Страница:
Ханджар тем временем подошел к обезглавленному телу, плюнул на него, пробормотал:
– «Ягшы адамдан говы ат галар», говорят у нас в народе. «От хорошего человека всегда остается доброе имя». От твоего имени не останется даже звука. А я до конца дней не прощу себе, что пошел у тебя на поводу, Безымянный…
Потом повернулся к Сапару и другому воину, бросил коротко:
– Приведите тех двоих, что охраняют подступы к аулу... А теперь с вами, чужеземцы. Мне не интересно, кто вы, откуда, как к вам попал вагон платины, которую вы везли Дангатару-яру. Мне даже не интересны ваши имена. Я всего лишь хочу знать, где спрятан этот вагон. И чем быстрее вы скажете, тем безболезненнее умрете.
…Безымянный воин так и остался безымянным – он сделал лишь шаг к выходу, а потом вдруг как-то странно споткнулся на ровном месте, клюнул носом, булькнул горлом и повалился ничком, разбрызгивая кровь. Сапар прожил чуть дольше – метнулся, вереща, под прикрытие тамдыра, но бесшумная пуля догнала его на полпути. Милый крепыш, названный родителями Сапаром, тюкнулся мордой в пыль, дернул ногами пару раз и затих.
Раздался дрожащий ломкий испуганный голосок:
– Некого звать, учитель. И не надо никого звать. Потому что никто не придет.
Ханджар стремительно обернулся. И тут выдержка изменила ему.
– Ты? – выдохнул он. – Здесь?!
.........
Удивительно, но Карташ тут же узнал ее – несмотря на все мытарства последнего дня и то, что видел девчонку в темноте и мельком. Впрочем, удивляться он уже перестал. У каждого, знаете ли, есть свой предел. Он просто полулежал в пыли и безучастно смотрел, как из-за угла выходит хрупкая местная лялька, та самая, которую он заметил между вагонов на сортировке, приняв за мальчишку, и позже, когда сунулась в двери столовой, и еще позже, когда она заглядывала в окна той же столовой. Наводчица, как он тогда решил. Работающая на Ханджара. Значит, не на Ханджара. А на кого? Да и хрен с этим – на кого. У каждого, знаете ли, есть запас прочности. И Алексей чувствовал, что свой запас он уже исчерпал до донышка. Мозг отказывался воспринимать действительность как действительность, поэтому ничего не оставалось, кроме как представить себя зрителем фильма ужасов. И ждать титров из мягкого кресла. Чем Карташ и занялся, разве что попытавшись прикрыть телом затихшую Машу.
Соплюшка в грязных, порванных на коленях джинсах и еще более грязной ветровке вышла на открытое место, и связанный Алексей приметил у нее игрушку, каковую мигом определил как ОЦ-33, более известную под именем «Пернач». Весит такая игрушечка, дай бог памяти, кило с чем-то, но девчушка держала ее на тонких вытянутых ручках, да еще с навинченным «глушаком», вроде бы легко и непринужденно, как куклу Барби. Еще один супермен, хрен тебе в бок, да откуда вы беретесь только!
Или вся эта ботва – от ихней философии?..
– Прочь с дороги, девчонка, – процедил Ханджар.
– Ты напал на Дангатара, – соплюшка дрожала всем телом, но с места не двигалась. – Ты убил многих людей. Ты нарушил договор между велаятами. Я не сдвинусь с места.
– Опусти пистолет, Джумагуль!
– Твое повелениена меня больше не действует. Как видишь, я многому научилась, пока ты готовился подло, в спину убить Дангатара. Ты узнаешь этот пистолет?
– Он погиб случайно, клянусь тебе! – крикнул Ханджар…
И совершил последнюю в своей жизни ошибку.
Возможно, если б он не двигался с места, ему бы и удалось выиграть. Только теперь стало заметно, как дрожат ее руки, как ее всю прямо-таки колотит от страха, от примитивного, детского страхаперед большим рассерженным дядей…
Но с места он двинулся, и опять мелькнули в воздухе полы трижды гребанного халата… а Джумагуль зажмурилась и принялась давить на курок, раз, другой, третий, звука выстрелов не было, но Алексей почти физически ощущал, как входят пули в тело злобного старикана. При каждом ударе его чуть отбрасывало назад, но на ногах каким-то чудом держался, да еще пытался идти вперед, как против ветра, одежкой своей боле не размахивая… А между прочим, с тридцати метров пуля из «Пернача» на скорости в четыреста двадцать метров в секунду может продырявить тело насквозь – уж поверьте специалисту. Если, конечно, стрелок не мажет. А чертовка отнюдь не мазала. Но пули навылет отчего-то не проходили…
Выстреле на десятом Ханджар покачнулся – и всеми своими гнилыми костями грянулся оземь, неподалеку от лишившегося немаловажной части тела своего пахана Мырата. Тогда и Джумагуль опустила ствол.
.........
Спустя миллион лет полной, вселенской тишины наконец раздался голос. И подал его Гриневский.
– Ну и как после таких фишек черножопых любить, а? – сказал он, неизвестно к кому обращаясь, а потом бессильно откинулся на спину.
Маша из-за плеча Карташа негромко, но отчетливо, длинно и затейливо выматерилась, Алексей даже не подозревал в своей боевой подруге такого таланта.
«Надо будет потом слова попросить списать», – подумал кто-то у него в голове. А сам Алексей Карташ даже и не осознавал толком, не мог осознать, что уже все, уже все кончилось. Он неловко приподнялся на локте и сказал первое, что пришло на ум:
– Салям.
Подождал ответа, не дождался и спросил:
– А скажи-ка, деточка… кто тебя так шмалять из волыны насобачил?
– Брат, – потерянным голосом тихо ответила деточка. И медленно, как-то сломленно опустилась на землю, будто из нее вынули некий внутренний стержень. – Только я еще плохо стреляю.
– И кто у нас брат? – поинтересовался Гриневский, даже не пытаясь подняться с земли.
– Дангатар Махмудов.
В общем-то, нельзя сказать, чтобы это было самым неожиданным, что с ними случилось за последний день.
Часть 2
Глава 7
– «Ягшы адамдан говы ат галар», говорят у нас в народе. «От хорошего человека всегда остается доброе имя». От твоего имени не останется даже звука. А я до конца дней не прощу себе, что пошел у тебя на поводу, Безымянный…
Потом повернулся к Сапару и другому воину, бросил коротко:
– Приведите тех двоих, что охраняют подступы к аулу... А теперь с вами, чужеземцы. Мне не интересно, кто вы, откуда, как к вам попал вагон платины, которую вы везли Дангатару-яру. Мне даже не интересны ваши имена. Я всего лишь хочу знать, где спрятан этот вагон. И чем быстрее вы скажете, тем безболезненнее умрете.
…Безымянный воин так и остался безымянным – он сделал лишь шаг к выходу, а потом вдруг как-то странно споткнулся на ровном месте, клюнул носом, булькнул горлом и повалился ничком, разбрызгивая кровь. Сапар прожил чуть дольше – метнулся, вереща, под прикрытие тамдыра, но бесшумная пуля догнала его на полпути. Милый крепыш, названный родителями Сапаром, тюкнулся мордой в пыль, дернул ногами пару раз и затих.
Раздался дрожащий ломкий испуганный голосок:
– Некого звать, учитель. И не надо никого звать. Потому что никто не придет.
Ханджар стремительно обернулся. И тут выдержка изменила ему.
– Ты? – выдохнул он. – Здесь?!
.........
Удивительно, но Карташ тут же узнал ее – несмотря на все мытарства последнего дня и то, что видел девчонку в темноте и мельком. Впрочем, удивляться он уже перестал. У каждого, знаете ли, есть свой предел. Он просто полулежал в пыли и безучастно смотрел, как из-за угла выходит хрупкая местная лялька, та самая, которую он заметил между вагонов на сортировке, приняв за мальчишку, и позже, когда сунулась в двери столовой, и еще позже, когда она заглядывала в окна той же столовой. Наводчица, как он тогда решил. Работающая на Ханджара. Значит, не на Ханджара. А на кого? Да и хрен с этим – на кого. У каждого, знаете ли, есть запас прочности. И Алексей чувствовал, что свой запас он уже исчерпал до донышка. Мозг отказывался воспринимать действительность как действительность, поэтому ничего не оставалось, кроме как представить себя зрителем фильма ужасов. И ждать титров из мягкого кресла. Чем Карташ и занялся, разве что попытавшись прикрыть телом затихшую Машу.
Соплюшка в грязных, порванных на коленях джинсах и еще более грязной ветровке вышла на открытое место, и связанный Алексей приметил у нее игрушку, каковую мигом определил как ОЦ-33, более известную под именем «Пернач». Весит такая игрушечка, дай бог памяти, кило с чем-то, но девчушка держала ее на тонких вытянутых ручках, да еще с навинченным «глушаком», вроде бы легко и непринужденно, как куклу Барби. Еще один супермен, хрен тебе в бок, да откуда вы беретесь только!
Или вся эта ботва – от ихней философии?..
– Прочь с дороги, девчонка, – процедил Ханджар.
– Ты напал на Дангатара, – соплюшка дрожала всем телом, но с места не двигалась. – Ты убил многих людей. Ты нарушил договор между велаятами. Я не сдвинусь с места.
– Опусти пистолет, Джумагуль!
– Твое повелениена меня больше не действует. Как видишь, я многому научилась, пока ты готовился подло, в спину убить Дангатара. Ты узнаешь этот пистолет?
– Он погиб случайно, клянусь тебе! – крикнул Ханджар…
И совершил последнюю в своей жизни ошибку.
Возможно, если б он не двигался с места, ему бы и удалось выиграть. Только теперь стало заметно, как дрожат ее руки, как ее всю прямо-таки колотит от страха, от примитивного, детского страхаперед большим рассерженным дядей…
Но с места он двинулся, и опять мелькнули в воздухе полы трижды гребанного халата… а Джумагуль зажмурилась и принялась давить на курок, раз, другой, третий, звука выстрелов не было, но Алексей почти физически ощущал, как входят пули в тело злобного старикана. При каждом ударе его чуть отбрасывало назад, но на ногах каким-то чудом держался, да еще пытался идти вперед, как против ветра, одежкой своей боле не размахивая… А между прочим, с тридцати метров пуля из «Пернача» на скорости в четыреста двадцать метров в секунду может продырявить тело насквозь – уж поверьте специалисту. Если, конечно, стрелок не мажет. А чертовка отнюдь не мазала. Но пули навылет отчего-то не проходили…
Выстреле на десятом Ханджар покачнулся – и всеми своими гнилыми костями грянулся оземь, неподалеку от лишившегося немаловажной части тела своего пахана Мырата. Тогда и Джумагуль опустила ствол.
.........
Спустя миллион лет полной, вселенской тишины наконец раздался голос. И подал его Гриневский.
– Ну и как после таких фишек черножопых любить, а? – сказал он, неизвестно к кому обращаясь, а потом бессильно откинулся на спину.
Маша из-за плеча Карташа негромко, но отчетливо, длинно и затейливо выматерилась, Алексей даже не подозревал в своей боевой подруге такого таланта.
«Надо будет потом слова попросить списать», – подумал кто-то у него в голове. А сам Алексей Карташ даже и не осознавал толком, не мог осознать, что уже все, уже все кончилось. Он неловко приподнялся на локте и сказал первое, что пришло на ум:
– Салям.
Подождал ответа, не дождался и спросил:
– А скажи-ка, деточка… кто тебя так шмалять из волыны насобачил?
– Брат, – потерянным голосом тихо ответила деточка. И медленно, как-то сломленно опустилась на землю, будто из нее вынули некий внутренний стержень. – Только я еще плохо стреляю.
– И кто у нас брат? – поинтересовался Гриневский, даже не пытаясь подняться с земли.
– Дангатар Махмудов.
В общем-то, нельзя сказать, чтобы это было самым неожиданным, что с ними случилось за последний день.
Часть 2
Танцы на песке
Глава 7
Город солнца
Тринадцатое арп-арслана 200* года, 19.17
Дангатар Махмудов был начальником охраны при Аширберды Аллакулыеве, хякиме Карыйского велаята, а Хаджар – телохранителем Гурбанберды Саидова, хякима Гурдыкдерийского велаята.
Говоря же русским языком, брат Джумагуль был главным по охране одного местного князька, а злобный старец с бритвами служил при другом князьке. Агенты этого второго князька каким-то образом проведали, что первый со дня на день ждет баснословно дорогой товар из Сибири, и решились на устранение с целью этим товаром завладеть. И, то ли по приказу князька Саидова, то ли по собственной инициативе, начальник его охраны при поддержке Ханджара напал на князька Аллакулыева, убил его, выпытал у кого-то из посвященных пароль и бросился к сортировке, чтобы перехватить товар. А Ханджар, между прочим, был одним из немногих на всем земном шарике, кто в совершенстве владеет древней национальной борьбой гуйч-дженг, секреты которой передавались из поколения в поколение, а теперь напрочь забыты.
– Гуйч-дженг… я не знаю, как это точно перевести, – сказала Джумагуль. – «Гуйч» по-туркменски «сила», «дженг» – «бой». Ханджар и меня учил ее приемам…
Карташ вспомнил мельтешение бритв, полосующих воздух, и передернулся. Не дай бог с таким мастером еще раз пересечься…
– Ханджар и Дангатар когда-то дружили, но потом старик перешел на службу к Саидову, и дружба как-то сама собой распалась. А вот теперь, ради денег, он посмел поднять руку не только на хякима, но и на своего друга, моего брата…
– Восток, – сказал Гриневский с непонятной интонацией.
Словам соплюшки приходилось верить – во-первых, она как-никак спасла их от убийц, а во-вторых, Гриневский вспомнил ее – Дангатар присылал фотографии семьи, и среди многочисленных родственников несомненно была запечатлена и она.
Смеркалось. Они сидели в кузове «мерседеса» и из взаимных вопросов-ответов пытались сложить головоломку. Получалось не очень: мешали все эти велаяты, хякимы, берды-оглы и прочие приемы боевого искусства. Ясно было одно: платина в настоящий момент на фиг никому не нужна. Со смертью Аллакулыева и Дангатара начнется передел власти в велаяте, уже назначен исполняющий обязанности нового хякима – наверняка ставленник Саидова…
– Как погиб Дангатар? – после паузы глухо спросил Гриневский.
Джумагуль замялась, оглядела исподлобья русских и негромко сказала:
– Брат жив.
– Что?!
– Жив. Ханджар не сумел его убить. После покушения Дангатар добрался до нашего дома, весь в крови, приказал мне немедленно скакать на станцию, перехватить вас. У меня был очень хороший конь, ахалтекинской породы, это самые быстрые лошади во всем мире… Но я немного опоздала. Вы уже садились в машину к Ханджару. Я поскакала за вами, коня загнала до смерти... Вы остановились в этом ауле, я спряталась, выжидая момент, а когда началась стрельба…
– …сняла часовых, – иронически закончил за нее Карташ – все же он никак не мог до конца ей поверить, особливо после всего происшедшего. – Девчонка-малолетка с пестиком убрала двух специально обученных боевиков. Ну-ну.
– Я умею хорошо прятаться, – обиделась Джумагуль, кутаясь в бушлат, который ей выделил от щедрот Алексей. – И я стреляла им в спину.
– Не очень-то благородно…
– Они были псами, – тут же окрысилась девчонка-малолетка, глазищи полыхнули черным пламенем. – А бешеных псов все равно с какой стороны убивать.
– Отстань от ребенка, – вступилась за нее Маша и обняла за плечи. – Она, между прочим, жизнью рисковала, чтобы нас спасти.
– И где сейчас Дангатар? – спросил Гриневский.
– В… в одном доме, на берегу Каспия. Он просит вас всех приехать к нему. Ему нужна помощь. Поэтому я и приехала за вами.
– Нам бы кто помог… – вздохнул Алексей.
– Как туда добраться? – Таксист, похоже, и не сомневался, что они прямо с места в карьер отправятся спасать фронтового друга. – До Каспия далековато…
– Тут город есть неподалеку, – сказала Джумагуль. – Миксата, оттуда ходят поезда…
– Ну хорошо, – сказал Карташ. – Ну, допустим. Предположим и примем как аксиому… А почему Дангатар скрывается, отлеживается в какой-то дыре? Ведь это, как я понимаю, не пьяному в подъезде бутылкой по черепу дали! Это все равно что кто-нибудь грохнул бы шантарского губернатора, а начальник губернской охраны пустился бы по этому поводу в бега. Подозрительно, не находите, милая барышня? Почему Дангатар не пожаловался Ниязову?
– До Сердара сейчас не так просто добраться. А кроме того…
– До кого непросто добраться? – перебил Гриневский.
– До Сердара. Так зовут президента Ниязова.
– Его зовут Сапармурат, если мне память не изменяет.
– Правильно, – терпеливо, как первокласснику, ответила Джумагуль. – Но Сердар – это тоже президент Ниязов. И еще Туркменбаши.
– Так, ну все, – Гриневский шумно встал со скамейки, полез на выход. – У меня уже крыша едет. Велаяты, сердары, сапармураты и хякимы. Черт ногу сломит. Давайте-ка вздремнем малость, если удастся после всего пережитого-то, а утречком двинемся. Далеко до этой твоей Миксаты?
– День пути.
– Дорогу знаешь? Машина пройдет?
– Знаю. Пройдет.
– В общем, правильно, – сказала Маша. – Всяко нужно выходить на этого Дангатара – без него мы платину никуда не пристроим, да?
Как это ни удивительно, но Карташ, едва прилегши на скамейку, тут же провалился в сон. Укатали сивку крутые азиатские горки…
Утром они залили воду в радиатор, собрали все оружие, какое только смогли найти («А стволы к нам так и липнут», – отметил Карташ), и двинулись через полустепь-полупустыню… Но планам не суждено было сбыться.
Где-то после полудня Алексей заметил некоторые изменения в окружающем мире, а точнее – в погоде. Дневной свет малость померк, хотя солнце по-прежнему ярко фигачило с серого безоблачного неба, поднялась легкая поземка – пыль и песок стлались над землей, подгоняемые поднявшимся ветром. Ветер пел в песках, пел тягучую монотонную песню, тихий не то вой, не то плач, заунывный, заставляющий сердце непроизвольно сжиматься от тоски. Джумагуль тоже почувствовала перемены в климате и заерзала на скамейке. Карташ цепко взял ее за плечо.
– Это что такое?
Девчонка помялась, потом нерешительно ответила:
– Не знаю… Очень похоже, что афганец идет.
– Ветер? – уточнил Алексей. – Суховей?
– Да. Сильный сухой ветер, много песка. Не проехать будет, занесет по самую крышу.
– Твою мать… И скоро он придет?
– Может, ночью. Может, вечером.
– До твоего города не доберемся?
Джумагуль покачала головой.
Мать, мать, мать…
– И твои предложения? Возвращаться?
Джумагуль посмотрела в окошко, задумалась. И сказала:
– Надо ехать в Уч-Захмет, там переждать.
– Уч-Захмет – это что?
– Город.
– И кто там живет?
– Сейчас никто не живет.
– Совсем никто?
– Совсем.
– А почему?
– Из-за войны все ушли, давно уже. Там можно спрятать грузовик, пересидеть, потом ехать.
Карташ внимательно посмотрел на нее. Либо она великая актриса и заманивает нас в очередную ловушку, либо и впрямь идет какой-то там афганец, и тогда в чистом поле им придется ох как несладко… Алексей еще раз выглянул за борт. Пылевая метель не унималась, даже стала сильнее. Он покачал головой, перебрался к кабине и забарабанил ладонью на крыше:
– Гриня! Эй, Таксист! Поворачиваем!..
.........
…Вскоре уже наверняка можно было сказать, что никакой это не мираж, а тот самый город Уч-Захмет. Город вырастал над песками темной полосой невысоких домов.
Они оставили «мерседес» в тесном переулке на окраине, куда если и нанесет песку, то не до крыши, это уж точно, и решительно двинулись к просвету между домами. Под ногами продолжал шуршать песок – окраины города уже успела завоевать пустыня.
– Сразу заметно, что город не старый, – сказала Джумагуль. – Двери выходят на разные стороны.
Гриневский бросил на нее недоуменный взгляд, но спрашивать, в чем суть этой фразы, не стал – верно, ему лень было шевелить тяжелым, неподъемным языком в сухой чаше рта. Карташ же понял, что имела в виду юная туркменочка: не правоверные строили городок, преимущественно не правоверные заселяли, потому и не все двери глядят в сторону Мекки.
Город Уч-Захмет, по словам Джумагуль, возник где-то в шестидесятых, когда здесь открыли месторождение мергеля. Отцами-основателями и первыми жителями города стали геологи. К ним присоединялись строители и добытчики, потом и все остальные. Как в те времена водилось, сюда, считай – в голую пустыню, поехала легкая на подъем молодежь из разных республик Советского Союза...
С перестройкой и общим загниванием страны стал потихоньку хиреть и Уч-Захмет.
К оружию они потянулись, едва ступили в город. Доставали из кобур пистолеты, стаскивали с плеч автоматы. Сделали это без команды, не сговариваясь: слишком уж удобное место для засады – вымерший город. Слишком тяжел взгляд пустых глазниц домов. Слишком тихо кругом.
От времянок не долетает ни звука, какое-то совершеннейшее затишье. Хоть и понимаешь умом, что безветрие, полный штиль повис над Каракумами, однако как-то не по себе.
Они двигались по пустынной улице не медленно – все-таки реальной опасности не просматривалось, а жажда как-никак подгоняла, но и не особенно спеша, – внимательно поглядывать по сторонам вовсе даже не мешало.
В переулочке между халупами застыл трактор «Беларусь» с грозно поднятым ковшом. Карташ поймал себя на том, что, наверное, не сильно удивится, если трактор вдруг самопроизвольно заведется и ломанет в атаку, аккурат на них... А что, вполне будет согласовываться с духом этих мест. Где царит полное запустение, там поселяется чертовщина.
Асфальт начался, когда они дошли до первого квартала панельных домов.
– А змеи в такой город могут заползать? – опасливо спросила Маша у Джумагуль.
– Не должны, змеи не любят ползать по асфальту, – успокоила Джумагуль. Впрочем, успокоила ненадолго, потому как тут же добавила: – Скорпионы и фаланги, эти должны водиться.
И, как говорится, позови черта, он тут как тут. Черный мохнатый комок величиной с детский кулак выкатился из окна первого этажа, шлепнулся об асфальт и быстро побежал на корявых черных ножках. Маша непроизвольно взвизгнула.
Фаланга, опознал Карташ. Вспомнил цветные картинки в детских энциклопедиях. Паук, своим видом законно вызывающий омерзение. Чего только стоят вертикальные и горизонтальные жвалы, беспрестанно двигающиеся вверх-вниз, слева-направо, перекрещивающиеся – бр-р-р... Омерзение лишь усиливается, когда вспоминаешь, что паучок питается падалью и на жвалах оседает трупный яд, поэтому его укус для человека чреват осложнениями вплоть до самых невеселых.
Тем временем паучок, просеменив по асфальту, скрылся в подвальном окошке.
Асфальт, растрескавшийся, местами провалившийся, проросший травой, все больше походил не на городское дорожное покрытие, а на казахскую степь – уж на последнюю-то они насмотрелись из «теплушки», за столько-то дней.
Джумагуль вела их уверенно. Она помнила, где в этом городе находится вода. Колонки, качавшие грунтовые воды со скважин какой-то совершенно немыслимой глубины, то ли в несколько десятков метров, а то и в сотни метров, по утверждению туркменки, сломаны все до единой. Остались колодцы. Где находится один, она знает. Помнит с того единственного раза, когда проезжала через Уч-Захмет. Было это как раз после столкновений.
Столкновения – так они называют ту чуму, что пронеслась над Империей в начале девяностых и накрыла своим черным крылом как Прибалтику с Закавказьем, так и Среднюю Азию, разваливая державу на суверенные, трепыхающиеся, как отрубленный хвост ящерицы, куски. Державу, перед которой не так давно трепетал весь мир.
Когда Джумагуль первый и единственный раз побывала в Уч-Захмете, здесь еще жили люди. В основном старики или те, кому совсем некуда и не к кому было ехать. И тогда, по словам Джумагуль, находиться в городе было еще тяжелее, чем сейчас. Сейчас это всего лишь скелет, с которого содрали мясо. Тогда же город бился в агонии, и над его умирающим телом висел невидимый стон.
Они вышли на рыночную площадь. Большая птица – черный гриф – нехотя покинула ржавые металлические лотки и, хлопая тяжелыми крыльями, перелетела на крышу давным-давно сгоревшего ларька, подальше от опасного соседства.
– Запах, – повел ноздрями Гриневский, – что-то до боли знакомое...
– Дыни, – узнал Карташ. – Это ж дынями пахнет!
– Точно! – воскликнула Маша. – Но… но только как такое может быть?
– Здесь всегда было много дынь, – пожала плечиками Джумагуль. – Сюда приезжали торговать дынями со всех окрестных аулов. Хорошо покупали…
Они шли по рынку, и сладкий запах переспелых дынь придавал реальности окружающего мира некий оттенок зыбкости, непрочности. Того и гляди из ничего, из воздуха и из этого необъяснимого запаха соткутся и со всех сторон обступят призрачные силуэты. И явит себя память горячих песков – мираж давно исчезнувшего базара.
От этих навязчивых образов самого что ни на есть мистического характера Карташа, при всем его неполноверии и сомнениях, тянуло перекреститься. Да, верно сказал классик, где крещеный народ долго не живет, немудрено кому другому поселиться. Хотя, скорее уж, в этих землях не креститься следует, а, по установлениям мусульманской веры, воздавать хвалу Аллаху, прося у него защиты и покровительства.
Однако, несмотря на более чем подходящую обстановку, ничего сверхъестественного с ними не происходило. Пройдя сквозь строй грязных, ржавых лотков, они добрались до конца рынка. Там перебрались через глиняную, высотой по пояс ограду, обогнули какие-то руины – скорее всего, бывшего здания администрации рынка, и за ними обнаружили колодец.
Круглый каменный выход колодца закрывала крышка из толстых досок. На ней, донцем кверху, стояло десятилитровое железное ведро: кто-то позаботился, чтобы внутрь не попадал песок. На еще одно свидетельство заботы о колодезном хозяйстве они наткнулись, когда стали опускать ведро, – металлический трос, намотанный на ворот, был смазан солидолом.
– Метров на тридцать уходит, не меньше, – сказал Гриневский, когда ведро наконец-то в неразличимых колодезных глубинах достигло воды.
– Фу-у, а местечко это отлично подходит для съемок вампирских триллеров. Пропадает натура, – Маша устало опустилась на каменную скамью, над которой сохранился зеленый пластиковый козырек, стянула с плеча автомат, положила рядом с собой, запрокинула голову, прислонившись затылком к железному столбу, и закрыла глаза.
– Только лучше без нашего участия, – добавил Карташ.
Сам он не торопился выпускать оружие из рук. Прежде следовало осмотреться. Потому что – это бросалось в глаза особенно возле колодца – городишко был вполне даже посещаем. Вон желтеют фильтры окурков, валяется смятая пачка «Лаки Страйк», раздавленная пластиковая бутыль, цветастая обертка от чипсов, промасленная ветошь, автомобильные прокладки. В асфальтовой трещине Карташ разглядел гильзу, кажется, пистолетную.
Обойдя руины, Алексей обнаружил с другой стороны, там, где росла ветвистая чинара, засохшие кучки навоза. Явно здесь поджидала своих седоков вьючная скотина. При желании можно привести Джумагуль и спросить, какого рода-племени топталась тут животина – ослиного, лошадиного или верблюжьего? Наверное, Джумагуль должна разбираться – местная все ж таки...
Описав круг, Карташ вернулся к своим.
– Такие колодцы у нас называют «звездно-небесные», – говорила Джумагуль Гриневскому, который крутил рукоять ворота, выбирая ведро. – Потому что очень глубокие. А внутри их переплетают разными сортами саксаула, чтобы не засыпало.
– Ну, вот и вода. Налетай, – Петр поставил ведро на край колодца. Заглянул внутрь. И с некоторым удивлением констатировал: – Вода как вода, прозрачная, не грязная, не желтая.
– Вот будет странно, если мы еще и не отравимся вдруг, да, Петя? – поддел его Карташ. – Или ты сперва вскипятишь водицу?
Отравятся или нет, станет ясно чуть позже, а пока они пили, и вода на вкус казалась лучшим из всего того, что они когда-либо пробовали. Впрочем, как обычно и бывает, насыщение пришло довольно быстро, перешло в пресыщение, и вот уже вода потеряла вкус как таковой – просто влага да и только. Вот уже после долгого перерыва Карташ закурил, вспомнил малость подзабытое, потому как несовместимое с сухостью во рту удовольствие.
– Самая вкусная вода в кяризах, – рассказывала туркменка, которая пила заметно меньше русских путников, только, считай, пригубила – вот что значит привычка обходиться без воды. – Как мед. Потому что течет из гор... Наш старший брат Аннагулы до сих пор копает кяризы. У нас это одна из самых почетных работ. Но это очень тяжелая работа. Приходится рыть вручную, набивать бурдюки грунтом и вытаскивать их наверх тоже руками. А вырыть надо несколько километров, чтобы под землей проложить путь воде из горных озер на равнину. Бывает, не один год уходит…
Оставшуюся в ведре воду разлили по конфискованным у «хозяев» аула фляжкам.
– Я бы еще не отказалась вымыться, – попив и смочив лицо, Маша заметно ободрилась, в глазах засверкала игривость, – ежели кто из кавалеров не откажет даме в сущей малости – полить на спинку, – стрельнула глазками в сторону Карташа, – а потом эту спинку и потереть. И еще, конечно, кусочком мыла не помешало бы разжиться.
Тут уж Маша вздохнула совершенно непритворно.
– Можно и вымыться, – согласился с нею Карташ. – Но – чуть позже. А сейчас надо на постой определяться. Смеркается уже. Джумагуль, это что там за домина, случайно не знаешь?
Карташ вытянул руку в направлении здания, возвышающегося над панельными трехэтажками и потому видного издали. Хотя какое там издали – пожалуй, метров триста до него всего, не больше.
– Наверное, Дворец культуры, – сказала Джумагуль, подумав. – Потому что такие же дома стоят в других городах. Там они Дворцы культуры.
– Вот туда и двинем, – постановил Карташ.
– Почему именно туда? – спросил Гриневский.
– Высотка потому что, – Алексей загасил окурок, автоматически, нисколько не думая почему-отчего он так поступает, запихнул в щель на асфальте и присыпал сверху пылью и грязью, соскребя ее с асфальта носком ботинка.
Дангатар Махмудов был начальником охраны при Аширберды Аллакулыеве, хякиме Карыйского велаята, а Хаджар – телохранителем Гурбанберды Саидова, хякима Гурдыкдерийского велаята.
Говоря же русским языком, брат Джумагуль был главным по охране одного местного князька, а злобный старец с бритвами служил при другом князьке. Агенты этого второго князька каким-то образом проведали, что первый со дня на день ждет баснословно дорогой товар из Сибири, и решились на устранение с целью этим товаром завладеть. И, то ли по приказу князька Саидова, то ли по собственной инициативе, начальник его охраны при поддержке Ханджара напал на князька Аллакулыева, убил его, выпытал у кого-то из посвященных пароль и бросился к сортировке, чтобы перехватить товар. А Ханджар, между прочим, был одним из немногих на всем земном шарике, кто в совершенстве владеет древней национальной борьбой гуйч-дженг, секреты которой передавались из поколения в поколение, а теперь напрочь забыты.
– Гуйч-дженг… я не знаю, как это точно перевести, – сказала Джумагуль. – «Гуйч» по-туркменски «сила», «дженг» – «бой». Ханджар и меня учил ее приемам…
Карташ вспомнил мельтешение бритв, полосующих воздух, и передернулся. Не дай бог с таким мастером еще раз пересечься…
– Ханджар и Дангатар когда-то дружили, но потом старик перешел на службу к Саидову, и дружба как-то сама собой распалась. А вот теперь, ради денег, он посмел поднять руку не только на хякима, но и на своего друга, моего брата…
– Восток, – сказал Гриневский с непонятной интонацией.
Словам соплюшки приходилось верить – во-первых, она как-никак спасла их от убийц, а во-вторых, Гриневский вспомнил ее – Дангатар присылал фотографии семьи, и среди многочисленных родственников несомненно была запечатлена и она.
Смеркалось. Они сидели в кузове «мерседеса» и из взаимных вопросов-ответов пытались сложить головоломку. Получалось не очень: мешали все эти велаяты, хякимы, берды-оглы и прочие приемы боевого искусства. Ясно было одно: платина в настоящий момент на фиг никому не нужна. Со смертью Аллакулыева и Дангатара начнется передел власти в велаяте, уже назначен исполняющий обязанности нового хякима – наверняка ставленник Саидова…
– Как погиб Дангатар? – после паузы глухо спросил Гриневский.
Джумагуль замялась, оглядела исподлобья русских и негромко сказала:
– Брат жив.
– Что?!
– Жив. Ханджар не сумел его убить. После покушения Дангатар добрался до нашего дома, весь в крови, приказал мне немедленно скакать на станцию, перехватить вас. У меня был очень хороший конь, ахалтекинской породы, это самые быстрые лошади во всем мире… Но я немного опоздала. Вы уже садились в машину к Ханджару. Я поскакала за вами, коня загнала до смерти... Вы остановились в этом ауле, я спряталась, выжидая момент, а когда началась стрельба…
– …сняла часовых, – иронически закончил за нее Карташ – все же он никак не мог до конца ей поверить, особливо после всего происшедшего. – Девчонка-малолетка с пестиком убрала двух специально обученных боевиков. Ну-ну.
– Я умею хорошо прятаться, – обиделась Джумагуль, кутаясь в бушлат, который ей выделил от щедрот Алексей. – И я стреляла им в спину.
– Не очень-то благородно…
– Они были псами, – тут же окрысилась девчонка-малолетка, глазищи полыхнули черным пламенем. – А бешеных псов все равно с какой стороны убивать.
– Отстань от ребенка, – вступилась за нее Маша и обняла за плечи. – Она, между прочим, жизнью рисковала, чтобы нас спасти.
– И где сейчас Дангатар? – спросил Гриневский.
– В… в одном доме, на берегу Каспия. Он просит вас всех приехать к нему. Ему нужна помощь. Поэтому я и приехала за вами.
– Нам бы кто помог… – вздохнул Алексей.
– Как туда добраться? – Таксист, похоже, и не сомневался, что они прямо с места в карьер отправятся спасать фронтового друга. – До Каспия далековато…
– Тут город есть неподалеку, – сказала Джумагуль. – Миксата, оттуда ходят поезда…
– Ну хорошо, – сказал Карташ. – Ну, допустим. Предположим и примем как аксиому… А почему Дангатар скрывается, отлеживается в какой-то дыре? Ведь это, как я понимаю, не пьяному в подъезде бутылкой по черепу дали! Это все равно что кто-нибудь грохнул бы шантарского губернатора, а начальник губернской охраны пустился бы по этому поводу в бега. Подозрительно, не находите, милая барышня? Почему Дангатар не пожаловался Ниязову?
– До Сердара сейчас не так просто добраться. А кроме того…
– До кого непросто добраться? – перебил Гриневский.
– До Сердара. Так зовут президента Ниязова.
– Его зовут Сапармурат, если мне память не изменяет.
– Правильно, – терпеливо, как первокласснику, ответила Джумагуль. – Но Сердар – это тоже президент Ниязов. И еще Туркменбаши.
– Так, ну все, – Гриневский шумно встал со скамейки, полез на выход. – У меня уже крыша едет. Велаяты, сердары, сапармураты и хякимы. Черт ногу сломит. Давайте-ка вздремнем малость, если удастся после всего пережитого-то, а утречком двинемся. Далеко до этой твоей Миксаты?
– День пути.
– Дорогу знаешь? Машина пройдет?
– Знаю. Пройдет.
– В общем, правильно, – сказала Маша. – Всяко нужно выходить на этого Дангатара – без него мы платину никуда не пристроим, да?
Как это ни удивительно, но Карташ, едва прилегши на скамейку, тут же провалился в сон. Укатали сивку крутые азиатские горки…
Утром они залили воду в радиатор, собрали все оружие, какое только смогли найти («А стволы к нам так и липнут», – отметил Карташ), и двинулись через полустепь-полупустыню… Но планам не суждено было сбыться.
Где-то после полудня Алексей заметил некоторые изменения в окружающем мире, а точнее – в погоде. Дневной свет малость померк, хотя солнце по-прежнему ярко фигачило с серого безоблачного неба, поднялась легкая поземка – пыль и песок стлались над землей, подгоняемые поднявшимся ветром. Ветер пел в песках, пел тягучую монотонную песню, тихий не то вой, не то плач, заунывный, заставляющий сердце непроизвольно сжиматься от тоски. Джумагуль тоже почувствовала перемены в климате и заерзала на скамейке. Карташ цепко взял ее за плечо.
– Это что такое?
Девчонка помялась, потом нерешительно ответила:
– Не знаю… Очень похоже, что афганец идет.
– Ветер? – уточнил Алексей. – Суховей?
– Да. Сильный сухой ветер, много песка. Не проехать будет, занесет по самую крышу.
– Твою мать… И скоро он придет?
– Может, ночью. Может, вечером.
– До твоего города не доберемся?
Джумагуль покачала головой.
Мать, мать, мать…
– И твои предложения? Возвращаться?
Джумагуль посмотрела в окошко, задумалась. И сказала:
– Надо ехать в Уч-Захмет, там переждать.
– Уч-Захмет – это что?
– Город.
– И кто там живет?
– Сейчас никто не живет.
– Совсем никто?
– Совсем.
– А почему?
– Из-за войны все ушли, давно уже. Там можно спрятать грузовик, пересидеть, потом ехать.
Карташ внимательно посмотрел на нее. Либо она великая актриса и заманивает нас в очередную ловушку, либо и впрямь идет какой-то там афганец, и тогда в чистом поле им придется ох как несладко… Алексей еще раз выглянул за борт. Пылевая метель не унималась, даже стала сильнее. Он покачал головой, перебрался к кабине и забарабанил ладонью на крыше:
– Гриня! Эй, Таксист! Поворачиваем!..
.........
…Вскоре уже наверняка можно было сказать, что никакой это не мираж, а тот самый город Уч-Захмет. Город вырастал над песками темной полосой невысоких домов.
Они оставили «мерседес» в тесном переулке на окраине, куда если и нанесет песку, то не до крыши, это уж точно, и решительно двинулись к просвету между домами. Под ногами продолжал шуршать песок – окраины города уже успела завоевать пустыня.
– Сразу заметно, что город не старый, – сказала Джумагуль. – Двери выходят на разные стороны.
Гриневский бросил на нее недоуменный взгляд, но спрашивать, в чем суть этой фразы, не стал – верно, ему лень было шевелить тяжелым, неподъемным языком в сухой чаше рта. Карташ же понял, что имела в виду юная туркменочка: не правоверные строили городок, преимущественно не правоверные заселяли, потому и не все двери глядят в сторону Мекки.
Город Уч-Захмет, по словам Джумагуль, возник где-то в шестидесятых, когда здесь открыли месторождение мергеля. Отцами-основателями и первыми жителями города стали геологи. К ним присоединялись строители и добытчики, потом и все остальные. Как в те времена водилось, сюда, считай – в голую пустыню, поехала легкая на подъем молодежь из разных республик Советского Союза...
С перестройкой и общим загниванием страны стал потихоньку хиреть и Уч-Захмет.
К оружию они потянулись, едва ступили в город. Доставали из кобур пистолеты, стаскивали с плеч автоматы. Сделали это без команды, не сговариваясь: слишком уж удобное место для засады – вымерший город. Слишком тяжел взгляд пустых глазниц домов. Слишком тихо кругом.
От времянок не долетает ни звука, какое-то совершеннейшее затишье. Хоть и понимаешь умом, что безветрие, полный штиль повис над Каракумами, однако как-то не по себе.
Они двигались по пустынной улице не медленно – все-таки реальной опасности не просматривалось, а жажда как-никак подгоняла, но и не особенно спеша, – внимательно поглядывать по сторонам вовсе даже не мешало.
В переулочке между халупами застыл трактор «Беларусь» с грозно поднятым ковшом. Карташ поймал себя на том, что, наверное, не сильно удивится, если трактор вдруг самопроизвольно заведется и ломанет в атаку, аккурат на них... А что, вполне будет согласовываться с духом этих мест. Где царит полное запустение, там поселяется чертовщина.
Асфальт начался, когда они дошли до первого квартала панельных домов.
– А змеи в такой город могут заползать? – опасливо спросила Маша у Джумагуль.
– Не должны, змеи не любят ползать по асфальту, – успокоила Джумагуль. Впрочем, успокоила ненадолго, потому как тут же добавила: – Скорпионы и фаланги, эти должны водиться.
И, как говорится, позови черта, он тут как тут. Черный мохнатый комок величиной с детский кулак выкатился из окна первого этажа, шлепнулся об асфальт и быстро побежал на корявых черных ножках. Маша непроизвольно взвизгнула.
Фаланга, опознал Карташ. Вспомнил цветные картинки в детских энциклопедиях. Паук, своим видом законно вызывающий омерзение. Чего только стоят вертикальные и горизонтальные жвалы, беспрестанно двигающиеся вверх-вниз, слева-направо, перекрещивающиеся – бр-р-р... Омерзение лишь усиливается, когда вспоминаешь, что паучок питается падалью и на жвалах оседает трупный яд, поэтому его укус для человека чреват осложнениями вплоть до самых невеселых.
Тем временем паучок, просеменив по асфальту, скрылся в подвальном окошке.
Асфальт, растрескавшийся, местами провалившийся, проросший травой, все больше походил не на городское дорожное покрытие, а на казахскую степь – уж на последнюю-то они насмотрелись из «теплушки», за столько-то дней.
Джумагуль вела их уверенно. Она помнила, где в этом городе находится вода. Колонки, качавшие грунтовые воды со скважин какой-то совершенно немыслимой глубины, то ли в несколько десятков метров, а то и в сотни метров, по утверждению туркменки, сломаны все до единой. Остались колодцы. Где находится один, она знает. Помнит с того единственного раза, когда проезжала через Уч-Захмет. Было это как раз после столкновений.
Столкновения – так они называют ту чуму, что пронеслась над Империей в начале девяностых и накрыла своим черным крылом как Прибалтику с Закавказьем, так и Среднюю Азию, разваливая державу на суверенные, трепыхающиеся, как отрубленный хвост ящерицы, куски. Державу, перед которой не так давно трепетал весь мир.
Когда Джумагуль первый и единственный раз побывала в Уч-Захмете, здесь еще жили люди. В основном старики или те, кому совсем некуда и не к кому было ехать. И тогда, по словам Джумагуль, находиться в городе было еще тяжелее, чем сейчас. Сейчас это всего лишь скелет, с которого содрали мясо. Тогда же город бился в агонии, и над его умирающим телом висел невидимый стон.
Они вышли на рыночную площадь. Большая птица – черный гриф – нехотя покинула ржавые металлические лотки и, хлопая тяжелыми крыльями, перелетела на крышу давным-давно сгоревшего ларька, подальше от опасного соседства.
– Запах, – повел ноздрями Гриневский, – что-то до боли знакомое...
– Дыни, – узнал Карташ. – Это ж дынями пахнет!
– Точно! – воскликнула Маша. – Но… но только как такое может быть?
– Здесь всегда было много дынь, – пожала плечиками Джумагуль. – Сюда приезжали торговать дынями со всех окрестных аулов. Хорошо покупали…
Они шли по рынку, и сладкий запах переспелых дынь придавал реальности окружающего мира некий оттенок зыбкости, непрочности. Того и гляди из ничего, из воздуха и из этого необъяснимого запаха соткутся и со всех сторон обступят призрачные силуэты. И явит себя память горячих песков – мираж давно исчезнувшего базара.
От этих навязчивых образов самого что ни на есть мистического характера Карташа, при всем его неполноверии и сомнениях, тянуло перекреститься. Да, верно сказал классик, где крещеный народ долго не живет, немудрено кому другому поселиться. Хотя, скорее уж, в этих землях не креститься следует, а, по установлениям мусульманской веры, воздавать хвалу Аллаху, прося у него защиты и покровительства.
Однако, несмотря на более чем подходящую обстановку, ничего сверхъестественного с ними не происходило. Пройдя сквозь строй грязных, ржавых лотков, они добрались до конца рынка. Там перебрались через глиняную, высотой по пояс ограду, обогнули какие-то руины – скорее всего, бывшего здания администрации рынка, и за ними обнаружили колодец.
Круглый каменный выход колодца закрывала крышка из толстых досок. На ней, донцем кверху, стояло десятилитровое железное ведро: кто-то позаботился, чтобы внутрь не попадал песок. На еще одно свидетельство заботы о колодезном хозяйстве они наткнулись, когда стали опускать ведро, – металлический трос, намотанный на ворот, был смазан солидолом.
– Метров на тридцать уходит, не меньше, – сказал Гриневский, когда ведро наконец-то в неразличимых колодезных глубинах достигло воды.
– Фу-у, а местечко это отлично подходит для съемок вампирских триллеров. Пропадает натура, – Маша устало опустилась на каменную скамью, над которой сохранился зеленый пластиковый козырек, стянула с плеча автомат, положила рядом с собой, запрокинула голову, прислонившись затылком к железному столбу, и закрыла глаза.
– Только лучше без нашего участия, – добавил Карташ.
Сам он не торопился выпускать оружие из рук. Прежде следовало осмотреться. Потому что – это бросалось в глаза особенно возле колодца – городишко был вполне даже посещаем. Вон желтеют фильтры окурков, валяется смятая пачка «Лаки Страйк», раздавленная пластиковая бутыль, цветастая обертка от чипсов, промасленная ветошь, автомобильные прокладки. В асфальтовой трещине Карташ разглядел гильзу, кажется, пистолетную.
Обойдя руины, Алексей обнаружил с другой стороны, там, где росла ветвистая чинара, засохшие кучки навоза. Явно здесь поджидала своих седоков вьючная скотина. При желании можно привести Джумагуль и спросить, какого рода-племени топталась тут животина – ослиного, лошадиного или верблюжьего? Наверное, Джумагуль должна разбираться – местная все ж таки...
Описав круг, Карташ вернулся к своим.
– Такие колодцы у нас называют «звездно-небесные», – говорила Джумагуль Гриневскому, который крутил рукоять ворота, выбирая ведро. – Потому что очень глубокие. А внутри их переплетают разными сортами саксаула, чтобы не засыпало.
– Ну, вот и вода. Налетай, – Петр поставил ведро на край колодца. Заглянул внутрь. И с некоторым удивлением констатировал: – Вода как вода, прозрачная, не грязная, не желтая.
– Вот будет странно, если мы еще и не отравимся вдруг, да, Петя? – поддел его Карташ. – Или ты сперва вскипятишь водицу?
Отравятся или нет, станет ясно чуть позже, а пока они пили, и вода на вкус казалась лучшим из всего того, что они когда-либо пробовали. Впрочем, как обычно и бывает, насыщение пришло довольно быстро, перешло в пресыщение, и вот уже вода потеряла вкус как таковой – просто влага да и только. Вот уже после долгого перерыва Карташ закурил, вспомнил малость подзабытое, потому как несовместимое с сухостью во рту удовольствие.
– Самая вкусная вода в кяризах, – рассказывала туркменка, которая пила заметно меньше русских путников, только, считай, пригубила – вот что значит привычка обходиться без воды. – Как мед. Потому что течет из гор... Наш старший брат Аннагулы до сих пор копает кяризы. У нас это одна из самых почетных работ. Но это очень тяжелая работа. Приходится рыть вручную, набивать бурдюки грунтом и вытаскивать их наверх тоже руками. А вырыть надо несколько километров, чтобы под землей проложить путь воде из горных озер на равнину. Бывает, не один год уходит…
Оставшуюся в ведре воду разлили по конфискованным у «хозяев» аула фляжкам.
– Я бы еще не отказалась вымыться, – попив и смочив лицо, Маша заметно ободрилась, в глазах засверкала игривость, – ежели кто из кавалеров не откажет даме в сущей малости – полить на спинку, – стрельнула глазками в сторону Карташа, – а потом эту спинку и потереть. И еще, конечно, кусочком мыла не помешало бы разжиться.
Тут уж Маша вздохнула совершенно непритворно.
– Можно и вымыться, – согласился с нею Карташ. – Но – чуть позже. А сейчас надо на постой определяться. Смеркается уже. Джумагуль, это что там за домина, случайно не знаешь?
Карташ вытянул руку в направлении здания, возвышающегося над панельными трехэтажками и потому видного издали. Хотя какое там издали – пожалуй, метров триста до него всего, не больше.
– Наверное, Дворец культуры, – сказала Джумагуль, подумав. – Потому что такие же дома стоят в других городах. Там они Дворцы культуры.
– Вот туда и двинем, – постановил Карташ.
– Почему именно туда? – спросил Гриневский.
– Высотка потому что, – Алексей загасил окурок, автоматически, нисколько не думая почему-отчего он так поступает, запихнул в щель на асфальте и присыпал сверху пылью и грязью, соскребя ее с асфальта носком ботинка.