Кира Буренина
Сказка для двоих
Берлин, отель «Хилтон», 10 октября, 16.00
Золотисто-мраморный вестибюль гостиницы «Хилтон» жил своей хлопотливой жизнью. Бесшумные скоростные лифты поднимали и спускали постояльцев к номерам, ресторанам, бассейну и бизнес-центру. Холеные дамы с левретками и той-терьерами на бархатных поводках, бизнесмены в строгих костюмах, путешествующие пенсионеры толкали тяжелую вращающуюся дверь, у которой стоял подобострастно-важный швейцар; портье катили тележки с чемоданами; у стойки регистрации привычна ожидали своей очереди несколько человек. В центре вестибюля пузатые лампы под огромными абажурами уютно освещали своим мягким светом мраморные столики, украшенные вазами с живыми цветами, и соблазнительно расставленные кресла и канапе, обитые золотисто-зеленой тканью. Если, сидя в этих креслах, поднять глаза, то можно было увидеть небольшое кафе, словно парящее между первым и вторым этажами. Там, за маленькими столиками, под уютное журчание фонтана, днем пили кофе, а ближе к ночи собирались, чтобы, послушав великолепную игру пианиста, приятно завершить вечер.
Именно в этом кафе, из которого, как с капитанского мостика, было видно все, что происходит в вестибюле, сидели переводчицы Светлана Аркатова и Вероника Дигорская. (А попросту Лана и Ника.) — Ну, как тебе наша молодая поросль? — Светлана указала дымящейся сигаретой на двух молоденьких стройных девочек, встречавших западногерманских участников конференции у стойки регистрации.
Ника пожала плечами:
— Tabula rasa — чистый лист бумаги. Лана ответила в том же духе:
— Terra incognita — неизведанная земля… Если честно, Марина мне нравится — трудяга, а Инна раздражает немного. У тебя не возникает ощущения, что она все время словно красуется перед кем-то?
— Перед кем-то? — Ника кивнула в сторону молодых сотрудниц «Протокола». — По-моему, ее отчаянное кокетство направлено на вполне конкретного господина, по крайней мере в данный момент. Видишь этого немца? А мы, дорогая моя, уже перестали привлекать внимание мужчин… Все очень просто! А Инна… Посмотри: свежа, молода, пикантна. Может быть, ты просто завидуешь?
— Да ты посмотри на них, — поморщилась Светлана, нажимая кнопки мобильного телефона, — ей двадцать один, а ему сколько? Ни сильный загар, ни фарфоровые зубы, ни даже накачанный в фитнес-зале живот не могут скрыть, что ему уже шестой десяток. Марина работает за двоих, — она кивнула на суетящуюся смуглую черноволосую девушку, — а Инна флиртует. Это же кошмар! — Уже иным, хорошо поставленным голосом она проговорила в трубку: — Хелло, сенат? Герра Варма, битте!
Международная конференция «Экология и безопасность человека» проводилась Российским комитетом по экологии, как правило, в крупных европейских столицах. Неизменно в кулуарах VlP-залов, на завтраках для особо важных персон и ответственных пресс-конференциях можно было увидеть белокурую шевелюру голубоглазой Светланы и каштаново-рыжую стрижку Вероники, самых опытных и проверенных переводчиц. И Лана и Ника пришли в протокольный отдел Российского комитета по экологии, созданного по особому распоряжению российского премьер-министра, почти одновременно, сразу же после августовского кризиса 1998 года. Комитет, подчиненный непосредственно министру экологии, проводил в год около ста крупных международных мероприятий в России и за рубежом. За подготовку, организацию и сопровождение мероприятий целиком и полностью отвечал Михаил Михайлович Ермолаев, придирчивый и строгий руководитель протокольного отдела, способный работать по двадцать часов в сутки.
Высокий широкоплечий Ермолаев благодаря крупным чертам лица, маленьким желто-зеленым глазкам, округлым жестам и немного неуклюжей походке имел комичное сходство с добродушным медведем, Михаилом Потапычем. Иногда сотрудники так и звали его между собой — Потапыч. Но Ермолаев вовсе не был добродушным увальнем, работник старой закалки, полжизни отработавший в кремлевском «Протоколе», он выработал свою неповторимую, манеру общения с власть имущими и их челядью и никому не позволял вести себя с ним запанибрата или по-барски.
Многие до сих пор наивно полагают, что плечи ветеранов и нынешних сотрудников протокольных служб обязательно отягощены невидимыми погонами службы госбезопасности. Ничего подобного! Протоколисты — это всего лишь церемониймейстеры, их задача — встреча-проводы, подарки, обеды, ленчи, беседы. Куда им до погон серьезной государственной службы! Пожалуй, им бы впору пришлись золоченые аксельбанты да парадный, украшенный цветами жезл…
Однако к своей работе Михаил Михайлович привык относиться серьезно, от сотрудников требовал полной отдачи, если же кто-то обращался с ними некорректно или несправедливо, первым становился на их защиту. На ответственные мероприятия Ермолаев назначал не только самых опытных и проверенных, но и молодых бойцов, чтобы, как он выражался, «не прерывалась связь поколений» и молодые учились филигранной работе ветеранов. Признанными звездами в команде Ермолаева продолжали оставаться Лана и Ника. Прежде чем заслужить особое доверие руководства, переводчицам пришлось выдержать не одно «испытание на прочность», совсем как в масонской ложе.
Через год работы Ермолаев понял, что у него складывается замечательный профессиональный тандем. Для его переводчиц не существовало сложностей: синхронный и последовательный перевод косноязычного бормотания некоторых региональных деятелей, скороговорок крупных западных бизнесменов, чеканных фраз лидера страны давался им одинаково легко. Их узнавали в лицо международные политики, с ними запросто здоровались министры и послы, бизнесмены и губернаторы. Высокий профессионализм и непревзойденное мастерство перевода поставили их в один ряд с пиарщиками и протоколистами сильных мира сего.
Именно в этом кафе, из которого, как с капитанского мостика, было видно все, что происходит в вестибюле, сидели переводчицы Светлана Аркатова и Вероника Дигорская. (А попросту Лана и Ника.) — Ну, как тебе наша молодая поросль? — Светлана указала дымящейся сигаретой на двух молоденьких стройных девочек, встречавших западногерманских участников конференции у стойки регистрации.
Ника пожала плечами:
— Tabula rasa — чистый лист бумаги. Лана ответила в том же духе:
— Terra incognita — неизведанная земля… Если честно, Марина мне нравится — трудяга, а Инна раздражает немного. У тебя не возникает ощущения, что она все время словно красуется перед кем-то?
— Перед кем-то? — Ника кивнула в сторону молодых сотрудниц «Протокола». — По-моему, ее отчаянное кокетство направлено на вполне конкретного господина, по крайней мере в данный момент. Видишь этого немца? А мы, дорогая моя, уже перестали привлекать внимание мужчин… Все очень просто! А Инна… Посмотри: свежа, молода, пикантна. Может быть, ты просто завидуешь?
— Да ты посмотри на них, — поморщилась Светлана, нажимая кнопки мобильного телефона, — ей двадцать один, а ему сколько? Ни сильный загар, ни фарфоровые зубы, ни даже накачанный в фитнес-зале живот не могут скрыть, что ему уже шестой десяток. Марина работает за двоих, — она кивнула на суетящуюся смуглую черноволосую девушку, — а Инна флиртует. Это же кошмар! — Уже иным, хорошо поставленным голосом она проговорила в трубку: — Хелло, сенат? Герра Варма, битте!
Международная конференция «Экология и безопасность человека» проводилась Российским комитетом по экологии, как правило, в крупных европейских столицах. Неизменно в кулуарах VlP-залов, на завтраках для особо важных персон и ответственных пресс-конференциях можно было увидеть белокурую шевелюру голубоглазой Светланы и каштаново-рыжую стрижку Вероники, самых опытных и проверенных переводчиц. И Лана и Ника пришли в протокольный отдел Российского комитета по экологии, созданного по особому распоряжению российского премьер-министра, почти одновременно, сразу же после августовского кризиса 1998 года. Комитет, подчиненный непосредственно министру экологии, проводил в год около ста крупных международных мероприятий в России и за рубежом. За подготовку, организацию и сопровождение мероприятий целиком и полностью отвечал Михаил Михайлович Ермолаев, придирчивый и строгий руководитель протокольного отдела, способный работать по двадцать часов в сутки.
Высокий широкоплечий Ермолаев благодаря крупным чертам лица, маленьким желто-зеленым глазкам, округлым жестам и немного неуклюжей походке имел комичное сходство с добродушным медведем, Михаилом Потапычем. Иногда сотрудники так и звали его между собой — Потапыч. Но Ермолаев вовсе не был добродушным увальнем, работник старой закалки, полжизни отработавший в кремлевском «Протоколе», он выработал свою неповторимую, манеру общения с власть имущими и их челядью и никому не позволял вести себя с ним запанибрата или по-барски.
Многие до сих пор наивно полагают, что плечи ветеранов и нынешних сотрудников протокольных служб обязательно отягощены невидимыми погонами службы госбезопасности. Ничего подобного! Протоколисты — это всего лишь церемониймейстеры, их задача — встреча-проводы, подарки, обеды, ленчи, беседы. Куда им до погон серьезной государственной службы! Пожалуй, им бы впору пришлись золоченые аксельбанты да парадный, украшенный цветами жезл…
Однако к своей работе Михаил Михайлович привык относиться серьезно, от сотрудников требовал полной отдачи, если же кто-то обращался с ними некорректно или несправедливо, первым становился на их защиту. На ответственные мероприятия Ермолаев назначал не только самых опытных и проверенных, но и молодых бойцов, чтобы, как он выражался, «не прерывалась связь поколений» и молодые учились филигранной работе ветеранов. Признанными звездами в команде Ермолаева продолжали оставаться Лана и Ника. Прежде чем заслужить особое доверие руководства, переводчицам пришлось выдержать не одно «испытание на прочность», совсем как в масонской ложе.
Через год работы Ермолаев понял, что у него складывается замечательный профессиональный тандем. Для его переводчиц не существовало сложностей: синхронный и последовательный перевод косноязычного бормотания некоторых региональных деятелей, скороговорок крупных западных бизнесменов, чеканных фраз лидера страны давался им одинаково легко. Их узнавали в лицо международные политики, с ними запросто здоровались министры и послы, бизнесмены и губернаторы. Высокий профессионализм и непревзойденное мастерство перевода поставили их в один ряд с пиарщиками и протоколистами сильных мира сего.
Берлин, отель «Хилтон» — аэропорт Тегель-Норд — отель «Хилтон», 10 октября, 16.20-18.40
— Смотри, а вот и Шок! — воскликнула Лана.
— Привет, коллеги, давно мы не виделись! — Сияя радостной улыбкой, к их столику приблизился господин Шок — переводчик министерства экономики Германии. — А вы все хорошеете и молодеете!
Господин Шок подсел за столик к Нике и Лане и, подозвав официанта, заказал кофе.
— Мы тоже тебе рады! А нашего шефа ты просто осчастливил! Теперь за синхронный перевод мы можем быть спокойны.
И Ника, и Лана готовы были как конфетти осыпать комплиментами господина Шока, прекрасно зная, что Ермолаеву пришлось немало потрудиться, чтобы отговорить Бернарда от работы на важном экономическом форуме и пригласить в качестве переводчика на экологическую конференцию.
В кругах профессиональных переводчиков господин Шок, несмотря на свою оригинальную фамилию, считался одним из самых компетентных специалистов. Именно он переводил Михаилу Горбачеву и канцлеру Колю, именно он присутствовал при всех беседах «друга Гельмута» и «друга Бориса», неплохо знал и нынешнего президента России еще с тех времен, когда тот был простым городским чиновником. Однако близость к сильным мира сего совсем его не портила, напротив, он был всегда приветливым, неизменно готовым прийти на помощь человеком и работал не за страх, а за совесть.
Пока господин Шок неспешно размешивал в чашке сахар, переводчицы засыпали его вопросами и рассказами о своих первых днях в Берлине.
— Стоп. Не все сразу, — он поднял руки вверх, — вы меня просто оглушили! Лучше скажите, как вам новый Берлин?
Ника сморщила нос, а Светлана задумчиво закурила.
— Понятно, Берлина вы еще не видели, — с укоризной заметил Бернард, — только не говорите мне, что Берлин превратился в одну большую строительную площадку. Строительная площадка! Это я уже слышал! Берлин сейчас — это кипящий котел! Здесь все: восточные и западные немцы, правительственные чиновники, эмигранты — и я, бедный Бернард Шок, отец троих детей… прибыл на жительство в этот город.
(Дальнейший разговор проходил на немецком языке.)
— Так ты переехал из Бонна? — Ника слегка подалась вперед.
Шок лукаво улыбнулся:
— Как там у вас говорят — лучше несколько раз погореть, чем один раз переехать? Что поделаешь… Куда правительство, туда и я. Мы люди подневольные… Как солдаты.
— А в какой район ты переехал? — деловито поинтересовалась Светлана.
— Почти в самый центр бывшего Западного Берлина. Старый дом, еще довоенной постройки, был недавно заново отреставрирован, — сдержанно отрекомендовал Шок свое новое жилище. — Вообразите себе: абсолютно не ориентируюсь в своем районе! Только в сопровождении высоких гостей и знакомлюсь с городом…
— Стыдно признаться, — подхватила Светлана, — но я сама побывала в старинных русских городах: в Великом Новгороде, Боголюбове, Ельце, Вологде — благодаря визиту одного важного гостя. Может быть, просто работа у нас такая? Избыток впечатлений… Вот и угасает природное любопытство…
— А я недавно сопровождал одну делегацию. Ну, как водится, поездили по городу, кое-что посмотрели. А потом гости задают мне каверзный вопрос — знаю ли я, что после революции огромная волна эмигрантов осела именно в Берлине? И как пошли сыпать именами, адресами, у меня глаза на лоб полезли. А что я могу ответить? Что я об этом знаю? Я знаю, что борщ «Магги» из пакетика, замороженные пельмени в пачках, водка «Горбачев» до сих пор воспринимаются немцами как настоящая русская кухня! Правда, здешние русские домохозяйки последней эмигрантской волны предпочитают готовить привычную домашнюю еду. А в русских мини-маркетах, в любом районе города от Шпандау до Марцана, продаются свежие домашние продукты и торт «Наполеон» домашней выпечки, и маринованные помидоры, и огурцы, и грибы. Ну и, конечно, мои любимые конфеты «Мишка косолапый», «Белочка», «Петушок». Можно купить водку, крымское шампанское, икру, свежий черный хлеб. Но сами немцы редко покупают русские продукты. «Обед по-русски» так и остается для них всего лишь борщом «Магги» из пакетика.
— К сожалению, у каждого народа есть свои стереотипы относительно привычек и традиций людей других национальностей. Разве не так? Мы сами до сих пор считаем немцев самой пунктуальной нацией. Меня, например, больше интересует, почему мы находимся в плену таких стереотипов? — продолжала Вероника.
— Люблю я тебя, Ника… Умеешь поставить вопрос, — ответствовал Бернард.
— А как же твое садоводство? Ты бросил свой сад? — Светлана снова вернула разговор в более предметное русло.
— Сад? — переспросил Бернард. — О, давно хотел рассказать вам о княгине фон Бисмарк. Княгиня — мой давний друг, — продолжал он, уходя от вопроса. — Когда выдается свободная минутка, я звоню ей, с ней мы часами можем говорить о природе, обсуждать всласть проблемы выращивания латука и роз. Она — замечательный садовод. Ее замок Фридрихсру окружен огромным парком, который разделен на две части. Одна часть называется «Сад мотыльков», там княгиня Марион ежедневно проводит долгие часы, по крайней мере она меня в этом уверяет. Вообразите, княгиня считает, что наблюдение за растениями — это наблюдение за ходом времени. Она говорит, что сад — это своеобразная метафора нашей жизни. Весна — нежная юность, лето — сочное буйство молодости, осень — блистательная пышная зрелость, и, наконец, великая, холодная тишина зимы — это старость…
Лана быстро взглянула на свои крупные, похожие на мужские часы с широким металлическим браслетом:
— Пора! Как ни хорошо нам вместе, но мы должны ехать в аэропорт Тегель-Норд встречать официальную делегацию.
— Значит, увидимся за ужином, — поднимаясь вслед за ними, мило заметил господин Шок. — Давайте я вас провожу до вестибюля.
У входа в гостиницу уже стоял специальный автобус, на котором переводчицам Нике и Лане предстояло добраться до аэропорта. Водителем автобуса оказался разговорчивый берлинец, типично по-берлински меняющий все «г» на «я» и «ай» на «эй». Это растрогало Светлану, она бывала в Берлине нечасто и уже подзабыла тонкости берлинского произношения. Водитель несколько минут смотрел на дорогу, прислушиваясь к оживленной беседе двух русских переводчиц, а потом вдруг залопотал быстро и не совсем чисто «здрасте», «пожалста», «спасиба большой». Отвечая на удивленный взгляд переводчицы, он тяжело вздохнул и стал рассказывать:
— Лет пятнадцать назад я бывал и в Москве, и в Ташкенте, и в Киеве. Там я познакомился с очень хорошей семьей. Я ведь служил в VA — народной армии, летал, часто бывал в Советском Союзе. Нас так хорошо принимали! — Он быстро взглянул на Нику. Она была само внимание. — Потом я уволился из армии, стал работать в «Интерфлюг», помните, у ГДР была такая авиакомпания?
— Конечно, — отозвалась Ника, — я даже летала на их самолетах из Дрездена в Москву.
— Так вот. Когда все здесь развалилось, «Интерфлюг» стала никому не нужна. Ну как в одной стране может быть две авиакомпании? — Он явно кого-то передразнивал. — Я практически остался на улице.
— И что? — с живым сочувствием осведомилась Ника.
— Пошел наниматься водителем в транспортную компанию — возить туристов. Знаете, что они мне сказали?
— Ну?
— Что я слишком высококвалифицированный работник, чтобы возить туристов. — Он снова желчно передразнил кого-то.
— Как? — недоумевала Ника. — После того как вы летали на самолетах?
— Именно! — Он пожал плечами. — Потом сжалились, отправили переучиваться. Сидел на занятиях вместе с мальчишками. В свои сорок шесть!!!
«Вот они, приметы нового Берлина», — подумалось Лане.
— Вот что я вам скажу, — подытожил свою неожиданную исповедь водитель, — в этой новой стране я не знаю, где мы можем быть полезны. Видимо, нас уже выбросили на обочину, как смятый бумажный платок. Ну вот мы и приехали.
Автобус припарковался на территории закрытой зоны аэропорта. Полицейские проверили паспорта Светланы и Вероники, только после этого указали путь к VIP-залу, прямо у летного поля, где и надлежало ждать приземления самолета. Навстречу им уже спешил герр Варм, он пожал переводчицам руки, сообщил, что у него все готово и что самолет немного задерживается.
У VIP-зала на летном поле выстроился кортеж: восемь лимузинов, машины полицейского сопровождения, мотоциклы. Мотоциклисты в зеленых облегающих комбинезонах курили, полицейские прогуливались вдоль лимузинов, и порывистый ветер трепал короткие полы их парадных плащей, коротких и белых, как халаты российских фельдшеров из «скорой помощи».
— Ну и ветрище! — Ника и Лана почти в один голос оценили погоду.
— Где бы спрятаться? Прически испортит… — Ника осмотрелась по сторонам, и через пару секунд переводчицы уже скрылись за угловой стеной здания VIP-зала.
Немецкие сотрудники, обслуживающие зал, по большей части мужчины в военной форме, исподтишка рассматривали женщин, обмениваясь друг с другом многозначительными взглядами. Но вот послышался глухой гул, и в небе показался силуэт ТУ-154, было видно, как самолет медленно шел на снижение, слегка покачивая крыльями. Гул лайнера нарастал и вскоре стал невыносимым. Шасси самолета коснулись бетона посадочной полосы, и, резво пробежав несколько сотен метров, самолет замер прямо напротив встречающего его кортежа. Протоколисты сената выстроились в линию, к самолету подали трап, и гул турбин наконец затих. В неожиданно наступившей тишине послышался смех высокопоставленных представителей официальной делегации, выходящих из самолета.
Теперь нужно было действовать очень быстро. Вероника встала у первого трапа. Дождавшись, когда протокольная часть приветствия окончится, она тотчас же пригласила членов федерального правительства сесть в лимузины. Моторы мотоциклов эскорта взревели; сверкающей вереницей поползли лимузины, вслед за ними последовали машины сената. После этого Вероника поспешила на помощь Светлане, которая рассаживала российских губернаторов, мэров и других членов официальной делегации в автобусы. Наконец взвыли сирены на полицейских машинах сопровождения, и колонна автобусов тронулась.
С момента приземления самолета прошло восемь минут. И все-таки они немного опаздывали. Наступил час пик. И хотя впереди их колонны мчалась полицейская машина сопровождения, автобусам то и дело приходилось притормаживать. Один раз колонну разорвал поток машин, сверкающий в свете заходящего берлинского солнца. Но вот за окнами уже показалась нарядная громада «Хилтона», дверцы автобуса распахнулись, и Ника, поблагодарив шофера, резво выскочила на улицу. К автобусу спешили портье с тележками, Инна и Марина помогали урегулировать поток людей и багажа.
Сейчас предстояла важная задача — оперативно и обходительно расселить всех членов российской делегации по номерам. На мгновение все смешалось — багаж, люди, портье, менеджеры отеля, гости. Но не зря Михаил Ермолаев репетировал эту процедуру заранее: с помощью Светланы первыми зарегистрировались VIP-персоны, и портье покатили тележки с их багажом к лифтам. Регистрация участников заняла пятнадцать минут.
Не знали высокопоставленные гости, да и к чему было им интересоваться тем, что в шесть утра этого дня Михаил Михайлович лично прошелся по VIP-этажам и что горничным, обслуживающим этаж, пришлось весьма несладко. Чрезвычайно требовательный, щепетильный даже в мелочах, Ермолаев учинил менеджеру отеля скандал из-за того, что в нескольких номерах еще не были застланы свежие постели, отсутствовали вазы с цветами и фруктами, а в ванных комнатах не расставлены изысканные флаконы с косметикой. Честно говоря, персонал отеля давно не видел такого аврала и со смешанным чувством почтения и страха бросался выполнять любые требования шефа «Протокола» и его помощниц.
Под самый «занавес» появился еще один сотрудник «Протокола» — Валерий Ковалев. Он занимался встречами-проводами гостей, прилетавших международными или чартерными рейсами в другие аэропорты. Рядом с ним мелко семенила вице-мэр города Хельсинки, которую Ковалев пристроил к стойке регистрации, а сам преспокойно отправился в свой номер.
Пока участники располагались в своих номерах, Ермолаев тихо буркнул Светлане и Веронике, что VIP-гости остались довольны встречей в аэропорту, а также номерами и видами из окна.
— В семь у вас начнется горячее время — российские и немецкие гости отправятся на ужин, будут знакомиться, общаться. Ваши места — за VIP-столами. Официальная делегация через тридцать минут отправится в ратушу, на ужин с вице-бургомистром Берлина, там будут работать свои переводчики. Когда официальная делегация уедет, вы спускаетесь в общий зал и работаете там, помогаете Инне и Марине. А пока, — он взглянул на часы, — у вас пятнадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок.
— Пятнадцать минут, какая роскошь, вы нас просто балуете, — притворно вздохнула Лана, — я рассчитывала всего на пять! А Ковалев-то где будет?
— Он поужинает, а потом поедет встречать нового министра экологии Соколова Андрея Александровича, — заглянул в свой график Ермолаев и неожиданно подмигнул Светлане.
— Ага, и поселит его в самый простой и дешевый номер с видом на внутренний двор гостиницы, — продолжала ворчать Лана.
— Не язви, уж за министром я поухаживаю сам. Лично.
— Привет, коллеги, давно мы не виделись! — Сияя радостной улыбкой, к их столику приблизился господин Шок — переводчик министерства экономики Германии. — А вы все хорошеете и молодеете!
Господин Шок подсел за столик к Нике и Лане и, подозвав официанта, заказал кофе.
— Мы тоже тебе рады! А нашего шефа ты просто осчастливил! Теперь за синхронный перевод мы можем быть спокойны.
И Ника, и Лана готовы были как конфетти осыпать комплиментами господина Шока, прекрасно зная, что Ермолаеву пришлось немало потрудиться, чтобы отговорить Бернарда от работы на важном экономическом форуме и пригласить в качестве переводчика на экологическую конференцию.
В кругах профессиональных переводчиков господин Шок, несмотря на свою оригинальную фамилию, считался одним из самых компетентных специалистов. Именно он переводил Михаилу Горбачеву и канцлеру Колю, именно он присутствовал при всех беседах «друга Гельмута» и «друга Бориса», неплохо знал и нынешнего президента России еще с тех времен, когда тот был простым городским чиновником. Однако близость к сильным мира сего совсем его не портила, напротив, он был всегда приветливым, неизменно готовым прийти на помощь человеком и работал не за страх, а за совесть.
Пока господин Шок неспешно размешивал в чашке сахар, переводчицы засыпали его вопросами и рассказами о своих первых днях в Берлине.
— Стоп. Не все сразу, — он поднял руки вверх, — вы меня просто оглушили! Лучше скажите, как вам новый Берлин?
Ника сморщила нос, а Светлана задумчиво закурила.
— Понятно, Берлина вы еще не видели, — с укоризной заметил Бернард, — только не говорите мне, что Берлин превратился в одну большую строительную площадку. Строительная площадка! Это я уже слышал! Берлин сейчас — это кипящий котел! Здесь все: восточные и западные немцы, правительственные чиновники, эмигранты — и я, бедный Бернард Шок, отец троих детей… прибыл на жительство в этот город.
(Дальнейший разговор проходил на немецком языке.)
— Так ты переехал из Бонна? — Ника слегка подалась вперед.
Шок лукаво улыбнулся:
— Как там у вас говорят — лучше несколько раз погореть, чем один раз переехать? Что поделаешь… Куда правительство, туда и я. Мы люди подневольные… Как солдаты.
— А в какой район ты переехал? — деловито поинтересовалась Светлана.
— Почти в самый центр бывшего Западного Берлина. Старый дом, еще довоенной постройки, был недавно заново отреставрирован, — сдержанно отрекомендовал Шок свое новое жилище. — Вообразите себе: абсолютно не ориентируюсь в своем районе! Только в сопровождении высоких гостей и знакомлюсь с городом…
— Стыдно признаться, — подхватила Светлана, — но я сама побывала в старинных русских городах: в Великом Новгороде, Боголюбове, Ельце, Вологде — благодаря визиту одного важного гостя. Может быть, просто работа у нас такая? Избыток впечатлений… Вот и угасает природное любопытство…
— А я недавно сопровождал одну делегацию. Ну, как водится, поездили по городу, кое-что посмотрели. А потом гости задают мне каверзный вопрос — знаю ли я, что после революции огромная волна эмигрантов осела именно в Берлине? И как пошли сыпать именами, адресами, у меня глаза на лоб полезли. А что я могу ответить? Что я об этом знаю? Я знаю, что борщ «Магги» из пакетика, замороженные пельмени в пачках, водка «Горбачев» до сих пор воспринимаются немцами как настоящая русская кухня! Правда, здешние русские домохозяйки последней эмигрантской волны предпочитают готовить привычную домашнюю еду. А в русских мини-маркетах, в любом районе города от Шпандау до Марцана, продаются свежие домашние продукты и торт «Наполеон» домашней выпечки, и маринованные помидоры, и огурцы, и грибы. Ну и, конечно, мои любимые конфеты «Мишка косолапый», «Белочка», «Петушок». Можно купить водку, крымское шампанское, икру, свежий черный хлеб. Но сами немцы редко покупают русские продукты. «Обед по-русски» так и остается для них всего лишь борщом «Магги» из пакетика.
— К сожалению, у каждого народа есть свои стереотипы относительно привычек и традиций людей других национальностей. Разве не так? Мы сами до сих пор считаем немцев самой пунктуальной нацией. Меня, например, больше интересует, почему мы находимся в плену таких стереотипов? — продолжала Вероника.
— Люблю я тебя, Ника… Умеешь поставить вопрос, — ответствовал Бернард.
— А как же твое садоводство? Ты бросил свой сад? — Светлана снова вернула разговор в более предметное русло.
— Сад? — переспросил Бернард. — О, давно хотел рассказать вам о княгине фон Бисмарк. Княгиня — мой давний друг, — продолжал он, уходя от вопроса. — Когда выдается свободная минутка, я звоню ей, с ней мы часами можем говорить о природе, обсуждать всласть проблемы выращивания латука и роз. Она — замечательный садовод. Ее замок Фридрихсру окружен огромным парком, который разделен на две части. Одна часть называется «Сад мотыльков», там княгиня Марион ежедневно проводит долгие часы, по крайней мере она меня в этом уверяет. Вообразите, княгиня считает, что наблюдение за растениями — это наблюдение за ходом времени. Она говорит, что сад — это своеобразная метафора нашей жизни. Весна — нежная юность, лето — сочное буйство молодости, осень — блистательная пышная зрелость, и, наконец, великая, холодная тишина зимы — это старость…
Лана быстро взглянула на свои крупные, похожие на мужские часы с широким металлическим браслетом:
— Пора! Как ни хорошо нам вместе, но мы должны ехать в аэропорт Тегель-Норд встречать официальную делегацию.
— Значит, увидимся за ужином, — поднимаясь вслед за ними, мило заметил господин Шок. — Давайте я вас провожу до вестибюля.
У входа в гостиницу уже стоял специальный автобус, на котором переводчицам Нике и Лане предстояло добраться до аэропорта. Водителем автобуса оказался разговорчивый берлинец, типично по-берлински меняющий все «г» на «я» и «ай» на «эй». Это растрогало Светлану, она бывала в Берлине нечасто и уже подзабыла тонкости берлинского произношения. Водитель несколько минут смотрел на дорогу, прислушиваясь к оживленной беседе двух русских переводчиц, а потом вдруг залопотал быстро и не совсем чисто «здрасте», «пожалста», «спасиба большой». Отвечая на удивленный взгляд переводчицы, он тяжело вздохнул и стал рассказывать:
— Лет пятнадцать назад я бывал и в Москве, и в Ташкенте, и в Киеве. Там я познакомился с очень хорошей семьей. Я ведь служил в VA — народной армии, летал, часто бывал в Советском Союзе. Нас так хорошо принимали! — Он быстро взглянул на Нику. Она была само внимание. — Потом я уволился из армии, стал работать в «Интерфлюг», помните, у ГДР была такая авиакомпания?
— Конечно, — отозвалась Ника, — я даже летала на их самолетах из Дрездена в Москву.
— Так вот. Когда все здесь развалилось, «Интерфлюг» стала никому не нужна. Ну как в одной стране может быть две авиакомпании? — Он явно кого-то передразнивал. — Я практически остался на улице.
— И что? — с живым сочувствием осведомилась Ника.
— Пошел наниматься водителем в транспортную компанию — возить туристов. Знаете, что они мне сказали?
— Ну?
— Что я слишком высококвалифицированный работник, чтобы возить туристов. — Он снова желчно передразнил кого-то.
— Как? — недоумевала Ника. — После того как вы летали на самолетах?
— Именно! — Он пожал плечами. — Потом сжалились, отправили переучиваться. Сидел на занятиях вместе с мальчишками. В свои сорок шесть!!!
«Вот они, приметы нового Берлина», — подумалось Лане.
— Вот что я вам скажу, — подытожил свою неожиданную исповедь водитель, — в этой новой стране я не знаю, где мы можем быть полезны. Видимо, нас уже выбросили на обочину, как смятый бумажный платок. Ну вот мы и приехали.
Автобус припарковался на территории закрытой зоны аэропорта. Полицейские проверили паспорта Светланы и Вероники, только после этого указали путь к VIP-залу, прямо у летного поля, где и надлежало ждать приземления самолета. Навстречу им уже спешил герр Варм, он пожал переводчицам руки, сообщил, что у него все готово и что самолет немного задерживается.
У VIP-зала на летном поле выстроился кортеж: восемь лимузинов, машины полицейского сопровождения, мотоциклы. Мотоциклисты в зеленых облегающих комбинезонах курили, полицейские прогуливались вдоль лимузинов, и порывистый ветер трепал короткие полы их парадных плащей, коротких и белых, как халаты российских фельдшеров из «скорой помощи».
— Ну и ветрище! — Ника и Лана почти в один голос оценили погоду.
— Где бы спрятаться? Прически испортит… — Ника осмотрелась по сторонам, и через пару секунд переводчицы уже скрылись за угловой стеной здания VIP-зала.
Немецкие сотрудники, обслуживающие зал, по большей части мужчины в военной форме, исподтишка рассматривали женщин, обмениваясь друг с другом многозначительными взглядами. Но вот послышался глухой гул, и в небе показался силуэт ТУ-154, было видно, как самолет медленно шел на снижение, слегка покачивая крыльями. Гул лайнера нарастал и вскоре стал невыносимым. Шасси самолета коснулись бетона посадочной полосы, и, резво пробежав несколько сотен метров, самолет замер прямо напротив встречающего его кортежа. Протоколисты сената выстроились в линию, к самолету подали трап, и гул турбин наконец затих. В неожиданно наступившей тишине послышался смех высокопоставленных представителей официальной делегации, выходящих из самолета.
Теперь нужно было действовать очень быстро. Вероника встала у первого трапа. Дождавшись, когда протокольная часть приветствия окончится, она тотчас же пригласила членов федерального правительства сесть в лимузины. Моторы мотоциклов эскорта взревели; сверкающей вереницей поползли лимузины, вслед за ними последовали машины сената. После этого Вероника поспешила на помощь Светлане, которая рассаживала российских губернаторов, мэров и других членов официальной делегации в автобусы. Наконец взвыли сирены на полицейских машинах сопровождения, и колонна автобусов тронулась.
С момента приземления самолета прошло восемь минут. И все-таки они немного опаздывали. Наступил час пик. И хотя впереди их колонны мчалась полицейская машина сопровождения, автобусам то и дело приходилось притормаживать. Один раз колонну разорвал поток машин, сверкающий в свете заходящего берлинского солнца. Но вот за окнами уже показалась нарядная громада «Хилтона», дверцы автобуса распахнулись, и Ника, поблагодарив шофера, резво выскочила на улицу. К автобусу спешили портье с тележками, Инна и Марина помогали урегулировать поток людей и багажа.
Сейчас предстояла важная задача — оперативно и обходительно расселить всех членов российской делегации по номерам. На мгновение все смешалось — багаж, люди, портье, менеджеры отеля, гости. Но не зря Михаил Ермолаев репетировал эту процедуру заранее: с помощью Светланы первыми зарегистрировались VIP-персоны, и портье покатили тележки с их багажом к лифтам. Регистрация участников заняла пятнадцать минут.
Не знали высокопоставленные гости, да и к чему было им интересоваться тем, что в шесть утра этого дня Михаил Михайлович лично прошелся по VIP-этажам и что горничным, обслуживающим этаж, пришлось весьма несладко. Чрезвычайно требовательный, щепетильный даже в мелочах, Ермолаев учинил менеджеру отеля скандал из-за того, что в нескольких номерах еще не были застланы свежие постели, отсутствовали вазы с цветами и фруктами, а в ванных комнатах не расставлены изысканные флаконы с косметикой. Честно говоря, персонал отеля давно не видел такого аврала и со смешанным чувством почтения и страха бросался выполнять любые требования шефа «Протокола» и его помощниц.
Под самый «занавес» появился еще один сотрудник «Протокола» — Валерий Ковалев. Он занимался встречами-проводами гостей, прилетавших международными или чартерными рейсами в другие аэропорты. Рядом с ним мелко семенила вице-мэр города Хельсинки, которую Ковалев пристроил к стойке регистрации, а сам преспокойно отправился в свой номер.
Пока участники располагались в своих номерах, Ермолаев тихо буркнул Светлане и Веронике, что VIP-гости остались довольны встречей в аэропорту, а также номерами и видами из окна.
— В семь у вас начнется горячее время — российские и немецкие гости отправятся на ужин, будут знакомиться, общаться. Ваши места — за VIP-столами. Официальная делегация через тридцать минут отправится в ратушу, на ужин с вице-бургомистром Берлина, там будут работать свои переводчики. Когда официальная делегация уедет, вы спускаетесь в общий зал и работаете там, помогаете Инне и Марине. А пока, — он взглянул на часы, — у вас пятнадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок.
— Пятнадцать минут, какая роскошь, вы нас просто балуете, — притворно вздохнула Лана, — я рассчитывала всего на пять! А Ковалев-то где будет?
— Он поужинает, а потом поедет встречать нового министра экологии Соколова Андрея Александровича, — заглянул в свой график Ермолаев и неожиданно подмигнул Светлане.
— Ага, и поселит его в самый простой и дешевый номер с видом на внутренний двор гостиницы, — продолжала ворчать Лана.
— Не язви, уж за министром я поухаживаю сам. Лично.
Берлин, отель «Хилтон», ресторан «Бельэтаж», 10октября, вечер, 19.00-21.00
Члены официальной делегации неторопливо прошествовали через вестибюль отеля и поднялись на второй этаж. В ресторане «Бельэтаж» негромко играла музыка, официанты выстроились в ровную накрахмаленную линеечку, яства, разложенные на столах, источали разнообразные гастрономические ароматы и манили к себе. Ника только сейчас вспомнила, что, кроме пары бутербродов на завтрак и чашки кофе перед поездкой в аэропорт, она сегодня ничего не ела. А это плохо, очень плохо! Если бы у нее было на пару минут больше, она бы успела вскипятить в номере чайник и выпить чашку горячего шоколада. Тогда бы чувство голода немного отступило и переводить было бы легче.
Работа переводчика совсем не то, что о ней думают девяносто процентов людей. Это издалека, с экранов телевизора кажется, что нарядные, элегантные женщины играючи произносят фразы на чужом языке, улыбаются, даже успевают кокетничать. Как далеки эти представления от реальной жизни! Какой концентрации внимания, памяти, неутомимости требует эта работа! И где бы ни сидел переводчик — за столом переговоров в фирме, в заводоуправлении, в Белом доме, — везде он обязан сохранять ровное, спокойное состояние духа, успевать сгладить непростые моменты, когда участники переговоров вдруг начинают сыпать труднопереводимыми пословицами и поговорками, запоминать и без запинки воспроизводить энное количество километров, тысяч долларов, хронологические даты.
Ника сидела за одним из VIP-столов с левой стороны от вице-бургомистра Берлина, который, не переставая улыбаться и чуть шепелявя, произносил приветственные слова в адрес русских гостей. Ника автоматически переводила, поглядывая на сидящих за столом — всем ли слышен ее перевод? Зал ресторана постепенно заполнялся российскими и немецкими участниками конференции, становилось шумно. Ника повысила голос и бросила взгляд в сторону второго стола, где работала Лана. Руководитель российской делегации, заместитель министра экономики, благосклонно кивнул и произнес ответную речь. Шум в зале усиливался, официанты усерднее засновали с бутылками вина и воды, глубокий грудной голос Ланы время от времени заглушал звон бокалов.
Российский замминистра стал рассказывать вице-бургомистру о погоде в Москве и восхищаться размахом строительства в германской столице. При этом он великолепно разделывал кусок сочной свинины, запивая его сухим красным вином. Вице-бургомистр в ответ бурно восхищался новым обликом российской столицы и произнес тост за развитие дружеских отношений между двумя странами. Через полчаса за плечом российского замминистра показался Ермолаев. Он что-то шепнул ему прямо в розовое, словно резиновое ухо, тот кивнул и небрежно бросил салфетку на стол.
— Итак, господа, мы едем в ратушу. — Он обвел глазами всех сидящих за столом. — Продолжим наш разговор там.
Стулья задвигались, салфетки упали с колен, и высокопоставленные персоны, беспечно переговариваясь, покинули зал ресторана. За ними последовала группа губернаторов, сопровождаемая руководством федеральной земли Берлина — Бранденбурга.
— Фу, — послышался за спиной Ники усталый голос Ланы, — неужели все? У меня, представляешь, анекдоты стали друг другу рассказывать! Ну, чего стоишь, пойдем съедим чего-нибудь, что ли, я еле на ногах стою!
Работа переводчика совсем не то, что о ней думают девяносто процентов людей. Это издалека, с экранов телевизора кажется, что нарядные, элегантные женщины играючи произносят фразы на чужом языке, улыбаются, даже успевают кокетничать. Как далеки эти представления от реальной жизни! Какой концентрации внимания, памяти, неутомимости требует эта работа! И где бы ни сидел переводчик — за столом переговоров в фирме, в заводоуправлении, в Белом доме, — везде он обязан сохранять ровное, спокойное состояние духа, успевать сгладить непростые моменты, когда участники переговоров вдруг начинают сыпать труднопереводимыми пословицами и поговорками, запоминать и без запинки воспроизводить энное количество километров, тысяч долларов, хронологические даты.
Ника сидела за одним из VIP-столов с левой стороны от вице-бургомистра Берлина, который, не переставая улыбаться и чуть шепелявя, произносил приветственные слова в адрес русских гостей. Ника автоматически переводила, поглядывая на сидящих за столом — всем ли слышен ее перевод? Зал ресторана постепенно заполнялся российскими и немецкими участниками конференции, становилось шумно. Ника повысила голос и бросила взгляд в сторону второго стола, где работала Лана. Руководитель российской делегации, заместитель министра экономики, благосклонно кивнул и произнес ответную речь. Шум в зале усиливался, официанты усерднее засновали с бутылками вина и воды, глубокий грудной голос Ланы время от времени заглушал звон бокалов.
Российский замминистра стал рассказывать вице-бургомистру о погоде в Москве и восхищаться размахом строительства в германской столице. При этом он великолепно разделывал кусок сочной свинины, запивая его сухим красным вином. Вице-бургомистр в ответ бурно восхищался новым обликом российской столицы и произнес тост за развитие дружеских отношений между двумя странами. Через полчаса за плечом российского замминистра показался Ермолаев. Он что-то шепнул ему прямо в розовое, словно резиновое ухо, тот кивнул и небрежно бросил салфетку на стол.
— Итак, господа, мы едем в ратушу. — Он обвел глазами всех сидящих за столом. — Продолжим наш разговор там.
Стулья задвигались, салфетки упали с колен, и высокопоставленные персоны, беспечно переговариваясь, покинули зал ресторана. За ними последовала группа губернаторов, сопровождаемая руководством федеральной земли Берлина — Бранденбурга.
— Фу, — послышался за спиной Ники усталый голос Ланы, — неужели все? У меня, представляешь, анекдоты стали друг другу рассказывать! Ну, чего стоишь, пойдем съедим чего-нибудь, что ли, я еле на ногах стою!
Москва, 1984-1992
Светлана была единственным, поздним и желанным ребенком. Родители любили ее самозабвенно, но старались не баловать. Девочкой она росла общительной, живой и любознательной, поэтому родительские наставления об ответственности и чувстве долга порой бывали излишне усердны. Их усилия не пропали даром.
В школьные годы классная руководительница Светланы без устали повторяла ее матери: «Ваша дочь весьма ортодоксальная девица, для жизни это — большой минус». Но потом, когда Лана уже была студенткой филфака МГУ, ее «ортодоксальность» больше вызывала уважение, чем неприязнь. Сокурсники знали, что к Светлане всегда можно обратиться за помощью, она и в долг даст, и уладит щекотливые вопросы с деканом факультета. Отличные оценки, общественная работа, подруги, поклонники — все давалось Светлане легко.
В университетской характеристике значилось, что Аркатова является ленинской стипендиаткой, обладает повышенным чувством ответственности, работоспособна, честна, пользуется несомненным авторитетом в среде однокурсников.
Еще на первом курсе Светлана влюбилась в Валеру Ковалева, общепризнанного факультетского красавца. Высокий, темноволосый, он был неплохо сложен, но в его облике преобладала не мужественность, а изящество и порочность. Больше похожий на итальянца, этакого героя-любовника, чем на среднестатистического гражданина Советской страны, он смотрел на мир темными, словно греческие маслины, глазами. Валера был приветлив, общителен, но при необходимости умел держать дистанцию. Родители Валеры работали во Внешторге и постоянно привозили сыну из загранкомандировок модные фирменные вещи. В друзья к нему набивались не только ребята со своего курса, но и постарше. Поговаривали, что Валера потихоньку фарцует: продает джинсы, куртки, сигареты, зажигалки, рубашки. Что он находил в этом занятии, никто не понимал, ведь денег у него всегда было достаточно. Когда как-то раз Светлана спросила его об этом, он лишь небрежно ухмыльнулся, мол, риск — благородное дело. «Это спекуляция — благородное дело?» — возмущаясь, допытывалась Лана. Однако серьезных ссор из-за рискового увлечения Валеры между ними не возникало. Обаяние Валеры побеждало все: и внушенное Светлане в детстве «спекулировать — нехорошо», и ее собственное недоумение, и неприязнь некоторых однокурсников.
Светлана и Валера сблизились не сразу. Это произошло скорее всего благодаря обычным, проверенным веками женским хитростям, к которым почти бессознательно прибегала Лана. Всегда выходило так, что Светлана оказывалась рядом с Валерой в нужный момент и всегда была рада прийти на помощь: написать курсовую, посидеть вместе в библиотеке, готовясь к экзаменам, угостить чашкой горячего шоколада в любимой ими «Шоколаднице». Делала она это мило и ненавязчиво, и Валера привык видеть сокурсницу рядом, а вскоре стал приглашать ее на свои знаменитые на весь университет вечеринки. Постепенно Светлана стала замечать, что под привычной бравадой Валеры скрывается неуклюжая и наивная сентиментальность. Помнится, еще ее поразило, как важно для Валеры выступать в роли хлебосольного хозяина, который рад всем, кто переступил порог его дома.
В школьные годы классная руководительница Светланы без устали повторяла ее матери: «Ваша дочь весьма ортодоксальная девица, для жизни это — большой минус». Но потом, когда Лана уже была студенткой филфака МГУ, ее «ортодоксальность» больше вызывала уважение, чем неприязнь. Сокурсники знали, что к Светлане всегда можно обратиться за помощью, она и в долг даст, и уладит щекотливые вопросы с деканом факультета. Отличные оценки, общественная работа, подруги, поклонники — все давалось Светлане легко.
В университетской характеристике значилось, что Аркатова является ленинской стипендиаткой, обладает повышенным чувством ответственности, работоспособна, честна, пользуется несомненным авторитетом в среде однокурсников.
Еще на первом курсе Светлана влюбилась в Валеру Ковалева, общепризнанного факультетского красавца. Высокий, темноволосый, он был неплохо сложен, но в его облике преобладала не мужественность, а изящество и порочность. Больше похожий на итальянца, этакого героя-любовника, чем на среднестатистического гражданина Советской страны, он смотрел на мир темными, словно греческие маслины, глазами. Валера был приветлив, общителен, но при необходимости умел держать дистанцию. Родители Валеры работали во Внешторге и постоянно привозили сыну из загранкомандировок модные фирменные вещи. В друзья к нему набивались не только ребята со своего курса, но и постарше. Поговаривали, что Валера потихоньку фарцует: продает джинсы, куртки, сигареты, зажигалки, рубашки. Что он находил в этом занятии, никто не понимал, ведь денег у него всегда было достаточно. Когда как-то раз Светлана спросила его об этом, он лишь небрежно ухмыльнулся, мол, риск — благородное дело. «Это спекуляция — благородное дело?» — возмущаясь, допытывалась Лана. Однако серьезных ссор из-за рискового увлечения Валеры между ними не возникало. Обаяние Валеры побеждало все: и внушенное Светлане в детстве «спекулировать — нехорошо», и ее собственное недоумение, и неприязнь некоторых однокурсников.
Светлана и Валера сблизились не сразу. Это произошло скорее всего благодаря обычным, проверенным веками женским хитростям, к которым почти бессознательно прибегала Лана. Всегда выходило так, что Светлана оказывалась рядом с Валерой в нужный момент и всегда была рада прийти на помощь: написать курсовую, посидеть вместе в библиотеке, готовясь к экзаменам, угостить чашкой горячего шоколада в любимой ими «Шоколаднице». Делала она это мило и ненавязчиво, и Валера привык видеть сокурсницу рядом, а вскоре стал приглашать ее на свои знаменитые на весь университет вечеринки. Постепенно Светлана стала замечать, что под привычной бравадой Валеры скрывается неуклюжая и наивная сентиментальность. Помнится, еще ее поразило, как важно для Валеры выступать в роли хлебосольного хозяина, который рад всем, кто переступил порог его дома.