Бушков Александр Александрович. Бульдожья схватка

   Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо думать, потому что мужик есть мужик и пишется «мужик», аминь, прости ты меня, господи…
   … Потом она беззаботно пускала дым, уютно устроившись обнаженной в черном кресле так, как на одной из фотографий в отведенном ей конверте. Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил ее волосы – чтобы не выглядеть разочарованным в подруге любовником. Вернется Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным обращением, она-то в чем виновата?
   – Павел Иваныч, – сказала она с непонятной интонацией, – а почему вы Митьку Елагина не вышвырнете?
   – По поводу?
   – Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый, так и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.
   – Что бы я без тебя делал, – сказал он, внутренне напрягшись, – одна ты озабочена моим имиджем…
   – Нет, серьезно, – сказала Жанна с видом умудренной жизнью солидной женщины. – Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на публике. Шепотки ползут. Жена Савельева – и какой-то шоферюга… Ущерб для репутации. Я сама сегодня видела…
   – Сегодня?
   – Ага. Открывал ей дверцу – и так, знаете, будто бы невзначай пальцами провел, прямо по шее, до самого выреза… Ее аж передернуло…
   «Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, – зло подумал Петр. – Говорили же тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со всем этим…»
   Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с надписью «Гараж»:
   – Савельев. Елагин где?
   – Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на три дня, – чуточку недоуменно отозвался дежурный. – Косарев при мне передавал ваше распоряжение…
   – Ладно, отбой, – растерянно сказал Петр, нажав клавишу отбоя.
   «Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался».
   Его мобильник – чей номер, как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем Шантарске – вдруг разразился пронзительной трелью, замигало зеленым прямоугольное окошечко.

Глава пятая
Как провожают пароходы…

   – Я слушаю, – произнес Петр насколько мог уверенно, поглядывая искоса на непринужденно развалившуюся в кресле тезку Орлеанской девы.
   – Как у тебя дела, Савельев? – послышался абсолютно незнакомый женский голос, усталый, тускловатый.
   – Нормально, – ответил Петр, напрягшись.
   Жанна, сообразив что-то, привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком жестов, не следует ли ей выметаться. Вообще-то молодец девочка, умеет разграничивать служебное и личное… Петр проворно пошевелил кистью свободной руки, и Жанна, сделав понимающую гримаску, в три секунды натянула нехитрую одежонку, простучала каблучками к двери.
   – Нормально вроде бы, – сказал Петр, оставшись в одиночестве.
   – А то газеты писали всякие ужасы…
   – Ну, это смотря какие газеты… Верь больше.
   Судя по всему, незнакомка не распознала подмены – что ж, следовало ожидать, масса близких Пашке людей, каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении…
   – Приятно слышать, – сказала женщина, но никакой особой радости в ее голосе не ощущалось. – Ты очень занят?
   – Ну, не то чтобы… Можно сказать, вообще не занят.
   – Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно не откладывая.
   «Легко тебе говорить, милая, – подумал он, – а мне-то как быть, если я в толк не возьму, кто ты вообще такая?»
   – Когда?
   – Хорошо бы прямо сейчас, – сказала незнакомка решительно.
   «Так, сейчас начнутся подводные камни… Нужно взвешивать каждое слово, ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое идиотство сроду в голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон выходящим шокингом».
   – Ну, вообще-то… – осторожно начал он.
   – У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?
   – На фирме, – сказал он осторожно, – Никого у меня, одинешенек в кабинете…
   – Можешь приехать?
   – Попытаюсь… А куда?
   – Ко мне на работу.
   – Вот как? – спросил он, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать.
   – Я понимаю, это вопреки правилам, – с явственно чуявшейся иронией сказала незнакомка. – Но лучше нам поговорить сегодня, Паша, не откладывая. Можешь приехать прямо сейчас? Поговорим на седьмом этаже, там никого обычно не бывает…
   Петр трезво прикинул: долго играть в эти кошки-мышки невозможно. Нужно либо категорически отказаться и отключить телефон, либо…
   – Ты знаешь, кое-какая правдочка во всех этих слухах есть, – решился он. – Понимаешь, у меня с памятью происходят досадные пертурбации…
   – Но меня-то ты узнал? – на сей раз ирония проступила еще явственнее.
   – Конечно, узнал.
   – Приятно слышать, – повторила она, снова без всякой радости в голосе. – Ну, а что же ты, в таком случае, забыл?
   – Где ты работаешь.
   – Паша, ты серьезно?
   – Серьезно, – сказал он, стараясь, чтобы слова звучали сухо, отрывисто. – Провалы в памяти, знаешь ли. Абсолютно серьезно.
   Ее голос дрогнул, в нем, наконец-то, появилось нечто похожее на дружелюбие:
   – Паша, у тебя все…
   – У меня все в порядке, – столь же сухо перебил он, маскируя холодностью полнейшее неведение касаемо звонящей, – просто-напросто кое-что выпало из памяти. Как из магнитофонной ленты вырезали несколько кусочков. Примерно так обстоит в популярном изложении. Так что ты, пожалуйста, поумерь иронию.
   – Хорошо, – сказала женщина серьезно. – Ну, меня-то ты, по крайней мере, я понимаю, узнал…
   – Узнал. Но совершенно не помню, где ты работаешь. Ты уж, пожалуйста, отнесись ко всему этому серьезно, это не хохмочки, а суровая реальность…
   – Ну, а о нас-то ты помнишь все?
   – Пожалуй что, – сказал он, оставляя себе лазейку на будущее.
   – Так… Приезжай в речное пароходство. Тебе напомнить, где это?
   – Ну, настолько-то мне мозги не перевернуло… – хмыкнул он. (Представления не имел, где это самое пароходство, но узнать будет не так уж трудно.) – Прекрасно помню. Значит, на седьмом этаже?
   – Ага, в тупичке. Даже если забыл, легко найдешь. Можешь взять охрану… я о вчерашнем. Это, знаешь ли, Паша, была не я. Я ведь стрелять вообще не умею…
   – Ладно тебе, – перебил он сварливо, – еще тебя не хватало подозревать…
   – Ну, я рада. Приедешь?
   – Через полчасика, – сказал он уверенно. Прикинул, что этого времени вполне хватит и разузнать, и добраться.
   – В общем, через полчаса на седьмом этаже.
   И последовал сигнал отбоя.
   «Веселенькая ситуация, – меланхолично заключил Петр. – Прямо-таки классический водевиль – близнецы меняются местами, отсюда, ясно, проистекает череда забавных недоразумений… Вот только что-то давненько уж не слышно о забавах, наоборот, веселье тает, как льдинка под весенним солнцем».
   Щелкнул клавишей:
   – Андропыч, зайди.
   Земцов появился буквально через сорок секунд, Петр зачем-то отследил по часам. Вопросительно взглянул, прикидывая, стоит ли садиться или дело недолгое. Петр нейтральным тоном сказал:
   – Андропыч, проконсультируй с точки зрения безопасности. Мне срочно нужно смотаться в речное пароходство…
   – Полина? – сразу же спросил Земцов.
   Петр с многозначительным видом пожал плечами. Хотел кивнуть, но в последний момент спохватился: кто ее знает, вдруг звонившая ему незнакомка и не Полина вовсе…
   – Это обязательно? – сухо продолжал Земцов.
   – Пожалуй, – кивнул Петр. – Андропыч, я не на свиданку собираюсь в разгар рабочих будней. Просто… Когда женщина звонит и заявляет, что у нее к тебе есть срочное и важное дело, – нужно, я так прикидываю, ехать незамедлительно…
   – Вот это-то меня и беспокоит, – не без задумчивости сказал Земцов, что-то прикидывая про себя.
   – А конкретно?
   – Конкретно… – шеф безопасности не поднимал глаз. – Павел Иванович, я не хочу ни пугать вас, ни лишний раз трепать нервы, однако ситуация требует полной откровенности…
   – Нет, конкретно?
   Земцов вздохнул и поднял глаза:
   – Я старательно просмотрел все кассеты с наружных телекамер. Знаете, в чем загвоздочка, Павел Иванович? Машина, из которой в вас стреляли, появилась на стоянке для посетителей буквально за минуту до того, как вы вышли. Можно, конечно, считать сие диким совпадением, самые невероятные совпадения случаются, но меня всю жизнь учили совпадениям не верить.
   – Та-ак, – сказал Петр. – Хочешь сказать, что ему стукнул кто-то из здания?
   – Именно, – с видимым облегчением от того, что ему не пришлось говорить это самому, кивнул Земцов. – Самое вероятное объяснение. Информация о ваших перемещениях, точнее говоря, известие о том, что вы собираетесь покинуть здание, проходит по цепочке – не столь уж длинной, но, безусловно, затрудняющей выявление «крота». У кого-то были все возможности для того, скажем, чтобы набрать номер на мобильнике и сказать пару слов, безобидную условленную фразу. Заранее оговоренный словесный код сплошь и рядом не вызывает у окружающих подозрений…
   – Давай без профессиональных тонкостей, – перебил Петр. – Если «крот» есть, как ты его собираешься выявлять? Почему вообще он, паскуда, столь свободно действует?
   – Потому что прецедентов ранее не имелось, – мгновенно ответил Земцов, – потому что раньше он себя никак не проявлял. Конечно, я предприму все необходимые меры…
   – Значит, не веришь в маньяка-одиночку?
   – А вы? – столь же молниеносно отпарировал Земцов.
   «Эх, милый, – тоскливо подумал Петр. – У меня просто-напросто нет нужной информации к размышлению, потому что я – вовсе и не я. Но тебе же в том не признаешься…»
   Он вздохнул, не представляя толком, что ответить.
   – Плохо мне верится в маньяка, – сказал Земцов негромко. – Во-первых, как я ни копался в прошлом, нигде не нашел кандидатуры в маньяки. Во-вторых, эта минута, прошедшая от появления машины до выстрелов. У маньяков, как правило, сообщников не бывает. Павел Иванович… у вас-то есть свои соображения?
   – Никаких, – решительно сказал Петр.
   – Мне бы эффективнее работалось, знай я…
   – Андропыч, помилосердствуй, – сказал Петр елико мог искренне. – Ну нет у меня соображений, честно тебе говорю! Ты уж копни как следует… Слушай, а можем мы сейчас покинуть здание без этой чертовой цепочки?
   – Конечно. Варианты давно отработаны.
   – Вот и поехали, – встал из-за стола Петр.
 
   … К высоченному зданию управления речного пароходства, стоявшему в трех шагах от набережной Шантары, они прибыли минут на пять раньше условленного времени. В неотступном сопровождении трех телохранителей Петр вошел в просторный вестибюль. В дальнем его углу сидел за короткой конторкой старичок в цивильном. У тех, кто шел
   неуверенно, он строго требовал пропуска, а тех, кто целеустремленно двигался к лестнице, пропускал безо всяких цепляний. Еще с улицы Петр рассмотрел, где расположена лестничная клетка и лифты, а потому избег старикашкиных расспросов, сквозанул мимо него деловой походкой.
   Оказалось, лифт на седьмом не останавливается – только на четных. Телохранителям это определенно облегчало задачу. Петр хотел первым выйти из лифта, но не успел, охранник опередил, осмотрелся, по-волчьи поводя головой, только после этого кивнул. Где же тут тупичок? Ага, вот…
   Петр сел в жесткое, расхлябанное кресло под унылой, почти засохшей в кадке пальмой, огляделся. Курилка, сразу ясно. Дверей поблизости нет, кабинеты (судя по табличкам, имеющие прямое отношение к пароходству) сгруппированы чуть правее, а в пределах прямой видимости – глухая стена. Место для покушения самое что ни на есть малопригодное, неоткуда прокрасться незамеченным, а путь отхода один-единственный…
   Он вышел из тупичка-ниши – и тут же увидел, как с лестничной площадки вышла женщина с большим «дипломатом» в руке. Мгновенно ее опознал – никаких сомнений, та самая брюнетка лет тридцати, занимавшая достойное место в Пашкиной коллекции. Волосы падают на плечи, одета в деловом стиле, но со вкусом, золотые серьги и перстень небольшие, изящные.
   Один из охранников непреклонно заступил дорогу, взял у нее «дипломат», встряхнул. Двое других встали с боков, готовые к действию.
   – А он заперт, – спокойно сказала черноволосая, – это его «дипломат», – она изящным движением руки указала в сторону Петра. – Что там, я решительно не представляю.
   Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился кивнуть, подтверждая ее слова, хотя слыхом не слыхивал ни о каком «дипломате». Он просто чувствовал, что это не покушение. Решительно не похоже…
   – Здравствуй, – сказала она ровно, подойдя к Петру. – Они так и будут тут торчать?
   – Ребята… – Петр недвусмысленно, властно повел рукой.
   Охранники после короткого колебания подчинились, отошли в самый конец коридора, к огромному, во всю стену, окну, за которым величаво текла сероватая, широченная Шантара.
   – Бережешься? – спросила она с легкой иронией.
   – Приходится, – серьезно сказал Петр, – стреляют-то всерьез.
   – Да, я телевизор смотрела… – она присела в соседнее кресло, потянулась к его сигаретной пачке.
   Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:
   – Случилось что-нибудь?
   Он уже примерно представлял, кто перед ним – никаких особых ребусов, очередная Пашкина любовница, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться…
   – Смотря с какой стороны смотреть… – сказала женщина с той же, что и во время телефонного разговора, тоскливой усталостью, – может, ничего и не случилось, а может, в с е…
   Как бы там ни было, ни малейших истерических ноток в ее голосе не чувствовалось, а это уже кое-что…
   – Полина… – произнес он в пространство так, словно и не к ней обращался. Следовало удостовериться – вдруг она все-таки никакая не Полина?
   – Что? – тут же отреагировала она.
   – Объясни, наконец, что стряслось, – сказал Петр. – У тебя был такой голос…
   Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старой керамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:
   – Так удачно получилось… Я тебя не видела целые три недели.
   – И что?
   – Я от тебя освободилась, – старательно уводя взгляд, тихо произнесла Полина, – по-моему, освободилась наконец… По крайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери…
   Петр помалкивал – как и надлежало в его положении. Не зная подробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом…
   – Что ты молчишь?
   – А что прикажешь говорить? – пожал плечами Петр. – Если уж ты «набралась смелости», вряд ли удастся остановить…
   – А ты хочешь меня остановить? Вернуть? – прищурилась она с вызовом. – Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается…
   «Угадала, – мысленно поаплодировал ей Петр. – О н, может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного – какое-то время ты с «маэстро Пабло» активнейше сотрудничала…»
   – В общем, я ухожу, – выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли разозленная. – Совсем. Это уже окончательно.
   «О женщины, вам имя – вероломство… – процитировал он мысленно классика. – О жены, порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь, решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел в полном соответствии с вековыми канонами – скандал, долгая перепалка, выяснение отношений».
   – У тебя кто-то появился? – спросил он спокойно.
   – Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?
   – Милая, мы же цивилизованные люди, – сказал Петр, ухмыляясь про себя, слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается…
   – Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?
   – Полина, у меня дел невпроворот, – сказал Петр устало. – И хлопот, и неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, но человек-то ты взрослый, если решилась и все взвесила – что тут скажешь?
   Полина, прикурив новую сигарету, всматривалась в него с тягостным подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно изображая всем своим обликом доброжелательный нейтралитет, хотя, признаться, ему было чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная – никаких особенных сложностей, никаких напрягов…
   – Ты на себя не похож, вот что, – сказала Полина, – положительно не похож. Другой человек.
   – Это плохо?
   – Это удивительно.
   – «Ведь это же просто другой человек… – тихо пропел он. – а я – тот же самый…» Я – тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.
   Полина сделала две последние затяжки, на сей раз примяла окурок в пепельнице уже не столь утонченно:
   – Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты – двойник, копия, непонятно кто…
   Петр чуть не оглянулся на охранников – нет, слава богу, не слышат, она говорит тихо. Да и услышали бы – что изменится? Мало ли что может наплести экзальтированная дамочка, взбрыкнувшая любовница, явившаяся объявить о разрыве на вечные времена? А вообще-то она молодец. Первая и единственная пока что подметила неладное…
   – Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? – пожал он плечами. – Двойники, копии…
   – Ну… – сказала она почти жалобно, – может быть. В голову лезет жуткая ерунда… Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку… Что, авария и легкая травма головы так меняют человека?
   – Выходит, меняют.
   – Может, ты и фотографии отдашь?
   «А голосок-то дрогнул, – отметил Петр. – Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть».
   – Бога ради, – пожал он плечами, – и негативы тоже. Поиграли и хватит. Я запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни мне, завтра приедет кто-то из них, – он мотнул головой в сторону бдительно замерших охранников, – отдаст все…
   – Шестьсот пятнадцатый, – выпалила она не рассуждая.
   – Вот и прекрасно. Завтра. – Это обещание он собирался выполнить честно – что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли что-то удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.
   – Как-то не по себе, – озадаченно призналась она, – так и тянет…
   – Сцену устроить? – понятливо подхватил он. – Не стоит, Полина. Потому что это будет бездарная пародия на «Ивана Васильевича». Который меняет профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?
   – Да, действительно… – бледно улыбнулась она. – Что ж, ты меня приятно порадовал, Паша. Тем, что вот так все воспринял. Я тебя очень прошу: давай и в дальнейшем придерживаться этого стиля. Все кончено. И не нужно возле меня… появляться. Вот, забери, – она похлопала ладонью по «дипломату». – Добросовестно хранила, как ты и просил, но теперь – возвращаю. Все, наверное?
   – Наверное, – сказал он, вставая. – Полина, я тебе искренне желаю счастья. Прости, ежели что было не так… Завтра приедет парень с пакетом, можешь не беспокоиться. Всего наилучшего!
   И первым вышел из тупичка-ниши. Полина провожала его удивленным, прямо-таки растерянным взглядом, но он побыстрее двинулся к лестнице, помахивая тяжелым «дипломатом». Не стоило уделять чужим сложностям много времени – со своими бы собственными разобраться…
   Что в «дипломате», определить с ходу не удавалось. Явно что-то тяжелое. Не звякает, не перекатывается, портфель набит плотно…
   Бомба? По размышлении он отбросил эту мысль, еще не подъехав к «Дюрандалю». Полина вела себя так, словно никуда не торопилась, охотно посидела бы с ним еще, по неисповедимой женской логике сопроводив разрыв долгими задушевными беседами. Разумеется, ее могли использовать втемную… Нет, и этот вариант не проходит. Испуганной она вовсе не выглядела. К тому же он мог и не приехать в пароходство. Следовательно, устанавливать бомбу на какое-то определенное время – чертовски рискованно.
   Впрочем… Если предполагать вовсе уж изощренное коварство – точнее, твердый профессионализм, бомба там вполне может оказаться. Поставленная не на время, а, скажем, на открывание. Поднимешь крышку – и соскребай тебя с потолка…
   Итак? Понемногу у него зародилось твердое решение. К обычному любопытству это имело мало отношения – ему просто казалось, что пришло время прикупить себе козырей. То ли инстинкт вел, то ли опыт, но сердце настойчиво вещует: нужно узнать о происходящем немножко побольше, чем соизволил рассказать Пашка…
   Оказавшись в здании, он сразу же направился в кабинет Земцова. С порога спросил, демонстрируя «дипломат»:
   – Узнаете?
   – Первый раз вижу, – спокойно ответил тот.
   – Учтем… – проворчал Петр. – Нужно открыть этот чемоданчик так, чтобы потом можно было без труда запереть снова. Предварительно нужно убедиться, что внутри нет ничего… способного бабахнуть. И, наконец, забыть обо всем этом. Я ставлю задачу для немедленного исполнения.
   Он говорил сухо, деловито, напористо – так, как и следовало разговаривать с привыкшим к некоему подобию воинской дисциплины гэбэшником. Кроме того, не следовало предоставлять Земцову время на раздумье: где раздумье – там и удивление…
   Именно этот тон подействовал. Земцов проворно встал:
   – Пойдемте.
   Петр немного удивился, но последовал за ним, не задавая вопросов. И правильно сделал: они спустились в подвал, где за металлической дверью с кодовым замком у Земцова размещалось что-то вроде научно-технического отдела, о котором Пашка просто обязан был знать. Вот и хорошо, что не стал расспрашивать с дурацким видом, куда они, собственно говоря, идут – пришлось бы лишний раз ссылаться на выпадение памяти, а этим не стоит злоупотреблять.
   Субъект интеллигентного вида, в очках и белоснежном халате, выслушав Земцова, преспокойно кивнул и, подхватив «дипломат», скрылся за неприметной дверью в углу обширного помещения со стеллажами, где наличествовала масса интересной электроники. Минут через пять он вышел и скучным голосом объявил:
   – Рентген показывает, что там только бумаги и пара видеокассет. Ни намека на взрывчатку. Открыть?
   – Сделайте одолжение, – кивнул Петр.
   Интеллигент кивнул, достал из стола несколько блестящих приспособлений, выбрал из них, подумав, парочку, склонился над «дипломатом». Через несколько секунд крышка щелкнула и приподнялась.
   Земцов невольно потянулся заглянуть, но Петр быстренько взял «дипломат»:
   – Спасибо, на этом все…
   Поднялся к себе, велел Жанне ни с кем его не соединять, сел в кресло, поставил «дипломат» на колени и не спеша поднял крышку. Две стандартные видеокассеты и четыре плотных, толстенных конверта. Недолго поразмышляв, Петр решил начать с видеоряда.
   Камера, жестко закрепленная на высоте примерно двух метров, фиксировала широченную импортную постель с отвернутым покрывалом. Слышалась негромкая музыка, женские голоса, смех. Потом появилась блондинка лет сорока – красивая, холеная, с бокалом в руке. Она допила, поставила бокал на лакированный столик и встала лицом к камере, чуточку смущенно улыбаясь, оправляя коротенькое черное кимоно с золотыми китайскими драконами. «Опять?» – горестно покривил губы Петр.
   Появились еще две фемины – в купальниках, определенно под хмельком. В одной Петр моментально опознал Марианну, вторая ему была решительно незнакома. Не тратя даром времени, новоприбывшие подступили к блондинке. Первое время она для приличия жеманилась, хихикала и отстранялась, но очень быстро позволила снять с себя кимоно. И понеслось, в лучших традициях студии Терезы Орловски. Очень быстро у Петра создалось впечатление, что игривая блондинка не подозревает о камере, а вот остальные двое прекрасно знают, что их кувырканья фиксируются на пленку. Они постоянно старались словно бы невзначай расположить блондинку так, чтобы ее личико попадало в кадр как можно чаще, – и им это отлично удавалось.
   Ничего не подозревавшая дуреха старалась изо всех сил. Петр вскоре решил, что узнал достаточно, – перематывал пленку на ускоренном просмотре, пока не определил, что продолжалось это действо час и сорок одну минуту с какими-то секундами. Вернулся к концу, пустил в нормальном режиме. Томно, с сожалением проворковав, что ей пора, блондинка подхватила кимоно и вышла, а эти двое, переглянувшись, ухмыльнулись друг дружке с видом полного удовлетворения. Марианна подошла вплотную к камере, что-то сделала – и экран погас, пошла чистая пленка.
   «Это, однако, не просто развлечение, – подумал Петр. – тут кое-чем другим попахивает, что именуется сбором компромата на ничего не подозревающее лицо…»
   На второй кассете недавний знакомый Петра и давний партнер Пашки господин Рыжов, возглавлявший банк «Шантарский кредит», около двух часов незатейливо развлекался с девицей годочков четырнадцати. Поначалу она выглядела вполне невинно – отнюдь не потасканная, смазливая мордашка не отмечена печатью порока, но потом, когда разделась, стала вытворять такое, что Петр только крутил головой да покрякивал. Где-то на середине появилась еще одна, на вид и вовсе сущая соплячка, но подруге мало в чем уступала. Вдвоем они в конце концов вымотали г-на Рыжова до полной прострации.