Страница:
А князь Андрей Боголюбский, даже окружив себя «молодшей дружиной» и «отроками», не остался во Владимире, а построил укрепленный княжеский городок Боголюбово и возле него — знаменитый Спас-на-Нерли, при впадении Нерли в Клязьму. Даже сейчас белокаменное чудо Спаса и Успенского собора производят сильнейшее впечатление. Даже на тех, кто видел Зимний дворец, Кремль и Владимирскую горку в Киеве. А тогда свежий тесаный камень сахаристо сверкал на солнце, и Спас-на-Нерли, поставленный на насыпи, посреди заливного Богородичного луга, при слиянии рек, был виден за десятки верст. Храм был первым, что бросалось в глаза купцам, послам, боярам и дворянам, приезжавшим в Боголюбово или Владимир, поднимавшимся за этим по Клязьме или спускавшимся по Нерли.
Князь получил прозвище Боголюбский. Истово религиозный, он не пожалел денег на Спас-на-Нерли и на Успенский собор, искренне интересовался делами Церкви, вел долгие беседы с учеными-богословами. Лично меня не удивляет большая религиозность этого нарушителя традиций: пока действуешь как часть группы, клана или рода — все просто. Группа, клан или род несут ответственность и за то, что происходит с тобой, и за результаты твоих дел.
А вот если ты сам, лично творишь нечто, то ты, получается, лично стоишь перед миром… Не в составе рода и семьи, не как часть правящего клана. А лично. Сам по себе. Есть ты и есть Тот, перед Кем, хочешь или не хочешь, должен нести ответ.
Князь Андрей религиозен? Неудивительно!
Не уберегся князь Андрей и был убит мятежными боярами в ночь с 28 на 29 июня 1174 года в своем любимом Боголюбове. В центре заговора стояли дети, внуки, зятья боярина Кучки, владельца Москвы. Бояре не любили и боялись Андрея, который правил без них, окружал себя «неказистыми» людьми, старался подавить всех, кто от него независим. Среди заговорщиков оказался и осетин Анбал, ключник князя. В эту проклятую ночь он украл из спальни князя его меч… Князь, никогда не расстававшийся с мечом, оказался совершенно безоружен.
Убийцы прошли во дворец ночью, вооруженные. Семеро профессиональных воинов с мечами и копьями ворвались в спальню, стали рубить князя мечами и саблями. Но князь сам напал на них! И так успешно напал, что даже убил одного из нападавших. Убийцы кинулись прочь, унося с собой лежащего на полу человека… Только на улице, при свете луны и звезд (ведь стояла ясная июньская ночь!), убийцы поняли, что ошиблись.
И раздались громкие стоны — голос князя Андрея звучал в ночи. Убийцы кинулись назад… в неверном свете факелов не оказалось князя в спальне, потому что за эти несколько минут князь встал, «побежал под сени, полез на ту и скончался», как пишет летописец.
Кровавый след и стоны помогли убийцам найти его, уже почти спасшегося. Известно имя того, кто отсек князю правую руку: Петр, зять боярина Кучки. И, сделав свое дело, убийцы беспрепятственно ушли.
Почему никто не помог князю?! Ну ладно, ключник Анбал его предал… А как же «молодшая дружина» — сотни профессиональных воинов, каждый из которых всем был обязан Андрею Боголюбскому?! Наверняка во дворце была охрана, и ответ может быть только один, довольно грустный, — охрана тоже изменила князю. Пусть и не убивали благодетеля, но и не спасли, когда он со стонами, пятная собственный дворец кровью, пытался спрятаться под сени. А потом дали убийцам удалиться.
Бояре надеялись, что горожане поддержат их и преступление останется неотомщенным, но в своих расчетах сильно ошиблись. Города не поддержали их, всеобщего восстания не началось. Князь Андрей был плохим только для разоряемой им знати и вполне хорошим для народа. Население было лояльно к его династии, и на владимирский престол сел младший сын Юрия Долгорукого, родной брат Андрея. Всеволод, которого позже прозвали Всеволод Большое Гнездо за огромное число детей и внуков.
Православная церковь канонизировала князя Андрея, и его мощи в роскошной гробнице находились в Успенском соборе во Владимире. Уже в XX веке, по словам советского историка, «революционный народ не почитает мощей, и многие мощи, служившие раньше для обмана верующих, были публично вскрыты и ликвидированы. При этом нередко выяснялось, что в гробнице „святого“ (кавычки автора цитаты, не мои! — Прим. А.Б.) лежали вовсе не человеческие кости, а кости животных» [10, с. 89].
Но только вот ведь беда! Исследование костей скелета, несколько столетий пролежавшего в Успенском соборе, полностью подтвердило — это скелет Андрея Боголюбского. Более того, изучение скелета позволило объяснить некоторые странности в описании летописца.
Например, у историков давно были сомнения — не преувеличил ли летописец героизма князя Андрея. Мог ли человек в 64 года, безоружный, оказать такое эффективное сопротивление нескольким опытным воинам и даже кого-то убить?! Но в Успенском соборе лежал человек, чей «скелетный возраст был меньше паспортного», как высказались ученые на профессиональном жаргоне. Физиология и физическая мощь Андрея Боголюбского в момент смерти соответствовала не 64, а скорее 50 — 55 годам.
Левая рука скелета была перерублена в нескольких местах, а потом совсем отрублена. Летописец писал о правой руке… видимо, он пытался усилить впечатление от описаний зверского убийства — отрублена-де главная, правая рука, которой рубился князь. Но вот на рисунке в более поздней летописи показано как раз, как убийцы отсекают именно левую руку… И думаю, все с самого начала хорошо знали, что речь идет именно о левой руке, и понимали почему: если у князя не было щита, он вполне мог обмотать чем-то левую руку и использовать ее в качестве щита. Так делали, если не было другого выхода, и иногда собственная рука служила надежной защитой, и воин, получив серьезные ранения, все-таки оставался в живых. А несколько слоев плотной ткани или кусок шкуры все-таки смягчали удары.
Видимо, убийцы и отрубили эту руку потому, что она и так держалась «на ниточке», а они страшно торопились.
Летописец называл Андрея Боголюбского «жестковыйным» — то есть не наклонявшим головы. Князь всегда держал голову немного откинутой, глядя на собеседников гордо, непреклонно. А у скелета в Успенском соборе оказались сросшимися несколько шейных позвонков! Человек, похороненный в Успенском соборе, при всем желании не мог бы держать голову и шею иначе! Так что летописец в своем определении — «жестковыйный» — назвал князя Андрея очень точно: и впрямь шея у него была крайне «жесткая», в самом буквальном смысле. Летописец, конечно же, имел в виду совсем другое, да и все окружающие были уверены — осанка князя доказывает вовсе не костную болезнь, а его страшное высокомерие, заносчивость…
На скелете было множество следов прижизненных ранений, то есть поражений костей, заживших за годы жизни. А кроме них множество ранений, которые никогда не зажили… Ранений, нанесенных светлой ночью 29 июня 1174 года. Рубящие удары нанесены были по затылку, в плечевой сустав, плечо, предплечье, кисть руки, в бедро, колющие удары — в лоб, в бедро, в плечо, и все удары наносились сбоку и сзади.
Анатомы и антропологи считают, что уже первые ранения были смертельными и что убийцы долго рубили человека, беспомощно лежащего на правом боку.
Характер этих ранений ясно показывает — погиб этот человек не в бою, не в поединке… Он был подло убит, и убийцы, скорее всего, сами смертельно боялись его, истекающего кровью, беспомощно лежащего, иначе зачем так долго рубили покойника? Так же вот и на Юлии Цезаре насчитали 27 смертельных ран: убийцы не могли остановиться.
Так что ученые вынуждены были разочаровать «революционный народ» — на этот раз попы не обманули рабочих, и в Успенском соборе лежал действительно Андрей Боголюбский, а не кости животных.
Что же до судьбы убийц…
Как только Всеволод пришел к власти, он тут же отомстил за брата. Характерно, что убийцы не бежали в другие земли и ни одному из них не хватило мужества покончить с собой. Семерым главным убийцам подрезали поджилки, чтобы они не могли двигаться, положили в просмоленные гробы и утопили в озере в Боголюбове.
С тех пор каждую весну гробы всплывают, поплавают в пруду месяца два, покачаются на волне, потом тихо уходят под воду… Естественно, не все хотят верить, что это гробы. Мол, всплывают-то кочки! Только кочки…
Кочки?! Сам я видел это только на фотографиях, но среди этих «кочек» есть объекты с очень четкими геометрическими очертаниями. Другое дело, что торчат на поверхности воды только крышки гробов. Но правильные прямоугольники видны очень четко среди размытых очертаний кочек.
ГЛАВА 27
В некоторых отношениях город Боровск — совершенно фантастическое место, особенно для человека из Сибири. В Сибири как-то привыкли, что события русской истории происходили где-то далеко, совсем не там, где ты живешь. А в Боровске житель этого совершенно не музейного, никак не отсталого городка вполне может спокойно сказать:
— Видите памятник Ленину? Во-он там?
— Конечно, вижу.
— Когда строили памятник, снесли балкон у здания, к которому памятник стоит спиной: иначе поставить памятник было невозможно. Так вот, с этого балкона Наполеон смотрел на пожар Москвы.
— В 1812 году?!
— Ну конечно, когда же еще. После бегства из Москвы тут он вот и стоял и смотрел…
И ты поражаешься одновременно близости этой самой русской истории тому, что все это происходило вот тут, в том самом месте, где ты стоишь. И одновременно тому, что додумались же, снесли исторический балкон, чтобы воткнуть в городскую почву памятничек «разбойнику и шлюхину сыну»<Миронов А.Г. Апологетика бляжьего сына. // Знамя Романовых. Париж, 1968, 12 апреля.> Вовке Ульянову…
Или собеседник предлагает вам:
— Поглядите, вон, между домами… Да не там! Чуть правее, между торцом пятиэтажки и трансформаторной будкой! Вот-вот! Именно там была земляная яма, в которой умерли Феодосия Морозова (та самая боярыня Морозова, воспетая Суриковым) и ее сестра, княгиня Урусова.
И следует рассказ, как некий стрелец пожалел сестер, принес им хлеба и был тут же сменен и сослан подальше от Москвы, в низовые города, то есть в низовья Волги, в места тогда совсем дикие и малонаселенные.
А другие солдаты прямо говорили сестрам, что жалеют их, но хлебца принести боятся: их непременно накажут. Но когда Феодосия Морозова умирала, солдаты все-таки постирали ей рубаху, чтобы она могла в чистом предстать перед богом.
И все это происходило прямо вот тут, между торцом пятиэтажки и трансформаторной будкой.
В нескольких километрах от Боровска лежит стариннейший Пафнутьевский монастырь, основанный еще в XV веке святым Пафнутием Боровским, одним из самых почитаемых святых Русской православной церкви. Интересно, что Пафнутий был внуком баскака, поставленного когда-то собирать дань с Боровска и окрестных земель. Баскак крестился, женился на русской… с ним произошло то же, что с варварами в Италии, с гиксосами в Древнем Египте, с маньчжурами в Китае… Впрочем, примеры приводить можно очень долго. Одним словом, род баскака укоренился в более цивилизованной стране, стал русским православным родом, и в третьем колене от баскака дал знаменитого святого.
Этот монастырь хорош в любом ракурсе, со всех сторон он производит сильное впечатление. На вкус и на цвет товарища нет, но мне больше всего нравится вид монастыря с самой, казалось бы, невыигрышной стороны: от источника с водой, которая считается целебной и священной. Особенно хорошо бывать тут в тихие зимние дни. Пасмурно, пробрасывает снежок, невероятная тишина, словно снег поглощает все звуки. Еле-еле шумит поезд — тихий-тихий звук, на самом пределе слышимости. Лает собака, и кажется, что совсем рядом… А на самом деле — в нескольких километрах.
Осеняешь себя крестным знамением и пьешь ледяную в буквальном смысле, со звенящими льдинками воду, от которой ломит зубы, а губы и горло ничего не чувствуют, словно под анестезией… И медицинский термин «замораживать» приобретает вдруг буквальный смысл. Вот они, стены монастыря, поднимаются почти что из воды рва, и по верху везде идут бойницы. И снизу бойницы, сделанные так, чтобы и захватив их, враг не мог бы стрелять внутрь монастыря. Но чтобы и прорвавшись к самым стенам, враг получил бы в упор новую порцию свинца из этих нижних бойниц.
Почему-то отсюда, от источника, как-то особенно легко представить себе, как брали монастырь люди Речи Посполитой в 1610 году, как пытались его взять в 1616 году, пытаясь посадить королевича Владислава на московский престол. Ржали лошади, кричали люди, бухали ружья и пушки, а сейчас вот — невероятная тишина русского зимнего дня. Покой, тишина, легкий снежок крутится от ветерка.
Пафнутьевский монастырь превращали то в МТС, то в склад горючего, а то построили на территории монастыря общежитие для студентов сельскохозяйственного техникума. Нелепое, тупое и казенное, торчит до сих пор это общежитие, невероятно контрастируя с благородными историческими постройками. Только после 1991 года началось восстановление монастыря. Среди прочих людей, монахами стали и несколько ученых из Обнинска (этот известнейший научный центр лежит в двух часах езды от Боровска).
С эпохой восстановления монастыря связаны две истории.
Во-первых, монахи по ночам не раз видели тень, которую отбрасывает на стене кто-то в длинной одежде и в высоком колпаке. Но тень видна, а сам человек — нет, и после того, как тень подвижется по стене, оказывается сделана сама собой какая-то часть работы. Монахи (и не они одни) считают, что это сам святой Пафнутий помогает им.
А вторая история… как-то подрядчик обманул монахов, продал им гнилую муку. Шел 1993 год, страна лежала в полном разорении и, конечно же, купить хорошей муки было уже не на что.
Так вот, из этой гнилой муки испекли ароматный, удивительно вкусный хлеб. Испекли не один раз, в том-то все и дело! Двое жителей Боровска независимо друга от друга рассказывали мне, как монахи показывали им это чудо: давали понюхать и подержать в руках гнилую муку, а потом на глазах свидетелей пекли из этой муки хлеб. И кормили обалдевших людей вкусным, душистым хлебушком.
Можно верить или не верить в Бога, почитать или не почитать святого Пафнутия, но вот хлеб-то из гнилой муки получается душистым и вкусным! Это обстоятельство, боюсь, уже переходит из разряда веры в разряд надежно установленных и проверенных фактов.
ГЛАВА 28
Большая часть сельских историй про нечисть, которые доводится слышать в современной Сибири, удручающе однообразна и так же удручающе недостоверна. Как правило, все эти истории вращаются вокруг приключений разных людей в бане.
Классическая история связана всегда с тем, как «моя мама» или «моя бабка» пошли в баню, а на них из-за печки напали черти и потащили. Мать им говорит: на мне же, вот, крест висит и поясок святой есть, что же вы меня утаскиваете?! Они и говорят, черти: и правда, мол, поясок есть и крест висит. Ну, и перестали тащить, оставили.
Если спросить, неужели мать или бабушка рассказчика так преспокойно и домылась после всего этого ужаса, после того, как черти ее схватили и тащили куда-то, то оказывается — рассказчик как-то и не думал об этом… Ну, и возникает сомнение, что эта история подлинная.
А вот одна история произошла в наше время, в деревне Чехово, которая лежит в Восточном Саяне, примерно в 70 километрах от Нижнеудинска, в одном из самых глухих и суровых уголков всей Восточной Сибири. В Чехово постоянно живет не больше 500 человек, а еще несколько десятков людей приезжают летом к родственникам.
Произошло это с женщиной, которую мне позволила назвать подлинным именем ее дочь Елена, сотрудник одной из газет в Красноярске. Людмила Кароль ждала мужа из тайги. Напекла пирогов и преспокойно легла спать, уверенная — муж придет завтра утром или к середине дня. Вдруг ночью раздался звук шагов, шел явно муж (женщина прекрасно знала, как ходит муж, его походку).
Спросонья она хорошо слышала, как открывается входная дверь, звучат шаги в прихожей, потом в кухне. Вот что-то тяжелое рушится на пол — понятное дело, рюкзак. Женщина проснулась в полной уверенности, что вот сейчас муж войдет в комнату, и только одно удивляло: чего это он пошел из тайги посреди ночи?! Ведь сейчас часа два ночи, а от заимки мужу ходу часа четыре…
И вдруг характер шагов резко меняется. Вместо уверенных, сильных шагов мужа — какое-то частое, суетливое «топ-топ-топ». Кто-то частит, суетится в кухне, и там вдруг раздается звяканье, погромыхивание посуды. Кто-то начинает швырять посуду на пол, а судя по звукам, и об стенки. Что он там делает?!
Женщина прислушивается уже с некоторым страхом. Уже нет уверенности, что это пришел муж… А если это не он, то кто же это беснуется в кухне?!
До этого момента у женщины почему-то не возникало вопроса — да откуда же взялся ее муж в 2 часа ночи?! Он что, так в темноте и ломился по лесу?!
А шажки из кухни — так же топ-топ-топ — понеслись прямо в зал, так называют в Сибири самую большую комнату в доме. В зале обычно стоит телевизор, в ней принимают гостей. Вот шаги и простучали в зал и там затихли…
Женщина вскочила, накинула халат, помчалась в зал: кто же там?! Только теперь она вспомнила, что дверь в дом она закрыла на задвижку. Как же этот, меняющий шаги, вообще попал в дом?!
Людмила вошла в зал. Там стоял маленький человечек, с метр ростом. Темнокожий, но не темнее загорелых в лесу сельских жителей; с совершенно обычными чертами лица, сверкают глазки-бусинки. Вроде бы глаза были не совсем обычные, не как у человека — без зрачка. Но Людмила видела человечка так недолго, что не уверена в этом, да и не собиралась она его рассматривать.
В сибирских деревнях есть поверье, что если встречаешь нечистую силу, то надо или материться, ругать ее последними словами, и тогда она исчезнет; или же надо спросить нечистика:
— К добру или к худу?
И тогда он расскажет, что может случиться с самим человеком или с его близкими. Насколько возможно такое управление нечистой силой, я не знаю и, честно говоря, не уверен в такой возможности. Людмила, может быть, и попыталась бы спрашивать «правильно», но она растерялась и спросила этого маленького человечка:
— Ты кто?
— Я Петя…
Голос был самый обычный, никаких проявлений чего-то далекого от человека или чуждого. Обычный голос молодого мужчины.
— А ты чего пришел?
— Я пирогов хочу…
— А ты что здесь делаешь?!
И тут человечек исчез.
Остается сказать, что посуда в кухне и правда была разбросана, и, похоже, многие кастрюли и тарелки кидали в стену, только что не в потолок. Чем была обязана именно эта семья и этот дом посещением — непонятно. Дом стоит давно, никаких историй такого рода в нем до сих пор не происходило, да и каких-то особенных грехов ни сама Людмила, ни ее близкие не совершали.
В общем, непонятная история.
ГЛАВА 29
Эта история приключилась в середине 1980-х годов. Тогда еще советская власть в Сибири оставалась крепка, как гранит, несмотря на объявленную Горбачевым перестройку, и журналисты из краевых изданий типа «Красноярского рабочего» считались очень даже желанными гостями в бесчисленных деревнях и поселках. А местное районное начальство охотно ездило в инспекционные поездки с журналистами. Если все в порядке — есть весьма представительный свидетель. А если что-то не так — журналиста легко «замазать», сделать заложником ситуации.
Скажем, сделал председатель колхоза какую-то гадость… Если из этого колхоза прибегут в краевую газету, журналисты получают некий рычаг воздействия на председателя и на районное начальство. Тем более для краевой газеты районное начальство — это так себе, что называется, «не уровень». Такое начальство можно и ругать, оно не очень и опасно. Вот краевое начальство — это уже опасно, с краевым журналисты обычно старались не связываться, что бы оно ни выделывало.
Но если районное начальство вместе с журналистом приезжает в колхоз или совхоз и находит там какие-то безобразия — тогда ситуация другая! Тут получается, что это не кто иной, как сам районный начальник лично обнаружил безобразие. И если даже директор совхоза или председатель колхоза в чем-то виноват, то уж он-то, районный начальник, точно ни в чем не виноват. Если надо директора или председателя «топить» — нет ничего лучше присутствия журналиста в это время и в этом месте.
А если, наоборот, надо выводить начальника из-под огня, пусть он устроит хорошее «брежневско-безбрежное» застолье, и пусть журналист сядет вместе со всеми за стол, пригубит славной водочки, слопает чего-то вкусного… А потом в багаже журналиста окажется еще и мясо, и рыба, и пусть после этого он еще что-то посмеет вякнуть…
Даже и без всяких крайностей, если не нужно никого ни поднимать, ни топить, ездить с начальством в инспекционные поездки очень здорово: и материала соберешь, и дефицитного все брежневские годы мяса сможешь привезти домой.
А рассказала мне эту историю дама, которая трудилась в основной краевой газете, в «Красноярском рабочем», и ездила по району вместе с местным начальником Ябаровым (фамилию я изменил, но незначительно, сделав ее более приличной). Назову эту журналистку… ну, скажем, Валентиной — просто потому, что ее зовут не так, а называть ее настоящее имя у меня нет ни особой необходимости, ни желания. Было ей в те годы около 35 лет, и считалась она женщиной бойкой, опытной и к тому же очень красивой. Первые два определения верны, третий я бы поставил под некоторое сомнение… Другое дело, что сельское начальство в своих вкусах мало отличалось от прочего сельского люда, и ценили девиц именно с такой внешностью: с почти прямоугольным мощным торсом, большими грудями и широким тазом, с мясистым широким лицом.
Валентина была замужем, ее муж работал инженером на одном крупном красноярском заводе. Были двое детей среднего школьного возраста, но это нимало не препятствовало Валентине время от времени крутить бурный роман то с председателем колхоза, то с инспектором из райкома, то с кем-то еще. На мой (быть может, слишком вольный) взгляд, не заслуживала эта дама множества грязных эпитетов, которыми награждали ее весьма многие… Тем более, что награждали чаще всего те, кто сам хотел бы очутиться в числе любовников Валентины, но кому такая возможность не предоставлялась… и особенно теми, кто и в числе возможных кандидатов не числился (но очень хотел бы себя числить). Вела женщина, бесспорно, очень уж рассеянный, нестрогий образ жизни, и в чем-то это даже помогало профессиональной карьере: ее возможная доступность волновала многих и коллег, и начальников, и Валентина могла получить множество мелких услуг там, где их не получила бы другая.
В этот раз она ездила по одному из районов на правом берегу Енисея. Район с очень суровым климатом, покрытый горной темнохвойной тайгой — кедр, пихта, ель; населенный примерно тридцатью тысячами людей, район давал сколько-то молока и мяса, и о нем можно было много чего написать. Тем более, что именно по этому району метался Гайдар-дедушка, организовывая советскую власть в Сибири. В этом районе революционные подвиги автора сентиментальных рассказиков про дружбу всех народов ознаменовались убийством 148 казаков, взятых в заложники, и такой же след он оставил везде, где только побывал в Сибири.
В те поры, конечно, говорить о Гайдаре и о прочих красных героях полагалось в сугубо торжественных тонах, нести чушь про романтику гражданской войны и про революционное переустройство общества, но ведь написать-то можно было! Скажем, напрямую связав великие и славные подвиги Гайдара и увеличение надоев в колхозе «Заря коммунизма» или получение на тонну больше навоза от каждой коровы в совхозе «Рассвет ленинизма».
Ну вот, поехала Валентина в этот район и трое суток ездила со вторым секретарем товарищем Ябаровым, ревизовала сельское хозяйство и собирала материал для статей и репортажей. Ездить даже и ранней зимой, когда лежит снег, нетрудно, если нет гололеда. Было даже интересно поездить по незнакомым местам, посмотреть, как живет сельский люд, попить водочки в компании местного партхозактива. Среди прочих приключений, приехали они в совхоз имени пятьдесят пятого тома сочинений Ленина, в хозяйство товарища Влаганова. Тут, как водится, организовалось застолье, и народ сел за стол уже часов в шесть вечера, и вроде бы все в порядке.
Но тут у Валентины возникли проблемы, и настроение сделалось самое скверное. Во-первых, Валентине нравился товарищ Ябаров, и она как раз на сегодня планировала понять его многочисленные намеки. Во-вторых, ей тоже понравился товарищ директор Влаганов, не меньше Ябарова, и она попросту не знала, кому из них сегодня вечером отдать предпочтение. Этого уже хватило бы для пониженного настроения, а тут еще, ни туда и ни в Красную армию, у Валентины начались месячные — дня на четыре раньше срока. Ситуация осложнялась сверх всякого мыслимого предела, да еще навалилась черная хандра, часто мешающая жить женщинам в первый из этих трех дней.
Князь получил прозвище Боголюбский. Истово религиозный, он не пожалел денег на Спас-на-Нерли и на Успенский собор, искренне интересовался делами Церкви, вел долгие беседы с учеными-богословами. Лично меня не удивляет большая религиозность этого нарушителя традиций: пока действуешь как часть группы, клана или рода — все просто. Группа, клан или род несут ответственность и за то, что происходит с тобой, и за результаты твоих дел.
А вот если ты сам, лично творишь нечто, то ты, получается, лично стоишь перед миром… Не в составе рода и семьи, не как часть правящего клана. А лично. Сам по себе. Есть ты и есть Тот, перед Кем, хочешь или не хочешь, должен нести ответ.
Князь Андрей религиозен? Неудивительно!
Не уберегся князь Андрей и был убит мятежными боярами в ночь с 28 на 29 июня 1174 года в своем любимом Боголюбове. В центре заговора стояли дети, внуки, зятья боярина Кучки, владельца Москвы. Бояре не любили и боялись Андрея, который правил без них, окружал себя «неказистыми» людьми, старался подавить всех, кто от него независим. Среди заговорщиков оказался и осетин Анбал, ключник князя. В эту проклятую ночь он украл из спальни князя его меч… Князь, никогда не расстававшийся с мечом, оказался совершенно безоружен.
Убийцы прошли во дворец ночью, вооруженные. Семеро профессиональных воинов с мечами и копьями ворвались в спальню, стали рубить князя мечами и саблями. Но князь сам напал на них! И так успешно напал, что даже убил одного из нападавших. Убийцы кинулись прочь, унося с собой лежащего на полу человека… Только на улице, при свете луны и звезд (ведь стояла ясная июньская ночь!), убийцы поняли, что ошиблись.
И раздались громкие стоны — голос князя Андрея звучал в ночи. Убийцы кинулись назад… в неверном свете факелов не оказалось князя в спальне, потому что за эти несколько минут князь встал, «побежал под сени, полез на ту и скончался», как пишет летописец.
Кровавый след и стоны помогли убийцам найти его, уже почти спасшегося. Известно имя того, кто отсек князю правую руку: Петр, зять боярина Кучки. И, сделав свое дело, убийцы беспрепятственно ушли.
Почему никто не помог князю?! Ну ладно, ключник Анбал его предал… А как же «молодшая дружина» — сотни профессиональных воинов, каждый из которых всем был обязан Андрею Боголюбскому?! Наверняка во дворце была охрана, и ответ может быть только один, довольно грустный, — охрана тоже изменила князю. Пусть и не убивали благодетеля, но и не спасли, когда он со стонами, пятная собственный дворец кровью, пытался спрятаться под сени. А потом дали убийцам удалиться.
Бояре надеялись, что горожане поддержат их и преступление останется неотомщенным, но в своих расчетах сильно ошиблись. Города не поддержали их, всеобщего восстания не началось. Князь Андрей был плохим только для разоряемой им знати и вполне хорошим для народа. Население было лояльно к его династии, и на владимирский престол сел младший сын Юрия Долгорукого, родной брат Андрея. Всеволод, которого позже прозвали Всеволод Большое Гнездо за огромное число детей и внуков.
Православная церковь канонизировала князя Андрея, и его мощи в роскошной гробнице находились в Успенском соборе во Владимире. Уже в XX веке, по словам советского историка, «революционный народ не почитает мощей, и многие мощи, служившие раньше для обмана верующих, были публично вскрыты и ликвидированы. При этом нередко выяснялось, что в гробнице „святого“ (кавычки автора цитаты, не мои! — Прим. А.Б.) лежали вовсе не человеческие кости, а кости животных» [10, с. 89].
Но только вот ведь беда! Исследование костей скелета, несколько столетий пролежавшего в Успенском соборе, полностью подтвердило — это скелет Андрея Боголюбского. Более того, изучение скелета позволило объяснить некоторые странности в описании летописца.
Например, у историков давно были сомнения — не преувеличил ли летописец героизма князя Андрея. Мог ли человек в 64 года, безоружный, оказать такое эффективное сопротивление нескольким опытным воинам и даже кого-то убить?! Но в Успенском соборе лежал человек, чей «скелетный возраст был меньше паспортного», как высказались ученые на профессиональном жаргоне. Физиология и физическая мощь Андрея Боголюбского в момент смерти соответствовала не 64, а скорее 50 — 55 годам.
Левая рука скелета была перерублена в нескольких местах, а потом совсем отрублена. Летописец писал о правой руке… видимо, он пытался усилить впечатление от описаний зверского убийства — отрублена-де главная, правая рука, которой рубился князь. Но вот на рисунке в более поздней летописи показано как раз, как убийцы отсекают именно левую руку… И думаю, все с самого начала хорошо знали, что речь идет именно о левой руке, и понимали почему: если у князя не было щита, он вполне мог обмотать чем-то левую руку и использовать ее в качестве щита. Так делали, если не было другого выхода, и иногда собственная рука служила надежной защитой, и воин, получив серьезные ранения, все-таки оставался в живых. А несколько слоев плотной ткани или кусок шкуры все-таки смягчали удары.
Видимо, убийцы и отрубили эту руку потому, что она и так держалась «на ниточке», а они страшно торопились.
Летописец называл Андрея Боголюбского «жестковыйным» — то есть не наклонявшим головы. Князь всегда держал голову немного откинутой, глядя на собеседников гордо, непреклонно. А у скелета в Успенском соборе оказались сросшимися несколько шейных позвонков! Человек, похороненный в Успенском соборе, при всем желании не мог бы держать голову и шею иначе! Так что летописец в своем определении — «жестковыйный» — назвал князя Андрея очень точно: и впрямь шея у него была крайне «жесткая», в самом буквальном смысле. Летописец, конечно же, имел в виду совсем другое, да и все окружающие были уверены — осанка князя доказывает вовсе не костную болезнь, а его страшное высокомерие, заносчивость…
На скелете было множество следов прижизненных ранений, то есть поражений костей, заживших за годы жизни. А кроме них множество ранений, которые никогда не зажили… Ранений, нанесенных светлой ночью 29 июня 1174 года. Рубящие удары нанесены были по затылку, в плечевой сустав, плечо, предплечье, кисть руки, в бедро, колющие удары — в лоб, в бедро, в плечо, и все удары наносились сбоку и сзади.
Анатомы и антропологи считают, что уже первые ранения были смертельными и что убийцы долго рубили человека, беспомощно лежащего на правом боку.
Характер этих ранений ясно показывает — погиб этот человек не в бою, не в поединке… Он был подло убит, и убийцы, скорее всего, сами смертельно боялись его, истекающего кровью, беспомощно лежащего, иначе зачем так долго рубили покойника? Так же вот и на Юлии Цезаре насчитали 27 смертельных ран: убийцы не могли остановиться.
Так что ученые вынуждены были разочаровать «революционный народ» — на этот раз попы не обманули рабочих, и в Успенском соборе лежал действительно Андрей Боголюбский, а не кости животных.
Что же до судьбы убийц…
Как только Всеволод пришел к власти, он тут же отомстил за брата. Характерно, что убийцы не бежали в другие земли и ни одному из них не хватило мужества покончить с собой. Семерым главным убийцам подрезали поджилки, чтобы они не могли двигаться, положили в просмоленные гробы и утопили в озере в Боголюбове.
С тех пор каждую весну гробы всплывают, поплавают в пруду месяца два, покачаются на волне, потом тихо уходят под воду… Естественно, не все хотят верить, что это гробы. Мол, всплывают-то кочки! Только кочки…
Кочки?! Сам я видел это только на фотографиях, но среди этих «кочек» есть объекты с очень четкими геометрическими очертаниями. Другое дело, что торчат на поверхности воды только крышки гробов. Но правильные прямоугольники видны очень четко среди размытых очертаний кочек.
ГЛАВА 27
ВНУК БАСКАКА
Необычным для средневекового человека были не чудеса, а скорее отсутствие чудес.
А.Я.ГУРЕВИЧ
В некоторых отношениях город Боровск — совершенно фантастическое место, особенно для человека из Сибири. В Сибири как-то привыкли, что события русской истории происходили где-то далеко, совсем не там, где ты живешь. А в Боровске житель этого совершенно не музейного, никак не отсталого городка вполне может спокойно сказать:
— Видите памятник Ленину? Во-он там?
— Конечно, вижу.
— Когда строили памятник, снесли балкон у здания, к которому памятник стоит спиной: иначе поставить памятник было невозможно. Так вот, с этого балкона Наполеон смотрел на пожар Москвы.
— В 1812 году?!
— Ну конечно, когда же еще. После бегства из Москвы тут он вот и стоял и смотрел…
И ты поражаешься одновременно близости этой самой русской истории тому, что все это происходило вот тут, в том самом месте, где ты стоишь. И одновременно тому, что додумались же, снесли исторический балкон, чтобы воткнуть в городскую почву памятничек «разбойнику и шлюхину сыну»<Миронов А.Г. Апологетика бляжьего сына. // Знамя Романовых. Париж, 1968, 12 апреля.> Вовке Ульянову…
Или собеседник предлагает вам:
— Поглядите, вон, между домами… Да не там! Чуть правее, между торцом пятиэтажки и трансформаторной будкой! Вот-вот! Именно там была земляная яма, в которой умерли Феодосия Морозова (та самая боярыня Морозова, воспетая Суриковым) и ее сестра, княгиня Урусова.
И следует рассказ, как некий стрелец пожалел сестер, принес им хлеба и был тут же сменен и сослан подальше от Москвы, в низовые города, то есть в низовья Волги, в места тогда совсем дикие и малонаселенные.
А другие солдаты прямо говорили сестрам, что жалеют их, но хлебца принести боятся: их непременно накажут. Но когда Феодосия Морозова умирала, солдаты все-таки постирали ей рубаху, чтобы она могла в чистом предстать перед богом.
И все это происходило прямо вот тут, между торцом пятиэтажки и трансформаторной будкой.
В нескольких километрах от Боровска лежит стариннейший Пафнутьевский монастырь, основанный еще в XV веке святым Пафнутием Боровским, одним из самых почитаемых святых Русской православной церкви. Интересно, что Пафнутий был внуком баскака, поставленного когда-то собирать дань с Боровска и окрестных земель. Баскак крестился, женился на русской… с ним произошло то же, что с варварами в Италии, с гиксосами в Древнем Египте, с маньчжурами в Китае… Впрочем, примеры приводить можно очень долго. Одним словом, род баскака укоренился в более цивилизованной стране, стал русским православным родом, и в третьем колене от баскака дал знаменитого святого.
Этот монастырь хорош в любом ракурсе, со всех сторон он производит сильное впечатление. На вкус и на цвет товарища нет, но мне больше всего нравится вид монастыря с самой, казалось бы, невыигрышной стороны: от источника с водой, которая считается целебной и священной. Особенно хорошо бывать тут в тихие зимние дни. Пасмурно, пробрасывает снежок, невероятная тишина, словно снег поглощает все звуки. Еле-еле шумит поезд — тихий-тихий звук, на самом пределе слышимости. Лает собака, и кажется, что совсем рядом… А на самом деле — в нескольких километрах.
Осеняешь себя крестным знамением и пьешь ледяную в буквальном смысле, со звенящими льдинками воду, от которой ломит зубы, а губы и горло ничего не чувствуют, словно под анестезией… И медицинский термин «замораживать» приобретает вдруг буквальный смысл. Вот они, стены монастыря, поднимаются почти что из воды рва, и по верху везде идут бойницы. И снизу бойницы, сделанные так, чтобы и захватив их, враг не мог бы стрелять внутрь монастыря. Но чтобы и прорвавшись к самым стенам, враг получил бы в упор новую порцию свинца из этих нижних бойниц.
Почему-то отсюда, от источника, как-то особенно легко представить себе, как брали монастырь люди Речи Посполитой в 1610 году, как пытались его взять в 1616 году, пытаясь посадить королевича Владислава на московский престол. Ржали лошади, кричали люди, бухали ружья и пушки, а сейчас вот — невероятная тишина русского зимнего дня. Покой, тишина, легкий снежок крутится от ветерка.
Пафнутьевский монастырь превращали то в МТС, то в склад горючего, а то построили на территории монастыря общежитие для студентов сельскохозяйственного техникума. Нелепое, тупое и казенное, торчит до сих пор это общежитие, невероятно контрастируя с благородными историческими постройками. Только после 1991 года началось восстановление монастыря. Среди прочих людей, монахами стали и несколько ученых из Обнинска (этот известнейший научный центр лежит в двух часах езды от Боровска).
С эпохой восстановления монастыря связаны две истории.
Во-первых, монахи по ночам не раз видели тень, которую отбрасывает на стене кто-то в длинной одежде и в высоком колпаке. Но тень видна, а сам человек — нет, и после того, как тень подвижется по стене, оказывается сделана сама собой какая-то часть работы. Монахи (и не они одни) считают, что это сам святой Пафнутий помогает им.
А вторая история… как-то подрядчик обманул монахов, продал им гнилую муку. Шел 1993 год, страна лежала в полном разорении и, конечно же, купить хорошей муки было уже не на что.
Так вот, из этой гнилой муки испекли ароматный, удивительно вкусный хлеб. Испекли не один раз, в том-то все и дело! Двое жителей Боровска независимо друга от друга рассказывали мне, как монахи показывали им это чудо: давали понюхать и подержать в руках гнилую муку, а потом на глазах свидетелей пекли из этой муки хлеб. И кормили обалдевших людей вкусным, душистым хлебушком.
Можно верить или не верить в Бога, почитать или не почитать святого Пафнутия, но вот хлеб-то из гнилой муки получается душистым и вкусным! Это обстоятельство, боюсь, уже переходит из разряда веры в разряд надежно установленных и проверенных фактов.
ГЛАВА 28
ДЕРЕВЕНСКИЕ НЕЧИСТИКИ
— Нет, — сказал он в ответ на мой вопрошающий взгляд. — Я не член этого клуба. Я призрак.
— Это еще не дает вам права доступа в клуб «Сирена».
Г.УЭЛЛС
Большая часть сельских историй про нечисть, которые доводится слышать в современной Сибири, удручающе однообразна и так же удручающе недостоверна. Как правило, все эти истории вращаются вокруг приключений разных людей в бане.
Классическая история связана всегда с тем, как «моя мама» или «моя бабка» пошли в баню, а на них из-за печки напали черти и потащили. Мать им говорит: на мне же, вот, крест висит и поясок святой есть, что же вы меня утаскиваете?! Они и говорят, черти: и правда, мол, поясок есть и крест висит. Ну, и перестали тащить, оставили.
Если спросить, неужели мать или бабушка рассказчика так преспокойно и домылась после всего этого ужаса, после того, как черти ее схватили и тащили куда-то, то оказывается — рассказчик как-то и не думал об этом… Ну, и возникает сомнение, что эта история подлинная.
А вот одна история произошла в наше время, в деревне Чехово, которая лежит в Восточном Саяне, примерно в 70 километрах от Нижнеудинска, в одном из самых глухих и суровых уголков всей Восточной Сибири. В Чехово постоянно живет не больше 500 человек, а еще несколько десятков людей приезжают летом к родственникам.
Произошло это с женщиной, которую мне позволила назвать подлинным именем ее дочь Елена, сотрудник одной из газет в Красноярске. Людмила Кароль ждала мужа из тайги. Напекла пирогов и преспокойно легла спать, уверенная — муж придет завтра утром или к середине дня. Вдруг ночью раздался звук шагов, шел явно муж (женщина прекрасно знала, как ходит муж, его походку).
Спросонья она хорошо слышала, как открывается входная дверь, звучат шаги в прихожей, потом в кухне. Вот что-то тяжелое рушится на пол — понятное дело, рюкзак. Женщина проснулась в полной уверенности, что вот сейчас муж войдет в комнату, и только одно удивляло: чего это он пошел из тайги посреди ночи?! Ведь сейчас часа два ночи, а от заимки мужу ходу часа четыре…
И вдруг характер шагов резко меняется. Вместо уверенных, сильных шагов мужа — какое-то частое, суетливое «топ-топ-топ». Кто-то частит, суетится в кухне, и там вдруг раздается звяканье, погромыхивание посуды. Кто-то начинает швырять посуду на пол, а судя по звукам, и об стенки. Что он там делает?!
Женщина прислушивается уже с некоторым страхом. Уже нет уверенности, что это пришел муж… А если это не он, то кто же это беснуется в кухне?!
До этого момента у женщины почему-то не возникало вопроса — да откуда же взялся ее муж в 2 часа ночи?! Он что, так в темноте и ломился по лесу?!
А шажки из кухни — так же топ-топ-топ — понеслись прямо в зал, так называют в Сибири самую большую комнату в доме. В зале обычно стоит телевизор, в ней принимают гостей. Вот шаги и простучали в зал и там затихли…
Женщина вскочила, накинула халат, помчалась в зал: кто же там?! Только теперь она вспомнила, что дверь в дом она закрыла на задвижку. Как же этот, меняющий шаги, вообще попал в дом?!
Людмила вошла в зал. Там стоял маленький человечек, с метр ростом. Темнокожий, но не темнее загорелых в лесу сельских жителей; с совершенно обычными чертами лица, сверкают глазки-бусинки. Вроде бы глаза были не совсем обычные, не как у человека — без зрачка. Но Людмила видела человечка так недолго, что не уверена в этом, да и не собиралась она его рассматривать.
В сибирских деревнях есть поверье, что если встречаешь нечистую силу, то надо или материться, ругать ее последними словами, и тогда она исчезнет; или же надо спросить нечистика:
— К добру или к худу?
И тогда он расскажет, что может случиться с самим человеком или с его близкими. Насколько возможно такое управление нечистой силой, я не знаю и, честно говоря, не уверен в такой возможности. Людмила, может быть, и попыталась бы спрашивать «правильно», но она растерялась и спросила этого маленького человечка:
— Ты кто?
— Я Петя…
Голос был самый обычный, никаких проявлений чего-то далекого от человека или чуждого. Обычный голос молодого мужчины.
— А ты чего пришел?
— Я пирогов хочу…
— А ты что здесь делаешь?!
И тут человечек исчез.
Остается сказать, что посуда в кухне и правда была разбросана, и, похоже, многие кастрюли и тарелки кидали в стену, только что не в потолок. Чем была обязана именно эта семья и этот дом посещением — непонятно. Дом стоит давно, никаких историй такого рода в нем до сих пор не происходило, да и каких-то особенных грехов ни сама Людмила, ни ее близкие не совершали.
В общем, непонятная история.
ГЛАВА 29
ПОКОЙНИК ИЗ ЯМЫ
Спокойно! По коням!
Пострашнее, братцы, заревем (у-у-у-у!!!!),
А если мы сейчас его догоним (а мы догоним),
То не буду, братцы, я покойник (а я покойник),
Точно руки-ноги оборвем.
Туристская песня
Эта история приключилась в середине 1980-х годов. Тогда еще советская власть в Сибири оставалась крепка, как гранит, несмотря на объявленную Горбачевым перестройку, и журналисты из краевых изданий типа «Красноярского рабочего» считались очень даже желанными гостями в бесчисленных деревнях и поселках. А местное районное начальство охотно ездило в инспекционные поездки с журналистами. Если все в порядке — есть весьма представительный свидетель. А если что-то не так — журналиста легко «замазать», сделать заложником ситуации.
Скажем, сделал председатель колхоза какую-то гадость… Если из этого колхоза прибегут в краевую газету, журналисты получают некий рычаг воздействия на председателя и на районное начальство. Тем более для краевой газеты районное начальство — это так себе, что называется, «не уровень». Такое начальство можно и ругать, оно не очень и опасно. Вот краевое начальство — это уже опасно, с краевым журналисты обычно старались не связываться, что бы оно ни выделывало.
Но если районное начальство вместе с журналистом приезжает в колхоз или совхоз и находит там какие-то безобразия — тогда ситуация другая! Тут получается, что это не кто иной, как сам районный начальник лично обнаружил безобразие. И если даже директор совхоза или председатель колхоза в чем-то виноват, то уж он-то, районный начальник, точно ни в чем не виноват. Если надо директора или председателя «топить» — нет ничего лучше присутствия журналиста в это время и в этом месте.
А если, наоборот, надо выводить начальника из-под огня, пусть он устроит хорошее «брежневско-безбрежное» застолье, и пусть журналист сядет вместе со всеми за стол, пригубит славной водочки, слопает чего-то вкусного… А потом в багаже журналиста окажется еще и мясо, и рыба, и пусть после этого он еще что-то посмеет вякнуть…
Даже и без всяких крайностей, если не нужно никого ни поднимать, ни топить, ездить с начальством в инспекционные поездки очень здорово: и материала соберешь, и дефицитного все брежневские годы мяса сможешь привезти домой.
А рассказала мне эту историю дама, которая трудилась в основной краевой газете, в «Красноярском рабочем», и ездила по району вместе с местным начальником Ябаровым (фамилию я изменил, но незначительно, сделав ее более приличной). Назову эту журналистку… ну, скажем, Валентиной — просто потому, что ее зовут не так, а называть ее настоящее имя у меня нет ни особой необходимости, ни желания. Было ей в те годы около 35 лет, и считалась она женщиной бойкой, опытной и к тому же очень красивой. Первые два определения верны, третий я бы поставил под некоторое сомнение… Другое дело, что сельское начальство в своих вкусах мало отличалось от прочего сельского люда, и ценили девиц именно с такой внешностью: с почти прямоугольным мощным торсом, большими грудями и широким тазом, с мясистым широким лицом.
Валентина была замужем, ее муж работал инженером на одном крупном красноярском заводе. Были двое детей среднего школьного возраста, но это нимало не препятствовало Валентине время от времени крутить бурный роман то с председателем колхоза, то с инспектором из райкома, то с кем-то еще. На мой (быть может, слишком вольный) взгляд, не заслуживала эта дама множества грязных эпитетов, которыми награждали ее весьма многие… Тем более, что награждали чаще всего те, кто сам хотел бы очутиться в числе любовников Валентины, но кому такая возможность не предоставлялась… и особенно теми, кто и в числе возможных кандидатов не числился (но очень хотел бы себя числить). Вела женщина, бесспорно, очень уж рассеянный, нестрогий образ жизни, и в чем-то это даже помогало профессиональной карьере: ее возможная доступность волновала многих и коллег, и начальников, и Валентина могла получить множество мелких услуг там, где их не получила бы другая.
В этот раз она ездила по одному из районов на правом берегу Енисея. Район с очень суровым климатом, покрытый горной темнохвойной тайгой — кедр, пихта, ель; населенный примерно тридцатью тысячами людей, район давал сколько-то молока и мяса, и о нем можно было много чего написать. Тем более, что именно по этому району метался Гайдар-дедушка, организовывая советскую власть в Сибири. В этом районе революционные подвиги автора сентиментальных рассказиков про дружбу всех народов ознаменовались убийством 148 казаков, взятых в заложники, и такой же след он оставил везде, где только побывал в Сибири.
В те поры, конечно, говорить о Гайдаре и о прочих красных героях полагалось в сугубо торжественных тонах, нести чушь про романтику гражданской войны и про революционное переустройство общества, но ведь написать-то можно было! Скажем, напрямую связав великие и славные подвиги Гайдара и увеличение надоев в колхозе «Заря коммунизма» или получение на тонну больше навоза от каждой коровы в совхозе «Рассвет ленинизма».
Ну вот, поехала Валентина в этот район и трое суток ездила со вторым секретарем товарищем Ябаровым, ревизовала сельское хозяйство и собирала материал для статей и репортажей. Ездить даже и ранней зимой, когда лежит снег, нетрудно, если нет гололеда. Было даже интересно поездить по незнакомым местам, посмотреть, как живет сельский люд, попить водочки в компании местного партхозактива. Среди прочих приключений, приехали они в совхоз имени пятьдесят пятого тома сочинений Ленина, в хозяйство товарища Влаганова. Тут, как водится, организовалось застолье, и народ сел за стол уже часов в шесть вечера, и вроде бы все в порядке.
Но тут у Валентины возникли проблемы, и настроение сделалось самое скверное. Во-первых, Валентине нравился товарищ Ябаров, и она как раз на сегодня планировала понять его многочисленные намеки. Во-вторых, ей тоже понравился товарищ директор Влаганов, не меньше Ябарова, и она попросту не знала, кому из них сегодня вечером отдать предпочтение. Этого уже хватило бы для пониженного настроения, а тут еще, ни туда и ни в Красную армию, у Валентины начались месячные — дня на четыре раньше срока. Ситуация осложнялась сверх всякого мыслимого предела, да еще навалилась черная хандра, часто мешающая жить женщинам в первый из этих трех дней.