Страница:
– Похоже, гости в доме. Поэтому быстро исчезаем с открытых мест, заляжем вроде как в засаде – я тут присмотрел подходящее местечко – и будем оттуда глядеть, любуясь, кто нарушает наше счастье.
– И что потом? – спросила Маша.
– Потом по ситуации.
Карташ отвёл их всех недалеко, в глубь сцены. Женщин он определил за положенный на бок шкаф, на котором вдобавок ко всему стояла дюралевая тумба. С этой позиции они смогут в случае чего быстро добежать до второго, закулисного выхода из зала в коридор. Гриневского он оставил, если смотреть из зала, с левого края.
Таксист залёг за стопкой панелей из ДСП, в случае надобности он прикроет отход женской половины отряда.
Себе Карташ подобрал место с правого края, возле ступеней, ведущих в зал. Он укрылся за нагромождением ломаных кресел. Отсюда он видел вход в актовый зал и при необходимости мог, соскочив вниз, маневрировать, укрываясь за креслами. Вот такая вышла диспозиция.
Оставалось ждать.
– А если никого, сколько будем терпеливо дожидаться? – спросил Гриневский.
– Не беги ты впереди паровоза, – поморщился Карташ. – Разберёмся. Всё, тишина в отсеках.
Поворочавшись, затихли. И актовый зал погрузился в то состояние, к которому привык за последние годы в состояние спячки. Лишь усиливающийся ветер нарушал сей мёртвый штиль своими проказами: раскачивал какие-то скрипучие деревяшки, катал по коридору, судя по звуку, пластиковую бутыль. Где-то вдалеке лязгало железо, может быть, в мёртвом луна-парке подталкиваемые порывами ветра крылатые качели начинали свой разбег.
Карташу казалось, что он слышит дыхание людей, с которыми его разделяло несколько метров. А когда кто-либо ворочался, звякал ремнём или шуршал одеждой по полу, казалось, громы грохочут в актовом зале, выдавая засаду с головой. Иллюзия, конечно, обманка обострённого до предела слуха – хоть разумом он понимал это, однако нестерпимо хотелось по-командирски цыкнуть, чтоб окаменели, чтоб, сжав зубы, превратились в статуи, в саму неподвижность.
Текли минуты, и ничего не происходило. В общем-то, оно и хорошо. Хотя совсем хорошо будет, когда оттикает этак с полчасика, а то и с часик, и никто к ним не забредёт на огонёк. Вот тогда можно будет…
Ага!
Закрытая дверь актового зала медленно отъехала от косяка. И в зал скользнул человек.
А ведь не слышно было шагов по коридору, не хрустел коридорный мусор под подошвами, чего уж там, умел ходить этот ниндзя хренов. Хотя на японца гостюшка дорогой никак не тянул. А тянул он, прав Гриневский, на вылитого душмана. Грязно-белого балахонистого вида одеяние, серые шаровары, коричневый матерчатый пояс, небольшая чалма и ботинки штатовского армейского образца. Человек застыл, оглядываясь. Он держал у живота старый добрый АКМ-47. Конечно, оружие, прямо скажем, устаревшее, человек при наркоделах мог бы обзавестись чем-то посовременней. Однако сей казус вполне объясним: этот автомат никогда не подводил своего владельца, владелец сросся с ним как с продолжением рук.
Понятно, АКМ пристрелян лучше некуда, и вообще, если за «калашом» следить, то он может прослужить верой и правдой чуть ли не вечность.
От незнакомца прямо-таки разило опасностью. Откуда-то враз пришло понимание, что этот дух ничем другим в своей жизни не занимался кроме войны, что автомат для него всё равно что для вас шариковая ручка или наручные часы, или с чем вы там не расстаётесь целыми днями.
Карташ сознавал, что разглядеть его за грудой ломаных кресел с расстояния в двадцать метров под силу разве каким-нибудь орлам да коршунам, но ощущал себя не просто неуютно – погано донельзя он себя ощущал, словно лежал под бомбёжкой. Рефлекторно он ещё сильнее вжался в пол. Подумалось вдруг: «Вот сейчас самое время чихнуть или кашлянуть». И конечно, как в таких случаях обычно и бывает, стоило подумать, и тут же в ноздре защекотало.
Чтобы отвлечь себя от этой ерунды с чихом, Карташ скосил глаза и увидел, как Гриневский аккуратно и медленно вытер ладонь о штаны, потом положил её на автоматное цевьё, потом его рука скользнула к защитной скобе, огладила её, палец лёг на спусковой крючок…
Наверное, то самое звериное чутьё, о котором Алексей сегодня уже вспоминал, у людей, занимающихся перевозкой наркоты, обострено, как у матёрых волков. Ещё бы ему не обостриться, когда постоянно живёшь на грани и ходишь по краю.
Как только Таксист дотронулся до спускового крючка, продолжавший озираться дух резко вскинул «Калашников» и полоснул очередью по тому месту, где прятался Пётр. Едва начав стрелять, азиат уже падал. Упав, перекатился под защиту кресел и затаился.
Пули вспороли верхние ДСП в стопке, другие прошли поверх плит и покрыли тёмными отметинами дальнюю стену и потолок, но Гриневского, сразу же вжавшегося в пол, ни одна не задела. Пётр, стоило только прекратиться обстрелу его укрытия, одной рукой поднял над головой и над плитами автомат и выдал несколько неприцельных коротких очередей по рядам кресел.
Но Алексея в этот момент уже не было на сцене. Пригнувшись, он пробрался вдоль стены, скользнул по спуску вниз и на последней ступени замер, прильнув к краю сцены. Карташ не стал кричать Таксисту: «Не давай ему высунуться!», – надеясь, что бывший вертолётчик и сам понимает, что ему делать.
Пока Гриневский делал всё правильно: чуть сместился, уйдя под защиту непонятного деревянного бруса, и снова начал палить по залу, патронов не жалея – и правильно, что не жалея, молодцом. Под прикрытием его огня Карташ рывком одолел пять метров открытого пространства между сценой и первым рядом.
Алексей надеялся, что его манёвр остался незамеченным. Иначе худо. Иначе тяжёленько будет снять этого душманского ниндзю. Карташ осторожненько прошёл на корточках чуть вперёд и между третьим и четвёртым рядом и залёг на полу. Устроился в классической позиции «стрельба лёжа», положив автоматный ствол на поперечину кресельной ножки. Он надумал прибегнуть к снайперской стратегии. Всё просто: ждать, пока покажется враг, и мягко потянуть спусковой крючок. Если умнее и ловчее окажется тот, на кого ты ставишь засаду, то траурный марш сыграют в твою честь.
Наконец Карташ его увидел. Тот по-пластунски, с поразительной, с какой-то зачаровывающей ловкостью полз вдоль кресельных рядов, так же, наверное, ползал он и по горам, от камня к камню, подбираясь к врагу, которому потом одним движением руки перерезал горло. Алексей лежал и ждал, когда дух поравняется с ним.
И наконец тот поравнялся.
Алексей держал палец на спуске, внутренне собравшись, отогнав мысли о том, насколько всё осложнится, если он промахнётся.
А за мгновение до выстрела дух этим своим невыносимо звериным чутьём почуял опасность.
Карташ будто в замедленной киносъёмке увидел поворачивающееся к нему лицо. Смуглое лицо с тяжёлыми скулами и волосатыми ноздрями. Они встретились взглядами. По лицу азиата пробежала короткая судорога – такая судорога, наверное, заставляет оскалиться зверя, загнанного в ловушку. Вот в этот момент Алексей и втопил спусковой крючок.
Душман увернулся бы, будь он на ногах. Но лёжа уворачиваться сложнее. И всё же он почти увернулся, немыслимым образом изогнувшись и выбросив перед собой автомат в попытке поставить хоть какой-то заслон разящему свинцу. Почти…
Но почти не считается.
Алексей расстрелял полный рожок.
Всё было кончено. Карташ добрался до убитого, протискиваясь между креслами. Не испытывая никаких особенных эмоций – видимо, перегорели все эмоции во время короткого боя, – обыскал покойника. Забрал автомат, запасные рожки, достал из карманов куртки (или как эта хламида обзывается?) две гранаты ф-1 с вывинченными запалами, нашарил в карманах и запалы. Обнаружил и небольшую рацию. Подумав, сунул её себе в карман.
Подошёл Гриневский.
– Всё кончено, – сказал ему Карташ. – Пошли к женщинам.
– А вдруг он не один?
– Другие бы уже объявились.
Они поднялись на сцену. Напуганной выглядела не только Маша, но даже Джумагуль. Однако успокаивать, говорить, что всё обойдётся, Алексей посчитал занятием бессмысленным. Лучше говорить честно и по делу.
– Ну вот и напоролись, – коротко, со злостью выдохнув, сказал Карташ. – Если б стёкла были целы, ещё можно было бы надеяться, что его дружки выстрелов не услышат. А так… – Алексей махнул рукой. – Ладно, как выпало, так выпало, уже не переиграть. Придётся воевать. Делаем вот что. Через парадную лестницу уходить нельзя, чего доброго сойдёмся с абреками лоб в лоб, а это было бы некстати. Поэтому уходим по пожарной лестнице – есть на неё выход с третьего этажа. Пожарка идёт по стене, противоположной фасаду. Оттуда переулком – к раскуроченному универмагу. Там удобно прятаться, много всякого хлама, есть где зашхериться. Да и сам чёрт ногу сломит, пока кого-нибудь отыщет среди того мусора. Вот там Маша с Джумагуль схоронятся до нашего возвращения. А мы с Петром…
– Я с тобой! Я не собираюсь отлёживаться, хватит, под тем столом в ауле належалась! – сдвинув брови, воинственно заявила Маша. Да ещё потрясла автоматом.
Ни дать ни взять, амазонка на охоте за мужскими скальпами, бляха-муха. А в глазах-то бултыхается самый неподдельный страх.
– Значит так, мамзель Мария, – Карташ говорил медленно, но веско, чтобы смысл сообщения дошёл до печёнок, дошёл быстро и качественно. – Запомни и передай другим – на войне командир всегда один. Иначе не было, не бывает и не может быть.
– И это ты? – с вызовом уточнила Маша.
– И это я. Кто-то оспаривает?
Неожиданно на помощь Карташу пришёл Гриневский:
– Начальник дело говорит. Вот когда сядем в машину, я буду главным. Про вертолёт вообще молчу, там только кто вякнет мне под руку или полезет с советами, закатаю в лоб, невзирая на чины и половые различия. Если угодим в здешнюю крытку, тьфу-тьфу, – Таксист, нисколько не рисуясь, трижды сплюнул через плечо и постучал по дереву, а именно по панели ДСП, – тогда придётся вам меня слушаться, как отца родного, а в боях местного значения гражданин начальник рюхает не в пример лучше нашего. Его этому учили.
Будь у неё иголки, Маша ощетинилась бы, подобно ежу. Она взглянула на Джумагуль в поисках поддержки. Но таковой не нашла. Туркменка молчала, и весь её вид показывал, что она готова выполнить любое приказание командира. Не составляло труда догадаться, что Машу распирает желание высказаться на тему покорности восточных женщин, которые позволили взять над собой власть мужчинам, разрешают тем делать с ними что вздумается, и в таком духе. Но Маша сдержалась.
Сообразила, что оказалась в подавляющем меньшинстве, и сдалась. Но не показывать же, в самом-то деле, что она сдалась!
– И что ты там придумал? – дочь Топтунова вложила в свой вопрос весь сарказм, который только можно было впихнуть в эти пять слов. Легко угадывался подтекст вопроса – дескать, разве может мужчина придумать что-нибудь толковое.
Карташ, мысленно сосчитав до десяти, сказал:
– Я и Пётр убедим душманский отряд, что мы в спешном порядке, испугавшись мести за содеянное, убрались из города. Потом вернёмся окольными путями, присоединимся к вам, пересидим бурю, дождёмся, когда наши друзья отвалят, и отвалим сами.
– И как ты намерен убедить их?
– Некогда, товарищ женщина, расписывать по пунктам, совсем некогда. Всё, хватаем оружие и на выход…
Глава 8.
Всем человеческим категориям такая погодка, мягко говоря, не в радость. Всем… кроме одной-единственной. Оченно немногочисленной категории и до крайности не любящей себя афишировать. Специально под этих людей можно переделать знакомую всем пословицу: «В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, а хороший диверсант обязательно отправится на задание».
Под погоду можно и нужно подстраивать тактику.
Скажем, под нынешние метеоусловия так и просится тактика диверсионной войны. Раз просится – надо дать ход.
– Ты не ошибся, их было восемь человек? – тихо спросил Карташ.
Он и Гриневский лежали метрах в двадцати от входа в ДК на загаженном полу ларька, в котором в давнишние времена продавали всякие там соки-воды. Предварительно выбили прикладами доски в стенке ларька и теперь наблюдали сквозь щели, как сквозь амбразуры, за крыльцом Дворца культуры.
– Пересчитал всех, кого видел. Если кто раньше проскакал или сильно поотстал, то извини, начальник, я не в ответе.
– Да вроде не к чему им отставать и вырываться. Ладно, исходим из цифры восемь.
– Послушай, начальник, если все остальные такие же ловкачи, как этот, которого ты в клубе замочил…
– Не дрейфь. Их уже семеро, забыл? Разумеется, кто-то остался стеречь товар. Полагаю, двое-трое. Не такой уж безнадёжный расклад.
– Может, переиграем? Вернёмся к первому варианту?
– А если вмешается поганый случай? – Алексей повернул голову и внимательно взглянул в глаза напарнику.
Понимающему человеку не надо объяснять, что к поганому случаю следует относиться со всем решпектом и опаской. Гриневскому, бывшему вертолётчику, должны быть известны примеры того, как глупая случайность сводит на нет тщательно продуманные планы. Какой-нибудь камень, попавший под колесо, некстати прихвативший живот, не вовремя растявкавшаяся собака…
Первый вариант, упомянутый Таксистом, предусматривал в общем-то те самые действия, общий набросок которых Карташ сделал для женщин. Если б можно было покинуть город, выбравшись из ДК, они бы так и поступили. Но буря может затянуться не на час, не на два и даже не на день. И что прикажете делать в пустыне? Куда идти? А если не идти, то что тогда? Зарыться в песок? Поэтому вполне разумным представлялось создать видимость того, что они улизнули из города. Для этого всего и требовалось – отходить, постреливая в белый свет как в копеечку, но в доподлинный бой, однако ж, не ввязываться… Но кто поручится, что на женщин не наткнутся случайно? Допустим, кто-то из душманов окажется уж очень умным, как двадцать Холмсов, и, применив дедукцию, раскусит их замысел, после чего душманы устроят тщательный, целенаправленный поиск. Или они с Гриневским, возвращаясь, в Уч-Захмет, по законам поганого случая напорются в песчаных сумерках на блуждающих наркобедуинов.
И ещё – вода. Если буря продлится слишком долго, их фляги опустеют, и тогда, хочешь не хочешь, придётся посещать колодец или, иными словами, лезть в пасть тигру. Потому что наркоперевозчики наверняка обосновались поблизости от колодца. В этом случае боестолкновение неизбежно, а шансов на победу – мизерно мало.
«Славная» погода после того, как они отвели женщин в бывший универмаг, привела Алексея к мысли рискнуть. Пока душманы не сориентировались и не подготовились как следует к бою в условиях песчаной бури, у них, у атакующей стороны, на руках имеются кое-какие козыри. Почему бы не попытаться их разыграть?
В ДК прогромыхала очередь. Кто-то полоснул из автомата. Может быть, приняли за людей ту самую скульптуру в фойе – работника и работницу, вырезанных из древесного корня. У духов нервишки-то, выходит, тоже не железные. Итак, противник уже внутри здания. Как говорится, что и следовало доказать.
– Вот и наши аладдины… – выдохнул Таксист.
– Думаю, господа уже побывали в актовом зале, сказал Карташ, – полюбовались на наших рук дело. Сейчас должны объявиться на выходе.
Ага! Вот и они. Сквозь завесу несущегося по городу песка пополам с пылью Алексей разглядел на ступенях крыльца три размытых силуэта.
– Начинаем, – сказал Карташ.
– Ну, тады я пошёл, начальник, – и Таксист стал пятиться, выбираясь из ларька.
Алексей оглянулся ему во след и увидел, как Гриневский вскальзывает в бурю и тут же теряет чёткость очертаний, словно его быстро-быстро заштриховывают серым. Таксист сместился вбок и, скрывшись за стеной ларька, перестал быть виден Карташу.
Когда недалеко от ларька прострекотала очередь, Алексей не встрепенулся – так и положено по плану. Стрелял Гриневский. В его задачу не входило обязательно попасть в кого-нибудь на крыльце, но ежели зацепит…
Неужели попал? Нет, ты посмотри, определённо попал! Одно из пятен, замещающих в этой песчаной свистопляске человека, словно бы сдулось и осталось на месте, то есть на крыльце, в то время как остальные двое метнулись в стороны и пропали из поля видимости.
Как сказали бы воины из далёкого прошлого, сегодня бог сражается на нашей стороне. Эх, если б одновременно полоснуть двумя очередями, то из двух стволов можно было бы попробовать положить всю тройку… ну, всю не всю, а ещё одного – это было бы вполне осуществимо. Однако духи, следует полагать, умеют отличать стволы по голосам, а до поры до времени не надо, чтобы они распыляли своё драгоценное внимание, уделяя его толику и некоему номеру второму, под которым выступал в этой тактической схеме товарищ Карташ.
Они с Таксистом разыгрывали классическую «вилку»: один отвлекает на себя, другой заходит в тыл.
Гриневский с другого места послал ещё одну короткую очередь. Послал наугад, примерно в сторону крыльца. Потом ещё одну очередь, опять с нового места. Он отходил заранее согласованным маршрутом. Купятся ли духи, станут ли преследовать?
Должны. Ничего другого им не остаётся. Они уверены, что происходит вполне понятная и объяснимая вещь: на них напали с целью завладеть дорогостоящим товаром и лишь по чистой случайности засаду удалось обнаружить, за что благодарить следует Аллаха и павшего во Дворце культуры воина ислама. Значит, духи не сомневаются и в том, что неизвестные злыдни пойдут до конца. Получается нормальная война, только очень локальная. А раз так – для духов смертеподобно сбиваться всем в одном месте и держать круговую оборону.
В хорошую погоду это ещё куда ни шло, но в такую, когда подойти могут откуда угодно и элементарно забросать гранатами… проще самим застрелиться. Значит, им просто необходимо отодвигать боевые действия от базового лагеря.
Автомат Таксиста прозвучал уже совсем тихо. Наверное, Гриня добрался до парка аттракционов, пора бы уж.
А душманские автоматы пока молчат, но это неудивительно – чего им лупить почём зря, они станут патроны беречь, расходовать их только по верной цели. И скоро им такая возможность предоставится.
Что же, пора вступать в дело диверсанту номер два.
Покинув будку, Алексей тут же ощутил все прелести разошедшейся не на шутку бури. Мельчайшая песчаная дробь секла лицо гораздо больнее жёсткого снега, который швыряют в морду февральские метели.
Ветер не сбивал с ног, но препятствовал изо всех сил.
Малейшие складки одежды нещадно парашютили.
Однако куда там этим неприятностям до главной, основной и самой невыносимой – песок забивал глаза.
Полцарства сейчас отдал бы не за коня, а за мотоциклетные или горнолыжные очки… да хоть за маску аквалангиста.
На миг охватило отчаянье – много тут навоюешь! Да ещё против этих уродов, привычных к местным погодам! Но Алексей быстро подавил в самом себе панические настроения. Задавил самовнушением: переигрывать поздно, ты не человек, ты – автомат, самонаводящаяся приставка к оружию, забыть обо всём кроме боевой задачи и всё такое прочее…
Ага! Наконец-то подали голос душманские стволы.
Сие должно у нас означать вот что: Гриня занял заранее обговорённую позицию и дал себя обнаружить; в общем, всё как условились. Теперь будем поторапливаться. Поторапливаться, а не спешить. Разница очевидная и преогромнейшая. Как говорится, поспешишь – врагу удружишь. Равно как удружишь ему, попусту разбазаривая время.
Следуя этому золотому правилу, Алексей скрупулёзно прокачивал каждую следующую перебежку и не затягивал с её претворением в жизнь.
Сейчас справа показалось большое тёмное пятно чаша фонтана, в которой, кстати говоря, после сегодняшнего веселья песочку прибавится. Слева тянулась полоса, похожая на стенку. Только никакая это не стенка, это кусты. Двигаясь вдоль них, он выйдет аккурат к улице, перебежит под прямым углом и окажется точно у будочки с уцелевшей табличкой «Касса». Очень хорошо. Вперёд.
А у них там в луна-парке разгоралась нешуточная перестрелка. Ну, с Гриней ясно, он щедро расходует патроны, надеясь на своевременную подмогу. Духи же, скорее всего, разошлись, почувствовав, что вот-вот – и им удастся дожать упорного врага.
Гранаты: вот главная опасность для Таксиста. Он засел на карусели, там есть за чем укрыться, есть куда перебежать. Если Таксист после каждой стрелковой серии будет менять позицию с учётом того, что могут швырнуть гранату – глядишь, всё и обойдётся. Алексей же ещё надеялся на следующее обстоятельство: духам, конечно, страшно как охота взять противника живым, пусть и раненым-перераненым, им его всё равно не лечить. Им лишь нужно скоренько выпотрошить его на сведенья – кто послал, как вышли, сколько человек в группе и где остальные. Поэтому станут до последнего тянуть с таким радикальным средством как гранаты.
Опа! Перебежав улицу, Алексей упал и прижался плечом к будке «Касса». Глаза слезились, чуть ли не как после «Черёмухи». Песок попал и в рот, уже скрипел на зубах.
Карташ вслушался в перестрелку. Так. Один духовский автомат плюётся свинцом справа, второй стрекочет слева, где-то у качелей, у тех, что в форме лодочек-дирижаблей. Правый дух постоянно перемещается, левый пока остаётся на месте. Ну ясно, обходят с двух сторон, чтобы не дать улизнуть. К левому!
Пригнувшись, Карташ заскользил в ту сторону. И со всего маху налетел на невысокую оградку, за которой в годы оны торчали родители и волновались за своих чадушек, резвящихся на качелях. Ограда, от старости накренившаяся, больно въехала остриями прутьев Алексею по самому чувствительному для мужика месту.
Твою мать! Поди разгляди прутья в таком ералаше песка и пыли. Он не без труда удержал в себе рвущийся наружу вопль и присел, закусив губу.
Скупая автоматная очередь протрещала совсем близко. А-а, вот он, голубь сизокрылый! Залёг под нижней люлькой-«дирижаблем».
Алексей бесшумно переместился левее, перешагнул ограду там, где она почти лежала, продвинулся вперёд на несколько шагов и опустился на землю, укрывшись за шиной, которую раньше, по всему видать, использовали в качестве клумбы.
Карташ мог снять противника в любой момент. Одна беда – ствол без глушителя. И стрельбой выдаст он себя второму духу с головой. А вот ежели экспроприированным в «мерседесе» ножичком…
Соблазн был велик. И Алексей не устоял.
Автомат он оставил у шины, опасаясь, что тот может предательски брякнуть, выдернул клинок из ножен. И пополз по-пластунски, сунув нож в зубы. Никакой дешёвой киношной рисовки, господа! Будешь доставать нож за спиной часового – можешь запросто выдать себя лишним звуком, оставишь нож в руке случайно скребанешь им по песку или камню, и выйдет опять всё тот же лишний звук.
Он полз и без конца прокручивал, как плёнку с полюбившейся песней, одно из полевых занятий, на которые их гоняли в училище. Тогда особо вумные курсанты спрашивали у сержанта-десантника, проводившего, как сейчас бы выразились, мастер-класс по рукопашной: зачем, мол, вэвэшникам навыки ножевого боя, приёмы снятия часовых и прочие фронтовые премудрости? На что сержант-хохол отвечал: «Краина скаже – зараз зминышь дротву на окопы. Ось и зрозумий науку, щоб не помэрты». А вишь ты, пригодилось учение.
Два метра. Метр. Он видел перед собой жилетку, из которой торчат белые рукава, чалму с замотанным вокруг лица хлястиком, подсумок на поясе. Остаётся полшага. Остаётся подняться на ноги, метнуться, завести левую руку под подбородок и резко, надавливая как можно сильнее, чиркнуть остро отточенным лезвием по оголённой шее слева направо.
Теорию он помнил. Но вот резать людей, нападая из-за спины, ему до этого не приходилось. А значит, он ещё не сломал некий барьер в сознании… Да, всё понятно – перед тобой враг, вражина, безжалостный противник который, окажись на твоём месте, зарежет тебя, как барана, недрожащей рукой, зарежет, не испытывая не то что сильных эмоций, а вообще никаких не испытывая. Всё понятно, но… барьер пока не сломан.
А ломать надо.
Алексей поднялся на ноги. И… всего лишь на мгновение застыл, заколебался перед следующим своим шагом – разумом понимая, что задерживаться никак нельзя, но то что его задержало, было сильнее разума.
И расплата пришла немедленно.
Дух обернулся. Автоматный ствол тоже стал разворачиваться, готовый полыхнуть огнём.
И вот только тогда Карташ прыгнул, на лету отбрасывая нож. Зачем, почему он это делает – ответы искать бесполезно и ненужно. Просто в работу включились другие рефлексы, те, на которые он привык полагаться.
Он обрушился на духа, хватаясь за ствол автомата и отводя его в сторону. Завязалась борьба на земле.
Оба не отпускали автомат, тянули его на себя и выворачивали. При этом катались по земле – то один окажется сверху, то другой. Карташ дотянулся свободной рукой до лица противника и вонзил пальцы в горящие над повязкой глаза. «Эге-ге, старлей ВВ, старлей ВВ, а приёмчики-то у тебя зэковские», – его ещё хватило и на иронию. Но довести приём до ума не получилось.
– И что потом? – спросила Маша.
– Потом по ситуации.
Карташ отвёл их всех недалеко, в глубь сцены. Женщин он определил за положенный на бок шкаф, на котором вдобавок ко всему стояла дюралевая тумба. С этой позиции они смогут в случае чего быстро добежать до второго, закулисного выхода из зала в коридор. Гриневского он оставил, если смотреть из зала, с левого края.
Таксист залёг за стопкой панелей из ДСП, в случае надобности он прикроет отход женской половины отряда.
Себе Карташ подобрал место с правого края, возле ступеней, ведущих в зал. Он укрылся за нагромождением ломаных кресел. Отсюда он видел вход в актовый зал и при необходимости мог, соскочив вниз, маневрировать, укрываясь за креслами. Вот такая вышла диспозиция.
Оставалось ждать.
– А если никого, сколько будем терпеливо дожидаться? – спросил Гриневский.
– Не беги ты впереди паровоза, – поморщился Карташ. – Разберёмся. Всё, тишина в отсеках.
Поворочавшись, затихли. И актовый зал погрузился в то состояние, к которому привык за последние годы в состояние спячки. Лишь усиливающийся ветер нарушал сей мёртвый штиль своими проказами: раскачивал какие-то скрипучие деревяшки, катал по коридору, судя по звуку, пластиковую бутыль. Где-то вдалеке лязгало железо, может быть, в мёртвом луна-парке подталкиваемые порывами ветра крылатые качели начинали свой разбег.
Карташу казалось, что он слышит дыхание людей, с которыми его разделяло несколько метров. А когда кто-либо ворочался, звякал ремнём или шуршал одеждой по полу, казалось, громы грохочут в актовом зале, выдавая засаду с головой. Иллюзия, конечно, обманка обострённого до предела слуха – хоть разумом он понимал это, однако нестерпимо хотелось по-командирски цыкнуть, чтоб окаменели, чтоб, сжав зубы, превратились в статуи, в саму неподвижность.
Текли минуты, и ничего не происходило. В общем-то, оно и хорошо. Хотя совсем хорошо будет, когда оттикает этак с полчасика, а то и с часик, и никто к ним не забредёт на огонёк. Вот тогда можно будет…
Ага!
Закрытая дверь актового зала медленно отъехала от косяка. И в зал скользнул человек.
А ведь не слышно было шагов по коридору, не хрустел коридорный мусор под подошвами, чего уж там, умел ходить этот ниндзя хренов. Хотя на японца гостюшка дорогой никак не тянул. А тянул он, прав Гриневский, на вылитого душмана. Грязно-белого балахонистого вида одеяние, серые шаровары, коричневый матерчатый пояс, небольшая чалма и ботинки штатовского армейского образца. Человек застыл, оглядываясь. Он держал у живота старый добрый АКМ-47. Конечно, оружие, прямо скажем, устаревшее, человек при наркоделах мог бы обзавестись чем-то посовременней. Однако сей казус вполне объясним: этот автомат никогда не подводил своего владельца, владелец сросся с ним как с продолжением рук.
Понятно, АКМ пристрелян лучше некуда, и вообще, если за «калашом» следить, то он может прослужить верой и правдой чуть ли не вечность.
От незнакомца прямо-таки разило опасностью. Откуда-то враз пришло понимание, что этот дух ничем другим в своей жизни не занимался кроме войны, что автомат для него всё равно что для вас шариковая ручка или наручные часы, или с чем вы там не расстаётесь целыми днями.
Карташ сознавал, что разглядеть его за грудой ломаных кресел с расстояния в двадцать метров под силу разве каким-нибудь орлам да коршунам, но ощущал себя не просто неуютно – погано донельзя он себя ощущал, словно лежал под бомбёжкой. Рефлекторно он ещё сильнее вжался в пол. Подумалось вдруг: «Вот сейчас самое время чихнуть или кашлянуть». И конечно, как в таких случаях обычно и бывает, стоило подумать, и тут же в ноздре защекотало.
Чтобы отвлечь себя от этой ерунды с чихом, Карташ скосил глаза и увидел, как Гриневский аккуратно и медленно вытер ладонь о штаны, потом положил её на автоматное цевьё, потом его рука скользнула к защитной скобе, огладила её, палец лёг на спусковой крючок…
Наверное, то самое звериное чутьё, о котором Алексей сегодня уже вспоминал, у людей, занимающихся перевозкой наркоты, обострено, как у матёрых волков. Ещё бы ему не обостриться, когда постоянно живёшь на грани и ходишь по краю.
Как только Таксист дотронулся до спускового крючка, продолжавший озираться дух резко вскинул «Калашников» и полоснул очередью по тому месту, где прятался Пётр. Едва начав стрелять, азиат уже падал. Упав, перекатился под защиту кресел и затаился.
Пули вспороли верхние ДСП в стопке, другие прошли поверх плит и покрыли тёмными отметинами дальнюю стену и потолок, но Гриневского, сразу же вжавшегося в пол, ни одна не задела. Пётр, стоило только прекратиться обстрелу его укрытия, одной рукой поднял над головой и над плитами автомат и выдал несколько неприцельных коротких очередей по рядам кресел.
Но Алексея в этот момент уже не было на сцене. Пригнувшись, он пробрался вдоль стены, скользнул по спуску вниз и на последней ступени замер, прильнув к краю сцены. Карташ не стал кричать Таксисту: «Не давай ему высунуться!», – надеясь, что бывший вертолётчик и сам понимает, что ему делать.
Пока Гриневский делал всё правильно: чуть сместился, уйдя под защиту непонятного деревянного бруса, и снова начал палить по залу, патронов не жалея – и правильно, что не жалея, молодцом. Под прикрытием его огня Карташ рывком одолел пять метров открытого пространства между сценой и первым рядом.
Алексей надеялся, что его манёвр остался незамеченным. Иначе худо. Иначе тяжёленько будет снять этого душманского ниндзю. Карташ осторожненько прошёл на корточках чуть вперёд и между третьим и четвёртым рядом и залёг на полу. Устроился в классической позиции «стрельба лёжа», положив автоматный ствол на поперечину кресельной ножки. Он надумал прибегнуть к снайперской стратегии. Всё просто: ждать, пока покажется враг, и мягко потянуть спусковой крючок. Если умнее и ловчее окажется тот, на кого ты ставишь засаду, то траурный марш сыграют в твою честь.
Наконец Карташ его увидел. Тот по-пластунски, с поразительной, с какой-то зачаровывающей ловкостью полз вдоль кресельных рядов, так же, наверное, ползал он и по горам, от камня к камню, подбираясь к врагу, которому потом одним движением руки перерезал горло. Алексей лежал и ждал, когда дух поравняется с ним.
И наконец тот поравнялся.
Алексей держал палец на спуске, внутренне собравшись, отогнав мысли о том, насколько всё осложнится, если он промахнётся.
А за мгновение до выстрела дух этим своим невыносимо звериным чутьём почуял опасность.
Карташ будто в замедленной киносъёмке увидел поворачивающееся к нему лицо. Смуглое лицо с тяжёлыми скулами и волосатыми ноздрями. Они встретились взглядами. По лицу азиата пробежала короткая судорога – такая судорога, наверное, заставляет оскалиться зверя, загнанного в ловушку. Вот в этот момент Алексей и втопил спусковой крючок.
Душман увернулся бы, будь он на ногах. Но лёжа уворачиваться сложнее. И всё же он почти увернулся, немыслимым образом изогнувшись и выбросив перед собой автомат в попытке поставить хоть какой-то заслон разящему свинцу. Почти…
Но почти не считается.
Алексей расстрелял полный рожок.
Всё было кончено. Карташ добрался до убитого, протискиваясь между креслами. Не испытывая никаких особенных эмоций – видимо, перегорели все эмоции во время короткого боя, – обыскал покойника. Забрал автомат, запасные рожки, достал из карманов куртки (или как эта хламида обзывается?) две гранаты ф-1 с вывинченными запалами, нашарил в карманах и запалы. Обнаружил и небольшую рацию. Подумав, сунул её себе в карман.
Подошёл Гриневский.
– Всё кончено, – сказал ему Карташ. – Пошли к женщинам.
– А вдруг он не один?
– Другие бы уже объявились.
Они поднялись на сцену. Напуганной выглядела не только Маша, но даже Джумагуль. Однако успокаивать, говорить, что всё обойдётся, Алексей посчитал занятием бессмысленным. Лучше говорить честно и по делу.
– Ну вот и напоролись, – коротко, со злостью выдохнув, сказал Карташ. – Если б стёкла были целы, ещё можно было бы надеяться, что его дружки выстрелов не услышат. А так… – Алексей махнул рукой. – Ладно, как выпало, так выпало, уже не переиграть. Придётся воевать. Делаем вот что. Через парадную лестницу уходить нельзя, чего доброго сойдёмся с абреками лоб в лоб, а это было бы некстати. Поэтому уходим по пожарной лестнице – есть на неё выход с третьего этажа. Пожарка идёт по стене, противоположной фасаду. Оттуда переулком – к раскуроченному универмагу. Там удобно прятаться, много всякого хлама, есть где зашхериться. Да и сам чёрт ногу сломит, пока кого-нибудь отыщет среди того мусора. Вот там Маша с Джумагуль схоронятся до нашего возвращения. А мы с Петром…
– Я с тобой! Я не собираюсь отлёживаться, хватит, под тем столом в ауле належалась! – сдвинув брови, воинственно заявила Маша. Да ещё потрясла автоматом.
Ни дать ни взять, амазонка на охоте за мужскими скальпами, бляха-муха. А в глазах-то бултыхается самый неподдельный страх.
– Значит так, мамзель Мария, – Карташ говорил медленно, но веско, чтобы смысл сообщения дошёл до печёнок, дошёл быстро и качественно. – Запомни и передай другим – на войне командир всегда один. Иначе не было, не бывает и не может быть.
– И это ты? – с вызовом уточнила Маша.
– И это я. Кто-то оспаривает?
Неожиданно на помощь Карташу пришёл Гриневский:
– Начальник дело говорит. Вот когда сядем в машину, я буду главным. Про вертолёт вообще молчу, там только кто вякнет мне под руку или полезет с советами, закатаю в лоб, невзирая на чины и половые различия. Если угодим в здешнюю крытку, тьфу-тьфу, – Таксист, нисколько не рисуясь, трижды сплюнул через плечо и постучал по дереву, а именно по панели ДСП, – тогда придётся вам меня слушаться, как отца родного, а в боях местного значения гражданин начальник рюхает не в пример лучше нашего. Его этому учили.
Будь у неё иголки, Маша ощетинилась бы, подобно ежу. Она взглянула на Джумагуль в поисках поддержки. Но таковой не нашла. Туркменка молчала, и весь её вид показывал, что она готова выполнить любое приказание командира. Не составляло труда догадаться, что Машу распирает желание высказаться на тему покорности восточных женщин, которые позволили взять над собой власть мужчинам, разрешают тем делать с ними что вздумается, и в таком духе. Но Маша сдержалась.
Сообразила, что оказалась в подавляющем меньшинстве, и сдалась. Но не показывать же, в самом-то деле, что она сдалась!
– И что ты там придумал? – дочь Топтунова вложила в свой вопрос весь сарказм, который только можно было впихнуть в эти пять слов. Легко угадывался подтекст вопроса – дескать, разве может мужчина придумать что-нибудь толковое.
Карташ, мысленно сосчитав до десяти, сказал:
– Я и Пётр убедим душманский отряд, что мы в спешном порядке, испугавшись мести за содеянное, убрались из города. Потом вернёмся окольными путями, присоединимся к вам, пересидим бурю, дождёмся, когда наши друзья отвалят, и отвалим сами.
– И как ты намерен убедить их?
– Некогда, товарищ женщина, расписывать по пунктам, совсем некогда. Всё, хватаем оружие и на выход…
Глава 8.
Накрытые афганцем
Четырнадцатое арп-арслана 200* года, 9.14
Песчаная буря набрала силу. Окружающее потонуло в серой круговерти. Предметы потеряли чёткость очертаний, а уж про то, насколько вообще ухудшилась видимость, и говорить нечего.Всем человеческим категориям такая погодка, мягко говоря, не в радость. Всем… кроме одной-единственной. Оченно немногочисленной категории и до крайности не любящей себя афишировать. Специально под этих людей можно переделать знакомую всем пословицу: «В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, а хороший диверсант обязательно отправится на задание».
Под погоду можно и нужно подстраивать тактику.
Скажем, под нынешние метеоусловия так и просится тактика диверсионной войны. Раз просится – надо дать ход.
– Ты не ошибся, их было восемь человек? – тихо спросил Карташ.
Он и Гриневский лежали метрах в двадцати от входа в ДК на загаженном полу ларька, в котором в давнишние времена продавали всякие там соки-воды. Предварительно выбили прикладами доски в стенке ларька и теперь наблюдали сквозь щели, как сквозь амбразуры, за крыльцом Дворца культуры.
– Пересчитал всех, кого видел. Если кто раньше проскакал или сильно поотстал, то извини, начальник, я не в ответе.
– Да вроде не к чему им отставать и вырываться. Ладно, исходим из цифры восемь.
– Послушай, начальник, если все остальные такие же ловкачи, как этот, которого ты в клубе замочил…
– Не дрейфь. Их уже семеро, забыл? Разумеется, кто-то остался стеречь товар. Полагаю, двое-трое. Не такой уж безнадёжный расклад.
– Может, переиграем? Вернёмся к первому варианту?
– А если вмешается поганый случай? – Алексей повернул голову и внимательно взглянул в глаза напарнику.
Понимающему человеку не надо объяснять, что к поганому случаю следует относиться со всем решпектом и опаской. Гриневскому, бывшему вертолётчику, должны быть известны примеры того, как глупая случайность сводит на нет тщательно продуманные планы. Какой-нибудь камень, попавший под колесо, некстати прихвативший живот, не вовремя растявкавшаяся собака…
Первый вариант, упомянутый Таксистом, предусматривал в общем-то те самые действия, общий набросок которых Карташ сделал для женщин. Если б можно было покинуть город, выбравшись из ДК, они бы так и поступили. Но буря может затянуться не на час, не на два и даже не на день. И что прикажете делать в пустыне? Куда идти? А если не идти, то что тогда? Зарыться в песок? Поэтому вполне разумным представлялось создать видимость того, что они улизнули из города. Для этого всего и требовалось – отходить, постреливая в белый свет как в копеечку, но в доподлинный бой, однако ж, не ввязываться… Но кто поручится, что на женщин не наткнутся случайно? Допустим, кто-то из душманов окажется уж очень умным, как двадцать Холмсов, и, применив дедукцию, раскусит их замысел, после чего душманы устроят тщательный, целенаправленный поиск. Или они с Гриневским, возвращаясь, в Уч-Захмет, по законам поганого случая напорются в песчаных сумерках на блуждающих наркобедуинов.
И ещё – вода. Если буря продлится слишком долго, их фляги опустеют, и тогда, хочешь не хочешь, придётся посещать колодец или, иными словами, лезть в пасть тигру. Потому что наркоперевозчики наверняка обосновались поблизости от колодца. В этом случае боестолкновение неизбежно, а шансов на победу – мизерно мало.
«Славная» погода после того, как они отвели женщин в бывший универмаг, привела Алексея к мысли рискнуть. Пока душманы не сориентировались и не подготовились как следует к бою в условиях песчаной бури, у них, у атакующей стороны, на руках имеются кое-какие козыри. Почему бы не попытаться их разыграть?
В ДК прогромыхала очередь. Кто-то полоснул из автомата. Может быть, приняли за людей ту самую скульптуру в фойе – работника и работницу, вырезанных из древесного корня. У духов нервишки-то, выходит, тоже не железные. Итак, противник уже внутри здания. Как говорится, что и следовало доказать.
– Вот и наши аладдины… – выдохнул Таксист.
– Думаю, господа уже побывали в актовом зале, сказал Карташ, – полюбовались на наших рук дело. Сейчас должны объявиться на выходе.
Ага! Вот и они. Сквозь завесу несущегося по городу песка пополам с пылью Алексей разглядел на ступенях крыльца три размытых силуэта.
– Начинаем, – сказал Карташ.
– Ну, тады я пошёл, начальник, – и Таксист стал пятиться, выбираясь из ларька.
Алексей оглянулся ему во след и увидел, как Гриневский вскальзывает в бурю и тут же теряет чёткость очертаний, словно его быстро-быстро заштриховывают серым. Таксист сместился вбок и, скрывшись за стеной ларька, перестал быть виден Карташу.
Когда недалеко от ларька прострекотала очередь, Алексей не встрепенулся – так и положено по плану. Стрелял Гриневский. В его задачу не входило обязательно попасть в кого-нибудь на крыльце, но ежели зацепит…
Неужели попал? Нет, ты посмотри, определённо попал! Одно из пятен, замещающих в этой песчаной свистопляске человека, словно бы сдулось и осталось на месте, то есть на крыльце, в то время как остальные двое метнулись в стороны и пропали из поля видимости.
Как сказали бы воины из далёкого прошлого, сегодня бог сражается на нашей стороне. Эх, если б одновременно полоснуть двумя очередями, то из двух стволов можно было бы попробовать положить всю тройку… ну, всю не всю, а ещё одного – это было бы вполне осуществимо. Однако духи, следует полагать, умеют отличать стволы по голосам, а до поры до времени не надо, чтобы они распыляли своё драгоценное внимание, уделяя его толику и некоему номеру второму, под которым выступал в этой тактической схеме товарищ Карташ.
Они с Таксистом разыгрывали классическую «вилку»: один отвлекает на себя, другой заходит в тыл.
Гриневский с другого места послал ещё одну короткую очередь. Послал наугад, примерно в сторону крыльца. Потом ещё одну очередь, опять с нового места. Он отходил заранее согласованным маршрутом. Купятся ли духи, станут ли преследовать?
Должны. Ничего другого им не остаётся. Они уверены, что происходит вполне понятная и объяснимая вещь: на них напали с целью завладеть дорогостоящим товаром и лишь по чистой случайности засаду удалось обнаружить, за что благодарить следует Аллаха и павшего во Дворце культуры воина ислама. Значит, духи не сомневаются и в том, что неизвестные злыдни пойдут до конца. Получается нормальная война, только очень локальная. А раз так – для духов смертеподобно сбиваться всем в одном месте и держать круговую оборону.
В хорошую погоду это ещё куда ни шло, но в такую, когда подойти могут откуда угодно и элементарно забросать гранатами… проще самим застрелиться. Значит, им просто необходимо отодвигать боевые действия от базового лагеря.
Автомат Таксиста прозвучал уже совсем тихо. Наверное, Гриня добрался до парка аттракционов, пора бы уж.
А душманские автоматы пока молчат, но это неудивительно – чего им лупить почём зря, они станут патроны беречь, расходовать их только по верной цели. И скоро им такая возможность предоставится.
Что же, пора вступать в дело диверсанту номер два.
Покинув будку, Алексей тут же ощутил все прелести разошедшейся не на шутку бури. Мельчайшая песчаная дробь секла лицо гораздо больнее жёсткого снега, который швыряют в морду февральские метели.
Ветер не сбивал с ног, но препятствовал изо всех сил.
Малейшие складки одежды нещадно парашютили.
Однако куда там этим неприятностям до главной, основной и самой невыносимой – песок забивал глаза.
Полцарства сейчас отдал бы не за коня, а за мотоциклетные или горнолыжные очки… да хоть за маску аквалангиста.
На миг охватило отчаянье – много тут навоюешь! Да ещё против этих уродов, привычных к местным погодам! Но Алексей быстро подавил в самом себе панические настроения. Задавил самовнушением: переигрывать поздно, ты не человек, ты – автомат, самонаводящаяся приставка к оружию, забыть обо всём кроме боевой задачи и всё такое прочее…
Ага! Наконец-то подали голос душманские стволы.
Сие должно у нас означать вот что: Гриня занял заранее обговорённую позицию и дал себя обнаружить; в общем, всё как условились. Теперь будем поторапливаться. Поторапливаться, а не спешить. Разница очевидная и преогромнейшая. Как говорится, поспешишь – врагу удружишь. Равно как удружишь ему, попусту разбазаривая время.
Следуя этому золотому правилу, Алексей скрупулёзно прокачивал каждую следующую перебежку и не затягивал с её претворением в жизнь.
Сейчас справа показалось большое тёмное пятно чаша фонтана, в которой, кстати говоря, после сегодняшнего веселья песочку прибавится. Слева тянулась полоса, похожая на стенку. Только никакая это не стенка, это кусты. Двигаясь вдоль них, он выйдет аккурат к улице, перебежит под прямым углом и окажется точно у будочки с уцелевшей табличкой «Касса». Очень хорошо. Вперёд.
А у них там в луна-парке разгоралась нешуточная перестрелка. Ну, с Гриней ясно, он щедро расходует патроны, надеясь на своевременную подмогу. Духи же, скорее всего, разошлись, почувствовав, что вот-вот – и им удастся дожать упорного врага.
Гранаты: вот главная опасность для Таксиста. Он засел на карусели, там есть за чем укрыться, есть куда перебежать. Если Таксист после каждой стрелковой серии будет менять позицию с учётом того, что могут швырнуть гранату – глядишь, всё и обойдётся. Алексей же ещё надеялся на следующее обстоятельство: духам, конечно, страшно как охота взять противника живым, пусть и раненым-перераненым, им его всё равно не лечить. Им лишь нужно скоренько выпотрошить его на сведенья – кто послал, как вышли, сколько человек в группе и где остальные. Поэтому станут до последнего тянуть с таким радикальным средством как гранаты.
Опа! Перебежав улицу, Алексей упал и прижался плечом к будке «Касса». Глаза слезились, чуть ли не как после «Черёмухи». Песок попал и в рот, уже скрипел на зубах.
Карташ вслушался в перестрелку. Так. Один духовский автомат плюётся свинцом справа, второй стрекочет слева, где-то у качелей, у тех, что в форме лодочек-дирижаблей. Правый дух постоянно перемещается, левый пока остаётся на месте. Ну ясно, обходят с двух сторон, чтобы не дать улизнуть. К левому!
Пригнувшись, Карташ заскользил в ту сторону. И со всего маху налетел на невысокую оградку, за которой в годы оны торчали родители и волновались за своих чадушек, резвящихся на качелях. Ограда, от старости накренившаяся, больно въехала остриями прутьев Алексею по самому чувствительному для мужика месту.
Твою мать! Поди разгляди прутья в таком ералаше песка и пыли. Он не без труда удержал в себе рвущийся наружу вопль и присел, закусив губу.
Скупая автоматная очередь протрещала совсем близко. А-а, вот он, голубь сизокрылый! Залёг под нижней люлькой-«дирижаблем».
Алексей бесшумно переместился левее, перешагнул ограду там, где она почти лежала, продвинулся вперёд на несколько шагов и опустился на землю, укрывшись за шиной, которую раньше, по всему видать, использовали в качестве клумбы.
Карташ мог снять противника в любой момент. Одна беда – ствол без глушителя. И стрельбой выдаст он себя второму духу с головой. А вот ежели экспроприированным в «мерседесе» ножичком…
Соблазн был велик. И Алексей не устоял.
Автомат он оставил у шины, опасаясь, что тот может предательски брякнуть, выдернул клинок из ножен. И пополз по-пластунски, сунув нож в зубы. Никакой дешёвой киношной рисовки, господа! Будешь доставать нож за спиной часового – можешь запросто выдать себя лишним звуком, оставишь нож в руке случайно скребанешь им по песку или камню, и выйдет опять всё тот же лишний звук.
Он полз и без конца прокручивал, как плёнку с полюбившейся песней, одно из полевых занятий, на которые их гоняли в училище. Тогда особо вумные курсанты спрашивали у сержанта-десантника, проводившего, как сейчас бы выразились, мастер-класс по рукопашной: зачем, мол, вэвэшникам навыки ножевого боя, приёмы снятия часовых и прочие фронтовые премудрости? На что сержант-хохол отвечал: «Краина скаже – зараз зминышь дротву на окопы. Ось и зрозумий науку, щоб не помэрты». А вишь ты, пригодилось учение.
Два метра. Метр. Он видел перед собой жилетку, из которой торчат белые рукава, чалму с замотанным вокруг лица хлястиком, подсумок на поясе. Остаётся полшага. Остаётся подняться на ноги, метнуться, завести левую руку под подбородок и резко, надавливая как можно сильнее, чиркнуть остро отточенным лезвием по оголённой шее слева направо.
Теорию он помнил. Но вот резать людей, нападая из-за спины, ему до этого не приходилось. А значит, он ещё не сломал некий барьер в сознании… Да, всё понятно – перед тобой враг, вражина, безжалостный противник который, окажись на твоём месте, зарежет тебя, как барана, недрожащей рукой, зарежет, не испытывая не то что сильных эмоций, а вообще никаких не испытывая. Всё понятно, но… барьер пока не сломан.
А ломать надо.
Алексей поднялся на ноги. И… всего лишь на мгновение застыл, заколебался перед следующим своим шагом – разумом понимая, что задерживаться никак нельзя, но то что его задержало, было сильнее разума.
И расплата пришла немедленно.
Дух обернулся. Автоматный ствол тоже стал разворачиваться, готовый полыхнуть огнём.
И вот только тогда Карташ прыгнул, на лету отбрасывая нож. Зачем, почему он это делает – ответы искать бесполезно и ненужно. Просто в работу включились другие рефлексы, те, на которые он привык полагаться.
Он обрушился на духа, хватаясь за ствол автомата и отводя его в сторону. Завязалась борьба на земле.
Оба не отпускали автомат, тянули его на себя и выворачивали. При этом катались по земле – то один окажется сверху, то другой. Карташ дотянулся свободной рукой до лица противника и вонзил пальцы в горящие над повязкой глаза. «Эге-ге, старлей ВВ, старлей ВВ, а приёмчики-то у тебя зэковские», – его ещё хватило и на иронию. Но довести приём до ума не получилось.