *
   Ах, как сладко и мирно было Удалову в чреве растения. Словно он, прожив на свете больше шести десятков лет, вернулся в утробу матери. Его мысли, слившись с мыслями растения, устремились к совершенству. Он понял, будучи частью Великой Яблони, какова высшая цель овладения Вселенной – всеобщее счастье, лишенное желаний и мелкой житейской суеты.
   Удалов знал, что рядом с ним наслаждаются нирваной его соседи и иные жители Гусляра, которые, конечно, уже не жители этого безумного городишки, а атомы, молекулы великого Растения.
   Коллективным взором Удалов и прочие молекулы Растения увидели, как с первыми лучами раннего солнца из дома вышел удрученный профессор Минц. Он был в драповом пальто, надвинутой на глаза шляпе и черных очках – ох и трудно добраться до него нашим семенам!
   А Минц, в свою очередь, увидел такое, что чуть не рухнул на землю в беспамятстве.
   За ночь дерево обзавелось плодами.
   На его ветвях росли плоды, имевшие явное сходство с головами известных Минцу людей. Вот висит груша – головка Корнелия Ивановича. А в том, еще зеленом плоде можно угадать черты старика Ложкина. На лицах – сладкая отрешенность. Глаза закрыты. А улыбки! Улыбки у всех были схожи – это были улыбки небезызвестной Джоконды.
   Минц осторожно постучал костяшкой пальца по щеке Удалова.
   – Корнелий, ты меня слышишь? – спросил он.
   Плод не реагировал.
   Минц подергал за грушу. Удалов крепко висел на черенке, который поднимался из его темечка.
   Сильнее дергать Минц не решился – а вдруг повредит старому другу.
   Тут над двором снизился вертолет и из него по веревочной лесенке спустились несколько генералов.
   Они долго стояли вокруг растения и качали головами. С одной стороны, они признавали, что гуманность требует оставить растение в покое, с другой – что гуманность требует уничтожить растение огнеметами или направленным ядерным взрывом, чтобы оно не поймало в свои сети других российских граждан.