Бурцев Виктор. Вечное пламя

   – Ладно, – махнул рукой Лопухин. – Есть два варианта. Повернуть назад и не доехать или рвануть вперед. Найти там помощь, горючку, сориентироваться, и тогда уже назад. Риск есть, но передовая дальше. Точно дальше! И мы успеем.
   Колобков задумался, потер ладонями лицо.
   – Черт…
   – Давай решайся. В конце концов, мы же военкоры!
   Дима вздохнул.
   – Ну, давай…
   Это решение, несмотря на откровенную авантюрность, спасло им жизнь. Городок Слоним был взят немцами. Все коммунисты расстреляны. А часть, в которой находились военкоры, спешно отходила на север, чтобы через два дня влететь в котел вместе со всем Западным фронтом.

13

   Они успели отъехать лишь несколько километров от расстрелянной колонны. Через разбитую бомбами дорогу, через брошенную технику. Через странную, пугающую тишину, которой не может быть на войне. Будто бы несколько часов назад прямо тут люди не убивали друг друга, не рвались снаряды, не визжало небо, падая на стриженые затылки солдат, не вздрагивала земля от страшных ударов. Будто не было ничего. Только стоят грузовики. Только дымятся остовы того, что когда-то называлось танками. Только лежат… лежат люди. И тишина. Мертвая, невозможная тишина. Какая бывает только на войне. В изуродованном пространстве, где может быть все – и самое страшное, и самое великое…
   Они успели отъехать всего несколько километров. Может быть, десяток – жутких, кошмарных километров. И через много-много лет Колобкову будет сниться эта дорога. Молчащая дорога, где не слышно даже птиц и цикад… мертвая дорога. И Дима будет просыпаться в крике, в поту. В ужасе от того, что все это не вымысел, от того, что все это ему довелось пережить. Увидеть. Почувствовать.
   Но это позже… Позже…
   А сейчас они просто ехали, с черепашьей скоростью объезжая препятствия. И позади них один из черных крестиков, облетающих небосвод где-то там, далеко-далеко у горизонта, вдруг вздрогнул. Ушел в сторону. И начал приближаться. Увеличиваясь в размерах. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее… Стремительно вырастая из мелкой чернильной помарки на бумаге неба в страшный черный крест, заставляющий дрожать землю своим надсадным гулом, переходящим в пикирующий визг.
   Первым услышал приближающийся самолет Иван. Он завертел головой. И когда увидел, откуда приближается звук, все, чему его учили, вывалилось из головы. Потому что с небес на них падала хищная черная смерть.
   – Димка! – гаркнул Иван.
   И было в его голосе что-то такое, от чего младший политрук Колобков ударил по тормозам. Толкнул дверцу и вывалился к черту из грузовичка. Следом за ним прыгнул и Лопухин.
   Что было сил они побежали от обреченной машины. А с небес уже слышалось: «Та-та-та-та…» – и на дороге уже взлетали пыльные фонтанчики. Грузовичок задрожал, словно живой, когда тринадцатимиллиметровые пули прошили его корпус. «Мессершмитт» пронесся над дорогой, вдавливая все живое в землю ревом и грохотом и оставив за собой развалину, некогда бывшую редакционным грузовиком.
   Летчик посчитал, что этого будет вполне достаточно, и не стал делать дополнительный заход, вылавливая двух маленьких человечков. Достаточно уже и того, что ему удалось уничтожить технику.
   Черный крест снова начал удаляться. Делаться маленьким. Нестрашным.
   – Сука! – орал ему вслед Лопухин, потрясая неведомо как оказавшимся в руке «наганом». – Сука!
   Неподалеку из воронки выбрался Колобков.
   – Вот тебе и съездили… – проворчал он, отряхиваясь. – Ни черта не понимаю. Откуда они тут вылезли? Что вообще делается?
   Лопухин плюнул. Спрятал револьвер. Отряхнулся.
   – Да бес его знает, что делается! Может быть, прорыв. Или еще что-то.
   Вместе они исследовали грузовичок. Дима даже не стал открывать искореженную крышку капота – все и без того было ясно. Закинув вещмешки за спины, военкоры молча потопали по дороге дальше.
   Через пяток километров сделали привал. Солнце цеплялось краешком за далекий лес. Тени удлинились, но жара по-прежнему стояла невыносимая.
   – Слушай, Дим… – Иван разминал натруженные ноги. – А если на немцев нарвемся? Дураки мы с тобой. Надо было хотя бы винтовку взять. Там, где колонна разбитая…
   – Или гранату, – устало прошептал Колобков. – Или танк лучше. Прям на танке и поехать…
   Лопухин усмехнулся.
   – Идти надо. До темноты еще время есть… А там заночуем в какой-нибудь канаве.
   – Давай…
   Они поднялись на ноги. И пока солнце не спряталось окончательно за горизонтом, брели по дороге, видя вокруг только смерть и разрушение.
   – Не может быть, чтобы вокруг одни мертвые, – шептал Иван. – Не может быть. Чтобы вокруг.
   Они несколько раз проверяли сгоревшие машины. Но ничего, кроме трех фляг со спиртом, бидона с водой и ящика с консервами, не обнаружили. Колобков подобрал полупустой «ППШ». Спирт взяли с собой, пустые фляжки наполнили водой. Консервы распихали, сколько смогли, по вещмешкам.
   То тут, то там встречались могилы. Свежие земляные холмики. В основном безымянные, иногда с положенными сверху пилотками.
   Когда же солнце окончательно спряталось за горизонтом, Лопухин махнул рукой:
   – Все. В темноте не пойдем. Черт его знает, что впереди…
   Колобков кивнул.
   – Костерок бы…
   Иван вздохнул.
   – Не уверен я, Дим… Я уже ни в чем не уверен. Костерок, конечно, хорошо, но… А если десант тут где-нибудь бродит? Или… Еще кто. До границы – рукой подать.
   – Тоже верно. Хотя без огня как-то… – Дима поежился. – С детства темноту не люблю.
   – Давай в воронке сложим. Если будет надо, подожжем. А если нет…
   – Годится! – обрадовался Дима.
   Они облазили окрестные кусты, собрали сушняк, сложили его в одну из широких воронок. Потом, повинуясь неясному беспокойству, обустроили себе огневые точки, превратив воронку в некое подобие дота.
   Ночь мягко опустилась на землю.
   Зажглись звезды.
   И только тут, словно дожидаясь этого мига, за горизонтом надсадно и тяжело ухнуло! Зарокотало! Полыхнуло на полнеба!
   Нет. Не война.
   С запада ползла на восток грозовая туча.

14

   От дождя укрылись дырявым брезентом, снятым со стоящей неподалеку машины. Ни о каком костре речи уже не шло. Мутные грязные потоки наполняли дно воронки водой. Дрова уже плавали в этой луже, которая медленно, но верно подбиралась к ногам Лопухина и Колобкова.
   Стараясь не сильно промокнуть, Иван выглядывал из-под импровизированного навеса. С краев брезента сильно лило. Разобрать что-либо было просто невозможно. И только во вспышках молний, в рваном изломанном свете, удавалось увидеть дорогу, уходящую за холм. Все остальное сливалось с небом – грязь, вода.
   – Дураки мы с тобой, Дима! – переждав удар грома, крикнул Иван. Чтобы перекрыть дробь капель по брезенту, приходилось орать.
   – Чего это?
   – Зачем мы в воронку забрались? Надо было на холм идти. Оттуда обзор лучше.
   – И вода вниз стекает, – Колобков кивнул.
   – Ага! Прямо к нам! – Иван засмеялся.
   Колобкову эта мысль тоже показалась смешной, и некоторое время они дружно хохотали. Вместе со смехом выходил страх. Напряжение. И даже ночь показалась не такой темной.
   – Ладно! – крикнул Дима. – Пересидим. Глядишь, не утонем!
   Однако Лопухин не ответил. Он напряженно всматривался в темноту.
   – Чего там?
   Иван пожал плечами.
   – Не пойму. Но вроде двигался кто-то.
   Колобков осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой грязи, подобрался ближе. Приподнял край тента стволом автомата.
   – Где?
   Иван молча ткнул пальцем в темноту.
   Оба напряженно замерли.
   – Сейчас, молния…
   Дима не договорил. Над головой зашипело, мир вокруг вспыхнул, а вслед за этим все потонуло в оглушительном раскате грома. Казалось, что молния ударила не где-то далеко в небе, а прямо тут, над воронкой.
   Лопухин с Колобковым скатились вниз, зажимая уши ладонями. Дима провалился на самое дно, в обжигающе холодную воду. Тент просел, вниз полились струи дождя.
   Иван ухватил Колобкова за руку и вытянул наверх. Тот, ни слова не говоря, кинулся к краю воронки. Выставил ствол «ППШ».
   – Там точно кто-то есть! Есть кто-то! – Его била крупная дрожь. – У куста там!
   – Ты форму разглядел?
   – Ни черта я не разглядел. Он стоял там… Я вообще, черт, не понял. Будто бы голый он!
   – Ждем еще молнию?
   – А есть вариант?
   Лопухин показал Диме ракетницу.
   – Прихватил. Красная.
   – Погоди, может, пригодится еще.
   Они уставились в темноту.
   Снова полыхнуло. Но теперь уже дальше, где-то за спиной. В дрожащем свете молнии Иван явственно увидел человеческую фигуру. Грязную, с длинными волосами, спадающими на плечи. Вспышка искажала перспективу, и от этого казалось, что руки у человека неестественно длинные, тянутся едва ли не до земли.
   Последнее, что увидел Иван, – как фигура пошатнулась и вытянула руки вперед.
   Дождь утратил свою силу. Начал сдавать. Колобков и Лопухин сидели на дне воронки, по пояс в воде.
   – Видел?
   Колобков только быстро и часто закивал.
   – Голый. И космы как у бабы.
   – Может, баба?
   Колобков замотал головой:
   – Не баба!
   С просевшего тента звонкой журчащей струйкой лилась в лужу вода.
   Иван осторожно пополз наверх.
   Гроза уходила. Вспышки молний виднелись все реже и реже. Рокот грома доносился издалека, словно бы нехотя.
   – Не видно ни черта, – прошептал Дима.
   – Может, раненый?
   – А чего голый?
   – Тихо!
   Иван прислушался. В темноте чавкало.
   – Ходит… – прошептал Дима. – Ходит…
   Лопухин вытащил «наган» и с замиранием сердца услышал, как странный человек бормочет что-то… Или нет. Рычит! Хрипит по-звериному, будто и речь родную позабыл! Несмотря на холодный дождь, Ивану стало жарко.
   И когда чавканье послышалось совсем рядом, он зажмурился и сжал револьвер обеими руками.
   – Ванька! – прошептал Колобков.
   И тут тент над их головой обрушился вниз. В воду. Ивана хлестнуло по лицу.
   По ушам ударил не то крик, не то рычание. И что-то большое плюхнулось в воду.
   Иван, сам не осознавая, что делает, выстрелил несколько раз в темноту. Почувствовал, что чьи-то холодные руки хватают его за шиворот. И тянут! Тянут!
   – Ванька! Бежим!
   Это Колобков вытягивал Ивана из ямы. Где ворочался запутавшийся в мокром брезенте голый человек.
   Как Лопухин выбрался из воронки, он помнил с трудом. Застряла в памяти только бешеная гонка, неведомо куда, в темноте. Какие-то ямы, куда то и дело проваливался Иван. Какие-то кусты. Больше всего Лопухин боялся потерять Колобкова, а потому вцепился ему в локоть и бежал, бежал!
   Так они и неслись сломя голову, пока не рухнули, тяжело дыша. Колобков перекатился на живот и выставил автомат перед собой.
   – Чего ж не стрелял? – переводя дыхание, спросил Иван.
   – С предохранителя не снял. Представляешь?
   Так они и лежали, до утра.

15

   Солнце встало из-за далекого леса, свежее, умытое, радостное. Будто и не было ночной грозы, будто и не было войны. Вместе с солнцем проснулись птицы, и каждая громко радовалась тому, что пережила ночь, что встречает новый восход. Каждая маленькая птаха, каждая маленькая божья тварь пела от восторга, и только два человека, едва живые, лежали на холме и покрасневшими глазами всматривались в место, где вчера заночевали.
   – Тихо вроде, – пробормотал Колобков. Он выглядел плохо. Лицо осунулось. Под глазами наметились темные круги. Диме казалось, что каждая жилка в теле дрожит, колотится. Во рту было сухо, шершавый и распухший язык едва ворочался.
   – Подождем еще и проверим, – ответил Лопухин.
   – Ага.
   – Воронку вроде до краев залило…
   – Нет. Кажется, это брезент так лег… Не вижу, – Колобков потер глаза. – Глаза болят.
   – У меня тоже… Ну что, пойдем?
   Дима только кивнул.
   Они поднялись и осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой траве, двинулись вниз.
   После ночной грозы все вокруг заиграло новыми красками. Трава казалась особенно зеленой, сочной, влажная земля набухла.
   – Смотри… – Колобков кивнул в сторону.
   Иван повернулся и увидел большую, с оплывшими краями яму, наполовину залитую водой.
   – Могила, что ли?
   – Какая к черту могила, вокруг посмотри!
   Лопухин огляделся и только сейчас увидел… Травы вокруг не было. Только мокрая земля, превратившаяся в грязь. Эту землю будто бы месили. Как пекарь месит тесто. Но только… ногами. Грязь вокруг была испещрена сотнями следов.
   – Без ботинок… – прошептал Колобков. – Без ботинок.
   И действительно, вокруг них были следы босых ног.
   – Ерунда какая-то. Чего ж он тут натоптал?
   – Хреновый из тебя следопыт, Ваня. Ты присмотрись… Ноги разные. Размер…
   – Бред, – Лопухин растерянно озирался.
   Колобков кивнул.
   Иван осторожно подошел к краю огромной ямы. Ему показалось, что следы идут именно оттуда. Вытянув шею, он заглянул через край. Там, в мутной белесой воде, что-то плавало. Словно там варился огромный суп, который еще не закипел…
   Лопухин пригляделся. И обмер!
   – Мертвые…
   Голыми белыми телами было завалено все дно ямы.
   Иван осторожно отступил назад.
   – Что там? – Колобков оказался сзади так неожиданно, что Лопухин вздрогнул.
   – Фух! Черт тебя подери… Трупы там.
   – А я в воронку заглянул.
   – И?
   – Пусто. Воды действительно чуть ли не до краев. Брезент плавает. Никого. Следы опять же. Натоптано, – Дима вздохнул. – Спирт пропал. Одна фляга осталась. Хочешь? – Он протянул Лопухину помятую флягу.
   Иван хлебнул. Зажмурился. Пить спирт он еще не научился.
   – Бред какой-то, – откашлявшись, сказал Лопухин. – Дурное место.
   – Я несколько фотографий сделал, – пробормотал Колобков. – Черт его знает… Может, покажем кому, там разберутся. Давай, может, двинем отсюда?
   Лопухин кивнул.
   Они вышли на дорогу и, часто оборачиваясь, пошли на юг.
   Миновав холм, они услышали войну. Будто бы она ждала, когда они покинут это страшное место, где стояла на обочинах брошенная техника, где в ямах с вонючей водой плавали голые тела, где даже смерть не была гарантией покоя. Война ждала, когда они выйдут на холм, двинутся по склону вниз, чтобы заявить о себе. Где-то вдалеке загрохотало. Забухало вразнобой. И горизонт подернулся дымкой.
   – Вот оно… – прошептал Иван.
   С каждым шагом страх уходил все дальше. Походка делалась тверже. Оружие перестало бесцельно болтаться в кобуре. Мужчина на войне – это совсем другое существо, нежели в мирное время.
   К полудню Иван с Димой вышли на танки.
   Три БТ-7 стояли на пригорке, чуть отойдя от склона. В этом районе это была господствующая высота. В тени своей техники задумчиво курили танкисты. Увидев военкоров, они подняли оружие. Навстречу двинулись два солдатика.
   – Кто такие? Документы!
   – Старший политрук Лопухин, – ответил Иван, протягивая удостоверение.
   – Младший политрук Колобков… – Дима закашлялся.
   – Пойдемте.
   У танков молоденький лейтенант некоторое время рассматривал их бумаги. Потом кивнул.
   – Присаживайтесь, военкоры. Перекурим.
   – Случилось что? – поинтересовался Лопухин, присаживаясь у танкового трака. – Стоите?
   – Случилось, – лейтенант пожал плечами. – Горючка кончилась. Осталось только на минимальный маневр. Боекомплект полный. А без толку все. Сидим, ждем. Чего ждем… Связи нет. Обидно.
   Лейтенант говорил как телеграф, короткими рублеными фразами, с четко выраженными паузами между предложениями. Почти без эмоций поинтересовался:
   – А вы откуда тут?
   – Шли на Слоним. Там вроде наши немецкий танк притащили. Мы хотели сделать репортаж. Только, я уж и сам не знаю как, промахнулись мы. Я срезать хотел. В общем, вышли южнее. Наткнулись на колонну разбитую. Там вся дорога в воронках…
   Лейтенант вздохнул.
   – Это я знаю. – Кивнул на ямы, окружающие дорогу. – Бомбардировщики. За леском зенитки стояли. Так что нам еще повезло. Только сломалось что-то. Или снаряды кончились. Сидим теперь. Ждем. – Он вздохнул. – Вон ветками маскируемся. Если самолет… Зенитчики ведь вместе с колонной пошли. С ними танки. «Двадцатьчетверка».
   – Во! Точно! – воскликнул Иван. – Танки были там. Капитан еще.
   – Ага, – оживился лейтенант. – Капитан. Видели его?
   – Убит…
   – Не дошли, значит. – Лейтенант затушил сигаретку.
   – А нашу машину «мессер» подрезал, – ответил Иван. – Мы заночевали там, на поле… Пешком шли, думали помощь найти. Все-таки колонна. А там такое… Танки стоят. Грузовики. Много грузовиков. Капитан тот сказал, что на Слоним идти не надо. Вроде как взяли его. Я думаю, десант…
   – Да какой там… десант! – Лейтенант махнул рукой. – Связи вот нет. Плохо.
   Дозорный, торчащий на башне танка, вдруг крикнул:
   – Люди, товарищ лейтенант!
   – К бою!
   Танкисты сорвались с мест, попрыгали в открытые люки. Лейтенант, натягивая шлем, крикнул Лопухину:
   – В окопы давайте!
   И махнул рукой куда-то назад.
   Иван с Колобковым быстро нашли неглубокие ямы, которые, видимо, танкисты именовали окопами. Лежать в них было страшно. Казалось, что весь на виду.
   Дима выставил перед собой автомат.
   – Чего-то плохо мне, Ваня. Если сознание потеряю, ты автомат возьми… – прошептал Колобков.
   – Чего ты?
   – Черт его знает. Перед глазами плывет. Застудился ночью. Надо же…
   Тем временем из танков закричали:
   – Кто идет?!
   Откуда-то снизу ответили, Иван не разобрал что, но танкисты успокоились. Выбрался лейтенант. Поднес к глазам бинокль.
   – Етить… – только и расслышал Лопухин.
   Лейтенант уже выскочил из люка и, спешно поправив одежду, побежал вперед.
   Лопухин встал и последовал за ним. Что-то важное было впереди, иначе не стал бы флегматичный командир так дергаться.

16

   – Нам бы горючки, товарищ генерал! Все бы снаряды в цель пустили! – Куда только делся телеграфный стиль лейтенанта. – У всех танков полный боекомплект. И сидим тут как прикованные, ждем, когда кто-нибудь из немцев на нас выйдет. Машина не вернулась, связи нет, положение неопределенное, что делать, товарищ генерал?
   – Это кто? – шепотом спросил Лопухин у стоявшего рядом навытяжку танкиста.
   – Ты что, Болдина не знаешь? – тихонько ответил тот.
   – Так это он?
   – Нет! Архиерей!
   – Хорошо, – сказал Болдин. – Вольно.
   Он обернулся. Вместе с ним шло человек пятьдесят. Вещмешки, винтовки. Были раненые.
   – Мы долго шли, вся техника встала, вот как у тебя… Где горючего нет, где бомбардировщики постарались. Так что принимай гостей, лейтенант. Отдохнем, заодно и подумаем, как дальше жить. Кто это с тобой?
   Болдин кивнул в сторону Лопухина, который поправил ремень и шагнул вперед.
   – Товарищ генерал-лейтенант…
   Генерал махнул рукой, и слова застряли у Ивана в горле.
   – Военкор?
   – Так точно… А разве так видно?
   «Господи, что я несу?» – пронеслось в голове у Лопухина.
   – Видно, видно. Штатского в форме за версту видать, – ответил Болдин, утирая лоб. У генерала был очень внимательный взгляд, крупный прямой нос и суровые морщины на лбу. Даже после длинного и тяжелого пути Болдин был подтянут, китель сидел безукоризненно. Автомат на плече не болтался, а висел словно влитой. Перед таким человеком Иван чувствовал себя конченым разгильдяем. В целом генерал располагал к себе. Такому человеку хотелось верить. Просто, безо всяких оснований. От Болдина веяло надежностью. – Что видели, товарищи военкоры?
   – По дороге на Слоним масса брошенной и уничтоженной техники. Много убитых. Разгромлена колонна техники и несколько машин с ранеными. Все убиты. Предположительно, десант. Один раненый сообщил, что на Слоним идти нельзя. Предположительно, город захвачен. Возможно, десантом…
   Генерал страдальчески поднял брови и пробормотал:
   – Десант, десант… Предположительно… Что за болезнь такая? Повсюду я только и слышу о десанте.
   – Но… Откуда у нас в тылу немцы?
   – А обхода с флангов вы не допускаете? – вопросом на вопрос ответил Болдин.
   – Но как же?.. – Лопухин совершенно растерялся.
   – Мы в кольце. И совершенно невозможно питать иллюзии на этот счет. В кольце. И нам придется из него вырываться. Понимаете?
   – Так точно.
   – И поскольку вы все-таки в звании политрука, то на вас я возложу обязанность донести до бойцов эту нехитрую истину. Мы в окружении. И вести себя будем соответственно нашему непростому положению. Все поняли?
   – Так точно.
   – Хорошо. – Болдин обратился к майору, стоявшему за его спиной: – Устроим привал, Владимир Филиппович. У танков. Какое-никакое, а прикрытие…
   Бойцы расположились позади танков. Кто-то просто упал в траву. Кто-то принялся рыть окопы. Майор, тот самый, к которому обратился Болдин, их остановил.
   – Не нужно. Мы тут долго не задержимся…
   Генерал подозвал Лопухина.
   – Вот посмотрите, товарищ военкор. – Болдин разложил карту. – Ваша часть была тут?
   – Так точно! – Лопухин старался держать плечи развернутыми, лицо каменным.
   – Да вы не волнуйтесь так, политрук… Мы с вами не на параде. Мы с вами в сложной тактической ситуации. А потому излишняя приверженность формальностям нам сейчас ни к чему. Только мешает. Меня зовут Иван Васильевич. Я вам разрешаю так ко мне обращаться. Вот Владимир Филиппович Верховцев, мой заместитель сейчас. А вас как по имени-отчеству?
   – Иван Николаевич, – Лопухин чуть сдулся.
   – Ну вот, видите, мы даже тезки. Так что давайте без излишнего официоза.
   – Так точно, понял.
   – Ладно… – Болдин снова показал на карту: – Ваша часть тут была?
   – Да.
   – То есть к северо-востоку от Слонима. А вышли вы где-то в этом районе? – Он очертил на карте круг.
   – Думаю, да, – Иван сморщился. – Дело в том, что, стыдно признаться, с картой я напортачил. Колобок… Гхм… То есть младший политрук Колобков, товарищ мой, он за рулем был, а я вроде проводника… Ну и загнал нас к черту на кулички. Точно могу сказать, что колонна уничтоженная была на самом краю лесного массива. Крупного, насколько я могу судить.
   – Ваше счастье, что вы на Слоним не вышли, – Болдин усмехнулся. – Ухитрились же выкрутиться. Проскочили. Значит, можно… Вот посмотрите, а мы отсюда идем. И уже давно.
   – Там, под танком, капитан прятался. Контуженный. Он сказал, что на Слоним идти не надо. И вообще… – Иван вспомнил странные разговоры умирающего капитана.
   – Что вообще? – Болдин посмотрел в глаза Лопухину. – Договаривайте.
   – Да бредил, наверное, капитан, контузия, и крови потерял достаточно. Говорил, что одного из немцев он в упор бил. И вроде как тот не умер. И еще повторял, мол, звери, звери. Но это, наверное, по жестокости. Они же раненых добивали. Так только звери могли бы…
   – Вот уж нет. Зверей вы, Иван Николаевич, зря не ругайте. Зверь почем зря кровь лить не станет. Так, значит, ваш капитан бредил?
   – Ну, мне так показалось. Иначе чем же еще объяснить?
   – А больше вы ничего странного не видели по дороге?
   – Видели… – Иван глянул на карту. – Я думаю, что…
   – Немцы!!! – закричал кто-то.
   – Позже договорим, Иван Николаевич, – Болдин подхватился, одним движением свернул карту и дернул автомат. – К оружию, бойцы!
   Красноармейцы залегли. Кто-то занял выкопанные танкистами окопы, кто-то вжался в траву. Повсюду, словно прочищая горло, защелкали затворы. Миг, и высотка ощетинилась, ощерилась оружием.
   Внизу из-за леса медленно выползала колонна. Впереди, бодро стрекоча, подпрыгивали мотоциклы с пулеметами, а позади, тяжело ворочаясь, выдвигалась техника потяжелее. Танки.
   – А еще дальше бронемашины с пехотой… – прошептал лежащий слева красноармеец. На нем была обтрепанная, будто бы обгоревшая гимнастерка. Иван заметил зеленые петлицы. Пограничник, неведомо как прибившийся к группе Болдина.
   – Дима, – Лопухин, глядя на резвых мотоциклистов, на танки, почувствовал, как внутри, в кишках, все переворачивается. – Колобок… Прихватило меня… Ой, елки…
   – Под себя! – прошептал Колобков. – Под себя!
   Он изо всех сил цеплялся за рукоять автомата вспотевшими ладонями и чувствовал приблизительно то же самое.
   – Не дрейфь, – оскалился пограничник. – Все под себя делают, когда порохом запахнет. Давай, с пустыми кишками и драться сподручнее…
   Но Лопухин сцепил зубы, напрягся, стараясь всеми силами не допустить позора, и пропустил начало. Все три танка ахнули оглушительно. Земля вздрогнула. И почти сразу же снизу глухо отозвались три взрыва.
   Тотчас выстрелил пограничник. Мигом перезарядил. Снова выстрелил. И еще! Остро запахло пороховой гарью. Ивана скрутило так, что он сжался в комок, на зубах заскрипел песок. И тут загрохотал весь холм. Стреляли уже все.
   На немецкую колонну обрушилась волна свинца. Горело два танка. Третий неуклюже ворочался между заглохшим грузовиком и подбитым собратом.
   – Стреляй! Стреляй, сукин сын! – заорал Болдин, его голос начисто перекрыл грохот винтовочных выстрелов. – Стреляй, не жди!
   И снова три выстрела слились воедино. А на дорогу уже выползали новые и новые гусеничные чудовища. Фигурки немецких солдат метались среди уничтоженной техники, кто-то пытался спрятаться в небольшом лесу, кто-то нырнул в канаву. Но большинство падало и падало под огнем.