– Не получится. Давай сюда пистолет. Он взял «глок», примерился и выпустил три пули вокруг загнутых гвоздей, торчавших из цинка.
– А вот теперь попробуем.
Петля вылетела с омерзительным скрежетом. Дверь неуклюже повисла, и Сергей крикнул:
– Скорей, скорей! Явно уже в милицию звонят на выстрелы…
Они загрохотали вниз по лестнице, причем Сергей буквально тащил отстающего краеведа за шиворот. Приоткрывшаяся было на одной из площадок дверь с грохотом захлопнулась.
– Зашибу, с-суки! – завопил Сергей в приступе нелепой злой веселости. Они выкатились во дворик, где в окружении крашенных масляными красками гаражиков двое мужиков чинили ушастый «Запорожец». Мужики с виду были обычные и среагировали обычно: вскинулись, и один, зажав в лапе монтировку, рыкнул:
– Чо надо?
– Лежать! – заорал Сергей, поднимая автомат, выдернутый из штанины, где он спокойно висел.
Мужики послушно легли, вернее, грюкнулись на землю, выставив зады в тренировочных штанах.
– Ключи, – велел Сергей.
Один из мужиков, не отрывая носа от сырого чернозема, пробормотал:
– В зажигании торчат…
– Чего чинили? – деловито осведомился Сергей, стараясь держать под наблюдением весь двор. Не хватало еще сесть в дохлый автомобиль… Хотя далеко ехать им все равно не резон…
– Греется, сука, – оживился мужик и даже приподнял небритую свою рожу. – Греется и километрах на девяноста стучать этак начинает, гыр-гыр-гыр…
– Машину не разобьем, понял? Оставим недалеко. Ментам можешь плести, что вздумается. А пока полежите, лады?
Они погрузились в машину – Екатеринбургский назад, Хейти вперед, а Сергей сел за руль. Ключ, точно, торчал на своем месте. С оглушительной пальбой завелся мотор, и «Запорожец» выехал со двора.
Куда теперь?
Налево – центр. Направо – микрорайон, куча двориков, сараев, пустырей. Лабиринты на любой вкус.
Значит, туда.
«Запорожец» разгонялся на диво быстро, но на девяноста в двигателе и впрямь что-то застучало, словно там бился настырный гремлин. Сбавив скорость, чтобы машина не полетела раньше времени, Сергей плавно обогнал бензовоз, прошмыгнул мимо толстого инспектора ГИБДД, который на «Запорожцы» явно не разменивался в ожидании иномарки, а еще лучше с иногородними номерами, и поехал к видневшимся за рядом тополей блочным домам микрорайона. Слева от дороги дымил трубой завод железобетонных изделий, предприятие очень разбросанное и неряшливое, и Сергей отметил для себя, что там тоже можно прятаться некоторое время в недостроенных цехах и на брошенных площадках.
Он пока не думал о том, для чего им прятаться. История превратилась в большую и не очень интересную игру: они прячутся, их ищут. Они убегают, их догоняют. Они опять прячутся, их снова ищут. И так несколько раз, до победного конца.
Старика вот выкинуть надо, он совсем тут ни к чему, роль проводника сыграл… Вот только про архивы расспросить забыл, да не до архивов теперь. И так все известно.
– Хвост, – сказал Екатеринбургский восхищенно.
– Что? – не понял Сергей.
– Хвост, – повторил Екатеринбургский с таким видом, словно ему только что явился воочию покойный Андрей Дмитриевич Сахаров и сказал нечто великое.
Сергей посмотрел в мутное зеркальце с потрескавшейся амальгамой и увидел белую «девятку», которая уверенно догоняла их по пустой бетонке. Как назло, все машины шли по встречной полосе, так что никаких особенных уверток не имелось. Оставалось или отрываться, или тупо палить по «девятке», чего делать, конечно же, не стоило.
А дед-то наш рад! Еще бы: и погоня, и хвост, и все дела. Архипелаг ГУЛАГ.
– Ну, «запор», держись, – выдохнул Сергей и вдавил педаль газа.
Двигатель возмущенно взвизгнул, стук перешел в стрекот, мужикам, должно быть, икнулось, но «Запорожец» сдюжил и заметно прибавил в скорости. Спидометр не работал, но по проносящимся деревьям Сергей прикинул, что идут они за сто. Неплохо.
А вот и удача – огромный панелевоз тяжко всползал на бетонку с разбитого проселка, ведущего к заводу ЖБИ. Забрызганный грязью и цементом МАЗ с длиннющим прицепом, именно такой, о каком оставалось только мечтать. Он уже почти вполз и теперь натужно сигналил, предостерегая встречных и поперечных.
От лягушачьего цвета «Запорожца» подобной прыти водитель панелевоза, конечно же, не ждал. Подобным машиненкам при встрече с мастодонтами дорог положено ждать, когда велят проехать. Но ничего подобного – «Запорожец» проскочил прямо перед носом МАЗа, царапнув высокий бампер. Водитель заматерился, панелевоз упорно выезжал на дорогу, и белую «девятку», которая тоже куда-то спешила, пропускать не собирался. В итоге машина вылетела на обочину, пропахала глубокие полосы в гравии и, скользнув по мокрой траве, ухнула боком в неглубокий кювет.
– Мужику бутылку бы поставил, – крутанул головой Сергей, сбавляя скорость и сворачивая в переулок начавшегося микрорайона. – Вовремя появился… Жаль только, эти ребята сейчас ему хренов нажелают. Права отберут…
– Думаете, оторвались? – с сомнением спросил краевед, почесывая бороду.
– Кто ж его знает… Думаю, нет. Не на одной же машине они нас пасли.
– А может быть, и на одной, – неожиданно влез Хейти. – Они не знали, что у нас транспорт.
– Мы сами не знали, что у нас транспорт… Кстати, транспорт сдыхает. – «Запорожец» стучал двигателем уже километрах на двадцати. Сергей припарковал его возле школы и решительно заглушил мотор.
– Теперь своим ходом. Дмитрий Дмитриевич, вы давайте на автобус и домой, или, что еще лучше, к друзьям сходите, если есть поблизости. Чаю попьете, посидите, переждете. Вам ничего не сделают, вы старенький, к тому же человек известный. Не то что я – шелупонь милицейская.
Сергей широко улыбнулся, демонстрируя доброжелательность, но краевед желчно заметил:
– Знаете, у нас людей известных тащат на дыбу еще скорее, чем неизвестных.
Сергей спорить не стал. Играет старичок в диссидента и пусть играет. Лишь бы жив остался.
– Все. Хейти, скорее.
Быстрым шагом Сергей направился в сторону завода, не видного за домами. Хейти с мешком поспешил за ним, а через мгновение потопал и Екатеринбургский.
– Я же сказал: назад! – рявкнул Сергей. – Что вам еше надо?
– Посудите сами, – спокойно сказал краевед, – ну куда я теперь?
– Домой! Я сказал, домой!
Прохожий дядя с ужасом посмотрел на хулигана в дикой одежде, кричащего на почтенного пожилого человека, и прибавил ходу. Екатеринбургский пожал плечами и, согнувшись в три погибели, медленно пошел прочь, в обратную сторону.
– Твою мать! – отчетливо сказал за спиной Хейти.
Из переулка вырулила давешняя белая «девятка», щедро украшенная пучками травы, висящей на бампере. Сергею некогда было разглядывать, кто там сидит внутри, да и стрелять он тоже не собирался – зачем своих-то крошить почем зря, это не боевики, у них тоже семьи, дети… Поэтому он побежал, за ним побежал и Хейти, а вот краевед Екатеринбургский воспрял и быстро, насколько позволяли артритные ноги, метнулся наперерез машине.
«Девятка» сбила его как кеглю.
Старенький краевед взлетел на капот, ударился о лобовое стекло, которое вдавилось внутрь, потом скатился и отлетел на тротуар. Машина вильнула, всего на долю секунды водитель дернул руль, но на такой – скорости этого хватило. На мокром свежеположенном асфальте «девятку» занесло, крутануло и ударило о торчавший поблизости укладчик. Практически сразу взорвался бензобак.
В школе заверещал звонок, откуда-то сразу же повалили смотреть на пожар дети, а Сергей, остановившись, смотрел на тело старичка.
Екатеринбургский лежал на боку, подложив руку под голову, будто спал. Из-под нее растекалась красная жирная лужа, по луже уже побежали дождевые круги, неестественно вывернутые ноги еще слабо подергивались…
– Умер? – спросил Хейти.
– Пошли, – буркнул Сергей.
Они быстрым шагом миновали несколько проходных дворов, очередь сдающих стеклотару в фанерный синий ларек, строительную площадку… Хейти сопел за спиной, изредка что-то хмыкая себе под нос.
«Еще один. Безобидный старичок, всю жизнь просидевший в ожидании подвига, пускавший слезу над Солженицыным и Гинзбург, печатавший на разболтанной машинке призывы „Долой ГКЧП!“, собиравший по листочку свои архивы, которые теперь канут на Добровольского. Он умер, так и не узнав толком, для чего умер. Да и вряд ли он хотел умереть… К машине бросился сдуру, не под танк же с гранатой, думал, наверное, что остановятся, испугаются… Ладно, его хоть жалеть некому.
«Потонем в крови, – думал Сергей, – потонем на хрен. Тарелка сучья, это ж не золото партии мифическое, не Янтарная комната, это куда хуже, куда больше. Это страшно. Взорвать ее, взорвать вместе с этими мудаками в халатах, с их нобелевками, статейками многомудрыми… Прав Хейти, бомбу туда, бомбу!»
– Вон туда!
Они спрыгнули в оплывающую глиной канаву, уходящую в моросно-туманную даль, и, чавкая ногами и оскальзываясь, побрели к заводским дымам.
Приют был как приют: недостроенное трехэтажное здание белого кирпича, подведенное под крышу и с тем брошенное. В лучших традициях демократического реализма, как говорил капитан Курочкин из ОБЭП.
Они забрались на самую верхотуру, забаррикадировав на всякий случай лаз кусками досок и решетками арматуры. Место было на семи ветрах, никто тут постоянно не обитал, но, видать, захаживали – судя по пустым консервным банкам, битой стеклопосуде, презервативам, похожим на маленьких дохлых кальмаров, и сконцентрированным в уголке кучкам отходов жизнедеятельности.
Из окна открывался вид на серо-зеленое поле, редкий далекий лесок и высоковольтную линию. По трассе километрах в трех ехали игрушечные разноцветные автомобильчики. Дождик все так же вяло накрапывал, крыша в паре мест текла, но в целом было сухо и даже по-своему уютно.
– Со жратвой мы прогадали, – сказал Сергей, сидя на полу и ежась. В одежде из секонда он мерз, особенно в шортах. Спасибо Сашку, чтоб он политурой своей захлебнулся… – Что там у нас осталось?
– Ничего, – сказал Хейти.
– Надо потом будет доползти до продуктового и купить пожрать. Я пойду, само собой… Только штаны одолжишь.
– Одолжу, – сказал Хейти.
– Ну что ты смурной такой? Чокнемся ведь. Анекдот расскажи, что ли. Знаешь анекдоты?
– Не знаю, – сказал Хейти.
– А я вот знаю. Приходит мужик к директору цирка и говорит: «Возьмите меня на работу». Тот ему: «А что вы делаете?» – «Я работаю на контрастах». – «Это как?» – «А вот представьте: полный цирк народу, вывозят на арену большую бочку дерьма и взрывают. Весь цирк в дерьме, все в дерьме, и тут я выхожу на арену – весь в белом…»
Сергей мрачно посмотрел на Хейти.
– Чего не смеешься, Кингисепп? – Над чем? И почему Кингисепп?
– А я из эстонцев только Кингисеппа и знаю. У вас там вообще великие люди какие-нибудь были? Писатели, полководцы, композиторы? Раймонд Паулс не у вас был?
– Нет. Паулс был не у нас, – печально сказал эстонец, примащиваясь на бетонном блоке. – У соседей.
– А-а… Жалко. Я думал, у вас. Песенка хорошая была: «Бабушка рядышком с дедушкой». У меня мама все плакала, когда по телевизору показывали. Детишки пели, и все такие тщедушненькие, беззубенькие… А анекдот не понравился, что ли?
– Нет.
– Ну, расскажи свой. – Я не знаю. Не люблю.
– Нехорошо не любить анекдотов, – покачал головой Сергей. – Тебе просто хороших не рассказывали, наверное. Вот слушай еще один, недавно старшина рассказал из ДПС. Папа спрашивает у Вовочки: «Чего читаешь?» – «Да так… училка книжку дала…» – «Как называется?» – «Лесбиянки». – «Да ну? Дай глянуть!» Хватает батя книжку, садится довольный в кресло, смотрит на обложку и разочарованно говорит: «Тьфу! Бианки… „Лес“…
Сергей захохотал, хлопнув себя по коленям ладонями. Эстонец исподлобья посмотрел на него.
– Глупо.
– Чего, и этот не покатил? Не, ну я тебя не понимаю. Классный анекдот! Старший сержант Косицын аж автомат уронил! Ох, и чувство юмора у тебя… Нету у тебя чувства юмора.
– Только что человек погиб. Старенький человек, добрый, наверное, – сказал сквозь зубы Хейти. – Помогал нам. А ты смеешься. Рассказываешь юмористические истории.
– Ты не понял, да? – окрысился Сергей. – Ты думаешь, вот русская свинья, жестокосердная и тупая, вокруг трупы громоздятся, а он анекдоты травит, да?! Тонкую твою натуру коробит от такого соседства, ага? А если бы я сейчас сидел и над всем этим тщательно думал, у меня бы башка по стенкам разлетелась, как у того Ломоносова!
– А что было с Ломоносовым? – недоуменно спросил Хейти. Сергей остановился с полуоткрытым ртом, сказал: «Э-э-э», помолчал и развел руками:
– Да ничего. Это я так, неудачный пример. А за старика я, жив буду, сто пятьдесят выпью и тебя заставлю. Так что ты не думай, чего не надо.
Сергей поднялся и стал мерить площадку, на которой они сидели, длинными шагами. Потом стал читать надписи, в обилии имевшиеся на стенах. Хихикнул:
– Видал? У вас небось такого не пишут. – У нас вообще не пишут,
– Не может того быть. Если стенки есть, значит, пишут. Другое дело, потом, может, специальные люди стирают, чтобы народ не видел. Но что пишут – это точно, – убежденно сказал Сергей. – Ладно, что делать будем? Я так думаю: не рвануть ли нам твою тарелку?
Хейти поднял на него свой обиженно-кроткий взгляд, и Сергей решил, что эстонец заметно исхудал. Жив будет, порадуется еще, вон вес сбросил, а ведь пухловат поначалу был, что твой Карлсон.
– Ты серьезно?
– Серьезнее некуда. А что предлагаешь? Отдать ее этим… Вневедомственным? Все равно проку с нее никакого, один вред, рано или поздно наши сами им продадут, торжественно и с салютами, в знак доброй воли. Я так думаю, это самый выгодный вариант.
– Смотря для кого, – сказал Хейти, и Сергей понял, что НИИ люпина взорвать будет не так уж просто.
ГЛАВА 32
Траурный мячик нелепого мира.
Егор Летов
– Я много думал над всем этим, – продолжил Хейти. – Взорвать, наверное, можно. Только кому от этого хорошо станет?
– Кому?.. Нам, конечно, от этого лучше не станет, но и хуже точно не будет, – ответил Слесарев. – А может, даже и попроще будет. Под шумок слиняем куда-нибудь.
– Куда? – Хейти с интересом поглядел на капитана.
– Ну… Какая разница, куда. Я, положим, найду куда. Мотану к родственникам каким-нибудь или в деревню. У нас знаешь сколько деревень заброшенных? Целый полк спрятать можно, не то что одного человека. А ты, – Сергей потер усталые глаза, – ты через границу переберешься где-нибудь. Тебе главное через российскую перебраться, а там уже свои.
– Не переберусь я через границу… – выдохнул Хейти, вспоминая человека в квартире Мельникова. – Не дадут.
Сергей поморщился, отлепился от стены, возле которой стоял, и выглянул в проем окна. Сырой ветер трепал его волосы.
– Ну, не дадут так не дадут, – подвел он итог. – Поедешь со мной. Заныкаемся в глуши, будем раков ловить. У вас в Эстонии раки водятся?
Хейти ничего не ответил. Прикрыл глаза. После бессонной ночи, диковатых приключений в стиле Тарантино, погони и стрельбы наконец наступила реакция. Захотелось спать, глаза нещадно щипало.
«Вот так бы заснуть и не просыпаться…» – мелькнуло в голове.
Затем перед глазами встала темная, жирная лужа красного цвета и Екатеринбургский, лежащий рядом. Хейти быстро открыл глаза, протер их тыльной стороной руки. Сказал:
– He получится. И раков не получится ловить, и в деревушке отсидеться. Причешут мелким гребешком всю вашу Россию – и делу конец.
Сергей засмеялся.
– Россию? Причешут? Нет, брат, тут ты загнул! Ее, родную, еще никому причесать не удавалось. Тут в городском парке партизаны прятались, а ты говоришь – причесать. Так заныкаемся, что ни одна собака нас не разыщет.
– Я же не сам по себе тут. Я же по обмену. Скандал поднимется такого масштаба… Может, этого только и ждут. Это же не прикроешь.
– Кто? Кто ждет?
– Ну, мало ли кто… Найдутся желающие. России все как с гуся вода, но вот Эстонии может и перепасть.
– Каким это таким образом? – удивился Сергей.
– А таким. Повод… Раздуют скандал, и начнется обмен плюхами. Вы против всех остальных. Начиная с дипломатических нот и заканчивая экономическими санкциями. Россия это еще как-нибудь переварит. А наша экономика на вашем транзите крепко повязана. Нам в первую очередь навалят по самые ушки.
– Ну не война же…, – презрительно дернул щекой Сергей.
«Русские все меряют войной…» – подумал Хейти, а вслух сказал:
– Тебе напомнить, с чего Первая мировая началась? Это как провокация… Впрочем, почему как?.. Провокация и есть. Да и «жуки» у меня в голове. Ни ты, ни я не знаем, на что они еще способны…
Слесарев подхватил камешек и со злостью кинул его в окно.
– Ну и что ты предлагаешь?! А то у тебя всюду клин выходит…
Хейти молча рассматривал комнату, в которой они сидели. Кто-то из особо предприимчивых посетителей этого «заведения» размашисто начирикал на стене: «Светка – шлюха!» Надпись была неумело замазана, по всей видимости, этой самой Светкой, девушкой явно нетяжелого поведения. Ниже аккуратным девичьим почерком было приписано короткое, но емкое послание какому-то Женьке. В нескольких словах были сформированы его сексуальные предпочтения и возможности.
Ни с того ни с сего вспомнилось, как году эдак в восемьдесят пятом на центральной площади Таллина некими «борцами с режимом» были заклеены плакатиками стенды, пропагандирующие то ли дружбу народов, то ли стандартный «Мир! Труд! Май!». Плакатики были крайне антисоветского толка и ни к какой дружбе между народами не призывали, а совсем даже наоборот. Надписи были на эстонском и английском языках.
Наутро, вместе с отрядом солдат, счищающих «провокацию», местное КГБ начало шерстить всех, кого так или иначе причисляли к ненадежным. К отцу Хейти тоже приходили, долго беседовали о чем-то на кухне.
– Знаешь, – вдруг сказал Хейти, – а у нас на стенах тоже пишут. Только ерунду всякую. Слесарев удивленно поднял глаза.
– А в честь Кингисеппа назвали город, – продолжил Хейти. – Хотя он в Ленинградской области находится.
Сергей внимательно смотрел на него. Ждал.
– Мне вернуться надо. Тогда, глядишь, пройдет стороной в этот раз.
– А взорвать? – Хейти снова уставился в стену.
– Тебе-то зачем это нужно? – Не хочу я… – ответил Сергей. – Не хочу я, чтобы они по головам эти свои штучки рассовали. Я как этот… – Он усмехнулся. – Луддит. Стою на пути прогресса. Ломаю машины. Ты думаешь, откуда у тебя это дерьмо? Разработка наша. Только налево ушла. Тебе же ясно Корнелюк это сказал, только ты не услышал. Я уж и не знаю, откуда это все у нас… Но не нужно, это точно,
– А МиГи у вас откуда? – спросил Хейти. Слесарев опустил голову. Поиграл желваками, а потом ответил:
– Сами придумали. И еще придумаем, надо будет. Еще лучше.
– А может быть, там лекарство от рака?.. Сергей упрямо мотнул головой:
– Да не ищут они там лекарство от рака! На хрен оно им нужно, погонам этим вневедомственным. Им Власть нужна, понимаешь? Власть! Живут они, как государство в государстве, никто о них не знает. Завалились ворохом инструкций, сверхсекретными предписаниями и ждут. Как это случилось, я не знаю. Но не знает о них никто. Режим секретности, м-мать. Ни президент, гарант, едрена корень, ни уж тем более парламентарии, трепло на трепле, толстопузые. А эти, там, ждут… В бункерах, в комфортабельных квартирах, домах, дачах, тоже вневедомственных. Ждут! Примеряя косую челку на пробор справа… Старые погремушки. И вот когда болото забурлит, поздно будет. – Сергей от волнения метался по комнате, тер рукой небритую физиономию. – И я бы еще понял при Сталине или там… Когда порядок был. Сказано – сделано! Я тебе так скажу, ты, если хочешь, вали из города. Дойдешь до границы, а там разбирайся, получится – не получится. А бомбу мне оставь. Я сам все проверну… Сам. Что молчишь?
Хейти чувствовал, как засыпает. Мотнул головой, ответил Слесареву:
– Ты не думал, что она тут уже давно? И когда порядок был, и когда был самый страшный бардак. И ничего… Живы. Более того, – Хейти что-то прикинул в голове, – войну выиграли.
– Думал, – признался Сергей. – Очень хорошо думал. Пока Екатеринбургский по воздуху летел, думал. Пока в институт этот сраный лез думал. Когда на своего друга мертвого глядел, тоже думал. Когда твою морду увидел, бессмысленную, тоже думал, много думал.
Он замолчал и продолжил после небольшой паузы:
– Конечно, они были и раньше, институт и бункер этот чертов, не первый день тут стоят. А раньше тоже где-то стояли… Может быть, у тебя в этом… Таллине. Недаром тут скинхеды ваши сшиваются. И старичка завалили тоже недаром…
– Старичка? – перебил его Хейти.
– Да… Был тут такой… С чего все и началось-то… – Слесарев вспомнил, что Хейти не знает начала этой истории. – Для меня началось. Работал он с этой тарелкой долбаной и служил где-то у вас в Таллине. Энкавэдэшник бывший… когда его шлепнули, на земле рядом с ним надпись была… Что-то там типа… Про собаку.
– Кого?
– А? – Слесарев задумался. – Да вроде как так. И еще какой-то «сурм» там был…
– Собачья смерть, – перевел Хейти. – Идиотизм.
Хейти чувствовал себя погано, словно бы он сам убил того старичка, хоть и служившего ранее в НКВД, но все-таки старичка.
– Не знаю, идиотизм или нет, – продолжал Слесарев. – Но думал я плюнуть на все это. Мне-то, собственно, что со всего этого? Одни неприятности. Да только… Я как твою рожу увидал, когда ты пистолет на Кактуса навел, а в глазах пустота такая, тоска… Понял, взорву все, на хрен. Живота не пожалею, а взорву. У меня ведь сын растет, а тут такое.
– Но ведь это ж не где-нибудь, – сказал Хейти. – Не в Штатах, не у арабов каких-нибудь. Это ж у тебя.
– Потому и взорву, что у меня. А не в Штатах.
– Ну, ты же понял, что я хотел сказать… – Хейти поискал слова. – Как же патриотизм? Оборонка ведь это… Ну… Ты ведь понял?!
– Понял, – спокойно подтвердил Слесарев. – Все я понял. Сразу. Но только если бы все так просто было… Если бы я не знал об этом институтике ничего и о тарелке этой драной не знал… Если бы не ползал я там по проходам, коридорам… Ты пойми, если появились такие, как ты, значит, будут и другие. Я не знаю, умнее они будут или глупее, сильнее или слабее. Не знаю. И я даже судить не берусь, что хуже. Это не в укор тебе, пойми. Но ты работаешь на Запад. И будут еще такие, с микросхемами в голове, или с нанотехнологнями в крови, или с убеждениями… И пойдет плясать губерния! Повалятся из этой Пандориной шкатулки подарки по всему свету. Эту сытую агонию прекратить надо.
– Почему сытую?
– Потому что… Потому что если какой-то мент может запросто заползти в какой-нибудь институт… Значит, заелись эти твари там, наверху этой пирамиды в пирамиде. Умерло это… И никакой пользы от него, вонь одна. Раньше была, наверное, польза, а сейчас нет. Одно зло…
Хейти потерял нить Сергеевых рассуждений. Он понял, что капитан уже говорит сам с собой. О своем. Как будто обрывалось что-то внутри Слесарева, рвалось в душе, тренькая струнами. Невыносимо громко.
– Есть очень хочется. Ты бы сходил в магазин… – наконец сказал Хейти.
Сергей в раздумье покачал головой. Хейти показалось, что он не слышит, но потом Сергей сказал:
– Давай штаны…
Вскоре Хейти сидел на бетонном полу на подсунутой под задницу картонке. Холод, который поднимался снизу, почему-то не беспокоил. Голова то и дело падала на грудь.
В конце концов Хейти задремал.
Когда он снова открыл глаза, перед ним сидел лейтенант Мельников. Хейти понял, что спит.
– Привет, давно не виделись.
Кто это сказал? Впрочем, не так важно.
– Слушай, ты как-то далеко забрался… – сказал лейтенант. – Не находишь?
– Нахожу… – вяло отозвался Хейти. За всеми событиями последних дней Мельников казался таким далеким.
– И ведь из этой переделки ты имеешь все шансы не выкарабкаться.
– Знаю, – сказал Хейти и про себя удивился, почему он так хорошо понимает Мельникова? Ведь говорят они на разных языках.
– И что делать думаешь?
– Выкарабкиваться… – Чертовски логично.
– Это не так уж и трудно, наверное. Просто, как все гениальное. Только я пока об этом не знаю. Путь наверняка где-то близко…
– Ну… – Мельников саркастически усмехнулся. – Все пути находятся близко. В твоей голове. Но мы ведь не о философии тут собираемся говорить?..
Хейти даже не удивился этой фразе. Собираемся – значит собираемся. Значит, так нужно, будем говорить о чем-то другом.
– Мне бы от «жуков» в голове освободиться… – сказал Хейти, словно Мельников мог чем-то помочь ему. – А дальше разобрались бы сами.
– Да нет никаких у тебя «жуков»…
– А что же есть?
– Программа есть. Это особенный, почти уникальный комплекс химических, биологических и прочих веществ вкупе с соответствующей обработкой мозга. Очень примитивной моделью этого процесса можно считать гипноз, хотя аналогии совершенно неуместны.
– Ты откуда знаешь?
– Я многое знаю. Теперь. Хейти внутренне содрогнулся.
– Кстати, комплекс действительно был разработан здесь, в Союзе. И, что самое интересное, в твоем родном городе.
– Как это?! – спросил Хейти.
– А так, когда Объект был сбит, его поместили в единственный тогда пригодный для этого дела институт, который находился в Таллине. Дело в том… – Мельников помолчал. – Что везти его ближе к Москве побоялись. Тащить куда-то на восток, где традиционно проводят подобные исследования, означало волочить Объект через всю страну, что тоже было опасно, кстати, как оказалось, не зря боялись… Вот так-то. Из трех Прибалтийских республик выбрали самую северную. Так вот, первые же месяцы работы дали потрясающие результаты. Как раз в области биохимии мозга. Не нашего, разумеется.