Бурцев Виктор. Вечное пламя

Виктор Бурцев
Вечное пламя

1

   Из Петрозаводска пассажирских не было. В глушь Карельского перешейка шли только товарняки, пустые огромные стальные «рогатки» для перевозки леса, теплушки и цистерны. Иван договорился с машинистом, и тот махнул рукой: «Залезай, не жалко…»
   В вагоне было навалено сено и терпко пахло лошадьми. Этот запах, такой теплый, живой, делал теплушку уютной. Иван кинул вещмешок, сгреб большую охапку сухой травы и устроился на ней, как на диване.
   Хорошо!
   Он повозился, устраиваясь поудобней. На всякий случай пощупал карманы пиджака, не потерялось ли чего…
   Но командировочное удостоверение и пропуск, подписанный военкомом Карело-Финской ССР, для допуска в закрытую зону, никуда не делись. Важные документы. Собственно, в приграничную полосу его все равно никто не пустил, но описать новый быт народа Карелии можно, не забираясь в дальние дали. Главное – встретиться с реальными людьми, посмотреть, чем живут граждане Советской России. Чего хотят, чем интересуются…
   Иван пребывал в самом радужном настроении. Впереди была целая жизнь! Работа, перспективы, любовь самой лучшей девушки, свадьба, наконец! Может быть, трудности, испытания, куда ж без этого?..
   Вагон с лязгом дернулся. Пошел. Застучали колеса.
   Иван закрыл глаза и почувствовал, что засыпает.
   В полудреме, под перестук колес и лязг металла, он видел лето. Москву, шумную, зеленую, умытую большими поливальными машинами. Девушек, которые ходят по улицам в легких красивых летних платьях. И едят мороженое.
   Поезд трясло, покачивало на перегонах. Под досками пола оглушительно грохотало на стыках. Но молодому журналисту было хорошо и уютно. Запах сена напоминал ему о деревне Клюквинке, под Рязанью, где жила его бабка Прасковья. Там всегда был сеновал, где можно было лежать и смотреть в небо. Высокое, глубокое и голубое. Огромное! Глядя на которое хочется петь от счастья и смеяться. Небо…
   Когда Иван проснулся, он был уже не один.
   У противоположенной стены сидели трое красноармейцев с винтовками и один старший лейтенант. Солнечный луч, проходя через щели в крыше, освещал три кубика на петлице.
   – Проснулись, – констатировал солдатик, сворачивая «козью ногу». У него были густые рыжие усы, лицо в веснушках и картошкой нос. – С утречком!
   Иван тряхнул головой.
   – Здравствуйте, товарищи!
   – И тебе не хворать… – устало отозвался красноармеец, а лейтенант подсел поближе и протянул руку.
   – Старший лейтенант Кутузов Леонид Федорович.
   – Лопухин Иван Николаевич, корреспондент газеты «Правда». Еду под Вирасвара, по командировочной надобности.
   – Попутчиками, значит, будем. Я знаю, где вам сходить. Подскажу.
   Иван заметил в дальнем углу пяток армейских ящиков, сложенных друг на друга.
   – Спасибо… – Лопухин развязал вещмешок, вытащил бутылку коньяка и сигареты. – А пока угощайтесь!
   – Вот дело! – Усатый красноармеец отправил «козью ногу» в кисет и потянулся к сигаретам.
   – Ехать еще далеко, – рассудил лейтенант и выудил неведомо откуда бутылку водки.
   Было видно, что мотаются эти четверо по вагонам не первый раз, видели в жизни достаточно. И если старлей пьет с солдатами, значит, так оно и надо.
   После неспешной первой и скорой второй конопатый красноармеец выгрузил из мешка закуску. Хлеб, черный, крупного помола, и сало.
   – Моя делала, – гордо пробасил он. – С чесночком.
   На разложенной тряпице появились огурчики, лучок. Иван выложил колбасу.
   Выпили еще. Иван закурил, щурясь от дыма.
   – А что, товарищ журналист, про что писать будете? – поинтересовался красноармеец.
   – Про жизнь, – Иван пожал плечами. – Как местные жители после войны тут… Налаживают быт.
   – А… – чуть-чуть разочарованно протянул красноармеец. – Я думал, про Красную Армию.
   – Это больше другие… – Иван почему-то смутился. – Я про деревни пишу. Как люди живут. Какие у них проблемы возникают, чему они радуются… Как колхозы строят.
   – А нашу деревню всю под пулеметы пустили в восемнадцатом… – невпопад ляпнул другой красноармеец, молчавший до этого.
   Лейтенант прокашлялся. Чтобы замять неловкость, Иван поинтересовался:
   – А вы куда? На границу едете?
   И сразу же пожалел. А ну как везут они что-нибудь секретное, получится, что он интересуется… Нехорошо.
   Но лейтенант только покачал головой.
   – Нет… В часть возвращаемся. А что вы про местных жителей знаете?
   – Про карелов?
   – Да тут намешано всего – карелы, финны, угры… В каждом хуторе свои порядки. Не разберешься. Интересный люд, темный только.
   – Ну, ничего! Просветим! – Лопухин улыбнулся. Выпитая водка отдавалась шумом в голове.
   – Это да, – Кутузов важно кивнул. – Электричество вот уж провели везде, где только можно. Дороги налаживаем. Не все, конечно, гладко…
   – А я считаю, и хорошо, что не все гладко! – Иван махнул рукой. – Трудности, они для того и есть, чтобы их преодолевать.
   Лейтенант улыбнулся, чуть грустно, и спросил:
   – Комсомолец?
   – А как же!
   – Хороший у тебя настрой, – Кутузов вздохнул. – Правильный.
   Он откинулся на охапку сена. Заложил руки за голову.
   – Что, солдатики, приуныли? Наливайте!
   За разговором время летело быстро. И когда где-то далеко надсадно загудел паровоз, лейтенант удивленно посмотрел на часы.
   – Ну вот, – сказал Кутузов. – Вам через час сходить. На Вирасвара остановка короткая. Отметится только и дальше пошел. Так что не зевайте. Вам дальше куда?
   – Колхоз «Карьяла»…
   Лейтенант покачал головой.
   – Такого не знаю. Но там подскажут… В общем-то народ тут общительный.

2

   Действительно, как и сказал лейтенант, станция Вирасвара была просто железнодорожным узлом, хотя и довольно крупным. Сетка пересекающихся во всех направлениях рельсов. Стрелки, семафоры. Бревенчатое с острой крышей здание, где располагалась контора. Да и все.
   Вдалеке, около старого и почему-то покосившегося вагона, стояла группа рабочих. Доносилась унылая ругань. Подойдя ближе, Иван увидел, что одной парой колес вагон глубоко ушел в гравий.
   – Как вообще устоял? – удивлялся дед в замасленных рукавицах. – Что ж ты, песья кочерыжка, стрелочник, в бога-душу-мать, не видел, куда состав направляешь? Давеча ж раскидали пути!
   – Да я, – разводил руками какой-то молодой шкет, в перешитом матросском бушлате, весь перемазанный мазутом, – вроде ж спрашивал, дядь Толь… У вас же спрашивал…
   – А я чего сказал, лисья норка?!
   – На пятый гнать, – шкет повесил нос.
   – А это какой? Это какой, я спрашиваю, лысого тебе в бок?!
   – Седьмой…
   Иван кашлянул.
   – Здравствуйте, товарищи!
   Рабочие обернулись. Хмурые усталые лица.
   – Здравствуй, бухгалтера ищешь?
   – Я? – удивился Иван.
   – А кто ж?
   – Нет, я дорогу спросить. Я из Москвы. Мне бы в колхоз «Карьяла» попасть.
   – А-а… – протянул дядя Толя и улыбнулся. – Ну, это просто. Я-то думал, что опять бухгалтера будут искать… Ты в контору сходи. Там спроси товарища Либермана. А он уже свяжется.
   – Спасибо! – Иван махнул рукой и под унылое «Ну, дядь Толь, я ж не специально…» направился к зданию конторы.
   Внутри царили сырость и запустение. Пол под ногами скрипел, стены длинного коридора были заклеены газетами. Свет проникал через закопченные окна. Где-то в конце коридора была открыта дверь, слышался прерывистый стук печатной машинки.
   Иван двинулся вперед. Каждый шаг сопровождался скрежетом.
   – По правой стороне, – крикнул кто-то из открытой двери. – По правой стороне идите!
   Иван сдвинулся правее, и действительно, скрип сразу же прекратился.
   В кабинете, за огромным столом, сидел тощий мужчина в круглых очках. Черная бородка и сухое лицо делали его похожим на Мефистофеля.
   – По шагам сразу можно определить человека, – сказал он, поглядывая на Ивана поверх очков. – Вот вы человек новый, иначе бы ни за что не пошли посередине коридора. Там можно упасть.
   – Да, – кивнул Лопухин, улыбаясь. Он вообще всегда старался улыбаться людям. Особенно незнакомым.
   Мужчина привстал, протянул руку.
   – Иосиф Либерман. Начальник ж/д узла.
   – Иван Лопухин.
   Рука у Либермана была неожиданно крепкой.
   – Прекрасно, прекрасно! – мужчина встал из-за стола и, опираясь на палочку, отошел к небольшой тумбочке, на которой стоял поднос со стаканами. – Чай будете? Вам непременно надо выпить чаю. Иначе невозможно.
   – Да я, собственно, не хотел вас отрывать… – Ивану почему-то сделалось жарко, он вытер пот со лба.
   – А вы и не отрываете, а наоборот, даете мне возможность отдохнуть. Сделать, так сказать, перерыв. Я, как видите, не курю, а значит, не могу делать перекуры, но нельзя же все время работать. Вот, пью чай.
   Он протянул Ивану стакан, на блюдце рядом с которым лежало два кусочка сахара.
   – Прошу вас! И снимите немедленно пиджак, тут очень жарко.
   – Да, – ответил Лопухин, принимая угощение. – Я уже заметил…
   – Это печка. – Либерман, осторожно неся блюдце со стаканом в одной руке, а второй опираясь на трость, вернулся к столу. – Печку я топлю даже летом! Иначе этот дом развалится на части. Уж поверьте! Обратили внимание на сырость в коридоре?
   – Да, запах…
   – Премерзкий! – согласился мужчина. – Дом очень старый. Сырость немыслимая. Даже летом. И никто не может сказать почему.
   Он осторожно помешал сахар ложечкой и поинтересовался, искоса поглядывая на Ивана:
   – А вы по какому вопросу к нам?
   – Я из Москвы, – начал Лопухин. Либерман кивал на каждое его слово, словно ему было заранее известно о том, кто такой Иван и зачем он пожаловал. – Командирован от газеты «Правда». Мне в колхоз «Карьяла» попасть было бы хорошо…
   Лопухин протянул Либерману командировочное удостоверение.
   – Ага… – Начальник ж/д узла, быстро стрельнул глазами на Ивана, потом в удостоверение и забубнил: – Все понятно, все понятно… Сейчас организуем.
   Он выудил из-под стола большой черный телефонный аппарат, снял трубку. Потом долго стучал по рычажкам и кричал: «Алло!» Через некоторое время в трубке ответили.
   – Мне колхоз «Карьяла»! Срочно. Что? Черт знает что. – Либерман с сожалением убрал аппарат под стол. – Обрыв. Опять обрыв. У нас, к сожалению, это часто бывает.
   – Ну… – Лопухин развел руками. – В конце концов, это не трагедия. Я могу и сам добраться. Не в первый раз.
   – Что вы?! – Либерман затряс бородой. – Не думайте даже. В здешних лесах не то что приезжий, а и местный житель заблудиться может.
   – Но ведет же туда дорога!
   – Конечно, ведет! Но отпускать вас одного я… не имею права. Представляете, что будет, если вы тут где-нибудь в болото провалитесь?! Корреспондент центральной газеты! Вы представляете?
   – Не очень.
   – Зато я представляю. – Иосиф махнул рукой. – Пейте чай.
   Либерман выбрался из-за стола и ушел в соседнюю комнату. Было слышно, как со скрипом распахивается окно.
   – Бора! Бора! Где он?!
   Ему что-то неразборчиво ответили.
   – Так позовите его ко мне! Пусть идет сразу же. Бора! Черт… – Либерман вернулся. – Сейчас все будет.
   Вскоре в коридоре скрипнули полы и в кабинет вошел высокий, под два метра ростом, парень лет двадцати, в штопаной спецовке.
   – Ну…
   – Что «ну»? Оболтус! – Начальник ж/д узла всплеснул руками. – Где ты шастаешь?
   – Я генератор чинил.
   Либерман только вздохнул и обратился к Ивану:
   – Это мой племянник. Бора. Работает под моим чутким руководством нашим электриком. И, знаете, если бы не я, он давно бы…
   – Ну, Иосиф Карлович, – пробасил племянник.
   – Давно бы неизвестно чем занимался, – завершил фразу Либерман и поверх очков посмотрел на Лопухина. – Понимаете? Но не могу же я бросить племянника в беде. Сына родной сестры. Единственного. Конечно, я вытащил его сюда. Слава богу, что у нас всегда нужны люди, чтобы работать. – Он повернулся к единственному сыну родной сестры: – Поедешь на линию. Опять обрыв.
   – Почему я?!
   – Потому что магазин дяди Фимы стоит больше, чем твоя дурная башка! Собирайся, возьмешь у Семена телегу, передашь, что я сказал. И мигом в «Карьяла». С тобой поедет наш гость. Корреспондент, между прочим, центральной газеты. Тебе понятно?
   – Мне понятно.
   – Иди.
   – Иду, – ответил Бора, не трогаясь с места.
   – Иди, Бора! – с нажимом повторил Либерман.
   Тот вздохнул и вышел.
   – Вот и все! – Иосиф Карлович обрадованно хлопнул в ладоши. – Конечно, телега Семена это не ваше московское метро… Но зато точно будете на месте, а у меня камень с души спадет. Вы пейте чай! Пейте! Это очень полезный напиток. К тому же этот олух наверняка будет возиться еще час, не меньше.
   Через полтора часа совершенно обалдевший от разговоров Лопухин погрузился в старую, скрипучую телегу. И провожаемый радостным Либерманом, двинулся в путь.
   – Боже, боже! Как приятно поговорить! – вздохнул Иосиф Карлович, глядя вслед Ивану. – Как приятно… И как все-таки хорошо, как все-таки замечательно, что этот милый человек не про нашего бухгалтера приехал.
   Либерман закатил глаза и заковылял обратно к себе в контору.

3

   Дорога в колхоз была, прямо скажем, не из самых наезженных. Несмотря на жаркое лето, телега несколько раз вязла в грязи. То и дело приходилось соскакивать, чтобы старой равнодушной ко всему лошаденке было полегче.
   Бора был человеком молчаливым, хмуро покрикивал на лошадь, когда та норовила остановиться, и косил одним глазом на провода, идущие от столба к столбу.
   – В прошлом году, – вдруг сказал он невпопад, – у нас мужика так волки задрали. Вместе с лошадью.
   – Прям средь бела дня? – ужаснулся Иван.
   – Почему средь бела дня? Ночью. Ехал, а выпивши был. И заснул. А лошадка возьми да и остановись. А как очнулся, так поздно было.
   Лопухин не нашелся, что ответить.
   Действительно, в лесах, что окружали дорогу, могло произойти что угодно. Деревья, огромные, изогнутые, впившиеся в землю корнями, переплетением ветвей укрывшие землю от солнца. В этих местах и жизнь была такой… дикой, сильной, вцепившейся в существование всеми когтями и клыками.
   На очередном повороте дорогу им перебежала лиса. Крупная, рыжая. Она остановилась на обочине и долгим страшным взглядом проводила ехавших. Эти глаза, полные настоящей звериной жажды крови, заставили Ивана вздрогнуть. Он почувствовал, как звериное его начало отзывается, поднимая волоски на спине дыбом.
   Что-то похожее, видимо, ощутил и племянник Иосифа Карловича. Бора стегнул уныло плетущуюся лошаденку. Что-то крикнул ей, и телега покатилась быстрее. Вскоре лиса ушла в чащу.
   – Местные говорят, что лиса – это дурная примета, – сбавив ход пробормотал Бора. – Вроде как черная кошка.
   – А вы знаете, откуда эта примета взялась? – обрадовался возможности завязать разговор Иван. – Я про черную кошку.
   – Ну, – Бора недоверчиво покосился на Лопухина. – Черная потому что.
   – Совсем нет. У нас в университете был интересный преподаватель, так он рассказывал, что все приметы и суеверия не имеют под собой какой-то мистической основы, а всего лишь являются отголоском старинных жизненных наблюдений. Ну, как наши правила дорожного движения. Переходя дорогу, надо посмотреть сначала налево, а потом направо не потому, что так принято или в этом есть какой-то таинственный смысл, а потому, что у нас правостороннее движение. Так и с черной кошкой. В старину, когда люди путешествовали по дорогам, то на них часто нападали разбойники. Разбойники нападали обычно ночью. А ночью всякая кошка – черная. Если зверь откуда-то убежал, то значит, что-то его спугнуло. Может быть, готовящиеся лиходеи. Потому, если кошка перебегает тебе дорогу, считалось, лучше свернуть на другую дорогу и пойти другим путем. Вот так…
   Бора помолчал, осмысливая услышанное, а потом сказал:
   – А саамы говорят, что лиса ходит за медведем. И подъедает за ним, что останется… – Он почесал в затылке и стеганул лошадь вожжами. – Пошла! Пошла!
   «Вот и поговорили», – подумал Иван, трясясь в телеге.
   Обрыв провода нашли сразу. Через дорогу лежало здоровенное дерево, начисто порвавшее провода, натянутые между столбами. Около огромного ствола суетились мужчины с пилами.
   Вместо того чтобы подъехать, Бора резко остановился. Сунул руку в сено, которым была завалена телега, что-то нащупал.
   – Эй! Кто такие?! – крикнул он. – Вы откуда?
   – От верблюда, раздолбай с Покровки! – весело ответили ему.
   – Ф-фух… Слава богу… – Телега подкатила поближе. – Я со станции, электрик… С проводами-то чего? – поинтересовался Бора.
   – Поди да глянь! – отозвался молодой парень с русыми, почти белыми волосами. Он безуспешно пытался завести бензопилу, вспотел и был зол.
   Бора попытался продраться через мешанину веток, но не смог.
   – Да… Придется обождать…
   – Простите, – обратился Иван к пожилому человеку, который курил в сторонке, – вы из «Карьяла»?
   – Да, – голос у мужчины был глухой, хриплый. – А вы, собственно, кто?
   – Я журналист, меня к вам командировали. Чтобы составить…
   – А-а-а… – Мужчина кинул окурок на дорогу и старательно затоптал. – Это про вас мне председатель все уши прожужжал. Ну и прекрасно! На ловца и зверь бежит. Меня Борисом Александровичем зовут, я, собственно, за вами и ехал. Пойдемте, пойдемте…
   Лопухин махнул Боре рукой, тот вяло кивнул. А Борис Александрович был уже далеко впереди, широко шагая по дороге. Иван бросился его догонять. От этого человека веяло уверенностью, жизнью. Казалось, что ему все равно, плавить сталь на Магнитке или валить деревья в карельских лесах. Все ему было по плечу, все по силам.
   – А у нас вот вышла такая история, – говорил Борис Александрович запыхавшемуся Лопухину. – Дерево на дороге. Ну, бывает, соответственно. И как раз перед вашим приездом. Ну надо же. И машину послали за вами… А вот такая незадача.
   – Да ничего, я бы и сам добрался. – Ивану было трудно говорить.
   – Куда там, через наши леса к нам добраться пока никак. Лесовозы другими маршрутами ходят, от Вирасвара хорошей дороги и нету совсем.
   – Как же? А мне сказали, что тут самый короткий путь.
   – Где сказали? – удивился Борис Александрович.
   – В редакции…
   – Попутали! Точнее, все верно сказали, но… короткий, да не самый удобный. Почва тут плохая. Болотистая. И леса дремучие. Тяжелая техника не пройдет. Но по карте, соответственно, – да, самая короткая дорога. – Они подошли к автомобилю. – Садитесь!
   Уже трясясь на ухабах, Борис Александрович пояснил:
   – Вообще тут спокойно. Но всякое бывает. Потому, когда связь прервалась, мы людей выдвинули. Проверить. Леса совершенно глухие, но люди в них живут. Иногда кажется, что дичают они там, среди деревьев да зверья. Ведь, соответственно, даже словом перемолвиться и то не с кем. Всякое случается.
   Вскоре потянулись просеки. Огромные, едва ли не уходящие за горизонт, рукотворные поляны. То и дело вдалеке виднелись огромные машины, волочившие сваленные деревья.
   – Тут наши лесозаготовки. А еще дальше наше рыбное хозяйство. Озера тут… М-м-м… Сказка! – Борис Александрович покачал головой. – В общем, я вам все покажу. Везде проведу.
   – Меня очень интересуют люди. Как живут, чего хотят, что их беспокоит…
   – Хорошо. Будут, соответственно, и люди!

4

   Спал Иван хорошо. Снилось что-то легкое, баюкающее, удивительное. В доме председателя, улыбчивого финна, было уютно и тихо.
   По приезде Лопухин сразу с порога собрался было пробежаться по всему хозяйству, посмотреть, как выращивают рыбу, как валят лес, где пасется скотина, какая техника работает, а главное – людей.
   Но его не пустили, мягко и ненавязчиво. Сначала гостя надо было накормить. Потом ему надо было отдохнуть с дороги, потом его следовало расспросить о столичных новостях. А когда гость отдохнул, подоспела баня. Настоящая, финская, горячая, наполненная острым еловым духом.
   После нее, после густого, бьющего в нос домашнего кваса, идти уже никуда не хотелось. Да и ночь к тому времени опустила свои молочные сумерки на деревья, на холмы, на реку. Иван долго сидел, вытянув ноги, на скамье перед баней и смотрел в светлое небо, где едва-едва виднелись редкие звезды. Рядом сидел председатель, Маркко.
   Оба молчали, серьезно так, с понимаем красоты момента.
   А потом Иван еще долго пил чай. А председатель рассказывал всякие байки из местной жизни. О том, как в прошлом году у Кеемярви, у хуторянина, корова в болото забрела, а как мужик ее вытаскивать начал, так к берегу медведь пришел. Пришел да сел, смотреть. Так мужик с коровой на островке и торчали всю ночь, пока косолапого охотники-промысловики не спугнули. О том, как в соседней деревне бабы домового едва не поймали.
   Лопухин даже не заметил, как заснул.
   Проснулся он легко. Открыл глаза и все. Будто и не спал вовсе, но отдохнул как никогда. В теле поселилась живая бодрость, даже какой-то кураж. Хотелось выкинуть что-нибудь эдакое! Забраться на самую высокую ель да крикнуть лихо…
   Иван быстро оделся. Выскочил из дома, умылся холодной, почти ледяной водой, прополоскал рот и, жмурясь от ломоты в зубах, вернулся в избу. На столе, прикрытая ажурной салфеткой, стояла тарелка с блинами. Рядом записка.
   Иван развернул.
   «Ешь. Молоко в погребе. Приходи на лесопилку. Тебе будет интересно».
   – О как! – обрадовался Лопухин и, махнув рукой на блины, выбежал из дома, захватив с собой только блокнот да новенький «ФЭД».
   Сразу же перед Лопухиным встал вопрос: а, собственно, куда идти?
   Повинуясь чутью и едва слышному гудению какой-то техники, Иван свернул по улице направо. Пройдя несколько домов, повстречал девушку.
   – Простите, – сразу же кинулся к ней Иван, – а лесопилка в какой стороне?
   Она окинула его взглядом и чуть посторонилась, словно стесняясь.
   – Да вы не бойтесь… – Иван улыбнулся. – Мне на лесопилку. Я из Москвы…
   Но девушка осторожно, не глядя в его сторону, обошла корреспондента и, заметно ускорив шаги, двинулась дальше по улице.
   – Не понял… – пробормотал Иван.
   Оставалось надеяться на свою интуицию.
   Вскоре ему попались две женщины, которые оживленно болтали о чем-то у калитки.
   – Извините, – начал Иван, стараясь не подходить близко, чтобы не получилось как в прошлый раз. – Я из Москвы, корреспондент. Мне на лесопилку надо. Не подскажете, где она?
   – Что? – отозвалась та, что стояла за оградой. Голос у нее был высокий, со звоном, такой слышен издалека. – Ты чего ж так далеко встал? Еще б с другого конца деревни кричал!
   И она засмеялась, задорно глядя на Ивана.
   – Да я тут девушку уже напугал, – сказал Лопухин, подходя ближе к забору. Женщины разглядывали его с явным интересом. – Вроде как спросил нормально, а она убежала…
   – Ой, это Катьку?
   – Не знаю, может, и Катьку…
   – Ну, вниз по улице шла, с ведрами? – Женщина махнула рукой. – Так она блаженная.
   – Да? Я не знал… Мне на лесопилку надо. Там меня председатель ждет.
   Женщины почему-то рассмеялись.
   – Тогда тебе вон туда… Только ты уж поспеши! А то без тебя уедут. Маркко уж очень торопился…
   – Даже так! – Иван заторопился. – Спасибо!
   – Да не за что…
   Лесопилка показалась вскоре. Лопухин увидел ее, как только взобрался на высокий холм. Солнце уже изрядно припекало, когда Иван вышел к засыпанным опилками воротам.
   Маркко он увидел сразу. Подошел. Поздоровался.
   – Я торопился как мог.
   – А это ничего. Мы бы подождали.
   К ним подошел Борис Александрович.
   – Ну что? Поедем?
   – Да, пожалуй, – нехотя согласился Маркко.
   Неподалеку Иван заприметил пару человек в форме.
   – Что-то случилось?
   – Да, – председатель сморщился. – Кража…
   – Кража? – Иван округлил глаза.
   Маркко только вздохнул, а Борис Александрович пояснил:
   – Да, история вышла. Колхозное имущество пропало. Ночью кто-то забрался в сарай, замок сорвали и две бензопилы утащили. А это штука ценная… Особенно когда в лесу живешь.
   – И на кого думаете?
   – Да есть один дед. – Борис Александрович кинул короткий взгляд на председателя. – Куркуль. Живет тут, неподалеку. В лесу. Когда колхоз ставили, он первый противник был. Да и приключалось всякое… И понимаешь, как какая неприятность, так обязательно деда рядом видели. Это, между прочим, лесопилка новая. Старая сгорела. Так он вокруг крутился. Лодки кто-то продырявил, три года назад. Все потонули… Опять его видели… Чертовщина. И не доказать ничего.
   Маркко вздохнул.
   – Но в этот раз не отвертится, – Борис Александрович погрозил кому-то пальцем. – В этот раз не отвертится! Пилы, они… не иголка. Найдутся. Я потому и пригласил вас, чтобы вы видели, что у нас есть всякие… элементы. Но мы их давили и давить будем!
   А председатель все вздыхал. Тяжело…

5

   Однако пошло все совсем не по сценарию Бориса Александровича.
   Хутор старика Йусси был вполне солидным хозяйством. Солидный дом, старый, но крепкий. Сделан в те времена, когда строили не только для себя, но и в расчете на детей, внуков и правнуков… Ограда вокруг дома недавно подновлялась, была крепка и стояла ровно. Неподалеку располагалась банька. Тоже крепкая, будто бы вросшая в землю и закопченная. Две равнодушные козы бродили по травке, да надрывалась маленькая собачонка на обтрепанной веревке около будки.
   Сам старик, невысокий, с длинной седой бородой, сложив руки на коленях, сидел на лавочке, под низеньким окошком и безучастно смотрел на пришедших людей.