«Нет, наверное, это будет неправильно Все же я тут не хозяин, – подумал Юлиус, – да и гость сомнительный. Лучше обожду».
Он подошел к книжному шкафу, открыл дверцу и провел рукой по корешкам книг. Кант… Тит Лукреций Кар… Томас Манн… О, даже Толстой! Интересно. Кто бы взялся хранить сегодня такие книги?
– Я смотрю, вы уже оделись?
Фрисснер стоял в дверях, держа в руке туфли.
– Сорок второй. Кажется, ваш, – сказал он и поставил их на пол.
– Благодарю, – Юлиус опустился на стул. Действительно, туфли сидели как влитые.
– Обещание насчет очков остается в силе, – добавил Фрисснер. – Как насчет обеда? У нас появилось два свободных часа, поэтому лучше перекусить. Солдатский принцип: как знать, когда придется пообедать в следующий раз?
Стол был накрыт на веранде. Свежий весенний воздух, солнце, и главное – свобода.
Никакой проволоки.
Никакой охраны.
Никакой работы, тяжелой и неблагодарной.
Юлиус внезапно почувствовал прилив необычайно теплых чувств к капитану, который невозмутимо намазывал ломтик хлеба маргарином. Вот достойный человек! Образован, учтив. Не то что комендант Бельзена или гестаповец, который допрашивал Юлиуса. Как его? Майгель, Мойдель?
– Суп, – сказал Фрисснер, поднимая тяжелую фаянсовую крышку супницы. – Поешьте горячего, господин Замке.
– Мне позволено будет узнать, с кем мы встретимся в Берлине? – спросил вконец расхрабрившийся Юлиус, расправляясь с овощным супом. Фрисснер посмотрел на него, задумчиво постучал ножом по краешку тарелки.
– Вы не знаете этого человека, но совершенно не вижу причин, по которым вам не нужно было бы знать его имя. Бригаденфюрер[6] СС Теодор фон Лоос.
– Да, это имя ничего мне не говорит, – согласился Юлиус.
– Он координирует нашу операцию.
Вот еще и операция какая-то появилась! Начинает понемногу проясняться. Бригаденфюрер… Кажется, это высокое звание. Соответствует генералу?
– Бригаденфюрер – это генерал?
– По армейским меркам – да.
– Я… Мне отводится роль научного консультанта?
– Можно и так сказать. Уверяю вас, – Фрисснер улыбнулся, – вам не придется делать ничего такого, чего бы вы не делали раньше. Научная экспедиция в Ливию. По маршруту 1935 года.
– Но мы ничего особенного… – начал было Юлиус, однако капитан покачал головой:
– Это и есть причина того, что экспедицию придется повторить. Жаль, что ваш отец не дожил до этого момента. Но я уверен, вы станете его достойной заменой. Правда, времени на подготовку очень мало.
– Это не страшно. Кто едет с нами? Я бы рекомендовал Кортена, он сейчас, кажется, профессорствует, но согласится с радостью… И Ганса фон Эрлаха, который…
– Господин Замке, – перебил Фрисснер, – я ценю ваши советы, но экспедицию формирую не я. Мало того, я убежден, что из ученых нам понадобитесь только вы. Это военная экспедиция, к тому же она носит секретный характер… И еще: в Северной Африке сейчас идет война. Поэтому к привычным вам факторам пустыни прибавятся и такие, как опасность со стороны английских войск.
– Но я не умею воевать!
– От вас этого и не потребуется. Воевать будем мы. Воевать, защищать вас. Об остальном вам расскажет бригаденфюрер. Прошу вас, передайте соус… А вот и отбивные.
К вечеру они были в Берлине, где-то на окраине. Юлиус не так хорошо знал столицу, чтобы из окна автомобиля определить точный маршрут. Остановившись возле каменного пятиэтажного дома постройки начала века, они вышли и поднялись по широкой лестнице к дверям.
Внутри их встретил какой-то нижний эсэсовский чин – Юлиус не разбирался в их нашивках и званиях – и предложил ему посидеть вот тут, в кресле, а капитана увел с собой.
Юлиус устроился поудобнее и взял со столика свежий номер «Фелькишер Беобахтер», просмотрел передовицу. Тут же лежали «Ангриф», «Берзен Цайтунг», несколько иллюстрированных журналов.
Вернулся Фрисснер в сопровождении все того же чина.
– Пойдемте, господин Замке, – сказал капитан. – Бригаденфюрер ждет нас.
Они поднялись на третий этаж, нижний чин открыл большую, обитую кожей дверь.
– Хайль Гитлер! – капитан выбросил руку в приветствии. Юлиус почувствовал себя несколько скованно. Что делать? Бригаденфюрер, кажется, почувствовал его замешательство и негромко засмеялся.
– Здравствуйте, господин Замке. Садитесь, прошу вас, – сказал он, указывая на кресла у стола.
Фон Лоос оказался довольно молодым человеком с проницательными, глубоко посаженными глазами и сломанным боксерским носом, который смотрелся на его утонченном лице несколько нелепо. Капитан сел поодаль на диван, показывая всем своим видом, что присутствует здесь исключительно в качестве слушателя.
– Прежде всего… – Бригаденфюрер сделал небольшую паузу. – Прежде всего я хотел бы принести извинения за то досадное недоразумение, которое привело вас в лагерь. Наверное, я выразился неверно: для вас это не недоразумение, а ужасная ошибка, катастрофа… К сожалению, такое случается. В гехайместатсполицай[7] тоже хватает неврастеников и портачей. Поверьте, при их работе это просто неизбежно.
– «На гестапо возлагается задача разоблачать все опасные для государства тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство, держать власти в курсе наиболее важных для них дел и давать им рекомендации к действию», – процитировал со своего дивана Фрисснер.
– Именно! – Бригаденфюрер поднял указательный палец, – Основной закон гестапо сформулирован еще в 1936 году Герингом[8]. Без накладок здесь просто не обойтись, даже без таких трагических, как ваш случай. Но сейчас все в порядке, вы здесь, на свободе, с вашей семьей все хорошо. Гауптштурмфюрер Майгель будет строго наказан, уверяю вас.
Из отдела 4А[9] его переведут в 4Д[10], пусть оставит свой теплый кабинет и займется поляками и чехами. Но перейдем к делу.
Фон Лоос выдвинул ящик стола и достал оттуда толстую коричневую папку.
– Это – рукопись вашего отца, господин Замке. «Зеркало Иблиса и другие мистические артефакты».
– «Мифические», – поправил Юлиус – Что? – не понял бригаденфюрер.
– «Мифические артефакты». Не мистические.
– Извините… Пожалуйста, можете ее взять. Разумеется, это копия, оригинал слишком ценен, чтобы я держал его в столе.
Юлиус взял протянутую папку, положил перед собой, раскрыл, развязав плетеные шнурочки.
Почерк отца.
Росчерк точки над «i», более напоминающий галочку, округлые аккуратные «о» и «а»… Интересно, почему он не печатал это на машинке? Или писал исключительно для себя, не собираясь публиковать, не был уверен окончательно в своих домыслах?
Юлиус мельком пробежал несколько первых строчек.
– У вас будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с текстом, – вежливо сказал бригаденфюрер. – Капитан Фрисснер ввел вас в курс дела, не так ли?
– В общих чертах, – заметил Фрисснер.
– Да, я знаю, что мы планируем повторить неудавшуюся экспедицию тридцать пятого года, – кивнул Юлиус. – Я не представляю, какую ценность может иметь эта экспедиция для военных.
– Очень большую. Дело в том, что ваш отец был убежден: Зеркало Иблиса существует на самом деле.
Юлиус поморгал, пытаясь понять, не шутит ли бригаденфюрер. Потом грустно улыбнулся:
– Значит, отец так и не изменил своего мнения… Что ж, он всегда был очень упрям. Зеркало Иблиса…
– Для вас это не новость?
– Нет, разумеется. Мы в свое время крупно поспорили из-за этого. Отец даже крикнул в сердцах, что лучше бы отдал меня в священники или в ученики к лавочнику. Обвинил меня в слепоте, недостойной настоящего археолога…
– То есть вы утверждаете, что данный артефакт не существует? – спросил бригаденфюрер.
– Именно так.
– А если я предложу вам описание Зеркала Иблиса, сделанное вашим отцом?
– Но… Этого не может быть! – вскрикнул Юлиус. Поерзал в кресле и еще более решительно сказал: – Нет, это… это бред, извините, господин бригаденфюрер… Этого не может быть. Когда он мог его видеть?
– Экспедиция 1938 года, господин Замке. Вы о ней не знали.
– Но в тридцать восьмом отец ездил в Палестину!
– Это вам он так сказал. Вам и друзьям. На самом деле он был в Триполитании, вместе с известным вам Карлом Хайнцем Тилоном, и они двинулись по старому маршруту. С ними был проводник… Хотя зачем я вам все это пересказываю, прочтите рукопись. Там все описано более чем подробно. Местами очень путано, иногда вообще непонятно, но подробно Ваш отец, господин Замке, многое вынес в этой экспедиции. Он вернулся один…
– Тилон умер от лихорадки в Дамаске, – слабо возразил Юлиус.
– Да, со слов вашего отца. Но рукопись говорит, что он не вернулся с нагорья Тибести.
– Я не понимаю… – Юлиус был раздавлен. Отец переиграл его. Он даже не взял его в эту чертову экспедицию, оставив корпеть в университете над никчемным трактатом по арабистике, глупой компиляцией, не несшей почти ничего нового! Он не доверял ему!
Почему?
Может быть, я и в самом деле не археолог, не ученый?
Лавочник… Библиотекарь… Архивная крыса…
– Ваш отец, господин Замке, хотел иметь весомые доказательства своего открытия. Поэтому, я полагаю, он планировал завершить рукопись и только потом все обнародовать. Вот почему он ничего не сказал вам, зная вашу жесткую позицию. Теперь у вас есть отличный шанс завершить дело отца и принести рейху неоценимую пользу.
Юлиус бездумно вертел в пальцах шнурок от папки.
– Капитан сказал мне, что у вас был ряд предложений по составу экспедиции, – продолжал фон Лоос. – К сожалению, мы вынуждены ограничиться только одним ученым – вами. Остальные члены экспедиции будут военными. Вы понимаете: если Зеркало Иблиса существует и представляет собой именно то, о чем говорят легенды…
– Но… Вы сами верите в это, господин бригаденфюрер?
– Верю. Хочу верить. И вы поверите, господин Замке, потому что вы – ученый. Да и в чем беда, если вы не найдете артефакт, или же найдете его совсем иным? Давайте так: мы будем думать о хозяйственной части, вы – о научной. Рукопись можете взять с собой, она ваша по праву, И еще. предвидя вопрос ваша семья будет здесь завтра утром.
Бригаденфюрер поднялся, давая понять, что беседа завершена. Встали и Юлиус с капитаном, попрощались.
У дверей фон Лоос окликнул их.
Юлиус обернулся.
– Извините, – улыбнулся бригаденфюрер. – Совсем забыл.
Он вышел из-за стола, приблизился и подал Юлиусу замшевый черный очешник.
[11] Ягера, выполняющего особую миссию в этом ненавидимом им Триполи.
Дыхание со свистом вырывалось из перехваченного судорогой горла. «Как же я их всех ненавижу…»
И почудилось, вспыхнуло на внутренней поверхности глаз… Кровавый снег. Раскаленный пулемет. Люди, валящиеся на снег. Бесшумно…
Ягер расстегнул верхнюю пуговичку на кителе и судорожно вдохнул пыльный воздух. Приступ бешенства прошел, и теперь в теле чувствовалась особенная расслабленность, приятная после сумасшедшего напряжения. Как тогда, зимой…
Он распрямил спину, слегка помассировал сведенные мышцы рук. Минуту назад казалось, что именно этими руками он сжимает чье-то горло. Какого-нибудь араба или лучше – еврея. Или губернатора-макаронника… Прошло. Сейчас настала минута покоя. Минута расслабленности.
Снизу донесся обеспокоенный голос секретаря:
– Господин майор… Господин майор…
«Боится… – удовлетворенно подумал Людвиг. – Тоже мне, пруссак. Две зуботычины, и гонору как не бывало».
– Господин майор?.. – Голос секретаря выражал высшую степень обеспокоенности. Он и в самом деле боялся за Людвига. Случись что с бешеным координатором, с кого будут спрашивать?
– Да! – рявкнул Людвиг. – Я уже иду. Что там у вас?!
Он стремительным шагом преодолел последние ступеньки, на ходу застегивая китель.
– Разве это не может обождать?!
– Осмелюсь доложить… Никак нет… Дела… Они… Вы приказали… – Секретарь начал мямлить, чуть-чуть наклонившись вперед. Он был выше Ягера и всячески стремился этот факт скрыть, сутулился, наклонялся. Людвиг это знал, что не добавляло плюсов секретарю.
– Как вы стоите?! Мокрица! Немедленно встаньте как положено! Смирно!
Секретарь заткнулся и вытянулся в струнку. Теперь весь его богатырский рост был полностью на виду, и это доставляло ему тяжелейшие мучения.
Ягер удовлетворенно сел за стол. Небрежно махнул рукой в сторону открытого окна. Встающее солнце забросило свое щупальце внутрь. Плотные шторы были мгновенно закрыты, хлопнули ставни.
– Что там у тебя? – спросил Людвиг, небрежно отодвигая в сторону пустой графин с двумя стаканами, покрывшимися белесым налетом. Надо бы выбросить, но руки не доходят.
Секретарь метнулся к столу. Услужливо подсунул какие-то бумажки на подпись.
Ягер бегло просмотрел каждую. Мелькнули знакомые имена, даты, цифры. Но детально вникать не хотелось. Он царапнул бумагу своей подписью и нетерпеливо оттолкнул документы в руки секретаря.
– Что еще?
– В акватории порта совершил посадку гидроплан с пассажирами на борту. В их числе…
– Какой сегодня день? – Ягер вскочил.
– Среда… – не задумываясь отрапортовал секретарь.
Людвиг на мгновение обмяк, покачал опущенной головой.
Его губы искривила усмешка, от которой у некоторых допрашиваемых стыла кровь в жилах.
– Что ж ты молчал, животное?! Я же тебя расстреляю, если… – Людвиг говорил медленно и нежно, как с той проституткой. Он выдержал паузу, а затем заорал: – Машину мне! Быстро!
Штурмбаннфюрер СС Людвиг Ягер всегда считал себя неплохим актером.
8
«И склоняй крылья свои перед тем, кто следует за тобой из верующих И иди с ними»
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 72(70)
Человек сидит на коврике. В тени. На голове белоснежная чалма. Одежда словно бы из чистого хлопка. Возможно, так оно и есть, этот человек наверняка может позволить себе такое. Он весь наполнен ветром, воздухом… Но не тем ветром, что дует из пустыни в полдень, грязным, желтовато-серым ветром, тяжелым и смертоносным. Нет. Белые одеяния этого человека наполнены легким, чистым воздухом, который веет над ручьем в оазисе. Прохладным… И дыхание этого ветра ощущают все вокруг. Как глоток воды, как свежесть листвы…
И поэтому слушать его собрались все, кто только мог.
Человек сидит на коврике. Посреди большого людского круга. Ветер разносит его слова далеко…
– … Те, кто приобрел зло и кого окружил грех, то они обитатели огня, они в нем вечно пребывают. А те, которые уверовали и творили благое, те обитатели рая, они в нем вечно пребывают…
– … Те, кому мы даровали писание, считают его достойным чтением, те веруют в него. А если кто не верует в него, те будут в убытке…
– … Свидетельствует Аллах, что нет божества, кроме него…
– …но мы остались одни, – голос хриплый, грудной. Человек сидит на коне.
Откуда взялся человек? Откуда конь? Да и какой прок человеку от коня? В пустыне-то… Верблюд – дело другое. А конь…
Два человека смотрят друг на друга.
Один на коврике в тени, и голос его разносит прохладный ветер. Другой на коне, на солнцепеке, с лицом, которое напоминает дно высохшей реки. Потрескавшееся, коричневое. Страшное.
И люди вокруг. Были… Куда пропали? Как сумели? Как поняли?..
Человек в белом пошевелился, сложил руки на груди. Мелькнул перстень с огромным камнем, прозрачным, как вода. И словно бы в ответ изменилось лицо всадника, как меняется сухое русло реки, когда касается его дыхание вод.
– Ты прервал мою проповедь, – сказал человек в белых одеждах.
– Ха… Ну не прервал, а так… Немного изменил.
– Да, но это была моя проповедь.
– Точно, ты всегда любил это. Наверное, им, – всадник окинул взглядом домишки вокруг, – это требуется. Ты всегда знаешь, что им требуется. В отличие от меня. Я предпочитаю правду…
– Зачем ты пришел, Мухаммад? – Человек на коврике – само воплощение терпения. – Да еще с цитатами из Запретной Книги. Ты, в отличие от меня, никогда проповеди не любил.
– Тоже верно. На мой взгляд, от них никакого толку, – ответил всадник, названный Мухаммадом в честь пророка, и поспешно добавил, видя реакцию проповедника: – Но это только моя точка зрения. Кстати, я не пойму, почему ты называешь Книгу Зеркал запретной… Не объяснишь, Имран?
Земля отозвалась глухим гулом. Если бы кто-то из простых смертных был рядом, то обязательно бы завертел головой: что? откуда? Но рядом никого не было…
– Зачем ты пришел? – Имран отвел глаза, не отвечая на вопрос.
Мухаммад тряхнул поводьями. Прыснул лучиками камень на пальце. Черными лучиками, черный камень… Конь подошел ближе.
– Саммад хочет видеть нас всех. Ему было откровение.
– С каких это пор у него начались откровения?
– Не знаю. Но понимаю тебя. Когда Он нас покинул… я перестал верить в откровения.
Оба корчат гримасы. Один усмехается, другой морщится.
– И тем не менее, – повторяет Мухаммад, – Саммаду нужны мы. А значит, пора двигаться…
– Куда?
– Сам знаешь…
– Я так и не закончил проповедь… – Имран медленно поднимается.
– Ну так закончи! – Мухаммад смеется.
– Все разбежались…
– Но я – то тут!
Минуту Имран смотрит на всадника изучающе. Словно ветерок осторожно обдувает гору. Потом взгляд его темнеет.
Ветер далеко разносит слова…
– Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, поистине Аллах не любит преступивших.