Бушков Александр Александрович. Ашхабадский вор

   И не без удовольствия повторил, просмаковал:
   – Исчезнете. Так что для начала, для затравки, чтобы я поверил в ваше желание активно сотрудничать со мной, ответьте мне на три простейших вопросика. Кто вы? Цель вашего пребывания в Туркменистане? Что вас связывает с ранее перечисленными мною лицами? Можете отвечать в любой удобной вам последовательности. У нас времени много.
   «Время, – усмехнулся про себя Карташ. – Времени нет напрочь. А для того чтобы придумать мало-мальски убедительную легенду, логически выстроить её и увязать концы, – уже только на это нужно туеву хучу времени».
   – А как бы всё-таки насчёт покурить, – сказал Алексей. – Трудно говорить, когда мешаются посторонние желания.
   – Эхе-хе, чего не сделаешь ради хороших отношений. На какое только должностное преступление не пойдёшь…
   С этими словами «товарищ полковник» выдвинул ящик стола, достал оттуда пепельницу и его, Карташа, пачку «Винстона», изъятую при обыске. Обойдя стол, выщелкнул сигарету, дал задержанному ухватить её зубами, от Карташовой же зажигалки дал прикурить.
   Поставил задержанному на колени пепельницу и вернулся на своё место.
   – Ну, подумайте, подумайте, соберитесь с мыслями.
   Этим Карташ и намерен был заняться. Разве что курить, когда руки удерживает короткая цепь, мягко говоря, неудобно. Приходилось курить, не выпуская сигарету изо рта, а чтобы стряхнуть пепел, приходилось нагибаться.
   Алексей лихорадочно искал выход. Но поди найди его, когда на сто кругов сплошная беспросветность.
   И времени нет ни на что. А если… использовать как раз цейтнот? Ведь цейтнот – он для всех цейтнот. Ну-ка!
   Ч-чёрт, авантюрная игра, зыбкий шанс, но… единственный, другого просто нет. Правда, если «товарищ полковник» работав против Ниязова, допустим, служит этому Саидову, то хана в любом случае. Однако кому служит полковник, всё равно не определишь. Так что ничего не остаётся, как в омут с головой.
   Карташ загасил окурок.
   – Ну? – выразил нетерпение «товарищ полковник».
   – Прежде я бы хотел узнать, с каких верхов поступил приказ брать меня в разработку? Или это ваша личная инициатива?
   – А вам не кажется, задержанный, что вы неверно начинаем свой монолог? Не люблю штампов, но сейчас как раз уместен штамп: вопросы здесь задаю я.
   – А вы не боитесь перестараться? – Алексей старался говорить ровно и уверенно, как человек, за которым действительно стоит серьёзная сила. – Хорошо, если предыдущие вопросы вам показались излишне нескромными, не ответите ли вы мне на совсем невинный и простой вопрос – сколько сейчас времени?
   – Времени? – переспросил полковник.
   – Да.
   Он несколько секунд раздумывал, видимо, над тем, не вооружит ли он тем самым задержанного каким-либо опасным знанием. Потом отодвинул рукав пиджака, бросил взгляд на часы.
   – Семнадцать часов сорок минут. И?
   – Значит, до назначенного на час завтрашнего дня выступления вашего президента остаётся без малого двадцать часов. Отчего-то мне кажется, что моё задержание, будь то ваша личная инициатива или приказ сверху, не случайно проведено именно сегодня. Если вашей агентурой действительно профильтрованы все слои, то в той или иной форме до вас должны были дойти сигналы о готовящемся покушении на президента. На вашего президента.
   По непроницаемому лицу собеседника трудно было догадаться, о чём тот думает, но Карташу показалось, что на последней фразе что-то такое неуловимое отразилось в этих глазах напротив. Но вот поди ж ты установи, что именно! Может, просто хищник почуял скорую поживу – пожива та сидит сейчас перед ним и распинается, может, что-то ещё… Впрочем, отступать некуда, надо переть напролом, как кабан сквозь камыши, и будь что будет.
   – Если уж к нам что-то такое просочилось…
   – К вам? – ухватился полковник. – К кому это – к вам?
   – К нам. Увы, в создавшейся ситуации я вынужден раскрываться, поскольку мой провал дело свершившееся, моя миссия в любом случае окончена. Считайте, что вы задержали того, кого надо, кого вам и надлежит задерживать по роду службы. Только представители одного государства, действующие на территории другого государства, не всегда агенты спецслужб и не всегда действуют с враждебными намерениями. Зачастую они действуют по конкретной задаче, не имеющей ничего общего с национальной безопасностью. Потом, и само понятие национальной безопасности можно трактовать по-разному, один скажет: «Стране необходима стабильность», другой заявит, что стране только на пользу пойдёт кровавый хаос и, дескать, из пепла восстанет феникс.
   Карташу вдруг почудилось, что его визави в сером костюме старательно подавляет усмешку. Так это или не так, но Карташ вдруг нешуточно разозлился.
   – Я не представляю спецслужбы, что для тебя только хуже. Скажем так, я представляю частные интересы группы лиц в России. Интересы исключительно финансовые, и вы встаёте поперёк больших денег, лезете не в свою игру…
   – Вы что-то говорили о покушении, – напомнил полковник.
   – А я-то всё думаю, когда вы спросите! – процитировал Карташ сидящего перед ним «товарища полковника», из его вступительной части к разговору. – Я не профессионал, я тоже оказался вовлечённым в игру достаточно случайно. Пожалуй, взялся не за своё дело, поэтому и сижу сейчас здесь, у вас. Просто до меня довели информацию: сегодня президента Ниязова будут убивать. И передо мной поставили задачу: сделать всё, чтобы этого не случилось. Задействовать все имеющиеся связи. Финансовые интересы, которые я представляю, завязаны на ныне действующем президенте. Хаос, развал, раздрай и новый президент моим работодателям категорически не нужны. Это ставит под угрозу их интересы в вашей стране. И в том, чтобы предотвратить преступление против главы вашего независимого государства, насколько я понимаю, интересы моих работодателей смыкаются с вашими.
   – Ну допустим, – кивнул «товарищ полковник». – И что дальше?
   – А дальше я знаю то, чего не знаете вы. Я всё-таки успел кое-что сделать до того, как ваши ребята меня выдернули. Кое-кто мне известен в лицо, имеются кое-какие наработки. Но за просто так, за здорово живёшь делиться с вами информацией я не намерен. Баш на баш. Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.
   – Интересно, и как вы его себе видите?
   – Времени почти не осталось. Я прекрасно понимаю, что у каждого имеется свой порог болевой терпимости и что рано или поздно я не выдержу. Но вдруг я сломаюсь поздно? Так что вы просто не успеете распорядиться выбитой из меня информацией? Поэтому на вашем месте я бы рискнул. Я должен оказаться поблизости от президента. Я в курсе, что Сердара охраняют преторианцы из его тайпа, но и у вашей службы должен быть свой круг охраны…
   – Ну а как же. Наш круг охраны не ближайший, но этот круг существует.
   – Я должен оказаться в нём. Да, собственно, чем вы рискуете? Я же не прошу выдать мне оружие, я не прошу оставить меня без надзора. Ради бога, пускай вокруг толкутся ваши орлы. Отдайте им приказ, в случае если я переступлю условную черту невидимого круга, стрелять на поражение. Ну куда я денусь? А представляете, какой шанс у вас в руках. Такой выпадает раз в жизни. Спасение жизни монарха – это то, о чём может только мечтать любой служивый человек. Генеральские погоны – самое малое из того, что вы получите в награду. Ну а моя награда будет поскромнее. Свобода.
   Чёрт его знает, что там творится за этими азиатскими глазками, какие процессы бурлят. В любом случае, Карташ сделал свой ход, и теперь только остаётся дожидаться хода ответного.
   – Я понял вас, – сказал «товарищ полковник», поднимаясь из-за стола. – Любопытно, любопытно…
   Он обошёл стол, сел на его край, наклонился. Его лицо оказалось совсем близко от лица Карташа. Если бы не цепь, до его шеи можно было бы дотянуться руками.
   – Я ведь давно в профессии, – улыбнулся полковник. Улыбка ему шла не больше, чем леопарду бантик.
   – Много чего повидал и много кого повидал. Вы врёте, уважаемый. И, уж простите старого полковника, врёте не слишком умело, не слишком искусно. Я понимаю вашу игру – надеетесь сбежать в толпе. Правильный ход. Вы, как умеете, разыгрываете свой единственный шанс. В другой раз я бы посмеялся над вашими фантазиями и отправил бы на пару деньков в давешнюю камеру, чтобы остудить воображение, чтоб выдавить из вас по капле Мюнхгаузена. Так бы я и поступил… Если бы не одно «но». Знаете, в чём заключается это «но»? В том, что на президента Ниязова сегодня действительно произойдёт покушение. Представьте, я знаю об этом покушении больше вашего. Например, я даже знаю, кто станет покушаться на его жизнь. Вы. Да, да, вы, мой дорогой. Вы и будете убивать президента…

Глава 17.
Убить президента

Двадцать девятое арп-арслана 200* года, 13.16

   Самыми подходящими к случаю оказались бы подзабытые бравурные песни советской поры, какие вырывались из уличных динамиков на первомайские праздники. Под них, если помните, вышагивали по центральным площадям городов колонны трудящихся, что-то выкрикивая, размахивая флажками и прикладываясь к заветным фляжечкам. С той же, как сказали бы в те годы, задоринкой шли сейчас по площади Огуз-хана колонны туркменских грудящихся.
   Впрочем, колонны пошли не сразу. Сперва выступал Сердар. Нимба над его головой Карташ не усмотрел (как усмотрела одна местная журналистка, чью статью Алексей успел прочесть накануне вечером) и ничего мифологического в его облике не нашёл – человек как человек, вполне обыкновенный с виду, вполне, на первый взгляд, смертный.
   Естественно, Сердар говорил по-туркменски и Карташ из его выступления ни слова не понял. Ораторствовал Сапармурат без огня, каким, например, славится Фидель Кастро, но и без лицемерных ужимок, свойственных западноевропейским трибунам. Так, как Сердар, обычно выступают перед своими аудиториями начальники пионерлагерей и председатели колхозов: ровно и плавно, как колесо катится, и из каждого слова выпирают рёбра следующего подтекста: «Всё равно вы, засранцы, меня не послушаете, но сказать я обязан».
   Родственник саудовского короля, этот Абу-дель-итак-далее, стоя рядом с президентом, чему-то загадочно улыбался. Его вид напомнил Карташу старую комментаторскую шутку: «На ринге советский и кубинский боксёры. Негритянского боксёра вы легко отличите по синей каёмке на трусах». По поводу арабского гостя можно было бы сказать: «Родственника короля можно легко узнать но бородке клинышком». Шутка состояла бы в том, что посланец короля, одетый согласно арабско-бедуинской моде, белел на фоне серых костюмов туркменской политической элиты, как парус одинокий. Вот в кого удобно целиться, между прочим и к слову говоря…
   Лица простого народа, слушающего выступление, Карташу были не видны – толпа была отодвинута довольно далеко от трибуны. Между возвышением (обитая зелёным высокая постройка под бардовым балдахином), на котором стояло руководство, и народом пролегало открытое пространство шириной в несколько сотен метров, где находились лишь курсанты. Молодые спортивные ребята были построены в ровные ряды, им предстоит живыми барьерами делить шествие трудящихся на потоки.
   Мощные динамики разносили по площади плавную речь Сердара, народ внимал, иногда взрываясь оглушительными и продолжительными аплодисментами. Во время таких рукоплесканий даже не приглушённый ничем выстрел будет не услышать… Впрочем, кто и откуда может выстрелить? Да никто и ниоткуда. Все крыши, с которых можно выцелить мишень, разумеется, контролируются. Это же аксиома. Более того, на них должны находиться снайперы из этой пресловутой гвардии земляков, роты охраны.
   Из толпы тоже не шарахнешь. Даже не в том вовсе дело, что далеко. Поди попробуй кто поднять предмет, напоминающий стрелковое оружие, – толпа тут же или навалится скопом на стрелка, или в испуге брызнет в стороны. И то, и другое для покушающегося означает полный провал. Потому что охранники его углядят задолго до выстрела и охрана, стоящая рядом с президентом, повалит на пол охраняемую персону. К тому же в той же толпе, ясное дело, шныряют востроглазые штатские. Правда, вряд ли этой работой занимаются преторианцы Сердара, скорее уж люди из КНБ, это уже их поляна.
   Нет, с дальнего расстояния президента не взять. Покушение имеет шансы на успех только в том случае, если ликвидатор окажется поблизости от объекта. Хотя бы на таком расстоянии, на каком находился сейчас Карташ. Конечно, никто хоть в чём-то, хоть в малости-мальской подозрительного субъекта так близко не подпустит. Другое дело, если ликвидатору удастся внедриться. Как, например, внедрили самого Карташа, который стоит сейчас среди сотрудников КНБ в десяти метрах от трибуны. Ближе, по утверждению «товарища полковника», ни одного кээнбэшника нет, за исключением генералов. Там, внутри ближайшего круга, могут находиться только люди из роты охраны Сердара.
   Итак, Карташу предстоит стать человеком, поднявшим руку на светоча туркменской нации, на любимого Вождя. Как перспективка-то, а?! Пока разум Алексея отказывался верить в подобное. И вообще с его разумом происходили странные вещи. Нечто сродни тому, что бывает после тяжёлых травм, когда блокируются некоторые участки мозга и человек теряет чувствительность к боли.
   Алексей же утратил чувствительность к собственной участи. Ке сера, сера…
   А участь Карташа – завидная или не очень – зависела от того; что произойдёт или, наоборот, не произойдёт на этом самом Празднике праздников. «Товарищ полковник» был предельно откровенен и конкретен: раз уж ты попал к нам, такой весь таинственный и облечённый, раз ты лепишь из себя спасителя туркменского государства, то и спасай его, хотя бы и своей шкурой. Коль не будет покушения реального, произойдёт покушение фиктивное. В точности как бывало при товарище Сталине. Заговор троцкистов-бухаринцев, заговор врачей и прочие придуманные заговоры. Чем мы хуже? Слепим и мы наш маленький, но страшный заговор, который вовремя разоблачили органы КНБ и в результате задержали некоего субъекта славянской внешности при попытке физического устранения президента. («Очень хорошо, что вы не туркмен, туркмен нам бы не подошёл, поскольку президент свято верит в незлобивость национального туркменского характера».) «Кстати, – добавил полковник, внезапно оживившись, – в заговор вплетём к вам в компанию ещё нескольких человечков, которые давно уже всем поперёк горла…» Карташ прекрасно понимал причину такой откровенности кээнбэшника: вывести из равновесия, породить отчаяние – дескать, так и так пропадать, но всё-таки там, на воле, светит какой-никакой, пусть совсем дохленький шанс прорваться, рвану-ка я, и вдруг мне повезёт. Когда же Карташ пойдёт на прорыв, его заломают или пристрелят, что одинаково приемлемо для «товарища полковника».
   Он в любом случае становится героем нации, КНБ утирает нос личной гвардии Сердара, всё замечательно.
   Когда Карташа, облачённого в неприметный костюмчик местного стража порядка, уже вывели на место перед самой трибуной, «полковник» похлопал его по плечу и участливо сунул ему в карман пистолетик. Алексей понимающе усмехнулся: последний штрих к портрету убийцы, последняя, но решающая улика. Наверняка это была лишь бутафория, пистолет не должен был выстрелить ни при каких условиях – что бы хитрожопый «полковник» не думал об истинных намерениях загадочного русского, рисковать жизнью Сердара он права не имел. Поэтому либо боёк спилили, либо патроны подменили, либо ещё что, но боеспособность сего оружия, голову можно дать на отсечение, равна нулю…
   И на том спасибо, конечно, но кто из рядовых телашей станет разбираться в подобных тонкостях, когда поступит команда «взять»?
   И сбросить бесполезную дуру не было никакой возможности. Только засвети её и – вот оно, покушение, хватай-держи. К тому же Карташ не знал, поставил ли «товарищ полковник» своих подчинённых, что подпирали сейчас Карташа плечами, в известность насчёт хитрых замыслов с липовым заговором или что-то наплёл. Наплести он мог что угодно – например, про то, что этого русского субчика к нам отрядили распоряжением сверху, распоряжением, скажем, тех «человечков», которых собирался впутать в фиктивный заговор. В таком случае «полковник» настрого приказал своим орлам: дескать, присматривайте за ним во все свои узкие глазёнки, у меня есть подозрения на преступный умысел, а у вас есть все шансы отличиться.
   Когда же Карташа «поймают», то пистолетик со спиленным бойком, ясное дело, подменят на настоящий.
   И если Карташа всё-таки оставят в живых, то потом, конечно, выбьют из него чистосердечное признание, раскаяние и перечисление всех грехов вместе с именами сообщников. Как выбивали признания у всяких там Бухариных с Зиновьевыми в том, что они шпионили на английскую, японскую, эстонскую и австралийскую разведки. Увы, Алексей прекрасно осознавал, что выдержать все методы воздействия он не сможет. Да и кто сможет?!
   Конечно, выставлять Карташа на площадь было вовсе необязательно. Однако, во-первых, «полковник» не мог сбрасывать со счётов и следующее: существует один шанс из тысячи, что задержанный его не разводил, а говорил чистую правду о себе и о покушении, во-вторых же, есть разница – задержать преступника на глазах у президента или просто сообщить ему об удачно проведённой операции. Думается, президент не очень-то и доверяет подобным ничем не подтверждённым докладам.
   Вот такие расклады, господа, вот в такую задницу угораздило влететь, так вашу разэтак! И теперь стой, крути башкой и надейся, что президента всё-таки станут убивать по-настоящему. Но пока что… пока что почему-то не убивают… Эхе-хе, и где же ты, дружище Дангатар с дружищем Гриневским? Где вас джинны носят? Стой тут не просто один, а как в том анекдоте: «Одын, савсэм одын»…
   После того, как президент закончил, национальная музыка из репродукторов, во время исторической речи Туркменбаши звучащая приглушённо, грянула над площадью на всю катушку Радостным маршем двинулись демонстранты. Над головами взлетели флажки и воздушные шарики.
   Карташ всегда подозревал, что скорость, с которой гонят колонны перед трибунами, высчитана специалистами с точностью до тысячных долей. Так, чтобы люди двигались в несколько убыстрённом, непривычном ритме, но и не бежали, раздражая глаз руководителей и усложняя работу следящему глазу. И главное – чтобы любое не правильное движение выламывалось из общего ритма, а стало быть, сразу бросалось в глаза.
   И службы, задающие скорость этому шествию, кошке ясно, использовали все секретные наработки некогда общей спецслужбы.
   Впервые оказавшись в роли секьюрити, пусть и вынужденно, Карташ вдруг понял, что контролировать большое скопление людей вполне возможно и здесь, невзирая на пёстрые одежды, яркие краски и громкую музыку. Толпа – как река, широка и полноводна. Но однородна по сути своей, как толпа зэков. И любая инородность сразу привлекает внимание. С зэками, конечно, проще, там – быстро, быстро, головы опустить, твою мать, разговоры отставить! И если в толпе вдруг возникает какая-то не правильность, какой-нибудь водоворотик в ровном течении реки, посторонний звук в монотонном «шурх-шурх-шурх» сотен ног – значит, что-то идёт не так, жди сюрпризов от серой безликой массы заключённых… Но и этап, и демонстрация чем-то схожи, пусть последняя и отличается пестротой одежд, яркими красками, оглушительной музыкой…
   Здесь пока ничто внимания не привлекало. Да, собственно, и колонны демонстрантов ещё не вышли к трибунам, ещё только огибали площадь, распределяясь по потокам.
   И тут возле трибун объявились новые лица. Видимо, по случаю прохождения колонн укрепляли рубеж обороны. Карташ бросил взгляд в сторону приближающейся группы… И оторопел.
   Среди этих людей был Дангатар. Собственной персоной. Их взгляды встретились… Лицо фронтового друга Гриневского на мгновение дрогнуло, но он тут же отвёл глаза, придав лицу безучастное выражение. Карташ поступил в точности так же. Неизвестно, какие мысли и соображения появились у Дангатара по поводу увиденного, но обнаруживать их знакомство он счёл нецелесообразным – значит так надо.
   «Ну да, ну да, воры говорили, что есть у них человек в КНБ. Выходит, надавили на него, заставили соорудить Дангатару удостоверение и внедрить его. И, может быть, не его одного. А то, что Дангатар появился именно здесь, на этом участке – не означает ли сие, что ему стало известно о готовящемся покушении нечто вполне конкретное и удара следует ждать именно на этом направлении? Оченно может быть…»
   Колонны демонстрантов наконец добрались до трибун. Наиболее любопытна была крайняя, ближайшая к трибунам колонна. Во-первых, она являлась самой, так сказать, худосочной, во-вторых, даже колонной-то по сути не являлась. С интервалом шагов в сто друг от друга двигались несколько не особливо людных групп, и скорость их шествования заметно уступала скорости других колонн. Весьма неторопливо они шли.
   Вот с трибуной поравнялась первая такая группа.
   Впереди выступал высокий, спортивный юноша с табличкой в руках; за ним след в след семенил старик в простеньком чёрном костюме, но с таким количеством орденов и медалей, что издалека они напоминали кольчугу. И даже издалека было видно, как волнуется дед – лицо его блестело от пота, казалось, он целью своей жизни поставил не сбиться с шага, не ударить в грязь лицом перед Солнцеликим Туркменбаши. В руках он судорожно сжимал поднос с водружённой на нём некоей сверкающей металлической хреновиной. Что это за хреновина, понять было решительно невозможно, а вот на табличке в грабках высокого парня было написано по-русски и по-туркменски: «Ахалский велаят» ага, понятно, сие есть славные представители велаята где, собственно, и расположен город Ашхабад. По бокам от парня держались две девчушки в красных шароварах и узорчатых блузках, слаженно размахивающие цветными лентами. Карташу вспомнился завораживающий танец крыльев халата с бритвами, который носил уважаемый старец Ханджар, и он невольно изготовился – вот оно!.. И тут же заставил взять себя в руки. Нет. Не может быть. Слишком далеко для точечного удара, а промах для заговорщиков смерти подобен. Да и слишком уж попахивает это гонконговскими боевиками – очаровательные девушки-убийцы с лентами-ножами собираются нарезать президента ломтями перед взорами тысяч горожан… Бред. Карташ едва удержался от того, чтобы вытереть пот со лба: ещё не известно, как воспримут его невинный жест коллегиохраннички. За парнем с плакатом, старцем с подносом и девчушками с лентами бежала стайка наряжённых в национальные одежды девочек и мальчиков. Дети остановились точно напротив трибуны и принялись танцевать народные танцы. Руководители созерцали детское творчество с улыбками умиления.
   Никогда допрежь Алексею Карташу не доводилось наблюдать за демонстрацией трудящихся со столь почётного места, да он и помыслить не мог, что когда-нибудь угодит сюда – практически в компанию к руководителям страны, да ещё и среднеазиатской республики, это, что ни говори, честь, спасибо, «товарищ полковник».
   Худосочная группа номер один встала, ожидая, когда дети окончат свой танец. Тем временем из-за спины парня выдвинулся давешний старик с подносом и бодро заторопился к лесенке, ведущей на трибуну. Прошёл он совсем рядом с Карташом, настолько близко, что Алексей даже уловил кисловатый запах пота – запах страха, благоговения и несказанной радости от встречи с Бессмертным и Бессменным. С такого расстояния Алексей разглядел, что ордена и медали на его «иконостасе» были сплошь времён Великой Отечественной, а на подносе высится устрашающее сооружение, отдалённо напоминающее макет двигателя внутреннего сгорания. Более того: над блестящей трубкой, торчащей из недр сооружения, колеблется яркий жёлтый огонёк, различимый даже в сиянии дня… Но, судя по всему, макет был либо из алюминия, либо из крашенного серебрянкой картона – слишком уж легко нёс его старик. Значит, не бомба, не замаскированный ствол. Тьфу ты, пропасть, так можно и инфаркт заработать…
   Ветеран добрался до трибуны и дрожащими руками протянул поднос господину Ниязову. Засверкали едва видные на солнце фотовспышки репортёров. С стороны СМИ подлянки тоже, вроде бы, ждать не приходилось: уж эту-то братию должны были обыскать до нитки… Господин Ниязов благосклонно подарок принял и даже сказал старичку что-то ласковое, ободряющее, от чего дедушка и вовсе лишился дара речи. Он затряс головой, пустил слезу, скатился по лесенке обратно на площадь и почти бегом вернулся на своё место в строю.
   Представители Ахалского велаята двинулись прочь с площади, а на их место уже заступали ребята с табличкой «Балканский велаят»…
   – Что это? – шёпотом спросил Алексей у соседа по цепочке охранников.
   Сосед презрительно покосился на необразованного славянина, помолчал, но потом всё же решил, как видно, снизойти и разъяснить вполголоса:
   – Самые почётные жители велаятов преподносят Его Превосходительству памятные подарки по случаю Праздника праздников.
   И отвернулся, засранец, всем своим видом показывая, что разговаривать боле не о чем.