Страница:
Когда запись кончилась, Петр, подумав пару секунд, прошел к селектору и вызвал Земцова. Спросил небрежным тоном:
– Андропыч, извини, я совсем запамятовал… Где трудится супруга господина Карсавина?
– Директор колледжа «Регина», – почти сразу же откликнулся Земцов.
Петр, не мешкая, спросил тем же естественным голосом:
– Слушай, а можно сказать, что это самое элитное частное учебное заведение в нашем богоспасаемом граде?
– Пожалуй что, – деловито ответил Земцов, – в тройке лучших.
– Блондинка лет сорока, симпатичная, не крашеная, обычно носит треугольные серьги с изумрудами?
– Точно.
– Молодец я, – сказал Петр, – тренирую память, и ведь возвращается, клятая… Ладно, спасибо.
Встал, прошелся по кабинету, кривя губы в ухмылке. Что ж, многое на ходу просек совершенно правильно. Должно быть, самого г-на Карсавина то ли не удалось завлечь в подпольную киностудию, то ли такой вариант показался Пашке не в пример предпочтительнее. В самом деле, компромат не из хиленьких. Провинция на многое смотрит довольно-таки пуритански, не в пример столицам. И если вдруг станет известно, что директриса одного из лучших шантарских частных колледжей (она же – супруга высокопоставленного чина областной администрации) в свободное время развлекается лесбийскими групповушками, – эффект будет убойный. Позорище на весь бомонд, не говоря уж о простом электорате… То же самое и с Рыжовым. Даже если девицам уже стукнуло четырнадцать – это снимает лишь чисто юридическую часть проблемы, но вряд ли смягчает бытовые аспекты. Петр, вспомнив супружницу Рыжова, руку мог дать на отсечение, что эта грымза, просмотрев кассету, не успокоится, пока не расколотит о лысую головушку банковского сатира весь свой коллекционный фарфор, а также кухонную посуду…
Он занялся содержимым конвертов. Начал с того, что был отмечен цифрой «1» (все четыре были пронумерованы). Прочитал четыре газетные вырезки: все статьи, подписанные одной и той же фамилией «Олег Аксентьев», касались судьбы пресловутого северного завоза и парочки других крупномасштабных проектов. Довольно быстро удалось понять, что у автора, несмотря на весь его разоблачительный пыл, не было в руках документов, а потому приходилось на всю катушку использовать эзопов язык и прочие ухищрения, дабы уберечь и себя, и газету от судебного процесса. Намеки, правда, были недвусмысленны – даже Петру, незнакомому с шантарскими реалиями, быстро стало ясно: если верить этому Аксентьеву, именно Карсавин с Рыжовым ухитрились крутануть несколько миллиардов рубликов старыми так, что денежки растворились без следа. В роковой пропащности, как выражался классик.
У журналиста документов не было, зато они каким-то образом оказались у Пашки. Конверты были битком набиты платежными поручениями и официальными бумагами. При вдумчивом изучении вся эта бухгалтерия неопровержимо свидетельствовала, что сладкая парочка прикарманила примерно семь с половиной миллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная, проведенная не без таланта. Сидеть за такое придется очень и очень долго – если только захотят пайщиков-концессионеров посадить. А ведь могут и захотеть, новый губернатор с этакими не цацкается…
Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку «дипломата» и сбил код. Стало, как было.
Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжов с Карсавиным так и держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике. Они вовсе не походили на равноправных партнеров, людей в доле, скорее уж являли собой классический пример загнанных в угол нашкодивших прохвостов, под угрозой разоблачения вынужденных ходить на задних лапках и выполнять все желания хваткого шантажиста.
Значит, вот таким образом честнейший шантарский негоциант Пал Ваныч Савельев обеспечивает успех своих грандиозных проектов? Ну вообще-то субъекты довольно гнусненькие, цинично рассуждая, таких сам бог велел шантажировать. Не Пашка же в конце концов заставлял их распихивать по карманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова кувыркаться с соплячками, годившимися тому во внучки, а госпожу Карсавину забавляться тишком с особами своего же пола?
Все так, но в душе креп неприятный осадок. Почтенный шантарский негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивался совершенно неожиданной стороной. Представал другим. Домашний театр, «фотостудия», Наденька, картины, компромат на тех, от кого зависело решение серьезных вопросов, частью собранный, частью старательно организованный… Может ли всплыть еще что-то, другое?
И вновь проклятый вопрос: разве ты сторож брату своему? Не торопись судить и выносить приговоры, слишком мало ты пока что знаешь. Быть может, так живут все они, иначе просто нельзя…
Он унес «дипломат» в комнату отдыха. Вернулся к столу:
– Жанна, я домой, распорядись насчет машины…
Глава шестая
– Андропыч, извини, я совсем запамятовал… Где трудится супруга господина Карсавина?
– Директор колледжа «Регина», – почти сразу же откликнулся Земцов.
Петр, не мешкая, спросил тем же естественным голосом:
– Слушай, а можно сказать, что это самое элитное частное учебное заведение в нашем богоспасаемом граде?
– Пожалуй что, – деловито ответил Земцов, – в тройке лучших.
– Блондинка лет сорока, симпатичная, не крашеная, обычно носит треугольные серьги с изумрудами?
– Точно.
– Молодец я, – сказал Петр, – тренирую память, и ведь возвращается, клятая… Ладно, спасибо.
Встал, прошелся по кабинету, кривя губы в ухмылке. Что ж, многое на ходу просек совершенно правильно. Должно быть, самого г-на Карсавина то ли не удалось завлечь в подпольную киностудию, то ли такой вариант показался Пашке не в пример предпочтительнее. В самом деле, компромат не из хиленьких. Провинция на многое смотрит довольно-таки пуритански, не в пример столицам. И если вдруг станет известно, что директриса одного из лучших шантарских частных колледжей (она же – супруга высокопоставленного чина областной администрации) в свободное время развлекается лесбийскими групповушками, – эффект будет убойный. Позорище на весь бомонд, не говоря уж о простом электорате… То же самое и с Рыжовым. Даже если девицам уже стукнуло четырнадцать – это снимает лишь чисто юридическую часть проблемы, но вряд ли смягчает бытовые аспекты. Петр, вспомнив супружницу Рыжова, руку мог дать на отсечение, что эта грымза, просмотрев кассету, не успокоится, пока не расколотит о лысую головушку банковского сатира весь свой коллекционный фарфор, а также кухонную посуду…
Он занялся содержимым конвертов. Начал с того, что был отмечен цифрой «1» (все четыре были пронумерованы). Прочитал четыре газетные вырезки: все статьи, подписанные одной и той же фамилией «Олег Аксентьев», касались судьбы пресловутого северного завоза и парочки других крупномасштабных проектов. Довольно быстро удалось понять, что у автора, несмотря на весь его разоблачительный пыл, не было в руках документов, а потому приходилось на всю катушку использовать эзопов язык и прочие ухищрения, дабы уберечь и себя, и газету от судебного процесса. Намеки, правда, были недвусмысленны – даже Петру, незнакомому с шантарскими реалиями, быстро стало ясно: если верить этому Аксентьеву, именно Карсавин с Рыжовым ухитрились крутануть несколько миллиардов рубликов старыми так, что денежки растворились без следа. В роковой пропащности, как выражался классик.
У журналиста документов не было, зато они каким-то образом оказались у Пашки. Конверты были битком набиты платежными поручениями и официальными бумагами. При вдумчивом изучении вся эта бухгалтерия неопровержимо свидетельствовала, что сладкая парочка прикарманила примерно семь с половиной миллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная, проведенная не без таланта. Сидеть за такое придется очень и очень долго – если только захотят пайщиков-концессионеров посадить. А ведь могут и захотеть, новый губернатор с этакими не цацкается…
Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку «дипломата» и сбил код. Стало, как было.
Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжов с Карсавиным так и держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике. Они вовсе не походили на равноправных партнеров, людей в доле, скорее уж являли собой классический пример загнанных в угол нашкодивших прохвостов, под угрозой разоблачения вынужденных ходить на задних лапках и выполнять все желания хваткого шантажиста.
Значит, вот таким образом честнейший шантарский негоциант Пал Ваныч Савельев обеспечивает успех своих грандиозных проектов? Ну вообще-то субъекты довольно гнусненькие, цинично рассуждая, таких сам бог велел шантажировать. Не Пашка же в конце концов заставлял их распихивать по карманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова кувыркаться с соплячками, годившимися тому во внучки, а госпожу Карсавину забавляться тишком с особами своего же пола?
Все так, но в душе креп неприятный осадок. Почтенный шантарский негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивался совершенно неожиданной стороной. Представал другим. Домашний театр, «фотостудия», Наденька, картины, компромат на тех, от кого зависело решение серьезных вопросов, частью собранный, частью старательно организованный… Может ли всплыть еще что-то, другое?
И вновь проклятый вопрос: разве ты сторож брату своему? Не торопись судить и выносить приговоры, слишком мало ты пока что знаешь. Быть может, так живут все они, иначе просто нельзя…
Он унес «дипломат» в комнату отдыха. Вернулся к столу:
– Жанна, я домой, распорядись насчет машины…
Глава шестая
Ни дня без приключений
И едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную – конечно, стараясь, чтобы все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна как раз подняла трубку:
– Толя? Машину шефу.
Пресловутая цепочка была укорочена до предела: от Жанны, в противоположность прежним порядкам, сообщение должно было поступить непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно бы случайно, должен был оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась…
Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не могло – разве что убивец окажется одним из сотрудников и шмальнет из комнаты или коридора фирмы. Но в это плохо верилось – нужно быть самоубийцей, народ наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по пустякам, моментально подметят неладное и сообщат охране. Хотя…
– Андропыч, – сказал Петр, подходя к машине, – тут, – он показал на ряды высоких евроокон, – есть кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?
Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал голову:
– Косаревский… Гармашовский… Ага, еще Панкстьянова. Шеф, про камикадзе думаете?
– Ага, – кивнул Петр, усаживаясь на заднее сиденье.
– Что-то мне плохо верится. Во-первых, ни один из трех не похож на камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без форточек, сами видите. Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь…
Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех машин вырулил на улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное неудобство: уехать от «Дюрандаля» можно только по одной-единственной улочке, как и подъехать – опять-таки по одной-единственной. В этой части города, как нигде в Шантарске, высока концентрация улиц с односторонним движением. Так уж постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало движение, но вот с точки зрения безопасности – о чем Петр прекрасно догадывался и без земцовских разъяснений – являло сущую ахиллесову пяту. Тот, кто замыслил нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты приедешь и по какой уедешь…
Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным курсом. Тот, сидя рядом, с озабоченной физиономией вдруг сказал:
– Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда зря твердил насчет неудобства выбора места?
«Что там считать, когда это был не я…» – уныло подумал Петр, а вслух сказал:
– Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом и громогласно признавать ошибку, это чем-то поможет?
– Вряд ли…
– Вот видишь, – пожал плечами Петр, – к тому же…
Они сидели, не поворачиваясь друг к другу, оба смотрели вперед, разделенные довольно широким пустым пространством, – и Петр отчетливо увидел возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле круглую дырочку со змеившимися от нее лучиками трещин, а долей секунды позже ощутил легкое сотрясение мягкого сиденья…
Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху, что-то рявкнув водителю. Их бросило в сторону, к дверце – «мерс» заложил крутой вираж, мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки…
Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не видел вокруг. Он оцарапал щеку об одно из барских удобств «пятисотого» – никелированную пепельницу на консоли меж передними сиденьями, мало того, ухитрился физиономией вырвать ее из гнезда и сейчас сопел, фыркал, пытаясь прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри пепла. Земцов орал что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра отчего-то вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать втык шоферу, чтобы не забывал перед каждой поездкой вытряхивать пепельницу…
Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.
– Слезь ты с меня, наконец, – придушенно запротестовал Петр.
Земцов выпрямился, распахнул дверцу, вылез. Петр последовал за ним, сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных окурков угодил в нагрудный карман пиджака.
Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке – на вершине Сторожевой сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками исторической часовни, той самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до сих пор десятирублевки. Рядом приткнулся «пассат», трое охранников вылезли и бдительно провожали взглядами проезжавшие машины.
Место, Петр оценил, было безопасное – с одной стороны крутой обрыв, с другой – асфальтовая двухрядка, заканчивавшаяся у часовни. Вряд ли кто-то моторизованный смог бы удержаться у них на хвосте, а то, что они здесь бросят якорь, опять-таки никто не мог предугадать…
Мельком глянув на кинувшегося к ветровому стеклу Земцова, он нырнул в машину, присмотрелся к сиденью. Конечно же, там зияла изрядная прореха. Вытащив перочинный ножичек – единственное, что у него осталось при себе от собственной жизни, благо никаких подозрений не вызывало, а дорого было как память, – Петр безжалостно, в два счета расковырял прореху. И вскоре держал между большим и указательным пальцами слегка деформированную пулю – трудно было с ходу сделать выводы, на глазок провести безошибочную экспертизу, но больше всего она напоминала стандартный боеприпас к отечественному автомату «пять сорок пять на тридцать девять». Форма, нарезы – все за то…
Он молча продемонстрировал пулю Земцову. Тот, не особенно долго поизучав ее, пришел к тому же выводу:
– Похоже, пять сорок пять на тридцать девять…
– Значит, не «драгуновка»… – не подумав толком, бухнул Петр. Выругал себя – вряд ли белобилетник Пашка разбирался в таких тонкостях…
Но Земцов был чересчур взвинчен, чтобы удивиться неожиданным познаниям босса в области боеприпасов, он вообще не подметил странного. Попросту кивнул с задумчивым видом:
– Это точно, не «драгуновка». Автомат. «Семьдесят четвертый» классического образца или любая из последующих модификаций. К ним тоже нетрудно при желании присобачить оптику…
– А не надежнее ли было очередью полоснуть по лобовому? – спросил Петр, на сей раз не опасаясь возбудить недоумение у собеседника, – в конце концов, такой вопрос мог задать и сугубо штатский человек…
– Пожалуй что, – сказал Земцов, подбрасывая пулю на ладони. – Гораздо надежнее. Получается, рыжая права насчет предупреждения?
– Может, у него патронов больше не нашлось? – с дурацким видом спросил Петр.
– Павел Иванович… Уж если человек раздобыл автомат, то патронами как-нибудь да запасется… Тем более если задумал такую пакость. Разживется обязательно. ТТ у него был с полной обоймой… Или вы полагаете, что и х двое? Раньше был один, а сегодня хулиганил другой?
– Ничего я не полагаю, поскольку в данных вопросах совершенно не Копенгаген, – сказал Петр. – Это уж, скорее, ваша компетенция.
– Пуля шлепнула в стекло на Кондратьева, по-моему, напротив магазина, – сказал Земцов. – Автомат вполне мог оказаться и без глушителя – там третий день чинят второстепенную дорогу, отбойные молотки грохотали так, что можно было гранату швырять, все равно никто не встревожится…
– И строечка там, на углу Кондратьева и Гайдара, – сказал шофер, до того дисциплинированно молчавший. – Какое-то ученое заведение, то ли второй корпус университета, то ли что-то подобное. Его по причине безденежья третий год как законсервировали напрочь, а площадка обширная…
– Точно, – кивнул Земцов, – вполне мог шмальнуть этажа со второго и убраться незамеченным. Туда алкаши лазят, бичи собираются, даже приличные прохожие из-за отсутствия туалетов сплошь и рядом пописать на стройку забегают.
«Молодцы вы у меня, – подумал Петр. – В два счета нарисовали всю потребную диспозицию, разобъяснили с толком, где покушавшийся мог со стопроцентной вероятностью засесть и каким путем убраться после выстрела, не вызвав подозрений. Люблю профессионалов. Вот растолковали бы еще, кто это на меня ополчился и отчего? Не может же Пашка совершенно не догадываться? Но Пашка – неведомо где, а этому скоту, что балуется с огнестрельным оружием, не объяснишь, что палит он по безвинному двойнику».
Земцов взял его под локоть, решительно отвел к обрыву. Перед ними, насколько хватало взгляда, раскинулся необъятный Шантарск, кое-где опоганенный густыми индустриальными дымами. Далекие сопки на том берегу казались сизыми из-за смога.
– Это не похоже на утечку, – негромко сказал Земцов. – Рядом с Толей все время был мой парень, он успел сказать, что у Тольки просто не было физической возможности с кем-то связаться – ни мобильника в руках, ни рации. Он выслушал Жанну, сразу сев в машину, выехал во двор…
– С Жанной – аналогично, – столь же тихо ответил Петр. – Я стоял рядом, когда она связывалась с Толей. Потом в приемную поднялся охранник, и мы уехали. Ну, предположим, после моего ухода она все же брякнула кому-то… Нет, наш стрелок ни за что не успел бы занять позицию. Не хватило бы ему времени. Может, он, сволочь, заранее засел на стройке? Правда, мы еще не уверены, что стреляли все-таки со стройки… Вы туда отправили вторую машину, а?
Земцов кивнул:
– Пусть пошарят. Была предварительная договоренность – если на маршруте что-то случится, действовать, как обговаривалось… Если… – он всмотрелся в приближавшуюся белую «шестерку», досадливо передернул плечами, – легка на помине. Определенно поставила хвосты…
Теперь и Петр рассмотрел рядом с водителем «шестерки» Дашу Шевчук (охранники бдительно рванулись было к остановившейся машине, но тут же сбились с темпа, неловко переминаясь).
– Молчите, а при необходимости поддакивайте, – тихо сказал Петр. – И только. Ясно?
– Есть, шеф…
Держа руки в карманах светлой курточки, Даша подошла к ним легкой, танцующей походочкой, лицо у нее было совершенно безмятежное. Водитель, коротко стриженный лоб, спокойно курил, распахнув дверцу. Слышно было, как в машине у него потрескивает и что-то бормочет рация.
– У вас опять, сдается мне, житейские хлопоты, Павел Иванович? – спросила рыжая сыскарша, щурясь, – солнце светило прямо ей в лицо. Петр ухитрился именно так и встать, чтобы собственная физиономия оставалась в тени.
– У меня? – пожал он плечами. – С чего вы взяли?
– По-моему, эта дырочка на профессиональном жаргоне именуется пулевой пробоиной… – Даша показала прямехонько на продырявленное стекло.
– В самом деле? – Петр пожал плечами. – Ну да, мы ехали с фирмы, и в стекле вдруг появилась дырка… Но я бы поостерегся ее с ходу именовать столь жутко – пулевой пробоиной. Это мог быть и самый что ни на есть прозаический камешек…
– Да? – невозмутимо спросила она, осторожно провела указательным пальцем по краям пробоины. Так и косила любопытным взором в салон, но неизвестно, удалось ли ей что-то рассмотреть сквозь тонированные стекла. – Интересный камешек…
Пуля покоилась у Петра в кармане брюк, но зрение у рыжей, надо полагать, все же не рентгеновское…
– Интересный камешек… – повторила Даша. – А почему же в таком случае вы вдруг стали уходить на дикой скорости, пренебрегая всеми правилами?
– Что-то показалось шоферу… – усмехнулся Петр.
– А почему ваша замыкающая машина вдруг помчалась на стройку, и мальчики, из нее вылетевшие, о-очень энергично кинулись в недостроенное здание?
– Серьезно? – Петр чуточку деланно, но стараясь все же не переигрывать особо, оглянулся. – То-то я смотрю, не видно нашей третьей машины… – Повернулся к Земцову: – Вы не в курсе, куда она делась? Давали какое-нибудь распоряжение?
– Никакого, – добросовестно поддерживая игру, но все же с некоторой неохотой пожал плечами Земцов. – Может, им тоже показались какие-то глупости…
– Простите на хамском слове, но не охрана у вас, а скопище неврастеников, – усмехнулась Даша. – Одним что-то показалось, другим нечто померещилось…
– Какие есть, – угрюмо сказал Петр.
– Положительно, неврастенические реакции… Павел Иванович, а нельзя ли мне сесть в вашу машину и осмотреться?
– А ордер у вас есть?
– Помилуйте… Неужели вы настолько жадны, недоверчивы и подозрительны, что не дадите очаровательной женщине посидеть две минуты в вашем роскошном автомобиле? Всю жизнь мечтала о «мерседесе»… – и она улыбнулась с лукаво-застенчивым видом первоклассницы, выпрашивающей у папы мороженое.
Не хотелось выглядеть совсем уж глупо. Вздохнув, Петр сделал широкий жест:
– Бога ради, посидите, полежите…
– Э нет, насчет последнего – вы меня с кем-то путаете… – тихо сказала она, села на заднее сиденье.
И, конечно же, сразу заинтересовалась прорехой в чистейшей светло-коричневой кожаной обивке. Присмотрелась, высунула голову из машины:
– Павел Иванович, можно вас?
Он хмуро сел. Даша подцепила ногтем край прорехи:
– Если не секрет, это у вас что?
– Сигаретой прожег по пьянке, – сообщил он.
– Господи, как вы, богачи, непринужденны в обращении с дорогущей собственностью… Я бы, наверное, так не смогла… – она непринужденно сунула в дыру палец, покрутила. – Можно, я тоже чуть-чуть поковыряюсь?
– Прошу, – сухо кивнул он.
С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга Даша довольно долго исследовала указательным пальцем дыру. В конце концов, хотя и старалась этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:
– Куда вы ее дели?
– Кого?
– Пулю.
– Господи… – поморщился Петр. – Вы детективы не пишете?
– Не сподобил творец. Обо мне писали – это было… Павел Иванович, все это чрезвычайно странно.
– Что именно?
– Даже не то, что на вас покушались с помощью огнестрельного оружия дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, – о в а с в качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь… Главная странность – это ваше поведение. Каковое, простите за откровенность, внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда были одним из самых незапачканных негоциантов в Шантарске, всамделишной белой вороной. Все, что на вас имеется, по большому счету – смешные пустячки, вполне даже извинительные в условиях России-матушки. И вдруг… Простите, но вы ведете себя, словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые сопли по лицу и талдычите: «Да не видел я, начальник, кто меня пописал…» Хотя на самом деле наш отморозок прекрасно знает, кто его пырнул, и намерен разобраться, не привлекая органы… Павел Иванович, это не ваше поведение. Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю, что вы обязаны умолять о защите, с пеной у рта требовать охраны и помощи. Ничего подобного. Но меня не на шутку удивляет ваша полнейшая закрытость. Вы зажаты, как упрямая устрица на тарелке гурмана…
– Вам просто мерещится.
– Ничего подобного, – сказала Даша. – Грешно хвалиться, но я все же неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление. Так что говорю со всей уверенностью… Вы знаете что-то – но молчите. И это предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда страшно опасаются за свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко опасное или стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно. У вас нет за душой жутких проступков или суперстыдных дел. И тем не менее… Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь мой опыт восстает против такого – назовите это чутьем, интуицией, хоть телепатией… Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без вашей помощи я не могу и близко подобраться… Вас же пристрелят в конце концов, неужели вы этого не понимаете?!
Ох, как погано было на душе… Но что он мог ей ответить? Что не может дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно оттого, что на самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не имеет, в чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?
– Мне нечего вам сказать, – промямлил он, глядя в сторону.
– А я бы вам сказала, – призналась Даша, хмурясь, – неофициально. Такое сказанула бы… – Она вздохнула, сожалея об отсутствии возможностей, официальным тоном продолжила: – Иными словами, вы не собираетесь подавать заявление о направленном против вас террористическом акте?
– Не было никакого акта. Камешек…
– Ну что ж, желаю здравствовать… – Даша вылезла из машины и, не оглядываясь, решительным шагом направилась к своей «шестерке».
Петр угрюмо смотрел ей вслед, пока машина не отъехала. Земцов тем временем разговаривал о чем-то с парнями из подъехавшей наконец третьей машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:
– Может быть, домой?
– Конечно, – сказал Петр, – впрочем… Не хочу, чтобы жена знала. Можете вы в сжатые сроки поменять стекло?
– Ну, завтра утречком сделаем… – Земцов уселся рядом, кивнул шоферу. Кортеж двинулся к городу. – К открытию отгоним машину в салон, у них, по-моему, есть стекла… Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.
– А рыжая не может…
– Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре только в двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей. Вот тогда – тушите свет и пишите письма. А сейчас… Вы ее рассердили, конечно, но она к этому относится философски… Так вот. Ребята нашли на третьем этаже брошенный автомат с оптикой. Трогать его, естественно, не стали, оставили на том же месте, только посмотрели рожок. Пустой. У него был один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика – и один патрон… Чушь какая-то.
– Может, он, и вправду, сумасшедший?
– Вам лучше знать… – не глядя на него, протянул Земцов.
Петр с превеликим трудом удержался, чтобы не рявкнуть что-то оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю волн, потому что ничего другого не остается…
– Да, я совсем забыл… – спохватился Земцов. – Из-за всех этих плясок… Вот, готов анализ, – он протянул Петру тощий заклеенный конверт. – За точность ручаются.
Петр спрятал конверт в карман, чтобы ознакомиться на досуге. Подумав, спросил небрежно:
– Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?
– Пожалуй, то же, что и все.
– Расскажите, – непреклонным тоном приказал Петр, – представьте, что меня совершенно вышибло из памяти. И я ничего не помню. Считайте это моей причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч…
– Хозяин – барин… Олег Аксентьев работал в «Криминальных новостях». Работал главным образом независимо, если и продавался, то по мелочам – в целях облегчения себе работы. Скорее, услуги из разряда «ты мне – я тебе». С определенного времени, а точнее полгода спустя после губернаторских выборов, всерьез принялся копать под старую администрацию. Злоупотребления с северным завозом, в строительстве, по драгметаллам. Успел опубликовать парочку статей. Потом внезапно замолчал. Иные утверждали, что кто-то из заинтересованных лиц сумел-таки с ним договориться, но точной информации на этот счет нет. Однако точно известно, что он резко перестал копать и около полугода совершенно не занимался прежней «дичью». Честно говоря, лично я верю, что никто его не заказывал. Что это все-таки примитивная бытовуха – шпана, вечер, ограбление, кирпичом по голове… Все ведь указывало на то, что он прекратил копать. Совсем. Зачем его при таком раскладе убивать? Нелогично и нерационально… Что вы еще хотите освежить в памяти?
– Да ничего, – сказал Петр спокойно. – Я же сказал – причуда…
… Едва оказавшись дома, он прошел в кабинет и разорвал конверт, еще садясь за стол. Там лежал один-единственный листок бумаги с «шапкой» почтенного научного учреждения, печатью и тремя подписями.
Так-то. Господа обнищавшие ученые, прельщенные солидным гонораром, прямо-таки в молниеносном темпе провели анализ нитей, осторожненько выдернутых им со всех трех принесенных Марушкиным холстов. И оказалось, что прошлый опыт Петра не подвел.
Возраст одного из холстов – от трехсот пятидесяти лет до четырехсот. Возраст двух других – от девяноста до ста лет. Покойный Панкратов, конечно, когда-то был молод и нищ… неужели настолько, что по бедности употреблял в дело холсты столетней и даже четырехсотлетней давности?
– Толя? Машину шефу.
Пресловутая цепочка была укорочена до предела: от Жанны, в противоположность прежним порядкам, сообщение должно было поступить непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно бы случайно, должен был оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась…
Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не могло – разве что убивец окажется одним из сотрудников и шмальнет из комнаты или коридора фирмы. Но в это плохо верилось – нужно быть самоубийцей, народ наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по пустякам, моментально подметят неладное и сообщат охране. Хотя…
– Андропыч, – сказал Петр, подходя к машине, – тут, – он показал на ряды высоких евроокон, – есть кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?
Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал голову:
– Косаревский… Гармашовский… Ага, еще Панкстьянова. Шеф, про камикадзе думаете?
– Ага, – кивнул Петр, усаживаясь на заднее сиденье.
– Что-то мне плохо верится. Во-первых, ни один из трех не похож на камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без форточек, сами видите. Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь…
Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех машин вырулил на улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное неудобство: уехать от «Дюрандаля» можно только по одной-единственной улочке, как и подъехать – опять-таки по одной-единственной. В этой части города, как нигде в Шантарске, высока концентрация улиц с односторонним движением. Так уж постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало движение, но вот с точки зрения безопасности – о чем Петр прекрасно догадывался и без земцовских разъяснений – являло сущую ахиллесову пяту. Тот, кто замыслил нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты приедешь и по какой уедешь…
Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным курсом. Тот, сидя рядом, с озабоченной физиономией вдруг сказал:
– Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда зря твердил насчет неудобства выбора места?
«Что там считать, когда это был не я…» – уныло подумал Петр, а вслух сказал:
– Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом и громогласно признавать ошибку, это чем-то поможет?
– Вряд ли…
– Вот видишь, – пожал плечами Петр, – к тому же…
Они сидели, не поворачиваясь друг к другу, оба смотрели вперед, разделенные довольно широким пустым пространством, – и Петр отчетливо увидел возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле круглую дырочку со змеившимися от нее лучиками трещин, а долей секунды позже ощутил легкое сотрясение мягкого сиденья…
Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху, что-то рявкнув водителю. Их бросило в сторону, к дверце – «мерс» заложил крутой вираж, мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки…
Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не видел вокруг. Он оцарапал щеку об одно из барских удобств «пятисотого» – никелированную пепельницу на консоли меж передними сиденьями, мало того, ухитрился физиономией вырвать ее из гнезда и сейчас сопел, фыркал, пытаясь прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри пепла. Земцов орал что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра отчего-то вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать втык шоферу, чтобы не забывал перед каждой поездкой вытряхивать пепельницу…
Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.
– Слезь ты с меня, наконец, – придушенно запротестовал Петр.
Земцов выпрямился, распахнул дверцу, вылез. Петр последовал за ним, сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных окурков угодил в нагрудный карман пиджака.
Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке – на вершине Сторожевой сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками исторической часовни, той самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до сих пор десятирублевки. Рядом приткнулся «пассат», трое охранников вылезли и бдительно провожали взглядами проезжавшие машины.
Место, Петр оценил, было безопасное – с одной стороны крутой обрыв, с другой – асфальтовая двухрядка, заканчивавшаяся у часовни. Вряд ли кто-то моторизованный смог бы удержаться у них на хвосте, а то, что они здесь бросят якорь, опять-таки никто не мог предугадать…
Мельком глянув на кинувшегося к ветровому стеклу Земцова, он нырнул в машину, присмотрелся к сиденью. Конечно же, там зияла изрядная прореха. Вытащив перочинный ножичек – единственное, что у него осталось при себе от собственной жизни, благо никаких подозрений не вызывало, а дорого было как память, – Петр безжалостно, в два счета расковырял прореху. И вскоре держал между большим и указательным пальцами слегка деформированную пулю – трудно было с ходу сделать выводы, на глазок провести безошибочную экспертизу, но больше всего она напоминала стандартный боеприпас к отечественному автомату «пять сорок пять на тридцать девять». Форма, нарезы – все за то…
Он молча продемонстрировал пулю Земцову. Тот, не особенно долго поизучав ее, пришел к тому же выводу:
– Похоже, пять сорок пять на тридцать девять…
– Значит, не «драгуновка»… – не подумав толком, бухнул Петр. Выругал себя – вряд ли белобилетник Пашка разбирался в таких тонкостях…
Но Земцов был чересчур взвинчен, чтобы удивиться неожиданным познаниям босса в области боеприпасов, он вообще не подметил странного. Попросту кивнул с задумчивым видом:
– Это точно, не «драгуновка». Автомат. «Семьдесят четвертый» классического образца или любая из последующих модификаций. К ним тоже нетрудно при желании присобачить оптику…
– А не надежнее ли было очередью полоснуть по лобовому? – спросил Петр, на сей раз не опасаясь возбудить недоумение у собеседника, – в конце концов, такой вопрос мог задать и сугубо штатский человек…
– Пожалуй что, – сказал Земцов, подбрасывая пулю на ладони. – Гораздо надежнее. Получается, рыжая права насчет предупреждения?
– Может, у него патронов больше не нашлось? – с дурацким видом спросил Петр.
– Павел Иванович… Уж если человек раздобыл автомат, то патронами как-нибудь да запасется… Тем более если задумал такую пакость. Разживется обязательно. ТТ у него был с полной обоймой… Или вы полагаете, что и х двое? Раньше был один, а сегодня хулиганил другой?
– Ничего я не полагаю, поскольку в данных вопросах совершенно не Копенгаген, – сказал Петр. – Это уж, скорее, ваша компетенция.
– Пуля шлепнула в стекло на Кондратьева, по-моему, напротив магазина, – сказал Земцов. – Автомат вполне мог оказаться и без глушителя – там третий день чинят второстепенную дорогу, отбойные молотки грохотали так, что можно было гранату швырять, все равно никто не встревожится…
– И строечка там, на углу Кондратьева и Гайдара, – сказал шофер, до того дисциплинированно молчавший. – Какое-то ученое заведение, то ли второй корпус университета, то ли что-то подобное. Его по причине безденежья третий год как законсервировали напрочь, а площадка обширная…
– Точно, – кивнул Земцов, – вполне мог шмальнуть этажа со второго и убраться незамеченным. Туда алкаши лазят, бичи собираются, даже приличные прохожие из-за отсутствия туалетов сплошь и рядом пописать на стройку забегают.
«Молодцы вы у меня, – подумал Петр. – В два счета нарисовали всю потребную диспозицию, разобъяснили с толком, где покушавшийся мог со стопроцентной вероятностью засесть и каким путем убраться после выстрела, не вызвав подозрений. Люблю профессионалов. Вот растолковали бы еще, кто это на меня ополчился и отчего? Не может же Пашка совершенно не догадываться? Но Пашка – неведомо где, а этому скоту, что балуется с огнестрельным оружием, не объяснишь, что палит он по безвинному двойнику».
Земцов взял его под локоть, решительно отвел к обрыву. Перед ними, насколько хватало взгляда, раскинулся необъятный Шантарск, кое-где опоганенный густыми индустриальными дымами. Далекие сопки на том берегу казались сизыми из-за смога.
– Это не похоже на утечку, – негромко сказал Земцов. – Рядом с Толей все время был мой парень, он успел сказать, что у Тольки просто не было физической возможности с кем-то связаться – ни мобильника в руках, ни рации. Он выслушал Жанну, сразу сев в машину, выехал во двор…
– С Жанной – аналогично, – столь же тихо ответил Петр. – Я стоял рядом, когда она связывалась с Толей. Потом в приемную поднялся охранник, и мы уехали. Ну, предположим, после моего ухода она все же брякнула кому-то… Нет, наш стрелок ни за что не успел бы занять позицию. Не хватило бы ему времени. Может, он, сволочь, заранее засел на стройке? Правда, мы еще не уверены, что стреляли все-таки со стройки… Вы туда отправили вторую машину, а?
Земцов кивнул:
– Пусть пошарят. Была предварительная договоренность – если на маршруте что-то случится, действовать, как обговаривалось… Если… – он всмотрелся в приближавшуюся белую «шестерку», досадливо передернул плечами, – легка на помине. Определенно поставила хвосты…
Теперь и Петр рассмотрел рядом с водителем «шестерки» Дашу Шевчук (охранники бдительно рванулись было к остановившейся машине, но тут же сбились с темпа, неловко переминаясь).
– Молчите, а при необходимости поддакивайте, – тихо сказал Петр. – И только. Ясно?
– Есть, шеф…
Держа руки в карманах светлой курточки, Даша подошла к ним легкой, танцующей походочкой, лицо у нее было совершенно безмятежное. Водитель, коротко стриженный лоб, спокойно курил, распахнув дверцу. Слышно было, как в машине у него потрескивает и что-то бормочет рация.
– У вас опять, сдается мне, житейские хлопоты, Павел Иванович? – спросила рыжая сыскарша, щурясь, – солнце светило прямо ей в лицо. Петр ухитрился именно так и встать, чтобы собственная физиономия оставалась в тени.
– У меня? – пожал он плечами. – С чего вы взяли?
– По-моему, эта дырочка на профессиональном жаргоне именуется пулевой пробоиной… – Даша показала прямехонько на продырявленное стекло.
– В самом деле? – Петр пожал плечами. – Ну да, мы ехали с фирмы, и в стекле вдруг появилась дырка… Но я бы поостерегся ее с ходу именовать столь жутко – пулевой пробоиной. Это мог быть и самый что ни на есть прозаический камешек…
– Да? – невозмутимо спросила она, осторожно провела указательным пальцем по краям пробоины. Так и косила любопытным взором в салон, но неизвестно, удалось ли ей что-то рассмотреть сквозь тонированные стекла. – Интересный камешек…
Пуля покоилась у Петра в кармане брюк, но зрение у рыжей, надо полагать, все же не рентгеновское…
– Интересный камешек… – повторила Даша. – А почему же в таком случае вы вдруг стали уходить на дикой скорости, пренебрегая всеми правилами?
– Что-то показалось шоферу… – усмехнулся Петр.
– А почему ваша замыкающая машина вдруг помчалась на стройку, и мальчики, из нее вылетевшие, о-очень энергично кинулись в недостроенное здание?
– Серьезно? – Петр чуточку деланно, но стараясь все же не переигрывать особо, оглянулся. – То-то я смотрю, не видно нашей третьей машины… – Повернулся к Земцову: – Вы не в курсе, куда она делась? Давали какое-нибудь распоряжение?
– Никакого, – добросовестно поддерживая игру, но все же с некоторой неохотой пожал плечами Земцов. – Может, им тоже показались какие-то глупости…
– Простите на хамском слове, но не охрана у вас, а скопище неврастеников, – усмехнулась Даша. – Одним что-то показалось, другим нечто померещилось…
– Какие есть, – угрюмо сказал Петр.
– Положительно, неврастенические реакции… Павел Иванович, а нельзя ли мне сесть в вашу машину и осмотреться?
– А ордер у вас есть?
– Помилуйте… Неужели вы настолько жадны, недоверчивы и подозрительны, что не дадите очаровательной женщине посидеть две минуты в вашем роскошном автомобиле? Всю жизнь мечтала о «мерседесе»… – и она улыбнулась с лукаво-застенчивым видом первоклассницы, выпрашивающей у папы мороженое.
Не хотелось выглядеть совсем уж глупо. Вздохнув, Петр сделал широкий жест:
– Бога ради, посидите, полежите…
– Э нет, насчет последнего – вы меня с кем-то путаете… – тихо сказала она, села на заднее сиденье.
И, конечно же, сразу заинтересовалась прорехой в чистейшей светло-коричневой кожаной обивке. Присмотрелась, высунула голову из машины:
– Павел Иванович, можно вас?
Он хмуро сел. Даша подцепила ногтем край прорехи:
– Если не секрет, это у вас что?
– Сигаретой прожег по пьянке, – сообщил он.
– Господи, как вы, богачи, непринужденны в обращении с дорогущей собственностью… Я бы, наверное, так не смогла… – она непринужденно сунула в дыру палец, покрутила. – Можно, я тоже чуть-чуть поковыряюсь?
– Прошу, – сухо кивнул он.
С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга Даша довольно долго исследовала указательным пальцем дыру. В конце концов, хотя и старалась этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:
– Куда вы ее дели?
– Кого?
– Пулю.
– Господи… – поморщился Петр. – Вы детективы не пишете?
– Не сподобил творец. Обо мне писали – это было… Павел Иванович, все это чрезвычайно странно.
– Что именно?
– Даже не то, что на вас покушались с помощью огнестрельного оружия дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, – о в а с в качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь… Главная странность – это ваше поведение. Каковое, простите за откровенность, внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда были одним из самых незапачканных негоциантов в Шантарске, всамделишной белой вороной. Все, что на вас имеется, по большому счету – смешные пустячки, вполне даже извинительные в условиях России-матушки. И вдруг… Простите, но вы ведете себя, словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые сопли по лицу и талдычите: «Да не видел я, начальник, кто меня пописал…» Хотя на самом деле наш отморозок прекрасно знает, кто его пырнул, и намерен разобраться, не привлекая органы… Павел Иванович, это не ваше поведение. Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю, что вы обязаны умолять о защите, с пеной у рта требовать охраны и помощи. Ничего подобного. Но меня не на шутку удивляет ваша полнейшая закрытость. Вы зажаты, как упрямая устрица на тарелке гурмана…
– Вам просто мерещится.
– Ничего подобного, – сказала Даша. – Грешно хвалиться, но я все же неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление. Так что говорю со всей уверенностью… Вы знаете что-то – но молчите. И это предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда страшно опасаются за свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко опасное или стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно. У вас нет за душой жутких проступков или суперстыдных дел. И тем не менее… Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь мой опыт восстает против такого – назовите это чутьем, интуицией, хоть телепатией… Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без вашей помощи я не могу и близко подобраться… Вас же пристрелят в конце концов, неужели вы этого не понимаете?!
Ох, как погано было на душе… Но что он мог ей ответить? Что не может дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно оттого, что на самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не имеет, в чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?
– Мне нечего вам сказать, – промямлил он, глядя в сторону.
– А я бы вам сказала, – призналась Даша, хмурясь, – неофициально. Такое сказанула бы… – Она вздохнула, сожалея об отсутствии возможностей, официальным тоном продолжила: – Иными словами, вы не собираетесь подавать заявление о направленном против вас террористическом акте?
– Не было никакого акта. Камешек…
– Ну что ж, желаю здравствовать… – Даша вылезла из машины и, не оглядываясь, решительным шагом направилась к своей «шестерке».
Петр угрюмо смотрел ей вслед, пока машина не отъехала. Земцов тем временем разговаривал о чем-то с парнями из подъехавшей наконец третьей машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:
– Может быть, домой?
– Конечно, – сказал Петр, – впрочем… Не хочу, чтобы жена знала. Можете вы в сжатые сроки поменять стекло?
– Ну, завтра утречком сделаем… – Земцов уселся рядом, кивнул шоферу. Кортеж двинулся к городу. – К открытию отгоним машину в салон, у них, по-моему, есть стекла… Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.
– А рыжая не может…
– Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре только в двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей. Вот тогда – тушите свет и пишите письма. А сейчас… Вы ее рассердили, конечно, но она к этому относится философски… Так вот. Ребята нашли на третьем этаже брошенный автомат с оптикой. Трогать его, естественно, не стали, оставили на том же месте, только посмотрели рожок. Пустой. У него был один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика – и один патрон… Чушь какая-то.
– Может, он, и вправду, сумасшедший?
– Вам лучше знать… – не глядя на него, протянул Земцов.
Петр с превеликим трудом удержался, чтобы не рявкнуть что-то оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю волн, потому что ничего другого не остается…
– Да, я совсем забыл… – спохватился Земцов. – Из-за всех этих плясок… Вот, готов анализ, – он протянул Петру тощий заклеенный конверт. – За точность ручаются.
Петр спрятал конверт в карман, чтобы ознакомиться на досуге. Подумав, спросил небрежно:
– Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?
– Пожалуй, то же, что и все.
– Расскажите, – непреклонным тоном приказал Петр, – представьте, что меня совершенно вышибло из памяти. И я ничего не помню. Считайте это моей причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч…
– Хозяин – барин… Олег Аксентьев работал в «Криминальных новостях». Работал главным образом независимо, если и продавался, то по мелочам – в целях облегчения себе работы. Скорее, услуги из разряда «ты мне – я тебе». С определенного времени, а точнее полгода спустя после губернаторских выборов, всерьез принялся копать под старую администрацию. Злоупотребления с северным завозом, в строительстве, по драгметаллам. Успел опубликовать парочку статей. Потом внезапно замолчал. Иные утверждали, что кто-то из заинтересованных лиц сумел-таки с ним договориться, но точной информации на этот счет нет. Однако точно известно, что он резко перестал копать и около полугода совершенно не занимался прежней «дичью». Честно говоря, лично я верю, что никто его не заказывал. Что это все-таки примитивная бытовуха – шпана, вечер, ограбление, кирпичом по голове… Все ведь указывало на то, что он прекратил копать. Совсем. Зачем его при таком раскладе убивать? Нелогично и нерационально… Что вы еще хотите освежить в памяти?
– Да ничего, – сказал Петр спокойно. – Я же сказал – причуда…
… Едва оказавшись дома, он прошел в кабинет и разорвал конверт, еще садясь за стол. Там лежал один-единственный листок бумаги с «шапкой» почтенного научного учреждения, печатью и тремя подписями.
Так-то. Господа обнищавшие ученые, прельщенные солидным гонораром, прямо-таки в молниеносном темпе провели анализ нитей, осторожненько выдернутых им со всех трех принесенных Марушкиным холстов. И оказалось, что прошлый опыт Петра не подвел.
Возраст одного из холстов – от трехсот пятидесяти лет до четырехсот. Возраст двух других – от девяноста до ста лет. Покойный Панкратов, конечно, когда-то был молод и нищ… неужели настолько, что по бедности употреблял в дело холсты столетней и даже четырехсотлетней давности?