Бушков Александр Александрович. Д'Артаньян - гвардеец кардинала (книга первая)

   - Я?! - воскликнул д'Артаньян.
   - Жюстина так красива, умна и домовита, что вы в нее немедленно влюбитесь, как только увидите, - отпарировала госпожа де Кавуа. - Тут и сомнений быть не может! "Господин кардинал! - скажу я. - Только вы способны составить счастье двух любящих сердец!"
   - Но позвольте...
   - Я не искажаю факты, а всего-навсего предвижу будущее, - еще суровее прервала его госпожа де Кавуа. - Вы молоды, красивы и отважны, и я уверена, что Жюстина сразу вас полюбит... В общем, я объясню кардиналу, что вам просто необходим плащ гвардейца его высокопреосвященства... Вряд ли он мне откажет в таком пустяке.
   Д'Артаньян в растерянности воззрился на капитана, роте коего грозило столь неожиданное пополнение, ожидая, что тот укажет супруге на беспочвенность ее планов. Однако, к его унынию, де Кавуа с видом грустной покорности судьбе покивал головой и сказал:
   - Должен вам сказать, д'Артаньян, Мирей не преувеличивает. В ее силах все это устроить. Были примеры, знаете ли...
   - Ну, а когда вы станете гвардейцем кардинала, - продолжала госпожа де Кавуа, уже не встречая сопротивления со стороны наголову разбитого противника, - и Жюстина приедет в Париж, я приложу все силы, чтобы...
   Д'Артаньян был близок к тому, чтобы выкинуть белый флаг, однако в голове у него ослепительной молнией вдруг блеснула великолепнейшая идея. В ужасе от предстоящей женитьбы на неизвестной Жюстине де Эрмонтей его ум невероятно обострился. И он нашел способ одним ударом убить двух зайцев: и увернуться от венца, и, очень может быть, узнать, наконец, имя той красавицы, что снилась ему до сих пор, несмотря на все парижские похождения,
   невероятно расширившие и углубившие его познания о дочерях Евы.
   - Госпожа де Кавуа, - сказал он насколько мог убедительнее и проникновеннее, - я бесконечно благодарен вам за стремление устроить мое счастье, но так уж сложилось, что я влюблен...
   - Вы не шутите?
   - Слово дворянина. Причем ситуация моя противоположна той, что десять лет назад существовала у вас и господина де Кавуа. Вы не знали, что господин де Кавуа в вас влюблен, вы и не подозревали о его чувствах, вообще о нем самом - а я видел мою избранницу лишь мимолетно и понятия не имею, кто она такая, как ее зовут и где она живет... Вроде бы в Париже, но я не уверен...
   Моментально забыв о своих далеко идущих планах, госпожа де Кавуа воскликнула:
   - Как же вы с ней встретились?
   - Это было в Менге, когда я ехал в Париж, - признался д'Артаньян, - на постоялом дворе. - Кое-что припомнив, он заговорил увереннее: - Она дворянка, француженка, была замужем за англичанином, но овдовела и вернулась во Францию...
   - Ну вот видите, как прекрасно все складывается! Она, конечно же, молода?
   - Да, буквально двумя-тремя годами старше меня...
   - И красива?
   Д'Артаньян молча вздохнул.
   - Это почти то же самое, что я вам предлагала! - торжествующе заключила госпожа де Кавуа. - Молодая очаровательная вдова... что из того, что это не Жюстина де Эрмонтей? Вы уверены, что не помните ее имени? Или хотя бы имени ее покойного мужа-англичанина?
   - Честно признаться, в Менге мне так двинули по голове, что из памяти порой кое-что выскакива
   ет... - признался д'Артаньян. - Хотя... мой слуга, парень оборотистый, что-то выяснил... По крайней мере, ее имя по мужу он узнал... Клабак... Клотик... Кубрик... Ага! Ну да, как же я мог забыть! Ее звали миледи Кларик...
   Что-то неуловимо изменилось за столом, в воздухе повисла определенная напряженность. Даже болтливая и беззаботная Мирей де Кавуа вдруг присмирела, не говоря уж о ее супруге - капитан де Кавуа смотрел на д'Артаньяна озабоченно и грустно.
   - Вы уверены, друг мой? - спросил он, отводя глаза. - Ее и в самом деле звали миледи Кларик?
   - Ну конечно, никаких сомнений! Теперь я припомнил точно! Она там встречалась с графом Рошфором...
   - Ни слова больше! - сказал де Кавуа с самым решительным выражением лица. - Мы выбрали неудачный предмет для беседы, д'Артаньян... Верно, Мирей?
   К несказанному изумлению д'Артаньяна, г-жа де Кавуа смиренно поддержала:
   - Ты совершенно прав, Луи...
   - Да в чем же дело? - воскликнул д'Артаньян, видя, что оказался в шаге от цели, но был остановлен самым безжалостным образом. - Что, она вновь вышла замуж?
   - Насколько мне известно, нет, - сказала г-жа Кавуа.
   - Она кого-то любит?
   - Не думаю.
   - Так в чем же дело? - вскричал д'Артаньян. - Вокруг нее что, существует какая-нибудь порочная тайна?
   - Ни в коем случае, - сказала г-жа де Кавуа. - Однако Луи прав... Понимаете ли, д'Артаньян, иные тайны должно держать в секрете как раз оттого, что они нисколечко не порочны...
   - Вы говорите загадками.
   - Увы... Давайте сменим тему и поговорим хотя бы о Жюстине де Эрмонтей...
   Д'Артаньян уже понимал, что ничего более не добьется, - существовала некая незримая преграда, которую он ни за что не смог бы преодолеть. Даже расположенные к нему люди отчего-то отказывались в этом помочь. И по недолгом размышлении он решил не настаивать, но это вовсе не означало, что гасконец собирался отступать. Чересчур уж большое впечатление произвела на него голубоглазая незнакомка из Менга...
   - Ну что же, если вы видите к тому основания, я не настаиваю, - сказал он рассудительно.
   - Вот и прекрасно! - оживилась г-жа де Ка-вуа. - Могу вас заверить, что Жюстина... А впрочем, о Жюстине мы еще найдем время поговорить. Послушайте, д'Артаньян, я тут замыслила одну интригу, в которой мне потребуется помощь...
   - Готов оказать любую, - решительно поклонился гасконец.
   - Мирей! - слабо запротестовал де Кавуа.
   - Луи, изволь немедленно замолчать! - воскликнула его супруга. - Я лучше знаю, что делать!
   После того, как был пройден опасный подводный камень - то есть прекратился разговор о незнакомке из Менга, по неизвестным причинам окутанной покровом непроницаемой тайны, положение в доме вернулось на круги своя: бразды правления вновь перешли к госпоже де Кавуа, а ее муж покорно замолчал.
   - Понимаете ли, д'Артаньян... - доверительно сообщила г-жа де Кавуа. В последнее время Луи угодил в немилость к господину кардиналу. Не стоит вдаваться в детали, упомяну лишь, что Луи не справился с неким поручением... Видит бог, в том не было ни капельки его вины, но ставки были черес
   чур уж высоки, а господин кардинал при всем его уме и самообладании порой позволяет ярости взять в нем верх над рассудком. Короче говоря, Луи угодил в немилость. Если я, подобно обычному просителю, начну допекать кардинала своими слезами и мольбами вернуть расположение, это может и не выправить ситуацию. Так вот, я придумала великолепный план, который, несомненно, развеселит его высокопреосвященство, а значит, и смягчит... Вы готовы мне помочь?
   - Безусловно, - браво ответил д'Артаньян.
   - Господин кардинал не прощает обмана в с е -р ь е з н ы х вещах - но, как всякий великий человек, снисходителен к тем, кто устроит безобидную шутку, касающуюся сущих мелочей. Слушайте внимательно, д'Артаньян...
   Глава семнадцатая,
   заставляющая вновь вспомнить старую детскую загадку
   Благодаря неукротимой энергии и решимости г-жи де Кавуа план кампании был подготовлен в кратчайшие сроки и незамедлительно начал претворяться в жизнь...
   Едва войдя в дом капитана мушкетеров кардинала, первый медик его величества Бувар увидел там удрученных слуг, передвигавшихся на цыпочках со столь скорбными лицами, словно в доме уже лежал покойник. Вышедшая навстречу г-жа де Кавуа была непричесанной, и платье ее находилось в совершеннейшем беспорядке, не говоря уж о заплаканных глазах.
   В комнате больного, у его изголовья, сидел д'Артаньян, сгорбившись, обхватив руками голову и
   вздыхал так удрученно, что мог, право же, разжалобить лютого зверя крокодила.
   - Все бесполезно! - воскликнул он, притворяясь, что не замечает вошедшего медика, человека самой величественной осанки, но, по достоверным слухам, абсолютно безграмотного в своем почтенном ремесле. - Мой друг вот-вот умрет от разлития желчи в становом хребте!
   - Милый юноша, - с важностью произнес Бу-вар, - должен вам сказать, что, с точки зрения практической медицины, упомянутый вами диагноз, уж не посетуйте, абсолютно нелеп и невежествен, ибо желчь никак не может разлиться в становом хребте...
   Д'Артаньян и сам нисколечко не сомневался, что является совершеннейшим невеждой в практической медицине, исключая разве что помощь раненым дуэлянтам и перепившим вина гвардейцам, И потому он, нисколько не обидевшись, возопил горестно:
   - Да какая разница, отчего умирает мой друг, если он вот-вот отойдет в мир иной!
   Он хотел было еще ивозрыдать, но побоялся, что не сумеет изобразить это столь же убедительно, как присутствующая здесь г-жа де Кавуа, а посему ограничился тем, что застонал еще горестнее и даже легонько ударился лбом о витой столбик балдахина, делая вид, что обезумел от отчаяния.
   Капитан де Кавуа в этом представлении исполнял, пожалуй, самую легкую роль, не требовавшую ни потока слов, ни драматических жестов. Он попросту лежал в постели (где простыни были залиты кровью и прозрачной непонятной жидкостью), закатив глаза и старательно испуская время от времени жалобные стоны, а также притворяясь, что он уже не видит и не осознает ничего из происходящего вокруг.
   Едва-едва приподняв голову, он остановил взор на д'Артаньяне и промолвил слабым голосом:
   - Антуанетта, не плачьте обо мне... - вслед за тем, переведя взгляд на Бувара и супругу, добавил: - Ваше величество и ваше высокопреосвященство, как благородно с вашей стороны, что вы самолично навестили меня в этот скорбный час...
   - Больной бредит, - деловито констатировал Бувар. - Медицине знакомы случаи столь полного отрешения от действительности.
   - О сударь! - воскликнула г-жа де Кавуа, обливаясь слезами. Осмотрите же его, умоляю вас, быть может, его еще можно спасти... Луи с самого утра рвало кровью, и он насквозь промок от пота...
   С бесстрастием лекаря, повидавшего на своем веку немало неприглядного, Бувар наклонился к больному и, чуть ли не тыкаясь носом в простыни, осмотрел обильные кровяные пятна. После чего глубокомысленно заключил:
   - Как ни странно для профана, вы совершенно правы, госпожа де Кавуа, это легочная кровь, извергнутая вследствие рвоты, что недвусмысленно свидетельствует о плеврите...
   Д'Артаньян, самолично посылавший слугу на бойню за склянкой коровьей крови, происходившей определенно не из легких, имел на сей счет свое особое мнение, но, конечно же, остерегся его высказывать в присутствии светила медицины и первого медика его христианнейшего величества. Наоборот, он горячо поддержал диагноз:
   - Черт возьми, как вы угадали! Его рвало, словно фонтан бил...
   - Юноша, не упоминайте о враге рода человеческого в столь трагические минуты, - попрекнул Бувар, по-прежнему елозя носом по мокрым простыням. Однако! Как мерзко воняет сия прозрачная
   жидкость, происходящая, конечно же, от обильного потоотделения... Запах сей, или, говоря медицинскими терминами, мерзостное амбре, сразу выдает состояние больного...
   Д'Артаньян мог бы уточнить, что запах свидетельствует лишь о том, что данная жидкость представляет собою разбавленное водой содержимое некоего горшка, взятого отнюдь не на кухне, а в том потаенном помещении, где даже король теряет толику достоинства. Но, как легко догадаться, такая откровенность была бы излишней.
   Капитан де Кавуа, которому определенно наскучило лежать неподвижно, вновь пошел на импровизацию: он задергался всем телом и завопил:
   - Вперед, мои молодцы! Заходите с левого фланга! Мушкеты на сошки, раздуй фитиль, приложись, целься!
   С видом человека, чьи догадки подтвердились целиком и полностью, Бувар возвестил:
   - Я вижу, состояние больного таково, что мы смело можем говорить в его присутствии, он все равно ничего не осознает вокруг... Не хочу вас удручать, госпожа де Кавуа, но качество крови и пота поистине отвратительно, и опасность поистине высока...
   Мадам де Кавуа вновь ударилась в слезы - искусство, присущее всем без исключения женщинам, а д' Артаньян перед лицом столь печального диагноза счел нужным еще пару раз боднуть лбом столбик балдахина.
   - Бедный юноша, он так переживает... - снисходительно молвил Бувар. Он ваш родственник, госпожа де Кавуа?
   - Любимый племянник, - всхлипывая, ответила та. - Луи обещал составить ему протежирование при дворе...
   Со всей мягкостью, на какую был способен этот самовлюбленный педант, Бувар ответил:
   - Как ни печально это говорить, госпожа де Ка-вуа, но вряд ли ваш муж сможет когда-либо осуществить свои намерения. Готовьтесь к худшему, говорю вам по секрету, готовьтесь к худшему. Жаль, ваш муж был так молод... Впрочем, мы еще так молоды и очаровательны, что добавлю утешения ради: вряд ли вы долго пробудете вдовой...
   Капитан де Кавуа, выслушавший эти благие пожелания без всякого удовольствия, взревел, пользуясь своей привилегией беспамятного больного, да что там - беспамятного умирающего:
   - Вперед, мои молодцы! Развесьте на сучьях всех поганых докторишек! Кишки им выпустите, руки-ноги переломайте! Все врачи - неучи и дураки, особенно парижские, а главный болван - некто Бувар!
   - Бедняга! - с подлинно христианским смирением вздохнул Бувар. - Он уже окончательно отрешился от действительности... Мои соболезнования, госпожа де Кавуа...
   И он с тем же величественным видом, что особенно присущ невеждам, покинул комнату, полагая свой долг выполненным. Когда стало ясно, что он уже не вернется, капитан де Кавуа моментально выздоровел и попытался было вскочить с постели, но жена решительно удержала его:
   - Нет уж, Луи, извольте лежать! Этот болван непременно разнесет новость по всему Парижу, и к вам вереницей потянутся визитеры - кто из подлинного сострадания, кто из любопытства, кто захочет втихомолку позлорадствовать над вашим беспомощным состоянием и порадоваться близкой кончине... Так что полежите-ка до вечера.
   - Но что же дальше? - спросил капитан, с недовольным видом вновь вытягиваясь на перепачканных простынях.
   - АО дальнейшем вам и заботы нет, - отрезала Мирей де Кавуа. - Каким фасоном я это дело доведу до конца, вам вовсе необязательно знать. Болейте себе спокойно и помните: я, если бралась за что-нибудь, всегда доводила до конца и, что характерно, успешного... С вами останется д'Артаньян... только, д'Артаньян, стенайте как можно добросовестнее! И, бога ради, не колотитесь лбом о кровать, столбик может подломиться... Не стоит перегибать палку, мы и так на пути к успеху!
   Вслед за тем она отправилась к себе и облачилась в самое строгое траурное платье, какое только отыскалось в гардеробной. Женщина в таком наряде за пол-лье опознавалась как безутешная вдова.
   Последовательно претворяя в жизнь план кампании, мадам де Кавуа вскоре появилась в только что отстроенном дворце кардинала, известном в ту пору как Пале-Кардиналь (Пале-Роялем это здание стало именоваться лишь после того, как кардинал на смертном одре завещал его королю). Повела она себя чрезвычайно хитро: ничего не говоря, попросту встала в угол кардинальской приемной с видом крайнего отчаяния, что красноречивее любых слов. Естественно, офицеры и приближенные кардинала, все наперечет прекрасно ее знавшие, к тому же уже прослышавшие от Бувара о визите к умирающему капитану, решили, что дело все же завершилось печальным финалом - и осыпали даму соболезнованиями. Госпожа де Кавуа опять-таки не отвечала ни словечком и ничего не подтверждала прямо, она лишь скорбно кивала и лила слезы.
   Трагическая новость очень быстро достигла кабинета Ришелье кардиналу-министру моментально шепнули, что опасно захворавший де Кавуа мертв, а его вдова ожидает в приемной. Ришелье, подверг
   ший капитана опале, тут же заподозрил, что именно это стало причиной кончины верного сподвижника - и, ощутив нечто похожее на угрызения совести, распорядился немедленно провести к нему безутешную вдову.
   Это был просторный кабинет, сообразно вкусам кардинала (никогда не забывавшего, что он представляет церковь воинствующую) украшенный разного рода оружием на стенах. Всю середину комнаты занимал квадратный стол с книгами и бумагами, поверх которых лежала развернутая огромная карта Ла-Рошели и ее окрестностей, - ибо кардинал всерьез собирался покончить с тем неприглядным положением, когда французский король не мог распоряжаться доброй дюжиной городов на территории своего же королевства, занятых гугенотами при поддержке Англии и Испании.
   Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, был человеком среднего роста, высоколобым, гордого и даже надменного вида, с пронзительным взглядом и уверенной осанкой привыкшего повелевать сановника. В ту пору ему было тридцать семь лет, но в волосах и бородке клинышком уже пробивалась первая седина.
   Собрав всю мягкость - что было для Ришелье весьма сложной задачей, он обнял вдову и сказал:
   - Мирей, я расстроен вашей потерей... Покойный был неправ, приняв происшедшее так близко к сердцу.
   - Но вы же лишили его своего расположения окончательно и бесповоротно! - сквозь всхлипывания сказала г-жа де Кавуа.
   - О господи, мадам... Так долго находясь возле меня, покойный должен был узнать мой характер. Каким бы грозным ни бывал мой гнев против
   истинных слуг, он никогда не бывал долговременным. Особенно теперь, когда смерть нас примирила...
   Госпожа де Кавуа моментально спросила:
   - Значит, вы больше на него не сердитесь?
   - Ну конечно же, нет, - утешающе ответил Ри-шелье.
   - Значит, Луи может теперь, как ни в чем не бывало, вернуться к исполнению своих обязанностей в Пале-Кардинале?
   "Бедняжка, - подумал кардинал сочувственно, - ее ум помутился от горя... " А вслух мягко промолвил:
   - Боюсь, Мирей, теперь это было бы затруднительно...
   - Отчего же? - живо воскликнула г-жа де Кавуа.
   - Моя дорогая, я безмерно вам сочувствую, но вынужден напомнить, что покойник не может нести какую бы то ни было службу...
   - Боже мой, ваше высокопреосвященство! - сказала г-жа де Кавуа в изумлении и испуге. - Кого вы называете покойником?
   - Но ведь вы овдовели...
   - Я?! - воскликнула г-жа де Кавуа в еще большем изумлении и еще более сильном испуге, так что кардинал поневоле оторопел. - А почему вы так решили, монсеньёр?
   - Мне доложили... - сказал всерьез опешивший кардинал.
   - Выдумки, монсеньёр! Безответственные сплетни!
   - Но Бувар...
   - Этот болван не способен отличить мертвого от живого, а больного от здорового!
   - Но ваше платье...
   Госпожа де Кавуа сказала смиренно:
   - Ваше высокопреосвященство, я надела эти одежды в знак траура - но исключительно траура по потере моим Луи и мною самой ваших милостей и доброго расположения! Именно так, ни о чем другом и речь не шла. Припомните, разве я хоть словечком упомянула о том, что мой супруг мертв?
   - Никоим образом, - вынужден был признать Ришелье.
   - Ив приемной я тоже не сказала ни словечка о его мнимой смерти, можете справиться! Как я посмела бы хоронить живого человека, в особенности моего любимого Луи? Я просто-напросто пришла к вам в трауре, а остальное выдумали ваши приближенные - и, как я вижу, поторопились ввести вас в заблуждение...
   - Позвольте! Значит, ваш муж и не болен вовсе?
   - О, конечно же, он болен! - живо возразила г-жа де Кавуа, уже видя по лицу кардинала, что одержала победу. - Он прямо-таки умирал от горя, лишившись вашего расположения... но теперь, когда я только что услышала от вас, что вы нисколечко на него не сердитесь, я не сомневаюсь, что он моментально выздоровеет, когда я ему передам ваши благосклонные слова... Думаю, вы увидите его даже сегодня, уверена в этом!
   Кардинал долго изучал ее пытливым взглядом, лишенным обычной суровости, у него был вид человека, застигнутого врасплох. В конце концов он расхохотался так, что удивленно вскинули головы многочисленные кошки, любимицы Ришелье, коими был полон кабинет, - и смеялся долго, что, несомненно, было добрым знаком.
   - Мирей, Мирей! - еле выговорил Ришелье сквозь выступившие на глазах слезы. - Ну и шуточку же вы со мной сыграли! В хорошенькое положение я из-за вас попал!
   - Я? С вами? Я бы никогда не посмела, монсеньёр! - со смиренным видом запротестовала г-жа де Кавуа. - Неужели вы полагаете, что утрата ваших милостей не заставит человека облачиться в траур? Могу вас заверить, что обстоит как раз наоборот! И потом, вы-то уж никак не попали в смешное положение - о том, что произошло здесь, знаем только мы двое, а в моей деликатности вы можете быть уверены. Скорее уж это ваши приближенные выставили себя глупцами, поверив бестолочи Бувару и не удосужившись меня расспросить подробнее.
   - Разрази меня гром, вы правы, Мирей... - задумчиво произнес Ришелье. - Дело сделано, и отступать некуда...
   По его тону г-жа де Кавуа поняла, что окончательно выиграла дело, кардинал, как всякий умный человек, уже вспомнил старую истину: чтобы вас не подняли на смех, следует первым рассмеяться над собой... и, конечно, над другими, попавшими в ту же ловушку. Старая детская загадка гласит, что темнее всего под пламенем свечи. Так и кардинал, игравший европейскими монархами, словно шахматными фигурками, при известии о том, что он оказался одурачен слабой женщиной, был достаточно мудр, чтобы не гневаться. Скорее уж следовало отнестись к происшедшему с философским смирением - благо представился случай первому принести в Лувр известие о постигшем Бувара несомненном позоре...
   - Мирей, Мирей... - промолвил кардинал, уже нисколечко не сердясь. Лучшей комедиантки, чем вы, я покуда не знал. Честное слово, меня так и подмывает попросить короля учредить по примеру должности суперинтенданта зданий пост суперинтенданта комедии - и отдать эту должность вам, хотя у нас и не принято допускать женщин к государственным постам...
   - А что, ваше преосвященство? - вслух предположила г-жа де Кавуа. Думается, я бы справилась.
   - Быть может, вы справились бы и с должностью министра? - все еще смеясь, предположил Ришелье.
   - Так далеко мои амбиции не простираются, - с достоинством произнесла г-жа де Кавуа. - Однако, говоря по совести, монсеньёр, я рискну предположить, что когда-нибудь все же на министерском посту окажутся женщины...
   - Мы с вами до этого не доживем, Мирей, и слава богу...
   - Бесспорно, не доживем, монсеньёр. И все же, когда-нибудь...
   - Ах, Мирей, вы меня уморите! - вновь расхохотался кардинал. - Женщина на посту министра. . Скажите еще, что у наших отдаленных потомков женщины будут не только министрами, но, вот нелепость, финансистами, судьями, а то и офицерами!
   - Кто может знать будущее, монсеньёр?
   - Довольно, Мирей! - решительно прервал Ришелье. - Признаюсь, вы мне доставили немало веселых минут, но нельзя же затягивать шутку до бесконечности! У меня полно важных дел. Ступайте же и передайте вашему дражайшему мужу, что он может выздороветь...
   Глава восемнадцатая
   Д'Артаньян у себя дома
   Строго говоря, наш гасконец находился вовсе не у себя дома (за полным пока что неимением такового), а в том самом ресторане, что открыл наконец на
   улице Ла Арп* вернувшийся в Париж г-н Бриквиль. Однако нужно отметить, что с некоторых пор, благодаря известным читателю обстоятельствам, д'Ар-таньян чувствовал себя как дома в любом строении, согласно имущественным законам безраздельно и всецело принадлежащем г-ну Бриквилю... И, в общем, имел на то некоторые основания, поскольку частенько осуществлял в отношении очаровательной Луизы те права, на каковые ее законный супруг оказывался сплошь и рядом решительно неспособен...
   Правда, на сей раз и речи не было о практическом осуществлении этих самых прав - и оттого, что стоял белый день, и потому, что место отнюдь тому не благоприятствовало. Оно вовсе не подходило для любовных свиданий, так как было отделено от большого ресторанного зала исключительно легкой перегородкой с высокими, от пола до самого потолка, окнами. Шторы, правда, были задернуты, но все равно для пылких игр это помеще-ньице никак не годилось - одна из дверей вела в зал, а вторая - в кабинет хозяина.
   - ... и тогда его величество изволил в самых недвусмысленных выражениях похвалить мою отвагу, - продолжал д'Артаньян под восхищенным взглядом Луизы. - Более того, он простер свое расположение настолько, что велел господину Ла Шене принести из его собственных карманов пригоршню луидоров, каковыми меня и наградил. Вот один из этих самых луидоров, коими его величество наградил меня...
   Говоря по совести, все до единого королевские луидоры уже были потрачены в тех местах, к коим приохотил д'Артаньяна услужливый Пишегрю, но
   * В некоторых наших старых переводах с французского эта улица именуется улицей Лагарп
   тот, которым гасконец хвастался перед Луизой, в общем, ничем от них не отличался, поскольку вышел из-под того же чекана, так что никакого обмана тут, собственно, и не было...
   - Я нисколько не сомневалась, Шарль, что удача вам в конце концов улыбнется, - с сияющими глазами сказала Луиза. И вкрадчиво поинтересовалась: - Быть может, теперь, когда вы лично известны его величеству, мне будет легче добиться развода?
   Услышав знакомую песню, д'Артаньян мгновенно насторожился, как почуявший гончих заяц. И поторопился авторитетным тоном заверить: