Решено было перенести обсуждение вопроса на Совет безопасности при президенте, засекретить явление, ввести карантин в пределах домовладения № 16 по Пушкинской улице и подтянуть к Великому Гусляру отдельную парашютную бригаду.
   После этого во дворе был накрыт походный стол для генералитета, за который пригласили профессора Минца и замгорпреда Лидию Ли, железную женщину и корейскую мисс Пхеньян, о чем разговор как-нибудь будет особый.
   Напившись, генералы попытались сорвать плоды с дерева, но не преуспели, зато (так как гуляли без бронежилетов) к концу пира три генерал-полковника и генерал армии Гремящий были безусловно заражены сознанием всеобщего мира и покоя и отказались улететь в Москву. Вместо этого они ринулись к дереву и влились в него.
   Дерево склоняло ветви под тяжестью земных плодов, а в Министерстве обороны было решено скрыть от общественности и президента исчезновение ряда руководящих военачальников, благо на их места были желающие.
   Генералы, влившиеся в общую песнь счастья, также превратились в плоды Яблони и, покачиваясь под налетевшим ветерком, спокойно и отстраненно размышляли о ненасилии.
   Сама же яблоня была преисполнена счастья, потому что еще вчера и мечтать не могла о таком числе и качестве неофитов с Земли.
   В этом месте нашего рассказа читатель почти наверняка ждет парадокса. Он понимает, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а космические яблони прилетают, чтобы завоевать нас и превратить в безгласных рабов. Вот-вот, понимает читатель, яблоня проявит свою истинную дьявольскую сущность, и лишь профессор Минц с газовым баллончиком в руке будет противостоять страшному нашествию.
   Я должен разочаровать читателя.
   В глубинах Вселенной существует не только злобный разум, стремящийся всех завоевать и растоптать. Выше его расположен уровень всеобщего счастья и благоденствия. Разумеется, внедрение счастья проходит не всегда гладко, но уже есть положительные сигналы. И не исключено, что в обозримом будущем вся наша Галактика станет великим садом нирваны.
   Яблоня, которая стояла во дворе дома № 16 по Пушкинской улице, желала людям только добра.
   И те, кто стал ее плодами, осознав это счастье, ни к чему не стремились, не ждали пенсии, не желали купить путевку в Анталию, не хотели окрошки или жениться.
   За последующий день в яблоню влились три кота, собака Жулик, затем ее хозяйка, которая искала Жулика, несколько любопытных прохожих и ворона, севшая нечаянно на голову Ксении Удаловой.
   В оцепленном войсками дворе было тихо, на скамеечке сидел последний не превращенный и не эвакуированный жилец – профессор Минц. Ему было жарко в пальто, но осторожность не мешала. И хотя Лев Христофорович уже пришел к тем же выводам, что и мы с вами, его настроение не улучшилось.
   Ведь он потерял лучших друзей, он потерял добрых соседей, он был на грани того, чтобы потерять всю нашу планету. Вон они, свежие ростки, что появляются рядом с яблоней. Ведь ей тоже приходится расширяться, чтобы поглотить население Российской Федерации.
   Минц гулял вокруг яблони, увертываясь от семян, вглядываясь в лица плодов. Нет, они все так же безмятежны. Яблоню можно, наверное, взорвать, выжечь, но это приведет к убийству. И вернее всего, она поглотит человечество раньше, чем оно решится ее уничтожить.
   – Детей жалко, – сказал Минц.
   Яблоня ответила ему телепатически:
   – Вы их не жалейте, радуйтесь за них, профессор. Вместо опостылевшей школы, вместо перспективы унизительных переэкзаменовок в институте, вместо пустых переживаний юных лет они получат покой сразу, без промежуточных ступеней. Они окажутся мудрее вас, Лев Христофорович. Они уже с детства избавятся от желаний и связанных с ними страданий. И человечество не будет знать ни болезней, ни смерти...
   – Ни радостей, – вставил Лев Христофорович.
   – Каждая радость кончается разочарованием и горем, как каждая любовь завершается разлукой, а жизнь – смертью, – мудро ответила Космическая Яблоня, и все многочисленные плоды на ее ветвях закачались, подтверждая неизбывную мудрость этих слов.
   Минц понял, что потерпел поражение.
   – А что дальше? – спросил он.
   – Дальше – расширение числа счастливых. Добровольное, неспешное, радостное.
   – Но начнутся конфликты!
   – Мы и это предусмотрели. Ведь ребенок отказывается принимать пилюлю, потому что не понимает, что она принесет избавление от болезни.
   – И что же вы придумали?
   – Мы думали все вместе, – ответила яблоня. – И по совету генералитета, что висит на моих ветках, решили принять участие в парламентских выборах в России. Мы приведем к победе партию Счастья. Партию Безмятежности. Партию Изобилия.
   – Какое уж тут изобилие!
   – Вы не поняли нас, профессор, – ответила терпеливо яблоня. – Изобилие определяется не абсолютным количеством вещей, а желанием их иметь. Абсолютное изобилие достигается тогда, когда людям ничего не нужно. Нет у них желаний, и все тут!
   – Парламентские выборы... – произнес Минц. – А потом?
   – Если они не дадут нам полного охвата счастьем всего населения, выдвинем себя в президенты, – ответила яблоня.
   И тогда Минц махнул рукой и пошел домой.
   Он решил присоединиться к друзьям.
   Он прошел в свой скромный кабинет, выключил факс, отсоединил компьютер, кинул в корзину неотправленные письма и недописанную статью. Ведь статьи не нужны в мире, где все проблемы решены, а цели достигнуты.
   Тут его сморил сон, и он задремал на диване, не снимая драпового пальто.
   И он не ведал о том, что происходило во дворе дома № 16.
* * *
   Если ты находишься в состоянии полного счастья, то тебе не требуются не только окрошка и пальто, но и сон.
   Так что все плоды находились в состоянии сладкого полусна и могли бесконечно рассуждать о личном счастье и ненужности движений.
   Этим занимался и Корнелий Удалов.
   Висел и наслаждался.
   Потом вдруг – сам не понял, как это произошло, – его посетила совершенно чужая и ненужная мысль: а как там Ксюша, не дует ли ей?
   – О нет! – ответила яблоня, услышав, разумеется, мысль Корнелия Ивановича. – Ваша бывшая супруга, а ныне равноценный плод Ксения, наслаждается нирваной, как и вы сами.
   Этот ответ, конечно же, порадовал Удалова, но тут до него, как сквозь сугробы и большие расстояния, долетела мысль Ксюши:
   – А выключила ли я холодильник? Ведь так до конца месяца счет придется платить. – И тут же мысль перетекла в другую: – Как там сын Максимка, который собирался в Томск?
   – А какое нам с тобой дело до Максимки, Томска и холодильника, – мысленно сказал бывшей жене, а ныне яблоку Корнелий. – Никакого!
   – Никакого! – согласилась Ксения и обеспокоилась: – Ведь кошка не кормлена.
   А тут еще все плоды пронзила мысль генерала армии Гремящего:
   – Завтра придут мастера делать туалетную комнату на даче! Кто их встретит?
   – Кому нужны твои мастера! – почти закричала яблоня. – Ты же наконец достиг счастья.
   – Так точно, – согласился генерал, зато другой генерал, интендантский, пожилой, подумал, что его молодая любовница как-то дурно и подозрительно улыбается адъютанту Смирнову. Но пока яблоня гасила эту глупую и ненужную мысль генерала, замельтешили мысли нескольких мальчишек, которым почему-то понадобилось лезть на стрельбище за пульками, а тут еще Гаврилова возмутилась поведением сына, который вознамерился снова жениться и разменивать жилплощадь.
   – Ну на что тебе жилплощадь, женщина! – закричала, мучаясь, яблоня.
   – И то дело, – согласилась Гаврилова. – А где же я жить буду?
   И тут свершилось!
   Оказывается, все плоды, насладившись счастьем, принялись думать неправильно. Всю жизнь эти люди стремились к счастью и покою, а вот получили – и на тебе!..
* * *
   Проснувшись на рассвете, профессор Минц сбросил пальто, костюм и даже ботинки и в одних трусах пошел сдаваться Счастью.
   Было зябко, и дул пронзительный ветер.
   Яблоня съежилась, почернела и дергалась под порывами ветра.
   Последние плоды с глухим стуком падали на землю.
   И подобно тем, что упали раньше, превращались в сонных жителей Гусляра и других городов.
   Люди поднимались, отряхивали с себя пыль и, не глядя на дерево, уходили прочь.
   Даже Минца никто не узнал, кроме Корнелия, который, спеша домой, кинул обнаженному профессору:
   – Иди, иди в тепло. Простудишься! Космический эксперимент, к счастью, провалился.
   – Ты сорвался с яблони! – догадался Минц.
   – Разумеется! – ответил Удалов. – Ведь завтра с утра на рыбалку!
   Космическая яблоня крикнула телепатически:
   – Вы еще об этом пожалеете, дикари!
   Она подобрала ветви и, превратившись в маленький космический корабль, ринулась к звездам.
   Этого тоже никто не заметил.
   Да и кому замечать, если все уже ушли со двора.
   Даже профессор Минц.

ЖЕНСКОЙ ДОЛЕ ВОПРЕКИ

   В девятом классе Кристину Чистову оскорбил Трофим Денисов с задней парты. При всех на большой перемене он дернул Кристину за толстую тугую косу и спросил:
   – Ну что, крысенок, пойдешь со мной на танцверанду?
   Кристине было больно и стыдно. Она развернулась, попыталась вырвать косу из пальцев обидчика и ткнула его кулачком в нос. Денисов отклонился, а все стали смеяться.
   Этот инцидент переполнил чашу терпения Кристины и ускорил рост ее самосознания.
   Придя домой, она взяла тайком мамины портновские ножницы и одним движением отрезала свою косу – символ девичьей чистоты и скромности.
   Мама увидела свою дочку в новом облике, когда вернулась со службы.
   – Не волнуйся, мама, – сказала Кристина. – Я нашла свой путь в жизни. Отныне я стану мстительницей за все унижения и обиды, нанесенные женщинам этими... мужчинами.
   – Как же ты будешь мстить? – испугалась мама.
   – Я превзойду их во всех начинаниях, которые мужчины считают своими, я заставлю мужчин покорно лечь у моих ног.
   – Но сила женщины в ее слабости, – сказала разумная мама. – Мужчина готов лечь у ног женщины именно потому, что она слаба и беззащитна.
   Но Кристина не приняла этого парадокса. Она уже вышла на тропу войны.
   – В жизни женщины всегда найдется место мужскому подвигу, – сказала она и подняла пылившиеся в углу гантели.
   С того дня Кристина перестала улыбаться, перестала общаться с мальчиками иначе как на стадионе или за шахматной доской. Она вставала с петухами, бежала три километра по берегу реки, затем, независимо от температуры воды, ныряла в быстрый поток и трижды переплывала реку туда и обратно. Затем прыгала с шестом, решала шахматные задачи, включала тренажеры и на обед съедала полведра овсяной каши. Кристина не избегала стычек и потасовок, и вскоре молодые люди стали избегать ее, чтобы не ходить с расквашенным носом или подбитым глазом. Но больше всех доставалось, конечно же, первому обидчику, из-за которого Кристина лишилась косы. Земля горела у него под ногами, и в результате он убежал наемником в Приднестровье, полагая, что нет горячей точки горячее, чем вторая средняя школа города Великий Гусляр.
   Разумеется, у Кристины появились поклонницы и последовательницы, и она ходила, окруженная стройными боевитыми девчатами.
   В десятом классе Кристина без труда выиграла первенство города по шахматам, подводному ориентированию, боксу, поднятию гирь и карате.
   Кристина получила золотую медаль за окончание школы, в городе воцарился порядок, так как мужчины перестали сквернословить, не смели поднять руку на слабого, а иначе через пять минут на месте происшествия появлялся летучий отряд «кристинят», и мужчина вылетал из города, а возвратиться туда он мог только на коленях.
   Кристина расцвела, она казалась старше своих семнадцати лет, она стала подумывать о спутнике жизни, но объявила родным, что согласится выйти замуж только за принца – при условии, если принц признает ее в семье главной.
   Программа Кристины была убедительной, но в Великом Гусляре принцев не водится, их даже в области нет.
   В ожидании принца Кристина хотела бы совершить еще несколько подвигов, но для этого в Гусляре также не было возможностей.
   И тогда Кристина, оставив город на своих учениц, попрощалась с родителями и отправилась в Москву.
   В автобусе она оказалась рядом с Корнелием Ивановичем Удаловым, который в детстве качал ее на коленях. Удалов ехал в столицу на конгресс организации Гринпис, которая занимается охраной экологии от людей. Так что вместе землякам пришлось пробыть более суток.
   За это время Кристина немало рассказала о себе, а Удалов внимал ее речам. Другому Кристина и не стала бы рассказывать о своих мечтах, но дядя Корнелий был в Гусляре исключением – он много раз летал на другие планеты, был известен в Галактике, хотя преимуществ из своей уникальной судьбы не извлек.
   Ставя себе Корнелия в пример, Кристина говорила:
   – Я вижу свое ближайшее будущее как восхождение от подвига к подвигу до тех пор, пока в последнем усилии я не отыщу себе достойного спутника жизни.
   – И как же ты себе это конкретно видишь?
   – На моем месте сказочный богатырь сначала одолел бы Соловья-разбойника, потом победил в бою Змея Горыныча, наконец убил бы Кощея Бессмертного, чтобы освободить свою суженую. Любой из этих подвигов мне по плечу. Не хватает пустяка – нет драконов, плохо с Кощеями и Соловьями.
   – Я так думаю, – сказал Удалов, когда они стояли на платформе станции Дальнебродная в ожидании московского поезда, – что даже в ископаемые времена все эти подвиги совершались в переносном смысле. Иначе нам с тобой пришлось бы верить в сказки. На самом деле богатыри не гонялись за драконами, а сводили счеты между собой.
   – Ой, не путайте меня, дядя Корнелий, – рассердилась красавица, – в жизни всегда найдется место подвигу!
   – Твой подвиг заключается в том, чтобы успешно поступить в институт, учиться на «отлично» и стать полезным членом общества. Полезнее, кстати, чем любой мужчина.
   Пришел поезд, они сели в один вагон и ехали в одном купе.
   – Куда же мы решили поступать? – спросил Удалов, когда они проезжали Вологду.
   – Есть несколько вариантов, – искренне ответила девушка. – Я еще не решила, где труднее – на боксерском факультете Института физкультуры, в Воздушно-десантной академии или в училище водолазов. Возможны и другие варианты.
   Удалов с трудом сдержал улыбку. Он не посмел сказать Кристине, что одно дело – быть первым парнем в Гусляре, а совсем другое – попасть в первую десятку в столице России.
   Утром, перед приездом в Москву, девушка проснулась свежая, бодрая, готовая к испытаниям. На каком-то полустанке она сознательно отстала от поезда и затем бежала рядом со своим вагоном шестьдесят километров до следующей станции. И почти не запыхалась.
   Вернувшись в вагон и умывшись, Кристина сказала Корнелию Ивановичу:
   – Кажется, я придумала сказочный подвиг, до которого не только не додумался, но и не мог додуматься ни один мужчина.
   На все вопросы Удалова девушка лишь загадочно улыбалась и отмалчивалась, что, разумеется, вызывало тревогу в Удалове. Все-таки он нес определенную ответственность за девушку и не хотел, чтобы она погибла.
   Так что Удалов решил проследить за Кристиной.
   Кристина спустилась в метро, Удалов, попрощавшись с ней, тут же вошел в следующую дверь. Кристина сошла на станции «Чистые пруды», Удалов последовал за ней. Несколько раз Кристина заглядывала в путеводитель и в конце концов добралась до магазина «Инструменты» на Мясницкой улице. В магазине она пробыла минут пять, что-то купила, но Удалов дежурил на другой стороне улицы и не смел приблизиться, чтобы не быть замеченным.
   Затем Кристина, сверяясь с путеводителем, спустилась к Лубянке, пересекла площадь по подземному переходу, вышла на Никольскую и оттуда проследовала к ГУМу, куда, к удивлению Удалова, заходить не стала, а пошла через Красную площадь, печатая шаг по брусчатке.
   Удалов следовал за ней, отстав метров на сто.
   Кристина зашла за Исторический музей и там, как увидел Удалов, заняла очередь в Мавзолей Ленина, который был открыт ежедневно до тринадцати часов.
   Удалов, недоумевая, зачем Кристине понадобилось побывать в Мавзолее, тогда как она ранее ничем не выказывала своих политических воззрений, встал в очередь в десяти человеках сзади.
   Через полчаса они дошли до Мавзолея.
   Удалов так и не придумал объяснения нелогичному поступку девушки.
   Кристина влилась в Мавзолей, следом за другими туристами.
   Удалов, шедший сзади, мог за ней наблюдать.
   Оказавшись в замкнутом низком помещении центрального склепа, Кристина неожиданно кинулась к хрустальному гробу, подсвеченному изнутри. Владимир Ильич лежал в гробу, закрыв глаза и мирно сложив на груди желтоватые руки.
   Неужели Кристина решила отомстить ему как главному мужчине страны Советов?
   Не успел Удалов сообразить, что к чему, как несколькими сильными ударами молотка, купленного в «Инструментах», девушка разбила высокую крышку саркофага.
   Вокруг закричали испуганные туристы.
   – Всем стоять! – приказала Кристина.
   Ошарашенные туристы и караул замерли.
   И тогда девушка Кристина семнадцати лет, мечтавшая о сказочном подвиге, способном уничтожить мужское превосходство на планете, а также искавшая себе настоящего принца, склонилась к голове Ильича и уверенно, смачно, чувственно поцеловала мужчину, спящего вечным сном в хрустальном гробу.
   И все увидели, как дрогнули ресницы Владимира Ильича, открылись его карие с прищуринкой добрые глаза и как шевельнулись его губы, произнеся:
   – Это вы меня целовали, товарищ девушка?
   – Я, Владимир Ильич, – ответила Кристина.
   – Большое спасибо, товарищ...
   – Кристина.
   – Вот именно, товарищ Кристина! И долго ли я проспал?
   Вокруг люди принялись хлопать в ладоши. Кричали «ура!».
   Кристина остановила крики, подняв вверх руку.
   – Знаете ли вы, Владимир Ильич, что отныне вы мой жених? – спросила она.
   Со всех сторон надвигались люди в штатском и в белых халатах. У них в руках поблескивало оружие.
   – Этого не может быть! – кричал на Ленина бородатый профессор с гранатометом. – Вы же умерли навсегда!
   – А вот с этим мы еще поспорим, голубчик! – возразил Ильич, садясь в гробу и опуская ноги в черных ботиночках. – Если вы хотели вечности, то надо было закапывать меня в землю, как человека. Теперь же мы еще посмотрим, кто кого, господа-товарищи!
   Охрана и медики хотели стрелять, но они не знали, что имеют дело с чемпионом Великого Гусляра по борьбе и карате. Раскидав противников, Кристина протянула Ильичу руку. Он крепко схватился за девушку, и она повела Ильича наружу. Толпа зрителей становилась все гуще, и многие тянули к Ленину книжки для автографов.
   Вышли на улицу.
   Кристине пришлось взять Ильича на руки – он был легкий, почти невесомый, видно, все внутри ссохлось, да и ходить отвык.
   – К Спасским воротам! – приказал он.
   Кристина пронесла его по узкой дорожке вдоль Кремлевской стены, и Ленин сокрушенно качал головой, дивясь тому, как безжалостно обошлось время с его соратниками по борьбе – от них остались только мраморные плитки с датами жизни.
   – Товарищ Кристина, – спросил Владимир Ильич, – скончалась ли моя супруга Надежда Константиновна?
   – Давно уже, – ответила Кристина. – Я памятник ей видала.
   У Спасских ворот Ленин попросил поставить его на ноги.
   – Я должен идти сам, – сказал он. – До свидания, товарищ, спасибо за помощь.
   – Но ведь я тебя разбудила поцелуем!
   – По личным вопросам попрошу ко мне в четверг в приемные часы, – отрезал Ильич.
   Пошатываясь под ветром, Ленин поспешил в Кремль. Часовые у входа взяли под козырьки. Кристина опечалилась.
   Удалов подошел к ней и положил ладонь на плечо.
   – Не грусти, – сказал он. – Ты совершила беспрецедентный поступок.
   – Но он даже не заметил... И история человечества пойдет дальше тем же ходом.
   – А вот об этом мы узнаем в ближайшие дни, – сказал Удалов.

ЛЕКАРСТВО ОТ ВСЕГО

   В последние годы Лев Христофорович Минц, профессор, проживающий в городе Великий Гусляр, сделал несколько бытовых открытий из породы тех, что публикуются в журналах для сельских жителей под рубрикой «Сделай сам». С той лишь разницей, что в журналах помещают плоды деятельности практичного, но банального ума, тогда как ум профессора отличается гениальностью и непрактичностью. Стремление ходить лишь нехожеными тропами не раз приводило гения на край пропасти.
   В отличие от иных изобретений и открытий Минца нижеследующие не нашли житейского применения. Может быть, к счастью для всех нас. Но в истории Великого Гусляра они остались как яркие страницы.

Идеальная крыса

   Дело в том, что многие свои гениальные шаги Лев Христофорович совершает во сне, когда ничто не мешает его утомленному дневными делами мозгу творить в свое удовольствие.
   Примерно между тремя и четырьмя ночи восемнадцатого октября прошлого года Лев Христофорович сделал одно великое изобретение.
   Суть его состояла в следующем: профессор нашел способ изготовить средство, которое излечивает человека от всех болезней. Да-да, вот такой пустячок! Но смеяться может лишь тот, кто не знаком с другими изобретениями профессора и не знает, что профессор давно уже как без пяти минут лауреат Нобелевской премии.
   В половине четвертого мозг Льва Христофоровича поставил точку. Теперь осталось лишь запустить средство в серию.
   И тогда прозвучал Голос:
   – Остановись, профессор!
   – Вы кто такой? – спросил профессор.
   – Я – сама Судьба. Я Голос вечности и в то же время я – твой внутренний голос.
   – Почему я должен остановиться?
   Профессор оглянулся. Он отлично понимал, что находится во сне, но тем не менее вокруг расстилался незнакомый пейзаж, а освещение было неярким, без источника. Тело профессора не отбрасывало тени, хотя он пребывал в стоячем положении. Было прохладно, но не дуло.
   – Ты намерен завтра утром поделиться со своими друзьями средством от всех болезней? – спросил Голос.
   – Да, я собирался так поступить.
   – Знаешь ли ты, что обрекаешь этим друзей на смерть?
   – Еще чего не хватало! Я же первым отведаю это средство!
   – Тогда первым погибнешь ты, а уж потом твои друзья, которым ты успеешь разлить по восемь капель.
   – Но в чем дело? Я все просчитал. Мое средство безошибочно излечивает от всех недугов.
   – В этом его главное ужасное свойство! – сообщил Голос и растворился в бледном тумане.
   Минц не стал просыпаться сразу, а поспал еще до семи часов, потом поднялся, попил кофе и надолго задумался. Как он ни крутил, получалось, что он прав, а Голос не прав.
   И все же профессор не стал рисковать. Он достал из угла клетку с белой подопытной крысой, о существовании которой его внутренний голос, оказывается, знал, и влил ей три капли средства от всех болезней.
   Когда утром по просьбе Минца к нему пришли его друзья Удалов и Грубин, Минц сидел за столом, а у его ног на полу лежал лист белой бумаги. На листе покоилась дохлая крыса.
   Удивленным друзьям Минц предложил кофе, а когда они отказались, поведал о своем приключении.
   – Как видите, – сказал он, завершив рассказ о Голосе, – я проверил его предупреждение. Крыса умерла.
   – Сразу? – спросил Саша Грубин.
   – Нет, – ответил Минц. – Сначала крыса совершила несколько бодрых и веселых прыжков, побегала по кругу, попросила у меня пищи, но не приняла ее, а глубоко вздохнула и померла.
   – Так что же случилось? – спросил Корнелий Удалов.
   – Я усиленно думал и догадался, – ответил Минц. – Ведь раз это был внутренний голос, значит, внутри меня эта догадка уже существовала. Но мне было жаль отказываться от великого изобретения, каждому хочется примерить тогу спасителя человечества...
   – Короче! – взмолился Грубин. – Я на автобус опаздываю.
   – Крыса подохла потому, что нормальное состояние любого человека, включая крыс, – ненормальное, болезненное! Не может живой организм существовать без аномалий. Ты влюбился – у тебя началась лихорадка, ты скучаешь – тобой овладевает меланхолия или понос, ты испугался – у тебя страдает мочевой пузырь. Любое действие организма – ненормальность. Потому что для него ненормальны желания, страсти, потери, достижения! Значит, как только я даю вам средство от всего, ваш организм лишается всего ненормального. А сам процесс жизни – это хождение по проволоке, и организму не остается ничего, кроме как умереть от общего счастья и совершенства.
   Тут все увидели, что крыса пошевелила головой, повела усами и медленно поползла прочь.
   – Чего же она, не померла? – удивился Удалов, который поверил было профессору, а теперь усомнился.
   – Она даже помереть толком не может, – сказал профессор, – настолько ей плохо.
   – Вспомнил научный термин, – воскликнул Грубин. – Это называется нирвана! Ну, я побежал на автобус!
   – Не наступи на крысу, – предупредил его Удалов, – она счастливая, где-то ползает.

Компромисс

   Провал смелой попытки изобрести универсальное лекарство поверг профессора во временную депрессию. По выходным он перестал ездить на рыбалку с Корнелием Удаловым, а просиживал часами на любимой лавочке над речкой Гусь. Он глядел, как облетали березы на том берегу, и не чувствовал холодного северного ветра, прилетавшего с реки.